Кто промолвит - тот и съест... или Спина вальсирующей Матильды
Вальсируй, Матильда! Вальсируй, Матильда - ты не заплечная торба моя...
Машина разбита и все нищеброды нашли в ней приют злого дня... что-то с ритмом сбоит. Четыре шага - вдох, шесть шагов - выдох. Всюду жизнь, всюду её следы... Глубокий выдох, как тренер научил. Да, так намного легче одним шагом покорить крутой валун.
Вальсируй, Матильда... Всюду жизнь, всюду её следы... Да, испражнения, конечно есть... никто не отменил пока физиологию. Но зачем мне смотреть на... ну, например, вот этот выбеленный временем, закаменевший ненадолго, до ближайшего хорошего ливня, подарок бродячей собаки или нерадивого хозяина, который себя чувствует униженным, выходя с пакетиками на европейскую прогулку со своим питомцем? Что мне ценного в этом отправлении для памяти? Ну, понимаю, если бы я увидела, как это сделала кобыла в благодарность за новую подкову. Потный кузнец в одном фартуке на голое тело, а на блестящем черепе - хала из конских яблок. Этот образ я бы оставила в своей голове. Годный.
Хотя, конечно, мне расслабленней для радужной души рассмотреть зелёно-желтые соцветия молочая, стоящие декоративными группами в разломах скалы, словно приглашающие вёдра цветочниц, которых я ограблю для составления своего французского альпийского букета. Нанизывать в ладонь пупырчатый папоротник из тенистой мглы, с завернувшимися уютно съедобными улиточками новой жизни. Разбавлять его белыми облаками цветущей цикуты, словно, это не знак смертельного яда, а сладкий флендорандж итальянской свадебной сакральной рощи для первых свиданий. Вкраплять фуксию тоненькой полевой герани, обнимая её строгим ароматным дягилем. А после и молочаем нежно позеленить, заливаясь белой липкостью на сломах. В центр водрузить эту неопознанную мной мальву, желтый недогладиолус, который может вполне оказаться и каким-то орхидеистым местным эндемиком.
Но всюду жизнь, всюду отправления её. Букет останется на фотографии и картине, подаренным после выходных ошеломлённой красотой учительнице младших классов - просто так, без поводов, а по случаю крымского знойного майского понедельника. Смертию смерть поправ. Не дожив своего природного срока, цветы, вы стали ещё живее. По образу и подобию вашему все узнают не мёртвое, а живое. Танцуй, Матильда, танцуй, девочка, пока жива! Будь молодой, наполняйся впечатлениями по самую торбочку, чтоб завязать было сложно, чтоб умерить тебя было сложно. Собирайся в букет!
Или всё же представить вместо розмаринового куста, с вьющимися над его сиреневым мёдом пчёлами, тощего солдата-срочника, зашедшего по нужде в бетонный дзот пустынного послесезонного туалета, когда и цыплят уже поздновато считать, где-то на подступах к Евпатории. Не стал ведь метить окружающую территорию? Экологичный молодец, давай пять! Не побоюсь испачкать руку. Потому что культурный мальчик из интеллигентной семьи, не сумевшей собрать денег на откуп военкомату, но научившей своего сына делать свои дела в специально отведенном для этого месте. Именно поэтому неизвестный герой, пусть будет Василий, и полез в загаженную нору, когда увидел (надеюсь, что услышал!) там пищащее тщедушное тельце, которому какая-то сука пожалела даже кусок своего подола, в котором принесла его сюда не родить, а выгадить. Ведь только настоящая змея пожалела бы завернуть саваном свой плод. Это вторая годная картинка: Вася по локти в дерьме принимает повторные роды у сортирной дыры, зловонной аммиачной клоаки, извлекая на белый свет везучее существо, у которого появился такой удивительный шанс - долгая счастливая жизнь, яростно приникающая к тёплому спасителю.
Если я и написала о том, как шла по тропинке в горы, чтобы добраться по кратчайшей дороге к остановке маршрутки, но вам совершенно непонятно моё особенное состояние, потому что у вас нет точных данных о том, как осыпаются мелкие камешки под моими надёжными спортивными босоножками, о том как я им доверяю, поднимаясь по куску пути с размытой глиной, или, как мне нужно зацепиться за колючее сливово цветущее иудино дерево, чтобы подтянуться на особо крутом участке, то трудно добиться главного - очень тяжело объяснить зачем я всё это делаю, когда есть возможность просто сесть в машину и за десять минут быть там, где я окажусь только через пару часов? Охочусь, охочусь я за своими впечатлениями, за ускользающей красотой вечной жизни, за её дополнительными текстурами и фактурами, запахами и звуками. Наполняюсь.
