Чуйский тракт Глава 5

Виктор Кочетков
Окончание
Предыдущее:http://www.proza.ru/2013/08/22/1684

          Геннадий приоткрыл тяжелые веки. Сквозь заколоченные ставни пробивался утренний свет. Он лежал без одежды на широкой скамье, накрытый пахнущей пылью медвежьей шкурой. Возле печки хлопотала сгорбленная старуха. Сноровисто управляясь рогатым ухватом, вытащила дымящийся чугунок и поставила на стол. Гена огляделся: больше в доме никого не было.
         – Вставай, друг сердешный! Проспишь все на свете, – она с усмешкой смотрела синими глазами. – К столу садись.
         В голове проносились смутные воспоминания, тело ломило, спину, будто огнем жгло. Он встал, подобрал разбросанную одежду, умылся и сел завтракать. Пока хлебал наваристые щи, старуха не сводила с него внимательного взгляда, подкладывая куски вкусного ржаного хлеба. Заскорузлыми пальцами разрывала вареную курицу и выкладывала ему на блюдо. Налила из старинного самовара крепкого душистого чая. Гена с каждой минутой чувствовал прилив жизненных сил и хорошего настроения. Расправившись с завтраком, поднялся из-за стола, сердечно поблагодарил добрую старушку.
         – А теперь иди, касатик... Пора тебе. Не забывай бабушку, – улыбнулась зловеще.
         – Пойду я, – понемногу стали всплывать воспоминания.
         – Ступай, голубь! – и захлопнула за ним дверь.
         Сырое холодное утро встретило моросящим дождем. Заброшенный скит уныло смотрел на него со всей неприглядностью. Сгоревшие дома осыпались золой, стоял запах гари, по пожарищу неслись клубы пепла. Истошно и жалобно скрипели хлопающие на ветру ставни. Небо затянул сплошной серый пергамент, лес стоял мокрой стеной. Вековые сосны шумели, качаясь в вышине, слегка потрескивая и сбрасывая влагу с раскидистых хвойных лап.
         Гена продрог, едва оказавшись на улице. Пошел куда глаза глядят, полагаясь лишь на наитие, пробираясь раскисшей тропой. Пройдя немного, он увидел свой перепачканный глиной Зил. Запустил двигатель и долго сидел, с усилием вспоминая все, что произошло с ним за последнее время. Работающая печка начала отдавать тепло, и в кабине стало гораздо уютнее. Поднимаясь из далеких глубин, память обретала ясные формы: бандиты на пустынной дороге, ночь в лесу, расстрелянный джип, деньги…
         – Деньги! – Гена сунул руку в карман: пачка долларов была на месте. – У-ух! – обрадовался.
         Через пятнадцать минут скользящего движения по ухабам и грязному месиву выбрался наконец-то на Чуйский тракт. Максимально прибавил скорость и полным ходом помчался домой. Из тягучего тумана памяти появлялись мужики-Помощники, красавица Власта, Огнеяр… «Власта! Неужели это был только сон? Жаль. Какая женщина!.. Перед глазами возникли мучения грешников, котлы кипящей ртути. Он с беспокойством замотал головой пытаясь отогнать видения. Покрутил ручку радиоприемника, нашел бодрящую музыку и заметно расслабился, вздохнув с облегчением. «Но почему так сильно болит спина? – ему вспомнилась бабкина баня, жесткий дубовый веник. – Ничего себе напарился!»
         Песни прерывались бесконечной предвыборной рекламой. Опять говорили про милосердный фонд «Благодея». Оказывается, перевести деньги можно было в любом отделении банка. Гена все настойчивее думал о маленьких обездоленных инвалидах. Решил положить на счет детского дома хотя бы сто долларов. Ехал, размышляя о бедных сиротах, вспоминал и свое детство, печалился. «Что им сто долларов? Переведу тысячу, все равно эти деньги бандитские». Сразу повеселел от правильно выбранного решения и, напевая под нос, двигался дальше. Внезапно его озарила мысль: а ведь деньги-то на самом деле кровавые и счастья мне не принесут, – но все отдавать было жалко. «Оставлю себе пятьсот долларов, остальное детишкам раздам. Может быть, смогу спасти кого-нибудь!» – на душе стало легко и радостно.
         В первом попавшемся отделении банка он перевел в фонд «Благодея» двенадцать тысяч долларов. У молодой кассирши чуть глаза на лоб не вылезли. Она с уважением поглядела на Геннадия и спросила, будет ли он указывать фамилию отправителя. Но Гена наотрез отказался, гордо заявив, что пожертвования надо делать, не афишируя своего имени.
         Дама восторженно смотрела на него, удивляясь неслыханной щедрости благодетеля. Написала свой домашний телефон и предложила звонить ей в любое время. Сегодня вечером она свободна и будет ждать. Гена обещал позвонить, как только разберется с текущими делами. Окрыленный произведенным на девушку впечатлением и весьма довольный собой добрался, наконец, до дома.

