Катарсис

Владимир Карев
Карев Владимир


КАТАРСИС


































                (1)
I.


Каждое воскресенье
при Российском дворе
бывал бал.

В воскресный день ранней весны 1789 года
в Тронной зале Зимнего дворца
аристократы ожидали
выхода Её Императорского Величества
к балу.

Имеющие вход в Кавалергардскую залу –
в сей зале (и здесь более всего и толпилось).

Прочие ожидали в зале, где стояли на часах гвардии сержанты.

Дамы были в русских платьях, т.е. особого покроя парадных платьях.
И в женских мундирах (для уменьшения роскоши) по цветам, назначенным для губерний.

Военные были в мундирах и шарфах,
статские – во французских кафтанах и башмаках,
все были причесаны с буклями и пудрой.

Обер-гофмаршал и гофмаршалы
ходили по Кавалергардской зале
и,
ежели усматривали кого неприлично одетым,
то просили такого вежливо выйти.






                (2)
В 17-30
Её Императорское Величество
вышло в Тронную залу.

Следом за императрицей вышли великий князь с великой княгиней.

На фоне российского трона
чужестранные министры, знатные чиновники и придворные
представлялись
и целовали руку государыне.




























                (3)
В 18-00
отворились двери в Кавалергардскую залу,
вышел обер-гофмаршал с жезлом,
за ним –
пажи,
камер-пажи,
камер-юнкеры,
камергеры
и
кавалеры
по два в ряд.

Затем вышла императрица.

Приезжие,
отъезжающие,
пришедшие благодарить за милость
были представляемы обер-камергером
и
государыня жаловала им
весёлый небесный взгляд
и
целовать ручку.

За императрицей
шел великий князь рядом с великой княгиней,
за ним –
статс-дамы,
камер-фрейлины,
фрейлины
по две в ряд.







                (4)
Бал
открывал
великий князь с великой княгиней
менуэтом.

После
танцевали придворные и гвардии офицеры
(из армейских ниже полковников не имели позволения).

Танцы продолжались.
Менуэты,
польки,
контрдансы.

Всё дворянство имело право быть на оных балах, не исключая унтер-офицеров гвардии (но только в дворянских мундирах).






















                (5)
Императрица
игрывала в карты
с чужестранными министрами.

К каждой игре
камер-пажи подавали новую колоду.

Великий князь с великой княгиней
играли за отдельным столиком
с придворными малого двора.




























                (6)
II.


Каждый четверг
при Российском дворе
бывал маскарад.

Из приехавших к вечеру четверга ранней весны 1789 года
карет
выходили аристократы
и поднимались по лестнице в Зимний дворец на придворный маскарад.

У входа стоял гвардии офицер для принятия билетов,
перед которым гости снимали маски,
показывая, что во дворец не проникают нежелательные лица.






















                (7)
Маскированная императрица
незаметно вышла из зала, где звучал менуэт и двигались платья,
и
прошла сквозь игровые комнаты, где летали карты и кости.

Пьяных не было –
на подносах слуг стояли бокалы лимонада.

Только в биллиардной
какой-то озорник, став проигрывать, выхватил из рук партнера кий
и проглотил его, а следом и свой собственный,
а когда к нему подошел дежурный офицер, то нахал вытащил у него шпагу и проглотил и её на глазах у всех.

Фокусника вывели под руки вон,
а гофмаршал принес новые кии.


 



















                (8)
По ступенькам к входу во дворец поднялся господин, отдал пригласительный билет и снял маску.

Гвардии офицер отдал ему честь.

Шешковский вновь одел маску и прошел внутрь.

По ступенькам поднялись две галантные француженки,
которых играют Кароль Лор и Миу-Миу,
в обнимке с модно одетым негром,
которого играет Бобби Фаррел.

Негр протянул билеты,
снял розовые очки в золотой оправе, а дамы – маски,
все трое разом подмигнули офицеру,
и прошли внутрь.






















                (9)
Императрица ужинала за особым круглым столом
с великими князьями, статс-дамами, камер-фрейлинами, чужестранными министрами и некоторыми самых первых степеней кавалерами.

Вокруг сего был поставлен в полциркуля другой большой стол, так что сидящие за оным обращены были к ней лицом.

Далее стояли около сорока малых столов, каждый о 12 кувертах, убранных и освещенных.

За одним из них и ужинали две веселые французские дамы, негр и Шешковский.

























                (10)
В небе распускались разноцветные цветы фейерверка.

Негр, блондинка, брюнетка и палач,
обнявшись, стояли у окна, выходившего на Неву.

- Здесь есть ночные бабочки? – спросила брюнетка.

- Ещё нет,- ответил мастер тайн.

- Тогда мы станем первыми. Полетели!

И они, обнявшись, побежали вдоль окон Зимнего дворца.


























                (11)
В залах дворца слуги гасили свечи.

Екатерина II сидела в кресле за карточным столиком с разложенным пасьянсом.

Подошел обер-гофмаршал с серебряным подносом и поклонился.

Императрица улыбнулась.
- Я сегодня как никогда любопытна знать весельчаков.

Она взяла с подноса бумагу, развернула и улыбнулась ещё раз.

- Первый приехал Новиков. А последний уехал Радищев. Никогда бы не предположила, что он никуда не спешит, что ему некуда ехать…























                (12)
III.


Карета
с двумя весёлыми французскими дамами, негром и великим инквизитором России
катила по ночному Петербургу.

- Поговорим о любви,- предложила блондинка.

- Разве в России говорят о любви? – удивился негр.

- Говорят,- подтвердил Шешковский.

В мелькающих освещённых окнах роскошного здания
танцевали силуэты.






















                (13)
Блондинка тронула Шешковского за рукав.
- По долгу Вашей службы, Вы должны знать о любви всё. Скажите, как любят в России?

- Вы надеетесь, что любовь в России отличается от любви в какой-либо иной стране? – удивился Шешковский.

- А разве нет? – удивилась брюнетка.

- Нет,- ответил Шешковский.

- Не разочаровывайте нас,- попросил негр,- скажите нам что-нибудь пикантное…

В мелькающих зданиях гасли окна.























                (14)
- Высшее искусство верховой езды заключается не в том, чтобы красиво сидеть на лошади, но в том, чтобы она красиво бежала,- произнес мастер сыска.

Промелькнула остановившаяся карета,
из которой к двери парадного подъезда городской усадьбы
вышла поразительно счастливая девушка.

- Можете сказать, кто жокей? – заинтересовался негр.

- У нас есть к нему предложение! – засмеялись дамы.











 















                (15)
IV.


Весенним днем
по дороге, разделяющей пашню, катила карета.

Из окон выглядывали веселые французские дамы и негр.

Вдали поля виднелись пашущие крестьяне.





























                (16)
Карета стояла далеко на дороге.

По пашне
за сохой шел модно одетый негр в розовых очках,
а следом его хохочущие подруги сеяли зёрна.

Несколько поодаль
шли крестьяне, с недоумением наблюдая барскую забаву.






























                (17)
Доведя борозду до конца,
негр отдал соху крестьянину.

- Понравилось? – спросил тот.

Шешковский перевел.

Негр улыбнулся и ответил вопросом на вопрос:
- Когда-нибудь был в театре?

- Да.

- Как давно?

- Этой зимой.

- И что смотрел?

- Играл.

Негр удивился.

Шешковский пояснил:
- В крепостном театре.

- И кого?

- Отелло.

- Понравилось? – спросил негр.








                (18)
По весенней дороге, разрезающей пашню,
катила назад карета
с веселыми французскими дамами и негром.

Скрылись вдали пашущие крестьяне.

А негр, кокетливо качаясь в мягком сиденье кареты, произнес:
- Да здравствует мой роман «Сентиментальное путешествие по России и Конго»!





























                (19)

На пшеничном поле, обсаженном цветущими кустами роз,
негр, брюнетка, блондинка, палач
в национальных русских костюмах и в венках из колосьев пшеницы и роз
серпами резали злак
и вязали снопы.































                (20)
Вдоль снежного поля
на сугробах расправляли крылья снегири
как красные розы зимы.

А мимо и вдаль летела тройка с серебряными бубенцами,
в которой
негр, брюнетка, блондинка и палач в дорогих шубах
из хрустальных рюмок пили водку.






























                (21)
На весенней дороге
в карете засмеялись.

Дамы поцеловали негра одновременно в обе щеки.

А Шешковский предсказал:
- Этак в твоем романе ты остановишь карету прямо в российском придворном театре!
























 





                (22)
V.


В Эрмитаже
в театре
рядом с пустым креслом императрицы
стояла карета без лошадей,
и из окна её улыбались весёлые французские дамы, негр и палач Российской империи.

А по пустой сцене проскакали выпряженные из кареты лошади
и исчезли,
оставив на сцене россыпь конских яблок.

























                (23)
А тут к пустым креслам зрителей
подошли драматург Я.Б.Княжнин и директор Петербургского придворного театра С.Ф.Стрекалов.

Княжнин достал золотую табакерку в бриллиантах с вензелем императрицы,
раскрыл и понюхал табак.

- Но за эту трагедию,- произнес директор,- Вы новой табакерки не получите.

Княжнин закрыл табакерку и опустил её в карман.

- Зачем мне вторая, у меня уже есть одна.

- Но если за трагедию «Тит» Вы её получили, то за трагедию «Вадим Новгородский» Вы её лишитесь!

- Да зачем она мне, я уже табак понюхал.

- Ах, Яков Борисыч,- сокрушился директор,- кабы нам не пришлось понюхать чего другого…

- Друг любезный, Степан Федорович,- утешил его драматург,- коль настаиваете Вы, чтоб я трагедию добровольно из театра забрал, я заберу, но что мы здесь оставим?












                (24)
В карете
Шешковский перевел на французский разговор в креслах.

