По друзьям моим плачу

       ПО  ДРУЗЬЯМ МОИМ ПЛАЧУ.



РОМАН



1. Едва не задохнулась под ватным  одеялом. Но  укрылась еще и подушкой.
Слышала за черными кругами удушья. За колесами судьбы, что наехали и раздавили. Или приговорили к расстрелу, в голове безжалостно взрывались снаряды.
Слышала стоны в комнате соседки. За толстыми крепостными стенами,  но защитники покорно распахнули ворота.
Подобострастно приветили победителей.
Плюгавый мужичок расцвел щербатой улыбкой и расправил плечи. Соседка обмыла ему ноги. Он охотно откликнулся на запредельную ласку, намотал на руку распущенные волосы.
Так представила Лариса побоище у соседки.
Ненавидела и боялась мужиков заматеревших в своей жестокости.
Убийца намотал волосы на руку и потянул – всего лишь играл, постепенно возбуждаясь от вида страданий.
Рабыня уткнулась в колючие колени палача. На шее явственно выступили позвонки. Убийца нацелился перебить их.
А женщина, умоляя пощадить и помиловать, расплющенными губами поползла по ногам. Встопорщились короткие и жесткие волосики. Беспощадные эти копья вонзились в лицо и губы. Разодрали лицо, кровь обильно брызнула.
Женщина поползла, оставляя кровавый след.
Убийца обмакнул  ладони и, причмокивая от удовольствия, облизал  заляпанные краской пальцы.
Так представила Лариса, с головой укрывшись одеялом и подушкой.
Хоть бы  уничтожили этих мужиков, молитвой беспрестанно повторяла она.
Сама давно уничтожила, и теперь в одиночной камере, на узкой девичьей кровати прислушивалась к побоищу.
В смежной комнате давно угомонилась дочка.
Девочке не положено знать – уложив ее, мать плотно затворила дверь, - даже проснувшись, та не догадается. Всего восемнадцать лет, что мы понимаем на заре жизни?
Лариса тоже не понимала, в старшем классе впервые попробовала вино.
Поперхнулась от горечи воспоминаний или от стонов в соседней камере.
Победитель швырнул обнаженную рабыню на жесткий топчан. Пружины больно вонзились.
Множество пружин; Лариса закусила запястье, пытаясь избавиться от затопившей ее горечи.
Одеяло  упало на пол – не было одеяла, подступило возбужденное дыхание, напрасно пыталась она прикрыться.
Упала в беспамятстве, с беззащитной пленницы содрали одежду.
На застиранных трусиках стерлись цветочки, очнулась и увидела эту тряпочку, ее швырнули на пол.
Потянулась к ней, но даже не смогла привстать, сил хватило лишь заслониться, одну руку уронила на грудь -  соски  больно промялись, -  другой ладонью прикрыла лоно. 
- Не надо, - взмолилась девочка.
Не она, другой человек сказал за нее. Нищенка, выпрашивающая милостыню по вагонам или на паперти. И нечленораздельно хрипит, пытаясь сказать и объяснить.
Нет мужчин, есть убийцы, опьяневшие от запаха и вида крови.
Разве мы, женщины, можем выстоять и спастись?
Прицелился и ударил. В нижнюю часть живота вогнал копье, лезвие разодрало внутренности. И уже не рука, груди размозжило тяжелое и дергающееся тело, хрипящее и истекающее потом, пот смешался с кровью, слюна обрызгала лицо, смешалась с потом и кровью; задыхаясь, барахталась и погибала в этой луже.
Давно, много лет назад; сегодня, сейчас зачем-то содрала ночную рубашку под стоны и крики соседки.
Эти звуки крошили камень крепостных стен.
Плюгавенький мужичок вдруг обернулся ненасытным любовником, а престарелая соседка сбросила груз впустую прожитых лет. Морщины разгладились, посеченные перекисью волосы загустели, жир рассосался и складками не свисал по бокам, высоко и призывно вздернулись груди.
Лариса задохнулась и вспомнила, как тогда подобрала трусики и отыскала простенький свой лифчик, одна бретелька перекрутилась, не сразу удалось ее распутать.
Ей почудилось, ничего не было, и не надо оглядывать и вспоминать.
- Нет, мне приснилось, - сказала женщина.
Зачем-то сдернула ночную рубашку. Грубым холстом по ночам умерщвляла плоть, но когда сладострастно вскрикнула соседка…
- Нет, приснилось, -  повторила Лариса.
И опять не совладала с голосом. Уже не хрипела, но обвинила неведомого обидчика.
- Переодеваюсь после физкультуры, - сказала та девчонка.- А парень  в соседней раздевалке, - объяснила она. – Там старый заброшенный дымоход,  украдкой покуривает в  дыру. Вызовут родителей, если поймают.
- Нет, если я пожалуюсь, - сказала после паузы.
Любовники затихли и надо выговориться за короткие эти минуты.
- Его посадят, если я пожалуюсь, - повторила она. И уже не хрипела и не выпрашивала милостыню. И не обвиняла.
- Но люди осудят и меня, - пожаловалась на людскую несправедливость.
- Нет дыма без огня. – Шамкая и злорадствуя, изобразила проницательную старушку.
- Сама под него легла, - откликнулась ее наперсница.
- Все нынешние такие, специально задницей вертят, - добавила еще одна бабуля.
Злорадно блеснули очки, оскалились вставные челюсти, нацелились дрожащие указательные пальцы.
А вездесущие мальчишки зашлись в оглушительном свисте. Давно уже не гоняли голубей, есть более интересные занятия.
- А нам дашь? – Кривляясь и дурачась, окружили ее.
Стаей бездомных псов. Но стоило подобрать камень или палку, как псы эти отступали, но не  разбегались, а продолжали досаждать и преследовать.
И старух, и пацанов изобразила женщина, после школы мечтала поступить в театральный институт и в одиночку разыгрывала целые спектакли. Но на публике, терялась и увядала.
Может быть, дочке удастся.
Та, по настоянию матери, пришла в театральную студию. Получила небольшую роль в невразумительной пьесе. И напрасно Лариса  подсказывала, постановка, как и следовало ожидать, провалилась.
Ничего, если очень постараться…
Разыгрывая очередной спектакль, Лариса одновременно и одевалась перед дальней дорогой.
Куда и зачем идти глубокой ночью?
Одиночная камера, несколько шагов  до тюремного оконца – женщина добралась, стекло остудило щеки. Два овальных отпечатка остались на стекле. Смазанные карты неведомой страны, реки прожилками изуродовали эту землю.
Еще невидимые морщинки, но пройдет несколько лет…
- Нет, нельзя омолаживаться таким способом, - осудила  соседку.
Сказала громко и отчетливо, как и положено на сцене, эхо обвинительных слов подбитой птицей заметалось по комнате, птица обессилела и затихла.
Любовники устали и угомонились, тяжелое их дыхание было похоже на гул далекого мотора, водитель не торопился, машина остановилась на другой стороне улицы. Свет на мгновение зажегся, или все ближе сходились огоньки сигарет, потом два окурка полетели на асфальт, женщина зажмурилась и представила. Очередной насильник рванул кофточку, пуговицы шрапнелью изодрали обивку.
Играя очередную роль, Лариса рванула на груди рубаху.
Соседка отчаянно и громко всхрапнула.
Или барахтаясь в сиденьях и ремнях безопасности, водитель случайно надавил на педаль газа.
Машина взревела.
Или отскочившие пуговицы требовательно забарабанили по стенам.
За этим грохотом не разобрала шаги.
Девочка безошибочно выбрала нескрипучие половицы. 
Вроде бы неброская, но многие приглядывались к ней.
Женщина услышала, но не обернулась.
Подглядывала в замочную скважину.
Что там происходит за темными стеклами?
Приникла к стеклу, к животу прижала ладони. Пальцы сначала были ледышками, но быстро согрелись и уже обжигали.
Услышала легкое дыхание дочки, и только тогда обернулась, прижала ее к груди, чтобы отогреть, не дать замерзнуть.
Все она выдумала, но огонь вспыхнул, надо  поделиться своим теплом.
- Тебе опять привиделось? –  угадала девочка.
Женщина  вдыхала медовый запах ее волос, они были одного роста, и сглатывала непрошенные слезы.
- А у нас директор холостой и богатый, хочешь, я тебя с ним познакомлю? – предложила девочка.
Женщина попыталась улыбнуться, высвободила одну руку и растянула уголки губ. Кожа заскрипела под настырными пальцами.
Или поскрипывала девчоночья ночная рубашка.
Чудная рубашка меняла цвет и фактуру в зависимости от настроения или освещения.
И днем – кто днем носит ночнушки? – была подобна кольчуге или латам средневекового рыцаря.
Но по ночам становилась манящей и прозрачной.
- Нет, нельзя так, - сказала женщина, осторожно отталкивая ребенка. – Зачем мы себе позволяем? – пожаловалась она.
- Видный мужчина, на него заглядываются многие однокурсницы, - придумала девочка.
- Зачем нам красивое нижнее белье? -  спросила женщина.
Отступила от окна, машина уехала, за стеной храпели умаявшиеся любовники.
- У нас  девчонки еще и не так наряжаются, - сказала девчонка.
Ярче вспыхнул уличный светильник, ночнушка стала не просто прозрачной, но высветила каждую потаенную складочку.
- Не надо, - взмолилась женщина, отступив еще на пол шага.
- Прикройся, - попросила она.
- Они увидят, - вспомнила женщина.
- Кто? – опешила девочка.
Женщина оглянулась, никого не было в комнате.
- Нет, просто показалось, - опомнилась  она.
Фонарь погас, была грубая ткань, похожая на кольчугу или на средневековые латы.
Просто почудилось, соседка давно выгнала проходимца. А в машине совещались приезжие коммивояжеры. Заблудились в огромном городе и не знали, как избавиться от залежалого товара.
- Иди спать, никого мне не надо, разве нам плохо вдвоем, ненавидеть их, - смешала  женщина в одну кучу.
И когда призвала ненавидеть, резко взмахнула рукой. Распахнулась рубашка, накинутая на голое тело.
На не захватанное грязными руками тело, на не заляпанное грязью тело; но только девочка знала его, что она понимает в красе и стати женщин?
- Какая ты, мама, красивая, - выдохнула дочка.
Женщина опомнилась и запахнула рубашку.
- И еще боятся их, не доверять им, - скучно и буднично сказала она.
Чтобы у дочки не осталось иллюзий. Чтобы никто не насытился ее доверчивостью.
Девочка попятилась, и если до этого бесшумно подобралась к матери, то теперь половицы застонали под тяжелыми  шагами. Скрипуче затворилась дверь за спиной. Жалобно взвизгнула кровать.
Пошатываясь, женщина добрела до постели. Но прежде чем укрыться обжигающе холодным одеялом, обратилась к Богу. Или к иной Высшей Силе, или к Информационному Полю, куда попадают нелепые наши помыслы.
- Пусть никому она не достанется, - прокляла ненавистных мужиков.
И прислушалась, Высшая Сила не откликнулась на ее призыв.
На улице не зажегся фонарь, ветер не сбросил флюгер с крыши соседнего дома, не высветилось ни одно окно.
Или зажегся, сбросил, высветилось, но на другой улице, в другом городе. И другую девчонку не изувечит изверг и убийца.
Поэтому снизила высокий градус своей молитвы.
- Пусть достанется совестливому и робкому.
И опять не ответило Божество.
- А если нет таких, забыть и не знать! – прокляла дочку.
Или мужиков, что посягнут на ее честь.
И можно уснуть, хотя бы забыться с этим проклятием.
Женщина лежала на спине, одной рукой размозжив груди, ладонью прикрыв лоно.
И все падала в бездну, но не могла достичь дна, чтобы разбиться и воскреснуть.
До самого утра продолжалось бесконечное падение.

2. Учительница литературы попросила Настю задержаться после занятий.
- Я прочитала твое сочинение, - сказала она.
Не знала, как объяснить девочке, но легко далась первая фраза.
Я прочитала, я посадила дерево, построила дом, родила ребенка – вся мудрость жизни заключалась в простеньких словах.
Посадит, построит, но не родит, решила учительница.
Замуж вышла вскоре после школы и укатила с мужем в его северный приморский город.
Бухта не замерзала и в самые холода, вода парила, туман этот ледяной коркой оседал на лице и одежде.
Когда-нибудь она напишет, как туман губит людей, решила женщина.
Перед замужеством попыталась поступить в литературный институт, престарелых писателей не заинтересовали ее стихи.
Она пригляделась к корифеям.
Из одного сыпался песок, за ним следовал дворник с совком и лопатой, зимой, наверное, песок не убирали, прохожие не падали и не разбивались на льду; другой пристарок вроде бы оживал при виде смазливой бабенки, пальцами раздвигал веки. Но затопляло такой мутью, что осчастливленные девицы захлебывались в этой трясине.
Поступить удалось в педагогический институт, там тоже научат.
Потом же перевелась на заочное отделение, муж проживал в другом городе.
В браке промучилась несколько лет, но так и не смогла растопить лед его души, туман ледяной коркой оседал не только на лице и одежде.
Вернулась к родителям, но уже отвыкла от их опеки.
Редакторы не только не читали ее рассказы, но частенько не могли обнаружить их в ворохе журнального хлама.
Все реже обращалась в журналы, постепенно тускнели ее мечты о мировом признании.
В педагогическом училище пыталась приобщить девчонок к чтению, те открещивались от былых кумиров. Давно перестреляли буревестников, а сатана и мимоходом не заглядывал в старую Москву, а сталь закаляли только в учебниках по металловедению.
И сочинения будущих педагогов были похожи на писк птенцов или на вороний грай, наставница зажимала уши, но не могла избавиться от наваждения.
Глубокой ночью спят старики, на кухне кофейная гуща коростой облепила раковину.
Очередной беспомощный лепет, от усталости расплываются буквы. Как странно выписаны некоторые из них, заметила Елизавета Петровна, Лиза – видимо, ее родители почитывали русскую классику.
- Бедная Лиза, - усмехнулась женщина. – Бедные мои ученицы, - обобщила она.
Некоторые буквы будто выпрыгнули из ровной строки, попытались взлететь, но не было простора для полета.
- Прочитала современных авторов, и что? – спросила Лиза. – Чем они лучше меня? Чем заслужили?
- Побольше соли и перчика в постели, - охарактеризовала удачливых соперников. – Или, чтобы кровь рекой, кровавые моря и океаны!
И зеленью – презирала красный цвет – пригвоздила к строке прыгающие буквы.
И только потом вчиталась.
Несколько страниц, можно быстро одолеть их.
Она одолела, а потом обеими руками обхватила голову, большими пальцами привычно зажав уши, хотя воронье давно угомонилось; раскачала голову или наоборот: попыталась унять качку.
В этой буре добралась до шкафчика над раковиной. Там за специями спрятала сигареты.
Курить бросила, сбежав от мужа, перед бегством от никотина пожелтели пальцы.
Муж - спортсмен и чемпион – осуждающе качал головой.
- Понимаю, пять лет жизни, десять лет отдам, - соглашалась она с его прогнозами.
И надо не марать бумагу, и не ронять на нее пепел, а начинать день интенсивной зарядкой. Так, чтобы разогрть все члены, потом контрастным душем подготовить себя к очередным свершениям.
- А ежели у тебя есть физиологическая потребность…, - намекал о любовных упражнениях.
Если у нее и была, то в самые неподходящие моменты, не мог же он по ее прихоти отвлекаться от поставленных задач.
Пробежать на секунду быстрее, дальше бросить или прыгнуть, установить репкорд.
Плановое хозяйство, а она своей безалаберностью  разрушает эти задумки.
- Пять, десять лет! – согласилась она с его приговором. – Всю жизнь отдам, лишь бы вырваться отсюда! – огорошила мужчину.
Соседи подивились  их разладу. Такая замечательная пара. Он – богатырского роста, косая сажень в плечах, простое и открытое русское лицо, курносый нос, пшеничные кудри, васильковая синева глаз.
А женщина создана для продолжения рода. Среднего роста, с широкими бедрами и замечательно развитой грудью.
Мужики косились и восторженно причмокивали.
Будто подзывали кобылу, но не умели приманить ее.
Русский богатырь и женщина в образе земли-кормилицы, и казалось, молодожены неделями не должны вылезать из постели.
Недели обернулись мгновениями.
Короткий разбег, секундное напряжение мускулов – взял привычную высоту; ничего, кроме докуки не испытывала женщина.
Никотиновая желтизна заползла на предплечья, смятые и разорванные листы бумаги валялись около стола.
Желтизна погубит, бумажная лавина засыплет, напрасно спасатели исколют наст штырями.
Убежала, чтобы выжить.
И уже не так много изводила бумаги и отказалась от курева.
Как и от мужского участия. Напрасно многие обещали осчастливить, помнила утробное его урчание после насыщения.
Потом долго не могла отмыться. Иногда обильное его семя прорывало тонкую резину, эмульсия въедалась в кожу, оазъежада ее, обнажались мускулы и сухожилия.
Отреклась от былого, напрасно претенденты хвалились своей статью и достатком.
Давно не курила, но, вчитавшись в ученическое сочинение, отыскала сигареты.
Дым смешался с горечью кофе, от убойной смеси закружилась голова.
Видела в этом хороводе.
Обыкновенная семья, ребенок уснул, муж у телевизора, жена читает.
Но откуда известно, что ребенок уснул с улыбкой и что мужчина и женщина счастливы?
Вроде бы случайный взгляд, когда, устав от идиотских комментариев, оглядывается он на жену, вроде бы случайное ее прикосновение, когда идет ставить чайник.
Мягкий приглушенный свет, никаких ухищрений, чтобы завлечь и понравиться.
Обычные, уже тронутые первыми признаками увядания лица, и тела далеко не атлетов.
Все привычно, но откуда теплота и умиротворенность в этой обыденности?
Только утром удалось задремать, а на занятиях Елизавета Петровна поставила студенткам заслуженные удовлетворительные оценки.
После лекции попросила Настю задержаться.
В кабинете литературы стены увешаны портретами писателей, Пушкин раскурил трубку, Толстой облачился в капитанскую фуражку, Чехов погрозил пальцем.
- Понимаешь, - попыталась объяснить Елизавета Петровна, - вроде бы святой лик может написать каждый художник.
Девочка внимательно слушала.
Подругами устроились за одним столом, солнце било в глаза, Елизавета прикрылась ладонью, прячась от взгляда ученицы. Та смотрела серьезно и настороженно.
- Понимаешь? – повторила женщина.
Ухватилась за ключевое это слово, заплясали потревоженные пылинки.
- Может написать только глубоко верующий. Понимаешь?
Осторожно будто хрупкую вазу поставила на стол это слово.
Убрала руки, чтобы снова заслониться от слепящего света или от солидных и убедительных слов. Или от внимательного взгляда.
- Чтобы написать взрослую жизнь, надо пройти эту жизнь со всеми ее взлетами и падениями, понимаешь? - спросила женщина.
В вазу, что поставила перед ними, надо налить воду,  бросить таблетку, чтобы дольше простояли цветы.
Настя не прикрылась ладонью, но зажмурилась.
- Часто мы, дуры, обращаем внимание на внешние факторы: широкие плечи, грудь колесом, рост под два метра, - поделилась Елизавета Петровна своими воспоминаниями.
Налила воду, но еще не наполнила вазу.
Девочка подглядывала сквозь ресницы. И слова оборачивались радужными кругами.
- И все им позволяем, понимаешь? Ты позволила? – неожиданно спросила женщина.
Не наставница, а подруга.
- Да, - сказала Настя.
Обманула, но зримо представила.
Видела, как мама содрала ночную рубашку. На грубой холстине вспыхивали искорки.
Видела, как ладонями огладила живот, тело изогнулось дугой. Застонала в сладкой истоме.
Настя запрокинула голову, к животу прижала ладони.
Ночью, когда мать застонала, и девочка проснулась и прокралась в соседнюю комнату, прозрачная ночная рубашка тугой перчаткой обтянула тело, и была видна каждая потаенная складочка, теперь же свитерок обернулся кольчугой или колючими листьями кактуса – укололась и отдернула руку.
Елизавета Петровна закусила губу.
До краев наполнила вазу, огляделась, отыскивая цветок. Разрисованные лица мертвецов скалились со стен.
Пройдет несколько лет, подумала она, и наши дети забудут былых кумиров. И гроза будет всего лишь природным явлением, а обрывы станут аккуратными откосами.
Отчаялась – не имеет смысла рассказывать, но лучи непонятным образом сложились в солнечный цветок, осторожно поставила его в вазу.
Лепестки еще не тронул тлен разложения.
Иллюзорный, несуществующий цветок, чем скорее он завянет, тем полнее избавимся мы от наваждения.
Мучительно захотелось закурить.
- Но еще не курю, и вино не пробовала, - невпопад сказала девчонка.
Как жила невпопад, как позабавила сладкой сказочкой.
Мужчины лишь удовлетворяют свою похоть, и не стыдно убежать от них. Теряя при этом одежду, мечты и чаяния. Бежать дремучим лесом, уворачиваясь от ветвей, бежать полем, где мины насторожены на двуногую дичь, но не подорваться, непроходимым болотом, но не сгинуть в трясине, бежать алчущими взглядами и не споткнуться в безумном беге.
А они улыбаются, не сомневаясь в своем превосходстве.
Объяснить девочке.
Мужчины думают только о себе.
- Нет, - услышала Настя внутренний ее монолог. – Люди живут для людей.
- Никому не говори! – предупредила Елизавета Петровна. – Услышат и отомстят.
- Но зачем? – удивилась девочка.
И в чистом звонком ее голосе женщина услышала дребезжание расколотого колокола, и глаза запали, надо долго вглядываться в такие колодцы, чтобы различить блеск..
- За добро всегда платят злом, - устало сказала женщина.
Все она придумала, цветок давно засох, ваза раскололась, девчонка поникла.
Утешая, женщина уронила руку на ее колено.
Мускулы напряглись под невесомой ее ладонью.
- И мама, и вы… - Не оттолкнула эту ладонь девочка.
- Что? – хрипло спросила женщина.
- Нельзя строить жизнь на ошибках и падениях, - сказала девочка.
- Все не так, понимаешь? – рассердилась и попыталась объяснить наставница.
Уже не гладила, вцепилась в колено. В плавную его округлость, острые ребра не искалечили ладонь.
Случайная ласка, или так полнее и доходчивее можно объяснить; девочка запрокинула голову, под свитерком двумя мягкими полушариями выступила грудка, материя туго обтянула плоский живот, юбка сбилась и заползла на бедра.
Пальцы всего лишь промяли колено.
- Чтобы понять, надо пройти через все круги ада, - научила женщина.
- Никого еще у меня не было, - призналась девчонка.
- Увидеть изнанку вещей и людей, понимаешь? – сказала женщина.
- Мама боится.
- Годы познания, а когда познаешь…
- Никогда мне не познать, - наконец услышала ее девочка.
- Все у тебя будет, - утешила женщина.
Опомнилась и отдернула руку, а потом недоуменно изучила ладонь. Кожу не сожгло разрядом, колючки не вонзились, и непонятно, что она нашла в этой девчонке.
Одна из тех, что никчемно растратит свою жизнь. На дешевые развлечения, на таких же безбашенных мальчишек, на выпивку и, может быть, на наркотики.
Из тех семей, где дома не держат книги. И жизнь свою строят по телевизионным образцам. Кумиры их – придурки из дома с видеокамерами. . Герои этой передачи даже совокупляются на виду.
Женщина огляделась. Писатели укоризненно смотрели со стен.
- Не имеешь права, понимаешь? – отчитала  ученицу строгая наставница.
Уже не сидела, маятником моталась в проходе. Обернув носовым платком искалеченную руку. Заложив за спину испоганенную эту руку.
- Порви и забудь! – приказала наставница.
Иногда в кабинет заглядывала любопытные студентки. Но наткнувшись на напряженное лицо женщины, на красные пятна на этом лице, поспешно закрывали дверь.
Груди женщины были туго затянуты, но все равно колыхались на каждом  шаге.
Девочка не заслонялась.
- Уйти в жизнь, окунуться с головой, понимаешь?! – приказала женщина.
- Как Горький Бабеля, - вспомнила девочка.
Будто на невидимую стену наткнулась женщина. Забыв об искалеченной руке, уперлась в нее ладонями.
Стена не поддалась.
Тогда развернулась, удивленно посмотрела на ученицу.
Та не опустила голову, тоже вгляделась в лицо наставницы.
- Кто тебе сказал? – спросила Елизавета Петровна.
- Я читала, - просто и без вызова ответила Настя.
- Как Горький Бабеля, - повторила наставница. – Отправил на несколько лет познавать жизнь.
- И смерть, - подумав, добавила она.
- Нет, нет, не надо о смерти, хватит крови и революций, - поспешно отказалась от пророчества.
- Ты пойдешь в жизнь? – спросила женщина.
- Да, - обещала девочка.
- И только тогда…
- Да, - повторила Настя.
Елизавета Петровна достала листки. Некоторые буквы выступали из ровных рядов, зеленый карандаш напрасно пытался вбить их в строки.
Женщина зажмурилась и резко рванула.
Бумага иногда погибает с треском искореженного металла. Так случается, когда на полном ходу автомобиль влетает в бетонный отбойник, и секунды остаются до взрыва. Или когда чудовищное давление плющит подводную лодку. Или самолет врезается в землю.
Всего лишь разодрала бумагу.
А потом сложила половинки и снова рванула.
На этот раз листки не поддались, на указательном пальце обломился ноготь.
Одно к одному, все пропало, мелькнула нелепая мысль.
Еще не все, сложенные вместе листки не поддались, тогда стала разрывать их по одному, мертвыми снежинками обрывки падали на пол.
Дежурных отпустили, девочка не убрала мусор; понурившись и косолапя, добрела до дверей. Но опомнилась на пороге: вздернула голову и, как в танцевальной позиции, развела носки.
Женщина подобрала несколько обрывков.
Чтобы дома сложить их и вспомнить – не нуждалась в этом, за ночь выучила наизусть.
И вместе с ангелом готова была лететь над вечерним городом и заглядывать в окна. Безошибочно отыскивать счастливых людей. И с каждой такой находкой все более укрепляться в надежде и вере.
Мир бессмертен, пока мы надеемся.

3. Ночью подобно давней своей предшественнице полетела над городом. И не понадобилась щетка – хватило воображения. Еще не тронутые лист бумаги, все таится в этой белизне.
Уже соседки, как в том бессмертном романе, не ругаются на коммунальной кухне, все попрятались по отдельным своим скорлупкам, но бродяг и романтиков властно призывает дорога.
Вот некто подобрался к мусорному баку. Увидела боковым зрением, потом обернулась, чтобы лучше запомнить.
По рукавам стекала грязная, вонючая жижа, из  месива выуживал обглоданные кости. На губах вскипала пена и едкими каплями падала на замызганный рваный ватник.
Успела добежать до трансформаторной будки, привалилась к стене, пачкая пальто в известке. Согнулась в рвотных позывах, боль и омерзение опустошили.
Отыскала эти путевые заметки.
На этот раз не складывала листы, научилась по-отдельности уничтожать их. Обломала еще один ноготь.
Если б так можно было избавиться от воспоминаний.
От боли, смешанной с наслаждением.
Но когда он отваливается после судорожных подергиваний, остается только боль, и не уснуть бесконечной ночью.
А он мгновенно засыпает после свершения, спортсмены нуждаются в длительном отдыхе, чтобы покорить новые вершины.
Болит душа,  невидимая субстанция, без которой не прожить, чемпионы спокойно обходятся и без этой малости.
Надо сосчитать овец или верблюдов, что приходят на водопой, слонов и жирафов. Ты сбиваешься со счета, а он откатывается на край кровати от твоего воспаленного воображения.
Утром, понурившись, отправляешься в школу. Преподавателей не хватает, берут и студентов-заочников, и никаких медовых месяцев, личная жизнь не должна сказываться на учебном процессе.
А на лестнице прижимаешься к перилам, когда из соседней квартиры выпархивают девчушки. Одна совсем еще ребенок, другая постарше, эта покровительно роняет тяжелую ладонь на плечо подруги. Та послушно приникает к ней. Но шальным взглядом успевает стрельнуть по посторонившейся соседке. Ладонь проминает плечо, девчушка  распухшими губами послушно трогает  щеку повелительницы, отчего та мгновенно краснеет. Постепенно затихает перестук их каблуков.
Еще один рассказ летит в мусорное ведро, обломано еще несколько ногтей.
Ночь апрельскими заморозками врывается в открытую форточку. Окно еще заклеено, почти невозможно протиснуться в узкий проем. А ты протиснулась и ободралась, поэтому печален и болезнен дальнейший полет.
Всего лишь до кухонного шкафчика, заставленного пустыми банками – всем горожанам хватит на анализы, - за ними початая бутылка.
Глотнула из горлышка, поперхнулась и закашлялась. И ладонью зажала рот, не разбудить бы родителей
Мать наверняка не спит, но не вмешивается, все само утрясется.
Конечно, утрясется, но что останется после встряски?
Попыталась увидеть и написать красиво и празднично, но сбилась на боль и обыденность.
Чемпион вздернул руки, набежав на финишную ленточку.
А через несколько лет поселился на помойке, совсем не просто научиться жить заново.
Увидела пьяниц, ночью вышедших на промысел. Руки трясутся, зубы, если таковые сохранились, выстукивают дробь, надо немедленно поправиться.
Взломать старенькую машину, на таких иногда не установлена сигнализация. Поживиться хотя бы приемником. Или проникнуть на склад, сторож наверняка спит без задних ног.
Вместе с ними взломала и проникла, потом поправилась – опять глотнула, на этот раз не поперхнулась.
По-всякому можно поживиться, на Невском солидный мужчина неторопливо раскрыл кейс, настроил электронное устройство. Несколько манипуляций, и дорогая машина распахнула дверцу.
Мимо прошел блюститель, едва заметно кивнул.
Угонщик удобно расположился на сиденье, еще несколько манипуляций – мягко заурчал мотор.
Ты вопросительно посмотрела на полицейского, тот нахмурился, рука потянулась к кобуре.
А в отделении заранее распахнули двери камеры, костоломы засучили рукава.
И не их вина, если преступник околеет от сердечной недостаточности или от другой неизлечимой болезни.
И этот рассказ попал в корзину, снова обломились ногти.
И крылья уже беспомощно волочатся по асфальту, и давно истерлись маховые перья.
Не сумела написать и пробиться, как удалось другим, что слепо следовали инструкциям.
Жизнь наша тяжела и неустроенна. И до обидного коротка. И чтобы как-то утешить отчаявшихся читателей, надо изобразить медовые реки с кисельными берегами. Придумать мир, где стоит протянуть жаждущую руку… И снизойдет счастье.
И девчонки – она не забыла соседок в том городе – не сольются в пустых и лживых объятиях.
И наставникам, может быть, удастся чем-то заинтересовать своих подопечных.
Научить их упиваться приторной сладостью иллюзий.
Ночью Лиза изодрала черновики, обломала ногти и опорожнила бутылку.
Но еще до этого выучила коротенький чужой рассказ.
И надо сохранить, показать другим старателям.
Но опасно подставлять девчонку, те набросятся на нее и растерзают.
И тогда та, подобно многим, впустую растратит себя.
Лиза настроила ноутбук, с обломанными ногтями  еще легче печатать. Заменила всего несколько слов.
Сайт, на котором самодеятельные авторы выставляли свои произведения.
Лиза тоже участвовала.
Чтобы помочь девочке, под своим именем опубликовала ее рассказ.
Потом, когда та подрастет и созреет…
Ладонью прикрыла глаза и вспомнила.
Свитерок мягко обтянул грудку, а живот ровный и плоский. Юбка сбилась, бесконечно струятся ноги.
Закусила губу и откинула голову. На шее выступила и пульсировала жилка.
Другой рукой зажала ее.
Девочка парила над городом, а нам  уже не взлететь.
Что ж, даже птицы иногда спускаются на землю, когда-нибудь приземлится и она.

4. Кто-то приедет, кажется сказал мальчишка.
Директор банка с трудом приподнял голову. По утрам одолевала его лихоманка.
- И если не то намеряют…, - предупредил мучитель.
Нацелился отбойным молотком.  Каждый удар вонзался в мозг.
Забыл запереть дверь, теперь расплачивался за свою забывчивость.
- Энергетики могут закрыть банк, - вгрызалось беспощадное железо.
- Мое дело…следить…денежными потоками, - попытался отбиться директор.
Уже надвинулось множество мучителей, окружили их перекошенные лица. Черные провалы рта изрыгали проклятия. И если немедленно не отринуть этот кошмар…
Попятился вместе с креслом. С убийственным скрипом провернулись колеса.
- Там… Секретный телефон…Звонок…Из главка, - в несколько приемов выдохнул мужчина.
Оттолкнул кресло, скрипом опять резануло по напряженным нервам, лица навалились и подмяли, каким-то чудом оторвался от преследователей, спиной толкнулся в дверь подсобки.
Посетитель услышал, как лекарство одной большой каплей провалилось в желудок.
Стараясь ступать твердо и не горбиться, хотя живительное тепло еще не разошлось по жилам, страдалец вернулся в кабинет.
На этот раз колеса почти не скрипели, а лица сошлись в одно большое, по-прежнему изрыгающее проклятия.
- Разве я не забочусь о процветании банка? – спросил банкир. И уже не хрипел в предсмертной агонии.
- Зарабатываю… на изменении курса.
И выделил ключевое слово, укорив бездельников. Мышиной возней считал их деятельность.
Карманный банк, обслуживающий империю азартных игр.
Городок, возведенный на острове в заливе.
Некогда бетонные бастионы щетинились пушками, защищая город от нашествия.
И во время войны враг так и не овладел этой крепостью.
А потом развалины стали убежищем для бомжей и отверженных.
Власть иногда устраивала облавы – у нас все обязаны трудиться. Бездельников отлавливали и высылали из города. Обычно возвращались они на обжитые места.
Да и отловить удавалось не всех, бродяги прятались в катакомбах, полузасыпанными туннелями уходили на соседние острова. Погибали, если обваливалась порода.
Борясь с рассадником заразы, Власть решила уничтожить развалины. Но исполнители проговорились, журналисты ухватились за возможность отличиться.
Еще бы, непримиримые борцы за сохранение святой старины.
Повелел тот взбалмошный царь заложить новую столицу – и возник самый чудный и гибельный город в мире, чудо это защитили фортами.
И мы обязаны восстановить крепость. И на дне залива отыскать старинные пушки.
Более того, некоторые договорились до нелепицы: может быть, легендарный Рюрик со своей дружиной побывал в этих краях, тогда тем более следует подсуетиться.
Предлагали разные варианты, Власть побеседовала с самыми шустрыми крикунами.
И те прозрели, дружно стали отыскивать богатого инвестора.
И таковой нашелся, Власть позволила устроить на острове игровой городок. Развалины кое-как подлатали, дамба соединила остров с побережьем.
Сначала мешки с деньгами привозили в государственный банк, там охотно пересчитывали добычу, но некоторую часть оставляли себе, и все увеличивались эти поборы.
Маленький император – так прозвали хозяина – более не мог мириться с потерями.
Так возник свой карманный банк, работников переманили хорошей зарплатой.
Директор – некогда блестящий финансист – давно и надежно присосался к бутылке, пока еще удавалось скрывать свое пристрастие.
- Зарабатываю на перемене курса, - сказал директор.
За все платил хозяин, но некоторую часть денег можно было ненадолго изъять из обращения. Директор позаимствовал, удачно сыграл на бирже. И даже поделился с работниками. Вскоре опять попробовал. Снова выиграл. Не везение, а холодный расчет аналитика.
После посещения подсобки обратились в прах гвозди, которыми его прибили к кресту, а сама перекладина обернулась мягким изголовьем кресла, можно удобно откинуться и вытянуть ноги. И смириться с неустроенной жизнью, все мы как-то привыкаем и приспосабливаемся.
И подготовиться к очередной афере, на этот раз решил сыграть по-крупному.
Почти никогда не ошибался, работая в государственном банке.
Снимая напряжение, после работы заходил в забегаловку, стопка постепенно обернулась стаканом.
По утрам опохмелялся, чтобы не болела голова и не дрожали руки.
И в банке уже не знали, как избавиться от заслуженного работника.
С почетом проводили его в частный сектор. В грамоте были скрупулезно перечислены заслуги.
В новом банке провел несколько успешных операций, а теперь готовился к грандиозной афере.
          А мальчишка помешал.
- Не знаешь, как встретить знатных гостей! – возмутился директор.- Пусть стол ломится от яств! – начертал программу застолья. – Осетры в три обхвата, зажаренные на вертеле быки! -  Вспомнил царские пиры. – И чтобы обязательно цыгане с песнями и плясками!
Так зримо представил, что более не мог сдерживаться.
После приема лекарства постепенно уходили боль и ломота, и члены обретали некоторую подвижность. Но поле предстоящей схватки оставалось в тумане, и противник мог подобраться незамеченным. Туман скрадывал звуки, мог подобраться со спины, нанести предательский удар в спину; надо еще подлечиться, чтобы восстановились слух и зрение.
- Забыл там телефон, - сказал мальчишке. Вальяжно и неторопливо распахнул заветную дверь. Но более не мог сдерживаться, жадно присосался к источнику.
Услышал, как за фальшстеной – рабочие обшили искрошившийся кирпич гипроком – осторожно крадутся мыши. Или крысы, не различить по шороху.
Потом увидел, как в ловушку попали два крысенка. Картонку обмазали специальным клеем и оставили на лестничной площадке.
А утром уборщица не смогла убить малышей. Хотелось погладить, приласкать их.
Не поленилась дойти до помойки и выбросить картонку в мусорный бак. Крысята ослабли и уже не пищали.
Представил себя крысенком, его выбросили на свалку, бродячие псы и воронье набросились на добычу.
Прикрылся руками, но клювы и зубы кромсали плоть.
Убегая от них, вывалился из подсобки.
Вернуться к столу пиршества, отринуть пророческие видения.
Мальчишка отшатнулся от пророка.
-  Или привести медведя! – придумал мужчина.
Зверя привели, тот припал к ведру с брагой. И уже не смог танцевать и дурачиться, неподъемной тушей повалился к ногам пирующих.
- Где невеста? -  вспомнил картину какого-то передвижника.
Дюжие чернавки подтолкнули к столу упирающуюся девицу.
Боярин с трудом выбрался из-за стола, пошатываясь, направился к рабыне. Глазка его маслянисто поблескивали.
Конвоиры вопросительно смотрели на господина.
Тот кивнул.
В четыре руки принялись сдирать одежду. Пленница взмолилась. Только глумливые улыбки вызывали пустые ее просьбы. Если не удавалось найти крючочки, безжалостно раздирали ткань.
- Привести для них девок! – придумал директор.
А когда Григорий недоуменно вздернул брови, подсказал ему.
- Разве на перекрестке не раздают?
На перекрестке подрабатывали студенты: раздавали приглянувшимся водителям похабные журнальчики.
С сомнением оглядели обрюзгшего шофера и сонного пассажира.
Водитель требовательно протянул руку.
На красочных снимках самые стыдливые девицы прикрылись прозрачным фиговым листочком. Но и они доходчиво объясняли, какие могут указать услуги.
Пассажира не заинтересовали непристойные картинки.
Но неожиданно вспомнил, пытаясь расшевелить мальчишку.
- Я должен решать за вас, сами не можете придумать?
По утрам  настроение его стремительно менялось. Сначала хотелось умереть, избавиться от мучений. Потом вспомнилась бесшабашная юность. И другие виделись такими же безрассудными.
И напрасно пытаешься отговорить их.
Живительный напиток растекся по жилкам, оросил каждую клеточку.
И уже не губительная пустыня, сквозь песок пробилась трава. И раскаленный воздух не обжигал легкие.
Посетитель невольно попятился.
Дракон сбросил чешую, так срывают маску.
Дряблые обвисшие щеки обрели упругость, заалела до этого неприметные губы, нос хищным клювом навис над ними, раздвинулись веки,  белки глаз не напоминали революционные знамена.
  Выздоровел и теперь наставлял подчиненного.
- Пошутили и хватит, - отмел предыдущую невнятицу.
- Сколько их будет? – деловито осведомился руководитель.
- Ты третий, - подвел итог. – Тысячи рублей хватит, -  внимательно оглядев посетителя, определил границу его возможностей.
Долгими тренировками научился  понимать, сколько человек может выпить.
Но не разбогател, заключая пари в забегаловке. Еще не додумался до этого.
- Две бутылки коньяка, нехитрая закуска, - начертал план предстоящей кампании.
- Возьмешь у бухгалтера, - попрощался начальник.

5. В новом банке сотрудники еще присматривались друг к другу.
Женщина расположилась в большой неустроенной комнате.
И когда Григорий плечом толкнулся в дверь, и та скрипуче отворилась, а потом костяшками пальцев постучал по гулкой фанеровке, хозяйка недовольно вскинула голову.
Телефон на столе, листы бумаги.
- А где милые безделушки? – пошутил мужчина.
Услышал, как затухает эхо. Круги на воде от брошенного камня, и все незначительнее волны.
Холодный, отталкивающий взгляд.
Уродцы под одной крышей. Один невменяем по утрам, другая отгородилась бумажными стенами.
И любые попытки сблизиться, воспринимает, как покушение на свою невинность.
Есть такое истершееся понятие, слишком много мнит она о себе.
- Мнит о себе, - проговорился мужчина
- Кто? – спросила женщина.
- Я женат, у меня дочка, - сказал Григорий.
- Я замужем, у меня дочка, - повторила Лариса.
Словно забыла другие слова, и теперь всегда придется повторять за ним.
Не дождетесь, как смешно смутился и взъерошился этот мальчишка.
- Сначала надо стучаться, - добила его.
- Я постучался…Мы на работе, - оправдался и отбился он.
- Нет, что еще можно ожидать от вас, - обвинила мужчин.
Изготовилась к драке: ноздри раздулись, морщинки смяли лоб, глаза потемнели, кулачки уперлись в подлокотники.
Извечный смертельный бой между мужчинами и женщинами, как можно дороже продать свою жизнь
- Брек! – вдруг сказал противник. – Расходимся по своим углам!
И засмеялся, посмел унизить ее смехом.
И зубы кривоватые, и нос мясистый, и почти неприметные темные пятна на щеках когда-нибудь изуродуют кожу, и рыжеватые густые волосы обязательно выпадут, а растопыренные уши обернутся локаторами, и потускнеет и выцветет голубизна глаз.
Или нет, в безветрие небо убаюкивает и ласкает голубизной, замечательные глаза, но буря грянет, неотвратимо навалятся грозовые тучи.
- Нет, что вам угодно? – тщательно подбирая слова, спросила Лариса.
Много было слов, из этого множества не к месту выбрала торжественные.
- Угодно получить деньги, - так же высокопарно ответил мужчина.
Отсмеялся, и все ей показалось, и не имеет значения, каким это лицо будет завтра.
Двое в одной лодке, и чтобы выплыть, надо грести в унисон, а они в разнобой налегали на весла.
- Все у вас кончается выпивкой, - попыталась она уберечь хозяйское добро.
- Ради дела, - сказал мужчина.
- Нет, выпивка для вас и есть дело.
- А хотя бы, - устал он от бесполезной перепалки.
- Сколько? – спросила женщина.
А когда он назвал, вдвое уменьшила сумму.
- Купите водку вместо коньяка! – придумала она.
Будто сама зарабатывала непосильным трудом. Будто хозяин содрогнется  от комариного укуса. .
Чуть ли не со всей России устремились игроки на заветный остров И оставляли такие деньги, что некоторые государства могли бы запросто поправить свой бюджет от подобных вливаний.
Но, увы, не поправляли.
И бронированные машины непрерывно подвозили выручку к хранилищу.
И когда Григорий менял там лампочку, и неохота было идти за лестницей, то сложил мешки и забрался на шаткое это сооружение.
Купюры хрустели под ногами, пахло  как на помойке, пора купить противогаз, как настаивает гражданская оборона.
Заменил лампочку, разглядел одинокую купюру в углу.
Потеряли деньги, надо отдать хозяину.
Потянулся, но заметил тоненький проводок.
Вовремя отдернул руку, начальник охраны поставил крестик в своем кондуите. По службе обязан проверять подозрительных работников.
То есть тех, что недавно в банковском бизнесе и еще не привыкли к изобилию чужих денег.
Из этого изобилия просителю выделили  самую малость.
И когда женщина неохотно вручила, Григорий обвинил ее во всех смертных грехах.
- Могла бы завести цветы, и повесить занавески, и смазать дверные петли, и по- человечески разговаривать с людьми! – окончательно разругался с недотрогой.
- Очень надо, - то ли согласилась, то ли отказала она.

6. На испытания приехали молодые ребята, еще не забывшие институтскую премудрость и поэтому преисполненные своей значимостью.
И если на экзаменах преподаватели устало и брезгливо выслушивали их, то теперь сами могли осадить любого начальника.
- Закусим? – сходу предложил Григорий.
- Очень надо, - отказались мальчишки, невольно повторив слова женщины.
Странная она, будто ее не ждут дома, осталась и укрылась за бумажной стеной.
Ее и не ждали, дочка с ночевкой уехала на экскурсию.
Соседка разругалась со своим кавалером, тот убежал; забыв о возрасте, козликом запрыгал по крутым ступенькам. Дверь придала дополнительное ускорение.
Утром Лариса столкнулась с соседкой в коридоре, разом постаревшая женщина с трудом добралась до туалета, а потом до комнаты.
Заснуть и не проснуться, сон утешает и врачует; старость не поддается лечению.
Кончиками пальцев Лариса осторожно провела по щеке. Кожу еще не обезобразили складки, но грядущие годы подобрались и готовы подмять и уничтожить.
И когда мальчишка издевательски засмеялся, звонко и заразительно, запрокинув голову, захлебываясь и задыхаясь, заражая своим безумием, она не поддалась, но снова ощупала кожу.
- Очень надо, - вслед за ней повторили испытатели.
Настроили приборы, стрелки не подползли к красной запретной черте.
Новое оборудование, изготовитель гарантирует.
И не имеет смысла перепроверять гарантии.
И когда Григорий снова предложил закусить, испытатели неуверенно переглянулись.
- Налить в пузатую рюмку…, - Григорий вспомнил лектора в дегустационном зале.
Добавил свои деньги, все же купил коньяк.
- Согреть эту рюмку горячими ладонями. Насладиться запахом. Потом отпить, но всего лишь прополоскать рот, чтобы каждый рецептор распознал лакомство…
И после этого невозможно отказаться.
Потом измерим или нарисуем в отчете, бумага все стерпит.
Устроились в маленькой комнатке уборщиц, Григорий выбросил в коридор их тряпки и швабры.
В клетушке удобнее, пусть женщина в гордом одиночестве сидит в огромном зале.
А мужчины становятся друзьями на донышке пустой бутылки.
Новоиспеченных друзей Григорий проводил до машины.
Один, длинный и тощий, по журавлиному задирал ноги, словно боялся увязнуть в трясине, другого, тоже высокого, но плотного, заносило на поворотах.
Их водитель безнадежно махнул рукой.
Не удалось уйти вслед за ними, перехватил начальник охраны.
- Такая гадская работа! – пожаловался он.- Подозревать своих!
Раньше Николай Иванович служил в милиции, там иногда отлавливали преступников.
А здесь приходилось провоцировать сослуживцев.
Уронить купюру и подглядывать в щелочку. А их засады толком не разглядеть людей. И можно запросто ошибиться.
Или ненароком выдать номер вымышленного счета. И если некто воспользуется этой информацией…
Или поделиться ложной банковской тайной.
И если конкуренты узнают…
Обрел внимательного слушателя, все более нереальными становились его прожекты.
- Мне достаточно, - напрасно пытался отказаться Григорий. Но послушно подставлял рюмку.
Обязаны беречь банковскую тайну, нет и не будет более важного дела.
Не только жене, но не проговориться даже любовнице.
Только в пустыне поведать. Но предварительно оглядевшись и убедившись, что рядом никого нет. Но все равно выкопать ямку и засунуть туда голову. Или лучше самому забраться с головой.
Наша жизнь кончается ямой, поэтому надо все взять при жизни.
Почему одним все дано, а мы проживаем, нет, существуем в бедности?
- Я не знаю, - сказал Григорий.
  Собутыльник потерялся, улица раскачивалась, ухватился за столб, чтобы устоять в качке.
На всякий случай прохожие огибали этот столб.
Кажется, вечерело.
Недалеко ушел от банка. Словно был привязан к нему. Одной рукой держась за столб, принялся обрывать канаты.
Чтобы остаться самим собой, а не штурмовать стены бумажной крепости.
Различил светлое пятно, будто ее лицо приникло к стеклу.
Не вернусь, напрасно она высматривает и приманивает.
Показал ей язык, а когда нацелился ребром ладони ударить по сгибу локтя – для этого пришлось отцепиться от столба, - девятый вал едва не опрокинул на палубу.
К столбу подъехала патрульная машина.
- Наш клиент, - сказал водитель.
- Я сам по себе, - сказал нарушитель.
Широко расставил ноги, палуба все равно качалась.
Гостеприимно распахнулась задняя дверца.
- Просто были гениальные, то есть генеральные испытания, - сказал нарушитель.
- Пожалуйста, - согласился он.
Сам справится и залезет, не нуждается в помощи.
И не помогли, дружеским ударом сапога не впихнули в камеру.
Сел на жесткую скамью, едкий запах выдавил слезы.
Видимо, до него перевозили скотину, а навоз не убрали, поджал ноги, чтобы не замарать брюки и ботинки.
В камеру забрался сержант, в полутьме тускло поблескивали пуговицы и нашивки на погонах. Этот не задохнулся – давно притерпелся к запаху, и не поджал ноги, не боялся измазаться.
Запахи прогорклого масла и пота перебили вонь отхожего места.
Руки нацелились.
Сильные пальцы убийцы или спортсмена легко и бережно пробежали по одежде.
Но когда они скользнули в карман, и преступник попытался привстать и стряхнуть их, то нацелились и ударили.
Кулак вонзился в нервный узел солнечного сплетения, так бьет копыто
- Не трепыхайся, - ласково предупредил сержант.
Все делал толково и обстоятельно, никогда не повышал голос и не мучил нарушителей, но если те трепыхались…
Простой прием: уронить кулак на грудь.
Преступник обмяк, с ним не будет особых хлопот, решил служивый.
Поживился мелочью, на всякий случай прихватил и ключи.
Внутренний карман куртки оттопырился притягательной толщиной бумажника, нацелился на него.
Послюнявил пальцы, чтобы ловчее пересчитать наличность. Сморщился от горького вкуса. Среди прочего нашел в бесхозных карманах носовой платок. Развернул его и вгляделся. Платок был чистый, неизгаженный. Обтер пальцы и выбросил грязную тряпку.
Деньги перекочевали в его карман. Тот еще больше раздулся.
- Детишкам на молочишко, - пошутил служивый.
Снимок некой девицы – и зачем они таскают с собой такие неопровержимые улики – уронил на пол. И случайно наступил на него. Только так бороться с бабами, никакого снисхождения. Но сразу же опомнился – не положено захламлять машину посторонними предметами, подобрал останки и аккуратно вложил в опустевший бумажник.
Еще требовалось разобраться с банковской картой, приоткрыл дверцу, чтобы лучше рассмотреть, некоторые, особо забывчивые, выцарапывают цифры  прямо на пластике.
На этот раз попался памятливый и осторожный.
Из высокоумных, как моя бывшая, безошибочно определил сержант.
- Стрелять надо таких баб, - проговорился он.
Но еще не отчаялся разобраться.
Склонившись над спящим, гаркнул прямо в ухо: - Имя, фамилия, банковские коды!
Обычно этот прием действовал безотказно, если подозреваемый не обделывался от страха, то добровольно признавался во всех немыслимых преступлениях.
У нас запрещено применять пытки, и бить надо так, чтобы не оставалось отпечатков пальцев. Лучше всего локтем, там нет капиллярных узоров.
Преступник очнулся, увидел преследователя.
Посмотрел с отчаянием и надеждой, постепенно отчаяние затопило половодьем. И уже не спастись, не выжить.
Пытаясь выжить, сержант  ударил локтем, потом  другим, так бить  неудобно, не удавалось размахнуться. В хрипящее тело, локоть иногда проваливался в мягкое и податливое.
- Напрасно вы кончали институты! – рассвирепел сержант.
Наконец выдохся и угомонился. Вспомнил о карточке и вернул ее подозреваемому. Предварительно перегнул, пластик сломался с грохотом выстрела. Сержант пригнулся, но сразу же опомнился, такие не носят оружие.
Безошибочно мог вычислить вооруженного, с ними предпочитал не связываться.
- Иди, свободен, - пожалел пьянчужку.
Что с него взять, уже более расторопные обчистили карманы.
Посадили на коня, и хлестнули кнутом, вообразил пострадавший.
Только так можно уберечься от реальности. Выстоять и не обезумить.
Просто конь помчался, неумелый всадник соскользнул с седла. Но нога запуталась в стремени, тело волочится по земле. Та бьет больно и жестоко.
Вывалился из камеры и, чтобы не упасть, ухватился за полуоткрытую дверцу.
- Руки оторву, - предупредил преследователь.
Не осерчал, даже не повысил голос.
Лишь ненадолго потерял самообладание, но, проведя бой с воображаемым противником, опомнился и успокоился.
Коренной русак: широкие плечи, соломенные волосы, открытый взгляд светлых глаз, разве что лоб подкачал, двумя пальцами можно прикрыть его. Но не различить под фуражкой.
Таких любят девчонки, и готовы ехать за ними на север, где зимний туман ледяным панцирем ложится на лица. Или приветствуют их службу в полиции, лишь бы приносили деньги, они и приносят, земля наша еще не оскудела на пьяниц.
- Иди, умник, - напутствовал служивый очередного пьянчугу.
- Деньги на дорогу? Совсем охренел! – возмутился он, сбившись на разговорный язык. – Пешком  доберешься, не велик барин!
Пьянчуга отцепился от дверцы, мотор взревел, машина умчалась в клубах ядовитого черного дыма.
Сначала сбросили с седла и долго волокли по земле. Ссадины и царапины слились в один огромный кровоподтек. Разве что на лице не осталось следов.
Наблюдатели сочувственно склонили голову.
Но этим и ограничилась их помощь.
Бросили в пустыне и не добрести до оазиса.
Придется вернуться в казарму. Завербовали обманом, но кровью подписал смертельный договор. Верой и правдой служить хозяину, и если интересы и выгоды его не совпадают с интересами и выгодами государства, то презреть Верховную Власть, за хозяина отдать честь и жизнь.
Он отдал, испытательная лаборатория подпишет нужные бумаги.
Не замкнет старенький кабель,  пожар не уничтожит хозяйское добро. А если и уничтожит подложные бумаги,  никто не пострадает. А если и пострадают, государство позаботится об их семьях.
Вернуться и перерубить кабель, в дворницкой обязательно отыщется топор. Как повелели бессмертные наши писатели, надо подробно следовать их указаниям.
В рваной, изгаженной одежде, припадая то на одну, то на другую ногу, хромая на обе ноги, по-утиному переваливаясь при ходьбе, чудище это медленно, но неотвратимо подбиралась к казарме, то есть к банку.

