Предисловие к главе «Тихие ужасы современного мира»
В Броварах я жила с апреля 1992 по май 1994 года. Своего первого ребёнка (девочку) я родила в январе 1993 года. Эта глава полностью написана по реальным событиям из жизни. Ничего в ней не придумано, и не добавлено. Факты и только факты. Если бы не были изменены имена, то все главы, которые с первой по тридцать четвёртую, включительно, можно было бы назвать документальным произведением. Но имена здесь изменены, поэтому первая книга «Семиланиом» всё же художественная.
С моим, на то время – будущим мужем, я познакомилась перед Новым годом. Наш 1992-й год мы встретили не вместе, но с мыслями друг о друге.
Философские размышления о любви – так же само, как и подобные размышления предыдущей главы, написаны по письмам моего виртуального друга из Саратова. Я с ним полностью согласна, поэтому все написанные мысли всё же мои, но по его мыслительным наводкам.
Соглашусь с той истиной, что не все самые интересные события своего прошлого я описала в книге «Семиланиом», потому что в моей памяти осталось только то, что вызывало хоть какие-то эмоции и чувства. Все события, которые не пробудили в моей душе ни единого чувства – стёрлись с памяти, и поэтому я их не описала. Кто-то другой мог запомнить что-то такое из моей жизни, о чём я сама забыла, и на счёт этого я ни с кем не спорю. Если какой-то мой двоюродный брат помнит то, о чём я тут не рассказала, то это чувства его души, а не моей. Для меня же пропущенное событие не имело никакого значения, что и стало причиной его забывания.
Глава-15 Тихие ужасы современного мира
Виктория Авосур
Размышления, которые я имела бессонными ночами, на полях в соломе, в никуда не исчезли. Я нашла свою иконку, которую мне подарили, когда я была ещё ребёнком, в день крещения в православной Церкви, и начала каждый день перед ней молиться. Сначала я не знала, как это делается и молилась только «Отче наш», а немножко позже я придумала – как можно о чувствах в моей душе рассказывать Богу просто своими словами. Во мне появилась какая-то внутренняя потребность познать – кто такой Бог. Ещё я в то время очень стремилась понять, чем Его можно обрадовать или удовлетворить. Мне хотелось войти в настоящее присутствие Святого Духа, и добиться взаимной любви с Богом. Да, мечты, конечно же, были у меня слишком большими, но в то далёкое время я ещё не знала – до какой степени бывает трудно добиться этого, и мне казалось, что Бог-Отец и Бог-Дух всегда находится где-то рядом со мной, и каждый раз Он слышит мои молитвы.
В жизни я старалась быть хорошим человеком, и, по возможности, всегда делала как можно больше добрых поступков. В те годы я ещё верила, что хорошее – это Бог, а плохое – дьявол. Добрые дела у меня были запланированы совсем не для того, чтобы Бог меня похвалил, а потому, что я и сама любила людей.
Например, в то время вышел указ, что в связи с либерализацией цен, при начислении отпускных, и суммы зарплат за прошлый год, до первого декабря, увеличиваются на 116%. В моём понимании надо было взять сумму, которая есть, и плюс ещё 116%, получится в 2,1 раза больше, а экономист доказывал, что должно быть 116% всего, и надо увеличить зарплаты людей только на 16%. Я никак не могла такого допустить, чтобы мои рабочие были обижены и всем им заплатили меньше денег. Я спорила с главным бухгалтером и с главным экономистом, а потом, при мне, они звонили в финансовые органы, в Киев, и всё закончилось тем, что я выиграла спор, и увеличила отпускные всех работников РТП, о чём они никогда в жизни так и не узнали. Ещё я добивалась за разные доплаты простым людям и тому подобное. Когда у меня получалось помочь человеку, то я очень радовалась такому успеху, и мне было по-настоящему приятно осознавать тот факт, что я делаю что-то доброе в этом мире.