Брюнетка закрыла глаза.
- Я не могу смотреть на этот театр трусов. И хочу, чтобы между нами была дистанция. В один бокал шампанского.

Негр распечатал бутылку.

Блондинка, сделав глоток, спросила:
- Может, поедем в другой театр?

Шешковский поставил свой бокал на запястье левой руки.
- Вы считаете, что другой чем-то отличается от этого?

- А разве нет? – спросила блондинка.

- Пожалуй, только тем, что актрисе итальянской оперы буфа Давиа граф Безбородко дал 40 000 рублей. Актрисы нашего театра стоят дешевле.

- Как? Неужели актрисы Вашего театра не были этим оскорблены? – удивился негр.

- Не только актрисы,- поведал Шешковский. – Императрица повелела выслать актрису Давиа в 24 часа за границу, а следом и всю труппу.

- С тем пор стоимость Ваших актрис возросла? – спросила брюнетка.

- Нет,- ответил Шешковский.

- Тогда я хочу увеличить дистанцию между ними и мной до двух бокалов шампанского.



                (25)
В креслах зрителей
кроме драматурга и директора придворного театра
теперь сидели и актеры П.А.Плавильщиков, Н.Е.Шушерин, Е.Ф.Баранова
и смотрели на пустую сцену.

- Может, сыграем спектакль перед пустым залом? – предложил кто-то из актеров.

- Зачем перед пустым? Давайте пригласим на него всех персонажей театра!



























                (26)
И вот
в креслах –
Медея, Ясон, Антигона, Полиник, Эдип, Ипполит, Макбет, Ромео, Джульетта, Отелло, Дездемона, Лир, Гамлет, Тартюф, Дон Жуан, Фигаро, персонажи итальянской комедии дель арте Пьеро, Коломбина, Арлекин.

И даже герои народных фарсов, герои скоморохов и персонажи театра Кабуки
аплодируют пустой сцене.




























                (27)
VI.


И вот
на сцене
на безлюдной площади ночного Новгорода
полководец Вадим, в сопровождении военачальников, вернувшихся с ним с войны,
тайно встретился с посадниками Пренестом и Вигором.

Вадим всмотрелся в погруженный во мрак город
и со скорбью заметил:
«А днесь сей пышный град, сей Севера владыка.
Могли ли ожидать позора мы толика! –
Сей гордый исполин, владыки сам у ног
Повержен, то забыл, что прежде он возмог.
Забыл! – но как забыт? Что взор ни поражает,
Всю славу падшую его изображает.»

На лицах посадников и военачальников заблестели слёзы.

Вадим, посмотрев на щеки боевых товарищей, воскликнул:
«Оплакиваете? – О, страшные премены!
Оплакиваете? – Но кто же вы? – Иль жены?
Иль Рурик столь мог ваш дух преобразить,
Что вы лишь плачете, когда ваш долг – разить!»

Пренест в окружении товарищей закрыл рот Вадима рукой и оглянулся по сторонам.
«Познаешь сам, Вадим, сколь трудно рушить трон,
Который Рурик здесь воздвигнул без препон,
Прошеньем призванный от целого народа.
Уведаешь, как им отъятая свобода
Прелестной властию его заменена.»




                (28)

На сцене
утром на безлюдной площади
Рамида, дочь Вадима, гуляя со своей наперсницей Селеной,
призналась ей:
«В корысти, в гордости я сердца не гублю.
Не князя в Рурике, я Рурика люблю.»































                (29)
Утром на безлюдной городской площади Новгорода
гулял Вадим в одежде простого воина вместе со своей дочерью Рамидой и посадником Пренестом.

Пренест на фоне замка князя предсказал:
«Паденья своего не избежит гордец,
Который, нам дая вкушать соты коварства,
Нас клонит к горести самодержавна царства.
Великодушен днесь он, кроток, справедлив,
Но, укрепя свой трон, без страха горделив,
Коль чтит законы днесь, по всём равняясь с нами,
Законы после все и нас попрёт ногами!»

Рамида отрицательно покачала головой,
не соглашаясь с Пренестом,
но он,
взяв её за руку,
спросил:
«Какой герой с пути не совратился?»

И грустно добавил:
«Самодержавие повсюду бед содетель,
Вредит и самую чистейшу добродетель
И, невозбранные пути открыв страстям,
Даёт свободу быть тиранами царям.
Воззрите на владык вы всяких царств и веков, 
Их власть – есть власть богов, а слабость – человеков.»











                (30)
На сцене
днем на безлюдной площади
встретились
князь Новгородский Рурик и его наперсник Извед
с
дочерью Вадима Рамидой и её наперсницей Селеной.

Рамида, поклонившись князю, произнесла:
«Оставь к несчастию рождённую на свет,
Будь счастлив без меня, иного средства нет.»




























                (31)
Днем на безлюдной площади
Рурик сказал своему наперснику Изведу:
«Искореню любви из сердца всю отраву.
Мне должно сохранить приобретенну славу,
И не любовником – монархом здесь пребыть.»

































                (32)
На сцене
вечером на безлюдной площади
Рурик, князь Новгородский, поведал Изведу:
«Знать всех предателей – то робости признаки,
Да скроют подлость их забвенья вечны мраки;
Презренны мной, во мгле проступка своего,
Неудостоенны и гнева моего.»






 
























                (33)
Вечером на безлюдной площади
Рурик в одиночестве воскликнул:
«Когда властители в сиянии корон
Величия богов подобие неложно,
Сравняться должно им и духом непреложно.»

































                (34)
На сцене
ночью
на безлюдной площади
Рамида в одиночестве воскликнула:
«На то ль герои вы, чтоб только истребляться?..»

































                (35)
Ночью на безлюдной площади
лежал труп заколовшейся Рамиды
и
труп заколовшегося Вадима
на фоне Рурика со стражей.

































                (36)
VII.


Из окна кареты
Шешковский переписывал всех зрителей в записную книжку с черным кожаным переплетом.
































                (37)
На полу кареты стоял серебряный поднос, на нём – серебряное ведерко с непочатой бутылкой шампанского и четыре бокала.

Подле кареты на кресле императрицы стояли четыре пустые бутылки из под шампанского.

И в карете
брюнетке снился радостный сон.






























                (38)
В отдаленном районе цветущего сада слышались нежные звуки флейты.

Брюнетка под руку с Пьеро галантно гуляла меж дрожащих ветвей с розовыми лепестками.

Они подошли к искусственному пруду с островком посередине, на котором стояли мраморные скульптуры трех граций – черной, желтой и белой.

Пьеро нежно обнял брюнетку,
но тут начался слепой дождь.

Пьеро держал
раскрытый летний зонтик
и
брюнетку,
но неуловимо, то ли – рукой, то ли – поцелуями.

Тут  брюнетка заметила
на поверхности пруда
бронзовую кожу купающегося прелестного кавалера с античной осанкой.

И разом потеряла к Пьеро интерес.

Но Пьеро был настолько увлечен своей страстью, что этого не заметил.










                (39)
В новом платье брюнетка гуляла по саду под руку с Арлекином.

Они подошли к искусственному пруду с островком посередине, на котором стояли белые мраморные статуи трех граций – пятнадцатилетней, двадцатипятилетней и тридцатипятилетней.

Арлекин держал брюнетку
как свеча пламя.

Начался слепой дождь,
и Арлекин раскрыл летний дамский зонтик.

Брюнетка потянулась губами к купающемуся античному герою,
но он был слишком далек,
и брюнетка его не коснулась.

Кончился слепой дождь,
и герой исчез.




















                (40)
Брюнетка в модном платье одна гуляла по цветущему саду.

На острове
посередине искусственного пруда
стояли скульптуры красного мрамора трех граций, но
у одной были выбиты глазницы, у другой – уши, а у третьей – губы.

Брюнетка с надеждой смотрела на поверхность пруда, но
не было
слепого дождя и античного героя.

Брюнетка скинула с себя платье
и стала плавать.

И начался слепой дождь.

Брюнетка нырнула,
и когда вынырнула, лицом к ней вынырнул и античный герой.

Оба от неожиданности нырнули вновь,
и опять вынырнули друг перед другом.

И тогда кавалер произнес:
- Доброе утро, мадмуазель!

- Доброе утро, мсье! – ответила брюнетка.

- Мне уйти? – деликатно спросил кавалер.

- Нет, нет, останьтесь,- произнесла брюнетка.








                (41)
Рот брюнетки раскрылся и во сне у неё появился румянец.

На соседнем сидении кареты
то же произошло и с блондинкой.
Ей тоже снился сон.

































                (42)
Блондинка гуляла по винограднику.

Она оторвала от спелой светлой кисти на лозе сочную ягоду и отправила её в рот.

И в тот же миг пред ней явился светлый красавец, поцеловал в губы и исчез.

На губах блондинки только и остался виноградный сок.

Она кинула в рот следующую ягоду,
и пред ней явился новый светлый красавец, поцеловал в губы и исчез.

Блондинка оторвала от спелой черной кисти на лозе сочную ягоду и кинула её в рот.

И пред ней явился прекрасный негретенок, поцеловал в губы и исчез.



















                (43)   
Спящая блондинка томно раскрыла губы
на мягком сидении кареты
в объятиях негра, которому тоже снился сон.



































                (44)
К боковому входу трехэтажного дворца Царского села
осторожно ступая по отшлифованным до блеска плитам белого мрамора с красными, зелеными и черными прожилками,
подошли модно одетый негр в розовых очках и Шешковский.

- Знаешь,- предложил палач негру,- зови меня Вергилием, а я буду звать тебя Дантом.

- Ради Бога.

- И,- произнес Шешковский,- нас уже ждет «этот чертов Без».

У входа действительно стоял гофмейстер граф А.А.Безбородко.

























                (45)
На второй этаж дворца Царского села
вели две лестницы со ступенями из красного дерева.

Безбородко, негр и Шешковский поднялись по правой лестнице.

