Найти и уничтожить

Александр Намозов.
Художественно-документальная повесть „Найти и уничтожить” воспроизводит события, которые произошли на территории Ровенской и Львовской областей во время Второй мировой войны. Деятельность агентов разведорганов, террористической группы Николая Кузнецова и боевиков Армии Краёвой отражена на страницах книги.


ЧАСТЬ І (Раздел 1)
Фарфоровая куколка
Ярко освещённое фойе городского театра напоминало огромный растревоженный муравейник. Сотни молодых людей, учащихся ровенских гимназий, собрались на ежегодный, ставший традиционным,  Рождественский бал. Чопорные сыновья польской шляхты в строгих костюмах и их шикарные ровесницы в роскошных платьях от лучших портных бросали друг на друга заинтересованные взгляды. Присутствовавшие преподаватели раскланивались друг другу в приветствиях , не забывая краем глаза следить за подопечными.
В самом углу  огромного фойе  расположился оркестр театра. Высокий седой дирижер в длинном чёрном фраке плавно и даже как-то картинно выводил рисунок дирижерской палочкой. Мелодии Шопена заполняли ещё оставшееся пространство…
Стайка шестнадцатилетних парней окружила своего вожака , широкоплечего статного Лео и с восхищением слушала его бесчисленные веселые и захватывающие воображение истории.
После того как огромные двери театра растворились перед очередной посетительницей,  внимание парней в ту же секунду было сосредоточено именно на ней.
К гардеробу плавно в такт музыке грациозной, величественной походкой двигалась русоволосая  стройная, изумительной красоты гимназистка.
   - Это она, – прошептал Лео,  - Лида Демчинская.
Парни как по команде, потеряв гордый и надменный вид, один за другим цепочкой потянулись к гардеробу. Их ровесник Ян, вмиг оказавшийся возле девушки, предложил той свои услуги. Лида не торопясь, медленно ощупывая каждый пальчик, стягивала перчатки.  Затем  сняв головной убор, стала поправлять причёску. Словно зачарованный, Ян следил за каждым её движением.
Наконец  вдоволь налюбовавшись собой в огромных на всю стену старинных зеркалах, гимназистка  разрешила парню снять с себя манто.
Группа парней  во главе с Лео  уже почти вплотную приблизилась к гардеробу, как вдруг  вмиг застыла в полном изумлении… Из огромного зеркала на них с очаровательной улыбкой на красивом личике голубыми невинными глазами  смотрела русоволосая полуобнажённая ровесница, а рядом с ней гимназист Ян с раскрытым от удивления ртом и выпученными большими и растерянными глазами. Из рук парня медленно выползало на пол красивоё, ничуть не хуже самой хозяйки, новенькое манто.
Полупрозрачное шелковистое платье плотно облегало стройную фигуру девушки, новый парижский фасон не предусматривал защиту красивой девичьей груди  от посторонних взглядов и только тоненькая полоска телесного цвета трусиков, прикрывала наготу. Лучики света отражались в зеркалах, а Лида, наклоняя голову то в одну, то в другую стороны, любовалась собой и как будто дразнилась с ними.
-Что это? – прошептал Лео и, позабыв о манерах, стал протирать глаза руками.
- А ничего, – ответил кто-то из парней. - Лидия Демчинская.
  Усатый гардеробщик большими порциями хватал воздух  и почему-то, словно циркач, жестикулировал руками.
Лида подняла и отряхнула упавшее манто, небрежно бросила его на деревянную стойку и той же грациозной походкой начала шествие навстречу застывшим в изумлении парням.
   Старая преподавательница французского с искажённым гримасой лицом семеня и спотыкаясь на ровном месте, спешила к оркестру. Рядом с ней в компании уважаемых лиц находился директор женской гимназии.
   Лида продолжала двигаться в глубину зала с надменной и в тоже время, лукавой улыбкой кивнув Лео и знакомым парням.
