Моим дочерям
Глава 1. С корабля на...
Я едва ее узнал.
- Юлька! Ты?! Обалдеть!
- Ну, я. А с чего балдеть-то? - Юлька подбоченилась, уперев загорелую руку в узкое бедро, непринужденно овеваемое легкой тканью ситцевого платья. Высокая, длинноногая, темноглазая, нарочито-небрежно причесанная... Ах, кокетка! Она знала, с чего! Пройдет такая по улице — и мужики штабелями, штабелями...
Я не видел Юльку семь лет — сначала армия, куда я загремел по собственной глупости, потом институт. И вот, когда я, наконец-то, вернулся домой и только-только вышел из поезда, кто первой встретился мне на перроне вокзала? - Юлька, моя бывшая одноклассница. Только тогда, семь лет назад, она была просто высокая, худая, коротко стриженная «жердяйка». А сейчас...
- Нет, Юлька, это правда — ты?!
- Я, я... Даже пощупать можешь.
Я провел ладонью по Юлькиной руке — от плеча до запястья - гладкая, напоенная горячим южным солнцем, кожа отливала густой бронзой... Да какой бронзой! - благородным золотом.
- Шикарно загорела... - я сожалением убрал руку.
- Здесь, попробуй, не загори... Это тебе не... Где ты был-то все это время?
- В Питере.
- Это тебе не Питер!
- А ты чего на вокзале? Случаем, не меня встречаешь?
- Ага! Держи карман шире! Нужен ты мне! Муська должна приехать, помнишь ее? Из многоэтажки напротив рынка, рыжая такая, все наши парни за ней бегали! И ты тоже! Рыбу копченую она мне везет — ее дед лучше всех в округе рыбу коптит, встретить просила...
Я пожал плечами: в упор не помнил никакой рыжей Муськи, за которой, оказывается, когда-то бегал, ни, тем более, ее копченого деда. Тем временем к перрону приткнулась электричка, из которой, как из бани, стал вываливаться взопревший народ.
- Да вон она! - Юлька замахала кому-то рукой и нырнула в толпу, бросив мне напоследок:
- Пока! Заходи! Я живу все там же!
- Пока... - прошептал я запоздало, уже потеряв ее из виду.
Я повернулся и покатил свой чемодан в сторону автостоянки на привокзальной площади. Там меня должен был ждать отец. Протарахтев чемоданными колесиками по выбоинам асфальта парковки несколько раз из конца в конец и не обнаружив отцовского «Жигуленка», я с боем сел в трамвай и поехал домой — видать, не получилось у батяни вырваться. А то: занятой человек, глава фирмы. Ну ладно, ладно — фирмочки, где всех тружеников раз-два и обчелся: папа — и директор, и рабочий, и грузчик, да мама — и бухгалтер, и секретарь.
Через полчаса я уже стоял у родной калитки. Она была заперта. Странно... Хорошо, ключи у меня свои. Я открыл калитку, поднялся на крылечко, вошел в прохладу дома. Где же они? Надо спросить у Евгеши — она все знает. И я направился к соседке напротив.
Не успел постучать в дверь, почти скрытую в зарослях гигантских мальв, как Евгеша рухнула всей массой своего полуторацентнерного тела мне на плечи и затряслась в рыданиях:
- Ой, Стасик! Ой, миленький! Ой, горе-то какое!
- Что такое, Евгения Петровна? Что у вас случилось?
- Да не у меня, Стася: у тебя! Разбилися они оба-а-а... Утречком сегодня-я-я... На Каменном мысу-у-у... Косточек не собра-а-ать... И че они туда поехали-и-и... Стаси-и-к, ми-и-иленьки-и-ий...
Я не знал, что мне делать. Неправда! Я еще сегодня утром из аэропорта, перед отъездом на вокзал, звонил отцу, все было в порядке... Было. Уже было. Я стоял на Евгешином крыльце и мял в ладони розовый цветок мальвы, сорванный в смятении. Евгеша, вздрагивая всем телом, как огромный слизень сползла с моих плеч и исчезла в полумраке сеней, спустя минуту, трубно сморкаясь в полотенце, она вынесла мне какие-то бумажки.
- Из милиции тут были, вот, тебе просили передать...
Я взял справки, почему-то сказал: «Спасибо» и пошел во враз опустевший дом.
Вот так: угодил с корабля, да только не на бал, а на похороны...
Глава 2. Юлька, Юля, Юлия
Мне кажется, что речи над раскрытой могилой, а в моем случае — сразу над двумя могилами — неискренни. Уж слишком усопшие были хорошие, сусальные прямо. А мои-то были просто нормальными людьми! И отец, помнится, грозил мне ремнем за мои проказы, и мог ожечь крепким словцом, а мама перемывала соседкам косточки, сидя с Евгешей в нашей виноградной беседке за рюмочкой вина. А тут — ангелы какие-то...
Когда комья земли застучали по крышкам гробов, друзья и знакомые стали подходить ко мне, соболезновать и пожимать руки.
Я кивал головой, почти не слушая, вернее, уже не воспринимая этих стандартно-горестных фраз, многократно слышанных мной за последние несколько дней и звучащих фальшиво не потому, что люди не сочувствовали мне, а потому, что не придумано, наверное, еще таких слов, которые бы потушили то испепеляющее пламя, которое кипело внутри меня.
Был ясный, но душный полдень, мою открытую голову напекло. Ладони людей были влажными и горячими. Невольное чувство брезгливости примешивалось к внутренней горечи и мне было плохо, муторно, как бывало только в детстве, когда мы с родителями ездили в горы к бабушке. Автобус медленно полз вверх по извилистой, каменистой дороге, в прожаренном солнцем салоне было жарко. Пахло бензином, выхлопом и дымом дешевых папирос, которые, не смотря на просьбы пассажиров не курить, водитель не вынимал изо рта. «А я не затягиваюсь!» - отвечал он этой нелепой фразой на возмущенные возгласы пожилых тетенек, ехавших с базара.
