Приехавшую в деревню «Решето» графиню некоторые называли чертовкой, другие чаровницей, третьи, особо продвинутые - энэлпишницей
Монолитные бабищи плевались семечками и плели дулю из артритных пальцев: - Доска, два соска, тьфу. Да и, правда - тьфу. Что в ней стоящего для деревенского люда? То ли женщина, то ли подросток, с бараньим весом и невеликой грудью, притаившейся под шёлком. Узкие вёрткие бёдра, бледная физиономия.... Да, ничего и не было в ней. Лишь ранящий взгляд исподлобья да тонкость кожи, лишь худенькие запястья и улыбчивые ямочки колен. В общем, эстетские мелочи, о которых и говорить не стоит. Только вот незадача - куда бы скромница не отправлялась, окутанная шелестом лёгких шагов, с кем бы не разговаривала, улыбаясь в себя, она всегда притягивала жадные, отчаянные взгляды местных мужиков от мала до велика.
Долетавшие слухи, сплетни вызывали растерянную улыбку. Хотелось срочно узнать мотивы, но тайна мёдом намазанного оставалась за семью печатями, ведь её опыт приворотов - заворотов остался ещё в студенческой песочнице - девичьих посиделках с кодовым названием «Трах-тибидох». Чудеса в решете, смеялась графиня. Кто бы мог подумать!
Она просто ходила в гости. В чужие сны. Ходила по приглашению, конечно. Никто бы не осмелился назвать сей факт наглым вторжением, если бы вдруг стал свидетелем. Но в таком интимном деле свидетелей не нашлось. Да и слава богу! Приснится, бывало, кто-то, а она уж наготове, будто сомнамбулу увлекают её сновидцы – через дым-занавес, через полуживую границу - от себя и к закордонному Морфею Морфеичу. А там, как повезёт - в некоторых фазах задерживалась надолго, из других сбегала тотчас же.
Как это получилось в первый раз, уже и не вспомнить, а вот последний закончился печально. Как-то под утро грудь сдавило так, что она еле дышала, руки прилипли к кровати потными плетьми, и ноги льдом заковались. Страшный крик внутри больно заколошматил в рёбра, но с языка сорвалось лишь придушенное : - Ы-ы-ы-ы… К худу… Или к добру?
Кто-то невидимый выдохнул в ухо:
-К хуууду, к хууудуууу.
После загробного приговора телу полегчало, но голова, сдавшись, принялась за ковыряние любимой болячки. Оно и понятно - графиню угораздило привязаться к хозяину сна, где они часто были и не людьми совсем. Иногда - вежливыми незлыми сущностями, иногда парой говорящих китов, парой новеньких башмаков, шагающих параллельно или совсем странно - перекрёстком двух дорог, даже двумя головами орла были – во сне и такое возможно. Чудеса завораживали.
Чудо-юдо, рыба- кит, рыба правду говорит… Рыба? У неё есть ласты – не состоявшиеся крылья, и нет зубов.
Её чудо-юдов ткнули носом в чёртову ограду.
***
Из снов Агаты.
Вода есть! Есть! Если я дышу ей… Если верю и в бессрочность её, и в подлинность, то, как может быть иначе? Это ошеломляет. Доверяю всему - даже неопрятному илистому дну.
А потом… Что было потом?
Вязкой стала вода, – хочется подплыть ближе, но… - Не судьба, не судьба, – булькают подсолнуховолосые актинии, эти прожорливые желудки на подошве. Они красивые, медлительные и тупые. А вокруг - желе на весь мир. Иногда отпускает, только успевай жить, но потом вновь бессилие… Настоящий злокачественный паралич. Внизу гофре из песка, чёрные провалы да затаившиеся хвосты акул. Плохо видно.
Хитрой стала вода – то, как лупа, увеличивает, то вдруг уменьшает. Не могу поймать в фокус ни лохмотья водорослей, ни суетливую мелкоту рыбью, ни его – второго. Но второго не надо видеть. Достаточно чувствовать.
Нет, конечно, я не один из китов. Я – пара. Именно так. И от переливания через край, от этой андрогинной наполненности, такое счастье охватывает. Такое счастье и даже благость. Но и снаружи тоже я – будто свидетель какой или родитель дитя своего – вот такого, двуликого, двуполого.