         Заехал во двор, заглушил двигатель и легкомысленно насвистывая, вошел в избу. Зины не было дома, заплаканная Катерина беспокойно металась по комнатам. Заламывая в отчаянии руки и безнадежно рыдая, все-таки нашла в себе силы рассказать отцу о жестокой несправедливости.
         Блэк получил долгожданное письмо. Министр в категоричной форме запретил ему заводить отношения с сумасшедшей русской девчонкой. Оказывается, они с матерью давно уже присмотрели ему невесту, младшую дочь самого премьера. Родители девушки согласны, поэтому осталось только дождаться возвращения Блэка. А если он ослушается воли отца, то может навсегда позабыть о наследстве и не возвращаться. Министр, конечно же, понимал чувства живущего на чужбине сына, разделяя его восхищение очаровательной сибирской пантерой. Но напоминал о том, что сын члена правительства должен в первую очередь думать о своем будущем и о репутации своего отца. Несмотря ни на что все-таки возлагал на Блэка большие надежды. Писал, что если у него с Катериной возникнут проблемы, то он готов заплатить любые деньги, лишь бы не опорочить честь семьи. В посольстве лежала крупная сумма денег, которую министр перевел вместе с письмом.
         Блэк страшно расстроился. Хотел наложить на себя руки от невыносимого горя, но она не дала. Вчера весь вечер проплакали, беспрестанно клянясь друг другу в вечной любви. Он не знал, как поступить, но пойти наперекор воле отца, не смел. Блэк тяжело переживал за неясную судьбу будущего младенца и обещал помогать ей в любом случае. Так ничего и не решили, и он уехал, сказав, что не хочет больше жить без нее. На Гену, будто ведро ледяной воды вылили. Он был глубоко потрясен:
         – Так я и знал, теперь мне негритят воспитывать! – возмущению и праведному гневу не было предела.
         – Успокойся, папа, – она вытирала слезы. – Нет никакой беременности, это я нарочно придумала.
         – Но зачем? – поразился Геннадий.
         – Чтобы во дворце жить и на колеснице кататься!.. – захныкала Екатерина, бросившись ему на шею. – Ничего не получится, буду теперь здесь до старости с вами прозябать! – плач переходил в горькие рыдания.
         У Гены отлегло от сердца, и он как мог, утешал дочь, обнимая ее за плечи. Чуть успокоившись, она спросила:
         – А ведь Блэк ничего не знает. Как думаешь, если десять тысяч долларов с него взять? Хватит?
         «В кого она? – рассеянно думал Гена. – Видимо время сейчас такое, деньги теперь делают». Пришла хмурая Зинаида, мазнула по нему равнодушным взглядом и надолго уединилась с дочерью. «Слава богу, хоть негритят не будет!» – обрадовался.