7. Разобралась в счетах и приказах, сложила бумаги аккуратными стопками, и пора возвращаться; и если не спится, подкрадываться к окну и всматриваться до боли в глазах.
Ночью на другой стороне улицы остановилась машина, на мгновение вспыхнул свет, различила слившиеся фигуры.
И стоны в комнате соседки, напрасно зажимала уши.
И поманил холостой директор училища.
Не было ничего, все она придумала, и ничего не будет.
Прошла гулким коридором. Мучительно хотелось обернуться, лицом к лицу встретить преследователя. Не обернулась. И не  ударили в затылок.
Старое здание кое-как подлатали, но ступеньки около перил были истерты, шла посередине, чтобы не поскользнуться.
Прожить ради дочки, если разобьешься, ей не справиться.
  Прошла мимо комнаты охраны, двери уже заперли, и не надо  приглядываться к посетителям, охранник уставился в экран.
Будто та ночная машина не уехала, за рулем сидела красотка в огромных черных очках. Более ничем не отяготила себя. И когда полицейский остановил нарушителя, то челюсть его отвисла.
Или отвисла челюсть зрителя; проклиная тяжелую свою долю, поплелся  отворять двери.
- Рабочего дня им не хватает, - обвинил кого-то
К стене банка привалился пьянчуга.
Мельком взглянула на него, по широкой дуге обошла препятствие.
- Перерубить кабель, - сказал он.
Шагнула и остановилась, но еще не обернулась.
- Старый, изношенный кабель, все сгорит к чертовой матери, - сказал он.
Попыталась обернуться, но шея закостенела, ощупала ее, кости не промялись под пальцами.
- Топор в дворницкой, - зациклился на грядущем преступлении.
Тело и ноги еще не закостенели, тяжело и скрипуче обернулась, мускулы не полопались.
- Что ты…, - хотела спросить и разобраться, но воздуха не  хватило, задохнулась на длинных этих словах.
- Нет, что ты здесь делаешь? – отдышалась и спросила женщина.
- Привязали к лошади и вскачь пустили по каменистому полю, - вспомнил он.
- Иди домой,- сказала женщина.
- Добренькие дяди в полицейских погонах, - проговорился пострадавший.
- Нет, тебя ждут жена и ребенок, - напомнила Лариса.
Жена, споткнулась на сложном слове, но справилась, не упала.
- Как же, позаботились о ближнем… Но никому не говори. – Приложил он к губам указательный палец. До этого пластался по стене, но когда оторвал руку, стена оттолкнула его; чтобы не упасть, свободной рукой ухватился за плечо женщины.
Обожгло сквозь одежду, не отстранилась от огня.
Сама себя приговорила к пытке и смерти, не могла бросить человека.
Как бросили его другие, отступили и скалились с безопасного расстояния, а самые ретивые подобрали уже палки и камни.
Опять играла в какой-то пьесе, часто иллюзорная жизнь реальнее действительности.
Играли в разных пьесах, и не всегда удавалось разобраться в путанных  репликах.
Собрался порушить старый кабель, чтобы спасти человечество, такую задачу поставил перед актерами неумелый автор.
Она заново переписала эту сцену.
С огненным факелом прорваться к обреченному на вечные потемки человечеству.
Но разбился и выронил факел.
И другие обязаны повторить бесполезную попытку.
- Нет, иди домой, - повторила женщина.
- Меня выгнали, теперь я одинокий, - придумал мужчина.
Так холостыми прикидываются все они, когда знакомятся.
Ей показалось, костер давно погас, головешки подернулись серым налетом; пальцы его уже не обжигали, стряхнула назойливую руку.
Мужчина опять распластался по стене.
- Выгнали и жестоко избили, - попытался  разжалобить женщину.
- Нет, меньше пить надо, - не ведала она жалости.
Ощупала шею. Уже не камень, и можно осуждающе покачать головой
- Прощай, - попрощалась с пьянчугой.
- Если ты уйдешь…, - сказал он.
- Что? – спросила она, хотя не хотела спрашивать. Опять обманут и надругаются.
- Если ты уйдешь, я погибну…, - расчувствовался  мужчина. Даже всхлипнул, пожалев себя.
- Я обязательно погибну. Как тех крысят вышвырнут на помойку. А потом переработают на костную муку или на удобрения, - придумал он. - И лишь цветочки, что вырастут из моего праха, напомнят о моем существовании.
- Я провожу домой, - сказала Лариса.
- И ключи отобрали, ничего нет.
Достал бумажник, на снимке железная подковка сапога изуродовала лицо.
- Ребенок, - попыталась образумить его женщина.
- Только это связывает нас, - признался мужчина. 
- Поехали, я отвезу тебя к дочке.
- Такая замечательная девочка, - ненадолго очнулся он.
Но безумие опять затопило. Дом, дочка – где-то там, далеко, в другом мире. И ведет туда бесконечная дорога. Если споткнешься и упадешь, никто не протянет руку. Но наоборот, затопчут.
Пытаясь подняться, ухватился за ствол чахлого дерева на обочине. Пальцы соскользнули.
- Нет, люди помогут выбраться, я помогу, -  неожиданно для себя предложила женщина.
- Мы – разные, - сказал он.
- Все люди разные, - согласилась Лариса.
- Заставила уволиться из лаборатории, - пожаловался мужчина.
В банке щедрее платят, неохотно согласился с женой.
Осмотреться и заползти на вершину, приказала она, а для этого получить экономическое образование. Вторым образованием можно обзавестись за год.
И не вздумай задерживаться на работе, предупредила жена, мне одной не справиться.
Квартиру превратила в магазин. Придумала в бывших республиках по дешевке скупать одежду. Оказывается, платья на далеких окраинах шили по лучшим лекалам. В интернете разместила рекламу. Покупатели сначала тоненьким ручейком устремились на ее призыв.
Сработало сарафанное радио, ручеек постепенно набирал силу. И вот уже промыл русло и даже перекатывал мелкие камни.
Женщины охотно разбирали платья. Некоторые, особо въедливые, пытались все перемерить.
Когда мужчина возвращался, скомканные тряпки громоздились до потолка.
Дочка недавно научилась ходить, пряталась в этом тряпье, и когда он находил ее, радостно смеялась.
Потом вместе с ней раскладывал платья по пакетам.
Девочка щебетала на своем птичьем языке, хотелось в клочья изодрать тряпки, убежать вместе с ней.
Куда убежишь и где спрячешься?
В мирное время попал под обстрел, все ближе взрывались снаряды.
И сначала калечили других: когда в банке случайно сработала сигнализация, группа захвата немедленно блокировала двери.
С воем сирен подкатил броневик, автоматчики нацелились.
Посетитель вывалился на улицу и послушно упал в грязь.
Или облава на жителей подземелья, некоторые еще прятались в катакомбах игрового городка. Пустили туда газ – придумала потравить крыс и мышей, - у трупов почернела и обуглилась кожа.
Или, испытывая новое оружие, вмазали торпедой по своей же подводной лодке, этим морякам  повезло: погибли сразу, а не  задохнулись в отсеке.
Все ближе взрывались снаряды, сначала посекло осколками, потом накрыло прямым попаданием.
Наверное, выжил, но начисто отшибло память, не желал знать и помнить, на всякий случай выбросил мобильный телефон.
Грабители не позарились на дешевый аппарат, сержант даже поленился раздавить его.
Остались имена и телефоны, если долго вглядываться в незнакомые позывные, то можно вообразить и придумать. Чью-то жизнь посчитать своей, повязать себя чужими делами и заботами.
Незаметно выбросил телефон в урну.
Женщина не заметила, увела его; и когда аппарат требовательно и призывно закричал, то это крик услышал бродяжка.
Не всегда побирался по помойкам, некогда сидел за огромным письменным столом и не сразу мог разобрать, какую поднять трубку.
Вспомнил, уверенно надавил на зеленую кнопку.
- Ты где, почему не идешь домой? – напала на него незнакомка.
А он ответил, как научили еще в ранние годы: - Важное задание, решается судьба!
А когда она возмутилась, приказал и потребовал беспрекословного выполнения.
- Выполнить и доложить! – осадил ее.
Потом опомнился и выключил аппарат.
- За бутылку! – предлагал прохожим.
Но скоро снизил цену. Бутылка обернулась стаканом и глотком.
Уже забыл о былом великолепии.
Как обо всем забыл другой мужчина.
Лариса поймала частника, тот неохотно согласился отвезти их.
Куда отвезти? он забыл адрес.
- Нет и нет, - переняв от женщины отрицательную манеру, отказывался мужчина.
Все дома похожи, светятся многие окна. И другие жены не ждут своих мужей, и другие мужья пытаются убежать и затаиться.
- Нет, никого у меня нет, только ты, единственная и желанная, - бредово повторял он.
Устроились на заднем сиденье, женщина отодвинулась, вжалась в дверцу.
- Но если ты боишься, могу поклясться, - поклялся он.
- Просто очутился в незнакомом городе, а теперь остался без денег и без документов, - ухватился за очередную нелепицу.
- И если ты меня прогонишь, заблужусь и погибну в пургу.
Сказал так убедительно, что женщина продрогла на ледяном ветре. На апрельском пронзительном морозе.
Водитель содрогнулся и на полную мощность включил печку.
Все равно холодно, снег по крышу занес дома.
- А когда я рассмеялся…, - вдруг вспомнил мужчина.
- Я помню, - сказала она.
Такая синева выплеснулась из  глаз, что впору захлебнуться в этом половодье. Она едва выплыла.
- Но могу поклясться, - повторил он.
- Что? – спросила женщина.
- Положишь меня на полу в дальнем углу комнаты. Мало того, опутаешь прочнейшими веревками. Нет – лучше цепью. И прикуешь к ней каторжное ядро.
Вся наша жизнь – каторга, - обобщил он.
Торопливо рассказывал, проглатывая слова. Дома обычно помалкивал. Молчал и с ребятами из испытательной лаборатории. Не решился возразить и начальнику охраны.
А теперь словно прорвало плотину. И вода стремительно хлынула в проем.
- Берешь на себя какие-то обязательства, заставляют их брать, но не готов выполнить. А тебе вместо кислорода подсовывают суррогат. Отравленная смесь, отравленная жизнь, -  пожаловался он.
Для убедительности придвинулся к собеседнице, или она уже не вжималась в дверцу.
Но когда огонь его был готов перекинуться и спалить, опомнилась и оттолкнула насильника.
Хотела оттолкнуть, руки обломились и опали.
Тогда защитилась словами, так тоже можно ударить и победить.
- Этот дом,  или этот? – наугад указывала на дома.
И те нехитрыми приемами пытались привлечь беглецов. Один обвешал входную дверь красными фонарями. Другой украсил витрину полуголыми девицами. Те призывно протягивали хваткие руки.
- Нет, сюда вы готовы убежать от жены! – бичевала изменников.
- И вам все равно с кем! – не ведала пощады.
- Нет, - отказался он.
Уже не обжигало его дыхание, или люди устали и выдохлись, так огонь сначала жадно набрасывается на сухие поленья, но умирает, если не подкладывать топливо.
- Просто устала, - сказала женщина.- От пустоты и одиночества, - неожиданно добавила она.
Куда-то приехали, или водитель устал крутить баранку, или кончился бензин и деньги, или воронки изуродовали асфальт, или иссякли жизненные силы.
Выбралась из машины и побрела, сгорбившись и по-старушечьи шаркая, будто над ней надругались, и невозможно отринуть бесчестие. Не оглянулась, не пригласила.
А он поплелся следом, может быть, накормит и отогреет.

8. Елизавета Петровна поместила рассказ в интернете.
Учредитель сервера хвалился сотнями тысяч авторов и миллионами публикаций.
И в этой мешанине почти невозможно отыскать что-нибудь дельное. Если таковое и существовало, то под толстым слоем шелухи. И требовалось долго разбираться в ругани  обиженных авторов, чтобы докопаться до сути.
Еще один наивный рассказик.
Уж сколько их упало в эту бездну,  разве что откликнулся ехидный критик. И порадовался удачно найденному образу. А когда ему указали на первоисточник, смешал очередного злопыхателя с грязью.
Но иногда на этот сайт заглядывали и признанные авторы.
Один из них прославился описанием нашей атаки в мифическом сражении. За бойцами, чтобы они не повернули обратно, выстроился заградительный отряд. И готов был растерзать любого беглеца.
По ошибке расстреляли бойца, отправленного с донесением.  А потом кинохронику показали по всей стране. Расстрельную команду отметили правительственными наградами. И никого не заинтересовало, что донесение не попало в штаб, и бессмысленно полегла рота.
Рассказ приметили в Штатах, перевели и опубликовали в журнале.
Естественно, что еще можно ожидать от этих  недоумков – так еще не самыми худшими словами обозвали русских вояк, - им не победить без нашей подмоги.
И вторую мировую выиграл наш экспедиционный корпус, тем более все нынешние и грядущие войны.
Писатель получил знатную американскую премию.
И естественно не остановился на достигнутом.
На этот раз досталось космонавтам. Оказалось, что первый  полет совершил манекен, а на земле обгоревшее чучело поспешно заменили человеком, и тот  не сбился со своей роли.
Рассказал, как великолепна Земля с высоты птичьего, то есть космического полета.
И наивные иностранцы, конечно, безоговорочно поверили ему.
И этот рассказ был отмечен особой премией.
Признанный писатель готовился подорвать свою родину очередной информационной бомбой, когда случайно набрел на простенький рассказ.
И обрушился на него всей силой своего таланта.
В то время когда погибает страна…, написал он. Стоит заглянуть в бескрайние сибирские просторы.… Уже не пахнет здесь русским духом.   (На заборе не сушатся портянки, хотел поведать он, но отказался от низких помыслов.) Азия затопила исконные наши земли.
И надо не тешить народ сладкими сказочками, но бороться с очередным татаро-монгольским нашествием.
На косматых диких лошадках, с гиканьем и свистом, потянуло его на благословенную старину.
То есть на бронетранспортерах и боевых машинах, разработанных нашими  конструкторами.
И одежду покупаем мы у них, дешевые тряпки, расползающиеся после первой стирки.
И женщины наши охотнее отдаются азиатам. Те не пьют, и все деньги доносят до дома, и  любят детей.
Пройдет несколько лет, пророчествовал он, и никто не вспомнит о  России.
И пока еще остались сила и воля, противостоять захватчикам, ценой своей гибели спасти родину, призвал к самопожертвованию.
Так увлекся, что рванул на груди китайскую рубаху, зубчики молнии   шрапнелью исцарапали экран монитора.
Тем более, эта простреленная врагом листовка подвигнет нас на смертельную схватку.
Интересно, как отнесутся к его призывам зарубежные покровители, подумал он, но тут же отмахнулся от них, прочно встал на ноги и не нуждался в подпорках.
Пусть помогают тем, кто барахтается в грязи, с их помощью не выбраться из трясины. И наоборот, утопят без сожаления.
Мы сами по себе, праведные и посконные, и не нуждаемся в неверных подсказках.
Так известный писатель осадил очередного пустого мечтателя, и еще больше прославился, как непримиримый боец за процветание нации.
И почитатели признанного таланта, естественно, обратились к первоисточнику.
Некая женщина поведала о своей боли.
Меня вышвырнули с работы, написала она. Спустили с лестницы, а охрана улюлюкала и свистела во все пальцы. Кошелек, наверное, сперли во время бегства, не садили в общественный транспорт, поплелась, глотая пыль и слезы. Истощенной и обессиленной (обесчещенной, сначала написала она, потом зачеркнула громкое слово, но забыла удалить) добрела до дома. Износив последние башмаки и изодрав последнее платье.
(О, как правы зарубежные критики, рассуждая о загадочной русской душе. Все у нас на разрыв аорты. Если увольняют с работы, то во всем мире нет и не может быть более жуткого события. А по дороге странствий шествуем мы босиком и в невообразимом рубище. И любовь наша соседствует со смертью, а смерть – желанная подруга. И коса ее давно  притупилась от непосильной работы.)
А дома, как всегда,  встретил ее пустой холодильник. А в письме жилконтора обещала отключить электричество и перекрыть воду за неуплату. А если и это не поможет, то подослать к ней бойких ребят. Те непременно разберутся.  Как уже разобрались с некоторыми, зарапортовалась контора. Можно поинтересоваться в ближайшем отделении полиции. Там вывешены портреты пропащих, то есть пропавших жильцов. Мужей, что больше не желают наслаждаться тихой семейной жизнью. Спившихся и заблудших жен. Обыкновенных людей, и ежели она не хочет своим снимком украсить скорбную эту галерею…
Письмо подвело итог никчемной ее жизни. Если позвонить…, некому звонить, да и на телефоне не осталось денег.
Прощальную записку продвинутые наши граждане оставляют в памяти компьютера.
Настроила компьютер, случайно наткнулась на разгромный критический очерк маститого писателя. От очерка перескочила к рассказику.
Потом уронила на стол руки, а на них голову.
И выплакалась, рыдала со стонами и проклятиями. Разбивая кулачки о крышку стола, разбивая лоб о жестокую древесину.
И со слезами уходило мелочное и второстепенное, а настоящая боль была отрадней и живительней придуманной.
Об этом написала она на своей страничке, на краю пропасти протянули  руку, и она готова целовать ее, приникнуть к груди спасителя.
Страничку снабдила снимком, Лиза вгляделась, почему-то вспомнила ученицу.
Оказывается, в некоторых домах еще сохранились книги, их не пустили на растопку и не посчитали макулатурой.
И вместе с девчонкой можно вспомнить любимых литературных героев, помечтать и вообразить. Вместе с ней попытается она воспарить над этим миром. Может быть, еще не забыла ощущение полета.
На снимке женщина исподлобья вглядывалась во враждебный мир. Будто нацелилась двумя стволами.
Лиза внесла эту страничку в черный запретный список.
Но и  другие откликнулись на этот рассказик.
Парень поведал о проступке своей подруги. Размазывая сопли и слезы, та сообщила о случайной беременности.
Будто не существует современных противозачаточных средств. Всего-то перед  сношением засунуть туда таблетку аспирина. ( Туда – написал он заглавными буквами. Наверное, сначала применил более доходчивое  слово, но стер его – модераторы придираются по мелочам.)  И дождаться, когда та вскипит и покажется пена.
Или пена показывается, если трогаешь и ласкаешь, заплутал он. Так или иначе, но в этом случае не зародится новая жизнь.
А она по ошибке проглотила таблетку, не по назначению использовала лекарство.
И наотрез отказалась от аборта, пусть теперь сама воспитывает ублюдка.
Завербовался на самую дальнюю стройку. Туда не летают вертушки, и надо долго добираться на оленях, а потом брести по снегу.
Но местные жители за бутылку отдадут все богатство заброшенного  края.
В детстве почитывал книги, то ли Фенимор Купер, то ли Джек Лондон рассказал о наивных аборигенах.
На вокзале кто-то  разбросал листовки. Коротенький рассказ, не вдумываясь в смысл, подобрал  несколько бумажек, пригодятся в дальней дороге.
Но поездку отменили, вокзал окружили уроды в масках и противогазах. Очередные учения по гражданской обороне, заодно проверим документы.
Это она подослала, чтобы не росла безотцовщина.
Успел укрыться в сортире, а там протиснулся оконцем, что вело на волю.  Напрасно они шерстили и шмоняли обитателей вокзала.
Перед тем, как уехать на автобусе, достал и расправил смятую листовку.
Интересно, что ощущает мужик, если весь вечер смотрят на него влюбленным взглядом?
И на автобусе не удалось убраться из города, забастовали нефтеперерабатывающие заводы, и бензин выдавали только спецтранспорту.
Снова вчитался в листовку.
Не только вылупляет глаза, но предугадывает малейшее желание. Так можно жить, и даже наловчиться потакать ее прихотям.
Знаем, чего больше всего хотят бабы.
И бесполезно соваться на аэродром, там тоже нет керосина, или молния пожгла все самолеты. Или летчики одновременно заболели корью или иной смертельной болезнью – пусть лекари придумают хворь.
Тем более не существует оленьих упряжек.
А если отправишься пешком, то настигнут собаками и автоматными очередями.
И остается одно – внимательно вчитаться в листовку.
Я вернулся, написал незадачливый беглец на своей страничке. Недавно освоил премудрость письма, неумело тыкал в клавиатуру корявыми пальцами.
Еще не научился исправлять ошибки, Лиза не сразу признала некоторые слова.
Вернулся благодаря тебе, написал он. И это здорово, что дети, мы воплотимся в них, повторил за каким-то умником. Или научила подруга, от повторения правильные слова не стираются, но навечно остаются в нашей памяти.
Ее воспитывает мать-одиночка, мои родители помогут, можно вместе с ней отправиться на какой-нибудь курорт, придумала Лиза.
Приручить ее, мы отвечаем за прирученных друзей, вспомнила французского сказочника.
Они уехали на автобусе, забеспокоилась женщина, водители так гоняют, что могут не удержаться на скользкой дороге.
События и происшествия, набрала в поисковом окошке.
И заслонилась от груды искореженного железа  и нагромождения трупов.
Только легковые автомобили, и бытовые разборки со смертельным исходом.
Требовательно замигал огонек в нижнем углу экрана, еще один отзыв на рассказ.
Дверь не плотно прилегала к косяку, поведал очередной рецензент. Если вставить в щель лезвие ножа… Позвонил на предмет нахождения.  Такой выпендрежный звонок, откликается птичкой. Птичка проорала, может быть, даже нагадила, никто не откликнулся. Так себе квартира, изучил с улицы. Не стеклопакеты. И дверь не стальная, и замок не серьезный. Что замок, вставил в щель нож и отжал. Хорошее лезвие, кореш в цеху сделал из ножовки по металлу. Не швейцарская или какая еще там подделка. Такой не сломается. И бороздку он проточил для стока крови. Свежевать кабана. Только перебили их уже давно. Да и лесов, наверное, не осталось. Помойки вокруг города. И люди живут на помойках. Не люди, огрызки. Лучше промышлять по квартирам, чем так загибаться. Поэтому и полез туда. И ведь все проверил, а он, глухня старая, сидит перед ящиком. Почуял что-то. Сорвал наушники и попер будто дикий зверь. Крепкий еще старик. Прямо таки медведь, не перевелись, однако, эти звери. Ему бы посторониться, отойти в сторону. Я не хотел, честное слово, выхода не было. И он сам налетел на нож. Хорошее лезвие, из ножовки по металлу. А падая, вытянул руки, все еще хотел схватить, я едва увернулся. И краска, как на знаменах, по телику на параде. Только те знамена не мажутся. Красный ручеек, и соринки плывут как маленькие кораблики. В одну щель протек, и в другую, а на большее не хватило. Когда тает снег, текут реки. И нет там такого яркого цвета. Отступил, чтобы не замараться. Спиной в какой-то крючок на стене. Порвал куртку или спину. Понаделали крючков, людям не пройти. Но все же прошел, и дверь аккуратно затворил, сам он виноват, а меня там и не было. Тоже заведу семью, и станем смотреть друг на друга. И много денег, чтобы не ругаться по мелочи. Много денег, как в этой сказке.
Женщина отшатнулась от экрана. Обеими руками зажала рот.
Успела добежать до туалета. В рвотных позывах склонилась над унитазом.
Колючий шарик боли подкатил к горлу, помедлил и опять провалился в желудок, затих и затаился.
И можно поплакать, будто это спасет.
Наверное, спасет, Лиза  размазала по щекам непрошенные слезы.
Распечатала признание в убийстве, с этой распечаткой добралась до ближайшего отделения полиции.
Дежурный офицер – она не разбиралась в званиях и погонах – выслушал сбивчивый ее рассказ.
- Мы обязательно прищучим негодяя! – пообещал он.
И приобщил листок к коллекции чудных признаний.
Стоило сообщить об очередном загадочном преступлении, как находились десятки  добровольцев.
Это они убили, а если труп обнаружили в закрытой изнутри комнате, то просочились в замочную скважину или в оконную щель. Утопили, сожгли, растворили в кислоте. А самые продвинутые использовали для этого неопознанные летающие объекты. Таких больше всего, и майор почти уверовал в существование маленьких зеленых человечков. Обычно они появлялись глубокой ночью, напрасно пытался он спрятаться. Загораживался журналом, даже забирался под стол. Отыскивали и манили. Хотели забрать  на свой космический корабль, он устал сопротивляться. 
И когда утром явился сменщик, то обнаружил лишь ржавое пятно на полу дежурки. Будто  пролили некую жидкость. Она растеклась ручейками. Линолеум под столом был истерт до дыр. Ручейки затекли под обрывки, они вспучились. 
Сменщик поскреб пятно и облизал соленый палец.
Жизнь возникла в океане, кровь и океанская вода одинаково солоны.

9. Лариса постелила случайному гостю в комнате дочки.
Когда привела  в квартиру, мужчина удивленно огляделся на пороге.
- Словно был уже здесь, - придумал он.
-  Страхолюдная соседка, а у тебя смежные комнаты.
Соседка услышала и насторожилась. Только что умирала от старости. И казалось, уже ничто не спасет ее. Но  учуяла мужчину. Немощная старуха с трудом сползла с лежанки. Стеная и охая, кое-как добралась до двери. Приоткрыла и выглянула в щелочку.
Морщинистая, похожая на измятую бумагу кожа. Глаз затерялся среди морщин.
Мужчина отшатнулся и едва не упал.
И не увидел чудесных превращений.
Морщины разгладились, или глубокие ущелья замазали толстым слоем краски. Глаза выпучились как у глубоководных рыб на поверхности океана. Обтягивающее белье в некоторой степени исправило несуразность фигуры.
И когда соседка с пустяшной просьбой заглянула к Ларисе, то обернулась видной и желанной женщиной. Будто тронула себя волшебной палочкой и сбросила несколько десятков лет.
- Нет, скоро и мне пригодится такая палочка, - невпопад ответила хозяйка.
Потом опомнилась, и отрицательно покачала головой.
- Просто ревизор из Москвы, -  придумала она.
- Мужчина, - безошибочно определила соседка.
И все оглядывала комнату, куда эта мнимая недотрога спрятала его.
- Нет, украли документы, не пускают в гостиницу. Умаялся и уже спит, - сказала хозяйка.
А ей не спалось, с ногами забралась на кресло и прикрылась старым пледом. Книга, прочла несколько страниц, не запомнила содержание. И все прислушивалась к голосам на улице или к его тяжелому дыханию. Убегал и не мог убежать. И хрипел, когда  настигали преследователи.
- Усыпила, - догадалась соседка.
- Так, наверное, и надо, - сбилась на невнятицу. – Чтобы ты  дозрела. И только так можно насладиться!
- Насладиться! – повторила она.- Если бы нынешние умели наслаждаться! Если бы умели!
Я когда-то умела! Когда-то…
Сникла и сдулась от пустых воспоминаний. Снова стали видны морщины, обтягивающее белье потеряло эластичность.
Половицы натужно заскрипели.
Мужчина очнулся и прислушался.
Дверь скрипуче затворилась.
- Убралась? – спросил  он.
- Пусть тебя посетят желанные сны, - зачем-то пожелала Лариса.
- Только сны? – переспросил мужчина.
- Он уехал в долгую командировку, - поведала она о своей семейной жизни.
- В бесконечную, - подсказал мужчина.
- Расскажи, как ты занимаешься с дочкой, - попросила Лариса.
- Такие ласковые и маленькие ручки, - сказал он.
Она посмотрела. Читала при свете торшера; если убрать руки из круга света, то можно вообразить. Сходятся линии жизни и любви.
Но стоит внимательнее вглядеться…
Две реки, разделенные горным хребтом. И пройдут миллионы лет,  прежде чем вода промоет камень.
- И она все понимает, когда ей читаешь.
И голос уже  глухой и хриплый, но постепенно обрел звучность и силу.
- Быстрее вернуться к дочке, - подсказала она.
- И она меня никогда не видела в таком состоянии, - признался мужчина.
- Спи, чем быстрее ты проспишься!.. – рассердилась женщина.
- Это комната твоей дочки? – неожиданно спросил он.
Когда Лариса привела его к себе, то лихорадочно прибрала маленькую комнату. Зачем-то спрятала в шкаф учебники и тетради.
А он все равно догадался.
- Нет, у нее такой кавалер, - придумала она.- Чемпион города по боксу! – отвадила возможного ухажера.
- Замечательная семейка! – согласился тот.
- Какая уж есть, - окончательно разругались они.
Мужчина затаился, так хищник в засаде поджидает добычу. Босиком женщины подкралась к окну. Можно дотянуться до водосточной трубы, спуститься по ней. Или просто выброситься из окна. В напрасных попытках воспарить над миром.
Может быть, кому-то и удается.
Вот двое зашли в парадную. Укрылись в ненадежном убежище. А она видела или догадывалась, что происходит за теми стенами. Слились в бесконечном поцелуе.
Девушка больно расплющила груди.
Лариса расплющила, так надавила ладонями, что перехватило дыхание.
Или забывала дышать девушка, что поддалась насильнику. Но задохнулась и долго не могла отдышаться.
А он продолжал пытать и настаивать. Хваткие его руки по спине соскользнули на ягодицы. Промяли ягодицы, девушка застонала и откинула голову.
Так, что хрустнули шейные позвонки.
Лариса отшатнулась от окна и ощупала шею.
Ничего не было, ей показалось, ночной город жил своей привычной жизнью. Пошатываясь, прошел ночной гуляка и завернул в подворотню. Ударила тугая струя. Так выгуливают собак, и у каждой урны задирают они ногу. И прохожие перепрыгивают через вонючие лужи. Или жалуются в надзорные органы. Через несколько месяцев те отвечают на запросы. Обещают разобраться и принять меры.
Все как всегда, соседка не может уснуть на скрипучей кровати. Жалуются и стенают пружины.
Доброй самаритянкой привела к себе занемогшего сослуживца. И мысленно окатила его ледяной водой. Так отрезвляют пьянчуг. Отфыркиваясь и разбрызгивая воду, те постепенно приходят в себя.
- Где я, что я? – разыграла очередную пьесу женщина.
- Скоро сможешь вернуться к дочке, - подсказала ему.- Нельзя бросать детей, - научила его.
- Забудешь о небольшом этом приключении, не было приключения, - предсказала дальнейшие события.
Подкралась в двери, осторожно приоткрыла ее.
Ночной гость подложил под голову ладони и сладко причмокивал во сне. Будто был ребенком, некоторые мужчины остаются детьми до глубокой старости.
- Пусть выспится, - пожалела его хозяйка. – Срочная ночная работа, - отчиталась перед его домашними.
Готова была оберегать чужой сон. Если б умела, разобрала бы рельсы, чтобы не шумели трамваи, а улицу огородила запрещающими знаками.
Нет, пусть другие сдувают с них пылинки и преданно заглядывают в глаза. Просто в походе пришлось ночевать в соседних палатках. И если не можешь больше бодрствовать, перед входом надо подвесить пустые консервные банки. Они загремят и предупредят об опасности.
Метнулась на кухню и подобрала несколько кастрюль. Но оставила их на столе.
Теперь можно отдохнуть, ненадолго забыться беспокойным сном.
Достала груботканую ночную рубашку. Ладонью провела по ткани, та безжалостно вонзилась.
Как в камере инквизиции, вообразила она, и палач уже примеривается к обнаженному телу.
В каждое родимое пятно воткнуть иглу, ведьма не почувствует боли.
На атласной  коже нет родимых пятен, и все равно содрогалась; как долго и зачем истязать плоть колючей тканью?
Отыскала ночную рубашку дочки, они были одинаковой комплекции, иногда их принимали за сестер, иногда мальчишки приставали на улице, но когда вглядывались, поспешно отступали.
Нежная и ласковая материя щекотно заструилась по телу. По грудке, что выступала двумя остроконечными холмиками. По плоскому животу, по напрягшимся ягодицам.
Словно уронил он тяжелые руки, а она не смогла расслабиться.
По ногам, икры напряглись до судорог, боль эта доползла до бедер, женщина к животу прижала ладони.
Боль, замешанная на предвиденье и желании.
Что мы можем предвидеть и пожелать?
- Нет, нет и нет! – отказалась женщина.
Ветер раскачал уличный фонарь, тот неожиданно  разгорелся, высветил комнату.
Под прозрачной тканью до последней потаенной складочки высветил тело.
Чудное, недоступное тело.

10. Он проснулся глубокой ночью, накрыло волной, с трудом вынырнул из глубины. Или проглотил железный штырь, железо окислилось и проржавело, ржавчина трухой забила дыхательное горло, каждый вдох давался напряжением всех сил.
Если немедленно не припасть к источнику… До последней клеточки промыть испоганенное тело. Пить и наслаждаться, пока от студеной воды не заломит зубы. 
- Дай попить, - попросил жену.
Ушла, бросила его, подумал он, наконец, бросила, но тут же отмел крамольную мысль.
Не только ушла, но унесла и тумбочку, и под окном проложила трамвайную линию, и потолок поднялся, и впервые не ночует он дома, память медленно и неохотно возвращалась.
Так жене и надо, подумал он, в лаборатории все  заняты делом, а здесь норовят сожрать друг друга, послала на эту крокодиную ферму, скоро и у меня отрастут зубы, а шкура покроется чешуей.
С третьей или четвертой попытки скатился с кровати и умудрился подняться. Просто надо пошире расставить ноги. Как расставлял весь вчерашний день, поэтому удалось выжить и не изваляться в дерьме.
Или изваляться, но кое-как доползти до берега.
В детстве прочел про одного  диверсанта. Тот по ручью добрался до вражеского лагеря и что-то подорвал там. А чтобы выжить, укрылся в солдатском нужнике, по шею погрузился в зловонную жижу. И просидел  несколько суток. А после этого ничего не боялся.
- Я ничего не боюсь! – сам себя ободрил мужчина.
Попытался сказать, ржавчиной еще больше забило горло. Или заскрипел застоявшийся механизм, от скрипа заложило уши.
Подхватил и завернулся в одеяло, не устыдился наготы, но форточка  открыта, холодно голым стоять на пронзительном апрельском ветре.
Добрался до двери, на мгновение застыл, как перед прыжком в воду, а потом резко распахнул ее.
Комнату освещал уличный фонарь, женщина свернулась калачиком, ладони положила под голову, сладко причмокивала во сне.
Одеяло сбилось, под рубашкой просвечивало тело.
Одна рука пролегла между грудей, и те не смялись, мягко обхватили предплечье. И при каждом вдохе едва заметно шевелились, были похожи на диковинных зверьков, хотелось погладить, приласкать их.
Хлопья ржавчины, что забили горло, вдруг слиплись и тяжелым металлическим шаром провалились в желудок, а оттуда в нижнюю часть живота. И разгорелись в химической реакции. И тепло разошлось по телу.
Будто не пил  с испытателями и с начальником охраны. И полицейский патруль не обчистил до нитки. Будто не вгоняли иглы под ногти, не подвешивали на дыбе, в сапожке не зажимали ногу, щипцами не отдирали излишки жира, не подпаливали на медленном огне, не напяливали шутовской колпак и задом наперед не усаживали на осла, не упивались иллюзорным своим могуществом.
А потом будто не подобрала она его труп на свалке. Взвалила на плечо и доволокла до убежища. И отмыла от грязи жизни, подробно, не пропуская ни одной складочки.
Да, все так и было, заново родился, и в другом мире остались пожелания жены.
Там больше платят, достигнешь желанных высот, с этими словами отправила его на каторгу - всего-то вкатывать на гору камень. Как тот древний каторжник, и камень срывается с вершины.
Ничего, привыкнешь и к этой работе.
Лишь бы не узнала дочка, она и не узнает, жены приходят и уходят, дети остаются.
Одной рукой придерживая горячее одеяло у паха, другой потянулся к ее щеке. К шелковистой коже, к которой боязно прикоснуться, зажмурился и прикоснулся к этому шелку.
И ничего, руку не обожгло, и землетрясение не разрушило стены, и гигантская волна не смыла город.
Разве что шероховатыми и грубыми пальцами оцарапал нежную кожу, а женщина не увернулась, во сне уронила ладонь на его руку, уже не вырваться и не убежать.
Прижала его пальцы к щеке, он услышал, как бьется жилка, или это ее жизнь по капле перетекала к нему, врачевала его, и уже ничего не было за спиной, ни обстоятельств, ни обязательств, осталось только ее тело, воспаленными губами приник он к неиссякаемому источнику. 
К жилке, что билась на виске, потом губы оцарапали мочку уха, сползли на шею, и опять билась жилка, и жизнь ее истекала, и женщина уже не могла оттолкнуть его, обессилела и поддалась.
Если бы оттолкнула, то замкнулась бы в своем одиночестве. Так замыкаются раковины, и нужно расколоть их, чтобы добраться до сердцевины.
Все мы одиноки в огромном городе, где ежедневно вынуждены общаться с десятками себе подобных.
Пожалуйста, будьте любезны, спасибо, как идут занятия, не приставай ко мне, обмениваемся словами. Но  лишены они смысла. И почти никто не разберет в них крик о помощи. Мы не приучены делиться сокровенным. И в лучшем случае воспитываем детей по своему образу и подобию.
Опасайся мужчин, втолковывала  дочке. Как сама опасалась.
А ночью услышала возню у соседки, та вскрикивала и постанывала в смертельном томлении. И двое в небрежно брошенном автомобиле. И ночные гуляки, укрывшиеся в парадной.
Две разновидности человечества. Две расы, изначально ненавидящие друг друга, но не умеющие существовать порознь. Одни понимают это в отрочестве, другие долго лелеют свою ненависть.
И только в старости наступает прозрение, когда уже невозможно исправить.
Старость, напряженно вглядываемся мы в свое отражение, пытаясь отсрочить ее приход. Не мешки под глазами, просто не выспалась, и есть чудодейственная мазь, выбелить предательские синяки. Не морщины на шее, неудачно повернула голову, и если выбрать иной ракурс… Не складки жира на боках, не синие жилки на бедрах, не потерявшие упругость груди, не изуродованные модной обувью ноги.
Нет всего этого, и никогда не будет; он пришел, и пусть перевелись белые кони, и разбежались принцы, в семнадцать лет не задумываешься об этом.
Как и в тридцать шесть лет, возраст не имеет значения, сохранила и сберегла себя для единственного.
И когда сначала жесткие и колючие, а потом мягкие, жаркие и необъятные его губы  переползли на ключицу, поползли дальше, отчаянно рванула рубашку.
Выпрыгнуть из постели и закружиться в пленительном танце, мелькнула безумная мысль. И чудная эта материя будет переливаться всеми цветами радуги. Соблазнять и сводить с ума.
Вместо этого располосовала неподатливую ткань.
Современные модельеры шьют из нее кольчуги. И никакое оружие не одолеет броню.
А женщина одолела.
Не  заметила, как перекатилась на спину, обеими руками обхватила единственного.
Пальцы ее запросто изодрали кольчугу, а теперь переплелись и замкнулись на его спине. И уже невозможно расцепить их.
И слова, какие-то необязательные, ненужные, будто нельзя помолчать в сокровенные эти минуты.
- Нет, нельзя, нет, - приказала она непослушным его губам.
С ключицы переползли  на правую грудку.
Обожгли  кипятком. И боль эта сродни наслаждению.
- Нет, нельзя, еще, - хрипло и бесстыдно прошептала женщина.
Не кипятком, но напоили каплями утренней росы. И грудь расцвела под живительной и чудодейственной этой влагой. Пышным волшебным цветком ночных видений. И чудным ароматом наполнило комнату.
Так пахнет истинная, настоящая страсть.
- Еще, - повторила женщина.
Или змея, готовая смертельно ужалить. Или хищный зверь, что одним ударом может перебить хребет. Или раскаленная магма, что притаилась под тонкой оболочкой  планеты. Или волна цунами, зародившаяся в океане. Или болид, нацелившийся погубить жизнь.
Губы его ползли.
Онаа расцепила намертво переплетенные пальцы.
Мужчина навис над ней, согнутыми руками упирался в матрас, чтобы не рухнуть в источник, не захлебнуться в бездонной глубине.
Подсекла его руки, всей тяжестью рухнул на нее, размазал по постели, насладилась еще одной отрадной болью.
Чтобы продлить болезненное  наслаждение, завладела его рукой, просунула в щель между телами.
Не было щели, древние строители пирамид так тщательно не подгоняли блоки.
Рука его дотянулась до обездоленной левой груди.
Навалился всей тяжестью тела, и одновременно мял и кромсал плоть.
Уже не только губами, грудью, животом сползал по ее телу.
Солнце выбросило огненный протуберанец.  И он не опалил и не сжег Землю, но оконными щелями, замочной скважиной, отдушиной проник к ним в комнату.
Они задохнулись и едва не погибли в этом пекле.
Капли пота падали и пенились на простыне, на сброшенном на пол одеяле.
И чудный ночной цветок все источал свой пьянящий аромат.
Проснулась и насторожилась соседка.
И вдруг осознала никчемность своего существования. Детей у нее не было, и все труднее расставлять ловчие сети. Многократно штопанные и давно уже ненадежные, добыча легко уходила. И не заделать прорехи. Оставались потрепанные жизнью мужички, почти невозможно  расшевелить их. В лучшем случае хватало на один заход, а потом долго и нудно хвалились они былыми победами.
Женщина достала альбом.  Раньше любила фотографироваться. Вот она с первым мужем, не пожелала губить свою жизнь и наотрез отказалась рожать.
Зажмурилась и уничтожила этот снимок. Глянцевая фотобумага погибала со скрипом железа по стеклу.
Ночью в другом районе города проснулся пожилой мужчина. Прихватило сердце, таблетки держал наготове. Все в порядке, сыновья выросли и разлетелись, напрасно он беспокоится. Рядом мирно посапывала жена. Подарила ему замечательных детей, ни один памятник матери и материнству не дорастет до истинного величия женщины.
Альбом с выцветшими снимками. Вот она со вторым мужем – насмешником и балагуром. Тем более нельзя заводить детей: каждую удачную, а тем более неудачную шутку сдабривал он хорошим глотком вина.
Говорят, от пьянства вымерли древние римляне. Хоть отчасти уберегла  нас от этой беды.
Обрывки и этого снимка упали на пол.
Потом мужья пошли сплошной чередой: маленькие и большие, волосатые и плешивые. Всякие, и уже не припомнить имена.
Со всеми оставалась бездетной, однажды вытравила плод, и жизнь более не возникала на потравленном поле.
Все снимки уничтожила женщина, а небесный огонь не угомонился.
Отыскала облегающее белье, что скрадывало изрядные недостатки фигуры. Сложила его в мешок. Надо пожертвовать церкви, может быть, сгодится для обездоленных прихожан.
Огонь уже не обжигал, но еще мерцали угли. К белью добавила многочисленную косметику. На некоторых пузырьках названия были прописаны с грубыми ошибками, видимо, в подпольных мастерских недостаточно освоили французский язык. Впрочем, никто этого не замечал.
Угли потемнели, но еще дымилась одна головешка.
Вспомнила, содрала с лица питательную маску.
          После ночного погрома, старушка с трудом добралась до своей постели.
Пусть безобразничает соседка, что ей эти безумства. Но на всякий случай заткнула уши ватными тампонами и нахлобучила на голову подушку.
И все равно видела.
Тело его обернулось огромными губами. Они подробно поползли. Даруя свое тепло, сдабривая почву. И там, где проползли, где остался питательный их след, произросли чудные цветы.
Манящие цветы, и можно заблудиться в густых зарослях, и задохнуться в  приторном аромате.
Старуха сбросила подушку, чтобы спасти соседку. И откуда взялись силы: с корнем вырывала обманные растения.
И все равно видела.
Слабыми руками  та напрасно пыталась удержать мужчину.
А он вырвался из объятий.
Пришла зима, как тогда, давно, в другом мире, в другом измерении, когда везла его на машине, вспомнила Лариса. Отодвинулась от него, И чем дальше отодвигалась – ручка дверцы впилась и порвала мускулы и сухожилия, она едва не закричала, - тем холоднее становилось в мире. Снег выбелил город. Чтобы не замерзнуть, пришлось придвинуться к нему. Чтобы ручка не пронзила.
Он снова вырвался, зима вернулась. Еще более жестокая, чем в ту поездку. Без снега, что скрашивает наши беды и горести, но с пронзительным леденящим ветром.
И не выжить поодиночке.
- Нет, не надо, не выжить, - позвала единственного.
И он согласился, просто  вынырнул из пучины, чтобы надышаться напоследок.
Услышала, как пузыриться воздух в его крови. Или ее кровь обернулась шипучим напитком, захмелела, но не могла напиться.
И во хмелю, в бурном неистовстве жизни все разрешено и дозволено.
Обжигающие его губы наползли на живот. Ненадолго задержались на пупочной впадине.
Будто припали к источнику, и соки ее устремились к жаждущему путнику.
Но не насытиться этой малостью.
Беспощадные губы доползли до бедер.
И она не оттолкнула их, но наоборот, пальцы заплутали в густых его волосах.
Раскачивался ночной фонарь за окном, золотом отливали волосы. И  этот цвет растекался по комнате, слепил и выдавливал слезы. Вырывался на улицу. Затоплял город. Растекался по  миру. И люди улыбались в волшебном свете.
- Нет, нет, еще! – прошептала женщина.
Доползли до бедер, женщина попыталась свести колени, но изнемогла в неравной борьбе.
Припал к неиссякаемому источнику, чтобы до донышка опустошить ее, насладиться и уничтожить.
Как встарь, как в больных своих снах, провалилась она в глубокую пропасть, камни на дне ущелья растерзают плоть.
Просыпалась в беде и отчаянии, и недоверчиво ощупывала изломанное тело.
Опять сорвалась; в ожидании смертельного удара, намертво вцепилась в его волосы. И проволока эта жестоко впилась в ладони. Порвала ладони, предплечья, плечи, тело. Лишь бы удержаться, не разбиться насмерть.
Попыталась оторвать, беспощадные губы.
Разве могла она справиться?
Надежные руки подхватили у самого дна.
И вовсе не упала, но воспарила над былой неустроенностью.
И в бесконечном  полете воссоединилась с единственным.
Не сразу удалось сравнять скорости, но все же научились управлять  телами. Сошлись всеми клеточками. Губы его сначала были солоны, потом растрескались от внутреннего жара.
Она развернулась, губами приникла к его груди. Повторила давешние его маневры, но отомстила на свой лад. Покусывала кожу, теперь он вцепился ей в волосы.
Не золото по стенам комнаты, просто искорки вспыхивают в воздухе, нацеливаются и жалят, красный воспаленный след остается на коже.
Губы ее жалят, воспаленный след остается от неистовых губ.
На шее, на груди, на животе; научил, но ученица превзошла наставника.
Тело его изогнулось дугой, уперся пятками и затылком, продавливая матрас.
Потом вскрикнул, так кричит  раненый зверь, что может быть отраднее этих ран?
Все дозволено, если человек любит, если две обездоленные половинки, наконец, нашли друг друга.
Опустошила радость и горечь этой встречи, одновременно забылись обессилевшие  любовники.
Он широко раскинулся на спине, она пристроилась сбоку. Лицом прижалась к его плечу. Волосы разметались. Ветер иногда забрасывал их ему на лицо. И тогда, не просыпаясь, губами перебирал он тонкие ее волосинки.
Улицу огородили запрещающими знаками. Ночные гуляки на цыпочках пробирались под окнами.
Или наоборот, гремели трамваи, машины на повышенных оборотах ревели моторами, строительные рабочие отбойными молотками крушили асфальт. Самолеты пролетали над крышей, гремели взрывы и проклятия очередной локальной войны – ничто не могло поколебать призрачный их сон.