Дома, конечно же, ничего хорошего не было. И после моих православных молитв отчим Гунзырь становился не лучше, а ещё более злым, чем раньше. Но зато я теперь имела самое сильное лекарство от душевной боли. У меня, в области сердца, находилась моя любовь к желанному другу по переписке – к Ярославу. Каждый день мой отчим очень злился и кричал на весь дом. Если физическую силу он ко мне не применял, то в такие моменты я сидела за столом, молчала, и только писала в своей тетради: «Пришёл с работы Гунзырь, и очень на всех кричит, но я не думаю ни о чём другом, кроме любимого человека, поэтому мне без разницы. Но как бы там ни было, а поведение Гунзыря имеет нехорошее влияние. Повышение голоса действует на слуховые ощущения и лишает спокойствия души. Смысл и значение слов, хотя и воспринимаются нечётко, но эмоциональное утомление вызывают. Чтобы раздражение Гунзыря не влияло на меня совсем плохо, и не вызывало при этом ускоренное сердцебиение, неритмическое дыхание и сокращение мышц тела, – я его слова представляю в образе энергетических яблок-кислиц.
Вот он старается кидать в меня своими «яблоками», чтобы я не могла нормально воспринимать прочитанные письма от любимого Ярослава. Старается помешать обрабатывать поступившую в мозг информацию, и даже правильно выполнять необходимые физические движения. Хотя и неосознанно, но он задумал лишить меня сна, ухудшить аппетит и память, а также добиться моего утомления до изнеможения. Но я его «слова-кислицы» не раскусываю, и те, которые упали возле меня, не собираю.
Ого! Ничего себе! За пять секунд штук десять «кислиц» пролетело. Когда он ими по мне кидает, то создаётся звук, потому что они летят со свистом. Надо молчать, чтобы не направлялись на мой голос и не попали прямо по голове. Наверное, ему эти энергетические кислицы тоже мешают, поэтому он расстроен и вот таким способом от них избавляется. Покричит, и ему легче станет.
Ой-ой-ой, слишком большое «яблоко-кислицу» кинул в меня, прямо возле моей головы пролетело. Гунзырь стал таким смешным, со своими «кислицами»! А особенно с желанием от них избавиться! Но я хорошо знаю, что скоро эти «яблочки» у него закончатся, и тогда наступит облегчение...»
Ярослав назначил мне первое свидание в Киеве, и я была очень счастлива. Но перед самой поездкой я заболела на грипп и у меня поднялась температура до тридцати девяти градусов. Дело было зимой 1992 года, и я не знала, что мне делать. Молилась Богу, но молитвы не помогали. Немного подумала и вспомнила, как в такие моменты поступал мой бывший друг Денис, с которым я дружила в Черкассах. Набрала я ледяной воды, и поставила за домом. Потом полностью разделась, и надела только шубу. Просто мне не хотелось ходить полностью голой перед мамкой и Гунзырем. Было темно, и я пошла за дом к ведру с водой. Потом сняла шубу и вылила ведро воды на себя. После этого опять надела шубу и пошла в дом. За несколько часов физическое состояние нормализовалось, и грипп куда-то исчез. В выходные я всё же поехала в Киев, и встретилась с Ярославом. Он был очень рад нашей встрече и пообещал на мне жениться.
Когда мой отчим ещё раз выгнал меня из дома – в солому я больше не пошла, и в посадку тоже. Я собрала вещи в чемодан и уехала в Бровары к Ярославу. Он такого поворота событий не ожидал, но и не выгнал меня. Наоборот, был счастлив, что на этот раз его не бросят, и невеста уже сама приехала к нему в квартиру.
В первую же ночь я ему отдалась и получила шок от того, что не сорвалась моя девственность. «Как же так? Я столько мужчин уложила за свою девственность, а тот, кому это досталось, никогда о моих стараниях даже и не узнает?» – с глубокой обидой размышляла я на следующий день. Но мои расстройства были напрасными, потому что на следующие сутки любви – ожидаемое произошло.
Да, мы тогда были ещё не расписаны, и я оказывается была способной отдаться любимому мужчине без штампа в паспорте, это так. Для других я была недоступной совсем не по причине большого страха, что меня бросят. Просто они не умели говорить так, чтобы я почувствовала их любовь. Ярослав писал мне красивые письма. Он называл меня и любимой, и хорошенькой, и солнышком, и своей Королевой, и даже Ангелом. Я не чувствовала фальши в его словах, и за такие слова я ему отдалась. Какое-то внутренне чувство интуиции подсказывало мне, что он меня не бросит, и так оно и было.