Через минуту оркестр умолк, перестраиваясь на вальс, а навстречу девушке уже нахрамывал, крепко сжимая в руке трость, сам пан директор. Ещё через несколько секунд они стояли посреди зала друг против друга, окруженные толпой шокированной публики. Старый заслуженный директор, известной своими строгими правилами польской гимназии, и его юная, прекрасная в своём бесстыдстве ученица  в полупрозрачном платье обольстительницы.
  Капельки пота покрывали лицо мужчины, трость дрожала в такт дрожавшей руке, а золоченое пенсне сползало на кончик укрытого потом носа.
- Вон! - наконец не то прошептал, не то прохрипел он совсем не присущую этому интеллигентному человеку фразу. - Вон!!!
   Оркестр заиграл вальс...
Группа парней во главе с широкоплечим Лео провожала домой довольную собой, теперь уже бывшую воспитанницу  женской гимназии. Лида Демчинская,  кутаясь в манто, молча слушала комплименты, грациозно, словно на балу, двигаясь улочками города.
Утром следующего  дня ровенчане обсуждали  произошедшее на балу. Мужчины, родители учеников и учениц, с удовольствием смаковали подробностями. Женщины,
 шляхетные  польские пани, были возмущены до предела и обзывали Лиду нехорошими, обидными словами. Курва – коротко и ясно.
Бывшие одноклассницы, которые и без того завидовали Лидиной красоте, читая приказ об её отчислении, добавляли всё новые и новые подробности.
- Неужели и впрямь красивее этой девчонки в целом городе не сыщешь,  - затягиваясь трубкой, расспрашивал Лео его отец, большой любитель  женской красоты.
- Да трудно!—отвечал сын.
   - А что и впрямь, когда сбросила манто, под ним больше ничего из одежды не оказалось?
   - Ну, это вам, отец, уже точно наврали. Почти ничего, - отвечал сын и тут же представив  свою любимую Лиду рядом с зеркалом в театре, тяжело вздохнул и больше не отвечал на вопросы родителя.
  - И в кого она такая удалась? - причитала Анна Войцеховна, мать Лиды. И откуда она  платье это проклятое выписала. Позор то, позор какой. Шестнадцать лет девчонке всего, что дальше то будет?
Отец молчал, глядя на свою любимицу, только укоризненно покачивал головой.
   Лида долго не горевала, подумаешь, гимназия, скучно там среди панянок этих  надутых. Тесно.
В музыкальную консерваторию ее зачислили той же зимой. В виде исключения,  с учетом огромного таланта и природного дара. Да и знаменитая пани Кралли порекомендовала, театральную студию которой Демчинская посещала ещё во время учёбы в гимназии.
Уроки игры на фортепиано  давались легко. Лида старательно, с присущим ей вдохновением, по несколько часов подряд разучивала новые произведения.
Грациозная гибкая фигура девушки с распущенными, устилавшими плечи волосами цвета пшеницы, длинными тонкими пальцами рук  особенно великолепно выглядела на фоне огромного чёрного цвета рояля.
С приходом весны под приоткрытыми окнами консерватории собирались стайки юношей, с удовольствием слушая чудесную музыку в исполнении той, от которой просто сходили с ума. Неугомонный Лео всегда ревностно охранял свою первую любовь от настырливых поклонников.
К летним каникулам  Лида успешно сдала экзамены за первый курс и с чистой совестъю и тем же вдохновением с головой окунулась в жизнь без проблем и забот.
Гурьба ровесников с соседних улиц собиралась на берегу небольшой, но в некоторых местах глубокой реки Усти. Они играли в волейбол, соревновались в плавании и подолгу, почти до самого вечера, нежились под солнечными лучами.
Каждое утро мелодичным свистом Лео и товарищи вызывали Лиду из дому. Анна Войцеховна, хоть и заставляла дочь помогать по хозяйству, но проку было мало.
  - Не моё это, не моё, - хохотала в ответ на призывы матери Лида. И прихватив огромное пушистое полотенце, устремлялась вслед за компанией.