11. Мужчина разоспался субботним  утром. Не надо идти на работу, и можно до полудня поваляться в постели.
Или давно проснулся, но попытался укрыться от реальности.
Если пальцами надавить на веки, то вспыхнут радужные круги. И в этом кружении, в этом калейдоскопе выбрать правильные слова и поступки.
Когда уже невозможно прятаться – все равно найдут, - добровольно выбраться из укрытия и дошагать до расстрельной стены. Не надо завязывать глаза, вздернуть голову к жизни и свету.
Ощупал лежанку, никого рядом не было, не осталось даже вмятины от ее тела, все приснилось, мы не контролируем свои сны.
- Как я попал сюда? – наконец проснулся и удивился мужчина.
Кресло в дальнем углу комнаты, почему она не пристроилась там, не изготовилась для прыжка и нападения?
Но прямо и настороженно сидит на краешке стула с неудобной прямой спинкой. И сиденье у него наверняка тоже неудобное, жердочки больно впиваются в ягодицы.
Ничего не было ночью и не могло быть, попытался уговорить себя мужчина.
- Нет, ничего не было, - согласилась она.
Будто предвидела, заранее приготовила траурные одежды. Черное платье до щиколоток, черные туфли, черный платок, скорбное выражение лица.
И не надо объяснять и оправдываться, все понимает и согласна с приговором.
Но почему портной ошибся в крое платья? Материя  соблазнительно обтянула бедра и топорщится на груди, словно плоть ее раздалась этой ночью.
Под одеялом поспешно ощупал свои члены.
Попал к волшебнице, воспользовалась ночной его беспомощностью.
И по законам природы, если прибавилось в одном, то отнялось у другого.
Все на месте, но болью отдается каждое прикосновение.
Осторожно сдернул одеяло.
Женщина поспешно отвернулась. Теперь боком сидела на стуле, спина была прямой и напряженной.
От груди к животу тянулись синяки, похожие на две половинки полумесяца. Одни половинки сходились острыми концами, другие безобразно раздулись. Застарелые и небольшие синяки на груди переливались всеми цветами радуги, но свежие на животе были огромными и фиолетовыми.
Избили в полиции, но дома не поверят простенькому и правдивому объяснению.
- Зачем изуродовали? – обвинил  мучителей.
Не только шея, тело ее закостенело, срослось с сиденьем. Натужно заскрипела ножки стула.
Мужчина заслонился от пронзительного и убийственного этого скрипа. Или от огня, что двумя языками выплеснулся из  глаз.
Поздно, все уже сожжено и уничтожено, и ничего не осталось на пепелище.
- Не смотри так, - попросил он.
Опять заскрипели половицы.
Уже не смотрела, отвернулась и прикрылась вдовьим платком, показной и лживой скромностью.
Будто не было волшебной и чудной ночи, бесстыдных и чарующих ее ласк.
И от этого предательства и забвения захотелось уничтожить город и мир. Только уничтожив, можно разобраться в путаной своей жизни.
- Специально изувечила, чтобы выгнали из дома! – обвинил он женщину.
Платок сполз на лоб.
- Все вы такие, вам бы только поиздеваться! –  придумал обвинитель.
Сгорбилась под грузом его обвинений.
Город проснулся, навалился повседневным  шумом. На стрелке загремели колеса трамвая. С визгом шин на перекрестке затормозила машина. Как та, где его избили и ограбили.
- Ты натравила их на меня! – придумал мужчина.
Распалился и обвинил  во всех смертных грехах.
Из-за нее сошелся с нелюбимой однокурсницей, не возвращаться же в свою деревню, где заброшенные поля давно заросли бурьяном. С нехитрыми  пожитками пришел в ту квартиру.
А ночью целомудренно лишил ее девственности. И постепенно расширял диапазон ласк.
Но вскоре прервал уроки.
Зародилась новая жизнь. И самца более изгнали из логова. Оттолкнули от источника, отвергнутый муж изнывал от жажды. 
Когда становилось невмоготу, уходил в ванную и там наслаждался запретными играми. Настырные пальцы поглаживали и ласкали, воображение не знало удержу.
На рабочем его компьютере – он еще трудился в лаборатории -  глумливые хакеры умудрились внедрить фривольную заставку. На картинке в немыслимых позах сплелись обнаженные тела. Только через несколько дней удалось уничтожить эту непристойность. Но, запираясь в ванной, вспоминал  ту картинку.
И семя его впустую уходило в сливное отверстие.
Потом недоуменно изучал  ладони. Они не заросли шерстью, даже кожа не воспалилась.
После рождения дочки, женщина только изредка подпускала к себе. И прислушивалась к каждому шороху в детской кроватке. И стоило ребенку шевельнуться, как отпихивала настырного самца. Коленкой в пах,  локтем в солнечной сплетение.
Как те палачи, которых натравила другая женщина.
Все они сестры, произошли от лживой прародительницы, которую не зря сослали на грешную Землю. Сорвав запретный плод, обвинила в этом мужчину. Тот недоуменно прикрылся. Фиговым листочком, или изгаженной одеждой, которую  его соблазнительница и не подумала привести в порядок.
Но наоборот, задумала оговорить его.
Для этого напоила, то есть выделила деньги на пьянку. Что в сущности равноценно. А потом натравила своих присных. И те обчистили  жертву. А она, якобы, схоронила его в безопасном убежище. Но усыпила лживыми ласками, а когда он забылся, обезобразила тело следами мнимой близости.
Ничего не было, но жена не поверит и накажет.
Не донес очередной зернышко до дома, значит на неопределенное время откладывается приобщение к высшей благодати: к машине, к дому на берегу океана, к отдыху на жарких островах.
Ради дочки или, чтобы стать выше отца – на полную мощность своих возможностей, начертала жена  программу: дети вырастают, и наплевать им на наши потуги.
Как объяснить, научить женщину?
Или ее сестру, что попыталась разрушить то показное благополучие.
- Специально разработала целую программу растления! – обвинил  ее.
Тусклым и скрипучим голосом, содрогнулся от этого скрипа.
Бичевал и одевался,  не сразу попал в перекрученную штанину.
Женщина подобралась к окну, заслонила его от враждебного мира.
Попыталась заслонить.
Не поддался на очередной обман, что она еще придумает и как надругается?
Но плечи ее поникли под тяжестью  обвинений.
Хотелось подобраться к ней, прижать к груди и утешить. Едва справился с крамольным желанием. Плоть его напряглась, обеими ладонями прикрыл пах.
И поэтому плечом толкнулся в дверь.
Теперь он разорвал сухожилия о ручку.
И только эта боль помогла выстоять и не вернуться.
Все еще прикрываясь, добрался до входной двери.
Руки заняты, попытался локтем дотянуться до замка. Вспомнил ловкого полицейского, повредил локоть, но отворил дверь.
Некогда женщина спускалась по истертым около перил банковским ступеням, шла посередине лестницы, чтобы не разбиться: теперь он подобрал  покачнувшийся стяг.
Не разбился, а на улице  оторвал ладони от паха.
Солнце вкатилось в разрыв между домами, прикрылся от слепящего света.
Действительно кончилась зима, весной  люди надеются переродиться.

12. Ненужные пожитки соседка сложила в два мешка. С трудом дотащила до дверей. Обязана  повиниться в конце дороги. И если в начале пути легко и радостно шагалось по накатанной колее, то все больше ям попадалось в дальнейшем.  И уже не перебраться через них.
До сороковых годов около дома располагалась церковь. Ее снесли, посередине садика осталось небольшое возвышение. И зимой, катаясь с этой горки, дети не догадывались, что покоится под ногами. И только старушки печально вздыхали, проходя мимо.
Но карточный домик развитого социализма развалился под напором чужеземного враждебного ветра. Некие сектанты выкупили горушку и возвели на ней свою молельню
И теперь туда Анна Ефимовна волокла былую свою жизнь.
Не отличалась усердием в вере, ни разу не исповедовалась. Но крестилась около горушки.
И даже ознакомилась с житием некоторых святых. Многие в молодости вели разгульную жизнь, куда ей до их чудачеств. Разве что была слаба на передок, но мужики сами липли. А она не могла противиться их воле и желанию.
Но когда заманила последнего, а тот опрометью выскочил из квартиры и, ломая конечности, скатился по лестнице, и, наверное,  ничком повалились на асфальт и ладонями прикрыл затылок, осознала полную  несостоятельность.
Поволокла по лестнице, а потом по улице тяжелые мешки. Одежда, в которой некогда появлялась на балу. Воздушное платьице с откровенным вырезом на груди. Когда облачилась в него, то стыдливо прикрылась шифоновой косынкой. И ветер бала раздувал косынку и вздувал подол платья. Она порхала, но  придерживала непослушный подол.
И вечернее платье с вырезом на спине. И уже бесполезно прикрываться от жаждущих взглядов.  Все более откровенные вырезы, и лиф едва прикрывает бурно вздымающуюся грудь.
Юбки, что укорачиваются с каждым днем, и ноги бесконечно струятся из этих лоскутков. До тех пор пока бугры и шишки не изуродуют их. И лифы уже охватывают надежной броней.
И все больше склянок с волшебными снадобьями. Но не помогает даже это волшебство.
И все труднее прилаживать шиньон среди редеющих волос.
И все больше краски и штукатурки приходится закладывать в трещины на лице.
Старушка перекрестилась около оградки, подтащила мешки к обеденному столу, что примостился в углу утоптанной площадки.
Избавившись от былого, обтерла мокрый лоб.
Еще дома содрала с лица краску, но остатки забились в щели и сколы, срослись с кожей; безжалостно выдрала эти осколки. Несколько грязных комочков упали на стол рядом с запиской. Анна Ефимовна смахнула грязь и вчиталась.
Если устал от суеты…, с трудом разобрала мелкий шрифт.
- Если устал от суеты…, - повторила незаметно подобравшаяся женщина.
Старушка испуганно оглянулась.
Скрипуче отворилась дверь молельни: пятясь задом и усердно кланяясь, на улицу выбралась примерная прихожанка. Споткнулась и беззвучно выругалась, потом истово перекрестилась.
- Может быть, нам, то есть вам пригодится,- сказала Анна Ефимовна, кивнув на мешки.
- Отказаться от всего мирского, тогда попадешь в Параллельный Мир,– ознакомила наставница с основным положением Новой Церкви.
Если устал от суеты, откажись от всего мирского, наверное, было написано на памятке, которую не успела изучить Анна Ефимовна. Все равно в конце пути устанешь, отдай и избавишься от скверны.
- Отдай! – сказала наставница.
Запустила обе руки с мешок: ткань, что еще недавно переливалась всеми цветами радуги, обернулась блеклыми поношенными тряпками. А краски и притирки превратились в комочки грязи. Шарики эти забарабанили по утоптанной земле, раскатились по ней, некоторые больно впились в ноги.
Напрасно Анна Ефимовна попыталась отодрать их.
Наставница нахмурилась и мешковиной обтерла грязные пальцы.
Несколько шариков скатилось с горушки на мостовую.
Будто маслом полили асфальт, водители прокляли нерасторопных коммунальщиков.
- Не откупишься такой малостью! – предупредила наставница.
Когтистая ее лапа больно впилась в плечо. Анна Ефимовна не стряхнула назойливую руку. 
Прихожанка, что выругалась около дверей, поплатились за греховные слова. Машину занесло на скользкой дороге, капотом та осторожно ткнулась в живот неосторожного пешехода.
- Куда прешь, окаянный! - взревела пострадавшая.- Чтоб тебе ни одна баба не дала! – наложила на него чудовищное заклятие.
  И где-то далеко за городом, за пригородами на полигоне, где военные непрерывно испытывали очередные погремушки, на стартовой площадке взорвалась ракета.
- Тот мир слышит! – сказала наставница. – Подает нам сигналы!
И Анна Ефимовна неожиданно и истово поверила.
Услышал и наказал богохульницу.
Все мы идем узкой тропинкой, с которой легко сбиться.
Не зря былые конвоиры предупреждали заключенных. Шаг в сторону приравнивается к побегу,  рубим и колем без предупреждения.
А она пройдет и не собьется.
- Что мне сделать, чтобы наверняка попасть в тот чудный мир? – вопросила у своей наставницы.
- Жизнь свою отдам, - поделилась самым дорогим достоянием.
Наставница оценивающе оглядела прихожанку.
- Жизнь? – по буковкам перебрала это слово.
- Что стоит твоя жизнь? – спросила она.
- А что надо? – удивилась Анна Ефимовна.
- Нагие и чистые вошли мы в этот мир! – потянуло наставницу на высокую поэзию.
- Нагие и чистые, - повторила ученица.
- Пусть не чистыми, но голыми обязаны уйти из него, - сбилась на обыденность.
- Голыми, - повторила ученица.
Обрела веру и надо доказать, а если потребуется, то  искупить кровью.
Так  научили на пионерских и комсомольских собраниях. Девчонкой собирала макулатуру: огромную кучу бумаги на школьном дворе долго трепал ветер, листы книг забытых авторов набухали и слипались под осенними дождями. А железо для танков и боевых кораблей  постепенно поела ржа.
Потом, став постарше, по указу обкома проклинали так называемых диссидентов.
Тех  смельчаков, что прилюдно протестовали против вторжения наших войск в Чехословакию. Всего несколько секунд было отпущено им. Искусствоведы в штатском заломили смельчакам руки и вбили в горло слова протеста.
Осудили  писателей, которые попытались докричаться до сограждан.
Этих всего-навсего посадили в дырявое корыто и отправили в океанское плавание. Пусть западные доброхоты подберут своих подпевал. Или посадили в самолет с оторванными крыльями.
И если некоторым удалось добраться до далекого материка, то наивно верили они, что умирать вернуться на родину.
Но с почестями хоронили их на престижных зарубежных кладбищах.
Все больше становилось инакомыслящих, уже не справлялись поезда и самолеты, опустела русская земля.
И тогда окраины посмели отколоться от сердцевины. И некому  образумить их, лучшие и самые совестливые наши люди оказались на чужбине.
Вместе со всеми голосовала Анечка, Анна, Анна Ефимовна, А если не было сил вздернуть руку, помогала другой рукой.
А потом утешалась в объятиях очередного мужа или любовника; столько их прошло через нее, что запуталась в названиях.
Стремительно улетали годы, торопливо убегали  временные сожители.
А последний оказался злым колдуном и предсказал скорую гибель.
И только послушанием и покорностью можно откупиться от этого проклятия.
- Только послушанием и покорностью, - подтвердила наставница.
- У тебя есть жилье? – закинула пробный шар.
- Перепишешь на Параллельный Мир, а тебе предоставят служебное помещение, - деловито предложила она.
Что-то перемкнуло в голове, хотела  поселить в сарай, но вместо этого отправила в тюремную камеру. Память предков, нам  не дано избавиться от нее.
- Поначалу положат около  параши, - предположила она.
- Если не подмажу бугра, - откликнулась заключенная.
Одновременно очнулись и недоуменно уставились друг на друга.
- Кто тебя подослал? – первой очнулась наставница.
- Я сама…приобщиться, - растерялась Анна Ефремовна.
- Если не избавишься от скверны, то есть от жилья…!- предупредила строгая наставница.
- Я отдам, - пообещала старушка.
- Во имя и во славу нового мира!
- Обязательно отдам! – на прощание обменялись  позывными.
Согласилась и обещала, и если с трудом дотащила мешки до приемного пункта, то надеялась налегке и чуть ли не в припрыжку вернуться домой. Но едва переставляла натруженные ноги. Будто навалилась вся тяжесть мира, и не с кем поделиться неподъемным грузом.

13. Бесполезно искать и надеяться, на всякий случай обшарил  карманы. Под пальцами захрустела бумажка. Недоуменно уставился на нее. Вздыбленные кони на фронтоне Большого Театра пытались сдвинуть сторублевую колесницу.
Так оценила его услуги. Использовали как наемного любовника и заплатили по прейскуранту. А потом оштрафовали за некачественную работу. Не вкалывал всю ночь, а забылся больным сном, не превозносил до небес хозяйку.
Остались жалкие копейки, благодарствуем и за эту малость.
Отвесил глубокий поклон, так что хрустнуло в пояснице.
- Благодетельница ты моя! – поблагодарил ее.
Шарахнулись редкие прохожие, пожилая женщина перекрестила его, а мужик подобрал живот, выпятил грудь и раздул щеки. Впрочем, скоро воздух со свистом вышел из прохудившегося шарика.
Не хватит на такси, но останется, если добираться общественным транспортом.
Случайно заглянул в забегаловку.
Несколько мужиков около входа с нетерпением ожидали открытия. Уже выгребли мелочь, несколько раз пересчитали наличность. Вроде бы достаточно, если в очередной раз не повысили цены.
Окунулся в грязь, она еще не забила поры. Но уже не очиститься, надо научиться жить в  грязи.
Как научились многие, и даже гордятся своим существованием. И  поучают других болотных гадов. . И благодарные слушатели с благоговением внимают счастливцам.
В забегаловке пахло как в хлеву, как в той машине, куда его заманили преследователи.
Одной рукой прикрывая повинную голову, другой ухватил  стопку.
Вонь еще сильнее навалилась.
Уже размозжили голову, бесполезно прятаться и прикрываться, едкий запах вместе с болотной грязью пропитал поры и разъел внутренности.
Зажмурился и влил отраву.
Выжил на этот раз, услышал как водка проваливается в пищевод других страдальцев. И как оживают они с каждым глотком. И на плодородной почве утренней похмелки вырастают  чудовищные диковинные цветы.
Иные цветы, не похожие на те, что заполнили комнату в ночь любви и страсти. И напрасно соседка попыталась уничтожить их.
Но эфемерные создания поутру обернулись прахом.
Надругался над ней и над собой, только так можно избавиться от наваждения. Сохранить семью, вырастить дочку.
Он обязательно вырастит.
И повторно не собьется с пути.
Мужики наверняка раздобудут деньги на очередную дозу, не присоединился к дружной компании. Прошел цветочным полем, подминая и уничтожая растения отчуждения и гибели.
Просто ненароком оступился, жена поймет и простит.
Глоток выпивки лишь ненадолго принес облегчение, но перестук колес на стыках рельс больными взрывами отдавался в голове.
Так страдал директор банка, а он помешал ему поправиться.
Ему тоже помешают, долго и трудно одолевал крутые ступеньки.
В институте занимался альпинизмом, не помешало бы горное снаряжение. Зависнуть на отвесной стене, заночевать около орлиного гнезда.
Но все равно придется спускаться, и далеко не каждый похож на орла.
Кое-как вполз на вершину, всего лишь на крошечный холмик, едва возвышающийся на равнине. Что ж, у каждого свои горы.
Ключи потерял или обчистили охочие на всякие безделушки ночные бабочки, дотянулся до кнопки.
Вдавил  с такой силой, что едва не обломил палец, или обломил, не обратил внимания на эту мелочь.
Прислушался, надеясь услышать птичий щебет ребенка.
Вместо этого разобрал тяжелые шаги.
Так шагают когорты закованных в железо рыцарей, вот по указке командира нацеливают смертельное копье. А потом наваливаются всем скопом.
Крепостные ворота рухнули под их напором.
Копыта вонзились в податливую его плоть.
Вздыбилась пыль, а когда рассеялась, в тумане различил он женщину и сглотнул густую слюну.
Когда не ждала она покупателей, то  простоволосой и полураздетой бродила по квартире.
На этот раз принарядилась на прощальный праздник. Волосы уложила в высокую прическу, выбелила лицо, на шее – чуть ли не впервые углядел он, что шея длинная, змеиная – болтались какие-то побрякушки, под белым свадебным платьем угадал обтягивающее белье – кажется, так издевалась над собой соседка случайной ночной  попутчицы, - каблуки промяли паркет.
И надо сказать и оправдаться.
Слова, огромный сундук слов, и среди этого барахла не отыскать правильные и необходимые.
- Дочка, где моя дочка? – все же отыскал он.
Женщина отстранилась от его запаха беды и отчаяния.
Молча, и это было хуже самого тяжелого наказания.
- Я пришел, я все же пришел, - объяснился он, и ужаснулся от двусмысленности своего признания.
- Я всегда буду приходить, - поправился мужчина.
Бочком, чтобы не замарать свадебное одеяние – господи, как давно это было -  просочился в квартиру, на паркете остались следы, заплутал среди развешанных и сваленных в кучу платьев. Искал среди  тряпок и не мог отыскать. Перебирал тряпки, задыхался от въевшегося в них запаха пота – некоторые женщины перемерили чуть ли не всю одежду. Заглянул под кровать, пыль забила горло. Напрасно отворил дверцу шкафа.
- Где моя дочка? – повторил мужчина.
Не повинился, и следовало молча указать ему на дверь. Как поступают гордые женщины, о таких пишут книги и снимают фильмы
Только книги эти никто не читает, а фильмы мгновенно снимают с проката.
- Пришлось отвезти к отцу, - проговорилась жена.
Жить самостоятельно, не зависеть от него, начертала жизненную программу. Правда не отказалась от квартиры – кто отказывается от свадебного подарка.
Сама справлялась с домашним хозяйством, сама воспитывала дочку.
Наконец, поддалась старику, пусть побалует внучку.
Мужчина устало опустился на стул. Так сидела некая женщина, будь у него вдовий платок, надвинул бы  на лицо.
- Меня забрали в полицию, - сказал он. И содрогнулся от тусклости и безжизненности своего голоса.
- Я узнавала, попросила узнать отца, - сказала женщина.
- Посадили в тигрятник, - придумал мужчина.
- Ты не подал документы на учебу, - сказала она.
Не подвесила на дыбе, не накалила щипцы, не влила в глотку расплавленное олово.
Подвесила, накалила и влила – немым укором маячила перед ним.
Но не подбоченилась, а устало уронила руки. Пальцы теребила материю. Мяли и калечили, он впервые заметил, как вены черными ниточками обезобразили предплечья.
- Обещал получить экономическое образование, - обвинила жена.
- Посадили в тигрятник среди изгоев и отщепенцев, - придумал Григорий.
- Дети обязаны подняться выше родителей, - сказала женщина.
- Умолял выпустить, натравили местную шваль.
- Обязательно, слышишь, обязательно!
И голос ее зазвенел перетянутой струной, или струна лопнула и больно ударила.
От высокой ноты заложило уши.
- Избили до полусмерти. – Среди этого звона едва различил свой голос.
И бесполезно врать и изворачиваться, не объяснить и не оправдаться.
- Потому что мы как посторонние, - понурившись, признался он.
Надо было остаться с мужиками в забегаловке, вкусить с ними отрадную отраву.
А до этого остаться у другой женщины. Она ничего не требует и не просит.
А еще до этого опрометью убежать из постылого банка.
Десятки и сотни развилок, и не выбрать нужное направление.
- Когда я положила на тебя глаз…, - сказала жена.
- Что? – спросил он.
Заплутал в бездорожье, и в потемках, в буре и ненастье однокурсница протянула руку. Ухватился за нее, чтобы остаться в городе, довести до победного конца студенческую разработку.
Но другие доведут или отбросят ненужный хлам.
- Лучше всех учился, думала, самый деловой, - попыталась объяснить женщина.
- И это все? – ужаснулся Григорий.
- И это тоже.
- Но ведь было! – попытался  раздуть угасающий костер.
- Было? – переспросила женщина. Будто попробовала на вкус это слово.
- Не знаю, - сказала она. – Это тебе было нужно.
- Только мне?
Уже не сидел, навис над ней.
Руки ее дернулись. Словно попыталась закрыться, не хватило сил на сложное  движение, ниточки вен еще гуще оплели кисти и запястья.
Тебе нужно, только тебе, я всего лишь инструмент для удовлетворения твоей похоти, металось по комнате эхо больных ее слов.
Или не сказала, но могла сказать, он явственно представил.
Обвинения обернулись хищными птицами. Они нацелились смертельным клювом и когтями.
Уже не нависал, а заслонился от убийственных слов. Возвел неприступные каменные стены, опоясал их танковой броней.
Бесполезно, они проникали мельчайшими щелями, вонзались и калечили.
И выжить можно, только разбудив дремлющее ее желание.
Так реаниматоры оживляют мертвецов, подключают электроды, и подают  запредельное напряжение. И пусть дымится и выгорает плоть.
Так и только так можно выстоять в этой битве.
Еще больше растянулась змеиная ее шея, в приоткрытом рту был виден ядовитый зуб, нацелился  раздвоенный язык. Специально уронила якобы бессильные руки, специально оплела их раздувшимися венами – усыпить бдительность противника и сокрушить его стремительным ударом.
В этом государстве уже объявили мобилизацию, отвели в глубь территории пограничников, заменили их регулярными войсками, уже самолеты загрузили бомбовые отсеки, артиллеристы вогнали снаряд в казенник.
Опередить их, внезапным ударом сокрушить изготовившуюся к нападению армаду.
- Смотри, что делают настоящие женщины! – признался в измене.
Очиститься от скверны и предательства, только так можно вымолить прощение. Пусть наложит любую епитимью, безропотно примет наказание.
Уже привык вкатывать на гору камень, и всегда срывается он с вершины.
Рванул на груди рубаху, кожу обезобразили синяки и кровоподтеки.
Следы давних пыток: обожгла жаждущими губами, а он не оттолкнул палача, но наоборот – пальцы его заплутали в густых ее волосах. Вспыхивали и больно жалили искорки.
- Смотри как любят настоящие женщины! – показал Григорий.
Елена заслонилась, напрасно пытаясь уберечься. Обвинительные его слова пробили ненадежную защиту.
- Смотри! – настаивал он.
Слова  вонзились. Пробили свадебный наряд и белье.  Оставили на теле безобразные воронки.
Почвенные воды подступили к поверхности, кровь, желчь и лимфа заполнили эти ямы.
Или его ямы, а он не побоялся показать обезображенное тело.
Синяки на груди подсохли и отливали всеми цветами радуги, но на животе и в паху чудовищные амебы раскинули фиолетовые щупальца.
Напрасно заслонялась женщина, нацелились щупальца.
И шея совсем не длинная, и груди не опали после родов и кормления, и не существует ядовитых зубов и раздвоенного языка, и мужики заглядываются на нее, машинально отметил он.
И можно шуткой обернуть признание. Неугомонной фантазией сексуально неудовлетворенного самца.  Еще не то пригрезится  в час разлуки.
С таким же успехом можно мгновенно остановить курьерский поезд, когда в последний момент машинист замечает  разобранные рельсы. И напрасно вспоминает все известные ему проклятия. Поздно, уже ничего не изменить.
- Смотри! – приказал он.
Щупальца вонзились.
Зажмурилась и отступила. Спиной уперлась в развешанные на перекладине платья, далее некуда отступать.  Материя мягко обхватила  тело.
Разноцветная материя, будто приманивала его этим многоцветьем.
Мужчина переступил через одежду, что сорвал и небрежно швырнул на пол.
- Я заставлю тебя, - надвинулся он.
Уже не кричал, страшнее крика  змеиный его шепот.
Надвинулись следы чужих губ и объятий. Навалился терпкий запах близости и разврата.
- Нет, - отказала женщина.
Насильник взмок,  и когда, словно отгоняя слепней, по лошадиному дернул головой, то разлетелись капли пота. Одна из них попала ей на лицо, осталась красная воспаленная дорожка.
- Нет…Если ты…Тогда дочка…, - предупредила женщина.
Законная супруга, что обязана по первому требованию удовлетворять любую прихоть господина. Так, кажется, написано в каком-то древнем кодексе.
Давно истерлись захватанные эти страницы.
А свадебное ее платье обернулось траурным нарядом, и вдовий платок наполз на лицо.
Мужчина отшатнулся.
- Что? – хрипло переспросил он.
- Думала, мы сами добьемся. Ты тоже обещал  - все сами.
- Эта работа не для меня, только поэтому случилось, - повинился мужчина.
- Пришлось попросить отца, - пожаловалась женщина.
          - Это случайно, просто оступился.
- Теперь обязана повиноваться отцу, - пожаловалась женщина
- Если бы я остался в лаборатории…
Уже не угрожал ей, отступил и прижался к стене.
А она сбросила туфли, каблуки обломились.
- А хочешь, отец завтра уберет директора, назначит тебя, - придумала женщина.
- Верни дочку, -  попросил он.
- Если ты не будешь пить и подашь документы, - поставила  условия.
Тяжесть последних дней навалилась. И зрение подвело: то он видел нарядное свадебное платье, то темные вдовье одежды, и не разобраться в  мельтешении.
По стене  – сочленения заскрипели железом по стеклу – сполз на пол.
- Я найду ее,  поеду к твоему отцу, он не посмеет, - в полузабытье произнес он.
- Не увидишь, если будешь пить, - приговорили его к расстрелу.
Еще можно вырваться из  ловушки, всей мощью отчаяния навалиться на противника, принудить его к капитуляции. Попытаться вернуть былое.
Чтобы девочка снова пряталась в ворохе платьев, а он отыскивал ее  среди них.
Устал от постоянной борьбы, если немного передохнуть...
Завтра заставит жену.
А если не получится, пробьется к императору. И тот не посмеет отказать.
Завтра, все завтра.
Калачиком свернулся на полу и прикрылся какими-то тряпками. Забылся, прижав руки к груди и подтянув к животу колени. Так дети пребывают в утробе матери, женщина до крови закусила губу.
В аптечке женщина отыскала чудодейственную мазь.
Не только заживут синяки и ссадины, но приворотное это зелье навечно привяжет любого. Уйдет все ненужное и второстепенное, придется доживать с жалкими остатками. И тогда невольник охотно и добросовестно выполнит любое твое пожелание.
И если при этом будет бессмысленно мычать и ронять слюну на рабочую рубашку, то это не такое уж и большое  горе.
Тысячи женщин живут с подобными повелителями, и даже находят изощренное удовольствие в таком существовании.
Горстью зачерпнула мазь, огнем обожгло ладонь.
Нацелилась на лоб – пусть забудет и очисться, потом передумала – нацелилась на пах.
Чтобы больше не заглядывался на посторонних женщин, на любых женщин, сама она не находила никакого смысла в ночных упражнениях.
Ребенок родился – род  не вымрет, что еще надо настырным мужикам?
Нацелилась, но не ударила.
Более не могла терпеть, огонь разгорелся, о платье обтерла ладонь. Материя почернела и обуглилась.
Добралась до ванной, щеткой обработала пальцы. Они покраснели и воспалились.
И только тогда осторожно тронула лоб.
Чтобы забылись события последнего дня.
Благополучно забыла.
Он подал документы на обучения и не притронулся к бутылке.
(О ночной бабочке, о случайной его измене она забыла еще раньше, нечего было забывать, не услышала, не пожелала услышать его признание.)
И не пришлось прятать дочку у деда, ему не удастся восторжествовать. Сама добьется и докажет.
Банку с остатками зелья и выбросила  в мусорное ведро
Бомжы подберут, пусть после этого побредут во тьме, пытаясь что-то нашарить дрожащими руками. Что нам до этого.
Разобраться бы со своими заморочками.

14.- Есть расстрельные должности, - сказал министр, укрывшись в своем кабинете.
- Да, есть такие должности, но мы обязаны нести свой крест, - отбился от многочисленных преследователей.
И пусть они продолжали шуметь и негодовать, девятый вал их ненависти разбивался о тяжелые дубовые двери. Окна были зашторены, по задумке дизайнеров мягкий зеленой цвет принесет покой и умиротворение.
- Вечный покой, - мрачно пошутил министр.
- Мы обязаны взбаламутить это застойное болото, - сказал он.
На экране монитора его гонители потрясали обманными бумагами.
Взбалмошный лидер одной из партий напал на его помощника. Тот  неосторожно задел каким-то высказыванием. И теперь обиженный лидер требовал наказать виновного. И  в институте тот учился на одни тройки, и диплом его липовый. И напрасно в ректорате отмели эти обвинения, рука руку моет, заявил обвинитель. 
  А другой помощник, по его сведениям, за непонятные заслуги облагораживал чиновников докторским достоинством. При этом захрустел суставами, будто пересчитывал купюры. Зал встретил его речь жиденькими смешками. Привыкли к буйному нраву выступающего и почти не реагировали на его обвинения.
Ну, сошлем на галеры, прикуем к скамье, вручим тяжелое весло.
А кто встанет у руля неповоротливой посудины?
Впрочем, можно сослать, чтобы многочисленным претендентам жизнь не казалась сахаром.
И министр хорош, не угомонился выступающий, мало того, что разрушил систему образования, так замахнулся и на академическую науку.
Скоро мы впадем в первобытную дикость, предсказал оракул.
Уже впали, зубы оскалились, смертельные когти выступили из мягких подушечек.
Нормальный мужик поспешил бы отгородиться от этой вакханалии.
Принял бы стакан хорошего коньяка, в крайнем случае, нашей беленькой. Потом задымил бы дорогой сигарой, в крайнем случае, американской сигаретой. Потом бы утешился на женской груди. А если не женат, отыскал бы иную утешительницу. И не надо рыскать по притонам, в интернете достаточно специализированных сайтов.
Нормальный мужик, но никак не министр. Такие не пьют и не курят, а жены их непрерывно заседают на многочисленных собраниях или в благотворительном порыве собирают  одежду для обездоленных.
И высокая должность запрещает заглядывать в порносайты.
Остается одно, в потемках блуждать по сети в напрасной надежде утешиться и забыться.
И найти что-нибудь стоящее сродни попыткам обнаружить несуществующий остров, когда капитан выбрасывает за борт неугодного пассажира.
Но случаются еще чудеса, жизнь наша пресна и скучна без чудесных находок.
На глаза попался рассказик безвестной училки.
Вчитался в бесхитростное повествование.
Преследователь его скукожился, порыв ветра вырвал из рук обвинительную записку.
Листки разлетелись по залу. И когда некто попытался поймать их, чтобы обвинения не пропали втуне, поднялся и сурово посмотрел на него бывший боксер тяжеловес. От одного его взгляда противники впадали в ступор и признавали свое поражение.
Что же мы как звери дикие терзаем друг друга, хотел сказать чемпион.
Любовь, вот к чему обязано стремиться человечество, только любовь спасет мир, вслед за классиком хотел повторить чемпион.
Любовь и умиротворение снизошли на гонимого министра, будто объяли живительные воды, хоть бы никогда не выбираться на враждебный берег.
- Будьте немедленно любезны. – Вдавил он кнопку селектора.
Как всегда выразился ясно и четко. И на многочисленных заседаниях слушатели увязали в липкой патоке его слов. И на всякий случай соглашались с разумными доводами.
Но прислуга научилась понимать хозяина. И стоило тому шевельнуть пальцем… Это шевеление оборачивалось скрипом ржавых шестеренок и приводных ремней.  Скрип сводил с ума исполнителей. Но тем скорее пытались они расправиться с очередным пустым заданием.
Первым делом литературные критики ознакомились с рассказом, который пришелся по душе их повелителю. И подивились низменному вкусу очередного временщика. (На расстрельных должностях долго не задерживаются. Но едва оттащат в канаву труп, как на освободившееся место устремляются бесстрашные претенденты.  Пусть на пять минут, но побыть начальничком. А потом хоть трава не расти.)
Хакеры легко взломали сайты рассказчицы и ее оппонентов.
  Придворный писатель, взращенный и выпестованный в Государственной Думе, слегка прошелся по тексту  умелым пером.
И осчастливленная им семейная пара перебралась в шикарные апартаменты на берегу теплого моря. (Опытный совратитель избегал точных географических привязок, каждый сам догадается в меру своего дохода.) И стоило им моргнуть, как на столе появлялись всевозможные яства. И если супруги и спорили, то лишь относительно завтрашнего времяпрепровождения. Что лучше: пойти на яхте или заняться серфингом.
  А сын их грезил во сне – мечтал на мотодельтаплане улететь к чертовой матери из этой идиллии. Впрочем, писатель тут же опомнился и стер крамольный абзац. Просто хотел полетать и потешиться перед очередным учебным годом.
Если хочешь достигнуть, то учиться следует на одни пятерки, безапелляционно заявил литератор. (Сам от с трудом закончил школу, а учитель литературы не мог надивиться на канцелярские обороты в куцых его работах. Видимо, поэтому назло учителям подался он в сочинители. И даже в подземном переходе приобрел диплом о высшем образовании. Составители этого диплома дали волю своей фантазии. Обозначили предметы, не существующие в природе. Тем с большим уважением относись к классику раболепные его подражатели. А тот, в случае успешного завершения очередной правительственной операции уже подумывал о кандидатском или докторском достоинстве. Бумага все стерпит.)
Под его пером рассказик заиграл цветами радуги. 
  ( Это вам не доморощенный распространитель, что разбросал листовки на вокзале.)
Развесистая клюква, случайно проговорился литератор, но тут же ладонью запечатал поганый рот. И у стен есть уши, враг не дремлет, болтун – находка для шпиона, не зря в оные времена предупреждали  многочисленные плакаты.
Так прихлопнул ладонью, что разбил губы и заныл больной зуб. Давно пора сходить к стоматологу, но не забыл, как в детстве посещал этого садиста. И бормашина ревела громче взлетающего самолета. От рева надо  распластаться, вжаться в потрескавшийся бетон ближайшего атомного убежища.
Распластался и вжался. Глотнул прямо из горлышка. Почудилось, что кто-то до него уже правил никудышный этот рассказ, и так же прикладывался к бутылке. И будто была это женщина. Выпил за неведомую подругу.
Обладал смутным даром ясновидения. Знал, как ублажить высшее начальство, и только поэтому удержался при дворе, и даже забрался на некую вершинку.
- Рассказ им понравится, рассказ обязан им понравиться, а если кто-то усмотрит в нем  насмешку над нашими идеалами, то не признается, что король голый, это только в жарких странах можно ходить голым и босиком, а у нас сотрешь ноги до задницы, я не хочу брести по осколкам и раскаленным углям, - доходчиво объяснил себе придворный писатель.
Как все с министерстве культуры блестяще владел разговорным языком.
Ополовинил бутылку, тем яростнее и беспощаднее накинулся на оппонентов.
Некая девица поведала о несложившейся жизни. И с работы ее выгнали, и в холодильнике хоть шаром покати, и напрасно обшарила  пустые карманы. А дома доброхоты уже ввернули крюк и навесили веревку. А петля  любовно завязана скользящим узлом.
И можно не читать дальше. Представил, как спрыгнула с табуретки, газы со скрежетом вышли из дергающегося тела.
Писатель отшвырнул стул, тот отлетел к стене, кажется, обломилась ножка.
Ничего, текст можно набирать и стоя, тем более надо ежеминутно  отбегать к бару и там прикладываться к бутылке. Поставить ее рядом с ноутбуком мужчина не догадался.
Вытащил полудохлую девицу из петли и дал волю своему гневу.
Хлестал наотмашь: по лицу, животу, по груди, наконец, выдохся и отбил ладони.
Все было не так, попытался достучаться до самых бестолковых, прочтя рассказ, я преисполнилась гордостью за наше мудрое руководство.
Набивал текст и морщился от зубной боли, на этот раз заныли все зубы, но кашу маслом не испортишь, и побольше туда сахара.
Через тернии к звездам, одолеем все преграды, утешим врагов и покараем друзей, надрывался писатель.
Прочитала ваша рассказ, резюмировала мнимая оппонентка, и захотелось обустроить еще неухоженной наш мир.
И так далее, по накатанной колее. Достаточно порыться в своей памяти. Многочисленные комсомольские и партийные собрания. Он еще застал те  времена. И хотя мирно подремывал на них, но призывы ораторов, как на каменных скрижалях отпечатались в памяти. И не мудрено состряпать текст из полузабытых  лозунгов.
Так же лихо расправился  со следующим оппонентом.
Вместе с женой прочитали замечательный ваш рассказ, написал литератор.
Уже ныли не только зубы, но онемела шея. И чтобы взглянуть на клавиатуру, приходилось сгибаться в пояснице. Пока еще это удавалось. Но немота медленно, но неуклонно подбиралась  к груди, грозила сковать какие-то второстепенные внутренние органы. И следовало поторопиться, иначе не выполнить важный государственный заказ.
Ночь любви по прочтению, написал занемогший мужчина. Со всеми неистовствами, присущими искренней страсти.
Представил, но не смог сказать, только замычал в писательской своей немоте.
Не было детей, обращались в репродукционный центр, там тоже не смогли помочь.
Но теперь обязательно будут, дом раскачивался, город сотрясался, Земля сбивалась с привычной орбиты, попытался подделаться под любовную лирику опытный рассказчик.
Но тут же перешел на простой и понятный язык
Она понесла той ночью, побольше бы таких зажигательных произведений! пожелал будущий отец.
Родить бы мне сверхчеловека, вспомнил литератор какого-то немца, что свихнулся то ли от своей гениальности, то ли от запущенного сифилиса.
Но то мрачное прошлое не вставишь в лучезарный сегодняшний день.
Еще одна восхищенная рецензия, и множество хвалебных отзывов.
Наконец, наткнулся на признание грабителя и убийцы.
Что ж, и это можно использовать в пропагандистских  целях.
Вломился во вроде бы заброшенную квартиру. Но обнаружил там беспомощного деда.
И вспомнил детство, как любили и баловали его родители, а он отплатил им черной неблагодарностью.
Дважды не смог приехать на похороны, напрасно умолял гражданина начальника отпустить на несколько дней. Он вернется в срок, надо по-человечески попрощаться, начальник не внял уговорам.
Оскорбил в лучших чувствах, оскорбленный человек возненавидел весь мир, и, выйдя на волю, поклялся отомстить этому миру.
(Выйдя на волю, усомнился литератор в справедливости этого утверждения, где она  - Воля, подумал он, но тут же отбросил крамольную мысль.)
Воля – когда птички чирикают или кричат апрельские коты.
И под это кваканье грабитель забрался в заброшенную квартиру.
А старик, видимо приняв его за социального работника, протянул к нему слабые руки. Лодочкой сложил ладони – подайте на жизнь, дайте еще глоток жизни.
- Что же они тебя забыли. Долбанные наши родственники! – возмутился грабитель.
- Вот сестра – знать меня не желает, - попытался утешить обездоленного старика.
- И правители хороши, такая копеечная пенсия! – придумал  литератор.
Впрочем, тут же вычеркнул последнюю фразу, заменил ее более приемлемой.
- О твоем бедственном положении надо сообщить замечательным нашим правителям! – написал он.
Развесистая его клюква обернулась разлапистым деревом. Ничего, городской читатель не разберется в очередном феномене, и посчитает это дерево обыкновенной липой.
И конечно, в черной душе грабителя обнаружились светлые пятна, и  они разрослись и затмили былую черноту.
Не только сходил в магазин и снабдил страдальца всем необходимым, но обещал и в дальнейшем служить ему верой и правдой.
- Чтобы тот переписал на него квартиру, - сообразил сочинитель. – А потом его можно поставить и на ножичек. Или уморить голодом, ни одна экспертиза не придерется.
Свои бредовые суждения, конечно, не стал заносить в компьютер.
Написал еще несколько отзывов.
Так утомился от непосильной работы, что иногда ограничивался несколькими восклицательными знаками или улыбчивыми смайликами – умные люди поймут  намеки, а дураки не воспримут и самые убедительные доводы.
Осталась сослаться на возвышенное творение, обратить на него внимание признанных  авторов.
Помощники справятся с этим и без опытного наставника.
(В правительственных кругах так повелось, что у каждого были помощники. Даже у  распоследнего дворника.)
А также настропалят журналистов. И те такое понапишут. И его развесистая клюква покажется жалким кустиком по сравнению с великолепными деревьями их фантазии.
Мы обязаны воспитать подрастающее поколение в патриотизме и в почитании наших незыблемых устоев, однажды заявил президент. Его пожелания неуклонно исполнялись.

