Дар фуэте. Поэт Анна Гедымин

Карпенко Александр
Есть поэты, удовлетворяющие самым прихотливым требованиям почитателей. Все они – очень разные. Но существует одно обстоятельство… одна способность, которая их всех объединяет. Это – способность в хорошем тексте сделать кульминационное движение. Дар фуэте. Прыжок с тарзанки в прекрасное. Даже один такой момент в стихотворении является его украшением. Часто стихи пишутся «ради одной строки» – ради того самого «фуэте». Но лучшие поэты делают в своих стихах по несколько таких микрокульминаций. Как это работает? Покажем на примере одного из стихотворений Анны Гедымин.

Наверное, у каждого поэта есть своя «коронка», фишка, произведение, по которому его узнают. У Владимира Высоцкого («Братские могилы») мы видим, что это далеко не всегда самое сильное произведение данного автора. Просто почему-то оно (иногда и не без усилия со стороны сочинителя) становится «лицом» поэта. На мой взгляд, такая «визитная карточка» есть и у Анны Гедымин. «Анна Гедымин… что-то не припоминаю…». «Это та, которая написала «Честолюбивую молитву»! «А! Да-да! Теперь вспомнил! Как же, как же! «Честолюбивая молитва»».

ЧЕСТОЛЮБИВАЯ МОЛИТВА

Музыка! Ты пришла, наконец…
Листва шелестит, маня…
Кончено, теперь я тоже – творец.
Боже, прости меня!

И наплевать, что, злой, как оса,
И от власти хмельной,
Ангел возмездья уж полчаса
Носится надо мной.

Милый, придется чуть обождать,
Постой дудеть на трубе,
Пока не кончится благодать –
Я не дамся тебе.

Ваш Главный слепил меня из интриг,
Швырял из блеска во тьму,
Но вот за этот звучащий миг
Я все прощаю Ему.

И пусть перелесок уже в огне
И пёстр от змеиных лент,
Пойми: если что-то зачтётся мне,
Так этот самый момент!

Не то что звезда, а метеорит
Сверкнул на исходе дня…
И, может, ваш Главный чуть пожурит,
Но все ж – помилует мя.


В момент творения поэт кричаще невнимателен к окружающему миру и равнодушен к родным и близким. И не случайно над ним дамокловым мечом завис ангел возмездия. Мир не прощает поэту невнимательности и отрешённости. Ему, миру, категорически не нравится, когда кто-то, пусть даже временно, не насовсем, становится «не от мира сего».

Интересно, что «музыка» и «муза» – не только однокоренные слова, но и синонимы, в контексте данного стихотворения. «Музыка! Ты пришла, наконец…»,  –  пишет Анна Гедымин. «Ты пришла, муза, в огненной шапке отчаянно-рыжей лисицы», – вторит ей из недалёкого прошлого Андрей Вознесенский, –  Муза есть у любого: каждый однажды – хотя бы немного поэт!»

Стихотворение «Честолюбивая молитва» династически «вырастает» из пушкинского посыла «пока не требует поэта к священной жертве Аполлон…».  Но современная лирика идёт дальше Пушкина, смещая акцент повествования. Пушкин выразился недурственно, однако слова эти давно уже сказаны, а поэт отличается от попугая тем, что ему стыдно повторять даже слова гения… Анна Гедымин рассказывает о процессе творения, даже с учётом многочисленности сочинений на эту тему, свежо и нетривиально.

Лично я не вижу ничего дурного в честолюбии. Человек любит честь – значит, он несёт её в душе, как некий идеал. Значит, будет стремиться, чтобы честь, насколько это возможно, определяла его поступки.  Он будет бережен к имени своему. «Что в имени тебе моём?» Честь. Другое дело, что честолюбие и молитва, на первый взгляд, противоречат друг другу. Молитва устремлена вовнутрь, честолюбие, наоборот, ищет проявления во внешнем мире. Но противоречие это кажущееся. Человек не проявляет честолюбия во время молитвы. Он честолюбив изначально – судьбой, испытаниями, особенностью души – одним словом, он честолюбив своей сущностью.

Любая Поэзия, собственно говоря, и есть честолюбивая молитва. И специфика поэтического творчества, прежде всего, в том, что поэт ощущает себя в полной степени творцом только в момент творения. Он всегда сомневается, не покинула ли его музыка слов, о которой пишет Анна Гедымин, навсегда. Поэтому возвращение музыки, этого флагмана вдохновения, бывает таким долгожданным!

Замечательное стихотворение Анны Гедымин богато пластами понимания. Попробую бегло, по-импрессионистски набросать несколько любопытных штрихов к пониманию этого произведения. Ангел возмездия и любимый человек героини – возможно, одно и то же лицо. Обычно молитва – это ещё не благодать. Это – попытка благодати. Воззвание к ней. Но в сотворении стихотворения молитва тождественна благодати. В своей молитве поэт прощает (!) Всевышнего за то, что тот создал поэта несовершенным, с человеческой точки зрения, зато даровал ему благодать творчества.

Честно говоря, мне не очень нравится строчка, где говорится о том, что героиню «слепили из интриг». Мне кажется, здесь поэт наговаривает на себя напраслину. Человек чести, да и просто интеллигентный человек не может быть одновременно ещё и интриганом. Даже если эта способность, которой прославился кардинал Ришелье, была «дарована» поэту свыше, как плата за дар. Конечно, я могу ошибаться… Но, если бы я был Станиславским, наверное, я бы воскликнул что-то вроде его знаменитого «Не верю!».

Хорошо, когда честолюбие автора подкреплено незаурядным творческим даром. Мы, читатели, многое готовы простить писателю за его произведения. Благодать творца так заразительна! И, случается, что достоинства созидателя – продолжение его же недостатков. Но тсс… трубить об этом на всех перекрёстках судеб мы, конечно же, не будем!