В этом автобусе меня всегда тошнило, в глазах стояла чернота, голова кружилась и была тяжелой, как ведерный чугунок. Двухчасовая поездка была для меня пыткой.
Такой же пыткой оказалась и эта тягостная церемония.
Наконец, ручеек соболезнующих иссяк. Я достал из кармана пиджака платок и украдкой от собравшихся вытер руки. Убрав платок обратно в карман, я поднял голову и увидел стоящую неподалеку Юльку, одетую в облегающее черное платье. Ее волосы были аккуратно собраны на затылке в простой узел, но эта строгая прическа была столь элегантна, так подчеркивала точеность Юлькиной шеи и грациозность самой Юльки, что я, не смотря на совсем неподходящий момент, залюбовался ею. Юлька подошла ко мне и, не говоря ни слова, просто пожала мне руку.
Ее ладонь была сухой и прохладной.
И я облегченно вздохнул, как всегда вздыхал, выбравшись из консервной банки автобуса на тихую деревенскую улицу под кружевные зонтики платанов.
Юлька едва заметно улыбнулась, тихонечко отняла невольно сжатую моей ладонью свою узкую ладошку и пошла к выходу из кладбища. Я посмотрел ей вслед: в черном она казалась еще тоньше, еще стройнее, еще изящнее и ничем, почти ничем не напоминала ту, вокзальную, легкомысленную Юльку. Вернее, это была уже не Юлька, а Юля, Юлия — молчаливо-понимающая и печальная.
Глава 3. Кому я нужен?
На следующее утро я проснулся поздно. Голова болела как с тяжелого похмелья, хоть я и не пил с вечера — только пригубил крошечную рюмочку водки — не мог я пить, не лезло.
Был пасмурный день, моросил легкий дождик, и цветы в саду, бережно ухоженном мамой, были свежи и упруги. И вещи в доме лежали так, как родители их оставили: папина рубашка на спинке стула, стоптанные на задниках тапочки перед дверью, зубные щетки в ванной... Все было так, как будто они еще могли вернуться. Я тупо бродил по комнатам, трогал предметы, успевшие за эти несколько дней уже покрыться тончайшим налетом пыли, и молча плакал. Что делать мне теперь? Кто подскажет? Кто поможет? Кому я нужен?
И правда: в отличие от дней предыдущих, телефон молчал - ни одного звонка с самого утра.
Вдруг кто-то постучал в дверь. Я торопливо вытер слезы, вышел в коридор и, не спрашивая, кто там, открыл. На крылечке стоял Барсик. Он, в отличие от Юльки, изменился мало, разве что стал выше ростом, да шире в плечах.
Здороваться в этой грустной ситуации было странно, и мы просто кивнули друг другу.
- Проходи, - сказал я и, отступив шаг в сторону, пропустил его в дом.
- Я только сегодня узнал — был несколько дней в отъезде, - проговорил Барсик, с размаху бухаясь в любимое папино кресло.
Это меня несколько покоробило, но я промолчал: откуда ему знать, что кресло — папино?
Барсик распахнул кожаную, чуть сбрызнутую дождем куртку, и вынул из-под полы бутылку коньяка.
- Помянем?
Я принес бокалы. Барсик свинтил с бутылки крышечку, разлил коньяк, мы выпили по глотку.
- Ну, что ты теперь делать будешь? - довольно бесцеремонно спросил меня Барсик, откинувшись в кресле и широко развалив обтянутые модными джинсами ляжки.
Я не удивился ни его вопросу, ни его бесцеремонности: Барсик и раньше, в школе, был такой. Он считал, что ему при его отце — самым удачливым и богатым в округе коммерсанте - все дозволено: и пропускать уроки, и хамить учителям, и задирать одноклассников. Впрочем, учился Барсик совсем неплохо и вовсе не потому, что учителя боялись его отца, - просто сам дураком не был.
- Думаю переоформить папину фирму на себя, он хотел, чтобы мы вместе работали, я и учился для этого... - неожиданно я задохнулся всхлипом.
Барсик, скрипя кожей куртки по вытертому дерматину кресла, слегка привстал и похлопал меня по плечу. Я едва не разрыдался: такого проявления внимания от своего бывшего одноклассника, большей частью отвешивавшего мне раньше подзатыльники, я совсем не ожидал.
- Я тебе помогу, - сказал Барсик, - у меня везде куча знакомых, по моей рекомендацией переоформят в два счета. Чего тебе пурхаться, когда все дорожки уже протоптаны? Сам пойдешь — бабок не напасешься: там бакланы еще те угнездились.
- Да, с деньгами у меня теперь сложно: родителей в долг хоронил, правда, у папы что-то есть на счету, но не думаю, что много, и не знаю еще, когда смогу этими деньгами распорядится.
- Не волнуйся, я и с этим разберусь... А что, у твоих предков, разве заначки в чулке не было? Или вещей каких ценных, чтобы продать или заложить?
- Не думаю... Мы всегда скромно жили, сам знаешь. Да и откуда у нас раритеты? Графьев в роду отродясь не было: крестьяне да рыбаки. Я, когда учился, даже на каникулы домой не ездил — работал; того, что отец посылал даже на оплату учебы не хватало. Хотя, я знаю, они все мне отдавали, до копеечки. Глянь, дом в каком состоянии — эти обои мы клеили, когда я в четвертый класс пошел...
- Да, не шикарно живешь... Ну ничего: молодой, раскрутишься! Главное, нос не вешай и хвост держи пистолетом! - хохотнул Барсик и одним глотком осушил бокал. - Дай-ка мне твой телефон, завтра я тебе брякну по поводу фирмы и счета. Ну, пока! Пора мне — дела!
Барсик встал, потом снова полез в карман куртки, вынул визитку и небрежно бросил ее возле пустого бокала:
- И ты звони, если что!