Два бесконечных коридора уходили вправо и влево.

«Этот чертов Без», «Дант» и «Вергилий» пошли по правому коридору по паркету из редких сортов дерева.

Мелькали придворные со склоненными головами.

Остались позади комнаты красного и голубого мрамора, зал, стены которого украшали многочисленные портреты, янтарная комната.

Впереди виднелся вход в Тронный зал.






















                (46)
Трон находился на возвышении прямо напротив входа.
Справа и слева от трона полуокружьем стояли фрейлины.

По росписи потолка летали ангелы.

Дант прижал шляпу к левому боку и поклонился императрице.

Затем положил шляпу на пол
и двинулся через весь зал к трону, отражаясь в бесчисленных зеркалах.

Перед троном преклонил левое колено,
правое выставил чуть-чуть вперед
и простер руки.

Екатерина II протянула правую руку
и коснулась кончиками пальцев его ладони.

Дант трижды пожал ей пальцы, приветствуя императрицу по законам, принятым в России.

Затем он отступил на несколько шагов и с полупоклоном отошел к стене.

- Если Чистилище Вы минуете в Конго, то где ж Рай? – спросила императрица.

- Только в России,- ответствовал негр.

Екатерина II согласно кивнула головой,
быстро поднялась с трона,
произнесла:
- Будьте в Раю счастливы!-
и удалилась.

Придворные дамы последовали за ней.

Аудиенция окончилась.
                (47)
VIII.


В театре зрители, стоя, рукоплескали.

На сцене, взявшись за руки, поклонились Вадим, Рурик, Рамида, Селена, Извед, Пренест, Вигор и другие персонажи трагедии.































                (48)
Из окна кареты Шешковский в своей записной книжке с черным кожаным переплетом
особо помечал восторженных поклонников, подносивших цветы.



































                (49)
Из театра в Эрмитаже
зрители на руках выносили
персонажей трагедии «Вадим Новгородский».

И на улице рассаживались
в античные колесницы,
в паланкины,
в кареты
и разъезжались по Петербургу.

Вадим ушел пешком в темноту.

И за ним поехала карета Шешковского.

























                (50)
IX.


Под утро Шешковский дремал в собственной спальне.

Жена спала.

Шешковский иногда медленно приоткрывал и закрывал веки.

На туалетном столике
в одиночном подсвечнике розового нефрита горела розовая свеча
подле золотой черепахи с поднятым панцирем, со связкой ключей внутри.

Мастер пытки приоткрыл глаза
и на уровне нижней спинки деревянной кровати увидел
холодное лицо брюнетки со змеиным взглядом.

И не успел Шешковский понять –
это происходит с ним во сне или наяву,
как
брюнетка бесшумно вскочила и грациозно подбежала к туалетному столику.

Она была в нежном розовом платье,
на седьмом месяце беременности
и без рук,
рукава розовой материи свободно летали рядом с телом.

Брюнетка схватила несуществующей рукой золотую черепаху с ключами внутри
и замахнулась.

Палач закрыл глаза,
перевернулся на живот и задрожал.

По звуку понял, что черепаха с ключами летит в него.

Усилием воли он взглянул на брюнетку, но её не увидел.           (51)


Подле подсвечника на столике стояла черепаха.

Он встал,
взял ключи и закрыл панцирь.

Теперь черепаха статично несла в себе пустоту.






























                (52)
В шелковом халате Шешковский
опустился на колени
перед мозаичной иконой Господа, выполненной из вырванных ногтей.

Зажег свечи и долго молился, закрыв глаза.

И когда он обрел религиозный экстаз,
его подняли многочисленные окровавленные руки без ногтей
прямо к иконе Господа.

И в миг
ногти с иконы исчезли,
и окровавленные руки, став вновь с ногтями и без крови, пропали.

А Шешковский в перепачканном кровью халате
пал на пол и разбился.





















                (53)
X.


Сверх-крупный план.
Аверс золотой монеты 1789 года чеканки.
Титр:
«Конец первой серии».

Сверх-крупный план.
Реверс золотой монеты 1789 года чеканки.
Титр:
«Вторая серия».


























                (54)
XI.


В одной из комнат Эрмитажа
любители светской беседы полукругом сидели на стульях.

Граф А.А.Безбородко,
держа в руках деревянный ящичек,
посмотрел на императрицу, улыбнувшуюся в кресле напротив острословов, и, получив жестом разрешение начинать,
произнес:
- А как кто солжет при беседе, так я взыскаю с него штраф 10 копеек медью и собранные за ложь деньги раздам бедным.

























                (55)
Неуклюжий казначей с ящичком опять подошел к словоохотливому российскому джентльмену, который, сидя с удобством на стуле, продолжал:
- Знавал я в Париже одного остроумца. И вот заезжаю я к нему несколько лет назад…

































                (56)
На парижской улице из кареты вышел рассказчик.

И подошел к чугунной ограде, за которой среди цветов виднелся небольшой, но изящный домик.


































                (57)
- Милорд,- ответил гостю садовник, ухаживающий за розами перед домом остроумца,- хозяин, увы, сейчас – в Бастилии.




































                (58)
Карета подъехала к Бастилии.

И рассказчик из окошечка посмотрел
на массивную каменную стену.


































                (59)
В эрмитажном собрании
рассказчик, сидя на стуле, продолжал:
- И вот после революции заезжаю я вновь к этому остроумцу…



































                (60)
На парижской улице из новой кареты вышел российский джентльмен в новом платье.

И подошел к чугунной ограде, за которой среди цветов виднелся небольшой, но изящный домик.

































                (61)
- Милорд,- произнес постаревший садовник,- милорд…

- Но ведь Бастилия сломана,- удивился гость.

- Милорд…

































                (62)
Карета подъехала к месту, где раньше высилась Бастилия.

Российский джентльмен из окошечка кареты увидел табличку
«Место для танцев».

А на танцплощадке узрел танцевавших в изнеможении людей.

Кругом стояла революционная охрана.

И если кто из танцующих от усталости падал,
охрана вновь поднимала его на ноги,
и танцы продолжались.


























                (63)
Граф А.А.Безбородко с отяжелевшим ящичком отошел от рассказчика.




































                (64)
И у Петропавловского собора гофмейстер из ящичка роздал штрафные деньги нищим.




































                (65)
В опустевшей комнате Эрмитажа, где только что заседал круг любителей светской беседы,
граф А.А.Безбородко, поставив на столик ящичек, полный медяков,
улыбнулся императрице, отдыхающей в кресле.

- Матушка-государыня, этого господина не надобно  бы пускать в Эрмитаж, а то он скоро совсем разорится.

- Пусть приезжает, мне дороги такие люди,- улыбнулась Екатерина II. – После твоих докладов и докладов твоих товарищей я имею надобность в отдыхе, мне приятно изредка послушать и враньё.

- О, матушка-императрица,- вздохнул граф,- если Вам это приятно, тог пожалуйте к нам в первый департамент правительствующего сената: там то-ли услышите.























                (66)
XII.


Зимой залы Российской академии не отапливались.

На заседании академиков
бородатое духовенство и профессора, дрожа от холода, взирали с глубоким почтением
на мадам-президент княгиню Е.Р.Дашкову, задумавшуюся в соболиной шубе.

Я.Б.Княжнин сидел несколько поодаль от особ с категоричным выражением лиц.

























                (67)
И вот
вместо напыщенных академиков сидят
их раскрашенные скульптуры из дуба, но в настоящей одежде.



































                (68)
Но пылают в камине дубовые головы.

И на паркете рядом сложена горка широких и высоких дубовых лбов, обрамленных настоящими париками.

Кадеты Сухопутного шляхетского корпуса слушают лекцию Княжнина.

На фоне камина поэт читал наизусть.

«Не занимаяся во век о рангах спором,
Рафаэль не бывал коллежским ассесором…
Художник своему способствует незнанью,
Желает чина лишь вдобавок к дарованью,
И льстится звуками предлинных в титле слов,
Но духом кто велик, велик и без чинов!»






















                (69)
XIII.


Из здания Тайной экспедиции на улицу вышли Челищев и Шешковский.

Часовой отдал обер-секретарю честь.

По улице сновали прохожие, проезжали кареты.

На соседнее здание сели голуби.

- И,- зажмурясь от солнечного света, вопросил Челищев,- я свободен?

- Совершенно,- подтвердил Шешковский.

- И я могу идти?

- Может, подвести?

- Нет, благодарю, мне нужно пройтись.

- Вы не против, если мы пройдемся вместе?

- Ради Бога,- ответил Челищев, счищая с плеча голубиное гуано.












                (70)
Челищев и Шешковский взошли на мост.

Мост представлял собой поставленные в ряд судна, соединенные друг с другом уложенными на палубах бревнами с настилом из толстых досок.
Судна были закреплены тяжелыми якорями.

- Неужели,- вдруг прорвало Челищева,- подозрение, что я – соавтор, осенило саму императрицу?

По Неве плыли дикие гуси,
и собеседники остановились посмотреть птиц.

- Если помните,- вдруг произнес Шешковский,- для пажей существовала и обязанность составлять программы для спектаклей с экстратами из театральных пьес.

- Помню,- ответил Челищев.

- И императрица вспомнила, что некоторые программы были составлены в соавторстве пажа Радищева с пажом Кутузовым, которому посвящена книга, а некоторые – в соавторстве пажа Радищева с пажом Челищевым.

- Неужели императрица предположила, что соавторство в составлении программ для придворного театра перешло в соавторство в написании революционной книги?

Шешковский лукаво улыбнулся.









                (71)
XIV.


Екатерина II
с нетерпением взглянула на вошедшего в её кабинет морского офицера.

Приложив ладонь к треуголке, вестник отчеканил:
- Ваше Императорское Величество, российский флот под командованием его превосходительства адмирала Чичагова одержал блистательную победу над флотом шведским под командованием герцога Зюдерманландского!


