  На берегу реки, сбросив платье, принимала загар всегда в одной позе – стоя. Как на утренней зарядке, слегка раздвинув ноги и широко раскинув руки, закрыв глаза, с перерывом в несколько минут приподнимая ресницы, следила за произведённым эффектом.  Он был неизгладимым. В такой позе ее, словно выточенная, фигурка выглядела особенно грациозно. Настоящая „фарфоровая куколка!”
Ребята смотрели на неё с таким нескрываемым восторгом, о котором только и могла мечтать любая из её ровесниц. Некоторые подолгу не выдерживали, шли в воду подальше от греха или с удвоенной энергией швыряли волейбольный мяч.
  Верный друг Лео лежал у её ног, накрыв лицо рубашкой, перебрасываясь с любимой короткими фразами. Они вместе подолгу плавали в реке и возвращались на берег всегда с букетом красивих белых лилий. Лида тщательно выбирала их с берега или в воде, тоненькими пальчиками указывая парню на каждый отдельный экземпляр.
  Лео плыл, нырял, путаясь в зарослях, но всегда доставал девушке именно тот, указанный ею цветок.
В один из дней по какой-то причине Лео отсутствовал на пляже. Этим моментом воспользовался Ян, сын помещика из Берёзного, который давно был тайно влюблён в Демчинскую. Давняя мечта поближе познакомиться с очаровательной девушкой  должна была реализоваться именно в этот день. Ян долго и нерешительно переминался с ноги на ногу, сделал несколько заплывов по реке, но наконец подошёл к девушке.
Лидины поклонники с удовольствием наблюдали за происходящим.
   - Вы нравитесь мне, прекрасная пани, - с дрожью в голосе, так же неуверенно, как и другие ровесники, начал разговор шестнадцатилетний парнишка.
  Поморгав длинными ресницами, девушка наигранно, с удивлением посмотрела на парня.
- Ну да, а почему именно я? – взгляните, вокруг столько  красивых панянок.
- Именно вы, – продолжал сын помещика, после бала в театре, когда я увидел вас впервые, не могу успокоиться. Очень хочу быть принятым в вашу компанию.
   - И когда вы могли встречаться со мной на балу, - задала очередной вопрос девушка, - я то и была там всего несколько минут.
   - У гардероба, - прошептал Ян.
   Лида рассмеялась.
- И что вам понравилось больше, юноша, я или моё новое французское платье?
- Вы, конечно, вы, – бормотал парень.
   - Ладно, - в голубых глазах Лиды вдруг засияли  яркие лукавые огоньки. Мы примем вас в свою компанию, но только после вступительного экзамена.
   - Какого? - обрадовался паренек.
Лида надула пухленькие губки и, устремив взгляд в сторону зарослей осоки на противоположном берегу реки, произнесла:
- Там, поближе у зарослей, растут очень крупные  лилии. Выбери самую красивую из них, но только самую, самую красивую.
   - Как вы? - прошептал парень.
   - Как я, - вновь весело рассмеялась девушка.
   Ян поплыл, демонстрируя оставшимся на берегу новый, недавно разученный стиль передвижения по воде – брасом.
   Он долго нырял в зарослях осоки, одну за другой демонстрируя сорванные лилии.
    - Не та, - качала головой девушка, – не та.
 Ян плавал и нырял, стараясь достать самый прекрасный экземпляр. В одно из очередных погружений руки запутались среди бесчисленных стеблей. Но он не испугался, все старался сорвать самый красивый цветок. Стебли лилий запутывали ноги, обвивали хрупкое тело подростка и уже не выпустили из своих объятий.
    Лида первой бросилась в воду, еще несколько парней поплыли за ней на помощь ныряльщику. Они долго в страхе погружались под воду, стараясь спасти человека. На тело наткнулись минут через десять. Пока освободили от стеблей растений, вытянули на берег и попытались оказать первую помощь, было уже поздно.
   Тяжким камнем  легла на сердце девушки  вина за безвременно ушедшего в мир иной  ровесника. Весёлая компания сменилась  комнатой в родительском доме, где, подолгу устремив взгляд в одну точку, она переживала трагедию.
