Виделось Самсонычу, что бредет он по незнакомой улице, бредет, куда не ведая. Ноги в грязи уличной утопают, да в мусоре путаются. А воздух, будто сквашенное молоко – кислый, вязкий. Туман, не туман, не разобрать. И сквозь этот молочный, кисельный занавес вдруг стали проступать очертания заборов невиданных. Остановился Самсоныч, осмотрелся. И не заборы это вовсе, а опоры мостов, невесть для какой цели посреди улицы вкопанные. А за этим частоколом едва проглядывают очертания домов. Дома-то сплошь ветхие, убогие, осевшие подгнившими стогами, щурятся мутными, разбитыми оконцами на мир, да постанывают провисшими калитками. Между тем опоры мостовые, напротив, лощеные, глянцевые, прочно в улицу вросшие. Присмотрелся старик и еще одно чудо обнаружил, опоры-то эти позолотой покрыты, блестят гранями бесстыдными на всю улицу. «Это для чего ж, вкопали-то? Разве мост вдоль улицы строить? Но опоры-то у всех разные. Ничего в таком несогласии не создать. Да и зачем здесь мост?», - размышлял сторож, заглядывая сквозь сияющие столбы, на дома.
И почудилось ему, что бредет он по дурканской улице, только от беды неведомой сильно разрушенной. Вон ставенка, чудом на одном гвозде держащаяся, будто Кирилловны, еще и следы краски сохранились, и резьба кое-где проглядывает. А за домом Кирилловны должен быть дом Марковны, а у той такая калитка приметная, что не спутать. Добрался старик до соседнего дома, а калитки-то и нет, и забор тоже отсутствует. Вместо него привольно раскинулись заросли бурьяна, за которыми не то, что дома, но и крыши не разглядеть. «Что за беда-то такая приключилась?», - приговаривал Самсоныч, пробираясь сквозь бурьян к дому Марковны. Но добраться до него так и не сумел, в крапиве запутался, да и упал, пребольно ударившись о невесть кем брошенный в зарослях обломок трубы. Когда пришел в себя, опять на улице странной оказался. Только сейчас Самсоныч обнаружил, что улица-то эта совсем необитаема, ни человека, ни собаки, ни даже воробья, никого не встретил сторож, пока брел по кучам мусора. До того страшно стало старику, что он разом проснулся.
Огляделся, лежит он под кустами, рядом с домом Петровича. Пошарил по привычке в зарослях, надеясь обнаружить банный схрон мужичка, о котором, пожалуй, весь Дурканск знал, да помалкивал, памятуя о горячем нраве супруги Петровича. Но под рукой бутылки, бережно завернутой в лист лопуха, не обнаружил, а наткнулся на обрывок газеты, на котором красовался странный заголовок: «Не крути понты по понедельникам». Прочел, задумался и отбросил прочь. Огляделся Самсоныч по сторонам, да вмиг все и вспомнил. Вспомнил, как выступал Петрович перед дурканцами, просил называть его Озаренным. Вспомнил и про болезнь странную, которой горожане занедужили. Вспомнил то, как пытался образумить земляков, но бит был нещадно. И ружьишко стариковское куда-то исчезло. «Никак отобрали имущество казенное», - испугался сторож, вскочил было на ноги, да опять упал. В голове стоял невыносимый гул, а улица такие кренделя выкидывала в неведомом танце, что пришлось еще какое-то время посидеть под кустом сиреневым, покручиниться. Гул не стихал. Прислушался Самсоныч, и понял, что гудит не его голова, а что-то неведомое на берегу Недоумки. Туда наш старик и отправился, постанывая и придерживая больную голову.
Продолжение http://www.proza.ru/2013/10/23/525