15. Да будут благословенны выходные и праздничные дни! Можно до обеда, а то и до вечера проваляться в постели – дать заслуженный отдых изношенным своим членам. Позади трудовая неделя, ударный труд иссушил тела, вытянул соки. Одни вдоволь намахались неподъемным молотом или  усмиряли раздолбанный токарный станок, другие пытались подвигнуть их на трудовые подвиги.
Впрочем, эти быстро восстановят свои силы. Чист и незапятнан их мозг.
Хуже всех приходится тем, кто работает с бумагами. Они бредят по ночам, сбита с комок мокрая простыня и наволочка. И жены их давно перебрались на отдельную лежанку.
Иногда сомнамбулами бродят они по квартире и по городу.
Если вам повстречаются такие странники – глаза их заперты и дрожащими пальцами нащупывают они дорогу, - то не потревожьте и не разбудите их, несчастные способны на любое безумство.
Но человеческое сообщество в большинстве своем состоит из вполне уравновешенных особей, что нам отдельные извращенцы.
В выходные дни неохотно просыпается город.
Разве что с утра шустрят дворники (почему-то все  знойные южане), да вездесущие корреспонденты высматривают очередную добычу.
Вот потрепанные жизнью мужики потянулись на детскую площадку, где знакомая старушка поправит угасающее их здоровье, и с каждым  глотком оживают опухшие лица – это нетипично и неинтересно нашим людям.
Вот ночная бабочка перепутала часы работы и вышла на промысел – об этом тем более не принято говорить.
Вот некто возвращается домой после гулянки и во весь голос проклинает непутевую свою жизнь. Но владеет всего лишь несколькими непечатными выражениями, ставшие настолько привычными за последнее время, что никто не обращает на них внимания.
Вот неопознанная звезда проносится по утреннему небосклону.
Что нам  небесные  звезды, мы дети и обитатели Земли.
Скрипнула дверь парадной, женщина заслонилась ладонью от низкого утреннего солнца.
Некая учительница, неужели в такую рань решится побеспокоить своих подопечных?
Фотокорреспондент прицелился и щелкнул затвором.
Утренние собутыльники, услышав звук выстрела, поторопились опорожнить стаканы. Вдруг объявят мобилизацию и отнимут их бутылку.
Всего лишь очередной снимок, объектив профессионального аппарата похож на ствол  пушки. Орудие это бьет на тысячи метров.
Женщина распахнула плащ – еще один снимок.
Навел на грудь оптический прицел. Надвинулись два больших полушария. Автомат уже стрелял короткими очередями.
Убийца устроился на лестничной площадке высокого этажа, дымящиеся гильзы падали на разбитый кафель.
Жильцы ближайших квартир забаррикадировали  дверь.
Напрасно они беспокоятся – войны не будет, кому нужны дымящиеся развалины, современная наука позволяет уничтожать только живую силу противника.
Просто выполняет редакционное задание, но уже другие, более ушлые корреспонденты вплотную подобрались к своей жертве.
Взвалив на плечо тяжелое  орудие, стрелок поспешил присоединиться к соперникам.
- Простите, а куда вы направляетесь? - подскочил к Елизавете Петровне галантный кавалер.
- Понимаете, встретить…Девочки после экскурсии… А в чем дело? – растерялась и  опомнилась женщина.
- Я вас подвезу, вон тачка, - кивнул он на потрепанную машину.
И как давешний фотограф уставился на ее грудь.
Женщина поспешно запахнулась.
- Теперь что, принято знакомится на улице? – отшила назойливого приставалу.
- Замечательно, она скромна и неприступна! – приступил тот к составлению очередного доноса.
И хотя заранее включил диктофон, чиркнул в блокнотике. Ограничился графикой: изобразил два внушительных холма и снабдил их жирным восклицательным знаком.
- Несколько слов для молодежной передачи! – нарисовалась откуда-то еще одна корреспондентка.
Будто передвигалась на реактивной ступе, и когда приземлилась около намеченного объекта, на асфальте осталась дымящаяся воронка.
Елизавета отшатнулась от порохового запаха гари.
- Что вам надо? – попыталась отбиться она.
- Мы ознакомились, мы восхищены! – доковылял до нее мужик с автоматом. Нацелился убийственным  орудием.
- Я первая, мой эксклюзив! – напала на него корреспондентка.
- Я первый! – взвился обладатель потрепанной тачки.
Но автомат уже бил очередями, и опять падали гильзы.
- Ваш рассказ, ваш замечательный рассказ! – чуть ли не хором пропели корреспонденты.
- Какой рассказ? – удивилась Лиза, но бесполезно было запираться. Она догадалась и ужаснулась.
- Понимаете, я… Это не мой рассказ, - призналась подозреваемая.
Мимо прошла машина, скрежет тормозов был подобен  дребезжащему смеху ее преследователей.
- Уходите, убирайтесь! – взорвалась Лиза.
Давно отменили пытки в специализированных заведениях. Разве что случайно локтем заедут в солнечное сплетение или напялят  на голову полиэтиленовый мешок.  Но и в домашних условиях люди мрут как мухи.
А они подступили и пытали.
Возьмите все, втопчите в грязь, пощадите невинную девочку! мысленная взмолилась несчастная.
- Ей еще жить и жить! – проговорилась она.
И отдавая себя на растерзание, машинально распахнула плащ.
Мужики уставились и замолчали – один даже забыл прицелиться, а другой нажал не на ту кнопку диктофона, - корреспондентка поспешила вмешаться.
- Кому? Домашней собачке, подруге, любовнице? – вопросила она.
- Какой любовнице? – ужаснулась Лиза.
Женщина прищурилась, оценивая ее кондиции.
Много их повидала на своем веку. Привычно славила и помогала вскарабкаться. Но вершины эти в лучшем случае были слеплены из картона, тот расползался после первого ливня.
- Если надежно ухватишься за нужную юбку…, - подсказала наставница.
- Можно и за штаны, - не согласился фотограф.
- Готов пожертвовать своими штанами! – пошутил другой мужик.
- Теперь это не модно, - сказала их подруга.
- За твою цепляться юбку? – дружно напали на нее мужики.
- Я вроде бы в джинсах. С такой работой забудешь о своей половой принадлежности, - отбилась та.
- Напомнить? – спросил один.
- Какая разница, мы давно стали бесполыми, - проговорился другой.
За дружеской и шутливой перепалкой забыли о своей жертве.
Лиза большими пальцами заткнула уши. Отступила в парадную, преследователи были так увлечены перепалкой, что не заметили ее бегство.
Да и не заслуживает она допроса с пристрастием. Все за нее скажут опытные работники. А если жертва откажется от интервью, то отыщут похожего двойника. Так наловчились вылеплять подобных уродов, что даже ближайшие родственники не замечали подмены.
Лиза укрылась на лестнице, а до этого, подранком отвлекая охотников, призывно распахнула плащ. Чтобы они не опозорили девочку. Сама скажет и объяснится.
Впустую пыталась привлечь. Под пресыщенными их взглядами груди ее ужались, бедра стали узкими, мальчишескими, а изысканное платье обернулось мешком с вырезом для головы и конечностей.
Если в сказках гадкий утенок превращается в лебедя, то в жизни чаще встречаются обратные превращения.
И только корреспондентка различила под этой оболочкой желанную подругу. И даже потянулась к ней.
А та не откликнулась, отступила и скрылась за крепостными воротами.
Может быть, это и не она написала, чувствуется рука мастера,  мысленно приступила корреспондентка к составлению очередной кляузы.  Чтобы так написать, надо пройти огонь, воду и медные трубы, невольно повторила слова своей подопечной.
Как добры наши великие мастера, за мизерную плату готовы осчастливить любую потаскушку, добавила не для печати.
А она наверняка великолепна в постели, облизнула мигом пересохшие губы.
Мужики, что вместе с ней спозаранку вышли на охоту, продолжали беззлобно препираться.
Ступа ее сломалась, да никогда ее и не существовало, побрела, сдирая коросту с губ.
А Лиза взбежала на площадку последнего этажа и долго не могла отдышаться.
Покалечила руки, когда призывно распахивала плащ, грубая ткань  порвала кожу.
Достала носовой платок, не сразу догадалась, как располосовать его. Наконец, сообразила: наступила и рванула. Перевязала, но боль не унялась.
Вскарабкалась на вершину, но преследователи осадили эту крепость. Уже подступили пожарные машины с высокими лестницами, уже опытнее скалолазы нацелились крюками и карабинами, уже над головой ядовитыми гигантскими насекомыми зависли вертушки.
И спастись можно, только поднявшись в поднебесье.
Если у тебя не выдраны маховые перья, и повязки на ранах не  набухли кровью.
Задрала голову, изготовившись к полету.
Чердачный люк был открыт, призывно манила темная дыра лаза.
Чтобы дотянуться до лесенки, скинула плащ.
Задрала подол платья и узлом завязала на талии.
Вспомнила, как муж готовился  к прыжку. Господи, как давно это было!
Долго шептал молитвы и раскачивался.
Она тоже взмолилась. Прокляла тот миг, когда под своим именем опубликовала чужой рассказ. Прокляла девчонку, которой хотела помочь подняться, отринуть обыденность.
- Переведусь в школу, чтобы тебя не видеть! – напоследок обещала женщина.
Потом прыгнула. И с молитвой  одолела  высоту.
Окровавленными повязками зацепилась за нижнюю ступеньку. Потом дотянулась до следующей.
Вскарабкалась, оставляя на железных штырях кровавые следы.
Побрела, вздымая тучи пыли и задыхаясь в ней.
Потревоженные голуби или летучие мыши проносились над головой – уже нацеливались сесть на макушку и выклевать глаза.
Какие-то военные пещеры, вспомнила давнюю книжку. Там обосновались партизаны, а фашисты зацементировали отдушины.
Испуганно рванулась на далекий источник света. Будто некто запалил обманный костер, и дожидался, раскинув смертельную паутину.
Некогда  думать и выбирать. Мотыльком устремилась на огонь.
Пусть сгорит, лучше сразу, чем обрубать по частице.
Чудом выжила, едва не вывалилась в другую дыру.
Так, собирая экспонаты, некий коллекционер похитил все чугунные крышки городских люков. (Потом разбитый этот чугун обнаружили на  приемных пунктах вторсырья.) И покалеченные автомобилисты дружно призывали к отмщению.
И еще вчера журналисты охотно взялись бы за расследование. Вдруг и им перепадет от доходов знатного воришки.
Но если приказал министр, а то и сам президент…
Шумная журналистская братия столпилась около парадной беглянки.
А она чердаком перебралась к другой лестнице. И все равно сразу не решилась спуститься на площадку. Как перед прыжком в  воду набрала полную грудь воздуха. Так измазалась в саже, что трудно было определить возраст. Сгорбилась, изображая старушку. Но не прыгнула, подол ее платья узлом был завязан на поясе, вряд ли старушки носят крошечный треугольник материи на тоненьких тесемках. По краям лоскутка курчавились волосы.
Ногти  недавно обломала, так  удобнее печатать, но теперь не могла подцепить тугой узел. И не дотянуться зубами.
Долго провозилась, журналисты, наверное, расползлись по всему городу, а то и по миру, придется прятаться всю жизнь.
Справилась с узлом и прыгнула и неуклюже упала на лестничную площадку.
Кажется, повредила ногу, заковыляла по улице, никто не признал в ней беглянку
Журналисты спорили и ругались и драчливыми петухами наскакивали друг на друга. У некоторых на затылке были выдраны  перья.
Убежала, но чтобы привести себя в порядок, зашла в соседний двор. Там местные автомобилисты устроили стоянку и даже соорудили площадку для мойки машин
Вода из шланга била в борт дорогой  тачки, ее владелец напрасно пытался увернуться от брызг.
- Чего тебе, убогая? – спросил он.- Ходят здесь всякие, потом колеса пропадают, - изволил пошутить владелец.
Но вгляделся и прикусил неугомонный язык.
- Что вам, женщина? – спросил он.
Лиза зачерпнула обеими горстями – мужчина уже не пытался увернуться, - ополоснула лицо.
- Дама, - сказал опешивший мужчина.
- Девушка, - вскоре безошибочно определил он.
Распрямился и втянул живот, но тот перекатился не в грудь, а двумя мешками раздул щеки.
- Понимаете, навалились  всем скопом, вы мне поможете? – попросила  помочь Лиза.
Мужчина испуганно оглянулся.
Уже однажды угоняли его машину. А потом предложили вернуть за якобы умеренную плату. Пострадавший онемел от их наглости. Решился обратиться в милицию. Там только развели руками. А на следующий день грабители увеличили сумму выкупа.
Пришлось заплатить. Словно отколупнул сдобу от краюхи, впрочем потеря была незначительная.
После этого установил столь надежную сигнализацию, что без подробной инструкции  не мог открыть дверцу.
Теперь же попытались древним способом подобраться к нему. Подослали девицу легкого поведения, пусть поищут других доверчивых дурачков.
Живот опять раздулся, этим грозным орудием надвинулся на лазутчицу.
- Если ты… Я тебя… Всю жизнь будешь маяться! – предупредил он.
Незаслуженно прославили ее, придется ответить за этот обман.
- Я сама  ей скажу, - обещала Лиза. – Она поймет, - попыталась уговорить себя.
Почти добралась до гостиницы, туда должен вернуться автобус с экскурсантами.
Швейцар, увидев нищенку, поднес ко рту свисток или рацию, она не разобрала. Но отступила в ближайшую подворотню. Убегая, сохранила сумочку, достала косметичку.
Не отмылась, но размазала по лицу сажу. Плащ потеряла, изодрала подол платья. И если в таком виде появиться перед взыскательной ученицей…
Все равно, что к ногам привязан камень, и не вынырнуть из омута. Отравленная вода устремилась в задыхающиеся легкие. Мир крутанулся и вздыбился. Люди передвигались боком, раздирая бока о неровный асфальт. Чудища, готовые растерзать ее.
- Потом встречу, - попыталась утелшиться женщина.
Мы привыкли откладывать на потом, но надо спешить жить, как заявил еще один забытый писатель; память наша под завязку забита ненужными цитатами.

16. Дети вырастают, у них свои дела и заботы, наивно и глупо уговаривать их отдохнуть перед очередной дорогой.
Ручей не вернется к истокам, выпущенная стрела не ляжет на тетиву, не угомонится ветер, не иссякнут дожди, не погаснет светило.
Кружилась и порхала по комнате, будто поездка к заброшенным монастырям и крепостям каким-то образом приобщила ее к вечности.
- Было так чудно! – попыталась объяснить девчонка. – Ничего не уходит, ведь по замшелым камням можно представить задумку древнего строителя! – придумала она.
- Какой отдых, я ничуточки не устала! – отказалась  Настя – Могу не спать целую вечность!
Изловчившись, содрала вдовий платок с матери.
- Я вернулась, меня надо встречать самыми праздничными одеждами! – упрекнула женщину.
- Пока еще я твоя единственная отрада! – придумала она.
- Пока еще! – многозначительно повторила дочка.
Так неумелые интриганы ненароком выделяют ключевые слова, их собеседники мгновенно настораживаются.
А женщина не заметила подвоха.
Соседка ее в одночасье постарела, заразилась от нее, первые признаки болезни обезобразили лицо. Приглядевшись, можно заметить морщинки около уголков глаз, две скорбные складки наискосок перечеркнули подбородок.
И люди убегают от признаков увядания. Будто можно укрыться от этого.
И напрасно бьешься о крепостные стены, и оконному стеклу не охладить горящие щеки.
Не было ничего, ты придумала, тебе приснилось, иногда сны наши достовернее постылой реальности.
- Та обязана, обязана встречать меня самым праздничным платьем и настроением! – потребовала дочка.
Обычно изощренным звериным своим чутьем слышала людей и подлаживалась под их помыслы.  Но придумала организовать материнскую судьбу, и слух ее притупился.
- Нет, конечно, - согласилась женщина. Переодеваться ушла в другую комнату. Дочка может увидеть. Проявятся следы губ и пальцев под пристальным ее вниманием.
- Потом поболтаем! – опомнилась девочка. – У подруги день рождения, обещала помочь  с готовкой! – сходу придумала она.
Катя, Оля, Лена, Клитемнестра, про себя перечислила стандартный набор имен. На любой изощренный вкус.
Но женщина не стала выяснять и придираться.
- Но все равно ты должна всегда оставаться самой красивой и желанной! – не угомонилась Настя.
- Нет, конечно, - предстала перед ней преобразившаяся мать.
Простенькое сиреневое платье убавило десяток лет, только лицо подкачало, женщина пальцами растянула губы, но улыбка была похожа на болезненную гримасу.
И опять не разобралась девчонка.
- Мама, ты самая умная и красивая! – привычно повторила она.
Но прощание чмокнула в щеку.
Двуногие звери бродят по свету, обязана предупредить женщина. И стоит на мгновение пригреть их, как перегрызут горло.
А вместо этого сбилась на околесицу.
- Нет, не ходить около домов – падают кирпичи, нет, не ходить около дороги – взбесившиеся  автомобили запрыгивают на тротуар, нет, никуда не ходить,  - предупредила о коварстве мужчин.
- Обязательно! – Отмахнулась девушка от пустых ее наставлений.
И вот легкие  каблучки зацокали по ступенькам. Словно промчалась лошадка, стремителен и грациозен ее бег, и ветер развивает гриву, и всей Земли мало  для разбега.
Все будет, как она задумала, сойдутся два обездоленных человека.
Жизнь прекрасна и удивительна.

17. В этом училище, наверное, самые заботливые педагоги. А как же – готовят себе замену. И наседками берегут своих подопечных.
Одна отправилась встречать экскурсанток. И пусть припозднилась, и автобус не только опустел, но водитель успел загнать его в гараж – главное, наши задумки и попытки.
Директор решил последовать примеру учителей. Поинтересоваться, в каких условиях проживают студентки, не обижают ли их родители, помогают ли они взрослым по хозяйству.
Наугад ткнул пальцем в один из журналов. Выбрал случайную фамилию. Вслух произнес ее и прислушался к звучанию. Так слушают камертон, не обнаружил фальшивую ноту. Сравнил со своей фамилией. Порадовался, его звучит более громогласно.
В цветочном магазине приобрел три розы – не являться же с пустыми руками. Выбрал чахлые, с короткими стеблями, не привык сорить деньгами. Любой цветок скоро завянет, какая разница.
Видел, как мимо пронеслась юная кобылица, теперь никто не помешает, но все же погрозил баловнице строгим пальцем.
Запыхался, вскарабкавшись на высокий четвертый этаж, поэтому ослабил узел галстука.
Ничего, теперь разрешено, не такие строгие порядки как при благословенной советской власти. Тогда можно было оставить провинившихся после занятий и провести с ними воспитательную беседу. Нынешние же воротили нос при одном упоминании о приличиях.
Всего-то не раскуривать на переменах – из женского туалета валят клубы дыма, словно паровое судно раздувает котлы, тем более будущие учителя не должны увлекаться горячительными напитками и чуть ли не до пупка обнажать иногда великолепные свои ножки.
Позвонил, а когда разобрал шаги, вспомнил цоканье копыт пронесшегося мимо жеребенка.
Дверь скрипуче отворилась.
Они похожи, мужчина признал мать своей ученицы и заслонился букетом. Но тут же опомнился, негоже прятаться и скрываться, протянул цветы хозяйки.
- Чтобы надежнее познакомиться, - объяснил он и поспешил представиться. Имя отчество и фамилия, как положено в подробной анкете. Свел ноги и попытался щелкнуть каблуками, кажется, так поступают российские офицеры. И хотя не служил в армии – одна нога была короче на несколько сантиметров, - чтил армейские законы
Больная нога подвела: покачнулся и, чтобы не упасть, прислонился к косяку.
Но не сдался, снова свел каблуки и склонил голову с идеально ровным пробором.
От роз несло едким запахом дезинфекции, так пахнет в общественном таулете, когда закончена уборка и выброшены испоганенные резиновые перчатки.
Еще больше морщинок обезобразило лицо, еще более резкие складки прочертили подбородок. Задыхаясь в изгаженной уборной, женщина приняла цветочный веник.
- Желтый цвет – знак уважения, - сказал галантный кавалер.
Любви и уважения, хотел сразу сообщить о своих намерениях, но сбился и проглотил ключевое слово.
Впрочем, умный человек и так догадается.
Вроде бы достойна, кое-что рассказала ее дочка, и он навел справки.
Не присутствовала, не привлекалась, не замечена, родственники не пребывают за границей.
Одинока и измучена привычным одиночеством, наверняка жаждет опереться на твердую мужскую руку.
- Нет, чай, кофе? – предложила обходительная хозяйка
Другая рассмеялась бы в лицо изрядно потраченного жизнью кавалера, или наоборот – лозинкой бы приникла к его груди. Но Лариса когда-то мечтала стать актрисой – еще одна заглавная роль в затасканной пьесе.
- За дружеским чаепитием мы лучше познаем друг друга, - повторила за невидимым суфлером.
Шаркнула ножкой и сотворила книксен, приглашая пройти знатных гостей.
(Для таких действий более подходит широкая свободная юбка, и чтобы  на мгновение мелькнула ножка обольстительницы, что делать – не успела переодеться.)
- Познаем, - согласился господин. Не обманулся в  своих ожиданиях.
Соседка  сползла с постели и приникла к стене. Не разобрала, но вспомнила о старинном и надежном способе. Отыскала миску, несовершенный слуховой аппарат искажал некоторые слова, но можно было уловить общий смысл переговоров.
Сама уже приобщилась, но пожелала осчастливить и соседей. Пусть и они приобщатся к параллельной церкви.
Некогда здесь проживал прославленный борец. То ли с царским режимом, то ли с революционерами – не разобраться за давностью лет. Может быть, церковники устроят музей. Она отдаст старую сковородку. Чтобы помнили былое, чтобы не заржавела память.
Подслушивала и удовлетворенно кивала, отчего миска скрежетала по стене, или такой скрипучий голос был у ее соседки – у каждого свои уловки для привлечения любовников.
- Соизвольте рассказать о себе, - попросила актриса самодеятельного театра.
- Отдельная квартира, ранее я жил с матерью и не мог привести в дом постороннего человека, - поведал соискатель.
И этим признанием значительно увеличил шансы на успех – позиционировал себя заботливым и послушным сыном.
- Нет, мать – прежде всего, - согласилась хозяйка.
Вазу с цветами поставила на дальний столик в углу комнаты, и все равно не могла уберечься от запаха. Или так пахли густо смазанные вонючим жиром волосы
Прикрылась носовым платочком.
Стыдливая скромница, отметил про себя довольный соискатель.
- А какое у вас денежное довольствие? – спросила женщина.
Специально не подбирала изысканные слова, так пожелал автор негодной пьесы.
- Скоро получу заграничные гранты как директор успешного училища, - похвалился мужчина.
- А любимая ваша мамочка долго болела? – неожиданно спросила Лариса.
Чтобы завязалась интрига, нечего впустую гонять чаи. Да и запах досаждает, поскорее бы избавиться от этой вони.
- Я досконально ухаживал за ней, - признался мужчина. – Как за человеком, за которого ты отвечаешь, - обобщил он.
Загнал себя  в ловушку, и осталось захлопнуть дверцу клетки. И безжалостно пытать его. Когда пытка станет невыносимой, сам выломает прутья и побежит, забыв о хромоте.
- За которого ты отвечаешь! – выделила женщина волшебные слова.
- Если бы он отвечал за меня! – сбилась на отсебятину.
Неведомый автор  пьесы ухватился за больную голову. Под его пером последовательно развивались действия. Но исполнители начисто забыли текст.
Может, это и к лучшему, согласился автор с подобной интерпретацией: обнадежить или усыпить публику, а потом навалиться на нее всей тяжестью своей боли.
Уже не сидела за столом, резко отодвинула чашку, чай выплеснулся на скатерть.
- Надо посыпать солью, - сказал аккуратный и бережливый мужчина.
А она не услышала, подскочила к окну и на мгновение приникла к стеклу.
Город проснулся – прохожие, трамваи, машины.
И так будет завтра, послезавтра, всегда.
Отшатнулась от окна, мужчина заслонился от ее взгляда. Будто нацелилась двумя скальпелями и выбирала, куда вонзить лезвие.
- Утром просыпаться в его объятиях! – вспомнила или придумала женщина.
Старуха в соседней комнате уронила миску.
- И чтобы обжигало каждое  прикосновение!
- И чтобы слова были чарующими и волшебными! – придумала она.
- Я – его волшебство!
Соблазняя единственного, закружилась в импровизированном танце.
Тучи разошлись, солнце слепящими лучами ворвалось в комнату. Взвились потревоженные пылинки.
Развевались ее креолины. Запах молодого здорового тела перебил запахи тлена и разложения.
- Пусть подхватит на руки и на руках отнесет в постель! – потребовала любовница.
- Пусть постель будет усыпана розами! – не угомонилась она. – Не эти поддельные, – кивнула на вазу, - а самые замечательные и чудные цветы!
- Нет, ты готов носить меня на руках? –  Угомонились ее креолины.
Но надвинулись цветастой тряпкой, так дразнят быков, но людям не свойственно бросаться на нож мясника.
Мужчина осторожно отодвинул стул – тот не упал и не раскололся. Даже если тебя унизили, не стоит ломать стулья, есть более действенные способы.
- Нет, ты готов целовать каждую клеточку моего тела? – подступила женщина.
Различил под одеждой.
Следы похоти и разврата. Или необузданной страсти. И страсть эта готова испепелить любого.
Не хватит сбережений, здоровья, жизни.
Немедленно бежать, может быть, удастся спастись, выжить в этом огне.
Попятился, не решаясь спиной повернуться к преследователю. Налетел на стул, разбил больную ногу. Пришлось под огонь подставить спину, поспешно дохромал до двери.
А женщина добрела до кровати – не было никаких креолинов, платье ее потемнело на спине и подмышками, - упала и лицом зарылась в подушку.
Не осталось ни отпечатка, ни запаха, ничего не осталось.
И можно зарыдать и завыть, будто от этого что-нибудь изменится.

18. В субботу после трудовых будней мы наслаждаемся отдыхом. И если немного переберем, можем поправиться на следующий день.
Но глубоко несчастны люди, лишенные простенького и привычного  занятия.
Медведями-шатунами бродят они по негостеприимному дому.
Очнулся и вспомнил, как по стене сполз на пол. Жесткие половицы обернулись бугристым диваном в гостевой комнате.
Сам добрался, или доволокли безжизненное тело?
Существует эликсир забвения, как-то проговорилась жена, он отмахнулся от пустых слов.
А она по ночам варила колдовское зелье. Наконец испытала его. Но в таком незначительном количестве, что всего лишь забылись некоторые детали. И надо помочь ей в смертельном эксперименте.
Откинул одеяло и сполз с дивана.
Целомудренно сняла с него рубашку, при этом, наверняка, отвернулась, чтобы не замараться. Или он сам сдернул ее, демонстрируя язвы. На большее у нее на хватило решимости, а у него сил.
Входные отверстия уже затянуло розовой кожицей, наверное, и их смазала своим снадобьем.
Осторожно обмакнула кончик пальца, а надо было зачерпнуть полной горстью, после этого можно жить с чистого листа.
Оттолкнул стул  с аккуратной стопкой своей одежды, доковылял до заветного шкафчика. До так называемого бара, где она хранила свои притирки.
Так алкоголик ищет заветную бутылку, но готов опохмелиться любой гадостью.
Обнаружил какую-то мазь, щедро зачерпнул ее, как до этого учил женщину.
И ничего – кожа не обуглилась, тем более не отшибло память.
И придется разбираться: стучать кулаком и рвать на груди рубаху или коленопреклоненно вымаливать прощение.
Рубаху  уже разодрал, пришлось подобострастно склониться и губами приникнуть к замочной скважине.
(Квартиру тесть приобрел на вторичном рынке, бывшее хозяева врезали замок в каждую комнату. Он так и не собрался порушить нелепые  запоры.)
- Мы же договорились. Все – сначала, - придумал Григорий.
А она не ответила, может быть, заснула только под утро, или нахлобучила на голову подушку, или воздух в ее крепости  загустел от бесполезного упрямства защитников.
И пусть не пробиться стреле или копью, пуле или снаряду, но невозможно добровольным заточением укрыться от жизни, та просочиться мельчайшими щелями.
- И не надо было обращаться к отцу, я справлюсь, - напрасно пытался оправдаться мужчина.
Теперь ухом приник к скважине.
Если бы она хоть чем-то выдала себя. Но так же хрипло и натружено дышала, будто вместо него вкатывала в гору тот проклятый камень.
И можно помочь: обещать и покаяться.
Обязательно пойду учиться, и напрочь забуду вкус спиртного, и по звонку буду возвращаться домой. И быстро вскарабкаюсь на вершину карьерной лестницы, а потом можно поплевывать с этой высоты.
Переловить всех журавлей в небе, все мы горазды на выдумку.
Язык не отсохнет, а если и отсохнет,  объяснятся можно  жестами.
Воспользовался богатыми этими возможностями -  удлинил нос растопыренными пальцами.
Уже не слышал ее дыхания: зверь затаился и высматривает жертву.
И стоит  расслабиться, как выпрыгнет из засады.
Слова, множество слов, снова заплутал в безбрежной пустыне, бессмысленно пустыми звуками сотрясать воздух.
Делом доказать свои намерения, и тогда, может быть, даруют ему прощение.
Пусть затаился хищник, мы попрятались по норам; отступил от двери, он справится и докажет.
Отгладила верхнюю одежду и собрала чистое белье, так перед последним боем смертники облачаются в белую рубаху.
Облачился и выгреб из картонной коробки какую-то мелочь, не догадалась схоронить копеечные свои накопления.
Огляделся перед тем, как отправиться на битву. Найти талисман, что поможет выжить в самой жестокой сечи. Прихватил каучуковый шарик, когда он подпрыгивал, дочка звонко и заразительно смеялась.
Похитители так стремительно увезли пленницу, что не успела взять любимую игрушку.
Он отобьет ее, вернет шарик.
Женщина не вышла провожать, но все же приготовила доспехи. Натянул кольчугу, но пока еще не опустил забрало.
Громыхая по половицам железными сапогами – и дерево разлеталось щепками, - вывалился на площадку. Перила обломились, а ступеньки пошли трещинами.
Но на улице, чтобы раньше времени не спугнуть врага, вложил меч в ножны и прикрылся длинным плащом.
Маленький император, отец жены на острове возвел свой игровой замок. Остров дамбой соединили с Большой Землей.
И по открытию зеваки попытались приобщиться к имперским забавам. А потом восторженно и взахлеб рассказали о своих впечатлениях.
Так предбанник превратился в огромный зал, а некоторые даже различили хрустальные колонны, поддерживающие тяжелый небесный свод. Небольшой бассейн обернулся огромным озером, а гусиные чучела взмахивали белоснежными лебедиными крыльями. И по желанию денежной публики охотники в старинной егерской одежде  сетями отлавливали несчастных пташек. А потом искусно приготовленную дичь величавые слуги вносили в зал пиршества.
А запахи, ах, какие там запахи, даже у самых продвинутых фантазеров не хватит  таланта описать их!
Слюни и жир капают на засаленные камзолы, щеки лоснятся и наливаются соком на чужом пиру.
После азартной игры, где многие спускают все состояние.  Тяжелый металлический шар грохочет по желобам и, наконец, застывает на заветной цифре. Под восторженные вопли немногочисленных победителей и предсмертные стоны проигравших.
Особо отчаявшихся под руки выводят из зала и даже бесплатно предоставляют смертельное оружие. Револьвер, где в барабан заложен  один патрон, с близкого расстояния не промажет и неумелый стрелок.
Русская рулетка, вдруг повезет напоследок.
Впрочем, стреляются единицы, и никто еще не раскроил череп, в обойму вставлен холостой патрон.
И надрывается, надрывается оркестр, чтобы заглушить звуки перестрелки. Не какие-нибудь самодеятели, а лучшие исполнители классических произведений. И реквием Моцарта соседствуют с осенью Чайковского.
А игроки, уставшие от мельтешения колеса, могут отдохнуть за ломберным столом. И не только фишки,  позолочены даже обложки карт.
А игровые автоматы, что прожорливо пожирают эти фишки, не скрипят ржавыми суставами, но чарующим женским смехом откликаются на неловкие попытки переломить свою судьбу.
Но не надо отчаиваться, может быть, вам поднесут рюмку почти настоящего коньяка, и на бутербродике можно обнаружить несколько икринок.
Корреспондент, некогда написавший подобную хрень, был отмечен маленьким императором. Хозяин прилепил ему на грудь поддельный орден, тот трепетно принял  дар.
А потом в усмерть надрался. Побрякушку спустил в унитаз, деньгами бы отметили его усердие.
Деньги – они главенствуют в новоявленной империи. И напрасно некоторые открещиваются от этой напасти. Все можно оценить соответствующей суммой: патриотизм и самопожертвование, предательство и равнодушие.
Спрут уже раскинул щупальца, и не увернуться от смертельных объятий.
Поток автомобилей на дамбе, дорогие тачки легко обгоняют  расхлябанные автобусы.
Первая развилка на дороге.
Прямо -  для незнатной публики, там, в общем зале быстро растратят они свои копейки, направо -  для обладателей клубной карты, этим почет и уважение, они гордятся своей хитростью и удачливостью, их не так просто обобрать, но и они спускают нажитые праведным трудом капиталы.
Посетители разделились на два потока, большинство устремилось в общий зал; бурный поток, в половодье сметающий все на своем пути, охранники предусмотрительно расступились.
Тоненький ручеек повернул направо, охрана подобострастно оскалилась в предусмотренной контрактом улыбке, но не загрызла гостей, таких толстосумов одолеет разве что сам император.
К нему вела левая дорожка, едва Григорий ступил на нее, как по мановению волшебной палочки перед ним возникли три богатыря.
Он невольно огляделся, отыскивая дядьку Черномора. Но тот, наверное, схоронился в засаде, да и кворум был неполный, не хватало еще тридцати служивых.
- Куда идете? –  по уставу вопросил один.
Навис над головой, и чтобы  разглядеть, как шевелятся его губы – во рту была каша, и слов не  разобрать, - Григорий задрал голову, хрустнули шейные позвонки.
Как в той патрульной машине,  тело сотрясалось от ударов, беспомощно болталась голова.
Товарищи привычно разобрались в каше сослуживца. Еще и не такой пищей их потчевали, все принимали луженые  глотки.
- Не идете, а прете, -  поправил богатыря его товарищ. – Куда ты прешь? – обобщил он.
Этот был сообразительнее,  по одежде оценил посетителя.
Дешевые китайские тряпки, купленные на ближайшем рынке. Если подобного доходягу допустить до хозяина, можно поплатиться не только должностью, но и жизнью.
Второй богатырь был на голову ниже первого, и уже не приходилось задирать голову, но  грудь раздалась пузатой бочкой. И когда говорил, казалось, будто колотят железом.
Машинально Григорий пригнулся.
Но если и выстрелила старинная пушка -  и игровой дворец, и замок  ощетинились стволами, - то снаряды взорвались в заливе,  кверху брюхом всплыла отравленная рыба.
- Что вам угодно? – спросил  третий охранник.
Этот ни ростом, ни телосложением не отличался от обычных людей.
И в толкучке далеко не всякий обратит на него внимание. Не заметит, но потом бессонной ночью напрасно пересчитает слонов и жирафов. А утром не сможет вставить ключ зажигания. А потом забудет, как переключаются передачи. А если тронется, то обязательно заденет другую машину. Или кошка бросится под колеса.
Говорят, колдуны могут перевоплощаться в любое животное, но зачем  рисковать жизнью?
Гораздо проще и денежнее охранять покой большого человека.
Что вам угодно, спросил он, так же вопрошала некая женщина, из-за которой заварилась эта каша; наверное, они родственники, или работают на пару, весь мир ополчился против него, показалось Григорию.
- Мне назначено, - придумал он. Хотел сказать важно и значительно, басовито и раздельно, выделяя и чеканя буквы, получилось жалко и жалобно.
- Ну, раз назначено…, - разжевал свою кашу первый богатырь.
Такому, чтобы насытиться надо много слов, но редко кто попадался в их ловушку, вот и спешил набить брюхо.
- Якобы назначено! – загудела бочка второго богатыря.
Все ближе взрывались снаряды, все больше всплывало рыбы.
- Имя, отчество, фамилия? – спросил главный.
Григорий приободрился от  анкетной обыденности.
- Дочку ищу, не могу без дочки, - проговорился он.
- Дочки – алые цветочки! – на десерт выдал великан. Оказывается,  не чужд поэзии. Или прочел рассказик, ознакомиться с которым велел министр.
Уже доел кашу, и можно  разобраться в его речи.
- Дети – якобы цветы жизни! – откликнулся бочкообразный богатырь
Таких душевных охранников подобрал  император.  Чтобы плакали на работе.
Дать кому-то в глаз, и смахнуть непрошенную слезу. А если придется снести непокорную голову, то залиться горючими слезами. И этим помянуть наглую душу преступника.
Сами нарвались на неприятности, нет, чтобы обойти нас далекой стороной, ведь вы не ступите в кучу  дерьма, и не верите заявлениям новоявленных лидеров.
- Какую дочку? – насторожился главный охранник.
Григорий назвался, на всякий случай присовокупил год рождения, образование, и обязательно -  семейное положение, как кувалдой сокрушил их девичьей фамилией жены.
Услышав знакомую фамилию, богатыри древком воображаемого копья ударили по дорожным плиткам  и взревели в один голос.
- Слава императору! – разнеслось над заливом и островами.
- Конечно, слава, - отмахнулся от их крика главный охранник.
- Я пройду? – надвинулся на него Григорий.
И вдруг глаза до этого вроде бы нормального человека затянуло мутью,  губы сошлись в тонкую бескровную полоску, полоска эта разомкнулась, мелькнул раздвоенный  язык, шея по-змеиному удлинилась. 
Так встретила его жена, все в замке властелина повязаны круговой порукой. И не укрыться от их пригляда.
- Не пущать, не положено! – прохрипел усердный служака.
Его товарищи тем более были готовы встретить врага. Такие не нуждаются в оружии. Голыми  руками сокрушат любого. И, наверное, скоро переманят  того сержанта, что промышляет в патрульной машине.
Бывшего спортсмена, которого подкосила неизлечимая травма. Ушла жена, результаты пошли на убыль. Перебрался в большой город, полиции нужны такие люди. Если случайно повстречается бывшая жена, то сполна отомстит ей за измену.
Богатыри лениво переговаривались.
- Дочку бросил, - осудил один. Уже не надо было притворяться и выглядеть дебилом, успешно прожевал  кашу.
- Такой родину предаст, - откликнулся другой. Вытащил из-за пазухи жестянку и уже не громыхал пустой бочкой.
- Ну, ты даешь, - не поверил первый.
- Такие хозяина и Бога предадут, - сказал второй.
На всякий случай оба перекрестились.  Недавно освоили эту науку, поэтому еще путались, крестились то справа налево, то наоборот, Бог простит, главное – всуе почаще упоминать его имя.
- Буду резать и колоть! – предупредил усердный служака, когда Григорий попытался прошмыгнуть мимо него.
Этот в отличие от товарищей был вооружен до зубов. Григорию показалось, что за пиратским поясом рукояти двух пистолетов, рядом с ними на перевязи болтается сабля, и конечно присутствует нож, одноглазый пират оскалился и зажал его в зубах, так поведали нам правдивые  авторы.
И было бы безумием связываться с бандитами.
Залив еще не очистился ото льда, но вода плескалась около дамбы и бастионов,  шипела и пенилась на камнях.
- Не пустите, утоплюсь! – предупредил Григорий.
Охранники вроде бы забыли о нем. Отступили и лениво переговаривались.
- Бабу не найти, пугаются все, больно я здоровый - пожаловался великан.
- Было бы бабло, бабы найдутся, - откликнулся его товарищ.
- Не скажи, - не согласился здоровяк.
- Даже этот нашел, - кивнул его напарник на Григория.- Вернее его нашли, - поправился он.
- Как нашли, так и потеряют, - сказал великан.
- Она и без нас справится, - понадеялся напарник на женщину.
- Такие справляются, - обобщил великан.
- Уничтожит и сотрет в порошок, - согласился напарник.
Будто рассуждали о неодушевленном предмете, или на поминках помянули добрым словом покойника.
- Я еще жив! –  крикнул Григорий.
Случайным пассажиром очутился на купеческом судне. Под грузом награбленного золота то глубоко осело. И пирату не сложно забросить  абордажные крючья.
Непрерывно хлопали двери общего игрового зала. С плачем и стенаниями вываливались на улицу опустошенные игроки. И если  можно было продать душу хозяину, охотно избавились бы от этой безделицы.
Команда купца и не подумала сражаться, склонились и покорно подставили обнаженную шею.
Когда выгребут добычу из трюма, может быть, пощадят их и даже оставят монетку на раскрутку.
Бесполезно взывать о помощи; человек человеку – друг, было намалевано на старинных плакатах, так называемые друзья давно обзавелись когтями и клыками.
Бежать, прыгнуть с палубы и вплавь добраться до острова, на заброшенных фортах еще сохранились развалины, местные жители, наверное, не убьют пришельца.
Отступил и скатился с откоса, снег уже растаял,  камни обнажились, опять привязали к кобыле и вскачь пустили  ее по каменистому полю.
По мелкой воде –  сначала захолодели щиколотки, потом колени – добрел до кромки льда.
- Пузом ложись, чтобы не провалиться! – посоветовал великан.
Не нанимался спасателем, но все же пожалел дурачка.
- Доползи до проруби, там легче утопнуть, - подхватил его напарник.
- Что мы изверги? потом позвоним в службу спасения, - сказал главный. - Но пока не мешайте. Человек – сам хозяин своей судьбы.
(Человек – это звучит гордо, заявил пьяный герой давней пьесы. Нынешние разучились выражаться так высокопарно.)
- А может, сейчас позвонить? – спросил  великан.
- Выбери проигравшуюся в пух и прах бабенку, заплати ей – твоя, -  научил его товарищ.
- Проигрывают только страхолюдины.
- Тоже  мне, будешь разбираться, - обменялись они дежурными репликами.
- Надо разбираться, - встрял главный.
Дружно уставились на двери игрового зала, мысленно закинули сеть, какая рыбина попадется?
Григорий дополз до проруби, здесь лед был толще и не трескался от неловких его движений, осторожно поднялся.
От черной воды валил холодный пар и каплями влаги оседал на лице. Или выступили непрошенные слезы.
На прощание оглянулся. Блеском огромного купола надвинулся Морской Собор. Некогда превращенный в Народный Дом, куда приходили знакомиться и общаться местные жители. А потом разбредались по укромным углам и закоулкам.
Недавно дом этот возвратили верующим, но напрасно экзорцисты серой и молитвой выкуривали нечистую силу. Но наоборот, дьявол овладел островами.
И из проруби тянулись жаждущие  руки.
Григорий вывернул карманы – избавиться от земного и ненужного, - но  пальцы нащупали каучуковый шарик.
Дочка подбрасывала его и смеялась, когда тот отскакивал от пола.
Потом он подбрасывал ребенка. Выше самых высоких домов и шпилей. И смех ее звенел желанным колокольчиком.
Чтобы не оглохнуть, зажал  уши.
И все равно надсадно кричало воронье. Птицы тучей поднялись над замком со спящей красавицей.
И надо спасти ее, если не можешь сам, помогут люди.
Они помогли: в патрульной машине обобрали до нитки, и пинали ногами, тело превратилось в кровавые месиво. А потом воплотились в женщину, с которой он делил кров несколько лет. Отец этой женщины подослал наймитов.  Те с берега наблюдали за его потугами. И ободряли  советами.
- Помочь? – спросил  великан.
- Все равно затянет под лед, - отказал напарник.
Не дождетесь, разозлился Григорий.
Не пробиться к замку, перекрыли единственную дорогу, баррикада ощетинилась штыками. Катера береговой охраны взломали лед вокруг замка, а плавать он так и не научился, речка около его деревни давно превратилась в зловонный ручей.
Проигравшиеся игроки, которых безжалостно вышвырнули из городка, утешились, наблюдая за действиями самоубийцы.
- Не дождетесь, - повторил он и побрел по непрочному весеннему льду. Тот потрескивал и прогибался под ногами.
Был уверен, что доберется до берега.
Экзорцисты не оплошали на этот раз. Изгнали дьявола из всех заблудших душ. А потом заключили его в коробку со свинцовой оболочкой. Тысячи, десятки тысяч рентгеновских проклятий не страшны толстому слою свинца. Мало того, коробку  забетонировали в основание строящейся башни.
Крупнейшая в мире нефтяная компания решила обосноваться здесь. И конечно, архитекторы придумали оформить офис в виде километровой нефтяной вышки, похожей на гигантский фаллос.
Восхищенные горожане завалили пустыми жалобами местное правительство. То обещало разобраться. Впрочем, разрешило и компании еще на несколько сотен метров возвысить уродливое строение. Будто с небес собирались  они скачивать свои миллионы.
Замечательное правительство: охотно и полной мерой обещает всем. А потом удивленно разводит руками.
Жаль, не заладилась  стройка. То фундамент проваливался в подземные выработки, то ураганный ветер сдувал с площадки рабочих, то подрядчики поставляли бракованный и негодный материал.
Не догадались пожертвовать заблудшей душой. Так поступали наши предки, нам  негоже отказываться от старинных обрядов.
Григорий выбрался на берег, выжил на этот раз.
У кошки, говорят, много жизней, человеку иногда даровано  несколько попыток.

19. Лизе показалось, что оторвалась от преследователей. Ушла чердаком, изодрала платье, поры забило пылью и грязью.
И все равно, подкрадываясь к гостинице, испуганно озиралась на  перекрестках.
Ничего особенного, некто прикрылся газетой – будто еще нужна эта устаревшая информация, - некто  изучил ближайшую витрину.  Эротическое дамское белье, наверное, собрался осчастливить любовницу. Неприметные мужики, таких всего несколько тысяч на большой город. Секретные сотрудники, или как их там  называли в давние годы; таковых у нас не существует, уверенно заявила Власть. А если кто-то добровольно и бесплатно помогает государству – честь и хвала энтузиастам.
И конечно, над беглянкой не будет барражировать вертолет, и с военного аэродрома не сорвутся современные истребители.
Есть более простые и верные средства.
Были, были у нас вечерние новости, их зачитывал импозантный  диктор.
И естественно, женщины млели от восторга.
Обычно, мужики в таких случаях отплевываются и выискивают недостатки в соблазнителе. И нос у него картошкой или крючком, и глаза смотрят в разные стороны, и давно вылиняли наглые зрачки, и уши – растопырки, и заросли диким волосом, и щеки обвисли как у бульдога, и многое, многое другое.
Но почему-то и мужчины не отрекались от своего собрата.
И когда диктор говорил о преступлениях, что совершают проклятые империалисты, у многих сжимались кулаки, а пальцы невольно тянулись курку.
Безработица захлестнула Запад, поэтому там вешают негров, или наоборот, не имеет значения.
И хотелось добровольцем освобождать угнетенные африканские племена, или спасать слонов и тигров.
После пламенных его призывов долго не могли успокоиться слушатели.
Ох, совсем не прост был тот популярный диктор.
И бывало, даже опытные сыскари консультировались у него. Изучая снимки подозреваемых, запросто распутывал  самые глухие преступления. Правда после этого зашкаливали пульс и давление. И врачи категорически рекомендовали отказаться от убийственной практики.
Да и осчастливленные им сыщики недолюбливали благодетеля. Зачем их держат на службе, если дилетант может заменить всю команду.
Или колдовским  умением выведает государственную тайну,  тогда не поздоровиться нашим правителям. Или внушит телезрителям криминальные мысли.
Тихой сапой отстранили от эфира.
И следы его затерялись, у нас нет незаменимых людей.
И пусть потенциальный математик сторожем приставлен в магазин, а несостоявшийся прозаик роется по помойкам, их легко заменят покорные и послушные писатели и ученые.
Поэтому и имеем, что имеем, поэтому с обидой и завистью приглядываемся к успешным странам. И когда набежавшие туда дикари устраивают очередную заварушку, с плохо скрываемой радостью сочувствуем пострадавшим.
Вышел на пенсию и сгинул, не так-то просто у нас избавиться от ненавязчивого надзора.
Вспомнили и заслали  гонцов.
Бывший обосновался на берегу Ладоги в рыбацком поселке.
Дом как дом, участок как участок. Но почему-то местные жители побаивались новичка.
Деревья трудно и медленно росли на продуваемом  ветрами побережье. У сосен и елей, что корнями судорожно цеплялись за прибрежный песок, был корявый перекрученный ствол, а колючки тверже стали. А цветы испуганно жались к земле и неохотно раскрывали бутоны. Впрочем, местные жители не увлекались цветоводством, им хватало картошки. И выращивали, клубни были величиной с горох.
Благо, ловилась рыба, ее еще не потравили отходами.
Но все замечательно росло на участке новичка. И уже через несколько лет посаженные вместо забора ели заслонили дом от наблюдателей. Но самые любопытные пробивались сквозь колючую изгородь и подглядывали.
Поутру свихнувшийся хозяин общался с растениями. Разговаривал с цветами, они прислушивались и тянулись к нему. И даже колючки, когда он оглаживал их, ни разу не оцарапали ладонь
  Самые завистливые по ночам выкапывали волшебные цветы, но пересаженные на их скудную почву, те чахли и погибали без привычной ласки.
А когда  попытались срубить ель, то топор отскочил от  окаменевшей древесины, местный фельдшер с трудом заштопал глубокую рану.
Подозрительный поселенец, от него лучше держаться подальше.
Формула отчуждения, по такому признаку не сложно вычислить затаившегося колдуна.
Двое неприметных граждан появились в поселке.
Не маленькие и не большие, не толстые и не худые, не лысые и не волосатые, вроде бы не к чему было прилепиться самому пытливому глазу. И вопросы у них самые обыкновенные: хорошо ли ловится рыбка, почем ее продаете, и есть ли лентяи, что пренебрегают рыбалкой.
Почему-то местные жители неохотно общались с ними. А у одного, видимо, от неумеренного потребления спиртного даже съехала крыша.
- Кончилось ваше время, опять кровушки захотелось напиться! – Рванул  на груди тельняшку.
Наверняка, они предпочитали коньяк, в крайнем случае -  джин, но не объяснять же это каждому встречному.
- Да, в порядочную дыру занесла его нечистая сила, - посочувствовал один из пришельцев.
- Как на подозрительное дело, так посылают нас, а кто премию получает? – откликнулся его товарищ.
Можно и не расспрашивать старожилов, по некоторым признаком безошибочно вычислили логово.
Дом его прятался в непроходимых зарослях, и можно неделями и месяцами блуждать в этих лесах.
А потом будущие археологи обнаружат два скелета и подивятся маленькому объему черепной коробки своих предков.
Заблудятся и сгинут неподготовленные люди, но таковых не держат на ответственной государевой службе.
Тоже в малой степени обладали зачатками колдовства, и когда произнесли заветное слово, деревья расступились.
Всего-то стоило распахнуть плащ, пиджак встопорщился над плечевой кобурой.
- За рассадой пришли, будете выращивать цветочки? – Встретил их на крыльце хозяин.
Достаточно повидавший на своем веку. И когда его отстранили от эфира, то с трудом доковылял  до машины. Болезнь доконала, сгорбился и едва передвигал ноги. И казалось, жить осталось  несколько дней.
Умирать пожелал на побережье. Но на ладожском берегу неожиданно сполз с лежанки.
Через несколько лет  ничем не походил на ту развалину. Лицо  задубело и обветрилось. Как у рыбаков, что выходили на промысел, но в отличие от них не упивался в усмерть после удачного улова.
И фигура стала как у спортсмена, жизнь на побережье выплавила лишний жир.
Давно овдовел, но обрел верную подругу.
Нет, не изнеженную горожанку, которой по мановению волшебной палочки доступны все удобства, в лесу отыскал свою половинку.
Девчонку, что убежала из  деревни от спившихся родителей.
От топора, что по пьяни пытался отыскать отчим. Мать в это время пряталась на огороде. В нужнике, давно уже притерпелась к запаху выгребной ямы. Муж туда не заглядывал. Справлял нужду, где придется. Участок большой, его надолго хватит.
Обычно топор не удавалось найти. Тогда, устав от праведных трудов, ничком валился на землю и рыдал о своей загубленной жизни. Мать осторожно выбиралась из  укрытия.
Потом вместе расправлялись с остатками самогона. И уже женщина распалялась на этом застолье. И разъяренной фурией вцеплялась ему в волосы.
Девочка убежала после очередной драки. Заплутала в лесу, не решилась выйти к людям, лучше погибнуть, чем так жить.
Обычно мужчина  не отходил далеко от дома, неведомая сила погнала его в лес.
Девочка обессилела, уже не убежать и не спрятаться.
- Лучше убей меня, - взмолилась беглянка.
А он не убил и не надругался, и как хватило сил, на руках принес домой. Она доверчиво прильнула к нему.
Девчонку не искали, уже многие ее подруги убежали в город, баба с возу…, как говорится в старинной пословице.
Хозяин шуткой встретил пришельцев, его женщина выбежала на крыльцо.
- Выгони их! – взмолилась она. Тоже научилась предвидеть и угадывать.
- Гнать и догонять – это для слабаков, - пошутил один из пришельцев.
Всегда выступал невпопад, за это ценили его на работе. Когда не действовали ни уговоры, ни средства устрашения, выпускали на помост клоуна. И тот своим нестандартным поведением мог смутить любого.
- Не приживутся у вас эти цветочки, - пожалел пришельцев хозяин.
- Выгони их! – повторила женщина.
- Убежали и спрятались, а теперь наслаждаетесь жизнью, - обвинил второй пришелец.
- Здесь прикольно, как в прошлые благословенные годы. – Огляделся его товарищ.
- Прошлого нет, - отказался хозяин.
Женщина вспомнила  лес, где заблудилась. Но лес тот чудным образом обернулся пустыней. Умирает на раскаленном  песке, и все ближе подбираются падальщики. Зловещие птицы, голые их шеи похожи на веревку висельника. 
Надо отвести беду от любимого, а она вместо этого поползла по песку, уползая от гибели. Будто ослепнув, долго не могла нащупать дверную ручку, потом нащупала, ввалилась в дом.
А мужчина, обычно такой чуткий к ее боли, не различил на этот раз.
Былое вернулось двумя вестниками, за сутолокой и бестолочью той жизни частично растерял свое волшебство.
- Контора приказала, - сказал суровый пришелец.
- Прошлое, раньше было столько замечательного! – расчувствовался его товарищ. И растянул губы в приторной улыбке.
Хозяину показалось,  что тот прилепил на нос красную нашлепку, волосы выкрасил морковью, а штанины  вперемешку тушью и зеленью, пустые носки огромных башмаков загнулись; зрители почему-то не смеялись
- Контора, конечно, заплатит, - сказал прагматичный гонец.
Со скрежетом соединил подушечки двух пальцев, будто пересчитывал деньги, потом с таким же скрежетом облизал пересохшие губы.
- Смотри, не подавись, - пожалел его хозяин.
Мужчина закашлялся и прижал ладони к мгновенно распухшему горлу. Но не сдался, продолжал пугать и уговаривать.
- Знаешь, что делают с отступниками? – прохрипел он.
- Не я – вы  отступники, - проклял его хозяин.
- С предателями, - задыхаясь  и погибая, напугал пришелец.
- Вы предали!
Другой бы взмолился, вымолил прощение, но наши люди брезгуют подачками. Пришелец расставил ноги, пытаясь удержаться в качке.
Не сумел, повалился на бок, но выпростал руки, чтобы одолеть врага, разодрал ладони о снежный наст, весна запоздала в этом году.
И его товарищу следовало бы помочь несчастному: помассировать грудь, а если это не воскресит, одарить угарным дыханием.
Так следует поступать нам, но по-иному воспитали работников Конторы.
Опытный наставник рассказал, как во время войны немецкая подводная лодка потопила эскадру. Подбила эсминец, а когда другие английские суда  вылавливали утопленников, торпедировала и эти корабли.
И прежде всего необходимо выполнить задание, а если при этом кто-то погибнет, то посмертно наградим его очередной медалькой.
Клоун переступил через падшего бойца, дотянулся до кобуры, но вытащил оттуда  флакончик с мыльной пеной и проволочную рамку.
Мыльные пузыри поднялись дружной стаей.
Из-за вершин деревьев выглянуло солнце.
(Любезный читатель, наверняка тебе досаждают некоторые штампы. Так  любое мало-мальски значимое событие происходит в солнечную погоду. А грядущий конец света, наверное, случится глубокой ночью, и хулиганы заранее перебьют  фонари.
Автор не виновен в этом, просто пытается правдиво изобразить  жизнь. И не отвечает за  деяния своих героев.)
Пузыри ослепили многоцветьем.
Женщина увидела и приникла к стеклу. Не дотянулась, тогда вышла на крыльцо, вслед улетающей стаи воздела руки.
Стала похожа на лебедя, так показалось бывшему колдуну, поделился с любимой частицей своего колдовства.
А пришельцу привиделась птица с поникшими крыльями, зажмурился, чтобы отогнать видение.
- А правда лебеди раньше могли превращаться в людей? – неожиданно спросила женщина.
- Ты превратилась, - откликнулся мужчина.
- Нет, это ты превратил меня, но я была гадким утенком, - придумала она.
- Люди – птицы, - встрял пришелец.
Его напарник очнулся, дополз до дерева, с трудом сел, спиной упершись в ствол. В кобуре хранились не безобидные склянки, достал оружие.
Глаза выпучились, рот раззявился
Ствол пистолета был перекручен  и завязан узлом, будто потешился пятилетний ребенок, не зря в былинах русские богатыри с корнем вырывают деревья.
Уже не сидел, заполз за ствол и затаился, так раньше рекомендовали прятаться при атомном взрыве.
Люди-птицы, заявил клоун, и при этом сбросил свой шутовской наряд, тоже воздел руки.
Но не превратился в лебедя, просто со вздернутыми руками лучше воспринимается информация.
В конторе не держали простаков, обычно на задание посылали двоих, один запугивал и требовал, другой дурачился при грозных и угрожающих словах напарника.
Но брал инициативу в свои руки, если у того не получалось.
- Что вы делали, когда запустили первого космонавта? – спросил он.
- Кажется, в шестом классе, - вспомнил хозяин. – Писали контрольную, вдруг загремели все уличные репродукторы. Мы  высунулись в форточки. А уже на улицу высыпал народ, запрудили  улицы, мы тоже побежали .Было так здорово.
Женщина заворожено слушала.
- А меня еще не было на свете, - пожалела она.
- А разве плохо  в пионерском лагере? – спросил пришелец.
Как равный с равным разговаривал с колдуном, и вроде бы подрос на несколько сантиметров.
- Директор был физкультурник, каждое утро обязательная зарядка и купание, при любой погоде, и никто не болел, - вспомнил хозяин.
На лице явственно проступили морщины, но странным образом не состарили.
- Я тоже закаленная, - похвалилась женщина. Потом поправилась. – Была такой.
- А как гуляли мы тогда, даже ночью не боялись шататься по городу! – настаивал совратитель.
- Не боялись, - эхом откликнулся хозяин.
- Верили в светлое будущее, а кто теперь верит и надеется?
- Какие вы  счастливые, -  позавидовала  женщина.
- А песни, плакали и радовались  с певцами!
- Когда я был молод…, - вспомнил хозяин.
- Что? – спросила женщина.
- Вернуть те времена, молодость вернется, - подсказал пришелец.
Был гораздо моложе хозяина, но иногда так вживался в образ, что казался  старше своих лет, и помнил, что происходило с отцами и дедами.
- А целина, вся комсомолия поехала! – занесло его в седую древность.
- А разве нынешние смогли бы восстановить разрушенные войной города? – отмел  возможные возражения.
- А с гранатой под танк, а грудью на амбразуру! – призвал совершить подвиг.
Хозяин зримо представил. Реяли алые полотнища.
Отгремели войны, восстановлены города, вспахана целина, освоен космос,  к власти пришел молодой и амбициозный правитель, на западе неохотно признали наше превосходство и покорились неизбежному. Мир избавился от военного проклятия.
Не было, но могло бы быть.
Время не повернуть вспять, но хоть на крохотный шажок  приблизиться к мечте
- Что я должен сделать? – спросил отшельник и колдун.