         После ужина лежали с супругой на диване, смотрели бразильский сериал. У него закрывались глаза, он не замечая, проваливался в сон, всхрапывая и тут же просыпаясь.
         – Иди-ка ты спать, мешаешь только, – Зинаида горячо переживала за судьбы героев фильма.
         – Точно, пойду я спать, – Гена встал, потянулся, снял рубашку, брюки. Из заднего кармана выпал чек перевода и записка с номером телефона юной кассирши.
         – Что ты там уронил? – Зина подняла листок бумаги.
         – Марина? Кто это? – Гена похолодел. – Что за перевод?
Двенадцать тысяч долларов? А ну-ка рассказывай!
         Он хотел надеть рубашку, но жена не разрешила.
         – Что у тебя со спиной? – Зинаида встала. – Что за кровоподтеки? Да глубокие какие! Тебя что, избивали?
         – Да нет, что ты, – он растерянно засмеялся.
         – Давай рассказывай! – потребовала она.
         Геннадий долго говорил о своих приключениях. О сломавшемся бензонасосе, грабителях на дороге и расстрелянном джипе, похищенных долларах и древней старухе. Сказал, что это он так сам себя исхлестал каким-то особым веником. С гордостью рассказывал о том, как все бандитские деньги перевел больным детям.
Зина слушала, но было видно, что она не верит, ни единому слову. Сериал давно закончился, по телевидению передавали последние новости. Вдруг Гена увидел знакомую картину:
         – Смотри скорее, а ты мне не поверила! – он с интересом вглядывался в экран. Зинаида добавила громкости.
         Показывали изрешеченный пулями джип в лесу, затем мертвого водителя и пассажира. Голос диктора за кадром со странным удовольствием смаковал подробности убийства. Сказал, что очевидцы-грибники видели неопознанный грузовик, на большой скорости уходящий с места преступления. Предполагалось, что киллеры бросили автоматы в лесу и скрылись на нем. Похоже это был Зил-130 с новосибирскими номерами. Проводится экспертиза рисунка протекторов, но грузовик, скорее всего угнанный. Никто не понимал, почему злоумышленники воспользовались именно таким средством передвижения. Видимо, чтоб сбить со следа милиционеров. Одним из убитых оказался известный криминальный авторитет по кличке Сиплый. Кандидат в депутаты и организатор детского благотворительного фонда «Благодея». Фонд создавался с целью незаконного отмывания денег, сейчас все движимое имущество и расчетные активы арестованы. Ведется следствие.
         – Какой же ты идиот! Идиот! – Зинаида заметалась в приступе невиданной ярости.
         – Ничего себе! – Гена сидел, ни жив, ни мертв.
         – Зачем ты  деньги в этот дурацкий фонд отдал? Все! Дома жрать нечего, а он доллары тысячами раздает. Какие дети? Ты же слышал, чем эти бандиты занимались? – она со злостью швырнула о пол хрустальную вазу, осыпав осколками все вокруг.
         – Теперь тебя ищут, и машину твою ищут, и найдут, даже не сомневайся. И убийство на тебя повесят. Сволочь! Всю жизнь мне искалечил! – она разбушевалась как набирающий силу ураган. Геннадий сидел жестоко уязвленный и раздавленный собственной глупостью.
         – Ничего от тебя хорошего не видела! Ничего! Как был ты простофилей, так простофилей и остался!.. – Зинаида летала будто фурия, вихрем опрокидывая стулья.
Ему стало очень обидно от ее крайне резких упреков.
         – Как же так? Почти двадцать лет вместе прожили, а оказывается, ничего хорошего и не было? – он с возмущением посмотрел на нее.
         – Лучше заткнись, Гена! Никогда не любила тебя! – бурная ярость перешла в жалостный плач. – Ну, зачем ты тогда появился? Зачем?
         – Все не можешь забыть своего ненаглядного Рафаэля? – это был удар ниже пояса.
         Зинаида смолкла на миг, подняла мокрые от слез глаза и что есть силы, отвесила ему звонкую пощечину. Он от неожиданности отлетел на диван.
         – Не смей так говорить о нем! Слышишь?
         – Слышу, – щека горела от удара. – Я все, все про тебя знаю. У тебя есть любовник. Есть, не спорь!
         – Что? – она вдруг успокоилась. – Любовник? Да, Геночка, у меня есть любовник. И уже давно. Состоятельный образованный человек. Тонкий, щедрый, привлекательный. В отличие от тебя, неудачника! – последняя фраза каменной глыбой обрушилась на голову Геннадия.
         Он закрыл лицо руками, чувствуя, как сердце пронзает раскаленная стрела. Хотел что-то ответить и не смог, хотел встать, тело не слушалось его. Воздуха не хватало, душу щемило от горечи внезапной и уже безвозвратной утраты. Зинаида молча плакала, невидящим взглядом уставившись в погасший экран. Стало очевидно, что семейные отношения зашли в тупик. Никто не понимал, как можно дальше жить с таким тяжелым камнем. Сидели в темноте, в полном безмолвии не глядя друг на друга. Наконец Геннадий, приняв какое-то важное решение, начал одеваться.
         – Куда ты? – она искренне сожалела о своей несдержанности.
         Не отвечая, он быстро выбежал во двор.
         – Гена! – Зина услышала шум заводимого мотора. Вскочив, стремительно бросилась к двери. – Гена!.. – перед ней промелькнули красные габаритные огни на удаляющемся заднем борту кузова. – Гена, вернись! – запоздало крикнула вслед, остро почуяв страшное, непоправимое…