Свадьбу мы отгуляли в июне 1992 года, когда я уже была на четвёртом месяце беременности. На неё мы пригласили только самых ближних родственников, которые могли поместиться за маленьким столиком однокомнатной квартиры моего будущего мужа. На большую свадьбу у нас не было денег, поэтому получилась маленькая, но расписались мы тогда красиво, как и все молодые пары. Даже белое платье у меня тогда было, хотя и не новое, потому что на новое, опять же, не было денег, и мы в каком-то магазине купили такое, которое уже на многих невестах побывало.
Когда мы подавали заявление в ЗАГСа, то там немного возмущались, что жених на семнадцать лет старше невесты, но были вынуждены согласиться с этим.
Жаль, что не получилось пригласить на свадьбу свою самую лучшую подругу Иру. С ней мы подружились ещё в техникуме, долго жили в одной комнате, и с тех пор она всегда была моим близким и родным человеком. Хотя мы с ней и разъехались в разные стороны, но постоянно писали друг другу письма с поддержкой и в горе, и в радости.
Когда я жила в Броварах – однажды произошёл непонятный и ничем не объяснимый случай. После просмотра какой-то телепередачи я поднялась с дивана, и высыпала из руки на табуретку семечки подсолнуха. Они упали не кучкой, а православным крестом, как на кладбище возле могил. Ярослав увидел и очень удивлялся, не мог понять к чему бы такой знак. Я тоже не могла этого понять, и тоже тогда удивлялась. На следующий день, утром, пришла телеграмма, что умер дядя Коля, у которого я много лет жила, в Киеве. Его нашли в ближайшем от его дома парке убитым. Вот такие бывают знаки, которых мы иногда не можем ни понять, ни объяснить.
Что же такое любовь между парнем и девушкой, или между мужчиной и женщиной, соединяющая их навсегда? Это очень широкая тема, а сама любовь, как процесс, имеет множество нюансов и вариаций.
Тело мужчины или женщины имеет определённый тип энергии, присущей лишь полу и ничему другому. Поэтому, при наличии поблизости другого типа энергии, происходит активация обоих, и это является первым шагом к симпатии. Не зря же у некоторых народов юношам запрещалось оставаться наедине с женщиной, будь она хоть младенцем, а девушка имела право появляться в постороннем обществе лишь в сопровождении родителей, либо воспитательницы. Эта энергия очень сильная, и она не понимает возраста.
С определённого этапа (12-15 лет и далее), к названой полярности добавляется ещё и гормональная готовность тела к функциям воспроизводства. Это и инстинкт, и сигналы тела которые улавливаются нашими чувствами, минуя сознание. Бывает так, что всё это ошибочно воспринимается за зов сердца.
Что касается сознания, то оно тоже определяет характеристики привлекательности, основываясь на законах социума, собственных предпочтениях и степени нашей внутренней свободы. Всё это – скорее прерогатива ума.
Сердце выносит окончательный вердикт, но ум, чаще всего, объяснить его не умеет. Может лишь принять или воспротивиться, да и то не всегда удачно.
Глаза – видят, Ум – анализирует, Сердце – выбирает. Красота может привлечь, но неспособна удержать, если за ней не стоит ничего достойного.
Бывает и так, что Дух узнаёт любовь своих прошлых жизней. Иногда друг к другу притягивает сходство характеров или наоборот – их различие, и тогда всё в жизни проходит гладко. Обстоятельства порой способны и эти отношения сломать, но всё же они крепки изначально.
Хуже, когда происходит другое, и этому «другому» девушки подвержены больше парней, по той причине, что они чаще ориентируются на эмоционально-чувственную составляющую отношений. Этим обманывается ум, но не сердце, если уметь его слушать.
