Экспедиция разместилась на остяцком подворье: изба на высоком берегу таёжной реки без замков и сарай. Деревянный дом строили русские, переехавшие в районное село. Остяки поселились в нём на зиму, занимались охотой. С приближением весны пересели на лодки; рыбачат, охотятся, живут лесной жизнью. Рыбу сдают в районном центре, покупают необходимое: муку, соль, спички, бензин и охотничий припас.
Мы прожили в доме дней десять, когда впервые встретились с хозяевами. Они подъехали на двух казанках с дружелюбными лайками. На одной лодке разместилось старшее поколение — Иван и Нина, на второй — брат с сестрой шестнадцати-восемнадцати лет и собаки. Иван — мужчина лет пятидесяти, монгольской внешности, невысокого роста, коренастый молчун с меланхолической улыбкой, спокойный, основательный. Нина –невысокая, худощавая женщина сорока пяти лет, склонная к обсуждениям, с природным чувством юмора. Остяки привезли солёной и свежей рыбы, на берегу поставили лёгкий чум, ночевать в доме отказались. Спокойные, дружелюбные люди, с которыми мы быстро подружились.
Сварили уху, развели спирт, нашлась и остяцкая закуска: щука и линьки, засолённые в черемше. Черемшу, растение с острым чесночным запахом, собирают в начале лета, солят в бочках, прокладывая слоями рыбой под гнётом. Хранится такое витаминизированное чудо в погребе в течение всего лета. По мере освобождения бочек в них засаливаются грибы на зиму и рыба, которую вялят и коптят.
Разговор пошёл о рыбалке, охоте, браконьерстве и бесхозяйственности нефтяников.
— Молодёжь не хочет в лесу оставаться, жить охотой, уходит в посёлки, с трудом приспосабливается к городской жизни, продаёт за копейки наследственные охотничьи угодья и спивается. Рушатся многовековые традиции отцов и дедов, боги леса не простят предательства, вымирает остяцкий род, — поведала нам остячка.
Женщины у лесного народа спиртное не пьют, наблюдательны, умны, с добрым чувством юмора, ведут хозяйство, воспитывают детей, выделывают кожи и распоряжаются деньгами. Сговорились на следующий день поехать со старшим поколением на недельку вниз по течению реки и посмотреть состояние малых протоков.
Утром с биноклем я разместился на корме казанки, Иван и Нина устроились рядом с мотором, привязали долбёнку с прыгнувшей в неё лайкой и начали спускаться вниз по течению. С утра над рекой поднялся туман, который позже рассеялся с восходом солнца, и небольшой ветерок прогнал гнус. Обедать остановились на песках у небольшой протоки. Я налегке пошёл вдоль речки, которая сузилась до четырёх метров и дальше представляла собой двух-трёхскатный настил из застрявших брёвен с водяными проплешинами. Многолетние молевые сплавы леса.
В весенние паводки брёвна, скатываясь с лесосек, на несколько сот метров забивают малые реки, которые частично очищаются только при высоком половодье. Брёвна напитываются водой, высвобождаясь из настилов, тонут, гниют, громоздят перекаты. Вырубался лес вдоль рек, засорялись русла, захламлялись берега. Снизу поднимался Иван и на бичеве тянул обласок. Встретились, перекурили.
— Однако, рыбы надо поймать, — заметил Иван, залез в долбёнку, включил лодочный мотор на слабый задний ход и начал сплавляться.
Через полчаса приблизились к предварительно перегороженной сеткой реке. Подтянули сеть и взяли почти полное ведро хороших окуней, щук, ельцов и ершей, мелочь выпустили: пусть подрастает. Нина занялась приготовлением ухи, развела с подветренной стороны дымокур, мы с Иваном на прутиках вокруг костра разместили для поджарки рыбу. Иван поднялся, пошёл в лес, вернулся через полчаса с осиновыми заготовками для ложек.
— Что так долго?
— Однако, у дерева согласие получал. С деревьями, растениями и животными хорошо разговаривать, — пояснила Нина, — они умные и добрые, всегда помогут человеку сделать правильный выбор, если их попросить: накормят, полечат и порадуют.