         Геннадий гнал машину на предельной скорости. Слезы заливали лицо, обида выжигала изнутри, сердце билось в безнадежной тоске. Ничего нельзя было исправить. Ничего. Простить? Но как? Как можно жить, зная, что человек, которому ты посвятил свою жизнь, отдал душу, любовь, все, все растоптал и предал тебя? И укорил несовершенством, упрекнул несостоятельностью, смертельно обидел изменой. Да еще назвал неудачником, втоптав в грязь окончательно. Зачем теперь жить? Для чего? Для кого?
         Выехав за город, грузовик заревел на полных оборотах, молнией пронзая ночь. Геннадий твердо решил умереть. Под Бийском есть длинный высокий мост, вот с него-то он и слетит. Предстоящая смерть не пугала, он не знал, как дальше жить с такой раной. Чувство одиночества охватило его. Жизнь заканчивалась сплошным мучением. Ветер врывался в открытые окна, он не ощущал холода. Попытался вспомнить что-то счастливое из своей жизни и не смог. Все радостные мгновения были связаны с Зинаидой. Без нее счастья не было.
         Разве только когда он, совсем маленький пятилетний мальчик, сильно заболел ангиной. Лежал в своей детской кроватке, лихорадочно метался в горячке, проваливаясь в беспамятство и теряя сознание. Его увезли в больницу, и мать ни на минуту не отходила от него. Врачи лишь разводили руками и намекали о возможности летального исхода. Мама заливалась слезами, не зная чем можно помочь умирающему ребенку. В день, когда наступил кризис, маленький Гена очнулся и, горестно глядя на маму, слабым голосом попросил мороженого. Она сказала, что нельзя, что врачи не разрешают. Он ничего не ответил, только отвернулся к стене. Мама увидела, как по детской щеке скатилась грустная одинокая слеза.
         – Я сейчас сынок, сейчас, ты дождись меня, не засыпай!
         Он лежал под серым больничным одеялом, свернувшись калачиком. Маленький, горячий, чуть живой. Показалось, мама никогда уже не придет к нему. Вздохнул тяжело и опустил веки. Ни сил, ни слез больше не было. Проваливаясь в черную пустоту, из далекого далека услышал зовущий родной голос. С трудом получилось открыть неподъемные веки. Плачущая мама звала его, держа в руке вафельный стаканчик. Вокруг постели столпились врачи в белых халатах, но он видел только ее. Он не знал, что в стаканчике налито подогретое мороженое. Мама ложкой зачерпнула, поднесла к его губам, но он не смог раскрыть рот. Кое-как затолкали в него ложку мороженого. Гена ничего не почувствовал, но вновь открыл рот. Мама, горько рыдая кормила его. Через какое-то время он ощутил вкус, глаза слегка загорелись. Съел все и попросил еще. Лежал, облизываясь, пока не сбегали за второй порцией. Мама сидела рядом и гладила его воспаленную голову. Принесли еще один вафельный стаканчик. Он съел и его, навсегда запомнив вкус растаявшего мороженого, с тех пор не зная ничего вкуснее. После провалился в долгий беспробудный сон и спал целые сутки. Затем начал быстро выздоравливать. Этот забытый эпизод, ласковые мамины руки, нежно теребящие его волосы, и был самым счастливым моментом в жизни.
         Дальний свет фар ярким пятном освещал несущуюся под колеса дорогу. Гена вспомнил мать, ее лицо, родной голос. Стоп! Ведь недавно кто-то так же гладил его по голове, играл остатками волос. Власта! Сердце учащенно забилось, наконец-то он вспомнил все. Жаркая баня, непередаваемая, исполненная буйной страстности ночь в заброшенной избушке, догорающие свечи, гаснущие лучины. И Власта! Ее лицо, огненный взор, бархатная грудь…
         Нет, не надо прыгать с моста, он будет жить ради нее! Для нее! Он выжал педаль газа до упора. Слезы высохли, скорбные мысли ушли. Он верил, знал, что снова встретит ее, что она обязательно будет с ним. Ревущий Зил летел на предельных оборотах. За спиной оставались поля, спящие осенние леса. Далеко в прошлом оставалась Зинаида, дочь, прежняя работа. Позади, оставалась разоренная страна, позади, оставалась жизнь! Да, наверное, неудачная, не такая веселая, трудная. Что-то было хорошее. Было…
         Геннадий, подобравшись как перед прыжком, сосредоточенно смотрел вперед. Только вперед.

         Мощный свет фар высветил стоявшую на обочине согбенную старческую фигуру, устало опирающуюся на выставленную клюку. Грузовик дернулся и остановил свой бег.
         – Вернулся, голубь сизокрылый? – старуха взобралась на сиденье, закрыла дверь. – Трогай! – обожгла такой желанной синевой глаз.
Геннадий включил скорость. – Трогай, сокол мой ненаглядный! – ласковые пальцы Власты играли его волосами…
               
         Никто и никогда больше не видел Геннадия. Пропал и грузовик. Водители-дальнобойщики рассказывали небылицы о старой ведьме, в ненастную погоду выходящей на дорогу и караулившей неопытных шоферов идущих Чуйским трактом. Те, в чью машину она садилась, исчезали навсегда.               
                Сентябрь 2011г.