1. В начале славных дел
Род наш почтенный.
И очень древний: происхождение свое ведет напрямую от самого Адама.
Правда, дальнейшее его существование – скрыто во тьме веков.
Однако не подлежит никакому сомнению, что некий ордынский мурза Кала-Баш, что по тюркски, вроде бы, означает "Каменная Башка" или "Крепкая Башка", при государе Иоанне Васильевиче Грозном, доблестно в российскую службу вступил (мурза причислял себя к племени Баяндыр)
И, после крещения, восприемником в котором был, по преданиям, знаменитый Малюта Скуратов, бывший мурза был сразу же зачислен на государеву службу: в опричное войско.
С христианским именем Дормидонт Калабашкин.
Чем занимался Дормидонт Калабашкин в опричнине – мы доподлинно не знаем.
Но, из родовых преданий известно, что на бритой голове Дормидонта царь Иоанн Васильевич часто пробовал прочность дамасских клинков.
И головой Дормидонта – оставался доволен, поскольку прославленные клинки при этом всегда ломались.
Довольный царь постоянно жаловал оного Дормидонта за верную службу: то землицей, то чарою зелена вина.
Последним пожалованием государя Иоанна Васильевича Дормидонту Калабашкину была девица старобоярского рода, - почтенного родителя которой то-ли сварили в кипятке, то-ли посадили на кол за отказ плясать перед царем в сарафане и кокошнике.
Фамилии её история не сохранила.
Впрочем, звали её, кажется, - Настасья Потаповна.
После кончины Иоанна Васильевича, когда воцарился Феодор Иоаннович, Дормидонт Калабашкин, по наветам Бориса Годунова, был подвергнут опале и сослан в псковскую деревню, где и закончил свою жизнь, оставив двух сыновей: Тимофея Дормидонтовича и Ивана Дормидонтовича, а также красавицу-дочь Ирину Дормидонтовну.
При царе Борисе Тимофей Дормидонтович был отправлен на южные рубежи, где и погиб в стычке с крымцами под новопоставленным в степи городом Царёв-Борисов.
Сведения-же об Иване Дормидонтовиче появляются только в одной из псковских местных летописей Смутного времени. Там говорится, что Иван Калабашкин "стоял против королевских литовских людей и своих миропродавцев сильно", а однажды, со своими холопами, обратил в бегство шайку немецких наемников Тушинского Вора.
При этом наёмники, спасаясь, побросали всё награбленное имущество.
Летописец особо отмечает, что выгодно продав его, Иван Дормидонтович справил себе новую ферязь красного сукна, а холопам - новые тигилеи.
Здесь, специально для жертв ЕГЭ, возможно следует отметить, что в московском государстве служилые люди - помещики получали земельный надел "для кормления", в порядке оплаты за военную службу.
Если помещик не являлся на ежегодный смотр "конно и оружно", в сопровождении нескольких вооруженных крестьян или холопов (количество которых зависело от размера поместья), не мог продемонстрировать "в натуре" готовность выступить на защиту свободы и независимости страны, то поместье просто отбиралось в царскую казну, а незадачливый помещик мог идти на все четыре стороны. Хоть в холопы, хоть в лихие люди на большую дорогу.
Об Ирине Дормидонтовне, кроме упоминания, что она "бяше красна зело", - летопись других сведений не сохранила.
А от Ивана Дормидонтовича Калабашкина пошел род московских служилых людей, верою и правдою служивших Отечеству.
Следующее упоминание о представителях рода Калабашкиных, мы можем встретить в "Гронографе" провинциального Свято-Епифаниева монастыря, относящемуся ко времени Алексея Михайловича.
Согласно данному "Гронографу", один их прямых потомков Ивана Калабашкина, - псковский помещик Феодул Калабашкин, во времена никоновских реформ, пострадал за двоеперстие и сугубую аллилуйю.
"Федул-же, - отмечает "Гронограф", - Святейшего Патриарха Никона лаял по все дни непотребно и называл предтечею антихристовым. И что Святейший Патриарх-де не настоящий, а бл@дь латынская, коего Игнашка Лойолов, своим гишпанским езуитским манером-де, подменил. А исполняет-де он, Патриарх Никон, - приказы папежа римского Петрушки Гугнявого, чтобы Русь Святую обратить в латынскую веру и, через то троеперстие, - всему православному христианству великую пагубу и всеконечное разорение учинить".
За такие "неистовые слова", по приказу патриарха Никона, Феодул был посажен на цепь в том-же монастыре "докудова не придёт в христианское смирение".
"Житие Федула Калабашкина", фрагменты которого дошли до нас, повествует об этом сидении так:
"На чепи сижу, аки тать: жив ли, мертв ли - не вем. И тот вор Михрютка (видимо, имеется в виду пристав, поставленный от церковных властей наблюдать за заключенным) мою похлепку сиест по все дни. А я от писания ево браню да лаю, да и Никона-христопродавца, кобеля борзова."
Пришел-ли Феодул в христианское смирение - неизвестно.
Видимо, всё-же пришел, поскольку после смещения Никона с патриаршего престола, он оказывается в одном из отдаленных сибирских острогов, где исполняет должность воеводы, в обязанности которого входит наблюдение за умонастроением местных "татар", а также сбор и отсылка в Москву пушного "ясака".
