Ленинград, конец семидесятых гг.
Магазин на Невском. Сгрудились у прилавка косметических товаров. В продаже новинка: импортные пудреницы невиданной до сих пор красоты - искусная имитация раковины. Одна из выставленных напоказ особенно прелестна. Её бугристой крышке придан вид красного коралла. По извилистому периметру выпущена узкая полоска анодированного металла, блистающего под стать благородному.
- Позвольте мне вот эту, - указывает на неё старая худая женщина.
Она принимает пудреницу в узкую кисть, сжимает её длинными пальцами, как бы извлекая из невидимой сумочки, поднимает ближе к лицу и лёгким движением, почти мановением кисти другой руки раскрывает изящные створки. Обнажается зеркало. Дама едва заметно поводит плечами, выпрямляя спину, слегка вздёргивает подбородок и бросает рассеянный - так, на всякий случай - взгляд на своё отражение. О, у неё всё в порядке! Она и не сомневалась. Щёлкает запор.
Мы - все окружающие - застыли в восхищении. Вот это класс, вот это манеры! Так элегантно-небрежно продемонстрировать дорогую вещь! А мы-то...
А цена действительно непомерно высокая. Я ещё не решила, буду ли покупать, но на всякий случай прошу дать мне такую же, коралловую. Другой вариант значительно уступает в красоте.
- Таких больше нет! Ну, Вы берёте? - нажимает на покупательницу продавщица.
Нет больше таких? Эт-то уже другое дело. Воцаряется пауза. Смотрим на женщину: она явно небогата - одета совсем скромно, и сумочка хоть и была дорогой, но давно. Ну ясно: она - не покупатель, куда ей. Время только тянет.
Охваченные азартом ждём, когда, наконец, она вернёт ставшую вдруг всем позарез нужной пудреницу.
Старая дама снисходительно обводит нас глазами и - продавщице:
- Я беру.
И с заветным чеком, провожаемая нашими взглядами, прямая и лёгкая, идёт в кассу.
Достоинство дороже денег!