Философский камень-2

Гумер Каримов
2. РАЗДУМЬЯ ПО ПОВОДУ ДОЛЖНОГО И СУЩЕСТВУЮЩЕГО

Закончив предыдущее Эпикуром и его понятием о «благе», с этого «блага» и начнем наш новый сюжет. Поскольку этот древнегреческий мудрец — один из основателей так называемой гедонистической-эвде-монистической традиции этики*, к которой вместе с ним мы можем легко отнести Демокрита, Лукреция, равно как и Т. Гоббса, Д. Юма, П. Гассенди и т. д., вплоть до позднего Б. Рассела и множества других**. В подавляющем большинстве всех их этических концепций категория блага, ценности выступает в морали как доминирующая. Олег Григорьевич Дробницкий, например, ввел сюда же и Сократа, Платона, Аристотеля, Спинозу и прочих, и если не вдаваться в тонко¬сти разнородных посылок их нравственных учений, то это так и есть.
Теории, где основополагающим понятием выступает категория должного, менее многочисленны. Их выдвигали древние стоики и ки¬ники, позднее Лютер, Кант, Кьеркегор, после них — некоторые инту¬итивисты.
Преобладание первых над вторыми объясняется содержанием нравственных требований к человеку, основанных в конечном счете на понятии ценности (блага, пользы, интереса, цели), причем сами эти требования к человеку представлялись как его естественное стремление и чувство. То есть доброе начало априори свойственно человеку и обусловливает его стремление к благу. «Напротив, мыс¬лители, усматривавшие в человеке прежде всего его несовершенство, испорченность, а в обществе — деградацию нравов, представляли себе нравственность прежде всего как самообуздание и самопринуждение. Как правило, это приводило к акцентированию внимания на понятии должного, обязательного»***.
Лично мне импонирует быть добрым и хорошим, выполнять нравственные требования к благу и совершенствованию. Я хочу быть законопослушным гражданином, живущим в правовом высоко-
Традиции, считающей основой поведения человека стремление к счастью и признающей целью  жизни   и   высшим   благом — наслаждение.

** См.,    например:    О.    Г.    Дробницкий    «Понятие    морали». — М.:    Наука,    1974. — С.   349—374.
*** Там   же,   с.   350.

нравственном государстве. Но опыт все время твердит обратное: «благими намерениями вымощена дорога в ад». Овидий афористично заметил: «Вижу и одобряю лучшее, но следую худшему»*. Ту же мысль читаем мы у апостола Павла: «Доброе, которое хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю»**.
Мне кажется, когда второй президент России на своей инаугурации торжественно провозглашал «диктатуру закона» — он был искренен. Но всей душой желающего «доброго», нашего гаранта Конституции все время почему-то тянет кого-нибудь «мочить», бить «дубиной» по голове, бороться со свободой слова, создавать непредусмотренные Конституцией округа, представители коих пока замечены лишь в том, что пытаются отобрать под свой офис то дом творчества у детей, то Дворец бракосочетания у молодоженов, выстраивая «вертикаль власти», создавать антиконституционные органы, ликвидируя консти¬туционные.
Как все это сочетается с провозглашенной «диктатурой закона» — согласитесь, понять трудно. Впрочем, иногда из уст президента мы слышим рассуждения о «здравом смысле», «прагматизме» или о так называемых «государственных интересах».
Вполне допускаю, что «контртеррористическая операция» в Чечне продиктована именно «государственными интересами». Но я не вспом¬ню ни одной операции в военной истории, длившейся более года. Если такое происходит — значит, это война. Только ведь объявлять войну — никто не объявлял, и вести ее на территории России без соответствующего федерального закона нельзя даже президенту. По¬чему же это возможно в стране, где «диктатура закона» объявлена «государственной политикой»?
Данную работу я ни в коем случае не рассматриваю как полити¬ческую публицистику. Речь здесь единственно идет о философских и нравственных аспектах проблемы страны. «Почему мы такие? — спрашиваю я себя.—Почему мы тащим в новое тысячелетие такой от¬вратительный феномен прошлого, как "закон силы" — смертоубийство своих сограждан? Почему мы не хотим, как весь цивилизованный мир, решать пусть даже самые сложные вопросы мирно, сидя за столом?»
Цивилизация в мире проделала огромный исторический путь. Категории и нормы этики, может быть, не столь впечатляюще, но также эволюционировали. В преддверии нового века человечество все более приближается к высшим своим ценностям, провозглашенным более полувека назад в Декларации прав человека ООН, в действи¬тельности реализуя ее основные положения и принципы. Всякое нарушение прав человека рассматривается на Западе как чрезвычай¬ное происшествие. Старушка Европа отказалась даже от границ и таможенных барьеров, обеспечив всем гражданам своих стран свободу передвижения.
А что же Россия? Вернемся к этой формуле — «диктатура закона». Может быть, все дело в размытости, в теоретической необоснованности

* Овидий.  Метаморфозы.  Л.,  1938. VII,  ст.  20—21. ** Рим.  7,  19.