  Ближе к вечеру практически каждый день на старом польском кладбище появлялась юная девушка с букетом белых лилий в руках. Она стояла у могилы Яна, растирая слезы на красивом лице, и в очередной раз просила прощения.


РАЗДЕЛ  2.
После исключения из гимназии и тяжёлой трагедии, пережитой летом, Лида как-то мгновенно  повзрослела, вернее стала на какой-то период намного собраннее и серьёзней.
Ещё с большим усердием, чем прежде, она занималась музыкой. Прекрасные мелодии уносили ее вдаль, туда, в заоблачную высь, куда не подняться даже птицам, где нежные чарующие звуки плыли высоко в небе, а вместе с ними  кружились в нескончаемом вальсе и тайные девичьи мечты.
  Преподаватели музыкальной консерватории ставили ей только наивысшие отметки, день ото дня всё более восторгаясь талантом своей ученицы. Известная всему городу пани Кралли в очередной раз посетив отчётные выступления Лиды, не забывала повторять:
   - Это именно я раскрыла талант этой девочки. Она была лучшей в моей балетной студии, она лучшая и у вас. Её ждёт большое будущее, все мы ещё не раз услышим это имя – Лидия Демчинская.
   Через несколько лет, именно по рекомендации Катерины Крали, Лиду приняли в балетную студию при Варшавском оперном театре. Тяга к танцам, свободе движений, красивым балетным нарядам победила талант аккомпаниатора.
   Величественная Варшава поразила воображение молодой девушки. После их маленького провинциального Ровно она показалась ей столицей всего мира. И Лида почему-то сразу решила завоевать его - этот огромный город, эту шикарно разодетую публику, этих уважаемых дам и господ.
   Где-то в подсознании молодой девушки струилась мысль – о ней услышат, о ней узнают все. Она станет знаменитостью столицы Польского государства.
   Пройдёт не так много времени и очаровавшая её Варшава будет лежать в руинах, а захолустному Ровно, их ,, маленькому Парижу,,  во второй раз в истории суждено будет стать столицей Украины, только  на этот раз оккупированной фашистами.  И именно там, в оккупированной столице, она станет более чем известной, хотя совсем не в той роли, на которую рассчитывала.
   А пока Лида шла старым городом. Вот и знакомый по фотографическим открыткам памятник человеку, вальсы которого боготворила. Это Шопен - её кумир, композитор, чьи мелодии будут жить вечно. Кажется, вот сейчас зазвучит одно из его произведений, и она, забыв обо всём, не обращая внимания на отдыхавшую в старом парке публику, прямо здесь закружится в пламенном вальсе.
   Совсем рядом оперный.  Демчинская остановилась у мраморной таблички рядом с незаметным подъездом балетной студии. – Я у цели, - тихо произнесла провинциалка, и уже про себя, нашёптывая молитву, распахнула входную дверь, ведущую к мечте.
Знаменитой не только в Варшаве балетмейстеру Забойкиной сразу понравилась новая ученица. Они занимались помногу и подолгу. – В этой девочке талант  от Господа Бога, –писала она в Ровно пани Кралли. 
  ...- Я сделаю огранку этому бриллианту,...- по несколько раз зачитывала Кралли лестный отзыв своей подруги Лидиным родителям. Те были в полном восторге.
   - Вот видишь, - обращалась к мужу Анна Войцеховна, - они сделают из неё знаменитость. И не будут злопыхатели шептаться, что Лидкино место не на сцене, а на улице ,,красных фонарей”.
   - Да. Да, – молча кивал головой, в очередной раз, обрадованный отец. Он больше жизни любил ее, свою маленькую Лиду.
Вскоре пришли и первые успехи. Тоненькая, изумительной красоты девушка с золотистыми волосами, грациозно движущаяся по сцене, привлекала внимание специалистов и публики. Сокурсницы втайне завидовали ей. Лида лучше других схватывала сложные ,,па,, и  движения, оттачивая их до совершенства. Она была первой и конкурировать с ней становилось всё сложнее и сложнее.