Я-киты-дитя живём в огромном аквариуме с морской водой, принимая его за океан. Наивные. Там, снаружи к стеклянным стенам тюрьмы прилипли любители китовых тайн. - Ах, они и поют! Ах, они плачут! - Вы знаете, в сердце кита помещается сотня человек! - Ничего себе! - Это правда, что соленость морской воды - от невиданной прорвы китовой спермы?
Да, они плакали, пели и разговаривали, только со временем в аквариуме стало неуютно отчего-то.
- Мы уплывём далеко, далеко, - тёмно-синий гигант салютует в небо фонтаном. – Хочешь в Херманус? Утёсы, славные бухты…Говорят, что он прекрасен. Или на северный полюс? Там сурово, но зато мало людей. – Здорово! - хлопает ластами другой.- А как мы туда попадём? По льду? – Да, мы станет ледоколом. - Тогда лучше на северный полюс.- Люди убивают китов. Не отдадим им свои усы! Ты согласен?- Да, согласен. И спермацет тоже.- И душу, душу.
***
Неожиданно дверь в сон захлопнулась. Вернее, захлопнули, испугавшись перспектив, они вместе, в унисон, щёлкнув замком. Очень скоро прилетела весть, что сон преступен и наносит урон всему на свете. Киты, башмаки, дороги… Где они теперь?
Прошло немало времени, а воспоминания не оставляли уже смирившуюся графиню, правда, теперь весьма облагороженные и чуть приправленные постфактумной логикой, что и стало доказательством полного и окончательного поражения. И выздоровления?
Однажды она проснулась ранним утром, что случалось не часто. Перед завтраком долго нежилась в бассейне, мастерски ныряла, лежала на спине, рассматривая изменчивые лики облаков и высоких птиц под ними, и солнечные клинки сквозь них. Торопиться было некуда. Никаких служебных пут, офисов, дураков на директорском кресле, грызни за очередь к великовельможным пяткам. Счастье!
День зачинался тёплый, с мягким, рассыпчатым солнцем, угодливым ветром, пригнавшим из глубин сада ароматы роз и яблок. Захотелось пройти босиком по мавританскому газону- когда-то приручённому эмирами и халифами лугу, замирая от арабесок из васильков и гипсофилы, от карминовой смелости маков, солнечных отпечатков календулы. Замирая и жалея тайком -шагнув, клонить наземь, приминать ступнями, сознавая преступность, и не смея отказать себе в ней.
Где-то далеко пророчила кукушка. Раз, два, три… Много, много лет. Жить. Жить!!
С мокрыми по колено ногами и колокольчиком вместо головы, она вернулась в дом, приняла душ и вышла на балкон. Потянувшись, зажмурилась от удовольствия.
На стеклянном столике уже дожидался завтрак. Стоял там свежий яблочный сок, дурманил парком лучший в мире кофе с орнаментом шоколадной пенки, тосты жались к сыру бри, опаловые виноградины просились в огранку.
Графиня зачерпнула серебряной ложкой кремовую шапку сока, чуть потёкшую по хрустальному ребру и задумалась. Мысли вальсировали легко и стремительно – о новом колье для заказчицы, которое сегодня будет закончено, этакое сногсшибательное украшение – из розоватой яшмы и мельхиора, кружевное и солнечное, о скором путешествии в Африку, где она надеялась отыскать новые идеи. О многом задумалась, и конечно, о последнем сне с Атанором. Атанор – так его называли там.
Приступая к кофе, слегка напряглась. А где этот несчастный бродяга? Сегодня ни разу не появился.
- Вася-я-я, - крикнула, отодвинув чашку.- Ты куда пропал?
Через минуту он вылез из-под старой голубой ели, почесавшись о валун, сонно пошлёпал к столу и сел у ног:
- Что изволите, Агата Ляксеевна?
- Да я тебя потеряла, мил друг. Ты что так заспался? Не заболел?
- Здоров я, кланяюсь в ножки.
- Завтракать будешь? Сейчас велю принести мяса.
- Кланяюсь в ножки, добрая вы душа, Агата Ляксеевна, но вынужден отказаться. Сверчков да мышей налопался за ночь.
- Вася, сколько раз просила… Не ешь ты мышей. От них одна зараза.
- А кошек можно?
Графиня сморщилась:
- Вася, не доводи меня! Даже шутить так не смей о кошках! Тоже мне, Шариков объявился. Иди, спи, а я поработаю. Такое, у меня, Вася, колье получается. Невообразимо прекрасное!
- А кто есть Ша… Шариков? Провал в образовании, знаете ли.
