Екатерина Ивановна – моя вторая учительница начальной школы. К ней я попал совершенно случайно, можно сказать – по великой мудрости В.И. Тугаревой – директора начальной школы, затерявшейся в тогда еще непроходимых горьковских (муромских) лесах. Поступил я в 3-й класс в конце марта. Раньше я тоже учился в этой школе. Был, можно сказать, отличником. Но после окончания двух классов, родители взяли меня от деда с бабушкой( где я жил с ними по необходимости) к себе в город. Представьте себе, девятилетнего ребенка, выросшего на глухой затерянной станции узкоколейной железной дороги, на лесопункте, где лесорубами были бывшие штрафники и зеки, в областном центре.
По разным причинам: плохая адаптация в классе, где я по-сути был, как Маугли, невозможность перейти дорогу на перекрестке, где в липкой грязи оставались галоши, которые тогда носили, как нынешний эквивалент второй обуви, интересная библиотека отца, и многое другое. Вместо скучных уроков, беспокойных одноклассников, мне нравилось читать произведения Шекспира, Станюковича, Вальтера Скотта.
О том, что я бросил ходить в школу, родители узнали только в декабре, когда случайно встретили классную руководительницу – пьющую учительницу физкультуры. Понимая, что год пропал, они взяли мне двойную путевку в санаторий «Звездочка», который был на станции «Сходня», если мне не изменяет память. Отправили меня срочно, по горящей путевке, в том числе, не собрав, как положено. Для одежды в помещении - в одних летних штанах, наподобие шорт, с одной лямкой через плечо, как у «Нахалёнка» в фильме по произведению известного классика. Как сейчас помню – голубые, в белую полоску. Воспитатели качали головами и вздыхали, как, мол, одет сын врача и начальника цеха завода. Знали бы они, что я в основном, жил в деревне, где летом ходил в черных, сшитых бабушкой трусах и майке("алкоголичке", за пазуху которой удобно было собирать окурки у магазина, или держать горох и морковь, сорванные в огороде и часто не мытые. Осенью – в черных сатиновых штанах, тоже сшитых бабушкой, а зимой – во фланелевых, тоже черных или темно-синих тонах и рубахах. Надо сказать, лагерные цвета в лесопункте преобладали. Я стеснялся выходить на улицу в присланных родителями всяких костюмчиках, «матросках» и прочем, так как - просто ребята задразнят, и как «буржую», попросту – «наваляют». Из игрушек на лесопункте у меня был топорик, подаренный дедом, «поджигной», сделанный из деревянного пистолета и медной трубки от мотовоза, «тачанка» - самокат из загнутой трубы, обруч, лапоть, на котором за веревочку удобно было возить песок с битыми склянками, самодельный нож, сделанный из косы местным умельцем, да гармонь «хромка», подаренная родителями. Гармонь дед продал(а то, мол, поломаешь!).
Отбыв два срока в детском санатории, я, в сопровождении матушки, был доставлен обратно на лесопункт к бабушке и деду. Бабушка моя, царство ей небесное, была очень упертой, отвела меня в школу, где я за два месяца практически (апрель, май) прошел программу третьего класса. Моя учительница, Екатерина Ивановна, дай ей Бог здоровья, если она, надеюсь, жива, все эти месяцы дополнительно бесплатно ежедневно занималась со мной. Тогда, как и сейчас не было принято платить учителям, это было бы, недопустимым, Екатерина Ивановна тоже отказалась от платы, хотя мой дед, бригадир лесорубов, получал по тем меркам много. По настоянию бабушки я отнёс Екатерине Ивановне флакон польских духов в белой коробке, которые бабушке подарила мама на Восьмое марта. Робко постучавшись в окно старенького дома, где жила Екатерина Ивановна с родителями, я вручил духи, вышедшей на крыльцо учительнице, и сразу же убежал. В четвертом классе у меня была уже другая учительница, Клавдия Васильевна. Но это уже другая история…