   Несколько балетных знаменитостей, звезд, наблюдавших за одной из репетиций, даже признались пани Забойкиной: у них в Лидином возрасте всё получалось гораздо хуже. Известный педагог писала в Ровно очередное восторженное послание, а ее талантливая ученица до самозабвения работала над собой.
   ...Однажды после одной из репетиций за кулисами к Лиде подошёл эффектный молодой человек с внешностью киногероя.
   – Вы пани Демчинская? - вежливо, с какой-то томной, загадочной интонацией в голосе произнес он.
   - Да, - ответила девушка, с интересом рассматривая мужчину.
   - Я представитель американской киностудии ,,Голливуд”, - продолжал тот. - Мы в течение нескольких недель внимательно наблюдали за выступлениями вашей труппы и наметили несколько девушек, достойных занять свободные места в стремительно развивающейся киноиндустрии. Если вы не упустите свой шанс и пройдёте кинопробы, совсем скоро появится возможность стать знаменитой на весь мир. У вас есть для этого все шансы.
  Лида долго молчала, шокированная таким предложением.
- Мне надо подумать, - наконец полушепотом произнесла она.
   - Думайте, - заулыбался мужчина и раскланялся.
Вечером в комнате четверо девчонок долго советовались, что делать дальше. Бросить балет и уезжать в далёкую Америку? А если ничего не удастся? Забойкина такого не простит, да и руководство театра тоже.
   Портить карьеру никто не хотел, да и родители вряд ли бы согласились.
   - На пробы не едем, - твёрдо подытожила Лида. 
   Утром такой же вердикт ожидал заокеанского антерпритёра. Тот долго уговаривал ,,будущих звёзд Голливуда” не опережать события и не торопиться с отказом. Вербовщик долго перечислял им прелести заокеанской жизни, блеск и богатство, которое ожидало за океаном. Терпеливо объяснял преимущества жизни и работы киноактрисы над рутинной работой и заработками балерины. Но девушки не сдались.
   Ровно через месяц каллифорнийские антерпритёры пожаловали в театр в очередной раз. Уговаривали так долго и так убедительно, что кинопробы пришлось пройти. В списке будущих звёзд Лида опять была первой. Но и на этот раз убедить прошедших экзамен отправиться в дальнюю дорогу не удалось.
   Каллифорнийцы долго удивлялись неуступчивости девушек, но поделать ничего не могли. Особенно расстроился старший толстый дядюшка, не сводивший с Демчинской похотливого взгляда… Он беспрерывно дымил толстой сигарой и никак не хотел поверить в то, что не увезёт с собой это очаровательное создание.
   В третий раз  с предложением сниматься в Голливуде в балетную студию прибыли представители фирмы ,,Метрогольдвинмайер”. Уверенный в себе господин, с повадками очень богатого и влиятельного человека, рядом с чистым листом контракта выложил толстую пачку денег с изображением президента Америки.
   - Пройдет менее года и о тебе заговорит весь мир, - твёрдо и спокойно произнёс он, обращаясь к Лиде. - Не упускай свой шанс, девочка, ты будешь великой актрисой.
   Целую ночь Лиде снилась чужая Америка. То её встречает у трапа самолёта восторженная толпа поклонников, то она в костюме амазонки находится в объятиях смуглого брюнета, до предела мужественного и красивого. Вот огромный лимузин увозит её куда-то вдаль, а со всех сторон в машину летят букеты диковинных цветов. Перед рассветом почему-то приснилось их маленькое Ровно. Она в белоснежном платье идёт школьной улицей, старается не ступать в придорожную грязь, но все же попадает в неё. Очень стыдится новеньких испачканных туфель, особенно глядя на фоторепортёров, окруживших ,,кинозвезду” плотной толпой.
   Утром Демчинская согласилась, она и ёще четыре молоденькие балерины. Представители ,,Метрогольдвинмайер”  выплатили аванс и занялись оформленим документов.
