-Кра! Кра!-
возвестил в 3 часа утра сидевший на верхушке дерева тёплой июньской ночью грач о первых лучах Солнца. Наверное поэтому в Египте слово "Солнце" было -"Ра". Ра-довались, Ра-довались люди Солнцу. Начиналась детская иг-РА, иг-РА. А для взрослых начиналась Ра-бота, Ра-бота.
Но 37-летней одинокой матери Марии в 1960 году было не до разгадок птичьего языка, и влиянии его на человеческий. Как только она услышала в своей избе грачиный грай вспомнила, что ей надо вставать, чтобы идти "на дело". Она тихо встала, чтобы никого не разбудить, взяла в сенях косу и... пошла косить траву за своим огородом.
С 3 до 5-ти часов косила спокойно, а потом стала оглядываться, не едет ли объездчик. В 6 часов прекратила своё дело, надо было собираться на колхозную работу. На следующее утро она переворошила сено. А ещё через день решила спрятать сено на чердак. Маша радовалась, что её дело завершается успешно, и объездчик её не заметил.
Маша так увлеклась работой, что не заметила, как за её спиной "вырос" объездчик по прозвищу Уголёк. Он как всегда сыпал десятиэтажным матом, и требовал прекратить кражу колхозного имущества. Обезумевшая от своей неудачи Маша схватила вилы и заорала:
- Сейчас заколю!-
Неожиданно Уголёк побежал от неё, сел в свою тележку, хлестнул лошадь и уехал. Маша не ожидала такой победы. У скольких военных вдов спрятанное сено было скинуто с чердака! А Маша-то не вдова, а всего-лишь одинокая мать. С тех пор Маша спокойно косила траву за своим огородом.
Маша была 1923 года рождения. А ребята 1920-1928 годов рождения почти все погибли на войне. В 1945 году ей уже было 22 года, а женихов не было. Молодость прошла, а молодости не было... Внешность её была обычной, добросовестно работала в колхозе. Она была воспитана в трудовой многодетной семье. В те времена разница между старшими и младшими детьми достигала 25 лет. Но её старший брат был только на 15 лет старше её.
Родители Маши поженились в 1907 году. В 1908 году родился мальчик - первый сын, потом они построили себе избу, дети рождались один за другим. Революция их не тронула, а вот колхозный строй опрокинул всю жизнь. Старший сын был уже женатым, и с наступлением колхозного строя не смог построить себе отдельную избу. Стройка в сёлах вообще прекратилась в 1929 году. Другие дети уехали в город а старший сын с семьёй не смог, так и ютились в избе две семьи. Потом умер отец, и старший сын остался за главного.
В 1941 году старшему брату Маши было 33 года, он попал на фронт, а потом в плен. В плену он был с соседом односельчанином. Сосед в 1945 году рассказал, что брат Маши умер от голода.
Маша после войны хотела "по-настоящему" выйти замуж, но женихов не было. Нашёлся какой-то один, который быстро её бросил и в 1951 году она родила сына Вовку. Декретный отпуск при Сталине был месяц до родов и месяц после родов. С Вовкой сидела мать Маши. А когда в 1955 году умерла мать Маши, стала с Вовкой оставаться дочь Машиного брата. Потом уехали дети брата в Москву, и с Вовкой стала оставаться сноха Мотя - жена старшего брата, которая тоже была старше Маши на 15 лет. В старой дореволюционной избе, построенной отцом Маши остались Маша с сыном и сноха Мотя - жена старшего брата - военная вдова, муж её умер в плену. Маша ходила на работу в колхоз, зарплату получала "зелёнкой" - это недозрелый овёс. Косили, быстро сушили и укладывали в стога. Зелёнка - ценный корм для коров, овец. У кого больше трудодней, у того был больше стог зелёнки рядом с домом.
После восьмого класса Вовка уехал в Москву и в избе осталась Маша и сноха Мотя.
Сноха и золовка жили дружно, ведь они вместе пережили сталинское лихолетье, помогали друг другу растить детей.
Но вернёмся к событиям в селе в 1960 году. Сталина уже не было а сталинисты остались. Они замеряли огороды, чтобы селяне не сажали себе лишней картошки, отдельно обмеряли грядки с огурцами, морковкой, луком. Мечтали сталинисты о возвращении налога с селян, когда с овцы надо было сдать шерсти 3 килограмма, а ягнока 400 граммов. Делали всё это они от себя, называли Хрущёва дураком за критику Сталина, но особенно ненавидели Маленкова, за то, что именно он отменил налог с личного хозяйства.
Селяне и так жили в неудобствах. Не было дороги, не было налаженного сообщения с райцентром, не приезжала скорая помощь, не было медицинского обслуживания - один фельдшер на 10 деревень. Да ещё около дома нельзя косить траву и пасти коз!
Но зато Хрущёв сократил сельских милиционеров. А то ведь как было до 1953 года, заболеет вдова, не может выйти на работу, к ней в избу спешит не фельдшер, а милиционер. Однажды пришёл ко вдове, лежащей в постели милиционер и увидел зажжённую над кроватью лампадку. Милиционер заорал:
- Говоришь, что денег нет, а сама носишь в церковь попам деньги! Покупаешь лампадное масло! Быстро на работу!!! -
И всё же церковь устояла благодаря женщин, которые даже не получали в колхозе ни зарплаты, ни пенсий! Благодаря жертвенному служению церковнослужителей! А колхоз, который вытянул из людей все жилы и сам в итоге "вытянулся". Это сколько же надо иметь дурной силы, чтобы истребить миллионы русских сёл! Разрушить тысячелетиями налаженную жизнь!