                (72)

И
в парковой аллее
на мраморном бюсте В.Я.Чичагова
появилась подлинная андреевская лента,
а перед бюстом
1 388 крепостных, сняв шапки, стали на колени.































                (73)
Екатерина II в новом платье
с нетерпением взглянула на вошедшего в её кабинет.

Новый морской офицер, приложив руку к треуголке, отчеканил:
- Ваше Императорское Величество, российский флот под командованием его превосходительства адмирала Чичагова одержал блестящую победу над флотом шведским под командованием Его Величества короля Швеции Густава III!






























                (74)
И
в парковой аллее
на мраморном бюсте В.Я.Чичагова с андреевской лентой
появился подлинный орден Св. Георгия 1 степени,
а перед бюстом
ещё 2 417 крепостных, сняв шапки, стали на колени.
































                (75)
И
Екатерина II в совершеннейшем восторге
в своем кабинете сказала секретарю:
- А теперь можете поздравить меня с выгодным для России мирным договором со Швецией!

































                (76)
И
в парковой аллее
перед мраморным бюстом В.Я.Чичагова с андреевской лентой и орденом С. Георгия 1 степени
появились
похвальная грамота, шпага с алмазами и серебряный сервиз.
































                (77)
Раскладывая пасьянс, Екатерина II сказала камер-юнгфере М.С.Перекусихиной:
- Я хотела б увидеть адмирала Чичагова.

- Ваше Императорское Величество,- улыбнулась камер-юнгфера,- старик не бывал в хороших обществах, постоянно употребляет неприличные выражения и может не угодить Вам.

- Тогда я должна его увидеть непременно.





























                (78)
И вот
в зале в креслах сидели императрица с придворными и адмирал. 




































                (79)
И на паркетном полу
появились
модели российских кораблей, стоящих в боевом порядке напротив шведских.


































                (80)
И в зале
адмирал, сидя в кресле,
взмахнув подзорной трубой, закричал
сквозь шум выстрелов и пороховые дымы.


































                (81)
И на паркетном полу
модели шведских кораблей
под натиском российских
обратились в бегство.


































                (82)
- И тут я их е…у в попу! –
кричал адмирал в кресле.

Придворные, сидевшие с императрицей, встрепенулись.


































                (83)
Старик опомнился,
в ужасе вскочил с кресла, повалился перед императрицей.
- Виноват, Ваше Императорское Величество!

- Ничего, ничего, Василий Яковлевич, продолжайте, я Ваших морских терминов не разумею.

И старик вновь вскочил в кресло и взмахнул подзорной трубой.






























                (84)
XV.


Зимним вечером в безлюдном месте набережной Невы
остановилась наёмная карета.

Из неё вышел Княжнин,
отрешенно приподнял воротник шубы и сказал кучеру:
- Я немного пройдусь пешком.

- Следовать за вами? – вопросил возница.

- О, нет. Стой здесь. Я вскоре вернусь.

Кучер поклонился.

И под каблуками драматурга заскрипел свежий снег.





















                (85)
В сумерках Княжнин шел вдоль гранитных плит набережной.

Но вот железные перила круто повернули вниз.

Княжнин оказался на каменной лестнице, спускающейся к Неве.

Внизу лестницы стояла снежная баба.

Свет от столба с шестиугольным медным застекленным фонарем, в котором горела свеча,
попадая на щеки бабы, создавал иллюзию, что на её лице рдеет румянец.

Княжнин не удержался,
поклонился, вылепил снежок и озорно бросил.

Снежок докатился до носочка снежного сапожка.





















                (86)
И тут
снежная баба скатала снежочек и запустила его в Княжнина.

Княжнин повернулся,
и получил удар по попе.

Раздался задорный девичий смех.

Тут он мигом скатал снежок,
подбежал к гранитным ступенькам
и не увидел бабы.

Погрустнев,
он откусил от снежка кусочек.
























                (87)    
Грустный Княжнин
возвратился к наёмной карете,
сел
и крикнул:
- Пошел!

































                (88)
И тут он понял, что
напротив него сидит Шешковский.

И что это – не его карета.

- Извините,- пролепетал драматург,- я ошибся.

- Ни в коем случае,- улыбнулся Шешковский.






























                (89)
Карета подъехала к зданию Тайной экспедиции.

Шешковский вышел.

Караул отдал ему честь.

Шешковский достал ключ,
отпер дверь в глухой стене
и поманил к ней караул и двух агентов в штатском.

Пропустив караул,
Шешковский запер за ним дверь и произнес:
- Это чтоб Вы, ребята, не видели, кого я привез.

























                (90)
Шешковский подошел к карете
и отворил дверцу.

Княжнин спустился на снег.

Шешковский довел его до двери парадного,
отпер её,
пропустил драматурга внутрь
и тут же за ним запер.





























                (91)
Затем Шешковский отворил дверь в глухой стене,
выпустил из неё караул
и строго наказал двум людям в партикулярном платье:
- Кататься на хвостах всех подозрительных прохожих!


































                (92)
В прихожей
Шешковский снял с себя шубу и повесил её в гардероб.

Княжнин тоже решил снять шубу,
и ему тут же ловко помог Шешковский и повесил её рядом со своей.

Княжнин подошел к большому зеркалу.

В него заглянул Шешковский и произнес:
- Это похищение – всего лишь сумасбродство поклонника, похитившего на миг от всех для себя предмет своего обожания, не более того.

























                (93)
- Что же произвело на Вас такое впечатление? – спросил Княжнин, поднимаясь вместе с Шешковским по парадной лестнице.

- Статья «Горе моему отечеству», кою друзья Ваши читали с наслаждением, и кою и я прочел в восторге на правах друга всех граждан российских.
































                (94)
Шешковский взялся за бронзовую ручку, изображающую амура, но, прежде чем отворить дверь, произнес:
- Если в «Вадиме Новгородском» Вы изволили быть секундантом в поединке монарха и гражданина, то в «Горе моему отечеству» Вы предложили гражданину убить царя не в поединке, а путем злодейским.

Шешковский затворил за Княжниным и собой дверь, но ещё не отпуская бронзовую ручку, изображающую амура, вопросил:
- Вы в самом деле верите в то, что форма правления изменит его содержание?



























                (95)
И тут
в комнате
Шешковский достал из книжного шкафа книгу,
раскрыл её и перевел:
«Что характеризует деспота? Доброта или злость? Ни то, ни другое. Эти два понятия не входят в определение деспота. Дело в объеме власти, которую он присвоил, а не в том, как он её использует.»

И захлопнув книгу, произнес:
- Энциклопедия. Статья Дидро.




























                (96)
В комнате в стиле французского классицизма а ля Людовик XVI
Княжнин и Шешковский сидели в креслах у столика с шампанским и фруктами.

Шешковский закинул в рот виноградинку, улыбнулся и проникновенно предположил:
- Вы, конечно, читали «Путешествие из Петербурга в Москву»?

- Нет,- ответствовал Княжнин.

- Для чего же?

- Это запрещено.

- Верно. Но ведь это не повод для того, чтобы не прочитать сию книгу.

Шешковский улыбнулся. И погрустнел.
- Радищев,- продолжил он,- выразил сомнение о совершенстве народного вече.

- Почему?

Шешковский развел руками. Ещё раз развел. И погрустнел.

Потом улыбнулся, встал, достал из книжного шкафа книгу,
раскрыл её и посмотрел на Княжнина.

Потом улыбнулся и прочел:
«Мы читали недавно, что народное собрание толико же поступая самодержавно, как доселе их государь, насильственно взяли печатную книгу и сочинителя оной отдали под суд за то, что дерзнул писать против народного собрания.»

И Шешковский улыбнулся ещё раз. Но лучше б он этого не делал. Он грустнел с каждой улыбкой.


                (97)
Шешковский подвел Княжнина к стене камеры пыток,
где над потайной дверью
висел мозаичный портрет Екатерины II из вырванных ногтей.

- Этой ночью,- произнес палач,- мои заморские друзья празднуют Новый год.

И Шешковский приоткрыл дверь.

В центре камеры пыток
стояли
новогодняя ёлка с игрушками и праздничный стол, на коем среди яств горели медовые свечи.

Вдоль стены стояли слуги в белых перчатках.

В углу оркестр в париках играл старинную легкую мелодию.

Шешковский и Княжнин прошли сквозь камеру и вошли в следующую, откуда доносился счастливый смех.

Там дыба была приспособлена в качели.
И модно одетый негр в розовых очках качал пикантную брюнетку, от чего та заразительно смеялась.

Её наперсница смеялась в кресле с шейными, ручными и ножными кандалами.

Накатавшись вдоволь, брюнетка уступила место блондинке, и смех начался снова.








                (98)
Шешковский, две томные девицы, негр и Княжнин восседали за праздничным столом.

Стоящий за каждым слуга
наполнил хрустальный бокал своего господина шампанским.

И господа их подняли.

В этот момент в кресле Княжнина что-то щелкнуло,
и его обхватило металлическими клешнями.

С потолка спустился канат с крючком,
и слуга ловко подцепил его к креслу драматурга.

Под полом открылся люк,
и Княжнин в кресле стал опускаться в подземелье.

Он опустился так, что
голова и руки с бокалом были наверху,
а нижняя часть тела – внизу.


















                (99)
В подземелье
подручные палача
сняли с кресла сидение вместе с ножками,
и драматург закачался лишь в захватах из спинки.

Подручные расстегнули панталоны драматурга
и их приспустили,
а следом за ними и нижнее бельё.






























                (100)
Княжнин
держал хрустальный бокал с шампанским,
закусив губу,
и старался не расплескать ни капли.


































                (101)
В подземелье
один экзекутор порол розгой
левую ягодицу драматурга,
а другой –
правую почку.

































                (102)
Когда наказание завершилось,
Княжнин поднял голову со стекающими каплями пота
и для облегчения выпил бокал шампанского.



