- Ладно! Спасибо...
Хлопнула входная дверь. Я встал у открытого окна и посмотрел ему вслед: Барсик шагал к калитке, уже с кем-то разговаривая по мобильнику. Деловой! Видать, у него каждая минута на счету. Барсик подошел к стоящему у калитки джипу и, открывая дверцу, повернулся ко мне вполоборота. И тут до меня донеслась фраза, которая меня насторожила: «Похоже, он ничего не знает», - сказал он. Я невольно отступил за гардину.
«Он» - это я? И что я должен или не должен знать? И зачем приезжал Барсик? Я подошел к столу и стал убирать посуду. «Глупости! С чего это ты взял, что Барсик говорил именно о тебе? Что, у него других забот нет?» - вдруг пролетело в мозгу. Действительно, почему я стал такой подозрительный? Неужели Барсику чужды простые человеческие чувства? Да и что я, в конце концов, о нем знаю? Может быть, у него — совсем другая натура, которую в силу своего положения он должен прятать под маской «крутого»? И сейчас, и тогда, в школе?
Я поднял со стола визитку. В дорогой пухлый картон было вдавлено лаконичное: «Грязнов Борис Петрович, предприниматель» и номер телефона. И больше ничего. Скромно. Мне почему-то это понравилось.
Глава 4. Ночные тайны
Мои дела, благодаря помощи Барсика, постепенно пошли на лад. И через месяц я уже был полноправным хозяином отцовской фирмы, со штаб-квартирой, находившейся в дощатой пристройке к складу, сваренного из профнастила. Над дверями этого непрезентабельного сооружения висела линялая вывеска «Все для ремонта», внутри же было почти пусто: на полках стояло несколько ящиков с гвоздями, да пара банок с масляной краской. Да, дела у папы шли из рук вон плохо... И это странно: частные стройки в нашем уютном приморском городке были повсюду, стройматериалы всем нужны. Ах, папа, папа! Наверное, возраст и излишняя порядочность мешали тебе встать на ноги. Хм, излишняя порядочность? Чего-то я не то брякнул: порядочность — она или есть, или ее нет. «Излишняя» - тут слово лишнее...
Я засел в Интернете в поисках поставщиков и партнеров; разместил, где можно, рекламные объявления и вскоре обзавелся и клиентами. В штаб-квартире появились сотрудники: Ангелина Михайловна, пожилая женщина-бухгалтер и мой заместитель Костя - шустрый парень, могущий одновременно совмещать, как Юлий Цезарь, несколько дел: лазить в Интернете, звонить по телефону, заполнять какие-то бланки, есть «Доширак» и подмигивать девушкам, порой проходящим мимо открытой по случаю духоты двери. Хотя, думается, Юлий Цезарь вряд ли пользовался Интернетом.
Кое-что стало капать и на наш счет, да так, что мы смогли не только весело погулять нашим маленьким коллективом по поводу первой приличной зарплаты, но и поменять старую вывеску на более красочную и завлекательную.
Все было бы хорошо, но что-то скребло мою душу, что-то не давало мне спокойно спать по ночам. Может быть еще свежа была рана, или, может быть, терзало меня то, что я не успел еще раз сказать моим родным, как я их любил, нет, как я их люблю, как я их всегда-всегда буду любить!
Я каждый вечер шел в постель с одной мыслью, скорее похожей на мольбу или даже на молитву: «Папа, мама! Приснитесь мне! Приснитесь мне, чтобы я смог еще раз поговорить с вами! Приснитесь мне, пожалуйста!»
Но прошло уже почти два месяца, а желанное сновидение не приходило.
Зато однажды мне приснился совсем другой сон: как будто открылась дверь и на пороге появился мужчина, невысокий, тощенький, с прилизанными волосами, с острым носом и узкими губами. Про таких еще говорят: плюгавый.
Этот плюгавый внятно сказал: «Меня зовут Убийство!» - и исчез. Я вздрогнул и открыл глаза. Убийство! Убийство... Убийство? Чье? Моих родителей? Кем? Кому это нужно? Ради чего?
«Ах, успокойся, это просто сон, бессмысленный сон, каких ты перевидел тысячи...»
Я опустил голову на подушку, закрыл глаза и попробовал уснуть. Пролежав несколько минут, я поймал себя на том, что внимательно прислушиваюсь к ночным звукам. Никогда в старых постройках не бывает полной тишины: усталое дерево стен, полов и шкафов дышит, потрескивает, поскрипывает... Я знал и любил эти негромкие голоса родного дома, живого дома...
Вдруг я услышал какой-то новый звук, не похожий на прежние деревянные скрипы и вздохи, а напоминающий чьи-то шаги, да именно: чьи-то удаляющиеся шаги! Я подскочил к окну и успел заметить, как черная тень неслышно перемахнула через запертую калитку.
«Меня зовут Убийство!» - вспыхнуло в мозгу. Или это был простой домушник? Странно, любой «нормальный» вор знает дома, в которых можно чем-то поживиться. Что воровать у меня? Или не воровать? «Да ну! Кому нужно тебя убивать? И почему он тогда убежал? Хотел убить — убил бы, сонного, тепленького — раз плюнуть...»
Странно... Я встал, включил свет и пошел осматривать дом. В зале все вещи были на своих местах. Почти все: дверца книжного шкафа была приоткрыта, книги стояли вкривь и вкось, бумаги, лежавшие с вечера на столе, валялись теперь на полу. Но портмоне с деньгами и банковскими карточками было не тронуто.
Парень что-то искал. Деньги его не интересовали. А что тогда? Бумаги? Документы? Неужели у папы были какие-то секреты, за которыми теперь охотятся какие-то темные личности?
Н-да, а окно в комнате надо бы на ночь-то закрывать...
Глава 5. Мы на лодочке катались...