- Ну… - она замялась. - Не всё равно тебе, кто он такой?
- Да всё равно, ваша правда. А вот петухи здешние меня чрезвычайно бесят. Знаете ведь, под утро в подвал ухожу да уши ватой затыкаю. Это нормально? Как-нибудь сдохну от их концертов.
- Ой, да ничего с тобой не случится. Сказки всё. Ты лучше глянь, как вольно здесь, как дышится, как любится.
Вася осоловело уронил голову:
- У-у-уф… Разрешите полюбопытствовать. И кого это любит госпожа?
- Всех, Вася, всех! – улыбнулась графиня.
- Ну да, ну да…. Как же я мог забыть? Замуж вам пора, или кошек завести дюжину, - проворчал Вася и вперевалку отправился к убежищу, а графиня, бедово тряхнув русой гривой, в мастерскую.
- Замуж ещё успею, не волнуйся, дружок.
- И вообще, какая-то вы рассыпчатая, - послышалось вслед.- Мне с вами поговорить надобно, очень серьёзно поговорить. Освободитесь, дайте знать.
Приказывает, наглец, - улыбнулась графиня. Знал бы всё, запилил бы советами.
… что там с китами? Ах да.. Всё закончилось. А может, и нет – дальше были тоже они, но не они.
Кто бы сомневался, что китам не пристало витать в облаках или ещё хуже - колоть лёд. Это же кошмар! Они должны болеть за мироздание на своей спине – вот задача, так задача( не я придумала). Мои бедняги не попали на северный полюс, а выбросились прямёхонько на траву рядом с аквариумом, когда узнали правду. Им просто не хватило воздуха.
А мироздание? Оно тоже задохнулось?
Почему все истории переходят одна в другую? Это уже закон какой-то. Нужно подумать.
***
Из снов Агаты.
Выбросились киты и, превратившись в башмаки, затопали, куда глаза глядят.
Башмаки… Забавно, но у внушительных размеров берца вечно развязывались шнурки, а он плевать на это хотел – шёл напролом, и вброд, и по колдобинам, и в гору, и по обрыву. Розовая балетка замирала на полпути: - Зашнуруйся, это ведь не безопасно – быть таким открытым.- А ты слишком легка и беспечна на вид. Тебя обязательно захотят растоптать. Я бы посоветовал нарастить рифлёную подошву. – Подо-о-шшву? Ни за что!
****
Работа над украшением, как ни странно, не пошла – металлические нити упрямо скручивались, ломались, один камень выпал из рук и немедленно закатился под кресло. В ушах неприятно завязла последняя реплика дружка. Какой разговор он задумал? Зачем? У этого пройдохи просто так ничего не бывает. Что-то случилось?
Миниатюрные кусачки полетели на стол. Раздражение и страх, так редко посещавшие графиню, теперь заставили дрожать руки, тупо и вязко болела голова. Сколько раз Вася спасал её? Не счесть.
А началось всё десять лет назад. Старый деревенский петух снёс яйцо во дворе её тётки. Та была весёлой, лихой полуведьмочкой, что тщательно скрывала. Агата же по молодости лет напротив – хотела чему-то этакому без промедления научиться, чтобы хвастаться направо и налево, но получила отказ.
- Не нужно тебе это, девка.
- Вот так подарок, - обрадовалась тётка, узрев петушиный спорыш в навозе.
- Теперь, если жаба яйцо высидит, жди несчастья - вылупится василиск- убийца, тот, что взглядом любого в камень превратить может. Поняла?
- А чему ты радуешься? - ойкнула Агата.- Я знаю, они настоящие чудища.
- А мы жабу к черту пошлём. Вот! Ты ведь девственница? Да? Вот забери яйцо и подмышку положи, носи, пока срок не придёт. И ничего не бойся.
Из любопытства или от страха, не ясно, но Агата бедный спорыш жабе дарить не захотела, завернула в миленькую майку с цыплятами на груди и положила в платяной шкаф. Тот стоял у окна и, спасибо солнцу, грелся не хуже инкубатора.
Через несколько дней василиск свалился с полки и громко, по-детски зачмокал. Выглядел, как и подобает легендарным сородичам - кровавый куриный гребень венчал шишкастую голову со змеино-жабьими глазами. Голова врастала в склизкое жабье туловище с бородавками, разбросанными промеж перьев и серых корост чешуи. Перепончатые крылья и пупырчатый змеиный хвост завершали портрет маленького монстра.