Или вот как вам объяснить увиденный мною в траве застывший взгляд, полный ужаса? Слепок мортального пространства - это оторванная кошачья голова, похожая на устрашающего китайского дракона: шерсть вздыблена, глаза выпучены, а остатки каких-то вен, сухожилий свернулись красным тоненьким серпантином, драконьими усами по земле. Он уверенно мертв, но не хочет признавать этого несправедливого факта, поэтому и хочет вобрать весь этот утерянный физический мир в свои широко открытые глаза.
Что же с ним случилось, с этим до смерти испуганным животным, какое хни его укусило? Люди удивительно любопытны, им не интересен дзен случившегося, а нужна длинная история с сиквеллами и приквеллами, объясняющими чью-то беду или внезапную страсть. Удобно, когда постмодернистское сознание даёт возможность расширенной многовариантной картинки.
Рассмотрим мои дедуктивные возможности. Вам ведь, на самом деле, наплевать на эту испугавшую меня не на шутку голову, коварно вынырнувшую в муравьящейся траве, выпавшую ко мне под ноги нечеширским колобком так неожиданно, что я и сама могла стать травмированной падшей со склона чеширской сырной головой? Вот тут моя ниша для Короля Ужасов, влюблённого в Повелителя Мух, - с проломленными при падениях, даже с ненадёжной табуретки, черепами. Или для "Ну, погоди!" - с растрощенными на камнях челюстями, вломленными городковой битой носами.
Итак, может, это был карающий акт отпущенного в ночное сурового алабая? Проходя мимо каждого из свежеподрощенных выводков, я, на всякий случай, старалась никогда не поворачиваться к ним своей незащищенной спиной. Хоть они и сидели на цепи, я всегда чувствовала их оценивающий взгляд на своём затылке и обнаженной шее, поэтому шла иноходью, как в церкви, чтобы не нарушить святость алтаря и царских врат, предупредительно открывала навстречу ладони с ласковым бормотанием, пересекая ворота их охранной границы, за которой меня могли поджидать только лишь люди, хоть и среди них есть, наверняка есть, джекопотрошители. Но мы-то в равных условиях взаимного страха.
Но я все же ставлю на дикую краснокнижную каменную куницу, которая решила съесть только вкусное кошачье тельце и побрезговала откусывать кожу на кошачьей морде, не сумев покуситься на выдирание смотрящих в лицо своей смерти глаз. Такая куница однажды сидела у стеклянной двери моего дома, выходящей в садик. Страшно смотрела. Такое хни легко справится с любым котом. А то и с собакой. Не зря плюшевый суровый алабай подвывает в особо лунные ночи. Вдруг именно он отгоняет крадущуюся в шелестящих ночных травах смерть?
Может всё оказаться гораздо банальней? Святая простота: это сделал черной-пречерной ночью злой-презлой чернорабочий-строитель, которому пришлось внеурочно за маленькие-премаленькие деньги ржавой наточенной совковой лопатой с кривым черенком зло разгружать никчемный щебень в унылую вальпургиеву смену, чтобы успеть сделать бетон для заливки здания очистных сооружений к началу курортного сезона, а кот нелепо подвернулся именно под эту злую лопату, пытаясь поймать поющую на соседнем шиповнике малиновку? Тело замуровано в фундамент, а головой и лопатой сыграли в крикет? Да, моя королева! У меня для тебя не оказалось на стройке розового фламинго и пушистого шелкового ёжика!
Никто не знает разгадки, кроме истлевшего уже кота и настигшего его расчленителя. Рядом на стене был нарисован огромный синий якорь в красном круге, видимо, запрещающий швартоваться плавсредствам на горе.
С тех пор я хожу другой дорогой. Просто потому что мой привычный путь, вдоль каменистых ущелий и сверкающих яхонтом виноградных гроздьев, звенящих ручьёв и шуршащей гальки, теперь преграждён непреодолимым забором очистного колизея. Чистилище человеческих жизней оправдывает любые ограничения, даже погоню за рассыпающимся в песок временем.