Русалка Прасковья

Иван Цуприков
«Вот тебе на-а», - с обидой подумал я и двинул пешку к черному королю.

- Мат! – улыбнулся дед, сдвинув вправо на клетку своего ферзя. – Отак, унучек. Учись!

Три мата подряд. Блин! Я обхватил ладонями голову и уперся локтями в столешницу: «Ну, дед! Ну-у, дед!»

- А ты горишь огирки, унучек, - улыбнулся дед.

- Та-ак, - батя потянулся к фляге, - пап, вам нужен перерыв, - пожалев меня обратился отец к деду. – Парень устал уже играть с тобой, а ты все мучаешь его и мучаешь.

- Э-э-э, нет! - остановил его руку дед. - Огирки, это огирки! - и, хитро щурясь, растягивая улыбку в пробившейся седой бороде, заново пододвинул ко мне шахматную доску. – Давай, унуче, еще раз.

- Ну-у, может, - посматриваю на отца.

- Давай, давай, - сдался батя. - А я еще поболею за вас, - и опрокинул себе в рот, что было в кружке, закусил огурцом.

«Ну, деда! – взбрыкиваю про себя и расставляю фигурки на потрескавшейся шахматной доске. – Сейчас я тебе, дед, дам!»

Начинаю атаковать. Белая пешка вперед, вторая, потом – ферзь в правый угол. Ну! Ну! Иди конем, открывайся! Но деда не проведешь, атакует пешками. Вот блин!

- Мат! – улыбается дед, и машет сыну, мол, теперь наливай.
Улыбка расплывается на моем лице, и как-то легко становится на душе. Ну, что, горожанин, снова продул деду.

- Деда, - спрашиваю у него, - а огирки из магазина?

Дед машет головой, мол, свои.

- Так сухо, и теплиц у тебя с бабкой нет, и у отца. И на огороде вашем их не видел.

- С реки.

- Что?

- От, унучек, русалка. Не-е, - махнул он костлявой рукой. - Нет. Как его, Валя? – и сложив три пальца, чешет ими друг о друга, словно свивает между собой волоски шерсти. – Ну как его, Валя? – громко спрашивает он у отца. – А, тю ты, старца. Нет! – видно снова не то слово подобрал. – А-а, старька.

- Старица? – помогаю ему.

- О-о! – стукнул по столу дед. – Вот, унуче.

- Та, такое деду привиделось! - наливает в кружку чаю отец.

- А ты того, это, - снова стукнул по столу дед. – Все управда, - и берет у отца кружку с кипятком. Сам видел.

В печке громко стрельнула дровина.

- Вота! – поднял палец дед. – Вота! С тобой же на рыбалке сидели. Ну-у, - и ткнул в локоть отца, мол, продолжай.

- Та, - махнул отец рукой, - и заново налив в кружку настойки, выпил её. – Да, батя, ну? Так сказка же.

- У-у!

- Та, ну напились как-то, - что-то ища на столешнице начал рассказывать отец. – Ну, деда и пошел по маленькому, а я уху варил. Что-то смотрю, нет бати. А вечер уж поздно. Ну, крикнул его. А он, молчит, - и снова несколько раз булькнул из фляги к себе в кружку.

- Ну-ка, ну-ка, - громко отхлебнул с кружки кипятка дед.

- На трезву голову не могу, батька…

- А-а, - отмахнулся старик.

- Ну, батя! – хотел было встать из-за стола отец.

- Ну, знача без дури дрыщишь? - прищурившись, посмотрел на него дед. – Заберет-то она тебя, а?

- Да-а, - развел руки отец. – Все сказка была. Думал, Тонька, с заднего дому-то моется в реке. Да, мы-то здеся сеть бросали, от села-то, о сколько часов, ну три, да и через мшаник, зачем ей сюда, в мошкуряку лезть.

«А вы?», - чуть не спросил я.

А батя догадался, развел руками, да пригнувшись к столу, смотря мне прямо в глаза,  шепчет:

- Так сам не знаю. Вот кто сказал, что здесь язь крупный, полосач с щукой. Грибы! Взяли пять бочек, да перед дойкой утрешней поехали. А Сивого, словно, кто ведет. Дорогу знат. Вот. Прям сюда и привел.

- Вота! – подытожил дед.