- Какой же ты уродец, малыш, - прошептала Агата.
Он не убил её взглядом, как заведено, не превратил в камень, не отравил дыханием. Просто смешно раскрыл жёлто-розовый клюв и полузадушено пискнул:
- Если девственница положит яйцо петуха к себе подмышку, из него вылупится особый василиск. Он будет служить юной деве. Это о тебе? Та-а-ак…. Будем считать, что твоя одёжка в шкафу – та же подмышка. Приступаю к обязанностям. Чего изволите? Кто вас обижает?
Агата радостно развела руки, стараясь не смотреть на добровольца:
- Никто не обижает.
С тех пор они не расставались. Она брала его всюду – заботливо упаковывала, как домашнюю кошку, в перевозку, не опасаясь курьёзов. Их и не случалось. Дело в том, что милого дружка никто, кроме хозяйки не видел, что было очень кстати, как ни посмотри.
Но иногда, когда над бесценной хозяйкой нависала опасность, василиск умел стать видимым и мстительным, умел взглядом своих жабьих глаз превратить в камень покусившегося. И не было для него большего наслаждения, чем подставлять страхолюдную, но надёжную спину, бешеным огнемётом рождать пламя взгляда, ядом наполнять чужое дыхание.
Поначалу яд не поражал насмерть, враги каменели всего лишь на три- четыре часа, потом на день, два, а вот теперешний взрослый и заматеревший Василиск теоретически мог превратить в камень навсегда, сжечь всё живое вокруг, отравить воду и воздух.
- Навсегда, - прошептала Агата. – Не дай бог, не дай бог.
***
Из снов Агаты.
… перекрёстки, как и положено, соединяют, и отпускают. Опасно? Ничего подобного! Построить часовню, принести крест и решиться – давайте, бегите дальше, по своим жизням-вариантам. Кого отпускают? Да башмаки! И дороги под ними. Две половинки, без которых перекрёстка нет. Иногда казалось: какие-то мы острые. Нужно ли сгладить углы и превратиться в круговой перекрёсток?
Нет, круговой – как-то слишком благополучно. Хм, а бывает благополучие, которое слишком?
Одни вопросы…
Самые важные истории – о двуголовом орле, но их невозможно....
Страшно вспоминать. Потому что это походило на бога…
И ещё на что-то. Но об этом я уже забыла. Да, забыла! Имею право!
Спеши же, подруга! Как духи, нагими,
Должны мы исполнить старинный обет,
Шепнуть, задыхаясь, забытое Имя
И, вздрогнув, услышать желанный ответ.
Я вижу, ты медлишь, смущаешься…
Что же?!
Пусть двое погибнут, чтоб ожил один,
Чтоб странный и светлым с безумного ложа,
Как феникс из пламени, встал Андрогин.
И воздух — как роза, и мы — как виденья,
То близок к отчизне своей пилигрим…
И верь! Не коснется до нас наслажденье
Бичом оскорбительно-жгучим своим. *
***
Голова теперь уже трещала по швам, а низ живота будто вспороли раскаленным клинком. Агата свернулась клубком в кресле и завыла:
- Васяяяяя, помоги ради христа.
В глазах у неё потемнело. Она крутилась волчком в ночном небе, непременно натыкаясь бедром, спиной, животом на какой-нибудь шипастый осколок. Это узколобый метеоритный шабаш, мелькнуло в голове. Целый флот поддельных серьезностей! Кусачая мелкота так надоела, что она скабрезно выругалась. Стало неловко даже перед осколками. Эгей, корсары вселенной! - крикнула она. – Не хотите ли испробовать абордаж мусоровоза? Вот он перед вами – космический мусор. Сделайте ему так же больно, как он сделал мне!
Удивительно, но боль сей же момент притупилась, графиня вынырнула в свет и увидела перед собой мудрые желтые глаза с дрожащими штрихами зрачков.
- Вот и ладушки, - пропыхтел василиск.- Корсар из бреда перед вами. Вытащил таки. Но...- он победно задрал хвост и царапнул когтистой лапой ковёр.- Но это ненадолго. Я тут покумекал малость. Хочешь знать, в чём дело?
- Хочу, - выдохнула графиня, осторожно ощупывая бок.- Ты об этом хотел поговорить?
- Так точно, ваше сиятельство. Рискну, утверждать, что дело пахнет керосином. Представляете, одна обиженная особа шлёт вам проклятье за Атанора, и даже, простите, желала бы вас убить. Ей ваши поползновения на его астрал поперёк горла.