20. Всего-то внушить чудачке несколько  правильных и простых мыслей.
Чтобы не сбилась и не напутала перед многомиллионной аудиторий.
Это вам не актриса самодеятельного театра, в зале  несколько соседей, знают ее как облупленную, и когда та запинается, подбадривают  окриком и понуканием.
Более того, может быть, передачей заинтересуются  западные каналы, утрем нос ихним щелкоперам.
Для того, чтобы довести образец до требуемой кондиции, не нужна сложная аппаратура, достаточно пристального взгляда  и усыпляющих пасов.
Труднее всего оказалась выманить затворницу из дома.
Оторвалась от преследователей и спряталась за неприступными стенами.
Можно, конечно, подослать участкового или нагрянуть с обыском – при желании всегда обнаружится недозволенное, - но это  повредит ее репутации.
Если крепость не одолеть штурмом, то надо договориться с  защитниками. Одних привлечь деньгами, других славой, для каждого найдется свой ключик.
  Пожилая женщина отправилась побродить по магазинам, мысленно благодаря так называемых демократов, что везде установили разные цены, набегаешься, пока найдешь дешевый товар. И пусть в крупе завелись жучки, а хлеб зачерствел до каменной твердости, все сгодится бережливой хозяйке.
Много ли старикам требуется, обойдемся самым необходимым, лучше в укромный уголок отложить сэкономленную денежку, девочке  пригодится.
Дочка родилась, когда ей было почти сорок лет, до этого долго лечилась от бесплодия, врачи безнадежно разводили руками.
Однажды случайно забрела в церковь, окружили темные, изъеденные временем лики святых.
Не знала, у кого вымолить ребенка, обратилась к Единственному.
- Если ты есть, помоги мне. Самое важное в жизни – материнство, помоги мне. Иначе, зачем жить,  зачем ты создал нас. Я, другие такие же обездоленные, вместе бредем бесплодной пустыней, вся Земля обернется пустыней – помоги мне.
И дети наши станут словом и делом славить тебя. Будут нести мир и добро людям. И может быть, очистимся мы.
Помоги, мне, помоги, помоги, - трижды воззвала она.
Вряд ли доходят до Него наши молитвы. Миллионы просьб во всемирной паутине. И не справиться даже полчищу ангелов. Наугад выхватывают они отдельные молитвы и недоуменно пожимают плечами.
И лишь малую толику отправляют к начальнику канцелярии. Архангел вдумчиво изучает представленные на подпись бумаги. И все они отправляются в мусорную корзину.
Ангелочки, у которых по молодости или по скудоумию еще не отросли крылышки, опорожняют их. Вываливают содержимое на Грешную Землю.
И тогда случаются необыкновенные дожди. Из туч сыпется всякая всячина. Одни замечают диковинных рыб, другие настаивают на отвратительных  жабах.
Лишь никого не одарили деньгами, но люди ждут  и надеются.
Можно отыскать золотой песок, если как следует покопаться в архивах, а потом на заброшенных островах. Ищут клады, но они не даются даже самым дотошным старателям.
Архангел бережет покой своего господина. Шесть дней трудился тот, можно отдохнуть и расслабиться. Вечный покой, и ничем не поколебать эту вечность.
Но, видимо, произошла накладка, райский ветер выдул в окно одну из бумажек. И напрасно нерасторопные работники  пытались поймать ее.
Грохот обвала и шум побоища потревожили Повелителя. Будто все адское воинство устремилось на штурм твердыни. И когда пораженные их трезубцем ангельские защитники крепости падали со стен, Земля содрогалась от грохота.
И пора вмешаться, остановить побоище.
Лениво приоткрыл один глаз.
Показалось, всего лишь листок с запиской. Но во многовековой тишине каждый посторонний звук оборачивался смертельной канонадой.
- Будто сами разобраться не могут, - открестился он от пустяшной просьбы. Трудился целых шесть дней, и созданные им гомункулы не смеют беспокоить покой хозяина.
Скомканный листок влетел в окно канцелярии. Архангел воспринял это как указание к действию.
Не известно, сам ли отправился на задание, или отправил к просителю
смазливого младшего ангелочка, но женщина увидела чудный сон. (Видимо, и раньше случались подобные казусы, один такой случай воспроизвел наш великий поэт.)
Жарко в комнате, скинула тяжелое ватное одеяло. Чтобы голубку легче было добраться до цели. Тот добрался, и как сказано в поэме, активно заработал клювом и лапками.
Так зародилась новая жизнь.
Поздний ребенок, все для нее, но не избалуем, не погубим, она добьется и достигнет, редакторы и издатели еще выстроятся за ее шедеврами.
А пока пусть собирается с силами, забудет про неудачное замужество, не существует заполярных городов, а спортсмены давно вкалывают на производстве.
(Насчет спортсменов она не ошиблась: после травмы бывший Лизин муж забросил спорт, переехал в Петербург и устроился работать в полицию.)
И поэтому пожилая женщина не удивилась, когда неизвестный мужчина остановил ее на улице.
Пожилые женщины не боятся, разве что безумцу  и маньяку придет в голову приставать к ним. А преступников, наверное, давно  отловили.
- Простите, ваша дочь…, - забыл представиться мужчина.
(Не обучили  этому, умел лишь догонять и держать, но людей не хватало, пришлось послать неумеху.)
Вытянутым своим телом и таким же длинным личиком был похож на борзую, изготовившуюся к погоне. Говорят, собаки эти не отличаются завидным интеллектом. Впрочем, многого не требуется, чтобы очаровать  престарелую мать. Стоит возвысить ее несравненную дочку.
- Моя дочь! – всполошилась женщина. Испуганно оглянулась. Дом не рухнул под напором урагана, огонь не выхлестнул из окон, летчик не спутал строение с посадочной площадкой.
- Что с ней? – подступила к черному вестнику. Уронила кошелку и схватила его за грудки. Так встряхнула – силы ее умножились в смертельной напасти, - что в обойме загремели патроны.
(Безалаберны наши сторожа и защитники, неряшливо готовятся к ответственной операции. Нет, чтобы одеть бронежилет, шлем и поножи, понадеялся на свою изворотливость. И теперь на ходу приходится менять план.)
- Не знаю, то есть, цела, здорова и благоденствует! – придумал он. Последнее слово только недавно освоил, поэтому произнес его с особым наслаждением. Даже собачья  мордочка на мгновение обрела человеческие очертания. Втянул нос и запрокинул голову, отбросив шерсть на спину, отчего лоб его стал выше на несколько миллиметров.
- Пришло время подняться на следующую ступеньку, - вспомнил он памятную записку. И наконец сумел вырваться. Не патроны гремели в обойме, наверное, его несовершенный мозг не занимал всю черепную коробку и бултыхался в этой обширной кадке.
- Давно пора починить ступени, совсем истерлись! – всполошилась женщина.
О таком повороте событий не говорились в записке, пришлось выкручиваться самому.
- А горшок не истерся, а стены не обвалились, а крыша еще цела! – озверел  от ее напора.
- Что вам нужно от моей доченьки? – напала на него женщина.
И за старческой немощью различил он беспощадного и безжалостного противника.
Так опытный убийца прикидывается немощной развалиной, но стоит неосторожно приблизиться к нему… Или  тропический цветок приманивает насекомых удушающим ароматом. Потом захлопывает лепестки, они понемногу наливаются краской. Или прожорливая паучиха пожирает своего кавалера после соития.
Всего этого, конечно, не знал незадачливый гонец, но на всякий случай отшатнулся от женщины.
- Прославить, вознести, верхняя власть! – сбился на невнятный лепет. Верховная, хотел сказать, но перепутал однокоренные слова.
Но женщина услышала чутким материнским слухом.
- У вас плечо белое, давайте отряхну, - различила она.
- Нет, не трожьте! – еще дальше отскочил совратитель.
Не годился для таких дел, но ничего, научится, не боги горшки обжигают.
- Что она натворила? – устало и безнадежно спросила женщина.
Сначала поверила  служивому, но тут же опомнилось. Не так родина славит своих героев. 
По всем теле и радиоканалам. Или хотя бы по местным.
Но все равно предупредят заранее. Вызовут в высокие инстанции, в крайнем случае, порадуют похвальным письмом. Но никак не пошлют похожего на пса охранника. Такому бегать по складам, отпугивая грабителей.
- Все ты придумал, - прогнала она мужика.
- Ну и не надо! – вконец разобиделся тот.
Опять провалил ответственное задание, черт с ним, не сошлют дальше складов и пакгаузов.
- Пусть через окна и стены облучают ее своими восхвалениями! – проклял  девушку.
- Стоять! – приказала женщина.
Муж ее окончил военное училище, вместе с ним  поначалу моталась она по городкам и гарнизонам.
Демобилизовался только после рождения дочки.
И от благоверного научилась командовать. И бывало, тот боялся пошевелиться без ее приказа.
Вспомнилось былое умение.
- Доложить, как положено! – приказала женщина.
Давно бы так, наши люди охотно исполняют приказания. Пусть думает начальство,  мы маленькие и незаметные винтики огромного механизма. И если случайно пойдем не в ту сторону и ликвидируем не того человека, кто осудит примерных исполнителей? Кто без греха, пусть бросит камень, так, кажется, сказано в священной книге?
Запинаясь на каждом слове – и слов почему-то не хватало, приходилось заменять их невнятными междометиями, - посланник поведал о великих достижениях начинающего писателя.
А мать не сомневалась, расцветала с каждым словом критика.
Будто с новоиспеченным лейтенантом снова попала в далекий гарнизон.
- Бэ, мэ, всенародное признание, подмостки готовы, - попытался объяснить гонец.
И конечно вскружила голову всем офицерам.
Если б не это кружение, сама написала бы роман, или умирала бы и воскресала на столичной сцене – слишком поздно попала в северную столицу, а воспоминания упрямо не желали ложиться на бумагу. Будто кто-то чужой и бестолковый водит ее рукой, и слова какие-то куцые, ненастоящие.
А у дочки получилось, если и позавидовала ей, то мгновенно уничтожила эту зависть. Гадину, что нацелилась растерзать сердце.
Или растерзала, но кое-как собрала его из осколков, содрала с груди пригревшуюся там змею. И растоптала ее, в башмаках без каблуков удобно топтать, черная кровь кляксами разлетелась по миру.
- Всего-то, вывести ее на улицу, - обтирая мокрый шерстистый  лоб, поведал совратитель.
Загнал добычу, пусть добивают  другие.
По выполнению задания даже избавился от привычного косноязычия.
- Просто вывести, не надо демонстраций, плакатов и лозунгов, - пошутил он. И позволил себе улыбнуться. – Плакатчиков и лозунгистов мы давно повязали, -  намекнул о своей специализации.
- Будет сделано! – обещала исполнить женщина.
Растоптала завистливую гадину, но сама и измыслила ее, поэтому, заглаживая свою вину, была готова расшибиться в лепешку ради дочки.

21. В молодости мы можем свернуть горы и перекрыть реки.
С годами все ниже становятся вершины, наконец, оборачиваются крошечными холмиками, а реки превращаются в ручейки.
Но  не одолеть и эти игрушечные препятствия.
Так обессилела, что не дошла до магазина, где-то потеряла  кошелку и, задыхаясь, распахнула пальто и растерзала на груди кофту.
(Оторвала пуговицу, та держалась на одной нитке, давно пора пришить ее как следует.)
С трудом отворила входную дверь, запричитала и заохала в коридоре.
Но не доросла до театральных подмостков и не обладала искусством перевоплощения, зрители не поверили ее причитаниям.
Муж уткнулся в телевизор, рыскал по каналам в поисках фактов и комментариев, дочка уже изучила уловки корреспондентов. Они то завывали ветром, то каркали, то нападали взбесившимся зверьем. Любыми способами вырвать признание, а если не получится, огорошить слушателей привычным словоблудием.
Причитая и охая, добралась до комнаты. Требовательно посмотрела на мужа, тот загородился пультом управления.
А потом непослушные его пальцы – не выстоял под огнем – нащупали красную стоповую кнопку.
Взвизгнув напоследок – кажется, повстанец из груди солдата вырвал еще трепещущее сердце и вгрызся в него, - телевизор заткнулся.
- Выполнить беспрекословно! – приказала мать-командирша.
Когда так приказывала, а это случалось не часто, бесполезно  возражать и сопротивляться.
- Потом объясню и порадую, - сказала она.
Подволакивая негнущиеся ноги, обеими руками зажимая грудную боль, пытаясь не сломать хрупкую и истончившуюся шею, кое-как дополз до кровати.
Что вы хотите – более четверти века отдал армии, а потом начальником охраны воевал со сторожами. Именно во время работы те стремились напиться, будто не хватало им трех дней незаслуженного отдыха. Выгонял одних, приходили такие же, смирился с неизбежным. Лишь бы кое-как передвигались по территории и не попадались на глаза начальству.
Наконец, уволился, но сказалась та бессмысленная борьба, подорвал здоровье.
Кряхтя и охая, старики заползли на лежанки.
Все отдали единственной дочке, теперь ей придется присматривать за престарелыми родителями.
Услышала их причитания, все же выманили  из крепости.
Странная девушка – ну кто из нас не жаждет прославиться?
Многие так желают, что готовы на любую подлость. Пусть изнасиловать и убить, но чтобы все узнали об их злодеяниях.
Некоторые насмотрелись американских фильмов, там даже садисты и убийцы завораживают читателей своими мемуарами, мы тоже  некогда изучали азбуку.
Наивные простаки, думают, что в смертной камере им выдадут карандаш и бумагу.
На воле нас пугают еще более жестокими ужастиками.
Странная девушка – другая, отказавшись от сладкой приманки, утешилась бы привычным способом.
Выкурить пол пачки сигарет, а когда в дыму  не различить своей руки, в этой мгле добрести до заветного шкафчика. Еще до конца не опорожнена бутылка; когда напиваются женщины – им все трын-трава. И отступают беды и горести, жизнь великолепна и прекрасна.
А Лиза не закурила, не глотнула.
Долго сидела неподвижно, а когда среди гомона журналистов различила едва слышный призыв родителей, отправилась на их зов.
Мать устала ждать и надеяться; скрашивая ожидание, напала на мужа.
- Если б тогда подмаслил командира…, - обвинила его в тяжких грехах.
- Ты крутила перед ним хвостом, ты уже подмаслила, - отбился тот.
- Если муж такой рохля. – Мячиком отбросила его обвинение.
- Не надо было выходить замуж!
- Что ж мне в девках оставаться? – резонно возразила женщина
- Ты-то останешься, - не поверил ей муж
- Да, такие парни ухлестывали, - согласилась она.
Обсуждали судьбу дочки, вырабатывали общую политику. 
И когда та доковыляла до их комнаты, одновременно пожаловались на свои болячки.
- Ухватиться за любую возможность! – научила мать.
- Честь – прежде всего, - научил отец.
Требуется много лекарств, чтобы реализовать их пожелания. И все равно, отринув одну боль, мы приобретаем множество других. И не избавиться от древнего проклятия, некогда  изгнали нас из рая, обязали в поту и крови добывать  пропитание. Разве можем мы  противостоять высшей силе?   
Взломали крепостные ворота, с длинным списком бесполезных лекарств выманили  на улицу.
К подъезду подъехала неприметная машина, растрепанное детище отечественного автопрома.
Могли бы подобрать и получше тачку для незаменимого товарища. Впрочем, как завещали разбойники и революционеры, главное – не засветиться до экспроприации. Противник подготовится и упрячет свое добро. И тогда придется применять насильственные, нежелательные методы.
Из машины неторопливо выбрался современный чародей.
Ему бы колдовать в средние века. Там бы, наверняка,  безобразно разбогател. Но жизнь его прервалась бы на костре, и никто не поможет, чудовищный ливень не зальет огонь.
Рукой уперся в капот, железо прогнулось под крепкими пальцами, привычной улыбкой поздоровался с многочисленными зрителями. Потом опомнился, из парадной боязливо выскользнула девушка, вперил в нее огненный  взгляд.
Остановил в полете: оттолкнулась одной ногой, взмахнула руками. Совершенным изваянием  застыла а волшебстве и невесомости.
Когда-то силой мысли долгие секунды мог удерживать предметы. Частично растерял свое умение, но и мгновений хватило изменить мир.
Воришка, нацелившийся обобрать старушку, неожиданно пожалел ее. Буря не потопила обреченное судно, ураган не сокрушил беззащитный город. Впрочем, и стихия, и бандиты скоро опомнились.
Не взлетела, но тяжело опустилась на асфальт. От места падения разбежались трещины. Побрела самой глубокой. Будто руслом высохшей реки. Если в верховье пройдут дожди, то вспенится бурный поток, страннице не вскарабкаться на крутой берег.
А ей казалось, что идет темным туннелем, и вдали все ярче разгорается  свет. Добрести до него, может быть, удастся выжить.
В малой степени преобразовывал мир, на эту малость уходила все силы.
- Мы верили и надеялись,- сам себя уговаривал мужчина.
Приблизилась на крошечный шажок.
- Если человек попадал в беду, спешили  на подмогу.
Еще один вынужденный шаг.
- Дети были всем обеспечены, могли бесплатно заниматься в любом кружке, выбрать любую профессию.
Словно стоял на краю пропасти и по вершку вытаскивал кого-то из бездны. Острые камни перетирали веревку.
- Смело заглядывали в будущее! – прохрипел спасатель.
Обессилел, но не поддался навалившейся слабости.  Седые волосы прилипли к мокрому лбу, щеки изрезали глубокие морщины. Кровь отлила от лица, посинели искусанные губы. Плечи оплели похожие на перевитые веревки черные вены. По капле уходила жизнь.
И когда все же окончательно подчинил ее своей воле, сил хватило лишь на то, чтобы распахнуть дверцу машины.
Она послушно перелезла через порожек. Сначала обеими руками переставила левую ногу, потом таким же образом перетащила к ней другую.
Чтобы не задохнуться, набрала полную грудь воздуха. Белье больно врезалось. Эта боль не принесла отраду.
Или глубоко вдохнула, чтобы опять взмыть над реальностью.
Но если нам и суждено взлететь, то в своем неверии посчитаем эти полеты сном или выдумкой.
Мы дети Земли, и подрезаны наши крылья.
Машины взревела и прыгнула, при  прыжке пассажиров вдавливает в спинку сиденья, а пленница даже не шевельнулась, призрела законы инерции, такое заклятие наложил на нее волшебник.
Превратил ее в податливый материал в руках опытных кукловодов, поверил их заверениям; а они более не нуждались в его услугах. Пусть возвращается в свой медвежий угол, а если не хватит сил доползти до убежища, сам виноват в этом.
Надо было заранее оговорить условия: каким обеспечить транспортом, каково будет вознаграждение и многое другое. Не мальчик, чтобы бросаться без оглядки.
Глубокий старик побрел враждебным городом. Мешал торопливым прохожим, таким не место на оживленной улице.
Если нет заботливых родственников, государство обеспечит безбедную старость, сгноит, то есть позволит доживать в доме престарелых – никаких рук не хватает ухаживать за ними, сколько еще можно коптить небо?

22. Кажется, в апреле Александр Невский загнал псов-рыцарей на непрочный весенний лед Чудского озера. Одетые в железо кони и люди камнем пошли на дно.
На Финском заливе лед еще менее прочный.
В замок не удалось проникнуть, на дамбе встретили стражники.
Спастись можно, если уйти по льду.
По колено в воде добрел до твердой кромки. Потом грудью упал на лед и пополз, не сразу решился подняться. Мокрая одежда прилипла к телу. Так, наверное, в вытрезвителе приводят в чувство пьяниц; его тоже окатили, но забыли раздеть.
Сначала холодной рукой тронули кожу, и она покрылась пупырышками, потом вонзились ледяные иглы. И не побежать, чтобы согреться, лед трескается от резких движений, и тогда приходится ползти по лужам.
Собравшиеся на набережной зеваки показывали пальцем. А некоторые даже вооружились биноклем.
Не врут сказочники – существуют русалки, или русалы, вечно они напутают в терминологии.
Не утонул на этот раз, выбрался на берег и по-собачьи встряхнулся, разбрызгивая воду и кристаллики льда.
Просто закаленный горожанин, такие купаются и в лютую стужу, в большом городе хватает свихнувшихся жителей. Разочарованно отступили от несостоявшегося самоубийцы.
Попытался остановить машину, водители нажимали на педаль газа, углядев морское чудище.
Столько отходов спустили в залив, что произошли необратимые изменения, если жизнь зародилась в водной среде, то оттуда, по всей видимости, придет и наша погибель.
Пожалел несчастного лишь шофер грузовика. Кузов машины состоял из покореженной бочки, куда ассенизатор закачивал нечистоты, этот не боялся никаких чудищ.
- Знаешь, о чем мечтаю? – поделился задумкой со случайным пассажиром.
- Когда-то я тоже мечтал, -  согласился Григорий.
В кабине было тепло, парной дух нашей жизнедеятельности постепенно обволакивал тело.
- Подобраться к дому правителя, вставить в форточку шланг и выкачать все содержимое бочки! – признался водитель.
- Я попробовал подобраться, - вспомнил Григорий.
- Ну? – не терпелось шоферу.
Едва не проскочил на красный свет, резко надавил на педаль тормоза. Содержимое бочки выплеснуло через неплотно закрытую крышку.
Прохожие задохнулись и огляделись в напрасных поисках злоумышленника.
- Так им и надо! – обрадовался мститель.
- К ним не подобраться, - сказал пассажир.
- Канализационным коллектором, мне не привыкать, - придумал фантазер. – Или подняться на воздушном шаре, и оттуда сверху, на всех!
- Не надо, - великодушно отказался он от денег. – Такую подарил идею!
Уехал, специально разгоняясь перед светофором и тормозя в последний момент.
Запах отхожего места навалился на город. Впрочем, горожане быстро притерпелись, народ у нас выносливый и привычный.
Ключи потерял в долгих странствиях, осторожно царапнул дверь.
Женщина разобрала напряженным слухом.
Небольшой город, всего чуть более пяти миллионов жителей, и стоит чихнуть на одной улице, как на дальней окраине пожелают  доброго здравия.
Тем более, мгновенно узнают о глупых и смешных проступках.
Пока мальчишка пытался прорваться к замку, уговаривал и подкупал стражу, пока бродил по льду, по колено, а то и по грудь  в ледяном крошеве, пока искал машину и вместе с водителем разбрызгивал дерьмо по улицам, жена его успела переговорить с отцом.
Отказалась от видеоконференции, не порадует его своим распухшим и заплаканным лицом, постаралась не хрипеть и не сморкаться в трубку.
- Показал себя по полной программе, - разобрала строгий голос императора. Даже с дочкой не позволил себе расслабиться и улыбнуться.
- Хочешь, зашлю своих докторов, быстро излечат от всего,- решил помочь дочке.- Только по-пьянке можно такое натворить, хуже пьянства не существует порока, - ошибочно посчитал трезвенник.
Судил по себе.
Достаточно погулял в молодости.
Хотя сразу после школы поступил в институт, казался старше своих сверстников. Лысина стремительно разрасталась, напрасно зачесывал на макушку остатки волос.
И конечно, бывалого и достаточно потрепанного жизнью однокурсника ребята единогласно избрали комсоргом. Впрочем, он особо и не сопротивлялся.
Через год стал комсоргом факультета, а вскоре и всего института.
Летом после экзаменов студенты разъезжались по стройкам, комсомольские лидеры заранее выбирали площадки и договаривались об оплате.
Чаще всего переговоры напоминали дружескую попойку или дележ добычи после успешного набега, каждый пытался облапошить соседа. Кое-как договаривались.
А потом первый комсомолец мотался по стройкам, вороватые прорабы стремились урвать лишний кусок. Но почти всегда удавалось умерить их аппетит.
Бывало, выпивали всю ночь, спал несколько часов, к концу лета распухал и наливался желчью от неустроенной такой жизни.
Перед окончанием института приметил девчушку- первокурсницу.
Когда выступал на собраниях, ребята в пол уха слушали привычные призывы. А она записывала в блокнотик. Или преданно смотрела на него.
Как те давние легендарные комсомольцы, подумалось ему, по первому зову шли в пекло и погибали с истерическими лозунгами.
Лучше умереть стоя, чем жить на коленях, лучше быть вдовой героя, чем женой труса, и так далее, хотя это, кажется, из другой оперы.
С девчушкой сошелся на последней своей стройке.
Приехал с инспекторской проверкой, верные люди сообщили, что у одного бойца под матрасом запрещенная литература.
Следовало выявить преступника; в те времена уже не расстреливали, но могли запросто исключить из института.
В армии отцы-командиры штык-ножами  и невыполнимыми приказами перевоспитают любого нарушителя.
А она, услышав гул мотора, успела переодеться и во всеоружии встретила инспектора.
Хлебом-солью, как положено по русской традиции: притворным смущением и манящей свежестью.
(Так птица прикидывается подранком, уводя охотника от птенцов, она уводила от запретных книг, чтобы успели уничтожить или перепрятать.
Или решила связать свою судьбу с будущим олигархом, многие уже не сомневались в скором крушении вроде бы незыблемой системы.
И особо прозорливые скопили достаточный начальный  капитал. Комсомольский лидер не зря мотался по стройкам и поддавал с прорабами.
И уже первые кооператоры распахнули двери подпольных своих мастерских.)
Инспектор достаточно принял перед поездкой, чтобы праведным гневом обрушиться на преступника, но, увидев встречающую, забыл о первоначальном намерении.
(Да и бессмысленно карать и изымать. Враг вместо одной уничтоженной книги подбросит десяток еще более крамольных, слишком много развелось умников, перестрелять бы их всех.)
Уволок девчушку в предоставленную ему каморку, она почти не сопротивлялась.
Панцирная сетка провисла до пола под тяжестью его тела.
Девчонка вцепилась в железную скобу, пальцы побелели.
Потом мужчина неуклюже выбрался из глубокой ямы,  а она продолжала барахтаться в этой грязи.
Породнились, и уже можно не стесняться и не выискивать предлоги.
(Сейф забыл запереть, сейчас вас догоню. Торопливо глотнуть из припрятанной бутылки. Шнурок развязался, наклониться, повернувшись спиной. Смотри, какие птички спрятались в кустах.)
Приложился и забулькал, девчушка еще глубже увязла в трясине.
Так прошла  первая брачная ночь; парень, которого спасла от расправы, с презрением отвернулся от однокурсницы.
Вырос в обеспеченной семье, его родители не пересчитывали жалкие копейки. Семья не ютилась в одной комнате, он не спал на сундуке, где невозможно вытянуть ноги, не питался только хлебом и картошкой.
Тот парень сам ушел из института, не простил неверную подругу, следы его затерялись, она забыла его, вернее постаралась забыть.
А через несколько недель сообщила своему избраннику о беременности.
По такому радостному событию тот устроил грандиозную пьянку.
На свадьбу пригласил нужных людей.
Присутствовали председатель швейного кооперативчика, райкомовский работник, отвечающий за пищевую промышленность, директора продовольственных магазинов.
Так увлеклись обсуждением открывающихся перспектив, что забыли о причинах попойки.
И когда невеста попыталась напомнить, будущий император отмахнулся от помехи.
Невеста особо и не настаивала
Девочка родилась восьмимесячной, но ничем не отличалась от других малышей.
К тому времени государство так называемого всеобщего равенства окончательно рухнуло, наиболее хваткие его обитатели стремились разжиться хотя бы осколками былого благолепия.
Комсомольский лидер давно уже вступил в партию, но одним из первых отказался от партийного билета. Всенародно сжег его под бурные аплодисменты собравшихся, под этот шумок удалось прибрать к рукам еще один объект.
Придумал заняться игровым бизнесом; есть, конечно, поинтереснее варианты, лучшие места заняли более крутые ребята.
Одни присосались к нефтяной трубе, нефти хватит еще на многие века, другие скупили за границей бракованные продукты.
Но русский человек готов поставить на кон не только все деньги, но свою жизнь, бывший комсомолец, тоже не прогадал.
Постепенно прибирал к рукам расплодившиеся погаными грибами игровые притоны, каждую победу отмечал уже отборными напитками.
Где-то вычитал, что вождь снабжал Черчилля армянским коньяком, договорился с поставщиками, они не подвели.
(Никто так и не узнал, что этот напиток изготавливался в местных мастерских, гости причмокивали от удовольствия и закатывали глаза, а хозяину было все равно, лишь бы фирменный знак стоял на этикетке.)
Жена не вмешивалась в его хозяйство, воспитывала дочку, он не заметил, как пошла она в школу, как добралась до старших классов.
К тому времени безобразно раздался, при ходьбе – если это неуверенное передвижение можно назвать ходьбой – жиры его студнеобразно колыхались, асфальт  проминался.
Костюмы шил на заказ, заменил сиденье в бронированной машине, даже пришлось поменять некоторые двери.
Подмял всех конкурентов в игорном бизнесе, местный правитель вызвал его на дружескую беседу.
Правительство готовит указ, свои люди сообщили, он тоже поделился секретной информацией.
Оставят несколько игровых зон, запретят игру на остальной территории, выбирают достойных хозяев этих резерваций.
И всем ты хорош, правильно славословишь, щедро отстегиваешь, но есть один недостаток, разоткровенничался местный царек.
Все мы грешны, признался он, прихлебывая дармовой паленый коньяк, но не до такой же степени.
О твоих загулах сложены легенды.  И уже американские киношники готовы снять фильм о русском гиганте. Сценарий, говорят, написан. И там, где их подготовишки ограничиваются несколькими дринками, нашим богатырям необходимо ведро, а то и бочка.
Петрович (или Трофимыч, автор забыл, как величают нашего правителя), непутевая жизнь моя так сложилась, откликнулся приглашенный богатырь.
Мое дело – предупредить, попрощался с ним царек.
Посетитель почернел и позеленел от отчаяния. И когда перекатывал до машины свои жиры, челядь поспешно попряталась. Еще прибьет или раздавит ненароком.
Пришлось отказаться от выпивки. Через несколько дней на отказника напали чертенята.
Случилось это глубокой ночью, когда в очередной раз маялся он бессонницей.
Подступили и сначала защекотали, а когда он попытался стряхнуть эту нечисть, вгрызлись крошечными, но острыми зубками.
С дикими воплями отрывал  их от тела. Кровь кляксами разлеталась по стенам. Кляксы эти обдавали запахом прокисшего вина.
Жена давно уже ночевала в другой комнате, толстые стены скрадывали звуки. Или притерпелась к любому непотребству и ни на что не обращала внимания.
И когда он дополз до ее спальни, не помогла ему.
Вопли разбудили охрану. Но охранники долго не решались ворваться в апартаменты, каждый норовил спрятаться за спину товарища.
Но когда покачнулись стены и с потолка осыпалась лепнина, самый отважный  приоткрыл дверь и заглянул в щелочку.
Чертенята оскалились и нацелились на очередных врагов.
Но не справились с подступившей оравой, охрана, наконец, разобралась и принялась крушить.
- Нет их, уже нет их, всех уничтожили! – доложил самый сообразительный охранник.
( В дальнейшем за этот подвиг станет он начальником, а потом император избавиться от нежелательного свидетеля. Нет, не уничтожит, теперь по-другому расправляются с неугодными. И на бесплодных северных островах кто-то должен приглядывать за порядком, сошлет его на один из таких островов. Где ближайшего человека можно найти за сотни километров; чтобы пообщаться, люди одолевают и эти льды.)
Так император завязал с пьянкой, но замучил приближенных мелочными придирками.
И лишь самые толстокожие остались в его команде.
Жена тоже не выдержала, каким-то образом списалась с былым любовником, что презрел ее после той памятной ночи.
Давно уже перебрался за границу, каким-то образом смог доказать свое еврейство.
Его деды или прадеды…,ветхие документы рассыпались трухой. Или предки жены. Женился ради этого, чтобы  развестись на Земле Обетованной. Впрочем, не задержался на этой земле, перебрался в Штаты. Там основал процветающую компьютерную фирму.
Бывшая однокурсница покаялась. Покаяние затерялось в подробном описании безрадостного детства в глубокой нищете, еще более безысходной жизни с самозваным императором.
И дочка с каждым годом становилась все более похожей на бывшего однокурсника, тот наотрез отказался от сомнительного отцовства.
Может быть, в дальнейшем удастся уговорить его.
Выбирай, поставил он условие.
И мать и дочка выбрали одновременно.
Как можно скорее убежать – одна поспешно выскочила замуж, другая в Штатах нашла очередного покровителя.
Мать, как ей казалось, ненадолго распрощалась с дочкой, лицо ее опухло от слез, таможенник долго и недоверчиво вглядывался  в паспорт.
И конечно, император мог запросто вернуть их обратно. Послать за бугор эскадру броненосцев или эскадрилью бомбардировщиков.
А для младшей белянки хватило бы и своей охраны.
(Тем более, подобрал он непьющую команду. И некоторые, перед тем как заступить на пост, долго полоскали рот пахучими снадобьями.)
Но гордость не позволяла. Сами приползут в слезах и в рубище. И тогда, может быть, если как следует попросят…
Даже внучку видел только на снимках.
Зато снимков этих было превеликое множество. Обвешал ими стены спальни. Целая команда ушлых корреспондентов работала на него. Иногда пальцами проводил по глянцевой поверхности фотобумаги. И казалось, девочка доверчиво улыбается деду.
Бывшая жена несколько раз порывалась увидеть внучку.
Верные люди перехватывали ее в аэропорту.
Нет, никакого насилия, просто вежливо предупреждали. Или погибнуть, или навсегда забыть сюда дорогу.
Женщина отступала, но не могла забыть.
Сошел оползень, засыпал тропинку, следующий раз она приедет с тяжелой строительной техникой и расчистит завалы.
Долго беглым женщинам не удавалось прорваться в укрепленный замок, для одной из них все изменилось в одночасье.
Посыпала голову пеплом, как пожелал властелин.
Позвонила по телефону. А когда услышала хриплый, простуженной его голос, не смогла назваться.
А он узнал ее. Уже не с такой яростью волны набегали на берег, уже не так хрипло кричало воронье, уже в подсобке не так громко горланила стража.
- Дождался, наконец, дождался! – обрадовался властелин.
Распугивая неповоротливые машины, тяжелый бронированный лимузин проутюжил улицы.
Принцессе положено царское убранство.
Когда Лена прощалась с дочкой, то не могла сдержать слезы. Будто расставались на долгие годы.
Кто знает, так же рыдала мать, убегая в Америку. Думала, та страна близко, а оттуда оказалось невозможно вернуться.
Замок Императора возвышался на неприступной скале, даже отборное войско не могло покорить его.
Забрали дочку, а вскоре подбросили снимки.
Лена подобрала их, когда муж отправился к отцу.
Мы безумствуем в страсти, но не выставляем напоказ свое безумие.
А они просочились даже крепостными стенами. И не заслониться от фотовспышек и щелканья затворов.
Подробно и досконально засняли ночное непотребство. Снимки отдали своему повелителю, правда, кое-что утаили. Показать женам и любовницам, пусть учатся и постигают любовную науку.
Лена увидела и уронила. Потом опомнилась, надо немедленно уничтожить. Не догадалась разорвать, спрятала в  шкаф, но передумала, замаскировала среди платьев.
Все кончилось,  а она опрометчиво выкинула целебную мазь, и теперь другим  незаслуженно даровано забвение.
Подобралась к окну и вгляделась. Вкусили и брели с вытянутыми руками, растопыренными пальцами. Налетали на других таких же страдальцев, набивали шишки, но не прекращали поиски.
Не поверила, когда муж признался в измене, а теперь дотошный соглядатай представил неопровержимые доказательства.
Куда-то спрятала их или уничтожила, но все равно не забыла, и можно только позавидовать бредущим в потемках.
Но кроме мази есть таблетки. Если принять две или три, то можно ненадолго забыться.
На несколько минут, но когда  сложишь эти минуты, наберется вечность.
Опорожнила баночку, набралась полная горсть.
Метнулась на кухню набрать воды.
Казалось, что метнулась.  В горсти сжимала таблетки – с хрустом сминались их оболочки, - другой  рукой придерживалась за стену. Вода в стакан натекла ржавая, с болотистым привкусом.
Не имеет значения, кое-как пропихнула в горло таблетки. Захрустело  тело.
Под этот хруст – в огненных сполохах подступили сплетенные тела любовников – добрела до комнаты.
Диван, где он провел  ночь. Не осталось даже вмятины. Но нащупала невидимое  углубление. Устроилось на ночевку. Будто провалилась в пропасть. Или положили в деревянный ящик, всполошилась, но не смогла выбраться. Хотела позвать на помощь, но отказал голос. Оставалось одно, и бесполезно сопротивляться неизбежному.
Послушно сложила на груди руки и затихла.
А за окнами привычно шумел вечный город.

23. Говорят, некогда Фома Аквинат пришел в гости к своему другу и учителю Альберту Великому. Дверь открыла служанка. Движения ее были угловатые, а голос доносился откуда-то из живота.
Бесовское наваждение, безошибочно определил философ и богослов, но не растерялся, а сокрушил изверга. Погнул и обломал кочергу.
На шум выбежал хозяин. И пошатнулся, увидев  содеянное.
- Сорок лет работы, - теряя сознание, прошептал он.
После беседы с современным чародеем, Лиза стала похожа на ту механическую куклу. Разве что в сочленениях не хрустели суставы, и голос не доносился из живота.
На телестудии быстренько привели ее в порядок. Заштриховали  и подкрасили, добавили и убрали.
Опытные мастера из любой вылепят красавицу или изуродуют до неузнаваемости.
Вытолкнули на площадку в лапы умелого затейника.
И тот заверещал заигранной пластинкой.
Нет пророка в отечестве своем, не верьте обманным этим слухам, когда я отдыхал в Гваделупе, мои соотечественники вполне приличные люди, в доме, как минимум четыре угла, у нас самое читающее население, честь и совесть – основа нашего государства, как и всенародно выбранный правитель, огорошил публику множеством откровений
Язык без костей, говорят про таких; весь он – бескостный, сгибается до земли, стоит подуть начальственному ветру.
Публика откликнулась бурными аплодисментами.
Небольшой зал, куда может попасть  каждый желающий.
Всего-то  заполнить небольшую анкету. Где среди прочего необходимо признаться в неблаговидных деяниях своих предков. И если они – упаси Господь – служили в Красной Гвардии, то покаяться и осудить их. Проще ненароком сослаться на высокое происхождение. И если дед или прадед состоял конюхом при дворе, то приписать ему графское или княжеское достоинство.
Под аплодисменты затейник вручил Елизавете заветные листки.
На далеких южных островах… Солнце весь день в зените…Ласково плещет прибой…,  выхватила она из текста отдельные фразы.
Будто слова ложной присяги. И если поклянешься, придется обманывать всю жизнь.
Попыталась порвать плотную бумагу.
Забыла, как справлялась раньше.
Надо уничтожать по одному дню или году, а она захотела разом изменить путанную свою жизнь.
Не изменила, но не сдалась.
- Девчонкам, нет всем нам пусть дарована будет надежда и удача, - сказала она.
- Читай, не выдумывай, - прошипел ведущий.
- Наши авторы наизусть знают свой текст! – сообщил публике.
К аплодисментам добавились свист и топот. Наверное, насмотрелись западных фильмов, так там выражают свой восторг.
- Дарована надежда и удача, - повторила Лиза.
- Читай, убью, - прошипел ведущий.
Текст, будто чешуя дракона, и надо содрать ее, чтобы  различить сущность.
Все мы с годами обзаводимся подобной чешуей, и она намертво прирастает к телу. И почти никогда не удается скинуть эту шкуру.
А ей удалось, напрасно маги и колдуны оттачивали на ней свое мастерство.
Различила под поздними наслоениями первоначальный текст.
Так реставраторы осторожно расчищают старинные холсты. Вдруг за современной мазней обнаружится неведомый шедевр.
По памяти  прочла бесхитростный рассказ девчонки, публика в зале притихла.
Не более сотни человек.
Телезрители услышали только начало. 
Наверное, разразилась магнитная буря, девятый вал радиоизлучения вдребезги расколошматил хрупкий кораблик студии. Сначала пропал звук.
Операторы навели свои камеры на ведущего. Тот, подобно выброшенной на берег рыбине, судорожно разевал пасть. И высокопоставленные наблюдатели приметили несколько запломбированных зубов.
Негоже таким непотребством дискредитировать высшие органы.
Судьба затейника была решена.
Кажется, у него техническое образование. Вот пусть и вкалывает за копейки на каком-нибудь заводе. А если попробует возникнуть…Лучше не пробовать.
Изъяли проштрафившегося затейника.
Буря не на шутку разыгралась. Вслед за звуком пропало изображение.
Инженеров, отвечающих за качество передачи, строго наказали. Погрозили начальственным пальчиком, но втихомолку осчастливили денежной премией.
Не получилось на этот раз, найдем других претендентов.
А девчонку оставим в покое. Сама себя наказала. Когда-нибудь прозреет и ужаснется  содеянному.
Могла бы войти в круг избранных. И если не владеешь словом, приставим к тебе опытных помощников. И они такое понапишут.
Что ж, учи своих дур, они воздадут тебе по заслугам. И мало не покажется.
Под свист и улюлюканье зрителей увели женщину.
Шаг вправо, влево, взгляд исподлобья, резкое движение  приравниваются к побегу, так, кажется, считалось при Советской Власти, новая власть не забыла эту формулу.
Бывший  затейник убрался сам. По-старчески сгорбился и подволакивал ноги.
Годы безжалостно навалились. Зубы почернели и искрошились, сердце работало с перебоями  и грозило остановиться.
Так некогда нашего прародителя изгнали из Рая, у каждого свой рай, и на разной высоте устанавливаем мы планку.