терминов и понятий? А не кажется ли вам, что понятия «диктатура» и «закон» — «две вещи несовместные»? Всякий юрист вам скажет, что диктатура — ничем не ограниченная власть, опирающаяся на инстру¬менты насилия. Закон — постановление государственной власти. Таким образом, первая — это власть силы, второе — это власть 'права. Треть¬его не дано. Любая попытка синтезировать эти полярные понятия, пусть даже с благими намерениями наведения порядка в стране и возрождения России, приведет к результату, прямо противополож¬ному: произволу и нарушению прав человека. Так должное, стремя¬щееся к благу людей, неизменно приведет нас к давно существующей в стране практике манкирования законом. Как тут не вспомнить известного своей афористичностью Виктора Степановича Черномыр¬дина? И, что, мы всегда так и будем при стремлении к благу получать совершенно обратное?
Поднятая проблема высвечивает еще один типично российский вопрос нашего извечного «наступания на одни и те же грабли» —^ вопрос о роли бюрократии в государственной политике. Более десяти лет назад мы встали на путь демократического развития. Но вот всенародно избранный президент приходит в Кремль и вместо того, чтобы опереться на общественность, задумывает осуществить рефор¬мы с помощью бюрократии: проверенных и надежных людей из своего ближайшего окружения. Президент Чувашии Николай Федоров по этому поводу в «Независимой газете» пишет: «Как русская бюрокра¬тия относится к закону, известно достаточно хорошо. Правило глуповского градоначальника Брудастого: "Ежели чувствуешь себя в сво¬ей деятельности в чем-то стесняемым законом, то, сняв оный со стола, положи его под себя" — исправно выполнялось российским чиновни¬чеством на протяжении веков, несмотря на смену эпох и обществен¬ных формаций. Увы, приходится признать, что новый президент нередко демонстрирует точно такое же отношение к закону»*.
Меня радует, что президент Чувашии в своей статье упоминает наших предшественников по «Отечественным запискам». И даже цитирует их. Кроме Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина, еще и Виссариона Григорьевича Белинского. «Слова президента Владимира Путина о необходимости установления "диктатуры закона" были восприняты в обществе как программная установка новой власти. Нетрудно понять причины того энтузиазма, с которым страна встре¬тила заявление нового президента. В условиях, когда в России, по словам Белинского, "нет не только никаких гарантий личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и разбойников", неизменно появляется искушение решить все проблемы одним ударом, выбрав самый легкий путь наведения порядка в стране — установле¬ние диктатуры»**. И прав Николай Федоров: радость народа по поводу решительного президента может обернуться тем, что упускается одна

* Николай Федоров. Укрепление федеральной власти должно проходить в соответствии
с   Конституцией   //   Независимая   газета,   25.10.2000. ** Там  же.

деталь: «впредь народом будут управлять новые начальники, которых никто не выбирал и которые находятся вне системы народовластия, гарантированной Конституцией»*.

