*Шорт-лист XII Международного Волошинского конкурса
Рец. на книгу: Н.Гранцева. Ломоносов – соперник Шекспира?СПб., 2011
Книга с заглавием в виде вопроса не может не привлечь внимания читателей. Да или нет – вот что захочется узнать. Именно парадоксальность вопроса заставит читателя погрузиться в широкий контекст за разъяснениями, где и на какой стезе могли пересечься два гения, разделенных веками и пространством.
Автор находит точку пересечения названных соперников – драматургия. Но если Шекспир – признанный друматург с мировым именем, пьесы которого ставятся и по сей день, то две трагедии Ломоносова беззастенчиво забыты, по мнению Н.Гранцевой, не только рядовыми читателями, но и филологами. Автор обращается к трагедиям «Тамира и Селим» и «Демофонт», прочитать которые без понуждения, а от души уже может считаться подвигом, и рассматривает их в контексте мировой истории и культуры. С проекцией то на культурную обстановку шекспировского времени, то на состояние драматургических дел в Российском государстве XVIII века, попутно журя литературоведов, Н.Гранцева показывает, как Ломоносов в «Тамире и Селиме» создает отличный от общепринятого в то время драматургический канон, насколько оправдан выбор персонажей, их имен и места действия, на чем драматург делает акцент сильнее – на истории или политике и, наконец, какое отношение к данной пьесе имеет Гораций. Вторую пьесу – «Демофонт» – Н.Гранцева предлагает рассмотреть как детективную историю, разматывание которой по оставленным Ломоносовым в тексте «уликам» приводит к ошеломляющему выводу: в пьесе «архангельский мужик» зашифровал сведения о своем царском происхождении. Гипотеза об отце – Петре Великом давно бытует в культурной среде, поэтому вывод Н.Гранцевой, безусловно, льет воду на мельницу ее сторонников и подбрасывает дровишек в полемическую топку ее противников. Законно возникает и вопрос прагматического характера: а зачем такая тайнопись понадобилась Ломоносову? Вероятно, перед ним встал вопрос «To be or not to be?», или по–русски «Пан или пропал». (Однако как бы доказал Степлтон свою принадлежность к роду Баскервилей, избавься он от предпоследнего отпрыска рода – сэра Генри?) Расшифровка трагедии приводит любознательных читателей к новым загадкам и постановке новых вопросов. Анализируя текст «Демофонта», словно древний палимпсест, Н.Гранцева расчищает каждый слой пергамена (именно так, без «т»!) и считывает информацию с каждого слоя. (На наш взгляд, при развитии бумагоделательного производства в XVIII столетии, упоминание о палимпсестах звучит забавно. Может, лучше было говорить о геологических стратах, памятуя о том, что Ломоносов был докой в горном деле?) Отдельное спасибо нужно сказать автору книги за подробный, на нескольких страницах, пересказ «Демофонта», избавляющий от чтения вялотекущего оригинала с утомительной парной рифмой!
При чем здесь Шекспир, спросите вы. Н.Гранцева постоянно обращается к пьесам Великого Барда. В поисках герменевтических подходов к его текстам, она находит аллюзии и проводит параллели к трагедиям Ломоносова. Следует ли из этого, что Ломоносов читал Шекспира или хотя бы знал о его пьесах? И если наука об этом умалчивает, великие умы, как говорил тоже великий, сходятся.
На анализе двух трагедий Ломоносова книга не завершается. В ней есть еще и приложение, увидев которое, как не воскликнуть, подобно киношному герою: «Это же просто Херасков какой–то!» Теперь автор поднимает из глубин литературного моря славное имя другого драматурга, а скрупулезное прочтение «Освобожденной Москвы» – трагедии, посвященной событиям 1611 –1612 годов – дает читателю увидеть полную историческую картину тех лет.