                (103)
В подземелье
экзекуторы
одели на драматурга белье и панталоны
и
приставили к креслу сидение.

































                (104)
Канат поднял кресло с Княжниным из подземелья.

Закрылся в полу люк,
слуга отстегнул от кресла канат, и тот уполз вверх.

Княжнин поставил пустой бокал на стол.

И в этот момент слуги налили всем шампанское вновь.

И в бокале драматурга весело зашептались пузырьки.




























                (105)
В прихожей
Шешковский помог Княжнину одеть шубу,
одел свою
и вставил ключ в дверь парадного.


































                (106)
Дверь парадного отворилась,
и из дома вышел Шешковский.

Шел снег.

Карета ждала.

Караул отдал честь. Двое в штатском поклонились.

Шешковский подошел к глухой стене, отворил в ней дверь и поманил к ней караул.

Караул и двое в штатском безропотно прошли в дверь, и Шешковский её запер.

Затем вернулся к парадному,
вывел из него Княжнина,
подвел к карете, отворил дверцу, откинул лесенку и, усадив драматурга и лесенку убрав, дверцу захлопнул.

И, отворив дверь в глухой стене,
выпустил караул и наказал людям в штатском:
- Если за нами поедет карета, укажите ей путь.















                (107)
Ночью карета Шешковского остановилась на набережной.

Мастер тайных дел выпустил драматурга
и произнес:
- А вот и Ваша карета.

Действительно, метрах в 20 темнела наемная карета.































                (108)
Карета Шешковского укатила по липкому снегу.

Княжнин медленно направился к наемной карете,
как вдруг получил удар снежком в попу.

Драматург улыбнулся.

И, оглянувшись, увидел
снежную бабу, поднявшуюся по лестнице с реки, которая, поклонившись, засмеялась.

Княжнин поклонился в ответ,
слепил снежок,
но бабы уже не увидел.

Драматург, погрустнев, откусил снежок
и пошел к карете.

Возница спал.

Драматург пошлепал перчаткой его по сапогу,
и тот проснулся.

Княжнин,
которого играет Виктор Сергачёв,
сел в карету.

И она медленно покатила по липкому снегу.










                (109)
XVI.


Обед продолжался как ни в чём не бывало.

Но Екатерина II ещё раз недовольно посмотрела на иноземного посла.

И Храповицкий вполголоса шепнул соседу:
- Как жаль, что матушка ведёт себя столь неосторожно.




























                (110)
После обеда подали кофе.

Государыня подошла к Храповицкому, стоявшему у картины Антуана Ватто, и вполголоса заметила:
- Ваше превосходительство, Вы – слишком дерзки.

Гнев был на лице её,
она поставила дрожащей рукой чашку на поднос,
раскланялась
и вышла.




























                (111)   
Храповицкий, счев себя погибшим,
едва вышел из комнаты.

На лестнице его догнал камердинер Её Императорского Величества.
- Ваше превосходительство, немедленно следуйте к Государыне.
































                (112)
В комнате императрицы Храповицкий пал на колени.

Екатерина II подняла его с пола
и произнесла:
- Я понимаю, что Вы это сделали из любви ко мне, благодарю Вас.

И, взяв со стола бриллиантовую табакерку, продолжила:
- Возьмите на память, я – женщина и притом пылкая, часто увлекаюсь, прошу Вас, если заметите мою неосторожность, не выражайте явно своего неудовольствия, но раскройте эту табакерку и нюхайте – я тотчас пойму и удержусь.



























                (113)
XVII.


Взошла луна,
и свет её отразился от покрытого инеем штыка, примкнутого к мушкету часового.

Молоденький гренадер стоял в карауле на одной из петербургских улиц
и смотрел на освещенные окна зданий, откуда слышалась музыка.

У подъездов под попонами дремали лошади, запряженные в кареты.

Российская империя встречала Новый 1791 год.























                (114)
Заполночь отворились двери парадного подъезда,
напротив которого стоял часовой,
и на морозную улицу выбежали в шубах две счастливые женщины, Шешковский и негр, на груди которого ожерельем победоносно сверкали стеклянные новогодние игрушки.

Взявшись за руки, они стали водить хоровод вокруг часового, сначала в одну сторону, а потом в другую, и при этом напевать французские рождественские песенки.

Потом женщины поцеловали часового и побежали к карете.

Карета выехала на мостовую и исчезла в морозной мгле.

























                (115)
И тут пришел сержант с новым часовым.

Замерзший молоденький гренадер
с радостью строевым шагом покинул пост,
а пришедший бывалый
строевым шагом его занял.
































                (116)
Сержант и гренадер вошли в караульное помещение.

Дежурный по караулу поручик равнодушно посмотрел на солдата,
но вдруг встрепенулся,
подошел,
осмотрел всего
и вопросил:
- Ты где был?

- На посту, Ваше благородие.

- Посмотрись в зеркало и напиши объяснение.

Молоденький гренадер строевым шагом подошел к зеркалу
и с ужасом и восторгом обнаружил
на своей левой щеке отпечатки губ розовой помадой,
а на правой щеке – алой!





















                (117)
Присев к краю стола, на котором стояла бутылка водки с надетой на неё треуголкой начальника караула,
гренадер написал объяснение.

А поручик это объяснение прочел,
а потом весь караул перечитывал.
































                (118)
XVIII.


Из окна кареты, проезжавшей по Невскому проспекту,
смотря на мелькающие ресницы, губки и грациозные изгибы спин,
Шешковский шепнул собеседнику:
- Игрушка нашей новогодней ёлки 1791 года однажды изрекла:
«Щеголь – первый переход от обезьяны к человеку».

Негр в розовых очках улыбнулся.

- Я немедленно должен предстать пред могилой покойника.


























                (119)
Из магазина вышел негр с только что купленным серебряным ведерком для шампанского и запечатанной бутылкой.

Он юркнул в карету, и она продолжила путь.


































                (120)
В карете
негр поставил ведерко на пол, распечатал бутылку и вылил в него шампанское.



































                (121)
Из магазина вышел негр с только что купленным большим букетом свежих чайных роз,
сел в карету, и она возобновила путь.



































                (122)
Карета остановилась у Санкт-Петербургского Смоленского кладбища.




































                (123)
И у памятника из простого дикого камня с надписью
«Княжнин»
засверкало серебряное ведерко с букетом чайных роз в шампанском.


































                (124)
XIX.


Сверх-крупный план.
Реверс золотой монеты 1791 года чеканки.
Титр:
«Конец второй серии».

Сверх-крупный план.
Реверс золотой монеты 1793 года чеканки.
Титр:
«Третья серия».


























                (125)
ХХ.


На подоконниках растворенных настежь окон Сухопутного кадетского шляхетского корпуса
сидели кадеты
и высматривали барышень, гуляющих в саду.

Среди листвы промелькнула и мужская фигура в сером сюртуке.

- Господа,- воскликнул самый молоденький кадет,- в нашем саду изволит гулять Шешковский!

- Где? С кем?

- Господа, от побоев его скончался наш учитель словесности Княжнин, неужели мы не отплатим губителю тем же?





















                (126)
И
кадетов сорок выскочили в сад,
нарезали жидких хлыстов,
спрятали их под спины мундиров
и пошли веселой компанией по аллее за фигурой в сером сюртуке.

Тайный советник, заметив это, исчез в листве.

Кадеты рыскали меж кустов и деревьев, но Шешковского и след простыл.

Лишь в самом уединенном месте сада они нашли несколько своих же товарищей в крови, указующих испачканными перстами к воротам сада.

Кадеты, добежав до ворот, увидели
как фигура в сером сюртуке села в карету.

Кадеты выскочили на улицу и, выхватив хлысты и потрясая ими, прокричали вдогонку:
- Счастлив твой Бог, что ушел!

















                (127)
XXI.


Вечером из комнаты постояльца на гостином дворе
слуга на подносе вынес остатки ужина
и стал спускаться по лестнице вниз.

Навстречу ему поднялся хозяин
и, постучав в дверь, вошел.

Армейский майор, смотревший из окна на улицу, обернулся. При свете свечи сверкнули пуговицы его мундира.

- Не желает ли чего Ваше высокоблагородие? – предупредительно спросил хозяин.

- В столь поздний час?

- Именно, Ваше высокоблагородие.

Майор вспомнил.
- Я заметил давеча, что приезжие купцы уплатили Вам 25 рублёв за право ночью прочесть книгу.

- Неужели в столь поздний час Ваше высокоблагородие интересуют книги?

- А что должно меня интересовать?

- Красны девицы.

- Тогда – грамотную девку и сию книгу!






                (128)
В четвертом часу ночи
скрип деревянной кровати и стоны в номере прекратились,
и из комнаты выскочила растрепанная полуодетая девица с жалобным криком:
- Не могу я больше!

































                (129)
И после этого в номере
при свете подсвечника майор в ночной рубахе, сев на подушку, раскрыл книгу.

На титле зачернели слова.
«Путешествие из Петербурга в Москву».
























 







                (130)
Утром из комнаты постояльца на гостином дворе
слуга на подносе унес книгу и остатки завтрака.

Навстречу слуге по лестнице поднялся хозяин,
оглянулся, забрал с подноса книгу, спрятал её в карман,
и, постучав в дверь, вошел.

Чисто одетый и гладковыбритый майор сидел за столом
и прятал в карманы сюртука игральные карты с разными рубашками.

- А скажите, любезный,- обратился постоялец к хозяину,- в Петербурге есть приличные дома, где принимают запросто?

- Фельдмаршал Разумовский имеет ежедневно открытый стол на 50 персон.

- А,- понимающе протянул майор,- фельдмаршал, который никогда и ротой не командовал!



















                (131)
И вот в большой зале
во главе длинного обеденного стола поднял рюмку водки граф К.Г.Разумовский.