- Сам не знаю. Конь-то через мшаник провел, не утопли, а по-малому три шага там у коряги сделал в сторону, так чуть не утоп-то, - отец отвел от меня глаза. – Если бы не дед.

- Тай не я-то тащил тебя, Валька! – тихо стукнул по столу дед. – Твоя рука по воздуху ко мне тянулась, а за ней и ты из трясины лез. Кто ж тебе тащил-то, а? Та не пей, а то еще и заберет, – наморщил лоб дед.

- Та, - отец с силой вырвал из руки деда флягу с настойкой. – Ну, только невод бросил, на полтинник гнезда-то, так вода тут же ходуном пошла. За веревку дернул, сил нету… - громкий шепот отца завораживает. – Хорошо телега рядом стояла, увязал конец, та Сивку пнул. Рыбы-то! Язь во, толстый, с пол пуда каждый! Окунище! Во! – развел руками. - Щука с пуд. Бочка каждая с горой, больше не во что рыбу ложить.

Второй раз бросил сеть - пусто, - отец встал со скамьи, и, перейдя на мою сторону стола, - уселся рядом. – Еще бросал, пусто, одна две рыбы. Видно спугнули ее.

- А речка здесь-то с гулькин нос, - почему-то вставил я. – Метров шесть шириной и заводь столько же.

- Во-от, - вставил слово дед.

– Мы речку сеткой перекрыли, а улов солили. Сухо, солнце палит. Бочку в яму, я ее вырыл. А земля болотная, торф, а роется как песок.

«Да не может быть» - хотел воспротивиться басне отца я, мол, перебрал уже ты, батька, хватит пить, разве торф легко копать, пласт за пластом, как цемент каждый.

Отец осушил кружку, и я за ним. Кедровка чистая, и – крепкая. На душе распогодилось, и вранье уже не вранье вроде бы… Что говорить, дед с отцом заядлые рыбаки. Ну, прибавили.

Закусываю свежим огурцом, присаливаю варенное яйцо, спасибо бабушке, снеть приготовила нам на рыбалку хорошую. Отец на сало с луком нажимает, дед беззубый - котлеткой щучьей потчуется.

Что-то треснуло в лесу. Показалось? Нет, отец встал, выглянул за дверь.

- Рано ще, - буркнул дед.

- Та-ак, - растянул слово отец. – Я чего. Может само по себе дерево-то, - и плотно закрыл за собой дверь в избу. Да еще и крючок накинул.

- Да вы чего, совсем того? – не сдержался я.

- Полная луна. Самое время, - перекрестившись, шепотом ответил отец.

- А дальше-то? – сделав несколько глотков остывшего чаю, спрашиваю я.

- Та-а, - отмахнулся отец. – Ну под вечер все кадушки полные рыбы. Домой решили утром ехать. Что на ночь-то, болото все же кругом. А дед пошел в кусты по малой. А его нет и нет. Уха стынет. Раз кликнул, другой. Тихо. Ну, думаю, лишнего взял, приснул за кустом. Смотрю, а там его нет. Луна-то еще за деревьями, не видно ничего, темень. Кричу, кричу.

- Спужался?! – перебил отца дед.

- Так, было дело, - понурив голову прошептал батя. – Родной все же.

- Во-о.

- А потом слышу шепот бабий, - с дрожью продолжил отец. - Ну и пошел по нему. И все. Смотрю, Тонька голая в реке плещется. Прям по пояс стоит, а дед рядом, обливает руками.

- Ври-то! – гаркнул дед.

- Ну, пап, так и было. Я-то рассказываю, - и в глазах отца искорки.

- Так темно было! – напомнил я отцу.

- Так луна уже светила. Ну и все. А дед, ну и все. Пришел в себя, к ним иду. А Тонька на меня поглядела и в воду ушла. А дед только под утро сказал, что не Тонька то была.

- Проська наша, - перебил отца дед. – Када юнцом в колхоз пошел, бегала за мной. А я Машку любил.

- Бабку нашу, - напомнил отец.

- Та, - стукнул по столу дед. – А Проську поймали, в фартуке у нее зерно было. А она кинула его в Пашку, милицанера нашего, да с кручи - в реку, не нашли бабу.

- Так тогда строго с этим было. Корман зерна - тюрьма, враг, расхититель.

- Было, было, - махнул дед. – У матки ее семь детей-то. Проська старшая…

- Голодали? – вставил я.