Побродив по комнатам, я снова лег в кровать, пытаясь понять, что же все-таки произошло. Кто был в моем доме и зачем он рылся в книгах и бумагах? Что ему было нужно? Не в силах ответить на эти вопросы, мой мозг просто отключился, и я уснул.
Свежее августовское утро рассеяло ночные тревоги и мысли мои стали такими же легковесными, как прозрачные коготки перистых облаков на чистом небосклоне. Умывшись, я, как молодой барашек, впервые выпущенный из полутемного хлева на зеленый луг, поскакал на работу.
Настроение у меня было прекрасное.
В это утро меня осенила идея: а почему бы не заняться ремонтом дома? Хотя бы переклеить обои, заменить старые окна на стеклопакеты, поставить модерновую сантехнику, положить новый кафель в ванной, ну и еще что там по ходу вылезет. А то сапожник без сапог получается!
Неплохая мысль! И спустя пару дней в моем доме уже кипела работа: нанятые рабочие подняли дым коромыслом, и к выходным дом напоминал не уютное старое жилище, а руины после бомбежки.
Проводить выходные в таком помещении не очень-то хотелось и я решил отдохнуть от ремонтной суеты на лоне природы. И не один — с Юлькой.
После похорон родителей мы встречались довольно часто — почти каждый день - то за столиком кафе, то я подвозил ее на службу на своем рабочем УАЗике, то просто сталкивались нос к носу на улице. Наши встречи были кратковременные, вроде бы ни к чему не обязывающие ни меня, ни ее, но я почему-то знал: на самом деле мы с ней гораздо ближе друг к другу, чем это могло показаться со стороны.
Вечером пятницы я поднял густо припорошенную цементной пылью трубку моего домашнего телефона и набрал Юлькин номер. Она сразу же согласилась провести со мной пару дней в палатке на заливе. Мы обговорили «технические» детали: кто что возьмет с собой, и в субботу утром я забрал ее вместе с кучей мешков и корзинок от ее подъезда.
На заливе мы поставили палатку, раскинули в ней спальные мешки и побежали на расположенную неподалеку лодочную станцию: на море был почти полный штиль - идеальная погода для романтических лодочных прогулок.
Ведерко с шампанским, корзинка с фруктами и парой плиток шоколада были загружены в лодку мгновенно, и я уселся на весла. Отойдя с полкилометра от берега, я перестал грести. Юлька к тому времени уже накрыла на банке «стол».
Я выстрелил пробкой в открытое море и наполнил бокалы.
- Юля, давай выпьем за... - я приготовился выдать заранее приготовленную фразу, намекающую на то, что я давно неравнодушен к моей бывшей однокласснице, как Юлька прервала меня испуганным возгласом:
- Стас, кто это?!
Я оглянулся: на нашу деревянную весельную скорлупку летел большой белый катер. Я бросил бокал и в панике схватился за весла.
Катер вдруг заложил резкий вираж, скинул скорость и стал огибать наше суденышко, заплясавшее на крутой, поднятой судном, волне. Бутылка, фрукты и мы с Юлькой свалились на дно лодочки. Когда мы, кувыркаясь во все еще ходящей ходуном лодке, сумели снова сесть на банки, катер уже подошел вплотную.
- Привет, голубки! - парень с закрытым черной маской лицом, перегнувшись через борт, левой рукой притянул нашу лодку к катеру. Правой рукой он прижимал к боку тускло блестевший на солнце «Калаш». Из-за его спины выглядывали еще двое таких же «замаскированных».
- Не хотите ли с нами прокатиться? Погодка-то шепчет! - продолжил с издевкой парень. - Не переживайте, что ваше шампанское пролилось: у нас тоже есть что выпить и чем закусить.
Парни в масках недвусмысленно шевельнули дулами автоматов.
Делать было нечего: мы с Юлькой перебрались в катер. Едва я сел на указанное мне место, как сильнейший удар в затылок вырубил меня из действительности.
Глава 6. Все страньше и страньше
Я очнулся в каком-то полутемном подвале, лежа на грязном матрасе. Голова моя раскалывалась от невыносимой боли; мутило, в рту было сухо. «Не иначе — сотрясение мозга. С чего только такое удовольствие?»
Я с трудом сел, прислонившись спиной к стене. Рядом, на таком же замурзанном матрасе сидела Юлька, обхватив колени руками, и смотрела на меня.
Я притронулся мерзко дрожащей рукой к разбитому затылку: пальцы нащупали уже засохшую корку из крови и спутанных волос, значит, прошло уже довольно много времени.
- Юль, где мы?
- Не знаю, мне они глаза завязали. Но где-то в нашем городе — ехали совсем недолго.
- А тебе они больше ничего не сделали? Ну, это...
- Ничего...
- А что-нибудь сказали? Кому мы помешали-то?
- Не-е-ет... - Юлька зашмыгала носом и совсем по-детски заныла. - Ста-а-ас, я домой хочу...
Я не ответил, а просто переполз на Юлькин матрас, сел с ней рядом и обнял за плечи. Юлька уткнулась мне лицом в футболку и зашмыгала еще сильнее. Спустя несколько минут всхлипы затихли, Юлькино тело обмякло и она ровно задышала. Уснула! Вот бедняжка, так переволновалась! Можно понять: я лежал несколько часов без сознания, она ничем не могла мне помочь.
Я осторожно отстранился, уложил Юльку на матрас и накрыл одеялом, валявшимся тут же. Потом встал, держась за стенку — голова кружилась, как после карусели, и пошел осматривать помещение: нельзя ли как-нибудь выбраться отсюда?