Что можно сказать по поводу этих верных слов? Лишь вспомнить иронично брошенную как-то Бертольдом Брехтом фразу о том, что у королей и президентов всегда есть выход: «сменить свой народ».
Впрочем, оставим в покое президентов и королей. Они приходят и уходят, а Россия остается. Мы же с вами пытаемся понять, какой хотим видеть свою Родину в новом тысячелетии? Как продолжатели демократических традиций «Отечественных записок», мы обречены отстаивать единственно верный путь демократического развития, что не исключает, конечно, разных взглядов и подходов к вопросу, каким должен быть этот путь. Отнюдь не навязывая свою точку зрения читателям и коллегам, хочу здесь коснуться и такой старой россий¬ской проблемы, как борьба славянофильства и западничества.
Поскольку эта тропа основательно протоптана и страсти давно улеглись под тихой сенью Литераторских мостков или Сент-Женевьев-де-Буа, возвращаться к общеизвестному было бы уж очень вторично. Тем более что есть уже и гомосексуальные реминисценции литерату¬ры Бориса Парамонова — столь же блистательные, сколь и навязчиво односторонние, есть уже нашумевший изрядно Александр Эткинд с его совершенно невозможным еще совсем недавно «Эросом невозможно¬го» и др., обильно перетряхнувшие пыль с антресолей отечественной культуры предреволюционно-революционно-постреволюционной эпохи. Вновь воскресли и замелькали на страницах книг и «толстушек», казалось бы, напрочь забытые имена Бердяева, Соловьевых, Розанова, Ницше, Шопенгауэра, Фрейда... Мною названы далеко не все имена, но я знаю, о чем пишу, и читатель, надеюсь, знает.
• Пожалуй, более всех из них на слуху теперь В. В. Розанов, причем его охотно цитируют как родного и славянофилы, и западники. Но ведь в этом нет ничего странного: в его лице на рубеже XIX—начала XX веков оба эти направления наконец причудливо и синтезировались. С одной стороны, Василий Васильевич, говорят, без попа за русский хлебосольный с расстегаями-балыками стол не садился, а с другой—одна из работ Б. Парамонова совершенно справедливо называлась «Американец Розанов». Этим все сказано, и сказано верно. Сам Розанов мог сказать: «Русская баня лучше английского парламента», и он же про оркестр Андреева: «Надели фраки, и балалайка удалась!»
А теперь две цитаты из другого славянофила-западника, Николая Бердяева: «Россия, занимающая место посредника между Востоком и Западом, являющаяся Востоко-Западом, призвана сыграть великую роль в приведении человечества к единству»**. Во как! Я не столь оптимистичен насчет такого утверждения, но все равно приятно. «В России давно уже нарождалось пророческое чувствование того,
Николай Федоров. Укрепление федеральной власти должно проходить в соответствии с   Конституцией   //   Независимая   гаэета,   25.10.2000. ** Цитирую   по   книге   д-ра   Боканя   «Витасофия»,   М.,   1991,   с.   74—75.

466

что наступит час истории, когда она будет призвана для великих откровений духа, когда центр мировой духовной жизни будет в ней».
Несколько поутихшая сейчас, но все еще модная идея поиска национальной идеи тоже должна быть упомянута здесь. Она так же притягательна, как и бесплодна. Самая здравая из них и близкая к истине — принадлежит фанатам отечественного футбола: единение нации на почве возрождения мировой славы Сборной России. Я не иронизирую, на полном серьезе говорю: нет ничего более сближающего огромные массы людей, рас, национальностей, чем любовь к футболу. «Близкая к истине» — национальная идея — на деле идея многонаци¬ональная, если под истиной понимать не доктрину, а метод. В этом я был всегда солидарен с Кантом, даже когда его не знал. Интуитивно.
Россия — не содержательное понятие, а лишь географическое. Точнее было бы ее называть по казахскому президенту Назарбаеву: «ЕврАзия». Тут я хотел бы привести еще одну цитату философа и гуманиста Юрия Ивановича Боканя из его жизнелюбивой книги «Витасофия»: ЕврАзия—странное дитя Матери-Цивилизации. Ей по¬дарена великая и страшная судьба: Страдать; Испытывать; Преодо¬левать. И не столько ради самой себя. Сколько во имя всего человече¬ства. Не всегда благодарного за приносимые ему жертвы-. ЕврАзия — испытательный полигон землян. Зона-предупреждение для всех: Что нельзя делать. Так не живут. Как не надо действовать. Регион-великан контрастов: Безграничные возможности. И ограниченное ими пользо¬вание. Природные богатства. И жизненная бедность. Талантливые народы и бездарное жизнеустройство. В преддверии 111-го тысячеле¬тия. Он стал ареной смертельной схватки двух начал: Созидания и Разрушения. Добра и Зла. Великого и Низменного. Света и Тьмы»*.
Страшный социальный эксперимент восьмидесятилетней истории нашей страны, называемый «коммунизмом», поставил нас в положение «вне игры» на мировом поле цивилизации. Вся трагедия России состоит в том, что мы заплатили огромную цену за этот эксперимент: пройдя сквозь миллионы жертв, мы пришли к тому, что мир научился обходиться без нас. Но Россия не может обойтись без мира. Никаких особых путей у нашего Отечества нет, кроме одного: любой ценой вернуться в лоно Цивилизации. Стать нормальной демократической страной. Идея многополярного мира — это философия униженного. Это философия народов, не успевших вскочить в поезд далеко вперед укатившей цивилизации. Эта идея агрессивна и непредсказуема. Если угодно, она — мина замедленного действия, не закрывающая тему силовых решений международных споров. Необходимо отказаться от такой опасной идеи.
Настойчиво и терпеливо идти в мир, где нас не ждут, боятся и не любят. В мир единой цивилизации. Да поможет нам Бог! Если и есть национальная идея России, то она — на гербе Соединен¬ных Штатов Америки. Там начертано: «1п Ооо! иге 1гиз1» («В бога мы веруем»).
Д-р  Бокань.  Витасофия.  М.,  1991,  с.  74—75.