24. Ее предали, нас предают ежедневно и  ежечасно, но больно и обидно, когда это случается впервые.
Настя зашла к подруге, бездумно переключали каналы, случайно наткнулись на затейника.
Тот за руку выволок на сцену некую женщину. Нещадно размалеванную куколку, с волос осыпалась пудра, а со щек штукатурка.
Но знакомая походка, и с рук пытается стряхнуть налипшую на ладони грязь. Потом насухо вытирает их платком.
Где-то видела подобное. О неприступную стену разбила руки и перевязала их.
Хотела перевязать, но ведущий отобрал платок.
Из солнечных лучей сложила вазу, неведомый цветок распахнул лепестки.
А зрители не заметили, откликнулись свистом и топотом.
Настя сглотнула комок, застрявший в горле. Острые его края оцарапмали..
Листки, что вручил затейник. Ровный компьютерный текст, но за мертвыми буквами девчонка различила прыгающий свой почерк.
Ком боли скатился в желудок, Настя откинулась на спинку кресла и вытянула ноги.  Расслабилась, как рекомендовано в пособии по оказанию первичной медицинской помощи.
Юбка сбилась и наползла на бедра.
Как тогда в училище, в преддверии грядущего предательства.
Машинально огладила живот, будто от этого иссякнет боль, цепкие пальцы впились в колено.
Требовательно посмотрела на свою подругу.
Та неожиданно смутилась.
- Что ты придумала? Как тебе не стыдно? – вообразила невесть что.
- Она обещала, - сказала Настя.
Чтобы досконально вспомнить, повторила те действия. Ухватила себя за колено, то промялось под безжалостными пальцами
Вместе уничтожили беспомощный рассказик.
Но увидела, как обрывки обернулись листами, некоторые буквы выпрыгивали из строк.
Зачла только начало, на город навалилась магнитная буря. Пропал звук, потом изображение.
(Избирательная буря. Почему-то не затронула другие каналы. Впрочем, девчонка не сравнила и не задумалась.)
- Мне стыдно, мне? – подступила к подруге.
- Уходи, парней тебе не хватает! – Окончательно осудила ее хозяйка.
- Каких парней?  Ты о чем? – удивилась Настя.
Но некогда было разбираться, буря угомонилась, женщина продолжит чтение приговора.
И не спастись, не выстоять под насмешками торжествующих зрителей.
Не оправдаться,  не доказать свою правоту.
Конечно, поверят опытной  наставнице.
Чтобы написать, надо познать, проговорилась та, сама, наверняка, достаточно познала. Прошла через множество рук. От этого раздались  бедра и грудь.
Желанные бедра и грудь, пришла неожиданная мысль.
Случайный сорняк на поле ее обиды и боли. Безжалостно выдрала его.
Подруга торопливо закрыла за ней дверь. Не ограничилась замком, накинула и цепочку.
Прокаженная, так изгоняют прокаженных.
Не заметила, как добралась до дома.
Но  укрылась в ближайшей подворотне.
В растрепанном мужчине с трудом признала директора училища.
Того будто резиновым жгутом привязали к дому. И стоило отойти на несколько шагов – причем с каждым шагом все больше припадал  на искалеченную ногу, - как натягивался невидимый этот жгут. При этом топорщились остатки волос, а язык раздирал сухие, покрывшиеся коростой губы.
Не осталось и следов от былой элегантности и лоска. На брюках исчезла складка, материя обвисла на коленях, пиджак залоснился на локтях и бедрах, галстук скатался в трубку. Морщины на лице стали похожи на русла высохших рек, а кожа почернела и обуглилась.
Мужчина попытался в очередной раз вырваться из ловушки. Резина растянулась и зазвенела.
- Пусть другие носят вас на руках! – взмолился несчастный.
С помощью молитвы одолел два или три вершка.
- И наслаждаются запахом вашего тела!
Еще пара вершков бегства.
- И осыпают вашу постель розами!
Пожелания, будто проклятия. Но только так  не увязнешь в болоте ее сладострастия.
- Другие, не было других мужчин! – вспомнил ее досье.
- Но почему мужчин? – Пришло озарение.
Настя неосторожно выглянула из подворотни. Бесполезно прятаться, может быть, он сутками или годами будет кружить около их дома.
Мать отказала очередному ухажеру.
Одни не могли угомониться и выцарапывали на стене бранные слова, другие норовили дегтем измазать дверь.
Но многие понуро и послушно убирались. И втихомолку утирали непрошенные слезы.
Забыла о своей беде, захотелось утешить отвергнутого жениха.
- Она сама не ведает, что творит, - выбралась девочка из своего укрытия.
Директор отшатнулся, увидев ее.
Женщина унизила и растоптала, но при этом энергетическим вампиром высосала его энергию.
Скинула груз вхолостую прожитых лет, обернулась девчонкой.
- Стыдно, нехорошо, нечестно, Лариса Дмитриевна, - укорил ее обескровленный мужчина.
- Настя, я – Настя, - сказала девчонка.
Назвалась, и этим разрушила чары.
Не было резинового жгута, а если таковой и существовал, то пусть притягивает других простаков.
Или таких же развратных женщин, сложил он разрозненные куски в обвинительное заключение.
Столько лет невозможно прожить одной. А по слухам незадачливые  кавалеры опрометью убегали из этого дома.
И дочка ее тоже, соглядатаи доложили, поначалу он отмахнулся от вздорных слухов.
Видели, как учительница – конечно разведенка – уединилась  с ней в кабинете.
Подглядывали по очереди, замочная скважина наверняка отпечаталась на глазном яблоке, нетерпеливо отталкивали друг друга.
- Уже ухватила ее за колено! – захлебнулась шепотом одна девица.
- А у той юбка задралась и сиськи встопорщились! – различила ее подруга. – Счастливые! – позавидовала она.
Конечно, возмутились и пожаловались директору. А тот только отмахнулся от их оговора.
Но теперь вспомнил и осудил провинившихся.
Яблоко от яблони…, вспомнил старинную поговорку.
Или наоборот, если плод гнилой, то подгнило и дерево. На всякий случай уничтожить и то и другое.
- Каленым железом выжечь зло и разврат! – зачел окончательный приговор.
Будто стеганул хлыстом, девчонка  ахнула и прикрылась скрещенными руками.
- Таким не место в нашем заведении! – не угомонился обвинитель.
Окончательно порвал канат, которым повязала его колдунья.
Пусть других заманивает в свои сети, праведникам уготована иная стезя.
Смазанные вонючим жиром волосы сложились в аккуратную  прическу с ровным пробором, лицо стало похожим на осенний луг с блеклыми недавно скошенными травами, и можно исколоть ноги, если пройти по этой стерне, морщины и складки на одежде разгладились – обыкновенный мужчина; от таких лучше держаться подальше.
А девочка не догадалась отступить.
- Ославлю перед всем миром! – предупредил обвинитель. С каждым словом все больше входил в раж, лицо еще сильнее позеленело, наверное, так выглядят ожившие трупы, и не убежать с кладбища.
- Дума уже приняла соответствующий вердикт! – неистовствовал этот мертвец, выдавая желаемое за действительность. – Сослать всех лесбиянок на бесплодный остров, мы, обыкновенные люди, настаиваем! – придумал обыкновенный человек.
- Нет, - не смогла оправдаться девчонка, привычно повторив за матерью.
- Вон из моего училища! – выгнал ее директор.
- Нет, - сказала девчонка.
Ей показалось, что грудь ее встопорщилась, а юбка сбилась и наползла на бедра.
Попыталась оправиться, ухватила подол и потянула.
А тот, призрев ее усилия, пополз наверх.
Или планета перевернулась, и не различить стороны света, или иссякло земное притяжение, или все смешалось в голове наставника.
Не бывает пустой черепной коробки, туда многое заложено природой.
Чаще всего – обрывки чужих мыслей и суждений, оскорбленное самолюбие, случайная радость, когда удается унизить человека.
Жгучая радость, если сполна наслаждаешься своей победой.
- Вон из моей жизни! – проклял он женщину, что не позволила себя осчастливить. Таких мы ненавидим больше всего.
Заковылял, ни о чем не жалея.
Ну, потерял чуток драгоценного времени, ничего, нагонит, еще остались претендентки.
Теперь точно знал, как выявить ведьмину их сущность. Еще предшественники безошибочно определили. Скрутить и привязать к ногам камень. Бросить в омут. Невинна, если утонет. Уничтожить, если выплывет.
Гордо вышагивал с новыми знаниями. И когда загребал негнущейся ногой, на асфальте оставались черные полосы.
И люди старались не наступать на них.

25. Этот день потом долго проклинали даже самые выдающиеся финансисты.
Все они правильно рассчитали:  разорилось еще несколько российских предприятий, проворовался и сбежал за границу  очередной олигарх; а самые умные учли и предстоящий запуск нашей ракеты. (Вообще-то это секретные сведения, но ответственные лица случайно проговорились.)
Директор имперского банка учел и возможную аварию при запуске. (Почти беспроигрышная лотерея, ракеты взрываются одна за другой.)
После этого не осталось сомнений, что резко взлетит курс доллара.
И у наблюдателя свалится кепочка, если захочет  узреть вершину.
Ничего, мы узреем, и не закружится голова.
Всю дневную выручку – а это несколько мешков с хрустящими купюрами – директор поставил на возвеличенье доллара.
Это не наши ракеты, ничего там не горит и не взрывается.
В честь грядущей победы, с утра принял не два, а три мерзавчика. Только потом распорядился.
Брокеры мгновенно исполнили.
На заре перестройки запустили рекламу: некто сидит не берегу и удит рыбу, а деньги льются в разверстый его бумажник.
Биржевые игроки были похожи на того удильщика.
Карманы их оттопырились.
Экстренное сообщение поместил какой-то  местный канал.
Владелец этого канала радостно потирал руки. Наконец удалось пробиться. И теперь деньги потекут рекой. И имя его войдет в памятную книгу, что еще больше прибавит популярности.
Главное, сообщить первым. Пусть о марсианах, что вознамерились погубить нас, или о маленьких зеленых человечках, что пригрезились в угарном бреду. Не имеет значения, прославиться и заработать на своей славе.
Покушение на президента Америки. Кортеж президента обстрелян неизвестными террористами. Погибло много сопровождающих, сам президент тяжело ранен, врачи борются за его жизнь.
Хакер взломал секретный правительственный сайт, трагическое сообщение еще не опубликовали в средствах массовой информации..
А захудалый канал успел раньше всех и теперь наслаждался заслуженной победой.
Правительство неохотно подтвердило информацию.
Ведущие мировые каналы прокляли террористов.
Экраны компьютеров раскалились  и грозили взорваться.
Словно в муравейник сунули головешку. Судорожно метались потревоженные обитатели.. Перекошенные в крике лица, потные тела. Запах отчаяния и общественного туалета. Как выжить и спастись в очередном апокалипсисе?
Раньше слухи о беде и поражении распространялись неторопливо и неохотно. Со скоростью марафонца или всадника. Или последовательно вспыхивали сигнальные костры. Или парусник острым форштевнем разрезал необъятную гладь океана.
И люди могли заранее подготовиться и принять меры.
Теперь же мгновенно наваливается отчаяние. И подобно страусу не спрятать  голову.
Некоторые агентства добавили красочные подробности. Применили то ли отравленные патроны, то ли у них  смещен центр тяжести.
Или земля разверзлась под каретой, или тунгусский метеорит взорвался в центре американской столицы.
Самые нелепые и неожиданные предположения, и с каждой такой гипотезой падал курс доллара.
Сначала медленно и неохотно: по центу, по несколько центов.
Но если столкнуть с горки автомобиль, он постепенно набирает он скорость.
Водитель ненадолго вышел из кабины, а когда спохватился, то не  догнать тачку.  Напрасно бежит и калечит  ноги.
Центы сложились в доллары.
Потревоженный муравейник, и  под ногой хрустят хитиновые оболочки мертвых насекомых.
Черный день для многих предпринимателей.
Свои состояния заработали они непосильным трудом. Одни за копейки скупали у оголодавших заводчан дарованные им ваучеры.
Учредитель этой обдираловки утверждал, что на такую бумажку можно приобрести несколько автомобилей. И не лукавил, забыл добавить, что автомобили эти игрушечные.
Другие по договоренности с местными правителями переписывали на себя цеха и заводы.
Некоторые перегоняли с юга вагоны с деньгами. И не беда, что отменили хождение этих банкнот, наши люди не особенно сильны в правительственных постановлениях.
Самые грамотные приникали к нефтяной трубе. И раздувались пиявками, насосавшимися дармовой крови.
Но в отличие от них не отваливались от жертвы. И не лопались, если не лезли в политику.
Некоторые лезли, и мотали по несколько сроков. Когда кончался один, судьи, по указанию сверху, тут же припаивали другой.
Всяк сверчок знай свой шесток, не зря утверждает народная мудрость.
В общем, праведным трудом нажили свои капиталы.
И  этим деятелям разумнее хранить деньги под подушкой или в матрасе. Но они посчитали себя выдающимися мыслителями. (Дипломы о высшем образовании или о кандидатском и докторском достоинстве можно запросто приобрести в подземном переходе.)
Игрой на бирже решили приумножить состояние,  сообщение о ранении и смерти американского правителя ввергло  в панику.
Случайно в высокую эту компанию затесался и директор имперского банка.
В субботу вышел на работу.
На таких старателях стояла и стоять будет земля русская.
Когда пришло первое сообщение об атаке террористов, директор попытался дозвониться до своего брокера.
Как пытались тысячи других отчаявшихся вкладчиков.
Линии связи перегревались и лопались от перегрузки.
И лишь некоторые радиолюбители, которых с каждым годом становится все меньше, и уже не спасти покорителей полюса, разобрали отчаянные крики пострадавших.
Не надо, я больше не буду, клянусь мамой не могли повременить с этим необходимым убийством, перебивали они друг друга.
Директор напрасно истыкал  кнопку телефона.
Кровь медленно отлила от пальцев и от лица.
Будто тысячи иголочек вонзились в щеки, а когда он попытался их отодрать, то не смог нащупать.
На откидном столике примостился самовар, подарили на какой-то праздник. Ни разу не воспользовался подарком – некогда  и неинтересно распивать чаи, на выпуклом боку различил свое изображение.
Безобразно распухшее лицо; наверное, похоронят в закрытом гробу, пришла спасительная мысль.
Наверняка император уже узнал о растрате, войско собралось выступить.
Кони и рыцари одеты в железо, и никакой силой не загнать их на хрупкий весенний лед.
Вспомнил крысят, прилипших к клейкой картонке. Они обессилели и уже не пищали, когда их выбросили на помойку.
Я не крысенок, я -  человек, хотел сказать он, лишь  мычание вырвалось из перекошенного рта.
Приходили очередные сообщения о чрезвычайном происшествии.  Хирурги пыточными  орудиями резали и кромсали безжизненное тело.
Войско выступило. С собой везли клетку, в которую посадят преступника. На потеху публики провезут по городам и весям. И одуревшие от случайного представления люди будут тыкать палками и плеваться.
Кровь его  утекала, уже не мог мычать, только разевал перекошенный рот.
Хирурги отбросили бесполезные инструменты.
Войско осадило крепость.
Но стены ее из бумаги, и стоит посильнее толкнуться…
Вспомнил картину передвижника.
Дюжие охранники впихнули упирающую девицу. Покачиваясь, боярин подобрался к добыче. Потянулся к ней хваткими пальцами.
Ко мне, почудилось директору, сейчас сдерут одежду и надругаются.
Приближенные американского правителя склонили обнаженную голову.
Доллары обесценились почти до нуля.
Ушлый наш документалист тут же состряпал коротенький фильм.
После закрытия биржи весь пол засыпан бумажками. Показывают их крупным планом. Ба, да это американские доллары. Рифленый след подошвы на физиономии легендарного президента. Метла в руках усталой уборщицы.
С причитаниями выметает долларовый мусор. Опять побросали, нет, чтобы донести до урны или пустить на растопку, осуждает неаккуратных биржевиков.
В столе припрятана бутылка дорогого коньяка. Говорят, глоток божественного этого напитка подобен райскому наслаждению.
Хотел поделиться с работниками в честь победы.
В случае поражения еще более необходимо утешиться.
Потянулся к столу, где хранилась заветная бутылка.
Хотел потянуться, не шевельнул и пальцем.
Грудой разлагающейся плоти развалился на кресле.
Кожу изъязвили  воронки.
Так выглядит поле боя на картинах сюрреалистов.
В эти воронки затягивает дома обреченного города. С треском лопающейся бумаги те пропадают на дне пропасти. Или с чавкающими звуками, трясина заглатывает добычу. И ни одно деревце не склонилось над болотным окном.
Заглотила и не подавилась, выдавила несколько пузырей.
Мир состоит из запаха и вкуса сероводорода – последнее, что осознал умирающий.
Кровь свою давно заменил спиртом. И теперь эта жидкость испарилась. Тело мгновенно мумифицировалось. Будто веками пролежало в огненной пустыне, жар иссушил плоть.
Охранник так увлекся просмотром очередного боевика, что забыл о директоре.
Недавно порадовался фильму, где девица в одних темных очках разъезжала в своем автомобиле. И инспектора, отталкивая друг друга, взволнованной толпой заглядывала в окошко.
Охранник созвонился с другими зрителями. Клуб любителей классики, от имени клуба председатель дружески попенял режиссеру. И  тот послушно добавил несколько эпизодов в свой шедевр.
Не только разъезжала, но и прогуливалась в первозданном виде. Наши люди заботятся о здоровье и предпочитают пеший способ передвижения.
И когда в дверь требовательно забарабанили, охранник неохотно оторвался от своих занятий.
Обход помещений на предмет обнаружения, как положено по инструкции, подождете, ничего с вами не будет.
- Закрыто, разуйте глаза! – по громкой связи поздоровался он с пришельцами.
Ему не сообщили, не знал, что в трагический этот день недействительны замшелые наши правила.
А если б и знал, не пустил посторонних.
Может быть, в Америке принято ежедневно убивать своих президентов, нам-то какое дело до их привычек. Война войной, но обед обедом, как говорится в старинной присказке.
Разули глаза, как посоветовали, устали стучаться, богатырь плечом налег на хлипкую дверь.
В случае  атаки боевиков та обязана задержать их на пол часа.
Дверь с грохотом ввалилась в предбанник.
Сработала сигнализация.
Сержанта заранее предупредили, предупреждение это свежеотпечатанными купюрами приятно хрустело в кармане.
- Опять система барахлит, - безошибочно определил он, отключая аппаратуру.
- Жена, любовница, везде  дети, кто их прокормит, забирайте баб, меня пощадите…, - бессвязно залепетал местный охранник.
Три грабителя, один огромного роста и богатырского телосложения, ему бы заседать в Думе и грозить оппонентам укоризненным пальцем, впрочем, там уже есть бывший чемпион, поэтому и поступил он на службу к императору.
Второй не таких замечательных кондиций, но грудь  раздулось пивной бочкой, и при каждой шаге  грохочет железо.
Третий вроде бы обычный человек, такого не приметишь в толпе. Но многие на всякий случай стороной обходят его.
И Григорий наверняка бы признал в них стражников у ворот замка.
Не до этого было, провалился в полынью, едва не погиб, продрог на пронизывающем апрельском ветре, болезнь навалилась, напрасно пытался проникнуть в свою квартиру.
Жена его сложила на груди руки и забылась. Воздух с хрипом проходил сквозь сведенные судорогой посиневшие губы. Синева постепенно наползала на щеки.
- Не боись, не покалечу, - пожалел пострадавшего великан.
- Если скажешь как на духу, - добавил бочкообразный.
Ударил кулаком по груди, таким набатом раньше призывали на тушение пожара или на другую общественную надобность.
- Бабло забирайте! – взмолился несчастный. – Скажу коды, знаю, где запасные ключи!
- Где он? – просто и буднично спросил предводитель.
И если немедленно и правдиво не ответить ему…
- Бог наверняка есть, но я не знаю, где он! – снесло крышу у подозреваемого.
- Ищем негодяя, - терпеливо объяснил главный.
Так сжал зубы, что явственно обозначились желваки. Такой удавит  за понюшку табака.
- Все они негодяи, пьют на работе и развратничают!- покаялся местный охранник.
Бесполезно спрашивать у него, предводитель кивнул.
Несчастный ползал в ногах у грабителей. Брюки его истерлись на коленях, на изношенных кое-как сбитых половицах оставались кровавые следы.
Можно переступить через объятое ужасом существо, оно случайно заслонило лестницу, негоже переступать через мертвеца.
Так лошадь не перепрыгнет через труп, нам бы безошибочные лошадиные инстинкты.
Морщась и боясь изгадиться, богатырь за одежду – ему повезло, ткань не лопнула – оттащил в сторону местного охранника.
Тому уже не суждено стеречь чье-то добро. Может быть, устроится ассенизатором, там требуются привычные к запаху работники. Успешно выдержал первое испытание.
Карательная команда поднялась по лестнице. Ступеньки прогибались под тяжелой поступью. Ботфорты запорошило мраморной пылью.
Поздно, как всегда опоздали спасатели.
Самолет уже разбился, когда пилоту посылают сообщение о надвигающейся буре. Медикам достается окоченевший труп, и не распрямить скрюченные члены. Душа уже покинет тело к приходу священнослужителя.
Ткань истлела, посетители обнаружили мощи новоявленного святого.
Богатырь и его бочкообразный товарищ недоуменно уставились на предводителя.
А тот  сразу сообразил, император не держал в услужении недоумков.
- Если приближенные к хозяину люди обретают святость…, - задумчиво произнес он.
- Просто проспиртован весь, - сказал великан.
Ну что тут поделаешь, сила и ум частенько не уживаются в одном теле.
Хорошо никто не разобрал крамольные слова, отчаянно загремела бочка.
В этом грохоте  обвинил товарища.
- Не подберешь ты бабу! – огорошил его.
- И сам порешил себя, - напрасно перечил великан.
- Нет, пришел его срок!
Устал громыхать, вытащил из-под балахона железный лист.
Другие задачи; и если не умеешь подстраиваться к изменчивой обстановке…
Великан догадался и заткнулся.  И чтобы не проговориться, даже запечатал рот ладонью. Так шлепнул, что покачнулись стены.
- Если приближенные к хозяину люди обретают святость, значит и сам хозяин святой! – сформулировал предводитель.
- Слава святому императору! – дружно откликнулись его товарищи. Одновременно ударили древком копья.
На первом этаже с потолка осыпалась штукатурка.
Первые признаки грядущего камнепада. Процветающие города погибнут под этой лавиной.
Местный охранник очнулся, попытался уползти.
Случайные прохожие видели зияющий провал на месте рухнувшей двери и торопились побыстрее проскочить опасное место.
Тем более, когда из провала выползло измазанное вонючей жижей существо. 
Вряд ли его примут в ассенизаторы.
Но не о нем речь.
Умеренно принимал – всего несколько мерзавчиков в день, и не из-за чего было лишать себя жизни.
Оказывается, все наврали средства массовой информации.
Некий хакер влез в американский правительственный сайт и от имени администрации оставил там трагическое сообщение.
Другой хакер передал его одному из каналов. Тот опубликовал. И так далее.
С одного камешка начинается обвал, и вот уже не спастись.
Многие разорившиеся игроки попытались свести счеты с постылой жизнью.
Один закрылся в кабинке, набрал полную раковину воды и сунул туда голову. Решил утопиться. Но уже через несколько секунд судорожно разинул рот. Захлебнулся и вынырнул, отфыркиваясь и разбрызгивая воду.
Нет, умирать надо под пленительным небом Сицилии, как заявил поэт и специалист. Придется отложить это мероприятие.
Другой попытался перерезать вены. Но точно не знал, где они находятся, да и нож попался декоративный, и некогда и неохота искать настоящий.
Третий забрался на крышу. Но  не доковылял до края, закружилась голова, прилег отдохнуть.
Остальные тоже всеми возможными и невозможными способами истязали себя.
Поредели ряды богачей, на этом фоне не обратили внимания на революции и локальные войны.
Где-то мусульмане вырезали коптов, где-то передрались между собой.
Сунниты против шиитов,  алавиты против тех и других.
Беженцы потянулись в Европу, и уже в некоторых европейских странах коренное население оказалось в меньшинстве.
Необратимый процесс, и когда выяснилось, что никто и не думал покушаться на американского президента, уже не вернуть былое.
Хакеров, что взломали правительственный сайт, так и не нашли, на всякий случай взяли на заметку всех продвинутых компьютерщиков. Почти все они были выходцами из бывшего Союза.
Курс доллара мгновенно вырос. И уже впору снимать другой фильм, где уборщица будет подметать денежные знаки с символикой России. Впрочем, некоторые коллекционеры за бесценок приобретут памятные эти бумажки.
О гибели директора банка немедленно доложили императору.
- Редкостный пропойца, - вынес тот свою резолюцию. Печально вздохнул и облизнулся. Но тут же одолел соблазн.
- Все пропил! – усилил он конструкцию. – Везет же людям, с утра до вечера заливают за воротник.
- Пропащие людишки! – спохватился он.
- Редкостная сволочь! Однако прославить надо! – вынес окончательный вердикт.
- Геройски погиб, защищая добро! – мгновенно отреагировал придворный борзописец.
- Хозяйское добро, - поправил хозяин.
- И никакого геройства, - подумав, добавил он. – Истерли и затаскали эти слово.
- Будем исполнено! – отрапортовали приближенные.

26. Обложили, как зверя, показалось девчонке.
Знатная охота, недавно попалась старинная книга. Обнесли красными флажками, оставили узкий проход. Коридором выстроились охотники.
Автор с упоением описывает, как волнуются и надеются стрелки.
А кто узнает, что чувствует обреченный зверь?
Охота на современный лад – сначала обозначат территорию.
Подослали опытную наставницу, та вгляделась и прицелилась.
Под оценивающим ее взглядом  затвердели соски.
Всего лишь случайно уронила руку на колено.
Девчонка не вырвалась, не оттолкнула ее, но к животу прижала ладони и запрокинула голову. Или просто увернулась от солнечного зайчика.
- Понимаешь? – спросила Елизавета Петровна.
- Нет, еще нет, - привычно откликнулась Настя.
- Тогда, на лестнице…, - неожиданно вспомнила женщина.
- Что?
- Две подруги, не знаю, почудилось, - откликнулась наставница.
Несколько лет разницы, но одна уже обозначила территорию, другая еще надеется вырваться.
И приникшие к замочной скважине соглядатаи – тоже жаждете поохотиться?
Главное – выбрать жертву и ткнуть в нее пальцем, опередить других, иначе они загрызут тебя, в суматошной этой жизни любой может оказаться зверем или охотником, или одновременно и зверем и охотником
Выделить и заклеймить,  разнести эту весть, не на себя, на других натравить свору.
А когда Настя попыталась оправдаться и исповедаться,  женщина себе присвоила ее признание.
Зачла перед собравшимися на площади деревенскими жителями. Они натужно улыбались и сводили  загрубевшие от непосильной этой работы ладони.
Еще бы, попробуй не одобри, Власть не погладит по головке. Давно уже не расстреливают и не ссылают, но обязательно отметят. Когда-нибудь припомнят  отступничество.
Самый главный слушатель – директор училища, этот пересохшей губкой впитывает каждое покаянное слово.
Ему донесли, тот еще больше охромел, волосы  растрепались, а костюм измялся.
Поспешил нажаловаться матери преступницы, а та не выслушала, не утешила.
Чахлые цветы его надежды выбросила на помойку, и бесполезно рыться в мусоре, их завалили другими отходами.
А поэтому обвинили Настю.
Обложили  флажками и выстроились на номерах.
Подождите, не бейте, она еще не готова.
Не заметила, как в своих блужданиях добрела до старинного здания, в подворотне была намалевана красная стрелка.
Еще одна охота, и бесполезно бежать и прятаться.
Двор заставлен машинами, и когда девушка пробиралась узкой тропинкой, одна из них ожила и угрожающе рыкнула.
Ударил торопливый и неопытный охотник – мимо, надо тщательнее целиться.
По стрелке в следующий двор, эта подворотня такая узкая, что руками приходится раздвигать стены, чтобы они не сомкнулись и не раздавили, такую тропу легко перекрыть, и тогда не вырваться из ловушки.
Но всего лишь набирают прислугу для иностранцев.
Девушек от восемнадцати и до двадцати пяти лет, те старики не признают более поздний возраст.
Работа не пыльная: отгонять мух от хозяина, а если можешь связать несколько слов, то тешить его сладкими сказочками.
Девочки в предбаннике.
- Лучше всего младшей наложницей  к арабским шейхам, - заявила одна.
Своеобразно подготовилась к поездке в жаркую страну. Облачилась в пальто на теплой подкладке. Но когда распахнула его, то предстала в пляжном костюме. Две полоски материи на измятом теле.
- Так и быть, сойдет, - заглянул в предбанник вербовщик.
Наверное, на манер сказочного царя подглядывал под окном.
- А ты? – ткнул пальцем в другую девицу.
- Мне раздеться? – деловито спросила та.
Вербовщик отмахнулся от пустого предложения, есть специально обученные люди, они разберутся, его интересовала скрытая сущность.
- Падучей не страдаешь? – неожиданно спросил он.
И когда девица возмутилась, сокрушенно развел руками.
- Нет, - откликнулась Настя. – То есть я страдаю, - призналась она.
- Замечательно! – обрадовался вербовщик.
- И еще лунатиком брожу по дому, - призналась девушка.
- Еще лучше!
- И недержание  всего-всего на свете!
- Им подавай такое, чего еще не было, - объяснил вербовщик. – Чем хуже, тем лучше, - объяснил он.
- И мы, мы тоже!- наперебой закричали девицы.
И уже почти невозможно разобраться в этом кудахтанье.
Ох, сколько зла и ненависти в опустошенных наших душах. Одни готовы прирезать насильников, другие утопить их. Но это обычные, повседневные деяния.
Тогда не просто прирезать, но медленно раздирать горло, чтобы жизнь истекала по капле.
И не просто утопить, но позволить добраться до обрывистого берега и даже протянуть  руку. Но отдернуть  в последний момент. И оттолкнуть от берега. И так раз за разом.
Резали и топили.
Настя с трудом выбралась из кровавой трясины. Стены не сомкнулись, не раздавили. Двор был заставлен машинами. Потрепанные тачки – порожки проржавели, дверцы и капоты изломаны. И дом за долгие годы врос в землю. Заглянула в окошко. Потолок подперли столбом, но все равно он просел под тяжестью верхних этажей. Но  в углу комнаты перед иконой теплился огонек лампады. Заступник поможет, не даст погибнуть под обломками.
Уже многим помог при землетрясениях, извержениях, войнах и революциях. Их прахом наполнилась земля.
Как посоветовала мама: подальше от домов, с крыши может сорваться кирпич. И отступить от проезжей части – взбесившейся автомобиль  запрыгнет на тротуар.
И улыбаться, улыбаться прохожим, спрятаться за приторной улыбкой.
Настя спряталась, некоторые оглядывались, а потом ощупывали одежду: не забыли застегнуть молнию на ширинке?  А может, она видит под брюками, столько развелось колдуний.
Не видела, но каким-то образом огибала препятствия, не разбилась на этот раз.
Прошла строгий отбор, дотошные досмотрщики не пропустили ни одного изъяна.
И если на теле испытуемой видели родинку, то вгоняли туда иголку – не ведьмина ли  отметина?
Но на великолепном теле не было родинок, и ни одна складочка или морщинка не обезобразила кожу.
Вознесли, а когда возгордилась, безжалостно швырнули на панель, и пусть панель перед домом сказочного шейха осыпана бриллиантами, тем противнее и гаже ступать по испоганенной  земле.
  Презрела богатство, и мужчины отшатнулись от нее,  а потом отомстили недотроге: выгнали из училища, пусть в крови и в поту добывает хлеб свой, вспомнили старинное проклятие.
Круговая порука: сговорились и затаились в своей паутине – сама приползет в отчаянии и нищете.
Не дождетесь, лучше умереть.
Боялась и ненавидела мужиков, так научила мама, самый близкий человек на свете.
Она утешит, а если не заснуть, споет колыбельную; так много этих песен, будто матери оплакивают детей, плач стоит над  землей.
Вернуться к истокам, но сначала разобраться с бывшей наставницей, та выстлала дорогу к сегодняшним бедам.
Очередной этап бесконечного  путешествия.
- Нет, - сказала она пожилой женщине, открывшей  дверь. – Я не журналистка.
И подивилась изменению этого лица: щеки обвисли двумя мешками.
- Раньше за такие сбои расстреливали, сорвали передачу, - сказал  мужчина. Укрылся в комнате, удобнее расстреливать из укрытия.
- Хотя всего лишь телевизионщики, вот если бы не взлетела ракета! – вспомнил армейские будни.
- Теперь и ракеты не взлетают, - осудил нынешних вояк.- Еще бы,  во главе армии стоит гражданский!
- Она устала, отдыхает, - сказала хозяйка.
- Нет, она меня ждет, - возразила Настя.
Попросила и одновременно приказала, женщина неохотно отступила.
В этой семье не принято подслушивать, хозяин принялся скрупулезно перечислять детали своей военной доктрины.
Елизавета Петровна лежала на кровати, прямо в одежде повалилась на покрывало.
Бурые пятна на измятом подоле  платья похожи на капли крови.
Приподнялась на локте и попыталась сесть. Ослепила белая полоска тела над чулочной резинкой, женщина поспешно свела ноги. Но растопыренные пальцы не прикрыли колени, другую руку прижала к груди. Груди ее  нависли над предплечьем. Бедра широко раздались.
- Уходи, -  хрипло и жалобно попросила она.
Настя смотрела. Глаза ее глубоко ввалились, и не различить дно колодцев. То ли там собрались родниковые воды, то ли на сухих стенках осела муть нашей жизни.
Елизавета Петровна попыталась различить.
- Нет, не надо, - невольно переняв отрицательную манеру своей собеседницы,  взмолилась она.
- Не надо, не будет, зря ты пришла! – опомнилась женщина.
Всего лишь на мгновение вспомнила тех девчонок на лестнице.
Еще не отошли от любовных ласк, и плевать им  на окружающих. Прямо на ступенях слились в жарких объятиях.
От мимолетного этого воспоминания кровь жарко прилила к лицу.
Девчонка пришла за помощью, надо утешить ее, прижать к груди, вместо этого повинилась.
- Понимаешь, это они виноваты, на мне испытали чудовищное свое изобретение, - придумала она.
Маятником болталась по комнате, а девчушка устроилась на жестком стуле с неудобной прямой спинкой.
Так недавно сидела ее мать, часто, сами того не замечая, повторяем мы своих родителей.
Темная комната, или день такой серый, тучи затянули небо.
Скоро праздник, но не все с флагами и победными песнями выйдут на демонстрацию. И когда нас будут славить с трибун,  не все воспримут эти поздравления.
Не изловить солнечный зайчик и не слепить  вазу. А из другого зайчика – огненный цветок. И призрачный бутон не раскроется под нашим теплом.
- Излучение полностью подавляет волю, - поведала женщина. – Такие волны, что проникают через любые преграды. – Заплутала она в дебрях радиотехники. Это вам не литература, где все ясно и понятно. И если на стене в первом акте висит ружье, то обязательно выстрелит в конце пьесы.
У нас не выстрелит, и вообще, может оказаться не ружьем, а каким-нибудь хитроумным устройством.
И не всякий технически грамотный человек разберется в этой бредятине.
А Елизавета Петровна попыталась. И настолько запуталась, что сама поверила своей выдумке.
- Понимаешь, подавили и заставили присвоить и выступить, - пожаловалась она.
- Мужики такие сволочи! – вспомнила былого мужа.
Искреннее и чистосердечное признание. Настя разобрала бы малейшую фальшь.
Боль и презрение без примеси.
Уже видно дно колодцев. Студеная вода, от которой сводит скулы.
- Так больно, все время больно, - пожаловалась женщина.
- Бедная, то есть бедные, - пожалела  Настя.
Перед этим едва не завербовалась в наложницы. Опытные вербовщики тщательно изучили претендентку: пересчитали зубы и родинки, волосы и ногти. Заглянули в самые потаенные места.
И после такого осмотра претендентка готова уничтожить любого. С этим желанием пришла к наставнице.
А та повинилась и доверилась, мы склонны прощать или уничтожать доверившихся нам людей.
Настя простила.
Рассказывая о происках преследователей, Елизавета Петровна выбрала удобный момент и перетянула полотенцем разбухшие груди. Так, что перехватило дыхание.
Мы еще больше доверяем глухому и прерывистому голосу.
И руки, непослушные руки, тянулись и струились. Но уперлась ладонями и оттолкнула грядущую беду. Разодрала ладони и платком перевязала раны. Повязка набухла кровью.
Тяжело, почти невозможно бороться со своей природой.
Необходимо бороться, уже Дума приняла очередное постановление. Созданы карательные отряды, патрулировать улицы. И если каратели углядят подозрительных девиц, то тем не поздоровиться. Нарушителей отправят на общественную работу. И обязательно подберут такую, где превалируют естественные потребности. Например, в дом скорби, там несчастные готовы спариваться при каждом удобном случае.
Плевать нам на Думу и на дурацкие ее высказывания. ( Один думец заявил, что только здесь умные люди, а остальные – быдло и недоумки, ему виднее, мне не приходилось общаться с ним.)
Но есть и вековые традиции, и не переступить черту.
- Уходи! – Поэтому прогнала женщина девчонку.
А когда та отступила к двери, попыталась объяснить.
- Понимаешь, нельзя, не надо…Мы вместе уедем…Далеко, далеко, где нас никто не знает…Нам хорошо будет вместе…Как тем девчонкам на лестнице, - сбилась  на невнятицу.
- Уходи, они уже близко, - различила преследователей.
Бывший муж обещал отомстить. Такие не успокоятся, пока не уничтожат.
- Уходи, может быть, спасешься, - взмолилась она.
Если б закричала или потребовала, девочка бы не подчинилась. Но  не отказать, когда тебя умоляют.
Тихая истерика, потом стыдимся своей несдержанности и избегаем случайных свидетелей.
Все сбудется, но сначала надо выплакаться, со слезами избавляемся мы от второстепенного и ненужного.
Все сбудется, и не надо убегать и прятаться.
Это твой город и твои друзья, и ты знаешь каждый камень и каждую щербинку на асфальте. И всадник на вздыбленном коне над тобой простер свою царственную руку.
И не оставить мать, нет, не мать, а подругу, если б нашелся для нее жених…
Возвращаясь домой, присматривалась к мужчинам.
Одни оглядывались, другие ощупывали одежду.
В главной книге утверждается, что первая женщина создана из ребра мужчины. Если это так, то ущербны они и неполноценны.
Тем более что вылеплены из глины. И хоть в эту оболочку вдохнули бессмертную душу,  все равно сказывается происхождение.
Только мы, женщины можем достигнуть истинного совершенства.
И напрасно Лиза надела вериги и повязала себя веревкой.
Рано или поздно сбросит этот груз, и перетрется самый прочный канат.
И тогда…
Что тогда будет, Настя не успела придумать.
Наконец увидала приличного молодого человека. Тот был облачен в узкие джинсы, какие обычно носят девушки, туфли были на высокой платформе, а свитерок топорщился на груди. Чтобы злой ветер не иссушил губы, подкрасил их помадой, а глаза вставил в траурную рамку. Волосы белой и красной волной спадали на плечи, но макушка была синий – чтобы  навечно запомнились цвета флага, - Настя во все глаза уставилась на это чучело.
- Женщина, - презрительно процедил тот.
И это было так смешно, что отступили беды и горести, девчонка рассмеялась.
Навзрыд, на разрыв аорты, до полного опустошения и забвения.
Прохожие сначала улыбались, глядя на нее, потом хмурились и торопились проскочить опасный участок дороги.
Полна опасностей городская жизнь.
Нам бы выжить и по возможности не замараться.

27. Мой дом – моя крепость утверждают англичане.
Наша крепость, ошибочно посчитал Григорий. Когда на заре семейной жизни пожаловался на обездоленность, жена теплой, но жесткой  ладошкой запечатала поганый его рот. Наша крепость, поправила его, и он поверил ложному  посылу.
Так и было, пока пригревало солнышко, и все расцветало под живительным теплом. Но природа ожесточилась в зимние холода, и захлопнулись крепостные ворота.
Жена закрылась в дальней комнате, в уши вставила заглушки, на глаза надвинула колпак.
Если и искала, то впотьмах и в полной тишине, так пожелал ее отец, помирилась с ним, мы обязаны повиноваться вновь обретенным родителям.
Поддалась императору, тот сполна отыгрался за годы размолвки.
Сначала напоил недостойного ее мужа – а кто достоин, где найдешь таких? потом натравил на него полицию. И наверняка проведал о случайном ночном приключении.
Мужчинам дозволено, если дома отказывают им, иначе ладони зарастут диким волосом.
Проведал и приказал придворным художникам. И те изобразили в меру своей больной фантазии. Или скачали из интернета непотребные снимки, но прилепили  головы фигурантов.
А потом подбросили эту похабщину чересчур доверчивой его жене.
Ничего не было, а если случайно и произошло, то, как предписано природой: в темной комнате, обязательно под одеялом, и женщина в пуританской ночной рубашке, больше похожей на кольчугу, чуть ниже живота вырезано небольшое отверстие.
Чтобы не застаивалась кровь, чтобы ладони не зарастали волосом, разве можно считать это изменой?
Они посчитали, скинули  со стен замка. Он разбился и долго собирал себя из осколков.
А потом пришлось одолеть ров с крокодилами, оглодавшие хищники разодрали  плоть.
И если бы не девять жизней, как  у кошки, вовек не добраться до дома.
Потом тонким весенним льдом уходил от погони, лед проломился.
Когда ихтиологи сообщат о неведомой рыбине, появившейся в заливе, не верьте поспешным сообщениям.
Выбрался на берег, одежда  заледенела. Чтобы хоть как-то отогреться, сошелся с ассенизатором.
Продрогший и пропахший миазмами заскребся у ворот крепости.
А жена не отворила.
Болезнь подступила, не бывает девяти жизней, если провалишься в полынью, то в ледяной воде нашего равнодушия не выжить более нескольких минут, кто спасет и отогреет?
Случайная ночная подруга проводила скорбным молчанием, сложенными на коленях натруженными руками, надвинутым на лоб вдовьим платком. Стул с неудобном прямой спинкой, окаменевшее тело.
Увидел и запомнил, но не разобрался.
Но теперь понял через  мнимые своих смерти.
Держать себя в руках, с детства учат нас. И не убить, когда хочешь убить; и не раствориться в человеке.
Всего себя отдать любимому и единственному, а тот пусть сам распорядится бесценным  даром.
И если посмеет не принять его… Или замарает грязными руками…
Часто соседствуют любовь и убийство.
С детства учат нас. И мы накидываем узду на несбыточные свои фантазии. И на всем скаку вышибает из седла. И уже не подняться после падения.
Чтобы выжить, молча и потеряно проводила его.
А он догадался, вернулся, чтобы она выжила.
И когда поднимался по лестнице, каждая ступенька казалась непреодолимым препятствием.
Но в юности занимался скалолазанием, только поэтому одолел эту преграду.
Поднимался без страховки, погибнет, если сорвется камень или соскользнут пальцы.
Камни не сорвались, пальцы не соскользнули.
А если и остался кровавый след, то дождь и ветер быстро сотрут его.
И когда покоряешь вершину, хочется распахнутыми руками объять  весь мир.
А мужчина сгорбился и не сразу дотянулся до кнопки.
Крик звонка похож на вопль. Так кричит человек, перед тем как окончательно затянет в трясину. До тех пор пока вонючая жижа ни зальет рот.
Или  не раскрылся парашют.
Или готова поглотить стена огня.
Или жизнь начинается заново.
- Начать с чистого листа, - поздоровался  с женщиной.
- Нет, так не бывает, - сказала она.
Но отступила на крошечный шажок, заманивая  в ловушку.
- Даже дочку не позволят увидеть, - пожаловался он.
И сдернула вдовий платок, заманивая его. И переоделась, пусть не праздничное платье, но и не траурный наряд, сколько можно оплакивать несложившуюся  жизнь?
- Но у нас праздник, правда, праздник? – спросил он
- Нет, - ответила женщина, потом кивнула.
- А когда праздник, то пьют и веселятся! – придумал мужчина.
Провалился в полынью и вымок до нитки. И когда карабкался по скалам, кровь жарко стучала в висках, и одежда парила.
Но продрог на этой вершине и не чаял согреться.
- Пьют, у тебя есть, что выпить? – спросил он.
- Нет, не знаю, кажется, - ответила Лариса.
Навсегда рассталась с ним, еще много лет назад возненавидела мужчин, ненависть с годами окрепла.
И уже никому не одолеть эту броню.
Выставить за дверь, злорадно усмехнуться вслед беглецу. Смехом заменить усмешку. Гибельным и пронзительным – унизить и уничтожить, они не заслуживают снисхождения.
Отступила на несколько шагов, чтобы разбежаться и с разгона сокрушить его.
Набрала полную грудь воздуха, чтобы закричать, и пусть от этого крика содрогнется Земля.
Слишком долго собиралась, соседка выползла из своего укрытия.
- Тебя покарают! – Воздела палец.
- За что? – опешила Лариса.
- Не первого мужика приводишь! – обвинила Анна Ефимовна.
Все смешалось в меркнущем ее сознании.
Первый был пьяный и убогий, наверняка пришлось врачевать его примочками и огуречным рассолом.
А когда это не помогло, на его место заступил опытный развратник.
И напрасно  нахлобучивала на голову подушку, тревожили и вонзались в барабанные перепонки стоны наслаждения.
А когда стоны поутихли, Анна Ефимовна приложила к стене миску и приникла к этому слуховому аппарату.
Слишком быстро они угомонились, за это еще больше невзлюбила пришлого мужчину.
А утром не признала его в гордо вышагивающим самовлюбленном петухе. 
Еще один любовник; если менять их как перчатки, то не хватит кожи, пошить очередную пару.
Ее и не хватило, очередной пришелец был какой-то пришибленный, неполноценный.
- Если будешь толпами их водить…, - предупредила Анна Ефимовна.
- Кого? – спросил мужчина.
Где-то она его видела, впрочем, все они похожи: старые и молодые, умные и глупцы.
- Один из моих бывших…Теперь самый главный и важный, - предупредила она.
Может быть, так и есть, всего не упомнишь.
- И мои друзья по вере…, - предупредила неверных.
- Бабушка, иди отдыхать, - прогнал ее Григорий.
Лучше бы  не говорил этого.
- Ты пожалеешь! – в лицо соседки прошипела обиженная старушка.
Лариса отшатнулась.
И можно без помех добраться до убежища, кажется, он уже был там. Знает где кровать, а больше ничего и не надо, так следует начинать новую жизнь. Зарыться с мягкое и податливое ее тело, будто погрузиться в бездонный омут.
И достаточно хлебнуть перед этим, чтобы уже никогда не вынырнуть из гиблых вод.
А он вместо этого поддразнил старуху.
- Сама не можешь, так других осуждаешь.
- Мои друзья по вере, - сухо и бесстрастно повторила Анна Ефимовна.- Мои большие друзья, - не усомнилась в их величии. – Завтра они займут мою комнату. И тогда вам не поздоровится.
- Видеть не желаю твоих мужиков! – Напала на Ларису.
Закрылась у себя, и уже уничтожены  альбомы и не вглядеться в снимки.
Но не забыть, пока соседка водит мужиков.
Немедленно отдать комнату, нагие должны уйти из этого мира, вспомнила молитву.
Лариса хотела прогнать мужчину, но заступилась за него, когда неожиданно напала соседка.
- Кажется, есть, - вспомнила она. От какого-то праздника осталась початая бутылка коньяка, пусть выпьет и уберется.
Больше ничего не дадут в негостеприимном этом доме.
А разве мы претендуем на большее?
Переоделась, но забыла спрятать вдовий платок, подбитой птицей тот повис на спинке стула, поспешно спрятала эту тряпицу, будто от этого что- либо изменится.
Достала бутылку, а когда он сорвал пробку, показалось, что лопнула шина, или на дальнем полигоне ударила пушка, или самолет прорвал звуковой барьер.
Одним духом опорожнил стакан, и даже не сморщился, не крякнул, как поступают опытные пьяницы.
- Теперь ты уйдешь? – спросила женщина.
Конечно, не поверила ему, и только обезумев от одиночества, можно связаться с пьяницей, она не одинока, им с дочкой больше никто не нужен.
Уйдешь, спросила женщина, будто пожаловалась, а он не услышал.
Допил остатки, а потом ответил.
- Если ты гонишь…
- Нет, то есть да, - сказала Лариса.
- Заварила эту кашу.
- Нет, ты сам, - не согласилась она.
- Каша, меня накормят? – пожаловался  мужчина.
Лариса рванулась на кухню, потом вспомнила, надо повязать вдовий платок. В этом платке он не обидит,  решила она.
И в платке и без платка; не связывайся с пьяницами, услышала чей-то голос.
Информационное Поле, десятки и сотни ее предшественниц напрасно пытались отговорить.
У меня по-иному, не как у вас, надеется каждая женщина, но всегда ошибается.
Не до платка ему и не до свадебного наряда или вдовьей одежды. Откинулся на спинку стула. Шея изогнулась, остро выступил кадык. И можно одним ударом разбить его.
Как в священной книге: некая иудейка заманила в шатер вражеского полководца. А когда тот отяжелел от яств и вина, заколола его.
Так следует поступать с пришельцами и завоевателями. Со всеми – каждый мнит себя победителем.
Прицелилась, хищно сощурила глаз.
Ладонью – и волосы щекотно покалывали кожу – осторожно приподняла затылок.
Интересно, пойдет ему седина, подумала Лариса, но тут же отогнала ненужную эту мысль, она не увидит.
И никаких темных пятен на лице, ей показалось в банке.
Рот приоткрыт, коньяк почему-то отдает ванилью, и зубы совсем не кривые.
Поднатужилась и приподняла обмякшее тело.
Дотащу, сестра милосердия на поле боя, пришло нелепое сравнение. Или вся жизнь – бой с переменным успехом. И поражение иногда не отличить от победы.
Дотащила и, сдернув покрывало, осторожно уложила на кровать.
Теперь надо раздеть и ощупать, если есть раны, то перевязать.
Ты же сестра милосердия, повторила она, нечего стыдится и отворачиваться.
Бог таким создал человека. И все человеческое прекрасно и целесообразно.
Раны на груди затянулись разовой кожицей, но на животе и в паху истекали гноем и сукровицей.
Будто попал в руки палача и не вымолил пощаду.
Или преследователям неведомо сострадание.
Женщина, наверняка женщина изуродовала его.
Она возненавидела неведомую свою соперницу.
Но напрасно та торжествовала и праздновала победу, залечит его изгаженную душу.
Врачевала, невесомыми губами прикасаясь к ранам. И зажмурилась, чтобы не ослепнуть. Но безошибочно находила и во тьме. Струилось мягкое тепло, обволакивало  нежным коконом.
Одной рукой упиралась в матрас – хоть бы подломилась рука, упасть и слиться с ним, - другой  оглаживала живот, грубая ткань платья раздирала ладонь. Тогда рванула ворот – как той ночью посыпались пуговички.
Но уже не надо прислушиваться к возне за стеной, и любовники не затаились в парадной или в автомобиле; здесь  и сейчас, не позволить ему уйти, пусть навечно останется в постели.
Одной рукой упиралась в матрас, другой оглаживала живот, тепло его тела перелилось и переполнило, обожгло пальцы.
А губы ее все  настойчивее вонзались.
Чтобы этим следам и отметинам завидовали другие мужики.
А потом напрасно теребили худосочных или пышнотелых своих жен. И те надрывались в напрасных попытках отличиться.
От мягких волосиков на груди и около пупка до жестких и колючих в нижней части живота.  Но колючки эти не калечили и не  раздирали губы.
Сестра милосердия, только так можно спасти.
Надеялась спасти себя и его.