Подвал был небольшой, кирпичный и совсем пустой, если не считать скудной меблировки, состоящей из двух матрасов, одного одеяла и вонючего ведра с крышкой, стоящего в дальнем углу за занавеской. Металлическая дверь без ручки и крошечное окошко, в которое могла бы, пожалуй, пролезть только кошка, не внушали мне особого оптимизма. На всякий случай я зацепил пальцами за край двери и подергал: разумеется, она была заперта. Встав на цыпочки, выглянул в оконце: лужайка, кусты, вдали за высоким забором — кроны деревьев, облитые кровью заката. Надежда, что окошко выходит на тротуар, где иногда проходят люди, испарилась.
Я вернулся к Юльке, лег рядом с ней, обняв ее и прижавшись к ее спине, закрыл глаза. Я никак не ожидал, что наша первая «постельная сцена» будет именно такой.
Утром нас разбудило громыхание железной двери: в проеме стоял один из «замаскированных» парней, он поставил на пол пластиковую бутылку с водой и корзинку с едой. Я не успел даже открыть рот, чтобы задать хотя бы один вопрос из всей массы, накопившихся за прошедшее с момента нашего похищения время, как парень исчез за вновь громыхнувшей дверью.
Юлька отказалась есть, лишь сделала несколько глотков и снова легла, отвернувшись лицом к стене. Я попробовал с ней заговорить, но она только дергала плечом, только один раз отрывисто бросила:
- Отстань! Похоже, из-за тебя мы здесь торчим!
- Почему ты так думаешь? Кому я здесь за два-то месяца успел дорогу перейти?
Юлька не ответила. Ее как будто подменили: еще несколько часов назад она была совсем другой.
Так, в молчании, прошел почти целый день. К вечеру дверь снова загремела, и в наше скромное жилище вошли все три похитителя. Связав нам руки, заклеив рты скотчем и завязав глаза, они вытолкали нас из подвала. Засунули в урчащую машину, куда-то повезли. Минут через десять езды машина остановилась. По плеску волн я понял, что нас привезли к морю. Нас повели по дощатому пирсу затолкнули в качающийся катер. Взревел двигатель, застучали в днище короткие волны, в лицо ударил пахнущий водорослями ветер...
«Вывезут подальше, привяжут камень к ногам — и бульк!»
К такому концу я после почти двухдневного сидения в подвале был уже готов. Только за что нас топить?
Двигатель затарахтел на малых оборотах, потом заглох. Свет полоснул по глазам — с нас сорвали повязки. Что же, это вполне гуманно: дать приговоренным к казни последний раз взглянуть на мир.
Но парни в масках, похоже, не собирались нас убивать. Один из них перешел на корму катера и стал выбирать веревку, за которую к судну была привязана — о, не может быть! - наша деревянная лодка! Сердце мое судорожно забилось: неужели отпустят? Неужели этот кошмар закончится?
И действительно: когда лодочка оказалась под бортом, нам развязали руки и приказали перейти в нашу посудину. Не успели мы переступить через борт лодки, как мотор катера заработал и судно белой стрелой полетело в открытое море.
Я опустился на банку и огляделся: мы находились примерно в том же месте, откуда были похищены. Я взялся за весла и повернул лодочку к берегу. Палатка со всеми принадлежностями и мой УАЗик стояли нетронутыми. Не говоря друг другу ни слова, мы торопливо загрузились и рванули домой.
Я вел машину, искоса поглядывая на спутницу. Юлька сидела прямо, как истукан, и, не поворачивая головы, смотрела вперед на дорогу. Губы ее были поджаты, лицо казалось выточенным из гранита. Мы подъехали к ее дому. Все так же молча выгрузили ее вещи, я помог ей донести их до лифта.
Она сухо бросила:
- Пока!
Лифт, поскрипывая пошел вверх.
Я вышел на улицу и сел за руль машины. На душе скребли кошки, как будто я был в чем-то виноват. Может быть и был, но в чем? Кто бы мне это объяснил?!
Мне было плохо еще и потому, что я вдруг понял: теперь у меня с Юлькой вряд ли что-то получится. А жаль...
Глава 7. Странности продолжаются
Я с досадой вздохнул: ну почему все так нелепо, непонятно, запутанно? Почему нельзя просто жить, делать свое дело, любить своих близких, никому не мешая при этом? Почему я, сам того не желая, стою кому-то как кость поперек горла?
Я остановил машину возле своей калитки и сразу же заметил, что и тут не все в порядке: калитка была открыта, да не просто открыта, а сиротливо висела на одной, нижней петле.
Я вышел из машины и ахнул: весь наш сад был перерыт, как бульдозером, плитки дорожки и все камни с клумб — мама считала, что грубые, необработанные камни подчеркивают красоту цветов, - были вывернуты.
Внутри дома царил настоящий хаос: все, что было сделано за эти несколько дней ремонта — было разбито, поломано, искорежено. Более того, во многих местах были вскрыты полы и продолблены стены. Вещи были выброшены из шкафов и втоптаны в мешанину строительных обломков.
Вот это — да! Я присел на ручку папиного кресла, одиноко стоящего посреди этого бедлама со вспоротым животом, обвел глазами разгромленную комнату. Что это: месть? показательный урок? В недоумении я хотел было почесать затылок, но наткнулся пальцами на кровавую корку. О-ох...
Глава 8. С чего все началось?
Быстро надвигался вечер, нужно было устраиваться на ночлег, а в доме не осталось ни одного целого матраса, ни одной нераспотрошенной подушки. Я принес из машины спальный мешок, разгреб мусор на полу, расстелил свою постель аскета и лег. Спать, разумеется, не хотелось. Я ворочался с боку, на бок, то и дело убирая из-под себя обломки кирпичей и кафеля.
И вдруг меня осенило: это не месть! Это люди что-то искали! Только что? Я понял: недавний ночной визит, наше псевдопохищение и этот разгром — это — звенья одной цепи, отыскав начало которой, я пойму все.