Среди гостей рюмку поднял и майор.

































                (132)
После обеда гости спустились в бильярдную.

На зеленом сукне засверкали шары.

Камердинер графа, принеся два новых кия, вопросил:
- Есть ли желающие сыграть с его сиятельством в шашки?

- Есть,- ответил майор, пряча за спиной поломанный кий.






























                (133)
В шашки играли в беседке в саду.

- А позвольте узнать,- вспыхнул трубочкой граф,- Вы прибыли в столицу по делу иль в отпуск?

- В отпуск, Ваше сиятельство.
































                (134)
По искусственному пруду плыла лодка.

Слуги плавно взмахивали веслами, дабы не помешать
фельдмаршалу играть в шашки с майором.

- Ваше сиятельство,- произнес майор,- завтра я возвращаюсь в полк.

- Какая жалость! – воскликнул граф,- неужели я лишусь столь приятного соперника? Нет, сегодня же поеду во дворец и попрошу, чтобы Вас перевели в столичный полк!



























                (135)
XXII.


Нежно-розовые свечи в форме длинных языков
горели
в серебряных подсвечниках в форме ртов.

На зеленом сукне карточного стола
каждая карта сдвинутой колоды
напоминала
ступеньку лестницы со свежими следами.

Приезжий отставной генерал из донских казаков,
поставив к слуге на серебряный поднос пустой бокал,
мечтательно сказал:
- Говорят, «двадцать одно» - любимая карточная игра императрицы.

- Не может статься,- не поверил кто-то из присутствующих.

- Да,- вскипел генерал,- я знавал людей, с которыми она играла в «очко», и они уверяли меня, что она делала это потрясающе.

И генерал с негодованием взглянул на скептика
и сквозь табачный дым увидел лицо Шешковского.

И язык генерала остановился.











                (136)
В гардеробной лакеи уж накинули на бледного генерала шубу,
когда к нему подошел Шешковский тоже в шубе и,
дружески обняв генерала, произнес:
- Ваше превосходительство, позвольте пригласить Вас ко мне завтра на обед, на котором повара подадут под руководством моего друга мясное блюдо одного из народов Африки.

- Благодарю Вас, Ваше высокопревосходительство,- ответил протрезвевший донец,- но я не привык к богатым обедам, я – простой человек…

- Я сам – простой человек,- уговаривал Шешковский,- и посидим мы с Ваши запросто…

Донец ещё хотел возразить,
но Шешковский, улыбнувшись, произнес:
- Я завтра жду Вас,-
откланялся и ушел.




















                (137)
Генерал не спал всю ночь.

Ему приснился
освежеванный буйвол с гроздью спелых бананов во рту,
который лег с ним рядом на постель,
произнес:
- Как бы нам не проспать! –
и уснул.






























                (138)
И чуть свет
возбужденный генерал в наемной карете
отправился в Царское село.

Прямая дорога казалась такой ровной, словно была вымощена отшлифованными камнями.

По обоим сторонам через равные отрезки пути стояли фонари с подставками из красного, белого и черного мрамора.

Трехцветные мраморные верстовые столбы промелькнули 22 раза.

И дорога пошла вдоль каменной изгороди, окружающей дворец императрицы.
























                (139)
У закрытой двери
камердинер Екатерины II З.К.Зотов ответил дрожащему генералу:
- Ваше превосходительство, я не могу о Вас доложить, ибо Государыня занята.

Генерал повалился на колени и заплакал.
И достал из кожаного портфеля свою ночную рубашку, перепачканную в буйволиной крови.
И стал ею утирать слезы.





























                (140)
Императрица из окна смотрела на море листьев, волнующихся на кронах деревьев,
когда камердинер в полковничьем чине доложил:
- Ваше Величество, отставной генерал донских казаков в слезах и трепете молит о аудиенции.

- Немедленно пригласите его,- воскликнула государыня.































                (141)
И тут в комнату ворвался генерал и пал на колени.

- Что с Вами? – вопросила императрица.

- Государыня! – завопил генерал,- виновен пред Богом и тобой, помилуй!

- В чем?

- Вчера высоко отозвался о мастерстве игры Вашего Величества, и за это Шешковский пригласил меня к себе на обед.



























                (142)
В комнату вернулся камердинер и доложил:
- Его высокопревосходительство Степан Иванович Шешковский прибыл с докладом.

Генерал затрясся.

Но Екатерина II, указав ему на ширму, произнесла:
- Спрячьтесь.






























                (143)
Когда Шешковский вошел в кабинет,
императрица подошла к нему и сказала:
- Я знаю, о чем Вы хотите доложить, но я уже видела виновного, он – в полном раскаянии.

Шешковский понял, что в кабинете кто-то есть.

Императрица улыбнулась.
- Дозвольте ему не являться к Вам сегодня на обед.

Шешковский, поняв о ком идет речь, улыбнулся.

А стоявший за ширмами генерал до того обрадовался,
что не утерпел,
выглянул из-за ширмы,
показал язык
и вскричал:
- А, что, взял?




















                (144)
XXIII.


В Петропавловском соборе
и днем и ночью часовые с копьями охраняли покой усопших царей.

Граф А.Р.Воронцов и княгиня Е.Р.Дашкова встретились,
придя посмотреть смену часовых.

-  Твоё сочувствие Радищеву,- шепнула княгиня,- превратило тебя в белую ворону, которой не ужиться в черной стае.

- Ну, что ж. Буду уживаться в белой.

























                (145)
ХХIV.


Под утро княгине Е.Р.Дашковой приснились кошмары.

Будто она в пеньюаре поехала в карете
утром по пустым петербургским улицам в Академию.

И войдя в зал заседаний,
узрела на стульях не академиков, а их надгробные плиты,
причем, в своем кресле – свою собственную.

И тут к ней подошел кладбищенский сторож,
предложил руку,
и она безропотно дала свою.

Он вывел её из залы,
помог сесть в карету и сел сам.

И вновь карета покатила по петербургским улицам
и остановилась у Санкт-Петербургского Смоленского кладбища.

Сторож по кладбищенской аллее подвел её к месту, черному от воронья.

И подведя княгиню к могиле Княжнина,
сторож прочел ей на ухо:
«Сё образ Княжнина! Кого за лирный глас,
И сами Грации украсили короной!
Напрасно мыслим мы, что в Греции Парнас;
Он здесь воздвиг его Рославлем и Дидоной!»

Птицы уж испачкали и пеньюар княгини и плащ стражника покойных.

Но сторож прочел ещё.
«Увял Парнаса, Россов крин,
Под камнем сим сокрыт Княжнин.
Творения его Россия не забудет.                (146)
Он был! И нет его! Он есть! И вечно будет!»

И княгиня в холодном поту проснулась в своей спальне.



































                (147)
XXV.


В трехэтажном здании каменного театра Петербурга, расположенного поблизости от плавучего моста,
каждый четверг бывал маскарад.

Заплатив в кассе рубль за билет, помещик в маске
с кожаным портфелем прошел мимо хозяина театра и поднялся на второй этаж.

Театр был уж полон веселящихся людей в необычных платьях с причудливыми масками вместо лиц.

Пройдя по шумному коридору, помещик постучал в дверь одной из комнат условным сигналом.






















                (148)
В комнате пришедший сел в кресло, положив ногу на ногу, и произнес:
- Будучи опекуном детей покойного Княжнина и изыскивая возможность улучшить их материальное положение, я обратил внимание на рукопись их отца, лежащую у него на столе. Я долго не решался её трогать, но сейчас вынужден продать её издателям.

- Благодарю Вас,- ответил собеседник в маске. – Рукопись у Вас с собой?

Помещик, раскрыв портфель и достав толстую пачку, стал перекладывать листы.
- Трагедия «Вадим Новгородский», это которая со стола, комедии «Чудаки», «Траур, или Утешенная вдова», «Жених трех невест», комическая опера «Мужья – женихи своих жен» и несколько мелочных пьес, писанных собственною его рукою.

- Во что цените бумагу?

- Детям может помочь любая сумма.

- Двести рублей.

Помещик огорчился.
- А больше предложить не можете?

- Увы.

И после паузы
собеседник достал кошелек и отсчитал прямо на рукопись 20 империалов.







                (149)
Когда из комнаты вышли опекун и книготорговец,
они чуть не столкнулись с представительной дамой в сопровождении кавалера и двух дам.

Помещик и собеседник поклонились и затерялись в толпе.

- Что делали здесь люди с портфелями? – обратилась величественная дама к кавалеру.

- Наверняка выгодно один что-то продал, а другой купил.

- Что?

- Возможно, книги.

- Разве в России на них спрос?

- На некоторые – «да».

- На какие?

- В моде Барков, Радищев и де Сад.
















                (150)
XXVI.


Княгиня Е.Р.Дашкова с нетерпением взглянула
через столик с фруктами и купленными рукописями Княжнина
на сидевшего в кресле И.П.Глазунова.

- Согласно пожеланию Вашего сиятельства,- произнес он,- я, назвавшись книгопродавцем, предложил опекуну детей Княжнина издать ненапечатанные произведения покойного драматурга. И он продал мне оные за сумму, выданную мне Вашим сиятельством для этой цели.


























                (151)
XXVII.


В кабинете президента Российской академии княгиня Е.Р.Дашкова улыбнулась
вызванному советнику академической канцелярии О.П.Козодавлеву.

- Вдова нашего покойного академика Княжнина продала для напечатания рукопись её мужа. Книгопродавец, сам не имеющий типографии, обратился с просьбой напечатать трагедию в академической типографии. С моей стороны этому не будет никакого препятствия, ежели Вы прочтете трагедию и заверите меня, что в ней нет ничего противного нашим законам и религии.

Козодавлев принял рукопись, поклонился, вышел,
но едва за ним затворилась дверь, как отворилась вновь,
и он вернулся в новом сюртуке.

Княгиня улыбнулась.