Приняв расчистку палимпсеста как авторский прием, мы попробуем тем же способом оценить и книгу Н.Гранцевой. К прочтению второго слоя текста побуждают постоянные ссылки на научные статьи и монографии, поскольку автор строит свою гипотезу не на пустом месте, а отталкивается от опыта предшественников. И хотя слог автора не позволяет судить о книге как о научном (научно–популярном) издании, все–таки попробуем рассмотреть этот труд с точки зрения учености: ведь заявленная тема, как ни крути, не позволяет рассуждать о ней человеку несведущему, которым ни в коем случае не является автор. Однако Н.Гранцева препарирует трагедии, игнорируя многие стороны деятельности Ломоносова, в частности, его работу над «Кратким руководством к красноречию» 1748 г. Переводы античных сочинений, фрагменты из которых были приведены в руководстве качестве иллюстраций вполне могли привести Ломоносова к мысли о «Демофонте». Главная же оплошность, на наш взгляд, в том, что исследовательница не принимает в расчет ни идиолект «человека–университета», ни язык ломоносовской поры, отсюда ряд вольных толкований. Язык Ломоносова даже в научных сочинениях, не избегает метафор, однако образы и сравнения Ломоносова вполне прозрачны и в духе времени. Усматривать в слове «корабль» иносказание, за которым скрывается трагедия «Демофонт», по меньшей мере, нелепо. Единственный случай символического употребления слова – в «Проекте иллюминации на 1755 год», в котором два корабля знаменуют старый и новый год (если угодно, и течение времени). Этот символ вполне укладывался в образную систему эпохи. Также вольно толкование и выражения «брань в груди» в «Демофонте». А уж восприятие тыла как место пониже спины вместо затылка при описании гибели Мамая в трагедии «Тамира и Селим» попадает в разряд анекдотичных. Символика имен представляется также надуманной, особенно омонимия имени Надир и астрономического термина (кстати, ни разу не встретившегося в текстах Ломоносова).
В принципе, толковать тексты каждый волен как угодно. Имя Тамира, как приводит справку Н.Гранцева, носила царица амазонок. А Ломоносов, например, на «конное, литое из меди» изображение Елизаветы Петровны в головном уборе амазонок сочинил следующую надпись:
Стоял бы и по днесь мой город и Нептунов,
Когда бы защищать Приямов скиптр и трон
Пришла подобна сей Царица Амазон (8,640).
Вот видите, вполне можно пойти другим путем: тексты Ломоносова дают простор для размышлений, фантазий и новых интерпретаций.
Поскольку и шекспировские тексты, как мы полагаем, автор толкует в основном по переводам, то можно предложить рассмотреть в будущем символику имен и историческую перекличку в трагедиях «Кориолан» и «Король Иоанн». Выйдет недурно. Н.Гранцева постоянно говорит о «Горациево–шекспировских ухищрениях». Этот штамп к концу книги уже набивает читателю оскомину. Да и вообще к Горацию Ломоносов относился прохладно, а оды строил по–пиндаровски, что подтверждается анализом метрики и строфики поэта. Может Горациев слог проявился в трагедиях? А вот и нет. Мы вообще не находим античной метрики, более того, Ломоносов в «Тамире и Селиме» и рифму применяет новаторски – перекрестную, сближающую трагедию с его одами.
В книге полно предположений фантазийного толка. Гораций писал драматургические произведения, но не дошло и названий. Вергилий – драматург, но никаких упоминаний о пьесах (так и остался для нас автором какой–то там «Энеиды»!). Ломоносов читал Шекспира, но архивы сгорели. В общем, все умерли. Кстати, в личной библиотеке Ломоносова на единственную связь с Шекспиром указывает изданная трагедия А.П.Сумарокова «Гамлет», которую Ломоносов одобрил, однако не преминул разразиться эпиграммой на один стих.
Помимо архаичного приема расчистки палимпсестов, автор книги предлагает взглянуть на текст по–современнному – в формате 3D, чтобы за счет стереоэффекта сошлись, слились двухмерные изображения, создав объемность, и отыскав тот контрапункт, ради которого Ломоносов и написал свои трагедии, тщательно изученные Н.Гранцевой. Это вам не какая–нибудь ночезрительная труба! Как же нам применить этот формат к рецензируемой книге? Парадоксальность заглавия, безусловно, влечет за собой и парадоксальность содержания. Способ разрешения парадоксов когда–то был предложен Б.Расселом и иже с ним: уберите кошку с коврика, т.е. вынесите за скобки все, что мешает нашему восприятию текста и созданию 3D-эффекта, а именно: Шекспира, Горация и Вергилия. И тогда перед нами будет любопытнейшее литературное комментирование трагедий Ломоносова, в котором найдется место карнавализации, травестии и трикстерам. Это будет сочинение, соперничающее по занимательности с романами Дж. д’Агаты и Д. Брауна. Это, наконец, будет филологической шуткой неординарного, образованного и очень остроумного литератора. Приятного вам просмотра!
2011 г.