А с чего все началось? С гибели родителей. Со странной гибели! Как я раньше об этом не подумал?! В милицейском протоколе причиной катастрофы был назван отказ рулевого управления, но такое вряд ли могло случиться: мой папа был страстный автомобилист и ни разу за всю его жизнь не попадал в аварии из-за отказа своей машины, да и, помнится, в последнем нашем телефонном разговоре он упомянул, что за пару дней до моего предполагаемого приезда он опять перебирал свой «Жигуленок» «до косточки».
Так, что было потом? Неожиданное появление Барсика, ночной гость, странный морской спектакль и развороченный почти до фундамента дом. Причем, похитили нас, по всей видимости, только потому, чтобы спокойно, в мое отсутствие прочесать дом и сад.
Стоп! Откуда они узнали, что мы поедем на залив, где нас можно легко, без посторонних, умыкнуть? Да просто следили за мной или установили «жучок». Может, тот тип ночью лазил, чтобы воткнуть в мой телефон этого «клопа»?
Я подскочил с постели, включил свет и кинулся к телефону. Аппарат был разбит вдребезги и ничего похожего на «жучка» я не нашел. Дурак! Сняли они его — делов-то!
Так, пойдем дальше. Почему меня похитили только тогда, когда я начал в доме ремонт? Боялись, что я что-то найду? Значит, у отца все-таки была какая-то тайна, о которой я не подозревал, и о которой — неужели?! - знал Барсик, навестивший меня после похорон.
Получается, все это — дело его, Барсиковых, рук.
Интересно, нашли они то, что искали?
Глава 9. Пакет из прошлого
Прошло несколько месяцев. Стояла слякотная южная зима, дули холодные злые ветры, то залепляя окна мокрым серым снегом, то затягивая их паутиной мелких дождей.
Я, наконец-то, доделал ремонт в доме, и частенько проводил вечера перед камином, сложенным из дикого камня. Все-таки был толк от тех парней, разнесших мой дом чуть ли не по кирпичику — я все перестроил и переделал, как мне хотелось, даже не испытывая угрызений совести перед родителями: как бы я ни стремился, восстановить все в прежнем виде было уже невозможно. Лишь папино кресло, перетянутое новым дерматином, осталось от прежней обстановки.
За все это время ко мне больше не приходили никакие нежданные гости, и уверился в том, что их упорные поиски увенчались-таки успехом. Ну и ладно: я жил без этого, и проживу дальше. Обидно было немного только то, что папа ничего мне не рассказывал.
Однажды, возвращаясь с работы, я обнаружил в почтовом ящике толстый конверт, адресованный моему отцу. Обратный адрес был московский, совершенно мне не знакомый, как и фамилия отправителя.
Я вошел в дом, разделся и долго держал письмо в руках, не решаясь вскрыть. Потом, тяжело вздохнув: «Что поделать, папа!», - я поддел край конверта ножом. Из пакета выскользнули какие-то фотографии и листочек с текстом, написанным от руки.
«Добрый день, уважаемый Николай Васильевич!
Извините, что так долго не мог ответить на Ваше письмо: совершенно неожиданно пришлось ехать по делам за границу, вернулся только неделю назад.
Сразу спешу сообщить Вам, что местный антиквар, с которым Вы консультировались, вероятно, не ошибся. Насколько я могу судить по присланным Вами фото, это — оригиналы, великолепно сохранившиеся. О стоимости их на аукционе ранга «Сотбис» я даже боюсь загадывать — речь идет, вероятно, не об одной сотне тысяч долларов.
Чтобы быть до конца уверенным в правоте моих заключений, мне хотелось бы увидеть эти бесценные документы собственными глазами.
Непременно свяжитесь со мной!
Жду Вашего звонка,
с уважением, профессор Карелин.
P.S. Вы правы: эти раритеты (в том случае, если это, действительно, оригиналы) обеспечат Вашему сыну безбедное будущее.»
Я поднял фотографии: на одной из них была изображена старинная книга в темном тисненом переплете с двумя металлическими застежками, на другом снимке, видимо, эта же книга, раскрытая где-то посредине: старославянский двухцветный - красный с черным — шрифт, витиеватые буквицы. На остальных фотографиях — рукописные листы, вероятно, автографы каких-то писателей.
Я улыбнулся: никакого будущего мне эти старинные документы и книга не обеспечат. Скорее всего, Барсик уже продал мое наследство какому-нибудь заграничному коллекционеру и кутит на вырученные денежки в Лас-Вегасе или Монако. Я вложил письмо и фотографии обратно в конверт и убрал его в ящик стола.
Проехали.
Глава 10. Подарок от уточки
В один из дней начала февраля я бродил по саду, еще не приведенному в порядок после прошлогоднего погрома: сначала я был занят перестройкой дома, потом началась сырая зима — не имело смысла. Теперь же, когда ощутимо запахло весной и установилась отличная солнечная погода, можно было начинать обихаживать и участок.
Я ходил между разоренных клумб, развороченных дорожек и поломанных кустов, осматривая фронт предстоящих работ. Вид у сада был неважнецкий: крепенько ему досталось, вот разве что маленький прудик остался таким как был. Таким, каким я помнил его с раннего детства. Папа рассказывал, что его выкопал еще его мой прадед, когда строил наш дом. И что всегда, сколько он помнил, посреди прудика плавала уточка. Сначала она была деревянная, но отец говорил, что несколько раз уточку пришлось менять — дерево быстро портилось от сырости. И эта, последняя, была вырезана папой уже из плотного пенопласта и покрашена водоотталкивающей краской.
Чтобы уточка держалась посреди пруда и ее не сносило ветром к берегу, она стояла на якоре.
Я подошел к краю прудика и стал смотреть на уточку, которая качаясь на мелкой волне, кивала клювиком, как будто здоровалась со мной или как будто указывала на что-то под черной водой...
Ах я, балда! Ну, конечно же! Как я мог забыть известную фразу Шерлока Холмса: «Если хочешь что-то надежно спрятать, положи это на видное место!»