28. Настя убежала от наставницы.
Пусть говорят, послушно отмахнулась  от наветов.
Я не сама, призналась Елизавета Петровна, меня заставили приписать себе твою работу. Да, ты многого не знаешь, но четко представила. Будто обладаешь даром предвидения. Страшный и губительный дар. Впереди столько боли и разочарования. Покинут и предадут близкие и любимые. И не  выплакать эту боль.
Попыталась помочь тебе. Отсрочить неизбежный приход зрелости и отчаяния.
Или помочь себе; когда ты рядом, то весна  растопит зимнее наше оледенение.
Но завистники приникают к каждой замочной скважине и растягивают губы в глумливой улыбке.
Уже самый красноречивый оратор местной Думы заклеймил позором наши чувства. Воспитали его мама, тетка и бабушка, он поклялся отомстить  женщинам.
И когда с трибуны проклял их, то во все стороны разлетелись капли слюны. Они обернулись ядовитыми змейками, и если кто-то пытался умерить пыл оратора, жалили насмерть.
На зло западной так называемой цивилизации,  там окончательно свихнулись и разрешили однополые браки.
А детей, наверное, будут зачинать и выращивать в пробирке; скоро выходцы из Азии и Африки затопят эти вконец разложившиеся страны.
Скорее бы затопили! поддержали его некоторые неразумные думцы.
А потом потянутся к нам, и уже не удастся остановить это нашествие, урезонил их оратор.
Поэтому мы обязаны и так далее.
А кто не согласен, сам развратен и грешен! применил запретный прием.
В зале всего несколько женщин, мужики осуждающе уставились на развратниц.
И те были бы рады доказать свою полноценность, но когда тянулись к обвинителям, те открещивались от их поползновений.
Женщина, это так гадко, считали многие, есть более изощренное наслаждение.
Среди обслуживающего персонала преобладали холеные и лощеные юноши.
Поэтому охотно согласились с пламенным оратором.
Создали карательные отряды. Даже разработали нарукавные повязки. Красный запрещающий знак наложен на слившуюся в поцелуе пару. Фигурки настолько стилизованы, что на всякий случай подозреваемые стали ходить поодиночке. То есть все обитатели великого и проклятого нашего города. 
Поэтому Елизавета Петровна выгнала ученицу.
Если на девочку падет подозрение, то не пощадят палачи.
Еще в средние века написана самая уродливая книга человечества. Два инквизитора поучают, как выявлять ведьм.
Столько чудовищных пыток придумали  женоненавистники.
Любой мужчина в глубине души побаивается женщин.
В любви и ненависти женщины готовы  на все.
Не создай себе ложное божество, напрасно предупреждают мудрецы. А они создают.
И блаженны те, чьи помыслы направлены в высшие сферы. Их бог молча и привычно принимает поклонение.
Но когда созидают они ложных кумиров…
Настя убежала от Елизаветы Петровны. И возвращаясь домой, присматривалась к мальчикам.
Восемнадцать лет, а все не найти  кавалера.
Знакомилась, но вскоре становилось скучно с очередным ухажером.
Один предлагал посидеть, а еще лучше полежать, если представится такая возможность.
Другой без лишних слов лез за пазуху.
Еще с одним она даже попробовала целоваться. Но когда тот обслюнявил  губы, едва сдержала рвотные позывы.
Мальчишки превратятся в мужиков; ненавидеть мужиков, научила ее мать, она подсмеивалась над наивной наукой, но невольно следовала наставлениям.
Ночью услышала, как мать подобралась к окну. Задохнулась и рванула рубашку, пуговички ударили по стене.
Неслышно подобралась.
Как прекрасно ее тело, незахватанное, неизмятое тело.
Едва сдержалась, чтобы ни приникнуть.
А потом наставница уронила тяжелую ладонь на колено.
Девочка изогнулась, огладила напрягшийся живот. Грудка ее выступила двумя остроконечными холмиками.
Женщина отдернула руку, перевязала согрешившую руку носовым платком.
Потом полотенцем перетянула грудь. Так, что перехватило дыхание. И все  равно вериги эти не умерщвлили  плоть.
Нельзя, запретный плод, откажись и забудь, приказала женщина, они проклянут и накажут; когда нас останавливали проклятия или боязнь наказания?
Согласилась и даже на улице приглядывалась к мальчишкам. Высунула язык и удлинила нос растопыренными пальцами, а другому просто показала кулак.
А те ответили, обозвали ее сучкой и проституткой, все они такие, если издеваются над нами.
А ей плевать и на мальчишек, и на директора училища, что разнесет порочащие ее слухи по всему свету, и поэтому не даст доучиться, уже не дал, и на девчонок, что охотно поверят оговору, и на журналистов, что заставили Елизавету обмануть и присвоить, и на всех-всех на свете.
Вместе с Лизой уедет в маленький городок, там разрешат преподавать и с незаконченным образованием.
Нет, вместе нельзя, уедет одна, но они будут переписываться.
Роман в письмах, так, кажется, общались некие давние любовники, вспомнила она, но тут же испугалась обвинительного этого слова, просто подруги, зря вы приглядываетесь и вынюхиваете.
Патрули уже вышли на улицу.
Углядев их, женщины прятались по парадным и подворотням. Мало ли по какой надобности пришлось укрыться: поправить чулок или нанести на лицо истершуюся боевую раскраску. Нас не возьмешь голыми руками.
А некая отчаянная женщина не испугалась и не спряталась. А если и испугалась, то ничем не выдала себя.
Предъявила справку о половой полноценности. Все как положено, на гербовой бумаге, с внушительными печатями. Ревизор сам проверил и остался доволен.
Патрульные оскалились, это было так противно, что Настя перебежала на другую сторону.
Взвизгнули тормоза, возмущенно завопили клаксоны.
За рулем некоторых легковушек сидели женщины, их  не догадались проверить, ничего, Думе еще заседать и творить.
Убегая от преследователей, Настя запрыгала по ступенькам. Не стала искать ключи, а позвонила.
Хриплый и надсадный крик звонка, Лариса на цыпочках добралась до двери, вывалилась в коридор, в прыжке одолела простреливаемое пространство.
Отвела язычок замка, будто взвела затвор.
Настя неловко обняла мать, так прижала, что женщина  задохнулась.
Той ночью, той давней ночью он так же жестоко обнимал, а она не отреклась от сладостной пытки.
- Нет, подожди, задушишь, - взмолилась на этот раз.
- Давай уедем! – придумала дочка.
- Тише, разбудишь, - прошептала мать. Отстранилась от девочки и поднесла к губам палец. А другой рукой запахнула ворот платья.
Настя огляделась.
Той ночью  город словно сошел с ума. И горожане обнимались по подворотням и парадным. Мать приникла к стеклу, потом рванула ворот  рубахи. Пуговицы смертельной шрапнелью забарабанили по стенам.
А теперь напрасно пыталась запахнуть ворот платья.
Но осколки не посекли стены.
- Кто он? – допросила девочка.
- Нет, просто сослуживец, - призналась женщина. – Потерял ключи, и не попасть домой, - придумала она. И невольно покраснела, еще не научилась врать.
- И ничего у нас не было, - ответила на вопросительный взгляд дочки.
И почти не смутилась, тяжело впервые, потом привыкаешь, и уже не выбраться из накатанной колеи, а слушатели ухмыляются и привычно кивают головой.
А Настя не ухмыльнулась и не кивнула, а поверила, заставила себя поверить – не только мать, но и подруга, подруги не обманывают и не лукавят.
- Нет, занемог, надо помочь человеку, без него остановится работа, кабель перегревается, когда-нибудь директор банка допьется до ручки. – События и предположения Лариса смешала в одну кучу.
- А если уехать, там тоже есть банки и работают люди, - придумала дочка. Но тут же поправилась.
- Потом уедем. Конечно, поможем, нас учили накладывать повязки, - вспомнила она.
Соседка прислушивалась к их разговору, даже приоткрыла дверь, чтобы ничего не пропустить.
-Мужиков приводила, когда тебя не было! – наябедничала она.
А когда Настя потянулась, захлопнуть и прищемить ядовитый язык, сама поспешила убраться, нынешняя молодежь способна на все, в наше время ценили и уважали старость.
Лариса уговорила дочку и почти поверила своей выдумке, но когда первой осторожно вошла в комнату, ногой запихнула под кровать скомканную его одежду.
Пыль еще не скопилась после недавней генеральной уборки, а если одежда  все же запылится, отмоет и очистит  от скверны.
И подобрала каучуковый шарик, что выкатился из кармана.
И аккуратно подоткнула одеяло, девчонке не пристало подглядывать.
- Нет, просто покой - необходимое лекарство. Мы так устали от жизни, - пожаловалась она.
- Нет, конечно, - согласилась Настя.
Сначала вместе с матерью готова была помочь пострадавшему.
Но увидев его, вспомнила мальчишек, что пытались познакомиться. Только одно у них на уме, самому настырному и настойчивому коленкой заехала в пах. И встретила директора училища. Наверное, мать тоже заехала коленкой, так им и надо, но как мстительны и злопамятны они.
Всего лишь помочь пострадавшему, согласилась с матерью, прежде всего милосердие, но и помогая, можно презирать и ненавидеть.
Уехать из города; Елизавета Петровна, Лиза тоже уедет, жить втроем, и никого не пускать в изолированный свой мирок.
Размечталась и повалилась на кровать, лежа, легче мечтать и придумывать.
Неожиданно насторожилась и вгляделась.
Воздух сгустился в призрачное изображение.
Некто тяжело и грузно скатился с ее постели – она тоже скатилась и судорожно ощупала матрас, никого не было, но осталась вмятина, -  и придерживая у паха скомканное одеяло, зашлепал в другую комнату, надругаться над хозяйкой.
Мать так испугалась, что не смогла пошевелиться.
Содрал с нее одеяло и уронил свою тряпку.
Как отвратительны и страшны  голые мужчины, низ живота и ноги в черном волосе, тысячи крошечных этих пик нацелились пронзить и уничтожить. Из этой черноты  корявым стволом дерева, с которого ободрали кору и обломали ветки, выступает так называемое мужское достоинство.
Видела в учебнике по анатомии, хотелось в мелкие клочки разорвать похабную эту картинку.
И в интернете сотни и тысячи сайтов. Случайно забрела в один. А потом долго не могла отмыться. С такой силой выдирала грязь из пор, что, кажется, содрала кожу.
Но теперь грязь эта просочилась стенами и окнами, большими пальцами зажала уши, как делала ее подруга и наставница. Все равно просачивалась, тогда, опять подражая ей, перетянула грудь полотенцем. Задохнулась, но справилась с этой болью.
Мать обманула, пришла робкая и неверная мысль, отогнала непрошенную эту гостью, если мы начнем подозревать самых близких людей…
- Просто занемогший сотрудник, - сказала девчонка.- Просто сестра милосердия! – громко и отчаянно сказала она. – Без милосердия погибнет мир! – крикнула девчонка.
Не успела перевязать ладони, поэтому безжалостное колесо жизни наехало и раздавило хрупкую скорлупку изолированного их мира.
Не смогла заглушить шаги. Закованные в железо когорты наемных убийц. Или черный вестник со смертельным приговором.
Его не отменят, а если и помилуют, то не успеют сообщить палачам, те уже выбили из-под ног табуретку.
Опять закричал звонок, так кричит зловещая птица, навалиться и свернуть ей шею, подумала женщина, но не дотянулась.
Высокие потолки, это счастливые обитатели новостроек обходятся без стремянок.
Уехать, как придумала дочка.
Обыкновенный парень, такого встретишь на улице и тут же забудешь.
Но почему-то заранее переходишь на другую сторону или укрываешься в ближайшей подворотне.
- Нет, я передам, - обещала женщина.
- Приказано под расписку, - отказался посланник.
И почему-то не хочется препираться и перечить. В рукаве на спрятан нож, за ремень не заткнут пистолет.
Нож, яд, пистолет, многое другое – все есть у него, такой  не пожалеет.
Три пакета, вощеная бумага, внушительные печати.
Как послание от президента, кроме президента существуют императоры, они не зависят от воли и мнения выборщиков, они сами создали себя, и будут извечно существовать в своих замках.
Необходимо расписаться, бабка оставила закорючку или отпечаток пальца, вот оно послание сестер по вере, они научат и подскажут.
Настя искалеченными руками долго не могла ухватить ручку. Чтобы взвалить на себя эту тяжесть, надо набрать полную грудь воздуха, но полотенцем перехватила грудь, или  просто не хотела подписывать, когда не хочешь, это сродни пустой попытке.
Так, кажется, объяснила наставница, муж ее  - до чего же противны и гадки мужики – так и не смог одолеть рекордную высоту.
Посланец помог - дотронулся склизкими пальцами, Настя мгновенно подписала.
Лариса догадалась, и еще можно отказаться, и пусть пытают и  иглами выявляют ведьмину сущность; поздно отказываться, она сама выбрала и не жалеет о  выборе.
Взломала печать, все – правда, от крика боли до стона наслаждения, фотограф, наверное, обезумел, подглядывая.
- Все – было, - сказала Лариса.
И незачем всматриваться в снимки, вспомнила до мельчайших подробностей.
- Молодец, вынудила мужика! – порадовалась за нее соседка.
- Мама…, - прошептала дочка.
- Нет, не верь тем, кто презирает их, не верь мне, - сказала Лариса.
- Мама! – позвала дочка.
Так молят о пощаде, просят спасти, а мы не слышим, не желаем услышать.
- Похоть и разврат! – опомнилась и осудила Анна Ефимовна. – Ах, какой разврат! – восторженно закатила глаза. Жаль, нельзя вернуть былое. Как быстро и незаметно прошли годы. И ничего не осталось. А память подобна горстке пепла. И разве что посыпать им голову.
- Здесь вам не дом терпимости! – провозгласила старуха.
- Всем сообщу! – напугала она.- Себя продаешь, так пожалей дочку! – нашла веский аргумент.
Удалилась с высоко поднятой головой.
Но забыла выбросить похабные снимки.
Сил хватило, закрыться изнутри. По стене – и почувствовала, как та проминает каждый изношенный позвонок – сползла на пол.
Никто не помешает – смогла рассмотреть. Видела без очков, лучше бы носила очки и потеряла  их перед просмотром.
Было, но не вернется, и бесполезно оглядываться и вспоминать. И лучше не загадывать о будущем. Если жизнь – дорога, то всегда кончается обрывом. И всего пару шагов остается до пропасти.
Если не помогут сестры по вере. Знают тайное слово, оно служит пропуском в параллельный мир. И всего-то требуется отдать за это комнату.
Обратиться в комитет по защите чего-то или кого-то, придумала она. Там обязательно осудят продажную женщину. Сживут со света,  комитетчики умеют творить чудеса.
- Мама, как ты могла! – осудила  дочка.
Попыталась уничтожить улики.
Так некогда наставница уничтожила негодное ее сочинение.
Но потом мысленно сложила обрывки.
Бесполезно рвать и сжигать, не вытравить память.
Просто уронила снимки, фотобумага хрустнула под ее подошвой.
Не только колено, носок и каблук впечатала ему в пах.
- Нет, не надо! – взмолилась женщина.
Это ее растерзали, она содрогнулась и изнемогла от боли.
- Обманывала, а сама приманивала мужиков, - обвинила  дочка.
- Он – все мои мужчины, - среди боли и отчаяния призналась женщина.
- Получай! Получай!  – уничтожала ненавистное их племя девчонка.
Ногой в пах, в солнечное сплетение, в лицо. Куда угодно, как получится, бить, пока хватит сил.
Если мужчина и почувствовал, то лишь отмахнулся от комариных укусов. С головой укрылся одеялом.
А женщина даже не заслонялась от смертельных ударов.
- Я тебя ненавижу! – крикнула девчонка.
И еще можно  объяснить, прижать к груди, вместе выплакаться.
Слезы врачуют, женщина давно разучилась плакать.
Но когда все же потянулась к дочке, та безжалостно оттолкнула ее.
Ударила в солнечное сплетение, потом в грудь – теперь можно искалечить изгаженное  тело, - дети жестоки и немилосердны.
- Так вам и надо!- прокляла обманщиков.
Оттолкнула женщину и ввалилась в комнату – уничтожить насильника, но когда нацелилась книгой, не нашла более тяжелого предмета, мать заслонила его.
- Нет, убей меня, если не можешь простить! – сказала  она.
Распахнулось разодранное  платье, грудь обнажилась.
Даже выжившие в этой драке были изранены и избиты. Но ничто не обезобразило великолепное ее тело. Ни одна складочка не измяла живот. Родила и вскормила ребенка, но грудка была девичья. И хотелось приникнуть к ней
Девочка отступила, заслонилась скрещенными руками.
Не могла приникнуть, заранее опоясалась полотенцем.
Просто вообразила, но воображение часто реальнее действительности.
Чтобы ничего не случилось, уже созданы карательные отряды, мужики издавна ненавидят женщин.
Елизавета Петровна, Лиза спасет и поможет.
Вместе спасутся, не выжить поодиночке.
Она ждет и надеется.
Начиная с девчонок в училище, кончая директором и местной Думой, все знают о порочной их связи, нельзя обманывать ожидание.
Мама обманула, это как предательство, хуже и больнее предательства, хотя не бывает хуже и больнее.
- Не хочу видеть и знать! – прокляла любовников девочка.
- Попасть в параллельный мир,  - услышала ее старуха.- А существует ли он? – добавила  едва слышно.
Но никто не ответил на риторический вопрос.

29. Женщины по природе своей склонны врачевать и спасать. И когда врачи беспомощно опустят руки и обменяются бессмысленными латинскими фразами, а в покойницкой заранее освободят место, к умирающему призовут сестру милосердия. И она поделится жизненной силой.
Мужчины слабы, даже порыв ветра может покалечить их. Случайное слово, вырванное из контекста, косой взгляд, хмурое выражение лица.
Или когда приревнует жена. Или ее отец в безграничной своей власти.
Похитил ребенка, и не одолеть неприступные стены замка, и стража  издевается над беспомощными его попытками.
А когда он не угомонился, император приказал утопить проходимца. Только так, а не иначе называл зятя.
Ему не привыкать, уже избавился от жены, давным-давно на заре туманной юности изменила ему, он дознался через много лет.
Посадил на самолет и заложил взрывчатку. Но предупредил американцев, заряд обезвредили.
Намекнул женщине, если будет выступать и брыкаться…
После этого ничего не стоит уничтожить мальчишку.
Изловили  около замка, повязали и подтащили к проруби.
Иностранным зевакам выдали приемлемую версию. Любимое русское развлечение: добровольца сажают в мешок и швыряют в прорубь. Тот должен под водой избавиться от оков и донырнуть до другой полыньи
Кажется, и у вас был такой фокусник, Гуденый или Гудимый, вспомнил самый продвинутый охранник.
О да, загадочна и непредсказуема русская душа, согласились доверчивые иностранцы.
- Это не его дочка, не он настоящий отец! – наудачу крикнул перед закланием несчастный.
И спасся случайной этой догадкой.
Императору доложили, тот рассвирепел.
Ненадолго забыл о преступнике.
Григорий дополз до берега, наблюдатели поспешно расступились.
Предусмотрительный император на всякий случай давно уже приготовил биологические образцы. И дело нескольких минут – провести генетическую экспертизу.
Долго не мог решиться.
А когда компьютер беспристрастно выдал заключение, прихлопнул его тяжелым кулаком.
Программист отпрыгнул от огромной туши – показалось, что ожил первобытный ящер – и забился в угол комнаты.
- Дай! – навис над ним этот зверь.
Что дать? Разве таблетки помогут в этой беде?
- Водки!  – потребовал непьющий хозяин.
Но так вышколил прислугу, что та не держала выпивку.
И далеко игровой зал, где победителей балуют паленым коньяком. Когда душа горит, то каждая минута промедления кажется вечностью. Русский человек не склонен ждать, если ему приспичило.
У уборщицы нашли жидкость для протирки стекол. В синюшную  отраву бросили картофельные очистки, пойло позеленело и вскипело.
Даже не зажмурился и не зажал нос, присосавшись к миске.
Теперь позеленело дицо, а когда он попытался сказать, речь вспенилась ядовитыми пузырями.
Они лопались маловразумительными словами.
- Вырастил…Поэтому дочка… Тот отец, что вырастил…Все врет экспертиза…Они специально подстроили!
Они – многочисленные  враги и завистники.
И если б один из них случайно заглянул в комнату, где страдал и лечился император, то пузыри бы непременно задушили его.
Еще одно отравляющее вещество, и не  найти противоядие от императорского гнева.
И сестра милосердия не утешит израненную душу.
И дочка не обнимет, а он не прижмет к необъятной  груди невесомое ее тело.
Обнимет и прижмет, если вовремя подсуетится.
- Родная, конечно, родная! – повторил он.
И пузыри уже не отливали чернотой, проглядывали голубые и синие прожилки.
Но ее тоже огорошат результатами ложной экспертизы. А женская психика неустойчива.
Стоило ему намекнуть жене, как та убежала и затаилась.
А девчонка способна на еще более пагубные действия.
- Найти, спасти, доставить! – прохрипел он.
Вылакал всю жидкость для протирки стекол, и окна замка потемнели от многолетних наслоений. Рядом большой город, жители его грозятся и проклинают, угрозы и проклятия сродни песчаной буре.
Но даже за мутными стеклами можно разобрать, как колышется туша.
Сотрясается замок.
Едва началась тряска, как  дилеры грудью упали на стол. Как предписывает инструкция. Враг специально подстроил землетрясение, чтобы похитить фишки.
Ничего вам не достанется, а хозяин отметит наше усердие и, может быть, не вышвырнет на улицу.
Приказал, и  отряды отправились.
Впереди стремительные всадники, затем неторопливые пехотинцы. Эти тщательно зачищают территорию, за их спиной мертвая земля.
И не нашлось ни одной женщины, что могла бы скрасить пустые дни императора.
И других врачуют сестры милосердия.
Смертельная болезнь навалилась.
Женщины разбираются в медицине, особенно те, что в одиночку подняли ребенка. Они одолели бесконечные детские болезни.
А мужчины, в сущности, те же дети, хотя многие стыдятся признаться в этом. И врачевать их надо привычными средствами.
Лариса приготовила отвар ароматных трав.
Не сразу удалось разжать сомкнутые  губы.
Есть много способов: нащупать заветные точки за ушами и надавить на них. И тогда в боли и отчаянии распахнется даже самый упрямый рот. А если это не поможет, найти щербинку в зубах и вставить  ложку. А потом всей тяжестью навалиться на плечо рычага. И не беда, если раскрошится челюсть.
Или сразу оглушить свою жертву.
Так оглушают пригнанных на бойню коров. И те покорно подставляют голову, но жалобно мычат перед закланием.
Но есть еще одно, почти забытое нами средство. Губами к губам, и свою жизненную силу перелить любимому.
Тронула, но не перелила, обожгла губы и отшатнулась.
Чтобы не сгореть на этом огне, иначе никто не спасет единственного.
Застонал в больном сне,  заплутал в той, другой, злобной и жестокой жизни; она выведет его из гибельной пустыни, а если не одолеть пески, сама обернется оазисом, и благодарный путник насладится ее источником.
Обернется кем угодно, стоит ему пожелать. Прохладным дуновением ветерка в полуденный зной или глотком воды. Или столбиком, на который можно опереться, когда иссякнут силы. Или крыльями, что унесут в неведомую даль. Но унесут вместе, так долго готовилась к полету.
А чтобы  не сдуло ветром, по ночам терзала груботканой ночной рубахой. Ткань нашила на колючую проволоку, колючки больно и безжалостно вонзались.
И все равно не  совладала с ветром, тогда привязывала себя к кровати, так каторжников приковывают к галере.
Терпела и уже не надеялась, но колючки истерлись, цепи проржавели и сгнили, а ураганный ветер подхватил и вознес.
Любовь, как часто и привычно употребляем мы затасканное это слово. Одни не замечают его, некоторые морщатся от приторного и навязчивого  вкуса, некоторые отплевываются и платочком вытирают испоганенные губы.
Нет, боялась и не смела произнести его вслед за многими, просто не выжить без единственного.
Поэтому попыталась излечить домашними средствами. Ядреным отваром из смеси целебных трав.
Как научили волшебницы и колдуньи.
Одну траву океан выкинет на берег в час полной луны. Другую сорвать на кладбище в полночь.  И если ожившие мертвецы попытаются отобрать, не поддаться им.
Подобрала и сорвала, и напоила этим зельем.  Перебила  ваниль, теперь в дыхание ощущался запах кладбищенского разнотравья и дальних странствий.
- Нет, не отпущу, не отдам! – испугалась женщина.
И опрометчивыми словами усугубила болезнь.
Не только губы, но и лицо обметало коростой, надбровья распухли и  наползли на глазницы.
Вспомнила еще об одном народном средстве: найти белую глину девонских или юрских отложений. Убрать ее в мешочек и вывесить на сквозняк, на северный ветер. На много дней или лет.
Она приготовила глину: одну часть снадобья положить на лоб, другую на грудь, третью прижать к паху.
Зажмурилась и нащупала – короткие и жесткие волосики опять искололи ладонь, - уронила глину и поспешно отдернула руку. Пальцы не почернели и не обуглились.
Самое верное средство, настаивала болгарская пророчица, видимо, и таким людям не все ведомо.
Короста наползла на шею, отростки зазмеились по груди.
Если оплетут сердце, то человек погибнет в смертельных объятиях.
Последнее, самое верное средство помочь больному.
Отловить ядовитую лягушку, поднести ее к лицу. И когда смрадное  дыхание падет на лицо, человек забудет о пустяшных своих болячках. Таким же смрадом отравит лягушку. И вместе с этим смрадом уйдет болезнь.
Лариса отловила эту тварь, склизкая и бородавчатая кожа была похожа на кожу черного вестника, что принес снимки.
Или солнечного вестника, после его визита бессмысленно прятаться и отказываться.
Пусть все узнают, пусть задохнутся от зависти, но сначала вылечить единственного.
Посадила тварь перед лицом, кожа ее позеленела.
Так после приема снадобья позеленел император; подтверждение теории панспермии – все мы произошли от одной молекулы, занесенной на Землю космическим ветром.
Потом зелень эта поблекла, лягушка дернулась и завалилась на бок.
А император даже не заметил ее гибели, человек – такая скотина: все вынесет и одолеет.
Броня коросты закрыла грудь, наползла на живот.
И осталось последнее средство, напрасно женщина  долго противилась.
Только так можно излечить человека.
Дотянулась и ухватила подол изодранного платья. Со скрипом, неохотно поддалась материя.
А потом тряпка  упала к ногам.
В спешке надела платье на голое тело.
И теперь великолепное  тело обнажилось. И не было ни одного изъяна.
И те давние инквизиторы, что написали самую больную книгу человечества, где измыслили чудовищные пытки, чтобы выявлять ведьм, окончательно бы возненавидели колдовское это племя.
Прекрасная  женщина легкой рукой скинула одеяло.
И только такие женщины готовы пожертвовать собой, чтобы спасти человека.
Без колебаний шагнула в пропасть.

30. Послал на задание испытанных бойцов.
Захватить и доставить, заточить в башню, предварительно отобрав колющие и режущие предметы. А так же  шнурочки и веревочки – что там еще  у женщин?
Обычно посылал предводителя команды, но поручил ему разобраться с бывшим зятем, а потом с почившим банкиром, а когда позвонил ему, то услышал шум побоища. Будто выколачивали пыль из мешка с мякиной, тот жалобно стонал при каждом ударе.
Достаточно принял и не сообразил, что это своеобразные позывные, отшвырнул трубку, посыпались микросхемы. Растоптал их в порыве ярости.
Скорее! мысленно поторопил свою команду.
Пузыри уже облепили, давил их, они лопались с чавкающим звуком.
Под это чавканье осадили квартиру. Ключей не было, звонок надорвался и сорвал голос.
Что-то сказал великан. Опять жевал кашу и не разобраться в этой невнятице.
-  Дома они или ушла, а нам-то какое дело, - разобрался и не согласился его бочкообразный товарищ.
- Ломать? – прожевал свою кашу великан.
И не дожидаясь ответа, плечом навалился на хлипкие досочки.
Недавно таким же манером попали в банк, там покрепче  крепостные ворота.
Древесина  разлетелась.
А прохожие даже не попрятались, давно притерпелись к канонаде.
А если и попрятались, то по другой надобности. Укрылись от упреков и привычного ворчания, от подозрительного отцовства и уплаты элементов.
В пыли и грохоте ворвались в очередную крепость.
А защитники и не надеялись выстоять, придумали откупиться.
Наверное, проживали здесь золотошвейки, разбросали по залу свои изделия.
Платья, что не стыдно надеть на любой праздник. Ослепил блеск мишуры и канители, и хотелось полными горстями черпать это богатство.
Обычно охраняли замок или зал для знатных гостей.
Эти посетители еще не насытились своим богатством, и были обвешаны блестящими побрякушками.
Лишь их дети или внуки освоят обыденность.
Не сразу очнулись и отрезвели охранники.
Хозяйское добро, и если случайно поживишься  малой частицей, он прознает и  накажет.
Нет, не убьет, мы не звери, а цивилизованные люди, но сошлет на необитаемый остров.
В заливе множество заброшенных фортов. Эти клочки земли опоясаны рвами. А туда запущены крокодилы.
Сами не видели, но лчевидцы рассказывали. Прожорливые и голодные рептилии сожрут любого.
Или на эти острова наложено заклятие, что еще поскуднее.
И когда мимо проходят яхты, островитяне напрасно простирают к ним исхудалые руки.
Наши люди могут существовать на голой скале, как утверждается в одном  романе, тем более приживутся на бесплодном острове.
Иностранцы со страхом и уважением поглядывают на чудаковатых отшельников.
Поэтому не поживились хозяйским добром, но оно может пострадать при штурме и захвате крепости.
- Так его, только так! – топтал врага завоеватель.
Давно потерял свою железку и уже не громыхал набатным колоколом. И голос оказался жидковат, но от пронзительного писка закладывало уши.
- Смотри, как надо, - показал богатырь.
В его руках ткань лопалась  газетным листиком.
Побрякушки падали на пол. Их давили в четыре ноги.
( С таким же остервенением император раздавил свой телефон.)
Ах, как приятно ломать и уничтожать, когда-нибудь их последователи разнесут  планету. Но говорят, крысам не страшна бомба. Что ж, они положат начало крысиной цивилизации.
Не только платья, все разгромили в комнате.
Из дивана выскочили пружины, они закручены спиралью, как наша Галактика. Мебель порублена в щепу, так выглядят делянки после порубки леса. Со стен свисают обрывки обоев. К потолку прилеплены обгорелые спички и окурки.
На полу смешанная с конским навозом солома. Запах конюшни, махорки, заскорузлых носков и отхожего места.
Но вряд ли такое привиделось завоевателям, для этого надо обладать развитым воображением.
Просто выполнили приказ императора:  разгромить квартиру, чтобы дочка  перебралась к нему.
Так увлеклись погромом, что забыли о девчонке.
- Верните мне ее! – приказал император.
Тяжело дыша, еще бы – столько сокрушили врагов, ворвались в следующий каземат.
Женщина лежала на кровати, сложив на груди руки.
Белые, неживые, мраморные руки, но синие прожилки обезобразили благородный камень.
А на лице к синеве добавились зеленые трупные пятна, они похожи на огромных амеб, и кажется, отъевшиеся эти твари постепенно поглощают труп, одна из них нацелилась ложноножкой.
Пришельцы отшатнулись.
Упала детская игрушка, у  куклы отвалилась голова.
Скорее убежать из этого склепа, укрыться на одном из островов.
Бесполезно, найдет и накажет. И зрители веками будут вспоминать небывалое это наказание.
- Это не мы, это залетные гастролеры, - прошептал писклявый пришелец.
- Может быть… еще спасем,- придумал великан.
- Только ЕМУ дано воскрешать, - отказался его товарищ.
А великан зажмурился и шагнул.
Амеба потянулась к нему. Мужчина отскочил, дом покачнулся.
Промахнулась, просто клякса на полу, капнули зеленью, но уже затерли  пятно.
А на лице,  где раньше была амеба, порозовел мрамор.
- Живая! – очнулся и догадался второй пришелец. И голосок его уже обрел басовитые ноты.
- Знаю, как лечить!- ожил он. – Надо влить как можно больше касторки или другого слабительного!
- Закопать в землю, - вспомнил богатырь.
- Это, когда молния! – не согласился образованный его товарищ.
- Или обернуть в ледяную простыню.
- Это когда лихорадка! – просветил врачеватель.
- Ну, тогда клизму.
- Это можно! – договорились они.
Врачебный консилиум, за перебранкой и кухонной латынью не заметили, как постепенно оживала женщина.
Впала в кому, но нелепые предложения пробили броню ее кокона.
Раздавить амеб, придумали самозваные лекари, безобидные твари разбежались от убийственных поползновений.
Кожа на лице  порозовела.
Засыпать землей, не угомонились они, дернулись руки – отвергнуть грядущее убийство.
А когда окунули  в ледяную купель, рассосались и синие прожилки.
Подступили с огромной, размером с доброе ведро клизмой, тяжело, со скрипом раздвинушись веки.
Пришельцы устали препираться, вспомнили о пациентке.
Медленно, так оживают мертвецы под заклинаниями колдуна, села она в своем гробу.
- Мамочка, - попятился великан. На всякий случай перекрестился, но почему-то левой рукой,  ничего, Бог разберется и простит.
- Притворялась! – догадался более сообразительный его товарищ.
Уже не помышлял о бегстве, победителям не пристало бежать и прятаться.
- Что раззявились? – грубо спросила женщина.
Хотела сказать громко и уверенно, только так можно утвердиться; голосовые связки ссохлись во время болезни, едва слышно прошептала.
Шипение гремучей змеи  убедительнее слов.
Достойная дочка императора.
Или так смертельная болезнь действует на человека.
Сначала еще надеялась. И когда муж придумывал и оправдывался, верила нелепой его выдумке.
Ничего не было, просто подвернул ногу и оперся на плечо сотрудницы. Или она поскользнулась и на мгновение приникла к нему грудью. Или так избили в полиции, что не смог дойти до дома. И конечно, та разлучница не забыла случайное его прикосновение. На плече и на груди остались красные воспаленные полосы. Подобрала его на поле боя. Лошадь понесла и сбросила всадника. Но нога запуталась в стремени. И не сразу удалось залечить раны.
Лечила безумной и страстной ночью.
Лена не поверила оговору и навету, но соглядатаи предоставили неопровержимые доказательства.
И пошатнулись устои империи, повелитель опять присосался к бутылке.
Еще ребенком познала грандиозные его запои;  а потом, очнувшись, долго собирал он осколки былого могущества.
На этот раз выпивка погубит его.
И когда наследница станет у руля потрепанного бурей судна, почти невозможно будет заделать пробоины.
Офицеры рассмеются в лицо опозоренного капитана. А самые наглые повесят крамольные снимки в своей каюте.
- Кто еще  знает о снимках? – спросила женщина.
Или воронье зашлось в тревожном крике. Зловещие птицы нацелились заклевать врага.
- Какие снимки? – мгновенно догадался сообразительный слуга.
- Жена Цезаря должна быть выше подозрений, - не к месту вспомнила она классическое высказывание.
- Какой Цезарь, пирог такой? – прикинулся дурачком умный слуга.
И не успел запечатать рот своему простодушному товарищу. Конечно, каждый борется и умирает в одиночку, но столько пройдено вместе.
- Твой муж с другой, а ты каким боком? – проговорился великан. Сам приговорил себя к высшей мере наказания.
- Ничего не знаю, меня нигде не было! – отрекся другой слуга.
Слишком надсадно уверял в своей невиновности. А значит врал и изворачивался.
С позором выгнать зажравшуюся челядь. Обвинить их в непростительном преступлении.
Пусть украли, все мы не без греха, и пусть подглядывают в щелочку, и мы склонны копаться в чужом грязном белье, и пусть языки их не знают удержу, и мы любим поговорить – все это мелкие людские слабости.
Но если возомнят они себя равными божеству…
Гнать поганой метлой и с такой убийственной характеристикой, что даже бродяги отшатнутся от них. И не помойке выделят захудалый участок, и напрасно будут те  копаться в отходах.
Но это потом, а пока на полную мощность использовать показное их рвение.
- В замок, к моему отцу! – приказала наследница.
И слугам почудилось, что приказал хозяин, так похож был голос.
- Слава императору! – одновременно гаркнули они.
Опять загремела железная бочка, опять потревоженное воронье зависло над городом.
Кто сказал, что самое верное  родство – родство крови, тот отец, кто воспитал и вырастил ребенка.
Пришло время принять бразды правления из слабеющих его рук.
Она не подведет, до последних пределов империя  расширит  свои владения. До дикарей Амазонки и до засыпанных снегами жителей крайнего севера.
И в своих молитвах восславят они императрицу.
- К замку! – приказала она приближенным. Управлять машиной доверила великану, другие водители сами разбегутся, углядев внушительную  фигуру. Да и автомобиль  не из последних, размером с небольшой океанский лайнер, со статуэткой вздыбленного слона на капоте. И  гаишники козыряют, завидев этот корабль. На всякий случай, вдруг зачтется в дальнейшем.
- Тихая и спокойная езда и поведение, - предупредила повелительница.
Очередной пешеход в акробатическом прыжке выскочил из-под колес, и еще вчера слуги улюлюканьем и свистом проводили бы зазевавшегося ротозея, но теперь недоуменно уставились на командира.
- Жена Цезаря должна быть выше подозрений, - опять повторила она загадочную фразу.
Кто поймет этих богачей, и речь их путана, и поступки непредсказуемы.
Поэтому и живем, как живем, потому что не понимаем выдающихся своих представителей.

31. Они спят, утомившись от дерганой и пустой жизни. Две половинки, заплутавшие в океане бытия. Буря разбросала их по  разным странам и континентам. И только чудо могло свести.
Не верьте, что чудес не бывает.
Если бы не случались чудеса, не возникла бы жизнь.
И пусть случайна солнечная система и наша планета, пусть случайным ветром занесло на нее зародыши жизни. Пусть случайно возник многоклеточный организм. И во время случайного отлива морской обитатель оказался на суше.
Тысячи и миллионы случайностей – разве это не чудо?
И  разве не чудо, что мужчина и женщина одновременно проживают в огромном городе, несколько лет  разницы в возрасте не имеют значения. И только благодаря вмешательству высших сил можно отыскать друг друга в этом муравейнике.
Они отыскали, две половинки сошлись, и уже не разлучить их.
Но кто-то попытается, понадеявшись на силу и могущество своих хозяев.
И пусть их предшественники отбили при этом кулаки, но ничего не смогли доказать, мы противники бесполезного мордобоя.
Есть более действенные и надежные средства.
Наследница императора подробно проинструктировала.
Всего один укол, научила она. И не придерется никакая экспертиза.
Просто подопечный  забудет былое, и с трудом будет ориентироваться в настоящем. И доживать придется с опытным проводником. И я взвалю на себя эту ношу.
- Что не сделаешь ради любимого человека, - усмехнулась она.
От этой усмешки у исполнителей судорогой свело ноги. Будто взбирались они на горную вершину, а  она оказалась всего лишь площадкой перед очередным восхождением.
- И теперь гоните машину! – разрешила императрица.
Повеяло таким холодом, что уже  не отогреться.
- Сам напросился! – помянула бывшего мужа.
- И если кто-то попытается помешать…, - не пожалела возможных его соратников.
Хотя кому нужен этот неудачник? Разве что такой же неудачнице.
Так ей и надо, нечего уводить чужих мужей.
Кто сказал, что рассчитаемся в загробной жизни, здесь и сейчас придется ответить за содеянное.
Шприц с другим лекарством.  И морщины избороздят лицо. А вскоре превратятся в глубокие ущелья. Старость навалится, и не помогут мази и притирки. Будто надели личину, но намертво приросла она к лицу, и не отодрать ее. Разве что с кожей, но мускулы и сухожилия изуродуют язвы.
- Так ей и надо! – напутствовала свою команду.
Машина взревела и прыгнула. Бронированный лимузин, и можно издалека услышать гул мотора.
Так грохочет стадо обезумевших буйволов. И погибнет любой, случайно оказавшийся на их пути.
Все ближе  звери.
И вот уже сотрясается дом, где укрылись уставшие любовники.
Тише, тише, не потревожьте их.
О, сколько людей умоляли своих преследователей.
Но разве внемлют они нашей мольбе?
Победа любой ценой, внушают наставники. Но иногда цена так высока, что бессмысленна победа.
Сотрясается дом, под поступью  пехотинцев рассыпаются ступени.
Разве это остановит  их?
А мужчина и женщина спят, и ничто не потревожит сон.
Если существует Высшая Сила, к ней иногда обращалась женщина, то неведомая эта субстанция, наконец, вняла ее мольбам.
Забыться и отдохнуть на бесконечном  пути.
Тише, не потревожьте измотанных путников.
Мужчина раскинулся на спине, женщина грудью приникла к его плечу. И грудь ее мягко расплющилась. Одеяло упало, вдвоем жарко и на холодном апрельском ветре. Закинула ногу ему на бедро, жар от паха растекается по телу.
Они очнутся, когда кровь вскипит и запузырится шипучим напитком.
Или когда враг ворвется и надругается.
Бегите пока не поздно. Если иначе не выжить, не стыдно убежать и затаиться.
Поздно, да и некуда бежать, отыщут в любом убежище.
Сначала до дверей добралась карательная команда.
И пока решали взломать ворота или постучаться, потревожило шарканье ног по изломанным ступеням.
Представители параллельной церкви поторопились занять комнату соседки.
Ей предоставили благоустроенное жилье в церковном общежитии.
С собой взять только необходимое: смену белья да еду на сутки.
- Остальное Бог подаст! – урезонил самых жалостливых прихожанок предводитель. 
Две команды недоуменно уставились друг на друга.
Предводитель не растерялся, отгородился от бандитов внушительным крестом. Нижнюю перекладину отодрали, в параллельном мире не существует рая и ада.
Бандиты, то есть имперские посланники перекрестились. Справа налево и наоборот, кто  разберет сложные церковные обряды.
- К сестре по вере!
- К коварной разлучнице! – обменялись командиры позывными.
Не сразу разобрались в паролях, пришлось изображать в лицах.
Церковник сгорбился,  невидимой клюкой уперся в кафель.
А бочкообразный имперский посланник как можно дальше отставил зад, так, по его мнению, они отлавливают простодушных наших собратьев
Разобрались и облегченно вздохнули.
Одним надо выселить старуху, а дальше будет видно, главное ввязаться в бой, как любил повторять основатель так называемого социалистического государства.
Не пришлось ломать дверь, Анна Ефимовна услышала шум и впустила карательную команду.
Теперь уже не расстреливают и не вешают, есть более гуманные способы.
Общежитие, куда переведут изгнанницу, еще не заселили, да и кто добровольно поедет в полуразвалившуюся избу в заброшенной деревне? Даже весна боится подступить к этим развалинам. 
Ничего, наши люди выживут и в нечеловеческих условиях.
Старушку увели, предводитель остался прибрать комнату.
Приник к дверям и прислушался.
Преследователи пробрались к соседке.
Беспечные любовники не закрылись. Да и кто посмеет потревожить их? Выстрадали, заслужили  отдых.
Пришельцы старались не шуметь, великан осторожно закрыл дверь, посыпалась штукатурка.
- Тише, разбудишь! – прошипел осторожный его товарищ.
Но забыл о жестянке, подложенной под одежду.
Загудело, как в бочке.
Церковник отшатнулся от двери, казалось, полопались барабанные перепонки.
А любовники не проснулись.
Увидев обнаженные тела, великан сглотнул густую тягучую слюну. Слизь эта забила дыхательное горло, едва не задохнулся, ноги подкосились. Пал на колени, одну руку прижал к горлу, другую выпростал к прекрасной незнакомке.
Но от пальцев не исходила магическая сила, напрасно пытался спасти ее.
Она не услышала.
Дышали в унисон, грудь ее, ягодицы вздымались в такт дыханию. И ни одного изъяна не было на атласной шелковистой коже. А волосы разметались по плечам и подушке и переливались блеском быстрых вод.
Прежде всего ублажить  хозяйку, сам себе внушал более стойкий пришелец.
Когда-то год отучился в ветеринарном училище, поэтому ему поручили врачевать беглецов..
Нацелился двумя шприцами.
Но несколько шагов растянулись бесконечными километрами, или легли песками, океанскими водами, не одолеть эту преграду.
- Видел, все видел, еще не такое видел, - пытался уговорить себя, но в пустыне своей души не смог отыскать ни одного оазиса.
Тогда из последних сил метнул  дротики.
И невозможно попасть на таком расстоянии.
Больше всего хочется на этом прервать правдивый и больной рассказ.
Забросить рукопись, может быть, удастся забыться.
А когда требовательно подступят герои, отгородиться от них бутылкой. А если она иссякнет, обшарить  пустую квартиру.
И вдруг на соседней кровати различить слившиеся  тела.
Нет, не надо, не дразните несбыточными надеждами, нам не дано выжить во враждебном мире.
И было так: подобрались к умаявшимся любовникам и отравили их.
В имперской подпольной лаборатории поднаторели в изготовлении ядов, и не существует противоядия.
Женщина вскрикнула и проснулась.
Извечный сон: падение в пропасть, и камни на дне рвут и калечат.
Но многолетнее  падение сменилось свободным полетом, а если прервет его земное притяжение, сильные и ласковые руки подхватят и не дадут разбиться.
Подхватили и спасли, но неожиданно бессильно и обреченно повисли.
- Нет, что случилось? – Еще сильнее приникла к своему возлюбленному.
Еще отчаяннее и сильнее, чтобы этой болью вытеснить страх: немощь медленно, но неотвратимо разливались по телу. 
- Нет, помоги мне! – взмолилась женщина.
Нащупала дротик и выдернула его из раны, несколько капель яда попало на обои. И те поблекли под действием этого снадобья.
- Помоги мне! – растолкала мужчину.
Тот разлепил воспаленные веки.
И еще можно спасти любимую: высосать яд, а потом поделиться с ней чистой кровью.
Пришел в себя, и не разобраться, куда он попал и кто рядом.
Женщина гораздо старше его.
С трудом сползла с кровати.
И удалось досконально изучить незнакомку.
Гусиные лапки морщинок разбежались от уголков глаз, щеки обвисли, Подбородок наискосок прорезали две складки. Глаза поблекли и выцвели. Безобразно растянулись мочки ушей. Посеклись обесцвеченные перекисью волосы. На шее набрякла и пульсировала толстая жила. И сетью мелких волокон ветвилась по опавшей, потерявшей привлекательность груди. Заметный животик наползал на бедра, волосы в паху истерлись и росли отдельными кустиками, а сами бедра  тоже были в мелких прожилках. Колени распухли, мозоли на пальцах ног были небрежно заклеены пластырем.
- Чур меня! – первым очнулся великан. – Не надо мне никаких баб!
Так разволновался, что разжевал свою кашу.
- Нет страшных баб, есть мало выпивки! – ухватился его товарищ за народную мудрость.
- Теперь можно, хозяин  развязал, - согласился великан.
- А хозяйка?
- Пока она сообразит…
- Ты меня не хочешь? – еще не привыкнув к новому обличью, спросила женщина.
Потом вгляделась, охнула и прикрылась.
Чист и безмятежен  его взгляд.
Бесконечная синева, и ничто не потревожит вечный  покой.
Пусть гибнут люди, пусть в атомном безумии содрогнется планета, пусть иссякнет жизнь – такая же безмятежная синева воссияет над пустыней.
И бесполезно стучаться в глухую  стену, боль и отчаяние не сокрушат кладку.
- Нет, уходите, все уходите, - сказала женщина.
Старческий, хриплый голос, или так говорят узники после долгих лет одиночества.
Подобрала и прикрылась одеялом, не спрятаться от  надзора.
От испуганных лиц, заглянули за грань дозволенного, люди, как и все на свете, старятся и умирают.
- Штаны, нельзя без штанов, - поторопил великан своего подопечного.
Ах, эти дети, всему надо учить их.
Кое-как  одели ребенка. Поволокли, подхватив под руки. Убраться из дома колдуньи. Измыслила губительное снадобье. Но неосторожно испытала его на себе.
Или наоборот: прикидывалась молодой и желанной. Но казалось такой лишь под действием чудодейственного напитка. И когда иссякли запасы, показала свое истинное лицо.
И не существует волшебной палочки, вернуть былую привлекательность. И даже разбив  зеркала и затворив глаза мужчинам, время и природу не обманешь.
Соседку уже увели в некую даль, откуда нет возврата, вскоре и ей придется отправиться туда.
Доковыляла до дверей – задержать, вернуть единственного.
Синева уже заметно поблекла.
Распростертыми руками попыталась удержать остатки былого. Неверную весточку из прошлого.
Не было синевы, ей показалось, пыль и смрад нависли над обреченным городом. Визг покрышек на перекрестке, грохот колес на стрелке, гортанные голоса пришлых дворников.
Повалиться на кровать и нахлобучить  на голову подушку.
Только так можно укрыться от действительности. Навсегда и безвозвратно.
Она попробовала. Но когда задохнулась, и сорвалась в привычную пропасть, отбросила подушку.
- Нет, где моя дочка? – спросила она.
- Девочке не выстоять одной, - пожалела дочку.
- Где моя дочка? – Металась по комнате и искала женщина.
Может быть, ей суждено отыскать.

