Писатель нечаянно задел плечо спящей жены. Сейчас что-то невнятно прошепчет, кашлянет и повернётся на другой бок. Вместо этого жена открыла ясные глаза, сказала «милый» и только после этого отвернулась. Писатель удивился, конечно, но тут же забыл.
Сел, нащупал шлепанцы. Один всегда налезает на ногу сразу, а второй ускользает под кровать. На сей раз тапки одновременно ласково обняли ступни.
Халат не вывернул левый рукав и не зацепил пояс за кресло.
Привычный ход вещей явно нарушился, и Писатель насторожился.
Он полез за джезвой и ничего не уронил, потому что все эти постоянно падающие кастрюльки - крышки посторонились, а ковшики аккуратно развернулись в разные стороны, освобождая место для просунутой вслепую руки.
Зато кофе оказался невозможно сладким при обычной норме сахара - ложечка с четвертью.
Да и сам кофе никак не кончался, хотя чашка, естественно, была его…ну да, его, вот написано «I love papa».
Писатель включил компьютер, и тот вместо привычного дирлинь - бирлинь загрузки пропел «Вы слушаете Пионерскую зорьку».
Писатель осторожно натыкал на клавиатуре «ну, и что всё это значит?». Вернее, он думал, что набрал эти слова. На экране же появилось «Шизофрения, как и было сказано».
Писатель уронил голову на руки и заснул. Вернее, он думал, что сейчас заснёт, но как спать на парящем под потолком стуле? Упасть же можно.
Писатель дотянулся удлинившейся рукой до клавиатуры (второй он крепко держался за декоративный чайник, стоящий на шкафчике) и одним пальцем настукал: «Понял, приношу свои извинения и клянусь больше никогда ни единого слова ни о чём таком. Умоляю вернуть реакции в адекватный вид».
Разглядел появившийся на экране ответ: «Мене, текел, упарсин! Ваше заявление будет рассмотрено в надлежащем порядке в определенное время в соответствующем наклонении. Пока привыкайте».
Писатель блаженно улыбнулся, обнял чайничек и спокойно заснул привыкать.