Уха упрела, разливаем её в большие кружки, на листьях лопуха раскладываем вареную и жаренную у костра с дымком рыбу, разламываем пресную, запечённую в золе в металлической банке лепёшку, и можно приступать к вкуснейшему обеду. Кушаем молча, вкусовые ощущения вытесняют остатки глупых городских слов. В опустевшие кружки наливаем крепко заваренный чай с ароматными травами. И так вкусно пьётся на реке чай с капельками рыбьего жира и краткими разговорами попутчиков!
Поели, собрались, негромко застучал мотор, комары и мошка отстали, но эскадрильи слепней пустились за нами вдогонку, нападая по всем правилам воздушного боя. Пришлось нахлобучить накомарник и рассматривать мир в клеточку, пока основные силы преследователей порядком не рассеялись. У излучины реки Иван показал мне лосиху с лосёнком, которые спустились к воде попить и передохнуть от гнуса.
Закатное солнце серебрило воду и отбрасывало на реку тёмные очертания деревьев. Заглушили мотор у небольшой протоки, казанку втянули в кусты, чтобы незаметно было с реки, вещи переложили в обласок, который мы с Иваном понесли по тропинке в глубину леса. Метров через пятьсот открылось чудесное лесное озеро с тёмно-коричневой водой, высоким лесным и заросшим осокой берегом с речной стороны.
Спокойную гладь воды при нашем появлении потревожила стайка поднявшихся уток, звонко засвистели кулички, покачиваясь на длинных ногах, с середины озера донёсся протяжный крик выпи. Остановились у старого кострища.
— Почти десять дней как здеся не были, — задумчиво сказал Иван, разгружая вещи и привязывая обласок к прибрежному ивняку.
Костёр взялся быстро, накрошили в котелок белых грибов, маслят и лисичек, собранных по дороге, добавили тушёнку и рис, пусть варится и набирается лесного духа. Иван с Ниной быстро соорудили летний чум, используя сохранившийся деревянный каркас и выдубленные лосиные шкуры.
Чум установили на открытом месте, вверху оставили отверстие для дыма, по окружности внутри устроили спально-сидячие места, посередине ямка, в которой из лиственничных гнилушек развели дымокур от комаров, вечером — костёр для обогрева и приготовления еды. Удобное и комфортное жилище лесных людей: зимой в нём не холодно, летом не жарко и спокойно можно отдохнуть без накомарников. Поужинали упревшей грибной кашей, запили чаем, заваренным озёрной водичкой.
Иван с Ниной на обласке поехали ставить сети, а я с удовольствием вытянулся вздремнуть. Каждая остяцкая семья охотится и рыбачит на своих охотничьих угодьях, с которых она кормится, собирает дикоросы, следит за ними и зимой добывает пушного зверя.
Выбивают подчас русские охотники своего зверя подчистую, в остяцком хозяйстве такого не наблюдается. Разве что вломятся на их территорию нефтяники, напакостят, и опять тишина и спокойствие.
Нефтяники — бедствие Западной Сибири двадцатого века: технически оснащены, вооружены, бьют любую живность в любое время года практически безнаказанно. Пробные бурения, аварийные разливы нефти загрязняют реки, озёра, болота на огромных территориях. Экологические штрафы не превышают и тысячной доли разрушений природной среды.
Иван разбудил меня ночью:
— Айда охотиться!
Недоумевая, собрался. Спустились к озеру. Меня с ружьём посадил на носу лодки, хозяин с рыболовным сачком — у мотора, поехали. Над озером взошла луна, и в лунном свете отчётливо вырисовывались силуэты утиной стаи. Утки шума почти не боятся, у них зрение хорошее, подпустили нас метров на пятнадцать, прежде чем начать разгоняться для взлёта. Хорошо видны светлые буруны, и стрелять нужно с упреждением. Взяв пяток крякашей, вернулись на берег. Попили чайку, полюбовались добычей и уснули. Проснулся часов в восемь, вышел из чума, умылся. Хозяйская лайка Кучум лежала на берегу, высматривая хозяев. Разжёг костёр, поставил чай. Появились рыбаки с хорошим уловом крупных линей, окуней, щук, карасей. Мелкую рыбу остяки выбирают из сети в первую очередь и выпускают. Рыбу присолили в берёзовых туесках, покормив с рук Кучума.