Я разулся, скинул рубашку и брюки и решительно вошел в ледяную воду. Прудик оказался неожиданно глубоким — вода доставала мне до подмышек. Я ухватился за ослизлую капроновую веревку, соединяющую уточку-поплавок с якорем и поволок груз к берегу.
Догадка моя была верной: якорем оказался запаянный в несколько полиэтиленовых мешков тяжелый сверток.
Глава 11. Находка
Распаковав сверток, я обнаружил в нем ту самую старинную книгу и блеклую бумажную папку с тряпичными завязочками, такие папки, помнится, я видел в детстве у моего деда, когда тот еще был жив. Когда дед умер, папки тоже куда-то подевались, наверное, бабушка побросала их в печку.
В папке я оказалось еще восемь листов, по всей видимости, очень старой, шершавой на ощупь пожелтевшей бумаги разного размера, разного качества, исписанной разными почерками. Скорее всего, записи эти были сделаны задолго до революции — завитушки незнакомых мне букв вперемешку со знакомыми были рассыпаны по листам.
И это должно стоить сотни тысяч? Долларов? Такое не укладывалось в моей голове.
Я взял в руки книгу. Переплет, похоже, кожаный, тисненый, обе застежки сломаны. После первой чистой страницы, потрепанной по краям, сразу начинался непонятный мне текст. Я осторожно перелистнул несколько страниц - книга, безусловно была старинная, но где же название? Я перевернул еще несколько спрессованных временем листов. Ничего не прояснилось. Как понять, что я держу в руках? Сам не зная почему, я открыл последнюю страницу. На ней, посредине листа стояла вполне читабельная надпись: «Апостолъ».
Мне не нужно было лезть в Интернет, чтобы справляться: совершенно неожиданно я стал обладателем одного из редчайший изданий в мире — первой книги на Руси, изданной типографским способом.
Я вновь открыл книгу на первой странице. Мое внимание привлекло какое-то едва заметное пятно на левой стороне разворота. Присмотревшись, я понял, что к развороту приклеилась еще одна страница, с обратной стороны которой был какой-то рисунок. Осторожно отогнув страницу, я увидел штампик экслибриса, выцветший, едва заметный, а под ним - надпись.
Я взял в руки лупу и прочитал:
«Из книгъ генерала-майора от инфантерии, действительнаго статскаго советника, его Высокоблагородия господина Феодора Феодоровича Мерзлякова».
Я понял, что нужно непременно звонить профессору Карелину. И безотлагательно.
Глава 12. Три дня в Москве
Через неделю я и мой помощник Костя сидели в самолете, летящем в Москву. Косте я сказал, что чрезвычайно доволен его работой и поощряю его бесплатной поездкой в столицу. На самом же деле, мне просто нужен был спутник для страховки, телохранитель, так сказать.
К счастью, полет прошел без эксцессов, профессор Карелин встретил нас в аэропорту, и Костя был отпущен, как он сам выразился, «на разграбление города». Мы условились о месте встречи и расстались.
Алексей Николаевич, так звали профессора Карелина, подтвердил подлинность книги и восьми листов с завитушками, которые оказались — представить невозможно! - автографами Достоевского, Белинского и Пушкина — причем, автографами известными, бывшими ранее в частных коллекциях, но после революции 1917 года считавшимися утерянными.
Эти вещи, как в свое время рассказал Карелину отец, попали в наш дом во время Гражданской войны. Отступающие белогвардейцы оставили в доме матери моего деда, который тогда был еще мальчиком, тяжело раненого генерала. Через несколько дней генерал умер. Прабабушка и дед похоронили его за оградой сада. При генерале был маленький сундучок с личными вещами, среди которых оказались и эти документы. Как звали генерала, прабабушка и дед не помнили.
- Да, как вы думаете, Алексей Николаевич, как могли про раритеты узнать бандиты?
- К сожалению, Станислав, среди нас - антикваров, архивариусов, искусствоведов и прочих специалистов, имеющих дело с уникальными вещами, - немало людей «купленных», за определенную мзду сообщающим своим покровителям о периодически всплывающих из небытия особо ценных предметах и документах. Ваш отец до меня обращался к какому-то антиквару в вашем городе и я подозреваю, что тот оказался не чист душой и не чист на руку...
Я арендовал ячейку в одном из столичных банков, поместил туда свое сокровище и через день мы с Костей, еще не совсем отошедшим от многочисленных московских приключений, летели домой.
Глава 13. Вернуть человеку имя
Через несколько месяцев мне позвонил профессор Карелин.
- У меня для вас любопытная новость: вы, конечно, помните про экслибрис? Я стал интересоваться в архивах и — представляете! - меня постигла невероятная удача! Оказывается, в Петербурге живет женщина, прямая наследница Аполлона Феодоровича Мерзлякова - брата Феодора Феодоровича! Если вас это интересует, то запишите ее координаты...
Я схватил ручку:
- Диктуйте, Алексей Николаевич!
Я уже чувствовал себя причастным к судьбе этого, совершенно неизвестного мне, рода, один из представителей которого лежал в паре десятков метров от моего дома, под простым серым валуном. Я хотел, чтобы на этом камне появились имя и фамилия человека, умершего на руках моих родственников. Так, как это должно быть. Так, как должно быть всегда у нормальных людей, помнящих и свое, и чужое родство.
- И еще вот что, Станислав. Я, кажется выяснил, кто может быть похоронен в вашем саду. Скорее всего, это один из братьев Седовых: или Владимир, или Александр — это внуки Аполлона Феодоровича, они оба были военными. Более точных сведений мне найти не удалось. Возможно, той женщине из Петербурга известно больше.
- Спасибо вам!
Думается, теперь надо лететь в Питер...
Глава 14. Лиза, Вета, Веточка
Я позвонил наследнице Мерзлякова прямо из «Пулково»:
- Я могу поговорить с Елизаветой Александровной?