О.П.Козодавлев с рукописью поклонился и произнес:
- Я не нашел в трагедии ничего предосудительного ни по мыслям ни по языку. Содержание рукописи – исторический факт, и развязка его есть торжество монарха над бунтом.













                (152)
XXVIII.


Княгиня Е.Р.Дашкова из кресла при свете свеч в своей библиотеке улыбнулась И.П.Глазунову:
- По-прежнему такой же преданный?

- Да.

- Состоялось определение канцелярии академии о напечатании 1 212 экземпляров.



























                (153)
XXIX.


Негр Дант на аллее Летнего сада, рассматривая сквозь розовые очки хорошеньких барышень и скульптуры античных героев, нежданно повстречал Шешковского с беспечным выражением лица.

Раскланявшись, они стали гулять вместе.

- Вергилий,- произнес Дант,- птица Феникс обитает в России!

- Она свила гнездо в Вашем сердце?

- Нет, в Академии из экземпляров отдельного издания «Вадима Новгородского»!

- Ну, в таком гнезде она вряд ли успеет отложить яйца.

И в этот момент Шешковский заметил, что
некий молодой человек сел в наёмную карету, попытался тут же из неё выскочить, но там так и остался.

Шешковский поклонился Данту,
пошел к наёмной карете, сел в неё, и
она покатила.












                (154)
ХХХ.


В курительной комнате Англицкого клуба
сквозь кольца табачного дыма сверкали золотые табакерки и курительные трубки самых фантастических обликов.

Негр с трубкой в форме берцовой кости
сидел напротив графа И.П.Салтыкова
и сквозь розовые очки смотрел как его сиятельство из фарфоровой флейты вместо музыки выпускает кольца табачного дыма.

- Что изволит играть Ваше сиятельство?

- Табачным цепям рабства посвящается мой концерт.

- О,- заметил негр,- Ваше сиятельство посвящает концерт невечному.

- Вы так считаете? – удивился граф.

- Увы,- сознался негр,- в столице продается революционная книга.

- Как? – вскричал граф,
и побежал в читальный зал, увлекая за собой Данта.













                (155)
Ворвавшись в залу, граф закричал:
- Джентльмены, Радищев перегрыз цепь и написал новую книгу!

Все разом перестали читать и уставились на И.П.Салтыкова.

И тут к его сиятельству и негру подошел слуга с подносом,
и джентльмены в сердцах положили свои трубки.

После этого все вернулись к своим газетам, журналам и книгам,
а И.П.Салтыков и Дант уселись на диван.

- Вы сами читали это безобразие? – лениво спросил граф.

- Джентльмены не читают произведений, потакающих низменным вкусам.

- Но имеют о них мнение.

- Когда я стал понимать по-русски, то прочел все скандальные русские произведения, и нашел в них лишь перевод уже известных мне сочинений, хотя на заглавных листах не было сказано о том ни слова.
















                (156)
В пустой бильярдной Англицкого клуба горели свечи,
перед столом стояли только Шешковский и Дант.

На зеленом сукне выстроились треугольником белые шары и напротив них – одинокий красный.

- Ты разочарован, что я тотчас не поехал в книжную лавку и не привез тебе эту книжку в подарок? – спросил Шешковский.

- Да,- капризно сознался негр,- я был бы восхищен, если б это произошло.

Шешковский вышел из биллиардной и исчез.

Но к Данту тут же подлетел граф И.П.Салтыков с журналом в руке.

- Ваше сиятельство, что-то произошло?

- Произошло, Дант. В журнале напечатали рецензию ещё на одну революционную книгу!

- И что пишут?

Граф взгромоздился на бильярдный стол и прочел титл.
- Санкт-Петербургский Меркурий. Ежемесячное издание 1793 года. Часть третия. В Санкт-Петербурге в типографии И.Крылова с товарищи 1793 года.

- Это – всё? – спросил Дант.

- Августовский номер,- уточнил граф и раскрыл журнал.

Дант обратил внимание, что его сиятельство не сбило изготовленные к игре шары. 
                (157)
- Во что пишут про какого-то Вадима!
«Не для того ли хотеть низвергнуть с престола Рурика, дабы самому обладать республикой? – и, сделавшись идолом народа, повергнуть их в мучительные цепи рабства, что всего чаще и делается в республике?»

И граф ударил ногой по красному шару, и белые шары разлетелись по зеленому сукну.

В бильярдную заглянул И.А.Крылов.

Граф спрыгнул со стола, подбежал к сатирику и, ткнув подвернувшимся под руку кием в распахнутый журнал, вопросил:
- Что скажете по поводу статьи Вашего товарища и трагедии Вашего врага?

Сатирик отмахнулся.
- Ай, Моська! Знать она сильна,
Что лает на слона!






















                (158)
XXXI.


Вдоль чугунной ограды Летнего сада проехала карета,
в которой Е.Р.Дашкова ответила А.Р.Воронцову:
- Решилась, полагая, что устои Российской империи не рушатся от того, что ничтожное количество читателей в громадной безграмотной стране прочтет злополучного «Вадима Новгородского».

- И ты надеешься после этого ужиться в черной стае?

- Человек, который не сумеет ужиться в черной стае, вряд ли уживется и в белой.
























                (159)
XXXII.


Ночью карета И.П.Салтыкова привезла из Англицкого клуба графа домой.

Подгулявший вельможа сел на стул в прихожей и стал рассматривать свои бамшаки.

Камердинер сделал попытку отвести его сиятельство в опочивальню, но граф сделал вид, что ещё не рассмотрел свою обувь.

Тогда камердинер на серебряном подносе показал графу завернутую в бумагу стопку книг и доложил:
- Карточный долг от княгини Дашковой.

Граф, рассмотрев башмаки, уставился на пачку.

- Прикажете распечатать? – предупредительно вопросил камердинер.
 
- Распечатай, брат.

Камердинер поставил поднос на столик в прихожей и ловко развернул бумагу.

В пачке оказались экземпляры 39 части «Российского Театра».

- Какая скаредность! – возмутился граф,- прислать в уплату карточного долга (!) вместо денег казенные (!) книги.

И его сиятельство вновь стало рассматривать свои башмаки.

Камердинер прочел оглавление альманаха.
- Трагедия Крылова «Филомела», трагедия Княжнина «Вадим Новгородский», комическая опера Крылова «Бешеная семья» и комическая опера неизвестного автора «Опасная шутка».
                (160)
Из рук камердинера экземпляр выпал.

И графу показалось, что
альманах поднят с пола как крышка люка,
и из этого люка в прихожую вылез Вадим Новгородский, а за ним и другие военачальники, но только не древнерусских шлемах, а в колпаках ненавистных французских революционеров.

И все эти бунтовщики проследовали мимо графа и через парадную дверь вышли на ночную улицу.




























                (161)
XXXIII.


Подле дворца Царского села
в лесу располагались конюшни.

Жилище конюхов – обширное одноэтажное здание с множеством дверей полукругом охватывало манеж.

Вдали виднелась двуглавая церковь с ярко блестевшими позолотой крестами.

Утром одного из дней бабьего лета на манеже скакал последний фаворит императрицы князь П.А.Зубов.
А следом за ним бегал граф И.П.Салтыков и в ужасе что-то рассказывал.






















                (162)
XXXIV.


В будуаре
княгиня Е.Р.Дашкова в голубом пеньюаре перед зеркалом внимательно рассматривала свои губы.

Рядом ждал камердинер с серебряным подносом, на котором белело письмо.

Княгиня взяла письмо, и камердинер вышел.

Распечатав, княгиня пробежала письмо глазами. В сознании её зазвучал голос императрицы.
«Недавно появилась русская трагедия «Вадим Новгородский», которая, судя по заглавному листу, напечатана в академической типографии. Говорят, эта книга очень едко нападает на авторитет верховной власти. Вы хорошо сделаете, если остановите продажу, пока я её посмотрю. Доброй ночи. А Вы читали её?»



















                (163)
XXXV.


Княгиня Е.Р.Дашкова из-за стола в своем кабинете в Академии наук с удивлением взглянула на вошедшего к ней с улыбкой полицмейстера Н.И.Рылеева.

- Ваше сиятельство,- сладко протянул полицмейстер,- позвольте проследовать вместе с Вами в книжные магазины Академии.





























                (164)
У дверей закрытого для торговли книжного магазина дежурил чиновник Управы благочиния.

В углу книжной лавки лежали на полу изъятые экземпляры отдельного издания трагедии.

Полицмейстер Н.И.Рылеев у прилавка листал 39 номер «Российского Театра».

- Княгиня,- недоумевал полицмейстер,- как очутилась эта трагедия в альманахе?

- С книготорговца, просившего напечатать в типографии Академии отдельное издание,- невинно ответила мадам-президент,- вместо платы за напечатание было выговорено право тиснуть трагедию в номер «Российского Театра».

- Я забираю весь «Российский Театр» к себе! – заявил полицмейстер.

- Вы не имеете на то распоряжения.

- Я имею распоряжение относительно «Вадима Новгородского».

- Вырвите трагедию из театра, но театр оставьте.

И чиновники Управы благочиния стали выдирать из альманаха листы трагедии и бросать их на отдельное издание.










                (165)
В тот же вечер
мадам-президент не замедлила навестить императрицу.

В будуаре княгиня подошла к креслу и поклонилась отражению в зеркале.
- Добрый вечер, Ваше Императорское Величество. Как Вы себя чувствуете?

- Хорошо,- улыбнулась Екатерина II,- но скажите, пожалуйста, что я Вам сделала, что Вы распространяете против меня и моей власти такие опасные правила?

- Я поручала рецензию этой трагедии чиновнику канцелярии Академии совершеннейшему знатоку отечественного языка и очень строгому судье в цензурном отношении – Козодавлеву!

- Не тому, которому Радищев подарил свою книгу?

- Ему именно!

