В сумрачные ноябрьские дни, когда низкое небо будто сдавлено обручем ненастья, а солнца и света ждать – не дождаться, начинает жажда весны наплывать всё сильнее и неотступней. Словно в отместку надвигающейся мгле и зимнему мраку.
Приход весны у Николая Лескова в романе «Некуда»1 (1864) словно эхом отдаётся в романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго» 2 (1955).
Почти через сто лет, как камертон прозы Лескова, ворвётся в литературу и зазвучит весенний разлив Пастернака в цикле «Стихотворения Юрия Живаго» (1953) в последней семнадцатой части романа.
Рождение Весны из горнила смерти – глубь безмерная народного мифотворчества. Накрепко спаяны в народном сознании милосердное тепло животворящего солнца и его разящий смертоносный жар. Как неотвратимо это двуличие весны в феерии-драме А.Н. Островского «Снегурочка» (1873)!
Весною приходят в христианский космос Страсти Христовы, Весной Новой Вечной Жизни становится Воскресение Христа.
В прозе Лескова в тугой узел сплетены народный миф и христианское бытование – не разорвёшь! «Пост кончался, была Страстная неделя. Погода стояла прекрасная: дни светлые, тихие и теплые», - начало весенней миниатюры Лескова. Два лёгких, молниеносных мазка – и христианская мистерия появляется на его полотне, а за нею вдогонку стихия природной весны заполняет собою пространство.
Первый страстнОй аккорд, окороченный Лесковым одной фразой, отзывается у Пастернака целой лирической симфонией. На два рукава разделяется весенний поток в «Стихотворениях Юрия Живаго»: «Март» (1946) – бурлит, накатывает шквал природной стихии; «На Страстной» (1946) – близость Воскресения Христова превращает в христианку даже буйную вселенскую Весну.
Будто откладывая на потом первую весеннюю ноту Лескова, на каждый следующий его мотив Пастернак откликается в стихотворении «Март».
Свет, тепло и тишина – солнечное животворение у Лескова – превращаются в жар и буйство у Пастернака:
Солнце греет до седьмого пота,
И бушует, одурев, овраг.
Как у дюжей скотницы работа,
Дело у весны кипит в руках.
Солнце приносит умирание прошлого, зимнего мира, трауром Лесков покрывает последний снег, траурными лентами разбегаются земляные дорожки: «Снег весь подернулся черным тюлем, и местами показались большие прогалины, особенно по взлобочкам. Проходные дорожки, с которых зимою изредка сгребали лишний снег, совсем почернели и лежали черными лентами».
Как живое существо, у которого уже не осталось сил бороться с недугом, исчезает снег в стихотворении Пастернака. Сострадая, поэт словно смягчает последние мгновения зимы, выбирая для прощания не чёрные траурные тона, а приглушённые синие:
Чахнет снег и болен малокровьем
В веточках бессильно синих жил.
Вода пропитывает умирающий снег в весеннем действе Лескова: «Но зато шаг со двора – и окунешься в воду, которою взялся снег». Вода – весенняя усыпальница снега, и она же несёт живительную силу миру, соединяет в себе силу живой и мертвой воды народного мифа.
Водою пропитаны в поэзии Пастернака весенние земля и воздух. И земные воды сливаются с воздушной капелью, не то слезами горя, не то слезами счастья:
Эти ночи, эти дни и ночи!
Дробь капелей к середине дня,
Кровельных сосулек худосочье,
Ручейков бессонных болтовня!
Меченный одним лирическим заклятием вырывается на волю весенний дух из творческих кладовых двух художников.
Тепло-жар солнца, траур зимы, весеннее половодье – всё расступается, чтобы дать дорогу главному виновнику весеннего преображения. Всё уступает место плодородному навозу.
«Мужички копались во дворах, ладя бороны да сохи, ребятишки пропускали ручейки, которыми стекали в речку все плодотворные соки из наваленных посреди двора навозных куч. Запах навоза стоял над деревнями. Среди дня казалось, что дворы топятся, - так густы были поднимавшиеся с них испарения. Но это никому не вредило, ни людям, ни животным, а петухи, стоя на самом верху куч теплого, дымящегося навоза, воображали себя какими-то жрецами. Они важно топорщили свои перья, потряхивали красными гребнями и, важно закинув головы, возглашали: «Да здравствует весна, да здравствуют куры!» - пишет Лесков.
Настежь все, конюшня и коровник,
Голуби в снегу клюют овес,
И всего живитель и виновник, -
Пахнет свежим воздухом навоз, –
отзывается Пастернак. Четыре строчки - сколько весенних магических знаков!
В прозе Лескова дымящиеся пары навоза отдают свою живительную силу всему – людям, животным, птицам – петухам с красными гребнями – жрецам и провозвестникам Весны.
В поэзии Пастернака весенние символы меняются местами: жизнь крестьянского двора не отпускает от себя голубей – птиц небесных, - которые вовсе не помышляют ни о чем высоком и, не поднимая головы, «в снегу клюют овес». А роль весеннего жреца отдана дышащему свежим воздухом навозу - единственному и полновластному вершителю Весны.
Роман Лескова «Некуда» и роман Пастернака «Доктор Живаго» сближает тема разлома русского мира, потрясения всех коренных устоев русской жизни. Однако именно силой Весны в обоих романах утверждается вечное и ничем неотвратимое её возрождение.
Ноябрь 2009 года, Москва
Примечания
1. Здесь и далее цит. по: Лесков Н. Собр. соч. в 12 тт. Т. 4. Некуда. Роман. М.: Изд-во «Правда», 1989.
2. Здесь и далее цит. по: Пастернак Б. Доктор Живаго. Роман. М.: Изд-во «Эксмо», 2009.
*Статья впервые опубликована в сборнике: Елена Сударева «Не страшно мне, когда темно». Эссе о русской литературе. М.: Изд. дом «Гуманитарий». 2010. С. 19-24.