- Да, я слушаю вас, - голос в трубке был молодой и звонкий, почти детский.
Я несколько опешил. Мне казалось, что такое имя — Елизавета Александровна — несколько помпезное и царственное - может принадлежать только даме с дребезжащим от старости голосом. Справившись с коротким замешательством, я вкратце обрисовал суть дела и попросил о встрече. Елизавета Александровна назвала кафе в центре города, неподалеку от Казанского собора, и назначила время: через три часа. Отлично!
Я пришел на несколько минут раньше условленного срока, в кафе было почти пусто и тихо. Я выбрал столик у стены, от которого хорошо просматривалась входная дверь и заказал кофе.
Любопытно, как выглядит моя незнакомка? Высокая или низкая, худенькая или пышка? Блондинка или брюнетка? Задумавшись, я помешивал ложечкой кофе, смотрел, как маленький водоворотик кружится в моей чашке и совсем забыл наблюдать за дверью.
- Извините за беспокойство, вы — Станислав? - от неожиданности я выронил ложечку, она упала на стол, капли кофе брызнули мне на мою светлую рубашку.
- Ой, простите, - невысокая девушка с короткой, почти мальчишеской стрижкой ежиком схватила салфетку и принялась промокать коричневые пятнышки. - Ради Бога... Я не хотела...
Ее лицо было совсем рядом с моим, я видел легкий пушок на ее прозрачной щеке и крошечные, почти незаметные веснушки, похожие на уколы иголки. В ее серых глазах, больших и удивительно красивых, дрожали, уже готовые сорваться вниз, слезы. Она, пытаясь удержать их, начала часто-часто взмахивать враз промокшими ресничками.
- Ну что вы, это же ерунда, всего лишь рубашка... Ничего страшного... Вы будете кофе? - я, похоже, сам немного растерялся и уже не знал, с чего начинать разговор.
Она улыбнулась:
- Нет, тогда лучше чай. Черный. Здесь его подают в чайничках. Мне, пожалуйста, целый большой чайник! Ведь, мне кажется, у нас будет довольно длинный разговор? Не так ли?
Разговор, действительно, оказался продолжительным. Но к концу нашей длинной беседы, наши имена стали значительно короче.
- Как вас зовут дома - Лиза? Я могу вас так называть?
- Нет. Меня все Вета зовут, а бабушка — Веточка. Она говорит, что мне так идет больше.
Действительно, имя Веточка ей — темноволосой, тоненькой, грациозной — подходило безукоризненно.
- Я думаю, Веточка, это должно принадлежать вам, - я выложил на стол фотографии и ключ от банковской ячейки, где хранились вещи ее погибшего родственника.
Веточка долгим взглядом посмотрела в мои глаза, отчего голова моя слегка закружилась.
- Вы уверены?
- Абсолютно!
- Да, но это не мне решать. Моя бабушка — прямая наследница... Знаете, что? Пойдемте сейчас к ней, мы тут недалеко живем — пара кварталов. У вас есть время?
Времени у меня было достаточно, и мы пошли к бабушке.
На улице Веточка подхватила меня под руку:
- Вы непременно расскажите бабушке про могилу у вашего дома. Она так долго искала следы своего отца, которого она никогда не видела. Вы знаете, Стас, ее отец был вынужден оставить в деревне под Липецком свою беременную жену, а сам, вместе с братом Владимиром поехал дальше на юг, где и погиб. Владимиру удалось добраться до Франции, где он дожил до глубокой старости. Про него мы совершенно случайно узнали из газет — он там стал известным меценатом. Мне кажется, - я даже уверена в этом! - что вы нашли для нас могилу моего прадеда, Александра, в честь которого бабушка назвала своего сына, моего отца...
При каждом шаге ее бедро легко касалось моего и мне казалось, что мы двое, не спеша идущие по Невскому проспекту, давным-давно знакомы или даже очень близко знакомы.
Мы долго сидели втроем за круглым столом, накрытой вязанной скатертью, смотрели фотографии, пили чай с домашним печеньем, беседовали. Веточка сидела рядом со мной и то и дело легко касалась своей ладошкой моей руки. И мне казалось, что в кончиках ее пальцев прятались маленькие молнии...
Без колебаний и сожаления я передал этим двум женщинам — пожилой и юной — ключ к найденному мной сокровищу. И, как мне показалось, мое сердце тоже было бы не прочь там остаться.
Но уже на следующее утро я летел из Питера на юг — дома меня ждали клиенты, сотрудники и работа.
Эпилог
Не успел я выйти из вагона, как сразу же увидел ее, Юльку! Она стояла, спустив на кончик носа огромные солнцезащитные очки и, глядя поверх их, высматривала кого-то в толпе приезжающих. Меня, похоже, она не заметила.
Я хотел было пройти мимо, но не удержался и спросил:
- Кого ждешь, красавица? Не меня ли?
- Ой, привет! Напрасно размечтался! Мама из командировки приезжает... Кстати, а куда ты пропал? Не заходишь, не звонишь... Я вся в непонятках — обиделся, что ли?
Я опешил: здрасте, Новый год! Это я-то пропал? Я-то обиделся? Сама на меня надулась, но вслух промямлил:
- Ну, это, дела и все такое...
- А сегодня вечером ты занят?
- Да, вроде, нет...
- Ну так приходи ко мне. Приглашаю. У меня же День рождения - 26 стукнуло. Или ты забыл?
От неожиданности я раскрыл рот. Ох, уж эти женщины! Вот и пойми их!
- Ну, чего завис? Придешь?
- Приду.
- Тогда встречаемся в семь. Подарок какой не забудь! А то рассержусь! Кстати, сердцеед, твоя рыжая Муська тоже будет! Ну, пока!
- До вечера! - я махнул Юльке рукой и пошел к остановке.
Ну и ну!
...Интересно, какая она - эта моя рыжая Муська?..
2010 г.