- В такие критические времена,- заметила императрица,- нельзя ни на кого полагаться и надо самой исполнять свои обязанности. Было сочинение как это, но теперешнее во много раз острее.

- Это тоже была трагедия?

- Это было «Путешествие из Петербурга в Москву». Теперь я буду ждать третьего.

В зеркале поклонились друг другу князь П.А.Зубов и княгиня Е.Р.Дашкова.

- Знаете ли, что я думаю об этой трагедии,- произнесла императрица в зеркало,- её надобно сжечь рукой палача.

Эта фраза была вовсе не в характере Екатерины II, и поэтому княгиня с удовольствием приметила, что императрица говорила языком другого лица, руководившего её мнением.
                (166)
- Будет ли она сожжена палачом или нет,- заметила мадам-президент,- не я буду краснеть за неё.

Императрица из кресла перед зеркалом пересела за карточный столик, за которым сидел князь, и княгиня последовала её примеру.

































                (167)
 XXXVI.


На следующее утро
княгиня Е.Р.Дашкова ожидала в сборной зале Зимнего дворца
выхода императрицы.

Из кабинета государыни вышел генерал-прокурор А.Н.Самойлов,
подошел к мадам-президент и шепотом посоветовал:
- Ведите себя хладнокровно.

Княгиня ответила обыкновенным тоном, чтобы слышали близстоящие:
- Я так привыкла к несправедливости, что как бы она не была велика, меня трудно удивить.

Вышла императрица,
и дав поцеловать руку своим утренним посетителям,
обратилась к княгине и с обычной лаской сказала:
- Очень рада видеть Вас, княгиня, пожалуйста, идите за мной.

И княгиня всем видом показала присутствующим, что рада слышать это ласковое обращение не столько за себя, сколько за императрицу.














                (168)
Когда они вошли в комнату,
княгиня с жаром, протянув руку, произнесла:
- Разрешите поцеловать Вашу руку и забыть прошлое!

Императрица дала руку.
- Но ведь по истине…

Княгиня её прервала:
- Серая кошка пробежала меж нас, не зовите её черной.





























                (169)
XXXVII.


Московский главнокомандующий князь А.А.Прозоровский из окна своего кабинета, задумавшись, смотрел на башни Кремля.

Прозвучал бой часов Спасской башни, князь очнулся и прочел письмо.
В сознании его зазвучал голос генерал-прокурора Сената графа А.Н.Самойлова.
«Секретно.
Милостивый государь мой князь Александр Александрович!
По случаю вышедшей в печати трагедии «Вадим Новгородский» сочинения Княжнина с дерзкими в ней помещёнными словами, которых до четырёхсот экземпляров препровождено отсюда в Москву для продажи от здешнего купца Ивана Глазунова, который и сам теперь находится в Москве, Её Императорское Величество высочайше указать соизволила, чтобы Ваше сиятельство, призвав его, спросили, где вышеуказанные экземпляры находятся, и оные, как от него, так и от прочих книгопродавцев отобрав и запечатав, с сим нарочно посланным курьером доставить ко мне, да и прочие его, Княжнина, сочинения, вышедшие в печать по смерти его, просмотреть, и ежели и в них окажутся подобные нелепые изречения, то и те, запечатав, прислать сюда, но если и без таковых изречений из его сочинений покажутся Вашему сиятельству сумнительны, таковых, остановя продажу, прислать по одному экземпляру. Благоволите, Ваше сиятельство, исполнить всё оное с осторожностью, без огласки, по данной Вам власти, не вмешивая Высочайшего повеления…»

И князь взглянул на портрет Екатерины II над креслом своего стола.






                (170)
На портрет Екатерины II
взглянул и генерал-прокурор Сената граф А.Н.Самойлов, стоя у распахнутого окна своего кабинета.

А потом читал письмо. В сознании его звучал голос московского главнокомандующего князя А.А.Прозоровского.
«…Сей курьер приехал ко мне 16-го в 9 часу по полудени, а вчерась по утру Глазунов был ко мне сыскан, у которого взял я самолично сказку, которую здесь в оригинале приобщаю; сей же трагедии экземпляров отыскано только сто шестьдесят семь, которые при сем в ящике за печатью моей препровождаю, а протчих не найдено, ибо они продавались по публикациям в газетах; кто именно купил, неизвестно…»

Генерал-прокурор посмотрел на запечатанный деревянный ящик у стены,
и тут в раскрытое окно влетела черная ворона, села на ящик и каркнула.




















                (171)
XXXVIII.


На заседании Сената
в креслах вместо сенаторов сидели скелеты, облаченные в мундиры и при орденах.

Стоящий скелет, держа лист бумаги, зачитывал принятое решение голосом генерал-прокурора графа А.Н.Самойлова.
«Поелику книга сия наполнена дерзкими и зловредными противу законной власти выражениями, а потому в обществе не может быть терпима и достойна сожжена быть публично.»


























                (172)
Вечером Екатерина II в своем кабинете сказала гофмейстеру графу А.А.Безбородко:
- В подтверждение сегодняшнего решения сената от 24 декабря, вот мой секретный именной указ.
«Оную книгу, яко наполненную дерзкими и зловредными против законной самодержавной власти выражениями, а потому в обществе Российской империи не терпимую -  сжечь в здешнем столичном городе публично.»






























                (173)
XXXIX.


В канун Нового 1794 года
Александровская площадь была оцеплена солдатами.

Били барабаны.

На деревянном эшафоте были сложены экземпляры отдельного издания трагедии Я.Б.Княжнина «Вадим Новгородский» и вырванные страницы с трагедией из 39 нумера «Российского Театра».

Палач в черном капюшоне запалил факел,
и книги занялись.

Публика представляла собой живую художественную раму картины торжественного мракобесия.

Негр Дант заметил обнимаемым им двум французским красавицам:
- В частных домах были произведены обыски и отобраны раскупленные экземпляры, но это не помешало мне приобрести этот русский сувенир.















                (174)
XL.


Шешковский отворил дверь, и огорченный молодой человек вошел в комнату в здании Тайной экспедиции.

Комната была пуста, лишь два кресла напротив друг друга.

- Занимайте лучшее место,- предложил палач, указуя на кресло.

- Благодарю Вас, Ваше высокопревосходительство,- ответил молодой человек,- я как-то в кресле этом сиживал.

- Тогда садитесь в то кресло,- предложил палач.

Но молодой человек мгновенно и мастерски захватил руку старика на болевой прием, и, прежде чем тот сумел провести контрприем, насильно усадил старика в кресло.

Гость тут же нащупал незаметный рычаг в спинке, и палача обхватило стальными клещнями.

Тут с потолка спустился канат,
и гость ловко зацепил его крючок за ушко в спинке кресла.

Пол под креслом ушел вниз,
и Шешковский стал опускаться.

Молодой человек сел в кресло напротив и закинул ногу за ногу.

А Шешковский кричал вниз:
- Чередин! Агапыч! Начальство надо знать не только в лицо!






                (175)
IXL.


Шешковский обернулся в дверях камеры-гроба и произнес:
- Раз не захотели сидеть, то будете стоять.

- А ходить? – спросил тот же молодой человек.

- А куда Вам идти? История окончилась в XVIII веке.

- Нет, ещё не окончилась! – возразил молодой человек.

- Это ещё не окончился XVIII век,- заметил палач и закрыл дверь камеры навсегда.
























                (176)
VIIIL.


Огоньки
свеч черного воска в форме цветов
отбрасывали тени
в серебряных подсвечниках в форме стеблей
от негра, блондинки, брюнетки и Шешковского.

За гадательным столиком Шешковский поднял пальцами карту шестерки пик,
улыбнулся и произнес:
- Гадательную карту должно держать в руке как шампанское во рту!
























                (177)
VIIL.


В майском саду Пажеского корпуса пажи играли в бадминтон.

Несколько пажей на скамье мастерили воздушного змия.

- Господа,- вдруг вскрикнул самый молоденький паж,- вон человек, перепоровший Россию!

В аллее гулял Шешковский.

- Господа,- вскричал паж,- да здравствует кто: Россия или Шешковский?

- Россия! – взревели пажи. И погнались.

Догнав, бросили Шешковского лицом в грязь, сели ему на голову, руки и ноги, сорвали с него панталоны
и стали пороть бадминтонными ракетками.

Ракетки поломались.

Тогда пажи нарезали розог,
измочалили их все
и побежали по весенней аллее.

А Шешковский остался без сознания в грязи с нагим окровавленным задом в окружении изломанных розг и бадминтонных ракеток.

А пажи добежали до конца аллеи,
и самый молоденький подкинул в небо волан.





                (178)
VIL.


Екатерина II вышла из дворца Царского села через заднюю калитку в сад.

И увидела за работой садовника О.И.Буша, который тут же остановился и склонил голову.

И казалось, что многочисленные цветы сада тоже склонили головы перед императрицей.



























                (179)
Дворцовый парк кончался высокой каменной оградой, за которой начиналась роща.

Из парка доносились крики лебедей.

Вдыхая запах лип, императрица гуляла по аллее с негром Дантом.
































                (180)
Екатерина II затворила за собой заднюю калитку сада и вернулась во дворец.

Только на железной двери калитки сверкнул выгравированный золотом вензель
«Е I».
































                (181)
VL.


В здании Тайной экспедиции
в камере пыток
с креслом под пол уходили всё новые и новые пажи со свежими попками,
а возвращались с попками, напоминающими раздавленные помидоры.





























                (182)
IVL.


А
в Александро-Невской лавре
у могилы Шешковского
подле сыромятной плети с орденом св. Владимира 2 степени в ручке
сияло серебряное ведерко со свежим букетом красных гвоздик в шампанском.



                KAREVIUS
                FECIT
                ANNO
                MCMLXXXI


                первая публикация:
                журнал «Альманах киносценариев»,
                1988, № 3














 





                (183)