- Не верю, Вася. У меня нет врагов. Я просто объясню ей, что астрал у всех общий, а киты и башмаки живут, не испросив нашего разрешения. Такой вот закон фазы.
- Нет врагов? Хахаха. Вы ещё не устали твердить, что злых людей нет? Все-то у вас хорошие да правильные! Святая простота… Давайте, так… Коротенький экскурс. А тот маньяк, напавший на вас в переулке? А подруга, что увела парня? А препод, который приставал после лекций? Перечислять дальше? Они все хорошие?
- Да, хорошие, - фыркнула графиня. – Поэтому и у меня всё хорошо. Они запутались. А про проклятье… Ты же знаешь, я могу и сама кому-нибудь жизнь испортить, только никогда этого не сделаю. И защититься способна.
- Что же защищаетесь хило? Караул, караул, абордаж… Смешно, право. Вон, как вас скрутило… Нет, нашей мстительницей её самка руководит. О, как опасна эта неуправляемая волна-убийца! И вот, что я вам скажу. Так уж сложилось, что именно я должен оградить хозяйку. Я найду истеричку и превращу в камень. И не уговаривайте! Делов-то на копейку.
- Запрещаю тебе! Запрещаю! Сама справлюсь – так и быть, не буду больше ходить в его сны.
- Хотите разодрать себя пополам?
Графиня с трудом удержалась от крика, лишь принялась отстукивать ножкой какой-то только ей понятный ритм:
- Да ничего я не хочу. Она забудет. И ещё… Будь снисходителен. Просто о тебе не знают. Ну то, что ты у меня есть, не знают.
- Вот! Легко бросаться проклятьями, чувствуя безнаказанность. Говорю же – не забудет. Вы без моей скорой помощи, кланяюсь в ножки, помрёте через неделю, а у меня может не хватить сил бесконечно воскрешать вас. Графиня! Как думаете, почему вас так кличут? Они же не знают, что вы и на самом деле с титулом.
- Понятия не имею. Кстати, в моём роду были и корсары.
- Корсары? Так вот почему звали их на помощь. Только черта с два корсары пришли. Я пришел! Знаете, а это занятно. Терпимость проверяется очень просто – нужно наступить на мозоль. И посмотреть на мерзлометр. Вам наступили, наступили….
- Не говори глупости. Это был бред, горячка.
- Любой бред, ваше сиятельство, только запрятанное. Запрятанное! Но не будем о бедном Зигмунде. Мерещится мне, кланяюсь в ножки, что вы для многих непонятный фрукт. Не изнуряетесь на службе, частенько спите до обеда, в бассейнах плещетесь. И ко всем ровны и со всеми приветливы, и деньги взаймы даёте, а потом не спрашиваете. Во-о-т! Такого не прощают, да-с. Тайно проделанные дырки в вашем заборе уже давно обслюнявлены любопытными согражданами.
Графиня встала, лягнув пяткой кресло. Слова василиска казались прицепом к очередному нравоучению:
- Даже если так. Какое мне дело до этого?
- Никакого, ваше сиятельство. Это к тому, что глупо любить всех. Они тоже не всех любят. Думаю, вы обманываете себя, а вот наступит момент, и надо будет выбирать. Кого убить, кого оставить…
- Это невозможно! Я не смогу. И хватит об этом. Спина устала, а мне ещё мироздание на ней носить.
- Хорошо, не надо, так не надо. Что за мироздание? Розочки, газончик, яблочки? - захихикал Василиск. - Китов вспомнили?
- Моё маленькое мироздание, за которое я в ответе, - дурашливо пробасила графиня. – И розочки тоже, но главное - чужие перекрёстки. Им-то я ох как нужна. Согласен? Вот заглянет завтра баба Тося, а меня нет. И что? Вечер на завалинке пропал, она останется дома и будет пилить мужа, тот в расстройстве напьётся и чего-нибудь натворит… Продолжать?
- Ну, если ваше мироздание так ничтожно…
- Позволь, как же ничтожно? Мои сны… Я же там бог.
- Вы про Андрогина?
- Да. Или ты, как все, начнёшь вещать про химеры?
- Ну, если легче от этого, то спите, конечно, баю-бай в помощь. Впрочем, суета всё. Пойду, пожалуй. Нужно успеть до ночи.
- Что успеть?
- Превратить в камень известную особу. И перед тем, как в десятый раз запрещать, выслушайте меня.
