Завтрак у герцога

Татьяна Шелихова -Некрасова
Отрывок из исторического романа.

Действие происходит во Флоренции, в первой четверти 16 века, во времена Высокого Возрождения.
_______________________________

Завтрак подавали в личных покоях герцога. Гости, собравшиеся в малой столовой, были рассажены не только по степени знатности и личной близости к хозяину, но и по мере упитанности.
Те, у кого была хорошая фигура – тому ничего. Они сидели за одним столом с хозяином и спокойно вкушали всё, что вносили на больших серебряных подносах слуги. Одиннадцать гостей таковыми счастливцами и являлись.
Пятеро же толстяков сидели отдельно. Им подавали лишь то, что способствовало похудению.

Герцог не любил «пузатых каплунов». Ему, эстету, хотелось, чтобы всё и вся соответствовало высоким канонам красоты и великолепного стиля. И начинать, он считал, каждому надо с себя:
- Эй, Винченцо, - обратился он к одному из диетиков, - зачем ты берёшь такой кусок пулярки? Боишься, что тебе не хватит?

Несчастный Винчнцо застыл с куском пулярки, не смея донести его до рта. Но на то, чтобы положить столь лакомое яство назад, на блюдо – у него просто не хватало сил. Курица, приготовленная в вине с заморскими специями, была столь оглушающе хороша, что сменить эту роскошь на зелёную шишечка артишока – не представлялось возможным.

А герцог, словно не видя страданий жертвы, продолжал экзекуцию:
- С таким бочонком, коим выглядит твой живот, нужно сидеть на одной зелени, дабы, опорожняясь обильно и регулярно, привести свои требуха в приличное состояние. Тогда они не будут столь раздуты и требовать, как можно больше пищи для поддержания своей шкодливой деятельности.

В этом месте гости герцога понятливо усмехнулись. Они знали о слабости Винченцо пускать ветры иногда в совершенно неподобающей обстановке.
У всех в памяти ещё свежо воспоминание о том, как, подходя с поклоном к кардиналу, этот неуклюжий толстяк ухитрился наступить туфлей одной ноги на длинный мягкий носок другой. Вследствие, внезапно возникшего торможения, Винченцо резко клюнул носом и издал при этом звук, в происхождении которого у присутствующих не возникло никакого сомнения.

После этого, в парадной зале стало тихо, как в склепе. Все знали, что приезд кардинала означал желание  папы наладить отношения со  строптивым герцогом. И ужасная выходка Винченцо могла быть истолкована, как глумление над папским посланником.

Но фортуна неожиданно явила свою благосклонность к этому пузану, а, может быть, и ко всем, кто жаждал мира, в затянувшемся противостоянии с Римом – кардинал, к счастью, оказался туг на одно ухо.

- Вы, кажется, что-то сказали, я не расслышал? - прогнусавил он в сторону Винченцо и приложил костлявую ладошку к здоровому уху.
Но, хотя, покрасневший, как рак, толстяк уже успел принять устойчивое вертикальное положение, дар речи к нему ещё не вернулся, поэтому кардинал обратился к стоявшему рядом герцогу:

 - Это всё наши римские болота! Каждую весну – неимоверная сырость. Проклятый насморк  совсем замучил. Я специально напросился у Его Святейшества в эту поездку, дабы подышать вашим великолепным воздухом. Мой лекарь говорит, что эти постоянные простуды могут до времени отправить меня к Отцу нашему небесному. Верите ли, у нас сейчас чуть ли не половина кардиналов нездорова. А всё – гнилой воздух с болот…

Таким образом, благодаря кардинальскому насморку, неприятность с Винченцо не привела к печальным для всего герцогства последствиям.
Именно после этого случая, их сиятельство и взялся за воспитание своих подданных.

Теперь каждая трапеза сопровождалась нравоучительными беседами, вернее, монологами герцога. А поскольку, некоторые из обсуждаемых тем носили достаточно деликатный характер, то приём пищи всё чаще проходил в сугубо мужском кругу.

Естественно, подобное положение дел не могло не вызвать ропота у придворных дам, лишившихся возможности блистать красотой и нарядами на парадных обедах.

Недовольны были и многие мужчины, которым гораздо больше нравилось вести за столом фривольные разговоры с дамами, нежели выслушивать в мужском обществе нудные сентенции о пользе телесного и духовного совершенствования.

Но все знали о склонности герцога постоянно чем-нибудь увлекаться. Это могли быть войны, живопись, строительство, поэзия, женщины… Герцог был умён, образован и по-своему, талантлив, но рано оставшись без родителей, окружённый лишь благолепным восхищением свиты и рабской угодливостью слуг - не терпел никаких противоречий и был невероятно упрям. Не было силы, способной заставить его отказаться от очередного увлечения.

Поэтому участникам трапезы ничего не оставалось, как делать вид, что им очень интересно слушать речь  их сиятельства.
А тот, сделав из челлиниевского серебряного кубка, добрый глоток золотистого кипрского вина, продолжал витийствовать:
 - Человек, в наше просвещённое время должен быть умён, добродетелен и прекрасен душой и телом. Например, как милые моему сердцу братья Сфорца – с этими словами герцог сделал плавный жест в сторону, и все, следуя движению этой холёной изящной руки, посмотрели туда, где сидели эти красавцы-выскочки Сфорца.

Совсем недавно появились они во дворе, кстати, по протекции всё того же толстяка-Винчнцо, который приходился им двоюродным дядей по отцу. Этот пузан был не так прост, как могло оказаться на первый взгляд. Представив ко двору своих племянников, он не только давал толчок в их придворной карьере, но и избавлялся от расходов на содержание братьев-сирот, которые был обязан нести, как опекун и распорядитель их имущества.