   На значительную часть аванса  девчонки приобрели новые наряды и украшения. А пока готовились визы, сумели растратить большую часть из полученных денежных сумм.
   День отъезда настал. Литерный поезд из Варшавы, следовавший через Берлин, принимал пятёрку роскошно одетых очаровательных охотниц за удачей. Кроме антерпритёров с ними поехали и несколько хмуроватого вида сопровождавших.
   Путь до Берлина был недалёк, но уже к третьему часу следования один из сопровождавших, усердно угощавший девушек дорогими напитками и изысканными яствами, был изрядно пьян.
 - Проведи меня в тамбур, крошка, - обратился он с предложением к Лиде, хочу сделать тебе одно интересное предложение.
   Оказавшись в тесном тамбуре, захмелевший мужчина грубо обнял девушку и, глядя ей прямо в глаза, прошептал: - Сейчас я возьму свободное купе и буду любить тебя до самого Берлина.
  Лида оттолкнула грубияна, в этот момент поезд качнуло, и мужчина больно ударился головой о косяк двери.
  - Пся крев! – по-польски выругался он, - ты ещё толкаешься, сучка, и больно дёрнул девушку за руку.
   Лида со всего маху ударила обидчика по лицу.
   - Ах ты дрянь! - рассверепел  сопровождавший. – Да тебя на Востоке в порошок сотрут за такую дерзость.
   - Вот и всё, - сообразила Лида, - приехали. Не зря девчонки говорили, чем может закончиться поездка в Голливуд. Дорогие публичные дома Ближнего Востока ждали их вместо съёмочной площадки. Она  лихорадочно начала соображать, что предпринять. Неожиданно для самой себя девушка с деланой улыбкой на лице прильнула к мужчине  и нежно прошептала ему на ухо:
   - Хорошо, я согласна, но только после прохождения таможенных процедур.
   - Вот так бы и сразу, – потирая ушибленную щёку, пробормотал мужчина.
После таможенного досмотра и выпитых  рюмок коньяка он крепко захропел на второй полке. Остальные из сопровождавших спиртного не принимали и к девушкам относились благосклонно.
   В Берлине Демчинская вышла подышать свежим воздухом. Медленно зашагала вылизанным до блеска перроном. В отраженьи витрин одного из киосков убедилась, за ней не следят. Сумочка с паспортом и остатком денег находилась в её руках. Далее поезд следовал уже без Лиды.
   Добираясь до центра города, девушка  размышляла: - Что делать дальше? Денег на обратную дорогу нет, знакомых и родственников в Берлине - тем более. Есть только горсть украшений, приобретённых на полученный от вербовщиков аванс. - Они то и пригодятся, надо искать ювелирную лавку, - сообразила, обретая надежду.
   В первом попавшемся ювелирном магазине старый еврей-оценщик внимательно изучил каждое из предложенных изделий.
   - И шо мне прикажете с этим делать? - обратися он к девушке. Все ваши побрякушки не стоят и ломаного гроша. Идите в ломбард, хотя и там у вас вряд ли что-нибудь примут.
Лида испугалась не на шутку. В Варшаве за все эти колечки и цепочки она выложила довольно приличную сумму, а здесь? Неужели они не имеют даже стоимости билета до первой польской станции?
   Капельки слезинок катились по нежной девичьей щеке, а в голубых глазах метались огоньки безысходности. Ювелир протёр пенсне, и профессиональным взглядом обвёв посетительницу, обратил внимание на красивые золотые серьги в ушах девушки.
   - Вы не расстраивайтесь, - произнес он, мы ещё не всё посмотрели. Ручной работы золотые серьги были подарены Лиде мамой в день, когда та шла к первому причастию. Они были любимым Лидиным украшением. Золото высшей пробы особо хорошо сочеталось с волосами цвета спелой пшеницы, а оригинальная форма изделия подчеркивала утончённые формы лица Демчинской.
  Слёзы еще сильнее брызнули из красивых глаз девушки.