- Та-а, - отмахнулся дед.

- Вот и я о том, перебрал тогда ты отец.

- А огирки?

Оказалась, та русалка Просковья деду показала место, где ила речного много, там, мол, и огурец всегда даст урожай, чуть выше – морковь, за камышом на вершинке – картошка. А рыбы много только в полнолуние осеннее.

- Вот поэтому у нас и много всего, - поставил точку рассказу отец. – А вывозим все по ночам. А то люди…

- И долго?

- Как в институт ты поступил и – пошло, - кашлянул батя.

- Интересно, - сделав глубокий глоток чаю, сказал я. – Огирки, значит, мозг кормят. Лук – тоже, вот поэтому ты, дед, шахматист заядлый.

- Вота, вота, - поддержал меня дед.

– А в шахматы тебе выигрывать меня, дед, тоже Просковья помогает?

- Так дед всегда в них любил играть, со стариками до сих пор режутся…

- Хм, - встал я. – Правду, что ли говорите. Двадцать лет как с тех пор прошло, как я в вуз поступил, и до сих пор мне секрета вашего не рассказывали.

- Так засмеял бы, - насупился отец. – Кто поверит в Прасковью.

- Да уж.

Вечер опустился на лес. Гладь заводи стала оживать, то у ветки, торчащей из воды, плеснется, то у берега ходуном вода заходит.

- Щука балует, - шепчу я.

- Нет, язь собираться, жир гуляет, - подсказывает дед. – Зубаста - завтра.

- Не понял, деда, как это вся по очереди здесь рыба гуляет?

- Отак усе, унучек. А матрос через день будет, горбач прям во какой.

- Да, да, увидишь, - кивает отец.

- Токмо лодку ставь, - перебивает его дед. – А то Проську-то увидишь, сердце вон.

- Та-а, - и махнув мне рукой, отец стягивает в реку резиновую лодку. – Давай сына, дед-то сам понимаешь.

Сеть всю сразу очистить от рыбы и речного сора не удалось. Сколько рыбин ушло прямо из рук моих, и не только из-за того, что с огромной силой сопротивляется язь и его чешуя скользкая, а как махнет своим хвостом-лопатой, обдаст водой с головой с головы до ног - теряешься. Отец смеется, подсказывает, мол, под жабры его. А куда там, уже вся ладонь его ножами - краями жаберных дуг изрезана…

Два раза подплывали к берегу и бросали рыбу в сторону костра, который дед поддерживал.

На четвертый раз сеть, наконец, удалось очистить. Возвращаемся на берег, а деда нет. Костер пылает хорошо, свет луны прозрачным сделал ночной воздух, до ветки на осине можно рассмотреть.

- Дед, наверное, в избу ушел? – думаю я вслух.

- Нет, к ней, - шепчет отец. – Только бабке секрета не выдавай.

- Да, что ты…

Батя помог вытащить ладью, но пойманную рыбу выкинуть из нее не дал, тащит за собой.

Схоронились за кустарником, показывает в сторону старицы. Ничего не могу рассмотреть. Вдруг, что-то плеснуло в ней, как испуганная рыба. Говор чей-то вроде слышен. Нет, это сухая ветка трется о соседнюю. Или… Вроде деда слова слышу. Хохот тихий раздался. Не куропаткин, нет, женский вроде. Опять вода плеснулась.
Дрожащей рукой за рукав отца ухватился. Молчим. И сонливость какая-то в голову ударила, зевота душит, только бы не икнуть. Отец тянет за собой назад.

Как добрались до костра не помню, как рыбу в бочку собирали - тоже. Но утром, когда из избы выскочил, чтобы деда найти, первым, что отметил, вся рыба в бочках лежит, солью усыпана, и горловины кадушек ветками накрыты. Ведро висит над костром, в нем рыбина очищенная, вода вот-вот закипит.

- Ванька, что стоишь, помогай? – оклик деда вспугнул меня. – А он стоит сзади и держит в руках с десяток крупных огурцов. – На семена угодятся. Мешок тащи, за огирками подем, - и те, что держал, раскладывает на земле под лучами поднимающегося солнца.

Луна еще не ушла, белая в дымке на кромки лесного горизонта уперлась.
Глянул на деда, и невольно вздрогнул, помолодел он, как отец выглядит. И куда его вчерашняя старость делась?