Вся проблема в фантазиях. Наших любимых хочется «носить на руках», окружать их заботой, и не заморачиваться мелкими недостатками. Порой, мы склонны идеализировать и так фантазировать образ любимого, что уже не в состоянии видеть той истины, что его недостатки превалируют над достоинствами. Со временем мы можем заплатить за это очень горьким опытом.
Эмоции и обманувшийся ум, иногда нам кажутся голосом сердца, но именно в буре эмоций голоса сердца и не услышать. Поэтому, в отношениях с любимыми очень важно избегать сильных страстей. Любить надо искренне и горячо, но не безумно.
Правильно, если прощать мелкие недостатки, но не терпеть, когда они становятся пороком, и нас попросту используют. Принципы – «стерпится – слюбится» или «бьёт – значит любит» – это глупость и даже мерзость. Насилие никогда не бывает любовью. Любое давление или принуждение, пусть и в мелочах,- это не любовь. Всегда следует помнить, что как птица пользуется двумя крыльями, и поэтому летает, так и у человека должны быть два крыла, его несущие, – ум и сердце. На одном же крыле не полетишь.
Всё это я хорошо знала, и мудро подходила к созданию семейной жизни. Я знала, что Ярослав меня любит. Он писал об этом в письмах, и письма его были с чувствами,- то есть, не фальшивые. Женились мы не по страсти, а по любви. Никаких страшных недостатков, которые надо терпеть, я в нём не видела.
В первые месяцы после свадьбы было всё хорошо. Мы ходили в городской парк, в лес под Броварами или в кино, ездили в Киев в Ботанический сад и даже на концерты, но медовые месяцы быстро оборвались угрозами врачей, что беременность может прерваться.
Я хорошо себя чувствовала, и верить им было как-то глупо, но на всякий случай, решила лечь в больницу. Позже они начали говорить, что в роддоме нет четвёртой группы крови, резус положительный, поэтому я умру при родах. Ещё они пугали, что роды будут страшными, потому что положение ребёнка не головкой вниз, а попкой. Я не могла тогда ни родственников с моей группой крови найти, ни купить кровь, но зато я легко и быстро справилась с неправильным положением ребёнка. Просто легла дома на диван, приподняла низ плода из тазового дна и своими же собственными руками перевернула. После такой домашней процедуры УЗИ уже показало абсолютно правильное положение.
Роды проходили в ужасной обстановке, в которой к каждой роженице относились так, как относятся к жертве концлагеря. Всех ругали и насмехались: «Что хорошо было, когда давала? А теперь вот надо за всё хорошее платить». Особенно злой и жестокой была там заведующая – высокая блондинка. Я слышала, как она взбесилась и какую-то женщину била по лицу, обзывая такими словами, что стыдно их повторять, и кричала: «Чего мычишь как корова, дуйся!» Я от шести вечера не могла родить, потому что меня дуло, а места на кресле не было. Рожать в палате, на кровать, было запрещено, потому что все медики заняты, и новорождённый ребёнок умрёт. Я тогда обращалась к Богу, молилась Ему искренне и от всего сердца, но Бог не отвечал.
Потом я решила, что чем рожать в «концлагере», то лучше уже умереть, и пошла в туалет, чтобы оторвать полоску халата и повеситься. Но халат был с толстыми швами, а ножа я не взяла, и ещё при этом какая-то женщина очень стучала в дверь. Я решила разрешить ей сделать своё дело, и потом вешаться. Место было уже выбрано – зацепить за бачок.
Время уже близилось к утру, и работники роддома, который без преувеличения можно назвать концлагерем, решили послушать, что там у меня в животе. Схватки уже почти прекратились, а у ребёнка останавливалось сердце. Это их взбодрило, и они решили хотя бы мёртвое дитя выдавить у меня из живота. Привели какого-то толстого мужика, и он выдавливал.
Я потеряла сознание, а они брызгали мне лицо какой-то водой, потом оживляли и дальше выдавливали. Я вышла из тела и летала под потолком, видела всё, что они делают, и чувствовала дух раздражения и безответственности тех, кто принимал роды. Мне хотелось улететь из этого мира и больше его не видеть, но я заметила, что ребёнок на самом деле не умер, и поэтому появилось желание вернуться.