Глаза василиска подёрнулись белесой плёнкой, крылья мелко задрожали:
- Ты же читала вон ту книженцию? На третьей полке снизу. Как там? Если сжечь тело василиска в атаноре, а потом получившимся пеплом натереть серебро или даже простой свинец, медь… Они превратятся в золото. – Он открыл веки. Из глубины жёлтых радужек всплыли лапки красных прожилок. Глаза, теперь уже не мудрые, а просто равнодушные, странно, непривычно переливались. Не жизнью горели, не чувствами, но как драгоценный камень. – Почему вы не делаете этого, графиня? При вашем-то ювелирном бизнесе…
Графиню бросило в жар. Что он себе позволяет? Глаза менять решил! Она вдруг подумала, что за все эти годы привыкла к нему, как к дрессированной собачке, пусть и с фантастическими способностями. Василиск аккуратно давал советы, но в конце концов подчинялся, а она и не представляла, что может быть иначе. И вот теперь… Бунт на корабле. Это было так «вверх ногами» и больно, так досадно и тревожно.
Захотелось ночи и снов. Снов, где всё, как надо. Там будет прежний василиск - с живыми глазами. Она постарается, из кожи вылезет, но сотрёт мёртвый блеск с его взгляда.
- Больно терять раба? – спросил василиск.- Ведь так спокойно, удобно быть душечкой при нём.
Она осторожно погладила набухший гребень его:
- Глупость, какая глупость… ты не раб. И то, что в книге…. Это подлость. Сжечь друга…
Он отшатнулся и чувствительно клюнул её в мизинец:
- Так вот, друг мой, Агата Ляксеевна… Сей момент хожу козырями. Если я не отправлюсь на задание сегодня же, меня сожгут завтра. Как неудачника. Послужу в другом качестве, так сказать.
- Ты шутишь так бездарно, Вася. Кто сожжёт?
- Есть у меня своё начальство, кланяюсь в ножки. Вы же знаете, что я не умею шутить и лгать. Выбирайте, графиня. Можете дать уйти, а можете и остановить. А лучше подарите обиженной зеркало.
С этими словами василиск осторожно попятился к выходу. Хвост его бешено молотил по полу, чернильные перья встопорщились.
- Я жду, ваше сиятельство.
- Вася, Вася, Вася-я-я, это жестоко, - задохнулась графиня.
Василиск остановился, заметно напрягшись телом, раскорячив сучковатые куриные лапы, покачнулся и зацепился взглядом за графиню:
- Жестоко? Это жизнь, мадам, а не какие-то идиотские сны. Ты лучше посмотри, что на улице творится.
Там и, правда, творилось. Прилетевший от околицы ветер сначала деликатно ощупал двор и, обернувшись ревущим ураганом, выдохнул гибелью. В невесомость взметнулись качели, сбились в кучу скамьи и кресла, шторы и диванные подушки, но этого показалось мало – он решился крепко потрепать деревья и кусты, разорвать в клочья кровлю с забором.
Покуролесил свирепище, поизмывался над говорящими куклами славной деревни Решето, а потом, чуть затихнув перед броском, тряханул завизжавшие створки окна и ворвался в мастерскую.
Графиня тоненько заскулила. Явь это или чужой кошмарный сон?
Колючие брызги осыпающихся стёкол, вырванный с корнем подоконник. И её собственный крик. Гость неистов. Сметая с полок всё подряд – горшечные цветы, аквариум, книги, инструменты, камни в коробках, свирепо закручивает пленных в одну узкую, но мощную воронку, уходящую прямо в пол.
Кто-то невидимый взрывает графине ухо:
-К хуууду, к хуууду.
С минуту графиня, уже выпадая из сознания , смотрит на василиска, музейным чучелом застывшего среди адского бедлама, под летающим у потолка барахлом, рядом с хлюпающим смерчем и вздыбившимся почти вертикально ковром. Всё вокруг кружится, воет, чиркает фиолетом карликовых молний. Смотрит, как тогда, первый раз, будто он только что вывалился из шкафа. Кажется, василиск дрожит. Почему ты отводишь взгляд, Вася? Молчит. Молчит милый дружок. Спохватившись, она мысленно расправляет ему судорожно прижатые к бокам крылья и тут же медленно сползает на пол, прижимая к груди зеркало.
Зеркало в строгой черной оправе из камня.
• Отрывок из стихотворения Н.Гумилёва «Андрогин»