(продолжение)
Начало:
http://www.proza.ru/2013/07/24/1612
ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ ГЛАВА
Утром Виктор проснулся знаменитым: победитель и рекордсмен. Его фотографии украшали страницы газет, его фамилия крупными буквами была напечатана на первых страницах. Один из авиаторов заявил о полёте Виктора:
– Только сумасшедший или самоубийца мог рискнуть лететь над грозой.
…Они с Шанталь ещё находились в постели, когда к ним в номер постучал портье:
– Мсье Репиёв, к вам посетитель, назвавшийся Улиановым.
– Что-то такого не знаю, – сказал Виктор, но поднялся с постели и накинул халат.
Он открыл дверь и впустил незваного гостя. Он узнал его сразу и воскликнул не то радостно, не то озадаченно:
– Владимир Ильич, какими судьбами вы оказались в Париже?
– Я, батенька уже скойо год, как пейебйался в Пагиж. А вы пйопали, ни слуху, ни духу… – проговорил Владимир Ильич, и тут, заметив лежащую в постели едва прикрытую простынёй Шанталь, извинился: – Пйостите, я, кажется, вам помешал, Виктой. У вас, я вижу, дама… Пйостите, мадам.
– Она – француженка, Владимир Ильич, и по-русски ни бельмеса не понимает, – сказал Виктор и представил девушку по-французски: – Её зовут Шанталь. А это, Шанталь, мой друг и русский революционер мсье Владимир.
– Тогда я не буду вам сейчас мешать, – сказал Владимир Ильич. – Но мы с Надеждой Константиновной будем рады вас видеть у себя. Кстати, сейчас в Париже и Розалия. Она тоже будет рада с тобой встретиться. Мы от неё узнали, что ты пропал во время боёв на Пресне, где командовал отрядом дружинников.
– Меня схватили раненым, Владимир Ильич. Но мне удалось бежать.
– Пйиходи, Виктой, к нам, поговойим, вспомним былое, обсудим будущее. Всё у нас ещё впейеди, батенька.
Через несколько дней Шанталь уехала в Пти Мурмелон. Виктор проводил её и только после этого, соскучившись за прошедшие годы по русской речи, смог пойти на улицу Мари-Роз, где в доме под № 4 жили Владимир Ильич и Надежда Константиновна.
Они оба были дома.
– А вот, Наденька, и наш гейой летун, – возгласил Владимир Ильич, впуская Виктора.
Надежда Константиновна усадила гостя и Владимира Ильича за стол, вскоре пришла Розалия Самойловна.
– Легка на помине, – с неудовольствием подумал Виктор. Не было у него и малейшего желания валяться с нею на постели после милой, лёгкой, как шампанское, Шанталь.
Владимир Ильич посвятил весь вечер вопросам авиации. Его интересовало устройство аэропланов, их возможности, ощущения, какие человек испытывает в небе, трудно ли выучиться на пилота. Не было произнесено ни слова о революции, о пролетариате и о Марксе. Хотя под конец беседы он поинтересовался у Виктора: нельзя ли при помощи аэроплана перебрасывать в Россию литературу для подпольщиков, типографские станки, а может статься, и оружие, потребное для революционных дружин.
– Если взлететь из приграничной зоны, то можно углубиться на территорию России километров на шестьдесят, самое большее – семьдесят, иначе не хватит бензина вернуться назад, а грохаться в лапы жандармов не хочется, – ответил Виктор. – Ну и груз не должен быть тяжелее ста килограммов.
– А не хотите, батенька, йискнуть? Нам до ужаса нужно пейепйавлять нашу газету товайищам, бойющимся с цайизмом в Йоссии.
– Нужно подыскать подходящее посадочное поле на границе Германии и России и назначить место, где сбросить груз, чтобы товарищи могли найти его. Но есть риск, что германские власти неодобрительно отнесутся к этой акции. Всё-таки нарушение границы.
– Да, вы пйавы, – согласился Владимир Ильич – Немцы немйеменно воспротивятся. Оставим эту возможность на кйаный пожайный случай.
Уже в конце разговора пришли двое: мужчина лет сорока с чёрной бородкой и в синих очках и женщина с весёлыми глазами.
