Сидишь ты, в общем-то, за этим чертовым столом в дорогом кафе в американском стиле, и на столе остались разводы от пролитой банки доктора пеппер, на тарелке неприглядные останки от бургера, скомканные жирные салфетки и капли от дорогущего соуса, а напротив тебя полу-лежит спящая подруга, ну да, без десяти три же. Эти крохотные остатки газировки я растягиваю подольше, для того, чтобы сделав очередную затяжку сигареты, было чем запить. Я, знаете ли, иначе чувствую как будто это вдыхание табака вытягивает из меня непреодолимое желание выблевать не только легкие, но и скотское отношение кармы. А вообще до сих пор не очень понимаю зачем начала курить, но сигарета в моей руке, и я подкуриваю зажигалкой, отданной подругой при нелепых обстоятельствах, в неподходящий момент, который я, конечно же, запомню лучше, чем всё, что было важно заметить, увидеть, запомнить, увековечить. Этот чертов дым от моих любимых мальборо лайт бьет в глаза, и ты невольно чертыхаешься в адрес Бога, как будто бы уж он имеет отношение ко всему этому. От твоих случайных слов просыпается подруга и оглядывая сонно все вокруг, предлагает все-таки допить этот ликер, и не поддержать ее было бы глупо.
тосты за Россию. За народ. за макулатуру. за Москву.
за любовь, конечно же.
ну и финальный - за упокой наших мертвых душ. не чокаясь.
На столе все тот же беспорядок, и никто не собирается это убирать, хотя никого кроме нас нет. И вдруг этот хлам, стоящий на столе, и бодрая музыка из колонок, начинают жутко раздражать, так бесить, что появляется желание зажать в зубах сигарету и с каким-то киношным движением сбить всю эту грязную посуду со стола, встать, наступить на осколки и выйти на улицу, кутаясь в тонкое пальто. Состроил из себя ковбоя, и счастлив, доволен, чувствуешь себя таким нонконформистом, террористом устройства и порядка. Увлекательно представляешь такую выходку у себя в голове, а на деле просишь счет, оставляешь на чай приличную сумму - "да-да, спасибо, все было вкусно и превосходно" - прощаешься и выходишь на ночную негостеприимную улицу. Все, что до этого казалось нормальным и соответствующем жизни, в один момент становится мерзким до неспособности даже дышать от этого великодушия и фальшивости действий. "девушка, меню принесете?; а пепельницу можно?; нет, вы что, оставьте себе на чай." Никто не заставляет выполнять эту формальную вежливость от которой блевать хочется, а натянутая улыбка так и не сходит с лица. И ведь, на самом деле, не хочется писать о людях больше, снова каждое слово складывается в оду одичалых чувств.
И все же мой заплеванный эшафот уже вроде троном стал. Материшься, куришь одну за одной, расплескиваешь алкоголь из-за трясущихся рук, активно жестикулируешь, пытаешься кричать о том, что больше не можешь держать на своих плечах ничего тяжелее пыли, проводишь рукой по еще не зажившим ранам, через боль пытаясь вспомнить и не упустить. Рассказывая, больше самой себе, чем другим, о своей фата-моргана, и как моя задница болит от твоих рук, и шея ноет при прикосновении, и как сознание уходит от меня, если я чувствую запах твоего парфюма, да и вообще простите, конечно, за моветон, но я хочу чтобы ты меня пялил каждую ночь.
Более мерзкого признания я придумать не могла, да и не хотела.