Преподаватели в Московских ВУЗах даже в 80-ых годах продолжали повторять сталинскую реплику, что при построении социализма классовая борьба обостряется. Как это выглядело в жизни? А вот так уродливо. В 1960 году мы купили у двоюродного брата председателя колхоза мешок зерна. Кто-то донёс, и был выездной показательный суд. Двоюродного брата председателя колхоза посадили в тюрьму, а моих родителей оштрафовали на 100 рублей. Ещё другой случай: в 1960 году троюродный брат парторга рассказал анекдот:
"- На собрании выступает начальник:
-Вот Катя - наша передовая доярка, вот Вася - передовой механизатор, а вот Петя - был дурак-дураком, а теперь парторг!"
За этот анекдот парторг посадил своего троюродного брата в тюрьму. Но через год оба вышли из тюрьмы и переехали жить в город. Это была последняя сталинская отрыжка обострения классовой борьбы в отдельном селе, больше никого не сажали за мешок зерна. Может в других сёлах было, но не у нас.
В 1972 году начались лесные пожары. Вся страна узнала про 18-летнего мальчика из Михайлова, нашего земляка Анатолия Мерзлова, который ценой своей жизни спас трактор от горевшего поля, спас горевшее зерно. Константин Симонов написал про него статью в центральной газете. Комсомольцы по всей стране собирали деньги на новую тракторную колонну. Людмила Зыкина исполняла песню:
"...Помнишь я не вышел из огня.."
Уголёк к тому времени уже был не объездчиком, а бригадиром, он объявил решение партии и правительства, что теперь косить траву за огородами можно. Сено перестали прятать на чердак, а ставили стог рядом с домом.
В спокойное Брежневское время селяне привязывали за своими огородами коров и телят на всю ночь, и не было ни одного случая кражи.
Маша стала получать зарплату не "зелёнкой", а рублями, Мотя получала колхозную пенсию 40 рублей. Маша и Мотя купили себе в избу-развалюху холодильник, телевизор, газовую плиту с балонным газом. Пережив все тяжёлые годы дружно, в спокойное Брежневское время сноха и золовка стали ссориться. Дело дошло до того, что стали раздельно питаться. Хотя например, студенты, проживавшие в Московских общежитиях в одних комнатах со студентами из Африки все 5 лет ели с ними картошку из одной сковороды. Но потом всё-же для иностранных студентов стали строить отдельные благоустроенные корпуса.
В 1980 году Мотю взяли в Москву дети. Маша и Мотя помирились и стали ездить друг к другу в гости.
В 1983 году деревня Лубянка, в которой жила Маша, прекратила существование. Маше одной из последних дали избу 1927 года постройки на "центральной усадьбе". До революции в Лубянке проживало 3 тысячи человек, но колхозный строй уничтожил Лубянку и ещё миллионы русских деревень. Все новые коттеджи получали близкие люди нового председателя и приезжие с юга. А для труженицы Маши и такая изба сойдёт. Было там ещё одно неудобство, рядом была овцеферма, и овец на пастбище прогоняли прямо возле Машиного порога. Когда Маша отгоняла колхозных овец от своего порога, на неё матерились пастухи. Колхозные овцы содержались в ужасных условиях. Ягнята тонули в навозе, взрослые овцы кашляли и сопливились. Ближайший лоск заполнялся костями погибших овец. Мухи от фермы летели к Машиному дому.
Колхозы распахивали всё новые луга. Осушали болота. Многие не были с этим согласны. Тогда журналисты насобачились им отвечать такой репликой:
- Травопольщику вилы в бок!-
А вот приезжему из Дагестана в 1988 году многодетному семейству колхоз купил стройматериалы и выплачивал зарплату, пока они строили себе просторный коттедж в удобном месте. Потом в 1993 году колхоз развалился, и приезжий стал фермером, получил 170 гектаров земли, трактор и огромные кредиты. Кредиты "фермер" не выплатил, трактор утопил в болоте и уехал в Дагестан, там государство помогло ему построить ещё один коттедж. Девять его детей переехали в Москву и все приобрели каким-то непостижимым образом квартиры в девяностые годы и в начале двухтысячных, а одна дочь осталась в сельском коттедже.
Теперь в селе нет никаких ферм. Чтобы скосить траву около дома люди приобретают удобные газонокосилки. Косят траву и сжигают. А в деревню Лубянку вообще дорога заросла травой нет там ни стёжек ни дорожек ...
Но и это скоро пройдёт. Уже осваивают нашу территорию высокоорганизованные китайцы. У них даже в разгар "культурной революции" не пропало ни одного селения. Михайловский цементный завод стал китайским, и цемент теперь они делают из дорожной пыли, абсолютно ничего не держит. На той стороне реки китайцы выращивают "дутые" огурцы, белые-внутри помидоры и сверхскороспелую капусту.
Таких грабительских колхозов как в России не было ни в Китае, ни в Польше, ни на Украине, ни в Чувашии, ни в Узбекистане.
Труженица Маша часто ходила в церковь, никогда не ругалась матом, была хорошей соседкой, воспоминания о ней самые тёплые.