– Мы с Александрой Михайловной решили заглянуть к вам, Владимир Ильич, – сказал мужчина.
– Здйавствуйте, товагищ Семашко, здйавствуйте Александйа Михайловна. Йад видеть вас. Познакомьтесь с гейоем сегодняшнего дня, русским авиатойом Гепьёвым Виктойом. Вы, навейное, уже читали газеты и вам встйечалось его имя.
– Рад видеть вас, – сказал Семашко, пожимая руку Виктору.
– Я тоже рада, – сказала Александра Михайловна, белолицая, русоволосая дама с кокетливыми серыми глазками и чувственными губами, не потерявшими своей свежести.
Её стройную фигурку, не нуждающуюся в утягивающих и корригирующих корсетах, облегало строгое тёмно-синее платье, единственным украшением которого была небольшая золотая брошь. Александра Михайловна тоже протянула Виктору свою ручку. Виктор принял её в свою ладонь, поднёс к губам и поцеловал кончики пальцев.
– Да, я очень рада вас видеть, – повторила она, бросив на Виктора заинтересованный взгляд, взгляд самочки, готовой покориться сильному самцу не только ради продления рода, но ради наслаждения.
Вслед за Семашко и Александрой Михайловной пришли ещё трое. Начался спор, суть которого была абсолютно неясна и неинтересна Виктору: речь шла о каких-то оппортунистах, ликвидаторах, соглашателях, меньшевиках и большевиках. Слышались знакомые и незнакомые фамилии и клички: Плеханов, Каутский, Троцкий, Фома, Горький, Цеткин, Меринг, Пахом, Романов… При этом от Владимира Ильича досталось Александре Михайловне. Он обвинил её в меньшевизме и предательстве делу пролетарской революции.
– Одумайтесь, товагищ Коллонтай, – сказал он ей. – Геволюция не пйостит вам вашего отступничества в болото меньшевизма или Майтов вам милее Ленина?
– Я за мирное, бескровное завоевание власти через Государственную Думу, через профсоюзы, Владимир Ильич, – оправдывалась Александра Михайловна. – Я не хочу, чтобы нашу революцию обагрили потоки крови.
Виктор, собираясь откланяться, заскочил перед дорожкой в туалет. Через минуту вышла в коридор и Надежда Константиновна. Едва Виктор показался из ватерклозета, где басом ревел сливной бачок, она втолкнула его назад.
– Витя, Витенька, где ты пропадал? Я так соскучилась по тебе, – лепетала она, шаря дрожащими руками по Виктору, ища доступ к его плоти.
– Что ты, Надя? Как можно? Тут же люди, Ильич…
– Плевать. Они теперь до ночи будут разводить турусы на колёсах. Облегчи меня. Я, как ты вошёл, вся горю от нетерпения. Ну, скорее, скорее, милый. Я запру дверь, сюда никто не войдёт.
Она положила руку Виктора на свою обмякшую грудь.
– Ну же… ну же… не робей…
Виктор понял, что он скорее отделается от этой бабы, выполнив то, что она требует. Он развернул Надежду Константиновну спиной, поставил раком, поднял подол мешковатого платья, открыв белые бязевые панталоны, спустил их и, вытащив своё вставшее орудие, вогнал его в истекающую влагой расселину.
Он управился минут за пять и застегнул ширинку.
– Ах ты, негодник, – прошептала Надежда Константиновна, повиснув у него на шее. – Ты был слишком скор сегодня. Когда мы увидимся, чтобы всё проделать неспешно?
– Не знаю, – ответил Виктор. – Мне нужно подготовить аэроплан к новой гонке…
– Приходи завтра утром. Володя до двух часов будет работать в библиотеке.
– Я с утра должен быть на заводе, чтобы проконтролировать замену мотора.
– Послезавтра?
– Не будем загадывать, дорогая – ответил Виктор, отмыкая дверь и выскакивая из ватерклозета. И во время.
Едва он вылетел в коридор, как из кухни показалась Александра Михайловна.
– О, наш герой, что вы тут делаете?
– Собираюсь домой, Александра Михайловна. Пора. А то засиделся.
– Вы меня проводите?
– С удовольствием.
(продолжение следует)