Позже я много раз задумывалась над причиной человеческого счастья и поняла, что самое большое счастье – это любовь. Если даже тебя окружили проблемы, то при взаимной любви они кажутся пустяками. Все страшные ужасы окружающего мира воспринимаются с улыбкой, если есть любовь. Люди идут на смерть во имя любви и не чувствуют страха. Даже самые тяжкие болезни отступают, не выдерживая вибраций энергии любви. Боль тела и боль души от вибраций любви тоже притупляются, потому что любовь способна творить чудеса.
Если бы я, во время родов, сконцентрировала своё внимание на любимом человеке, то я бы не почувствовала всей тяжести издевательств, направленных на рожениц той ночью. Мне было бы легче, и я не травмировала бы свою душу до состояния многолетних ночных кошмаров во время снов. Но я была слишком молодой и неопытной. Это были мои первые роды и первый ребёнок. Я увидела другую обстановку, много людей, отчаянные крики, боль, безысходность в глазах каждой несчастной, и растерялась. Вместо того, чтобы думать о любимом мужчине и ребёнке, я испугалась, и думала – как бы мне повеситься в туалете и особенно о том, когда мне просто разрешат родить.
Я уже даже и не помощи ждала от людей в белых халатах, а всего лишь обыкновенного разрешения рожать, но такого разрешения у меня не было. Я не имела ничего, кроме адской боли и холодной плитки родильного помещения, залитой водой, мочой и лужами крови, как на бойне. Постоянно бегали уборщицы и убирали, но они не успевали, потому что появлялось новое. Мне тогда так не хватало правильной концентрации мыслей и вхождения в энергетическое поле любви! Так не хватало! Если бы хоть кто-нибудь подсказал такое, научил или хотя бы намекнул, что мысли о любимом человеке и ребёнке могут что-то изменить и помочь в страданиях, то всё было бы по-другому. Но такого помощника у меня не было.
Зашивали нас всех тоже с большой руганью, как будто мы не люди, а какие-то гадкие мешки. Делали они это без обезболивающего, и в минуты шитья болтали на мирские темы кто и как провёл летом отпуск. Тот факт, что роженицам больно, и что они шьют их живое тело и йодом поливают, это воспринималось, как нудная работа на ферме. Такое было отношение к людям. На все стоны и крики они отвечали: «Не стони, и не забывай, что ты здесь никому не нужна.» Особым видом жестокости выделялась высокая блондинка.
После родов я много лет подряд старалась узнать - откуда у медиков столько ненависти, но понять это было очень и очень трудно. Может обстановка очень тяжёлая, и со временем она им становится невыносимой, но деться они никуда не могут, потому что на такую профессию учились и другой работы по специальности нет?! Или может чужая боль – просто покрывает им свои собственные внутренние конфликты и все беды кажутся не такими большими, особенно когда видишь, что другому человеку, находящемуся рядом с тобой, на много хуже чем тебе?! Я даже и не знаю, какая может быть причина подобного зверства, с которым я столкнулась в Броварском роддоме.
После зашивания положили меня на каталку, а хоть каким-то покрывалом прикрыть пожалели. В родильном зале и вообще во всём помещении был страшный холод и на календаре – январь месяц, но они нас оставили на коридоре на половину суток голыми, и не прикрыли даже руки и плечи покрывалом. При этом ещё и лёд на живот положили. Могли бы хоть верх прикрыть, но они к роженицам относились так, как будто работают не с живыми людьми, а с трупами в морге. Нас много часов так трясло от холода, что ногти на руках посинели, а руки и ноги так дрожали, что просто подпрыгивали. Акушерки и гинекологи видели это и насмехались. Для них посинение рожениц от холода и жуткая дрожь наших тел были ещё одной развлекательной серией цирка на рабочем месте.
Всё это произошло в январе 1993-го года. Новорождённую девочку ко мне долго не приносили кормить. Объяснили, что она на искусственном вскармливании, потому что какая-то у неё гематома головки и опухлость из-за чрезмерно долгого пребывания в проходе. Но была то она в понятном проходе по причине отсутствия мест в родильном зале! И в плате тоже было запрещено рожать, иначе ребёнок не получит помощи, задохнётся и умрёт. Моя девочка и так чуть не умерла, потому что заинтересовались они ей именно в тот момент, когда у ребёнка уже начало останавливаться сердцебиение, и у меня прекратились схватки.