И вот теперь, спустя  каких-то пару месяцев, эти провинциальные увальни уже сидят по правую руку от герцога в узком кругу его приближённых. Но герцог, на то и герцог, чтобы самому выбирать себе фаворитов. Хотя, справедливости ради, следует признать, что юноши эти,  действительно, хороши собой, незлобивы и весьма восприимчивы к хорошим манерам.
Старший, Андреа, прекрасный наездник, великолепно владеет шпагой и при этом, сочиняет неплохие мадригалы. А младший, Джованни, обладает столь славным голосом, что когда он начинает петь свои канцоны, с большим умением аккомпанируя себе на лютне, то слёзы умиления появляются на глазах самых закоренелых скептиков.

Наверное, именно поэтому, так быстро смогли юные братья покорить чуткую ко всему прекрасному, душу герцога. Отныне редкая трапеза не заканчивалась чтением стихов или пением под нежные звуки лютни.

Вот и теперь, после того, как гости освежились фруктами и омыли руки в чашах с душистой водой, в которой плавали нежные розовые лепестки, настал черёд маленького концерта.
Джованни взял лютню, с которой, практически, никогда не расставался, вышел на середину небольшого зала, где завершило свою трапезу столь изысканное общество, немного постоял, тихо перебирая струны. При этом его нежное лицо являло собой такую отрешённость, что казалось, юноша находится сейчас где-то далеко-далеко…

Но вот, большие тёмные глаза его блеснули, он резко выпрямился, поднял голову и запел.
О, это было похоже на чудо! Как можно в шестнадцать лет с такой силой страсти петь о муках неразделённой любви? Кто вложил в это сердце столько чувства и понимания того, что любая, даже самая несчастная любовь – есть великий дар судьбы. Все слушали певца, затаив дыхание.

Даже слуги, которым было запрещено находиться в зале во время выступлений, осмелились нарушить запрет и, приоткрыв огромную, всю в резной позолоте дверь, тоже наслаждались звуками этого чудесного голоса.

А юноша продолжал петь. Его голос околдовывал и властно вёл за собой. И когда зазвучала самая высокая нота, каждому слушателю казалось, что это он сам, вместе с певцом, удерживает её на такой невероятной высоте… И потом, когда нота, истаяв, с лёгким выдохом упорхнула в широко распахнутое окно, в зале продолжала царить благоговейная тишина.

Певец - бледный, с капельками пота на лице, неподвижно стоял, прижимая к себе лютню. Он казался ребёнком, который неожиданно проснулся в незнакомом ему месте.

- Браво! – было первое, что он услышал. – браво! – голос герцога вернул певца к действительности. – Подойди ко мне, дитя моё.

Джованни медленно приблизился к креслу, на котором восседал его светлость, но прежде, чем юноша успел склониться в поклоне, герцог встал и, сделав несколько шагов навстречу, и по-отечески обнял его:

- Воистину, нет ничего выше подлинного искусства, и нет выше наслаждения, даруемого нам искусством! Только что, мой юный друг, ты доставил нам великую радость своим талантом, коим столь щедро наградил тебя Господь.
И, хотя наши дары ничто, по сравнению с Высшими дарами, но я знаю, сколь стеснён ты в средствах. Посему, прими от меня в дар эти пятьдесят дукатов. Употреби их с пользой, не транжирь на непотребных девиц и алчных друзей. И не вздумай ссужать деньгами своего дядю, как бы он этого не домогался. Ибо, кроме скупости и склонности к обжорству, страдает он ещё и глухотой. Ведь он один из всего нашего уважаемого общества, ухитрился заснуть во время твоего дивного пения.

(Всё же, недаром герцога иногда называли Всеведущий – от него ничего не могло укрыться!)
Только теперь взгляды присутствующих обратились туда, где в дальнем углу, скрытый за полуколонной, уютно устроился в своём кресле дон Винченцо.
Прислонившись пухлой щекой к французскому гобелену, он сладко спал, слегка приоткрыв рот. При этом, сон толстяка сопровождался лёгким шумовым оформлением: на вздохе раздавалось нечто, вроде негромкого рычания, которое на выдохе превращалось в нежный, почти женский, стон.

По залу пронёсся лёгкий смешок. Кто-то услужливо встал, чтобы разбудить Винченцо, но герцог предостерегающе поднял руку.
- Оставьте его! Этот бедняга не виноват, что обделён чувством прекрасного. Природа иногда странно распоряжается, награждая близких по крови людей, столь несхожими телесными и духовными свойствами. Отчего, именно у этого Винченцо, племянники обладают приятной внешностью, добрым нравом и прекрасными дарованиями в искусствах? И отчего, у иного добропорядочного отца и тонкого ценителя изящного, дети обделены не только внешностью, но и малейшими способностями к искусствам?

Всем находящимся в зале была понятна причина меланхолического настроения герцога. Три его сына отнюдь не  блистали красотой, талантами и добронравием. Но все усердно делали вид, что понимают слова их сиятельства в самом общем смысле.

Впрочем, завтрак уже изрядно затянулся. Солнце стояло высоко, сквозь раскрытые окна доносился весёлый щебет птиц, и всех тянуло поскорее выйти на свежий воздух, чтобы заняться неотложными дневными делами.

К счастью, герцог скоро почувствовал общее настроение и, мановением руки, отпустил присутствующих.

Иллюстрация из интернета