32. Настя убежала от похоти и  разврата.
Куда бежать, кто поймет ее?
Наставница покаялась и объяснила, а теперь поможет выстоять и выжить.
Елизавета Петровна, Елизавета, Лиза – имя это ласкает и нежит.
Как противны мужики: надругался над мамой, а она не посмела позвать на помощь.
Засмеют и унизят.
Пусть так, но это лучше, чем потом досконально изучать грязные эти снимки. И облизываться или восторженно закатывать глаза. Всемогущий Интернет, и модераторы не отвечают за содержание сайтов. Их дело – техническая поддержка.
Но и этих мудрых мужей тянет на клубничку, и гадкие картинки   сами запрыгивают на экран.
Настя почти добралась до дома наставницы, но будто воочию увидела те снимки. Прислонилась к стене, одной рукой прикрыла грудь, другой огладила живот. Груди ее и живот отвердели под настойчивыми ладонями.
Было больно и сладостно.
Очнулась и запахнула плащ, пробилась сквозь толпу зевак.
- Ничего вам не достанется! – прокляла их.
Мужики разочарованно расступились.
Или не было толпы, ей показалось, привыкли и уже не интересовались, посмели пройти мимо.
- Тем более не достанется! – усилила свое проклятие.
Вернуться и спасти мать, мелькнула шальная мысль, выцарапать ему глаза, обманчивая синева, фотограф перестарался, объяснить это, а когда она поверит, как встарь прижаться к ее груди.
К ее великолепной, не тронутой временем и невзгодами груди, к ее  телу, приникнуть к шелковистой и  атласной коже.
Зря она перевязывает полотенцем, вспомнила другую женщину, наверняка грудь тоже великолепная, зарыться лицом в обильную эту плоть.
Отомстить матери, а также подругам, директору училища и всем- всем на свете. Сладостная и желанная месть.
Распутать узлы на ее руках и на груди, а если не удастся, впиться в них зубами. И поддадутся пенька или капрон.
Так и только так, иначе вечно будут преследовать похабные эти снимки.
Подобралась к дому, почувствовала, как услышала  и встрепенулась женщина.
И послушно последовала  указаниям девчонки.
Сначала расправилась с узлами на руках, вцепилась них зубами, едва не обломала зубы.
Пальцы затекли и распухли, с трудом удержала нож.
- Нет, осторожнее! – взмолилась девчонка.
Ничто не должно изуродовать атласную  кожу.
Когда мать подобралась к окну и рванула рубашку, тело ее обнажилось.
Девочка отступила и  спряталась в своей комнате.
А теперь  женщина нацелилась смертельным острием. Но услышала отчаянный крик девочки, лишь осторожно перерезала материю. На груди остались красные, воспаленные рубцы.
Вспомнила, как недавно из солнечного света слепила огненный цветок, как насладились его ароматом.
Теперь попыталась получить чудодейственную мазь, чтобы не было ни одного изъяна.
Смог накрыл город, извечно суждено задыхаться в этом смраде.
- Хоть бы один солнечный лучик! – одновременно взмолились женщина и девчонка.
И природа подчинилась страстному их желанию. Порыв ветра разорвал промышленный туман. Солнце выглянуло из прорехи.
Всеми клеточками измученного тела женщина впитала этот свет.
Напрасно пытались вразумить родители.
Девчонкой запрыгала по лестнице. И едва не скатилась по перилам, так скатывались мальчишки в  школе, что нам до пустых их забав.
Встретились и обнялись, так обнимаются после долгой разлуки, им не суждено сойтись, но жизнь милостиво предоставляет последний шанс.
Обильная ее грудь мягко расплющилась, девочка задохнулась и не сразу выбралась из призрачного своего мирка.
- Нет, пойдем, у вас есть деньги? снимем номер в гостинице, я читала об этом - придумала она.
Как опытный и прожженный служитель древнейшей профессии, откуда-то пришли нужные слова.
- Понимаешь, есть деньги, подруга надолго уехала, осталась квартира, - так же задыхаясь, прошептала женщина.
Мать и дочь, подумал случайный прохожий, увидев их объятия. Приглядевшись, переменил мнение.
- Сестры? – неуверенно произнес он.
- Тьфу, какая гадость! – проклял любовниц.
Местная Дума присоединилась к его проклятиям. Уже приняли соответствующий декрет. Уже создали карательные отряды. Переманили в них некоторых полицейских. С их зубодробительными навыками не спасется ни одна подозреваемая.
Брошенный муж, конечно, возглавил такой отряд, обещал рассчитаться с обманщицей, пришло  время. Праздник и на его улице.
Женщины на всякий случай попрятались по парадным и подворотням. У нас сначала накажут, потом, может быть, и разберутся.
Лиза и Настя неосторожно обнялись на улице. Или Лиза вспомнила двух девчушек, что повстречались в приморском городе. Старшая покровительно положила руку на плечо  подруги. А та губами покорно приникла к ее щеке.
- Понимаешь, это праздник, горький наш праздник, - сказала женщина.
- Самое лучшее, самое дорогое шампанское! – попросила в магазине.
А потом на лестнице властно положила ладонь на плечо девушки. И не обожгло кожу, и уже не надо перевязывать руки.
Девочка губами  приникла к ее щеке.
Будто провели бархоткой, женщина задохнулась и долго не могла отдышаться.
Давно, когда ласкал муж, улиткой замыкалась в своей раковине, а теперь распахнулась и раскинула руки, взлететь и воспарить над землей.
Девочка повторила ее попытку.
Еще не взлетели, первой очнулась женщина.
- Подожди, потерпи  немного, - взмолилась она.
- Нет, скорее, пожалуйста, скорее, - попросила девочка.
Руки дрожали, Лиза не смогла попасть ключом в замочную скважину.
Настя отобрала ключи, у нее получилось.
- Подожди, сначала надо отметить, - взмолилась женщина.
Так  случается, когда взбираешься на  вершину. И вот до победы, до покорения остается один шаг, но откладываешь  свершение.
Трогаешь больной зуб и наслаждаешься  болью.
- Понимаешь, отметить, - повторила женщина.
Все случается когда-нибудь впервые: Настя сама поцеловала подругу, и еще не познала вкус вина.
Глупо и наивно признаваться в этом.
- Нет, конечно! – согласилась девчонка.
И когда женщина не смогла открыть бутылку – руки все еще дрожали, - Настя отобрала ее и сорвала проволоку.
С оглушительным грохотом пробка ударила в потолок.
Так бьет пушка на бастионе Петропавловской крепости, пушка ударила в их честь.
Вино  выплеснулось. Лужицы на столе были похожи на острова в неведомом море.
Ненадежное их убежище, и сколько времени отпущено им? Настя  растранжирила недолгие минуты свидания.
Все впервые, и от новизны кружится  голова.
Или от нескольких глотков шампанского, кровь ее вскипела шипучим напитком.
- Нет, пойдем, полежим, - позвала  подругу.
Шагнула к ней, но потеряла равновесие и почти повисла на  плече.
А женщина не уронила и не сбросила ценный  груз, дотащила Настю до кровати.
Та забылась после долгой и опасной дороги. Все силы ушли на преодоление препятствий. Труднее всего  пробиться глумливыми их лицами и перекошенными в злобе и зависти ртами. Одни изрыгали проклятия, другие нацелились ядовитыми змеями.
Яд вошел в кровь, сон врачует все беды, забылась перед свершением.
И женщина могла сполна насладиться  беззащитным ее телом.
И уже никогда обильное семя не прорвет резинку и не разъест кожу. После выполнения так называемого супружеского долга, он не отвалится к краю кровати, подальше от ее воспаленного дыхания.
Все не так, а будет чудесно и восхитительно с любимой. И каждое ее прикосновение обернется великолепным цветком, и будут благоухать поцелуи.
Раздеть и насладиться  телом.
Вместо этого лишь поглаживала  руки.
Но когда невесомые  пальцы добрались до локтевой впадины, задохнулась и, чтобы выжить в затянувшемся ожидании свершения, отчаянно рванула ткань. А потом отбросила ненужную тряпку. Высвободила грудь, но лишь частично уняла боль.
Еще на шаг приблизилась к свершению.
Поторопись, уже преследователи нацелились своими постановлениями и карательными отрядами, но человеку свойственно надеяться, пусть сбудется наша надежда.

33. За ними следили, едва встретились они, как насторожились блюстители.
Командиром назначили бывшего полицейского, тот выслушал наставления непримиримого депутата.
- Пусть прогнившие западные демократии, хотя от демократии там ничего не осталось, а только плутократия и обман народа, так вот, пусть они наслаждаются своим словоблудием! – заклеймил он негодный запад.
Увлекался древней историей, нетрадиционные историки утверждали, что некогда вся Европа прогнулась под нашествием славянских племен. И лишь через столетия  избавилась от нашего ига. Но отыгралась в рукописях. Оболгали наших предков. И под их пером выходило, что это псы-рыцари или другая подобная нечисть грабили славянские земли.
Достали из архивов потраченные молью лживые рукописи. И возжелали повторить нашествие. Но не армадой стали и орудий, а отвратительной своей идеологией.
Прознали, что перенимаем  у них самое гадкое и отвратительное, поэтому легализовали  однополые браки.
Будто  союз двух женщин может зачать ребенка – русские вымрут, если поверят в это.
Они-то наловчились выращивать детей в пробирке, пройдет много лет, прежде чем мы освоим такую технологию. За это время опустеют наши города и веси. И только псы будут выть на развалинах былого благополучия. И восторжествуют крысы и тараканы.
Что немцу смерть, то во здравие русского человека, утверждает народная мудрость. Но любая поговорка имеет и обратную силу. Что им во здравие, то погубит нас.
-  У них развито лесбиянство, - просветил слушателей непримиримый и грамотный депутат. – Их нации вырождаются, - занесло его в другую степь. – Поэтому пустили арабов и чернокожих, скоро Западная Европа превратится в арабскую или африканскую колонию.   
- Мы должны и можем, нет – обязаны победить! – призвал к борьбе своих соратников.
- Бей кавказцев! – откликнулся самый неуравновешенный слушатель.
Огляделся в поисках врага. И, конечно, обнаружил такового. Тот оброс густой черной бородой. Вылитый кавказец, в этом не оставалось ни малейших сомнений.
Подскочил к нему и ухватил за грудки.
- Попалась, жидовская морда! – вспомнил  известный анекдот.
Или до этого выслушал других ораторов, или начитался соответствующих прокламаций.
Едва ни придушил соратника, с трудом оттащили его.
- Поэтому все на борьбу с лесбиянками! – призвал депутат.
Воспитывали его мама, бабка и тетка, каждой клеточкой испоганенного  тела ненавидел он женщин.
Предводители своими словами пересказали пламенное его выступление.
Бывший муж Елизаветы Петровны пытался выследить  предавшую его женщину.
После развода пошли на убыль спортивные достижения. И теперь только в мечтах мог он дотянуться до некогда достигнутых высот, а секунды обернулись минутами. И даже посмел  заглянуть в бутылку.
И именно за это отчислили его из команды. Так проще – выполняя постановления партии и правительства, то есть высшего спортивного начальства…
Разлучили со спортом, отыскивая разлучницу, переселился в наш город. А так как толком  ничего не умел делать, то устроился  в полицию, там охотно берут таких людей.
Никуда не уйдет, кому он еще нужен?
Начальство просчиталось, как и непримиримый депутат ненавидел женщин, из-за них угробил карьеру, вызвался отыскивать и наказывать нарушительниц.
Сначала отыскал бывшую.
Не сразу удалось напасть на ее след.
Не догадался, что живет она с родителями.
Начал искать в журналах. Прикидывался инспектором, приходило так много комиссий, что журналисты свыклись с неизбежным злом.
Редакционные комнаты были завалены бумажным хламом, напрасно пытался  найти  знакомую фамилию.
Писатели, чтобы не забросали их гнильем, укрылись за звучными псевдонимами. И за цветами, городами, странами и космическими телами не  различить сущность. Не помогли и редакторы, они тем более запутались в многочисленных прозвищах и кличках.
Тогда придумал обследовать школы, кажется, беглянка преподавала, но школ  так много, что не хватит и нескольких жизней.
И напрасно приглядывался к прохожим.
Помогла куцая телевизионная передача.
Свободное от работы и от поисков время проводил около экрана, углядел некую женщину.
Не узнал ее под слоем грима, но насторожился, когда невидимыми бинтами перевязала она ладони. И платье ее подозрительно топорщилось на груди. И когда ведущий покровительно погладил по плечу, стряхнула назойливую руку.
Знакомые ужимки, признал ее, даже в огромном городе не  избежать расплаты.
Вместе с командой затаился около ее дома; когда она выскочила и обнялась с девчушкой, едва сдержался, чтобы не повязать их.
Отговорятся и откажутся, бабы хитрые, нужны неопровержимые доказательства.
Выследили их -  в своем непотребстве они презрели слежку, -  довели до квартиры.
Хозяйка наверняка обогатилась, сдавая ее для подобных свиданий, ничего, всех выведем на чистую воду. 
Главное, бесшумно ворваться в вертеп,  застукать за развратными действиями.
Наших людей не проведешь на мякине.
Один получил значительный срок за растление малолеток, чудом выжил в колонии. Всего-то переломали ему ноги, и теперь он по-утиному переваливался при ходьбе, выбили один глаз, но вставной ослеплял весенней зеленью трав, а на груди  каленым железом выжгли лагерное  прозвище, но в северных наших краях даже летом не снимают верхнюю одежду – просто пострадал в одной из многочисленных заварушек, как  объяснял он любознательным.
Другой рос хилым и болезненным, и в школе не обижал его разве что ленивый.
А в армии перечистил, наверное, все клозеты и до зеркального блеска надраил полы всех казарм. И даже зубной щеткой умудрился вымести плац.
Возненавидел мужиков, все у них зиждется на грубой силе, то ли дело – женщины.
Узнал, как поменять пол, почти накопил требуемую для операции сумму, а пока приглядывался к будущим своим товаркам.
С карателями надежнее познаешь  сущность.
В эту команду затесалась и женщина, она числилась помощницей непримиримого депутата.
Давно положила на него глаз, и желала выслужиться, чтобы привлечь его внимание. Но, как выяснится в дальнейшем, напрасно старалась. Депутат  ненавидел женщин и, общаясь с ними – а иногда приходилось все же общаться, - бледнел и задыхался от возмущения.
Но зато расцветал в мужской компании. Вот где настоящая дружба и взаимовыручка, здесь не предадут и не замучают мелочными придирками.
Команда подобралась к дверям квартиры, предводитель приложил ухо к замочной скважине.
Но ничего не услышал.
Чтобы не стонать в вожделении, наверняка заклеили рот скотчем и втянули коготки в мягкие подушечки, то есть облачились в варежки и перчатки.
- Давай! – шепотом приказал он лагернику.
Тот за долгие годы отсидки освоил много профессий,  даже поленом не выбили из него профессиональные навыки.
Достал универсальную отмычку.
В бедной «хрущевке» жильцы обзавелись вторыми железными дверями, а эта хозяйка не удосужилась укрепить крепостные ворота. И замок простенький французский, и школьник откроет его обычной булавкой.
Взломщик нацелился  отмычкой.
Забыл смазать железку, будто со скрипом провернулись ржавые шестерни механизма.
Предводитель принял боксерскую стойку: кулаками прикрыл лицо, а локтями живот и диафрагму, угрожающе выпятил нижнюю челюсть.
Взломщик, полагаясь на милость победителя, вздернул неуклюжие  руки.
Еще один член команды огляделся в поисках зубной щетки. Смог вымести плац, что ему какая-то лестничная площадка.
- Вперед! Прикройте меня! – Не растерялась женщина.
Так у нас повелось, в критических обстоятельствах женщины подхватывают пошатнувшийся стяг.
Помните картину какого-то француза, баррикады Парижской коммуны?
Она подхватила, обнажилась великолепная и прекрасная ее грудь.
Лиза рванула ворот платья, грудь ее обнажилась.
И все  равно задыхалась, воздух был густым и плотным, и навалился десятками и сотнями тонн атмосферного давления.
Но груз  уменьшался, когда гладила она ее руки, вино уже давно допила, это не помогло.
Зажмурилась и нащупала тонкие  лодыжки. Ткань заискрилась под напряженными пальцами.
Хорошо было древним грекам, ограничивались несколькими тряпочками.
Искры медленно поползли от щиколоток к коленкам.
И за этим искрением не услышала, как взламывают дверь. И не разобрала топот ног, они  раздавят и затопчут в праведном своем гневе.
Ворвавшаяся женщина защелкала мобильником.
Покажет снимки депутату, может быть, они раззадорят его.
Уголовник похабно облизнулся. Конечно, предпочтительнее более юные обольстительницы, но на безрыбье…, утверждает поговорка.
- Зря мы им помешали, - проговорился еще один пришелец.
А командир карательного отряда, бывший полицейский, бывший муж на мгновение опешил.
С подбородка сорвалась и упала капля слюны. Будто чавкнуло болото, засасывая очередную жертву.
Но еще можно спастись, если позвать на помощь.
- Вот почему ты бросила меня! – прошипел бывший.
Женщина молча смотрела на него. Даже не прикрылась.
Это их постановления и указы, мы живем по иным законам. Сердце подскажет, с такой подсказкой не ошибешься.
- Расскажу в моем городе, теперь в меня не бросят камень! – обвинил преследователь.
Женщина молчала.
Обман зрения, бывшему показалось, что руки ее забинтованы, а грудь перевязана полотенцем.
Но другие не видели этого.
Женщина непрерывно щелкала затвором.
- Давай на двоих, - предложил замухрышке уголовник.
- Как это? – не разобрался тот.
- Мне девчонка, тебе женщина.
- Так нельзя, - отказался мужчина.
Девочка  во сне ладонями огладила живот. Грудка ее выступила двумя остроконечными холмиками.
- Прикройся! Не смотрите на нее! – забыв о своей наготе, взмолилась женщина.
И спасая подругу, нависла над ней, пусть стреляют в спину, ей не привыкать.
Обнаженной грудью приникла к ее груди, кольчуга порвала и искалечила. А она не отшатнулась. Еще одна сладостная пытка.
И какие-то нелепые обвинительные слова.
- Теперь результаты мои пойдут  выше и быстрее! – зарапортовался бывший. 
И чтобы не ослепнуть – такая у нее великолепная и желанная грудь! – подскочил к окну и распахнул раму.
Выпустил демона вожделения, пусть уродует других.
Но тот еще может вернуться, поэтому поделился со всеми.
- Сюда! Идите сюда! На этот раз ей не отвертеться!
Крик его услышали, одни попрятались, другие залегли, ладонями прикрыв затылок.
Наверное, поборол демона, нам бы его целеустремленность.

34. Верные слуги императора.
Двое по монаршему указанию похитили и привезли дочку.
Хозяин достаточно принял, и пока везли наследницу, хмель доконал его. Организм отвык от обильных возлияний, яд  постепенно пожирал клетки тела. Погибая, те тоже выделяли отраву.
Будто волной выбросило на берег гигантскую медузу. Она была прекрасна в родной стихии. И пусть пловцы погибали, случайно задев стрекательные нити, но перед смертью наслаждались показным ее великолепием. Игровым залом, где по потолку порхали ангелочки. Пухленькие их тела возбуждали даже самых стойких посетителей. Некоторые ангелочки уже покинули насиженные места и резвились в бассейне, и казалось, стоит протянуть руку…
Все для достойного и продуктивного отдыха выдающихся граждан, проповедовал император, но сам довольствовался скромной комнатой в глубине дворца.
Перед смертью забился в это убежище, но отчаянно цеплялся за уходящую жизнь, в огромных количествах принимал противоядие.
Давно отказался от заморских и некачественных напитков, предпочитал принимать  родную, беленькую.
Менделеев разработал технологию очистки, потом вкусил полученный продукт и додумался до периодической системы.
Император последовал его примеру. И хотя ничего не открыл, но поспешил короновать дочку. Девочка поймет и наследует империю, иначе враги голодными и жадными псами растерзают ее.
Они уже нацелились, шерсть вздыбилась, раззявились окровавленные пасти, вскипела  слюна.
Скорее привезите ее, поделюсь сокровенными знаниями.
С каждым глотком ядреного напитка распадалась его плоть, а дочка все царственнее возвышалась над подданными.
Перед последней аудиенцией у постели умирающего императора приказала слугам. И те не посмели ослушаться.
Двое помчались проучить и наказать неверного мужа.
И пусть при этом потеряет тот память, тем легче слепить верного и покорного исполнителя. Научить надувать щеки при встрече с иностранными послами, важно кивать в ответ на  славословия, обманчиво привлекать их всевозможными льготами и послаблениями.
И в награду за это по праздникам даровать ему свое тело.
Чтобы не застаивалась кровь, чтобы не заглядывался на других.
Как глупы, нетерпеливы и неразумны  мужчины. Все в будущем будет принадлежать нам, не единожды повторяла ему. Уже досконально изучила науку управления людьми. Натренировалась с платьями. И ни одна покупательница не уходила с пустыми руками.
Пришло время подняться на более высокий уровень.
А он не оценил ее усилий.
Мало того, чтобы унизить и больнее ударить, связался со старухой.
Послала слуг разобраться и наказать.
Что и было сделано.
Глубокие морщины  избороздили ее лицо, кожу покрыли возрастные пигментные пятна, пустыми бурдюками опала некогда великолепная грудь, живот навис над раздавшимися бедрами, ноги оплели похожие на веревки вены.
Любовник прозрел и  отшатнулся.
Его под руки уволокли из пыточной камеры.
Напрасно стенала и плакала тюремщица. Уже запалила костер, но самой придется вступить в огонь, и влить в горло расплавленное олово, но эти пытки будут отраднее его бегства.
Но почему, что я тебе сделала? хочешь, ковром лягу в  ногах, обернусь воздухом, которым ты дышишь,  буду  пищей твоей и водой. Благодатным ветром в часы отдыха, бурей и  ураганом  в минуты гнева. Росой, нет, своей кровью омою  ноги твои и  тело, всю себя, свою жизнь отдам тебе, не уходи, не разбивай  сердце.
Что им  мольба и смиренное унижение.
Ему не выжить без моей любви и участия; и все же уходит единственный, вот обращается  в черточку, в точку, в ничто.
И вокруг только раскаленный песок пустыни, и соленые слезы не даруют жизнь, и ни одна травинка не прорастет на острове утраты и забвения.
Он не оглянулся.
- Пусть идет пешком! – приказала императрица. – Ветер странствий окончательно выдует дурь из его головы! – придумала она.
Вытащили из камеры, передали навигатор и научили пользоваться: следовать за красной тревожной стрелкой. И, может быть, кукловод смилостивится и дарует жизнь.
Смилостивился и даровал, как-нибудь доберется до цели, замок возвышается над всеми строениями, и конечно, все стремятся к сладкой этой приманке.
Все вновь ему после долгого заточения, ничего, освоится, давно перевелись герои, и никто грудью не закроет амбразуру, но наоборот, приспособится к любым условиям существования.
Спасла его, уже некие специалисты поколдовали над брошенной около дома машиной.
Подошли полюбоваться чудом заморской техники. Восхищенно обложили матом. И любовно огладили лакированные бока могучего зверя. И так нежны их объятия, что промолчала сигнализация.
Да, по-кошачьи гибки движения.
И не дрогнула рука, когда один из них прикрепил к днищу коробочку на магнитной подвеске.
А другой достал хитрый приборчик и заблокировал датчики вмешательства.
(Все предусмотрели производители: ни один диверсант незаметно не подберется к их детищу. Но гениальные наши самоучки одолеют любые преграды. Некоторые обучались даже в докторантуре.)
Обрекли на гибель водителя и пассажиров,  неторопливо убрались.
А что такого, каждый может полюбоваться заморской диковинкой.
Богатырь исполнил приказ хозяйки – еще бы, никто не посмеет ослушаться, - но сник, обернувшись на пороге.
Женщина сидела на стуле с высокой, неудобной спинкой.
И видел ее будто  в  дымке.
То к палачам простирала руки отчаявшаяся ведьма. И нет ни одного изъяна на блистательном  теле. На желанном, близком, но недоступном теле.
Но стоит потянуться, как под маской проступает истинное лицо обманщицы.
И никакой штукатуркой не залепить глубокие провалы, а измятое тело облепили уродливые родинки в жестких волосках. Они нацелились смертельными пиками.
И когда он все же шагнул, пики эти вонзились.
Пропороли, товарищ подхватил обмякшее тело. Не зря уродовался в тренажерном зале, смог дотащить до машины. Положил  на заднее сиденье, сам устроился за баранкой.
Вставил именную карточку  и нажал на стартовую кнопку, мягко заурчал мотор. И ничего, взрывом не  разметало останки.
Беда с  учеными, вечно они напутают. Поэтому и недооценивают нашу мощь западные хулители.
Машина понеслась, распугивая зазевавшихся пешеходов.
И когда один из пострадавших пожаловался постовому, тот отмахнулся от вздорной жалобы Надо осторожно ходить по  улицам. Прижиматься к стенам, впрочем, и с крыши может свалиться случайный кирпич.
(Случайность – неосознанная необходимость, поучали нас ныне вымершие марксисты.)
Так или иначе, но  без приключений почти добрались до замка. И никого не задавили и не покалечили.
Некогда гадалка предсказала водителю, что тот утонет. И поэтому он не купался и старался подальше держаться от воды.
Замок дамбой соединили с берегом,  по бокам дороги возвели надежное ограждение. И даже тяжелый танк не сокрушит  бетон.
Но автомобиль сработали лучшие мастера, это вам не намалевать квадрат или разложить скрипку на составные части.
Влетев на дамбу, осторожный водитель попытался притормозить.
И обычно от легкого этого движения дымились покрышки.
Но на этот раз машина не подчинилась укротителю.
Неведомая сила перехватила управление, напрасно всей тяжестью тела навалился он на тормозную педаль и попытался вывернуть руль.
Хрустнули суставы, из-под ногтей выступила кровь.
Великан очнулся и приподнял больную голову.
Поздно, ничего не исправить.
Поздно было вчера, когда не пустили в замок зятя императора.
Поздно позавчера, когда поступил  на службу.
Или в детские годы, одноклассники посмеивались над недюжинной его силой. А он не умел достойно ответить.
Опоздал родиться, или  родился не в ту эпоху, не стал героем и не совершил ничего выдающегося, как, впрочем, и мы.
Дорогу по дамбе еще не полностью огородили, от морского канала отделила ее хилая металлическая решетка.
Очередная компьютерная игра: выбрать глубокое место и столкнуть туда машину.
За клавиатурой изможденный смертельными играми юноша. Почти прозрачная, не знающая солнечного света кожа туго обтянула скулы. И нос широкий и уплощенный, как у давних завоевателей. Но над лицом степняка возвышается великолепный лоб мыслителя и интеллектуала. Залысины увеличивают и без того нешуточный этот объем.
Этот игрок родился в свое время и давно уже освоился в виртуальном пространстве. Фирменный жест: колечком  соединяет указательный и большой пальцы, когда гибнет очередной противник.
Всего лишь игра – так воспринимает жизнь. И ему невдомек, что не воскресить уничтоженного бойца.
Угловатая фигурка с резкими движениями.
Можно, конечно поработать над графикой, но убийце нравится такая угловатость.
Под умелыми руками  машина легко пробила непрочное дорожное ограждение. Снаряд камнем пошел на дно.
Очнувшийся богатырь попробовал выломать заблокированную дверцу.
Кровь из прокушенной губы огненной струйкой пролилась на подбородок.
Все не предусмотреть даже самым опытным разработчикам, вода свирепыми фонтанчиками ударили из-под уплотнителей.
Это потом создадут машину и для подводного плавания и для космического полета.
А пока двое  напрасно бьются и пытаются выбраться из ловушки.
Последний вдох, последнее отчаянное усилие.
Вода безжалостно вошла в задохнувшиеся легкие.
Не скоро водолазы найдут самоубийц. Коробочка, которую прикрепили к днищу, давно отвалилась. И надо приложить немало усилий, чтобы выскочить из наезженной колеи.
Таковая образуется на всех наших дорогах, если даже уложен самый прочный асфальт.
Следователи облегченно вздохнули, ни к чему им еще одно нераскрытое преступление.
В империи стало меньше двумя бойцами. Не велика потеря: стоит поманить пальцем, как примчатся десятки и сотни добровольцев.
Деньги решают все, такова новейшая идеология; и если нет своих бабок, то хотя бы побывать рядом с их обладателем.
Не двумя, тремя бойцами стало меньше в империи.

35. Предводителю некогда дружной этой команды император приказал организовать достойные похороны директора банка.
А тот придумал прославить покойника.
Нетленные мощи – верный признак святости.
И действительно, если вдуматься, найдется немало замечательных деяний.
Прежде всего, согласился править неправедным банком.
Кажется, какой-то  давний поэт написал о банкире или рыцаре, что отнял у вдовы последнюю  монету. (Знаем мы эти скряг, наверняка припрятано в загашнике.) 
Так и император, отбирал у бедняков их медяки.
Отчаявшись выжить, те несли к  одноруким бандитам уже не деньги, но домашнюю утварь. И скупщики при входе достойно оценивали барахло. В лучшем случае давали за него жалкие гроши. Просители проклинали их, но поспешно меняли свои копейки на жетоны. Автоматы равнодушно поглощали это подаяние.
Нет, бывало, некоторые и выигрывали, и даже крупные суммы, но по случайному стечению обстоятельств все счастливчики состояли в свите императора.
(Его наследница в дальнейшем откажется от порочной практики; чтобы недоброжелатели не возводили поклеп: перенесет скупку в другое место, и переведутся крупные выигрыши.)
В дальнейшем медяки попадали к банкиру, тот не отказывался и от этой малости.
И в небесном предбаннике, когда определяют в какое помывочное отделение направить очередного грешника, наверняка зачтется его усердие.
Просто поутру вместо двух привычных мерзавчиков стал принимать три, что здоровому мужику эти капли?
Впрочем, не настаивал на своей правоте, и когда жена попрекала, обещал исправиться и принять постылую трезвую ее веру.
И это непременно зачтется, настоящий мужчина обязан соглашаться с женой, но поступать по своему  разумению.
И дочка, хотя давно вышла замуж, но не забывала отца. И бывало заглядывала к нему на работу. И уходила не с пустыми руками.
Император выделял некоторую сумму, чтобы банкир по-свойски договаривался с чиновниками. Кое-что доставалось и дочке; чиновники перебьются, у них много других объектов.
Опять же забота о подрастающем поколении, и это, несомненно, зачтется.
И служащие могли без предварительного согласования ввалиться к нему в кабинет, а дожди в этом районе шли реже, чем на соседних улицах, и многое-многое другое.
В общем, костяшек не хватит, чтобы перечислить его заслуги.
И церковь вроде бы признает более тысячи святых, запросто могут прибавить к этому пантеону еще одного.
Естественно, с дальним прицелом.
Святыми можно стать только под чьим-то умелым руководством.
И хотя непомерные телеса хозяина после смерти вряд ли обернутся мощами, достаточно и того, что отличился его воспитанник.
Да, блаженные не ходят поодиночке, вдвоем войдут в святцы.
А если всего одно вакантное место, то банкир охотно посторонится.
И  хозяин щедро отблагодарит святых отцов.
На побережье недалеко от замка лет пять, как забросили строительство храма. И стены уже поросли травой и кустами. И летом предприимчивая старушка пригоняет туда на выпас козу. А окрестные жители выламывают из стен кирпичи для своих небожественных построек. И не боятся, что Бог покарает их.
И зря не боятся, когда хозяин возьмет стройку под свою опеку, то заставит  их с процентами вернуть похищенное. И не сладко придется богомерзким воришкам.
Осталось ерунда – договориться с церковниками.
Самонадеянный проситель выбрал для этого вроде бы неприметную церквушку.
Чудом уцелевшую в тридцатые годы, когда Власть боролась с этим дурманом для народа.
В блокадном городе многие преклоняли колени перед темными ликами святых. И если не могли поставить свечку или поделиться крохами хлеба, то просто припадали губами к изъеденным временем доскам.
И святые не отказывали  просителям.
Не могли оживить падших, но тоже заслонили от врага родной город.
Изуродованные снарядами, опаленные порохом, пробитые осколками  суровы и прекрасны их лики .
Святые -  миллионы погибших блокадников. Они лежат в братских могилах Пискаревского и Серафимовского  кладбища. В огромных курганах с аккуратно скошенными откосами. На граните не имена, но годы захоронения. Четыре страшные блокадные цифры – один, девять, четыре, два. Дно бассейна при входе выстлано монетками.
Они обратились в прах в печах крематория, где ныне Московский Парк Победы, ветер разнес этот прах по свету.
  Они лежат на дне Ладожского озера, когда детей на катерах или по льду пытались вывести из осажденного города.
Они утонули в Синявинских болотах, снарядами перемололи их кости на Ораниенбаумском и Невском пятачках.
Они настоящее святые и нет на Земле большей святости.
И чем ближе мужчина подбирался к старой церкви, тем тяжелее давался каждый шаг.
Святые Земли нашей ополчились на него.
Словно наткнулся на вязкую преграду, видения безжалостно навалились.
Занесенный снегом  город. Трамваи, превратившиеся в огромные сугробы. Остовы разбитых бомбами домов.
И кажется, ничто не выживет в ледяной пустыне.
Но медленно передвигаются закутанные в платки и шали бесплотные тени.
Все для обороны; рабочие, чтобы не упасть, привязывают себя к станку.
Зачерпнуть воду из полыньи, вскарабкаться крутым обледенелым берегом, донести ведро до дома – как справиться с этим?
И как крошечной пайкой хлеба накормить тысячу голодающих – никто не накормит.
Миллионы святых встали на защиту своей святости.
Но как объяснить пришлым людям, иванам, не помнящим своего  родства?
Безжалостно уничтожат они нашу память.
Еще один пришел в храм с бредовыми идеями.
Но добрался только до калитки, сначала недоуменно ощупал невидимую стену, та не поддалась под настойчивыми его руками. Потом заслонился от нахлынувших видений.
Будто наши предки восстали из братских могил. И не сокрушить непобедимое это войско.
Или ожили уличные репродукторы.
Долго безмолвствовали, городу уже не грозит наводнение, и враг не обложит нас кольцом блокады.
Власть придумала поделиться последними новостями. Почему-то зациклилась на криминальных событиях.
Стараясь не выдать своей радости – а как же, избавились от очередных бандитов, - диктор сообщил о броневике, пробившим ограждение и рухнувшим в морской канал.
И кораблям не просто будет обойти новое препятствие. Но Власть предпримет необходимые действия.  Судоходство не должно пострадать. Доставим заказчикам необходимые товары. Торговля – один из двигателей прогресса.
И так далее.  Можно часами  развивать благодатную эту тему. Чтобы слушатели забыли о погибших. Всего лишь незначительный эпизод в нашей неразберихе. Ежедневно гибнут десятки и сотни несчастных.  Неопознанными телами забиты все городские морги.   
Некий мужчина отступил от церковной калитки.
На перекрестке, трогаясь на зеленый свет, басовито взревел грузовик.
Беглец отпрыгнул и заслонился тоненьким стволом дерева.
Отстреливаться до последнего патрона, придумал он. Или бежать до полного изнеможения. Или затаиться в глухой деревне, где зимой по крышу заметает дом. Или уехать в далекую страну, или переселиться на другую планету.
Бесполезно бежать, до окраин дотянутся длинные руки императора.
Слишком много знает этот беглец, и только мертвый не поделиться сокровенными знаниями.
Единственный выход – найти иного покровителя, молодого и дерзкого, готового на все, чтобы возвыситься.
Вспомнил о Новейшей Церкви, слухами земля полнится.
Здесь и сейчас обрести богатство и независимость, и не существует райского блаженства и адских мук. А просто души умерших в иной оболочке переселяются в параллельный мир. И эти двойники не отвечают за деяния своих предшественников.
А поэтому все дозволено, что идет на благо самозваным иерархам.
И охотно примут они перебежчика.
Всего-то поделиться с ними кодами некоторых счетов да рассказать об устройстве империи. О тайных пружинах, приводящих в движение эту махину.
Идеология – прежде всего, неустанно повторяли основатели Советских Республик.
Нынешние забыли мудрые их наставления.
Новая Церковь исправит ошибку. А самым недоверчивым прихожанам позволит заглянуть в щелочку. И те узреют, как процветают души в  параллельном мире.
И тогда можно будет подмять игровую империю, любую империю, что посмеет противиться завоевателям.
За ними и только за ними лучезарное наше будущее.
Стану там не последним человеком, уговаривал себя беглец.
От деревца перебежал к урне, залег за ней.
Случайный прохожий плюнул и, конечно, промазал. То есть попал не в урну, а в затаившегося беглеца.
Этот  не достоин переселения в иной мир.
Пускать строго по списку, чтоб не попали случайные люди.
Пусть всего несколько человек, но зато самые достойные.
Соберу  команду, бойцы везде нужны, размечтался беглец. Мне бы только добраться.
От урны до старинного верстового столба, несколько таких сохранилось в городе. От столба к чахлым кустикам на обочине.
Кусты эти давно облюбовали бродячие псы, земля пропахла мочой и пропиталась солью.
Ничего, тем суровее покараю  преследователей.
От кустиков к истертому колесу грузовика.
Водитель заранее запасся монтировкой, приоткрыл дверцу и показал свое оружие.
И его в черный список.
Никто не забыт и ничто не забыто, кощунственно надругался над нашей памятью.
От колеса к ближайшей парадной.
Прохожие уже не так стремительно перебирются на другую сторону улицы, а некоторые нагло усмехаются в лицо. А значит император снарядил погоню, осталось несколько кварталов до убежища, они не посмеют ворваться в церковь..
Вскарабкался  по крутым ступеням, дотянулся до чердачного люка.
А когда укрылся, догадался замаскировать этот люк. Старинный дом, увяз по колено в вековой пыли, черпал ее обеими горстями.
Пыль запорошила глаза, сослепу запутался в стальной паутине.
Утром Елизавета Петровна чердаком ушла от корреспондентов. Те пожаловались местному правителю, Власть оперативно приняла меры. В одном из домов стальной паутиной перегородила чердак.
Посмотрим, что попадется в эти сети. Докажем несостоятельность Новой Церкви. Ее основатели утверждали, что души перед переселением в параллельный мир взбираются на крыши старинных домов. И уже оттуда воспаряют в небеса.
Отловим эти души. А если они не попадут в сеть, то это явится
доказательством вздорности наивного учения.
Дворников обязали ежедневно проверять ловушки. А те, конечно, не проверяли. Настолько плохо знали русский язык, что не разобрались в указаниях. Да и Власть вскоре забыла об этом эксперименте, есть более неотложные дела, некогда заниматься ерундой.
И поэтому, когда беглец запутался в стальной паутине, никто не помог выбраться.
Чем отчаяннее бился, тем беспощаднее впивалась сталь.
И когда порвала мускулы и  сухожилия, не сдержался и призвал к милосердию.
- За что мне эти нечеловеческие муки? – вопросил несчастный.
Но никто не услышал.
Старинный дом с толстыми  стенами. В позапрошлом веке строили на совесть. И можно кричать, головой биться о стену, никто не поможет.
За долгие годы советской  власти нас отучили сострадать.
Каждый сам за себя, своя рубашка ближе к телу, каждый умирает в одиночку, вопреки жизнерадостным призывам привыкли мы к осторожности и повиновению.
Кто там кричит и бьется в ловчих сетях? Наверное, провокатор, лучше заткнуть уши и законопатить  щели.
Все само утрясется.
Все и утряслось, тело его безжизненно обвисло.
Пыль поглотила кровавый ручеек.

36. Надолго запомнят это лето.
Жара пришла  в мае. Надсадный южный ветер принес пыль аравийской пустыни.  Она забивала поры, хрустела на зубах, глаза слезились. И девушки, поторопившиеся скинуть тяжелые зимние одежды, не знали, как уберечься от этой напасти. Одни платком обернули лицо, их тут же обвинили в слепом подражании нелепым мусульманским обычаям. Другие напрасно пытались отыскать чистый водоем. Но везде висели предупреждающие плакаты. В наших водах запросто можно подцепить любую болезнь. Художники дали волю своей фантазии. Изобразили  микробов, более похожих на бандитов, или намалевали больных и хворых.
Под этими истекающими гноем и сукровицей плакатами собирались местные пьянчужки. Их не страшил ни зной, ни холод, ни грядущее повышение цен.
Многие с высшим образованием, и совсем не сложно соорудить самогонный аппарат.
Лишь бы не забрали в лечебницу в напрасных попытках возродить к продуктивной жизни.
Одного уже забрали, дочка подсуетилась, не пожалею денег, побольше таблеток, проинструктировала врачей. И никакой спешки, готова ждать  целую вечность, намекнула она.
Белые халаты и шапочки покорно склонили голову.
Бывшего императора поместили в одиночную палату.
И если в общих камерах окна были забраны голыми ржавыми штырями, то его решетку  прикрыли маскировочной сетью.
И мебель поверх железа обили цветным пластиком – у нас не какой-нибудь притон, все по европейским стандартам.
Пытались излечить от безумия, развившегося на почве алкоголизма, и, естественно, лишили его привычных горячительных напитков.
И поэтому по утру с трудом разлеплял он распухшие веки. А потом долго  собирал расплывшиеся телеса.
После продолжительно этой процедуры требовательно  стучал по столу.
И в былые годы пластик раскололся бы от богатырских ударов. Но ослаб от принудительного лечения, ладонь безвольно растекалась по столешнице.
Но прикормленные врачи мгновенно отзывались на  зов.
Все мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо, конечно, нельзя, но если очень хочется…
Лекарь целомудренно отворачивался.
Решетки не помеха, жители империи не забыли былого хозяина, пропихивали в форточку очередную бутылку.
Больной в несколько глотков высасывал лекарство.
И уже мог руководить.
Почему-то разобиделся на жену и дочку. И требовал найти и покарать их.
Но обстоятельства сильнее наших возможностей. Все изменилось в мире за время его отсутствия.  Жена некогда укрылась в Америке, мы забыли о существовании этого континента.
А дочку осадили в замке.  Остался последний игровой комплекс – наш замок, со всей страны устремились туда страждущие.
Оставалось утешаться привычным способом.
Поначалу хватало утренней и дневной бутылки, но в жару уже не спасала эта малость.
Врачи  согласились с разумными доводами.
Теперь гонец появлялся три раза в день.
И бывший император едва успевал добраться до кровати. Очнувшись, забывал о своих распоряжениях.
Во всем виновата жара, зимой  опытные лекари легко бы справились с болезнью. Не этой зимой, так следующей, или через несколько десятилетий. Хотя так долго не живут в наших лечебницах.
Не сладко пришлось и другим  героям.
Власть призвала возродить сельские школы.
Елизавета Петровна выбрала далекое село, сбила ноги, собирая учеников по пустынным окрестным деревенькам.
Перевязала грудь полотенцем и уже не снимала его, ткань вросла в плоть.
Отрадная боль, как часто цепляемся мы за расхожее это выражение, не существует такого понятия, просто некоторые притерпелись к путаной своей жизни.
В самую жару искала по деревенькам, грудь ее распухла, безжалостно врезалось полотенце.
Не сорвала эту тряпку; а когда становилось невмоготу, пыталась вспомнить.
Но вместо лица видела белесое размытое пятно, тянулась к нему, пальцы захватывали пустоту.
И не к кому прислониться, молодые бросали на стариков своих детей и опрометью убегали из деревни.
Бежали полем, где можно провалиться в ловчую яму, болотом, где засосет трясина, лугом, где капканы насторожены на двуногую дичь.
Может быть, некоторым удастся убежать и  выжить.
Некая старуха протянула к ней немощные руки.
Елизавета заглянула в выцветшие  глаза и отшатнулась.
Нахлынули видения. Две девчушки в северном городе. Еще не насытившиеся любовными  объятиями.
И другая девчонка. Юбка  сбилась и заползла на бедра, бесконечно струятся ноги, встопорщилась грудка. И шелковистая  кожа мягче и бархатистее замши. И в сонной неге раскинулось желанное тело.
Но с проклятиями возбужденной толпой ворвались они в ненадежное их убежище. Надвинулись перекошенные в вожделении лица. И не спастись, не выжить.
- Я своя, городская! – взмолилась старуха. – Соседи обманули и вывезли!
Лиза попятилась.
- Теперь за вас возьмутся! – Анна Ефимовна вспомнила, как попрощалась с соседкой. – Это тебе не мужиков водить! – прокляла ее.
- Ах, какие были мужики! – сбилась она.
Лиза отступила на несколько шагов. Полотенце так больно вонзилось, что едва не закричала.
- Лариса, Настя! – прокляла старуха своих врагов.
- Настя, - повторила женщина  вслед за ней. – Нет, ничего не было!- поспешно отказалась она.
Бежать,  придумала, будто можно убежать от себя.
И все же попробовала, ноги были ватные и чужие.
- Возьми меня, помоги мне, самой не добраться до города! – взмолилась старуха.
До перехода в параллельный мир остались считанные дни, не дождаться этого свершения.
А Лариса попала под наблюдение специалистов..
Перед тем, как навсегда уйти, Настя заглянула домой. И вызвала врача к матери. Тот увидел и не поверил.
Когда император набирал работников в свой банк, то заставил  претендентов пройти тщательное медицинское обследование. Не нужны ему больные и хворые.
Врачи подробно записали в карточке. Годна и здорова, единогласно вынесли свой приговор, и организм, как у двадцатилетней девушки.
Если и дальше будет так блюсти себя…, написал самый прозорливый лекарь. Впрочем, тут же зачеркнул крамольное предположение.
А теперь он увидел  пожилую женщину.
Подробно расспросил дочку.
А та расплакалась на допросе.
Одряхлела за один день, вынес он окончательный приговор, подобная болезнь не описана ни в одном пособии.
И, может быть, странную эту заразу назовут его именем.
- Иваниус бацилиус! – выразительно произнес он.- А что, неплохо звучит!
Настоял на клинических испытаниях.
А вдруг жара убьет невидимого возбудителя?
Но жара не убила, наоборот, с каждым днем все больше дряхлела пациентка.
Настя ежедневно навещала ее. Кормила с ложечки, больничное пойло иногда выплескивалось на подбородок.
Рано утром уходила из дома, а возвращалась в потемках, лишь бы не встречаться с новыми соседями.
- Все равно выселим, - предупредил ее деятель Новой Церкви.
На стенах и дверях намалевал кресты без нижней перекладины  - не существует  ада и рая, но только избранные попадут в параллельный мир: богачи откупятся знатными дарами, бедняки откажутся от жилья. Их переселят в общежитие, в вымирающих деревнях хватает брошенных домов.
В банк назначили нового начальника.
Когда-то числился он электриком, но освоил финансовую премудрость. Занял кабинет предшественника, в подсобке обнаружил множество пустых бутылочек.
Действовал согласно подробной инструкции, еще раз внимательно изучил многочисленные параграфы.
Не нашел указаний, с образцом отправился в ближайший магазин. Там признали свое изделие.
Хотел заплатить, директор магазина удивился. Потом пришлем счет, укажем безопасный продукт, мы всегда идем навстречу постоянным покупателям.
Не научили смаковать и наслаждаться напитком, одной большой каплей тот провалился в желудок.
Теперь, согласно инструкции, требуется обойти свои владения. И  предупредить нерадивых работников. Это вам не государственная служба, где можно бездельничать и сутками рыскать по интернету. Всемогущая  императрица все видит  с высокого трона, забыв заглянуть в инструкцию, пошутил он.
Но растерялся, попав в зал, где расположился новый главный бухгалтер.
- Раньше, здесь…, - попытался припомнить.
- Что?- спросил пожилой мужчина.
Его не проведешь, опытный работник, не одни штаны протер на бухгалтерском кресле.
- Нет, ничего, почудилось, - отказался начальник.
Рваные клочья тумана, и можно что угодно вообразить в этом молоке. Отступил и  спиной толкнулся в дверь.
И в дальнейшем никогда не заглядывал в комнату.
За его передвижениями внимательно наблюдал Николай Иванович, он сохранил свой пост.
Сыск и надзор необходимы при любом правительстве, и напрасно некоторые чиновники думают, что за ними не присматривают.
Начальник охраны – это звучит гордо.
Осталось поставить камеру в подсобке; почему директор как ошпаренный выскочил от главного бухгалтера и укрылся в этом чулане?
Наверное, пообещал везде установить кондиционеры, а когда работники стали настаивать на выполнении пустых обещаний,  спрятался от них.
Новая экономическая политика: ни копейки не растратить впустую, бывший директор прогорел по своей жадности.
О его существовании напоминает лишь табличка в колумбарии, перед ней обычно не преклоняют колени.
А новый директор закрылся в подсобке, лекарство большой каплей провалилось в желудок.
Во всем, конечно, виновата жара, надо принять, чтобы не расплавиться.
Каков поп, таков и приход, говорит народная мудрость, все началось с занемогшего императора.
И каждый его глоток оборачивается бутылками и литрами у подданных.
И новой правительнице не сразу удастся совладать с всенародной привычкой.
Когда-нибудь справится; научимся курить травку и травиться химическими препаратами.
Просто виновата жара, обалдевшие горожане презрели запрещающие плакаты. И уже плескались чуть ли ни в каждой луже.
Целомудренные девицы прыгали в воду в одежде, и когда выбирались на берег, под мокрым платьем угадывалась каждая потаенная складочка.
Но некоторые не решались, не у всех ладная фигура.
Мы изнемогли в пекле и бредили дождем.
И небо услышало наши молитвы.
Извержение подводного вулкана, гигантские волны обрушились на побережье. Взмыли тучи водяной пыли. И ледяным дождем упали на нашу землю.
Осенняя распутица в начале лета.
От резкой смены погоды обострились давние болезни.
Увязая в грязи, Елизавета Петровна продолжала обходить деревни. Полотенце, чтобы плотнее прилегало к груди, обмотала веревками. И все  равно не могла утешиться в этой боли. Дети, которых пыталась приохотить к школьной премудрости, прятались по лесам и оврагам.
Во всем виноваты дожди, когда солнце согреет наши души…
Зато старушка не попросится вернуться.
Постоянное жилье, и оказывается, человеку немного надо.
На невысоком холмике еще не выросла трава, и не покосился простенький деревянный  крест.
Местный умелец, древний дед, проводил ее в последний путь.
Бывший император и в ненастье не изменил своим привычкам. Причащался святой водой утром, днем и вечером. И надзиратели только безнадежно разводили руками, невозможно побороть застарелый порок.
Настя продолжала скрываться от соседей и так же с ложечки кормила мать. Но все больше больничной бурды стекало на подбородок.
Врачи настаивали на домашнем лечении, нечего зря занимать больничную койку.
Не существует такой болезни, имя первооткрывателя не войдет в анналы.
Просто в свое время ошиблись в анализах, уже тогда можно было предвидеть.
Неужели невзгоды и предательство могут так повлиять на человека?
Люди с чересчур развитым воображением не приспособлены к путаной нашей жизни.
Может быть, когда-нибудь, в далеком будущем.
Не настанут благословенные эти времена.
Новый директор банка в ненастье увеличил норму потребления. Два, три, четыре мерзавчика в день.
И жена его, владычица и императрица, уже не боролась с ним.
Но не допускала к дочке. Девочку воспитывают выписанные из-за границы бонны и гувернантки. И никому не нужны слюнявые и телячьи его нежности.
Да и сама не виделась с былым мужем. Некогда ей. Помимо основной работы погрязла в благотворительности.
В жару страждущим раздавали бутылочки с водой. В сопроводиловке призывали играть и надеяться. Только так можно разбогатеть в наше время.
Мы недоверчиво усмехались, но капля, как известно, и камень точит. Простенькая и ненавязчивая реклама.
А в дождь снабдили нас одноразовыми зонтами. И они украшены знакомым логотипом.
И уже западные исследователи включили новоявленную фирму в памятный список.
И скоро придется поменять директора в местном банке.
Григорий отыскал каучуковый шарик, и когда смотрел на него, невольно доставал очередной мерзавчик.
Так недолго и спиться.
Может быть, это лучший выход для моих друзей?
                ……………………….
                КОНЕЦ.
Август 2013.