Каждый день работники этого роддома сидели в отдельных кабинетах, и употребляли то, что им надарили за приём родов. К роженицам они только приходили кричать, и обзывать дурами или такими словами, которые стыдно здесь написать. Да, на кресло, в конце концов, забирали, но скорее хотелось повеситься в туалете, чем попадать в руки таких «помощников». Их жестокость ничем не отличалась от жестокости моего отчима Гунзыря, который досками бил животных по морде, и потом у них горлом вытекла кровь, а мою мамку он бил железным ломом по спине. Работники Броварского роддома были такими же, но об этом не принято говорить. Подобные факты замалчиваются и считаются не допустимыми для разглашения. Каждая роженица никому не признаётся, что ей делали в роддоме города Бровары, и бережёт секретную правду, как военнослужащие берегут свои военные тайны.
После возвращения из роддома моя девочка плакала каждую ночь, а я была очень обессиленной. У меня так приняли роды, что в глазах висели большие сгустки скипевшейся крови и месяцами не рассасывались. Через закипевшую кровь в глазах я плохо видела, а у ребёнка видимо болела головка, и девочка плакала днём и ночью, не давала мне спать. Внутри было всё порванное и порезанное, зашитое нитками. Психическое равновесие тоже очень подорвалось таким отношением к людям.
Как только мне удавалось вздремнуть хоть на минутку, то тут же снилось, что я рожаю. Во сне я видела озверевшие лица медиков и крики руганью. Снилось, что меня били по лицу и кричали - «дуйся, чего мычишь, как корова…» Говорят, что боль родов быстро забывается, но мне причинили моральную боль, а она на много хуже физической, поэтому меня после такого издевательства преследовали ночные кошмары на протяжении многих лет. От горя не только за себя, но и за всех женщин мира, у меня разрывалось сердце, и что-то в моём сердце всё же надорвалось. В течение ближайшего года, после выписки из этого роддома, появились первые перебои в работе сердца, которые и сделали меня инвалидом на многие десятилетия.
Муж мой ни единого раза не встал ночью успокоить ребёнка, и я удивлялась, что он не понимал – как мне тяжело. Ему самому тоже, наверное, было тяжело, потому что утром надо вставать и идти на работу. Если бы он ночами не спал и потом работал днём, то я не знаю – что было бы с его сердцем. Почему он не помогал – причина всё же понятная, но в те дни была не понятная и я на него немного обижалась, хотя и продолжала очень сильно любить.
Когда у девочки начались резаться зубки, то за каждым зубчиком забирали в больницу, и почему-то делали уколы в голову, на которых мне запрещалось присутствовать.
Ярослава нельзя назвать безответственным. Он и еду готовил, и по магазинам ходил, и помогал с любой домашней работой, но как только наступала ночь – это было его золотое время. Хоть ты с пушки стреляй, а ему надо выспаться. К ребёнку он ни разу не встал.
Ещё в Броварах я поняла, что нет более страшного монстра, чем наша медицина. И я уже завидовала тем дням, когда Гунзырь бегал за мной и за мамкой с топором, когда он бил всех подряд ломом по спине и камнями по голове, и мы с мамкой в ужасе куда-то убегали. Ночи, проведённые в посадках и в лесах, а также на поле в соломе, показались мне сладким Раем, по сравнению с тем, что я встретила в роддоме и в больницах города Бровары. Где-то там, на полях и в лесах, я ночью могла хоть немного поспать, а теперь, когда вышла замуж, то такое понятие, как сон, стало для меня недоступным. Кроме того, в те годы ещё не было подгузников, поэтому я с утра до вечера занималась стиркой пелёнок одними только руками. Стиральной машинки у нас не было. Мы жили в нищете, на стиральную машинку у нас не было денег.