Собака у охотников член семьи, пищу получает в равной доле с рук или из своей собственной чашки.
Чай хорошо настоялся с медовым запахом лабазника. Нина быстрыми движениями утиным крылом смела верхний слой углей в костре, разгребла лопаткой золу и достала запечённых в глине уток. О таком способе приготовления дичи я слышал, но попробовать такое блюдо мне довелось впервые. Иван постучал топориком по глинистой скорлупе, и она развалилась вместе с перьями, дохнув ароматом жареной утятины.
Позавтракав таким изысканным деликатесом, взял ружьё, бинокль, позвал Кучума и пошёл вдоль озёрной кромки. Это было одно из тех чудесных таёжных озёр, где, кажется, всегда жили русалки и лесовики и время останавливалось. Озеро в виде подковы протянулось километров на десять, в самой широкой части километра два, лежало в ложбине, с берегами, густо поросшими осоками, кустарниками, ивняком. На возвышенности произрастали кедр, сосна, осина. Хороша здесь и ягода: голубика, черника, брусника.
Маслята, сыроежки и подберёзовики встречались повсеместно, белые грибы и рыжики разместились в сосняке, а вот грузди облюбовывали влажные ложбинки. По берегам селилась норка, ондатра, заходили лоси и медведи. Самый страшный зверь летней тайги, конечно, гнус: комары, мошкара, слепни. Сосут кровь они из всей живности, в том числе и человека, не пускают человека в тайгу без надобности, кормят рыбье и птичье царство, спасая их от вымирания.
Кучум поднял глухарку с выводком. Она побежала, припадая на крыло, взлетела с шумом и криком, увлекая свою ребятню на сосну. Молодёжь шеи вытянула, смотрит на лающего Кучума, показывающего, что пора уж и стрельнуть.
— Нет, — говорю и головой качаю, — пусть подрастут пока.
Махнул рукой, и полетели они в другое место ягодой отъедаться. А вот тройку рябчиков мы с ним добыли на ужин. Лагерь встретил нас пряным запахом свежекопчёной рыбы. Иван открыл ранее выкопанную им квадратную метровую яму, нажёг в ней угли, бросил смородиновых веточек для запаха, развесил на металлических прутьях подсоленную свежую рыбу, накрыл железным листом, и через час рыба горячего копчения разложена на берестяных подносах. Вкус такой рыбы сравним только с новой порцией рыбы. После столь сытного обеда и спелой крупной голубики с чаем я благоразумно забрался в чум, снял сапоги и вытянулся на шкурах.
На ужин обжарил в котелке белые грибы с маслятами, нафаршировал ими рябчиков, уток и подвесил жариться на углях. Из линьков с окунями сварил уху. Хозяева вернулись к вечеру. Нина рассказала, что ходили смотреть, сколько соболя будет в этом году и как кедровый орех уродится. По одним понятным для них признакам спокойно составляли они картину зимнего промысла, намечая количество и виды промысловых животных. С большим интересом слушал их разговор.
— Кедровок много — хорошо; барсук след оставлял — жирный будет; лося совсем мало стало, пусть гуляет; ондатра зазря рыбу ест, надо капканы ставить. Заяц прыгает — зимой, значит, много его будет, — пояснила мне Нина. — Белка тоже хорошо поживает.
И так не спеша, потихоньку говорили они о грибах, ягоде, лесах, рыбе, зверье и всякой живности, с которой они живут. Кучум рядом пристроился, положил голову на передние лапы и внимательно слушал, одобряя, порой и не соглашаясь с рассуждениями людей. И таким великим спокойствием и добротой веяло от их слов, что казалось, вечен будет лесной мир, пока есть люди, которые думают, говорят и живут в нём.