2. В середине славных дел
Следующим замечательным персонажем нашей российской истории – был Митрофан Феодулович Калабшкин - стрелец московского полка Петра Лопухина (вишнёвый кафтан с оранжевым подбоем, вишневая шапка, черные петлицы, зеленые сапоги).
Как, совсем ещё юный Митрофан попал в московский полк Лопухина, - Бог весть.
Однако ж, при царевне Софье Алексеевне, Митрофан дослужился до чина десятника.
Семейные предания говорят, что десятник Митрофан Калабашкин был в числе группы стрельцов, прибывших в Преображенское с вестью о приказе Правительницы, якобы "подкинуть гранаты в его, государеву, Петра Алексеевича, опочивальню и из тех гранат извести его, государя".
Когда Пётр Алексеевич, в панике, отбыл в Троице-Сергиеву Лавру в одном исподнем, Митрофан Калабашкин находился в числе конвоя, вёзшего вслед за царём в Троицу государевы подштанники.
И за этот подвиг, когда вся суматоха улеглась, Митрофан был назначен Петром Алексеевичем в потешный Семеновский полк фендриком*).
Видимо, Митрофану было не слишком интересно постоянно таскать на себе большой и тяжелый прапор, и поэтому он с благодарностью принял волю государя отправить его, Митрофана, в Голландию, "на обучение бомбардирским, барабанным и навигацким наукам".
Лучше всего, в голландском учении, Митрофан освоил барабанную науку.
С бомбардирской наукой было немного похуже.
Что же касается навигацких наук, то с ними у Митрофана было совсем плохо.
По возвращении Митрофана из Голландии, Петр Алексеевич устроил ему экзамен.
Результаты освоения барабанной науки государя зело порадовали, но вот, когда Митрофан перепутал "фор-брамсель" с "бом-брам-стеньгой" государь, впав в бешенство, отходил его своей знаменитой дубинкой и сослал в Преображенский полк простым барабанщиком.
До экзамена по бомбардирским наукам дело так и не дошло.
В Преображенском полку, Митрофан честно прошел всю Северную войну, а после её окончания, уже в чине сержанта, был направлен, по государеву указу (написанному обыкновенным тарабарским языком Преобразователя), - в Обдорск.**)
В указе значилось: "Собрать в оном Обдорске подать, дабы добрый анштальт в любезное наше Отечество внесть".
Больше ничего в тексте указа понять было решительно невозможно.
Разве что только то, что за его неисполнение - "бить батогами нещадно и карать смертию".
Единственный сын Митрофана Калабашкина, которого он прозорливо назвал Аполлоном, тоже был в своем роде замечательной личностью.
Аполлон Митрофанович служил Отечеству унтер-офицером в гренадерской роте Преображенского полка. Обладая буйным нравом, которым отличалась, вообще говоря, вся послепетровская гвардия, при Анне Иоанновне, за невоздержанные слова против Бирона и немецкого засилья, он был взят в Канцелярию тайных и розыскных дел.
В сём почтенном учреждении, Андрей Иванович Ушаков самолично гладил его горячим утюгом, пытаясь добиться признания в заговоре Волынского.
К чести Аполлона Митрофановича, он не сдал никого из своих предполагаемых конфидентов.
Правда, никаких "конфидентов" и не существовало, а зафиксированные бироновскими шпиками невоздержанные слова про герцога Курляндского, были обычной пьяной кабацкой болтовней бесшабашных гвардейцев.
Хотя, пребывание в Тайной канцелярии, и не добавило Аполлону Калабашкину любви к немцам, тем не менее, он, как раз по любви, женился на дочери немецкого ремесленника - хорошей и милой девушке, и, таким образом, добавил в жилы рода Калабашкиных немного немецкой крови.
При воцарении блаженныя памяти императрицы Елисавет Петровны, когда начались было немецкие погромы, он даже спас нескольких немцев, нарядив их в зипуны и лапти, и выдав за крестьян, якобы привезших ему из псковской деревни оброк.
Погромщики немало подивились благообразным бритым лицам крестьян, но безобразничать в доме Аполлона, всё же, не решились. И ушли с миром.
Видимо политический переворот, в котором Аполлон, вместе со своей ротой, естественно, принимал живейшее участие, произвел в нём переворот душевный, т.к. он стал сочинять стихи.
Поскольку представления XVIII в. о цензурном и нецензурном - сильно отличаются от представлений администрации данного сайта, мы не рискуем выложить здесь ничего из творчества Аполлона Митрофановича.
Мотаясь по кабакам, которых в тогдашнем Питере было не так уж и много, он в одной из "австерий" как-то повстречался с Иваном Семеновичем Барковым, который даже посвятил ему одну из своих многочисленных од.
Ода начиналась так:
"Тряхни муд@ми, Аполлон,
ударь елд@ю в звонку лиру,
подай торжественный мне тон
в восторге возгласити миру..."
----------
*) Фендрик (нем. "Fahndrick", совр. "Fahnrich" - или по русски "прапорщик") - это просто-напросто знаменщик: немецкое "Fahnde", или современное - "Fahne" означает знамя, флаг (прапор).
**) Ныне - Салехард
----------
Продолжение следует. Может быть.