Не смотря на все ужасы жизни, я боялась одиночества своей малышки в далёком будущем, и поэтому я решилась завести и ещё одного ребёнка. Сама я всю жизнь была одна, и хорошо понимала, как это грустно и жутко остаться без родственников. Я не хотела, чтобы моя дочка постоянно мучилась без братьев и сестёр, как мучилась я сама. Только по причине огромной любви к своей девочке я решилась на второго ребёнка, не иначе. Мой муж тоже был не против рождения ещё и сына. Это было совсем не насилием над ним, а взаимным решением.
Во время второй беременности у меня опять было неправильное положение плода – попкой вниз, а надо головкой. Об этом я узнала после УЗИ. Дома я легла на кровать, и сама своими руками перевернула ребёнка у себя в животе. Ну а что делать, если наша медицина не способна на такие мелочи? Пришлось вместо наших гинекологов заняться такой процедурой своими руками. В дополнение ко всем бедам появились ещё и перебои в работе сердца, которые мне запустили в роддоме города Бровары.
Когда я забеременела вторым ребёнком, то маленькой однокомнатной квартиры нам стало мало. Теперь мы начали думать – как и где жить. Сама я была совсем не против того, чтобы остаться в Броварах, в тесноте, но Ярослав постоянно мечтал о природе, писал в записных книжках – как сильно он любит свою родную сельскую местность, и стремился домой к родителям. Я очень любила его, и поэтому ради него я согласилась на переезд из города Бровары в деревню Киевской области.
Сына я поехала рожать в Богуслав, и перед родами жила у родственников. После предыдущей неудачи я хорошо всё обдумала, и решила, что больше никаких акушеров и гинекологов слушать не буду, и как только начнутся роды – рожу куда-нибудь.
Примерно в шесть утра у меня началась тяжесть в животе, а Света, внучка той бабушки, у которой я жила, взяла и вызвала скорую помощь. Я ожидала встретить ещё одну группу злых сущностей, которые начнут ругать меня за то, что я слишком рано приехала, и утверждать, что я никому не нужна, и всех рожениц обзывать нехорошими словами, но, к моему огромному удивлению, этого не произошло. Гинекологи Богуслава говорили со мной приятным ласковым тоном, и с душевной теплотой отправили в десятую палату.
Я почувствовала по отношению к себе даже любовь и доброту. От этого мне стало тепло на сердце. Схваток не было, и боли тоже. Я стояла и смотрела в окно, размышляя на этот раз о муже, дочке и о хороших людях. Вдруг начались потуги, и сразу же, без схваток. Я добежала до кровати и начала дуться. Сына родила за пять или десять минут, но вместе с водами, и он не дышал. Его подхватили, потом на какой-то аппаратуре откачали, и я услышала крик. Но ребёнка не унесли, а положили воле меня, и предложили покормить.
Одежду никто с меня не стягивал, как это было в Броварах. Я лежала в ночной сорочке и в халате, и сыночек возле меня. Нам было тепло и хорошо. Никакого зверства я в Богуславе не увидела. В тот же день я заметила, что они так по-хорошему не только ко мне, а и ко всем роженицам. В Богуславе совсем другое отношение к людям, более человечное. От восхищения такой спокойной обстановкой я расплакалась. Какие-то женщины меня не поняли, и спрашивали – что случилось, а я им отвечала, что это слёзы счастья.
Много лет прошло с тех пор, и уже ни в Богуславе, ни в Броварах невозможно найти тех работников роддома, с которыми меня свела жизнь, но, вспоминая прошлое, хочется пожелать всем людям мира быть людьми, и не превращаться в зверей, даже если надоело рабочее место и давно на сердце мечта дождаться выходных или пойти в отпуск. Все мы – дети единого Бога, и боль – она настоящая, даже не смотря на то, что вы прослушали несколько сотен эзотерических лекций о том, что вас не существует и весь мир – это иллюзия.
*******
Будь милосердным, человек,
Ты на успех надеешься,
Но скрыто от тебя твой век,
И с чем за гранью встретишься.
Быть может будешь ты просить
Того же милосердия,
Но им сначала надо жить,
Хотя бы в намерениях.
Живи с любовью, в доброте,
Так нужное притянется.
То, что в душевной красоте –
На все века останется.