- Нет! - замотала она головой, - серьги не отдам.
- А я и не прошу, - ответил ювелир и тут же потерял всякий интерес к посетительнице.
Мамин подарок пришлось отдать .Старый еврей дал за  них сумму, равную ровно половине стоимости. И то долго сопел, как бы сомневаясь. Медленно протирал пенсне, прищелкивал языком и что-то бормотал на языке предков.
  Денег хватило на билет до самого Ровно. В купе второго класса они ехали вдвоём с приятным пожилым немцем, хорошо говорившем по-польски. Потихоньку отходившая от потрясения Лида взяла и рассказала историю, произошедшую с ней случайному попутчику.
Немец долго молчал, потирая лоб в раздумьях. Но наконец произнёс:
- Нельзя тебе в Варшаву, девочка. И домой тоже нельзя. Найдут тебя вербовщики, найдут. Они жестоки, да и деньги ты у них уже взяла, ещё и истратить успела. С такими шутить - себе дороже. Законы у вас в Польше либеральные очень, отомстят тебе. Укрыться надо у родственников или знакомых, в глубинке желательно, на годик – два, как минимум.
Из глаз „звезды” снова покатились слёзы, она размазывала их по щекам, затем долго рыдала, уткнувшись лицом в подушку.  Всё, на артистической карьере был поставлен жирный крест. Не будет гула восторженной публики и шума аплодисментов. Пианистки - виртуоза, прима-балерины, тем более кинозвезды из неё уже не получится.
Поездка в Голливуд за мировой славой закончилась крошечным городишкой, расположенным в сорока киллометрах от Ровно, с населением, едва превышавшим  десять тысяч, и мелодичным названием Костополь.
Тут в актрисах не нуждались.
- Действительно, в кости и пепел превратились мои голубые мечты, – размышляла девушка, сошедшая с поезда у маленького вокзала.
Семья Микот, родственников Демчинских по материнской линии, встретила Лиду с сочувствием и радушием. Макар Микота рано овдовел, потеряв красавицу жену, сам воспитывал пятерых детей. Жили не богато, зарплаты заведующего маленькой государственной бойни не всегда хватало. Старшие сыновья подрабатывали, где могли, рано взвалив на свои детские плечи мужские обязанности. Самые младшие в семье занимались подсобным хозяйством.
В доме Микот Лида обрела для себя непривычный её бурному характеру покой и размеренную, соответствующую статусу провинциального городишки, жизнь.
Более всех была обрадована приездом двоюродной сестры веселушка Мария (Майя), которая ранее подолгу жила у них в Ровно. Она, как могла, старалась утешить Лиду.
Сестра была вдвое младше Лиды, но это не помешало им стать наилучшими подругами. Юная Микота от души сочувствовала ей – той, которой подражала с самого детства. Они навсегда подружились тогда и пронесли эту дружбу до самого конца своих коротких, но полных событий и драматизма жизней.
Целыми днями Лида занималась домашним хозяйством, стиркой, уборкой, приготовлением пищи – именно тем, чем несостоявшаяся кинозвезда не занималась с самого детства. Здесь пришлось. Она, молча, проделывала нелюбимую работу, довольно щепетильно относясь к своим обязанностям.
Через некоторое время „прима-балерина” уже прилично готовила украинский борщ, картофельные оладьи, тушила грибы и запекала под сметаной жирных, размером с тарелку, карасей.
Рыбу ловили в реке неподалёку от дома младшие двоюродные братья. Они даже несколько раз брали сестру с собой на рыбалку. Но клевавшие караси постоянно срывались у Лиды с крючка, словно удача, которая периодически поворачивалась к ней  то лицом, то спиною.
Ночами Лиде часто снилась Варшава. Мелкий варшавский дождь плотной пеленой ложился на крыши домов и листья деревьев. А маленькая худенькая девочка, невзирая на дождь и холод, кружилась в вальсе вокруг памятника Шопену. Часто снился усатый лысоватый дирижер, которого и в жизни то не видела. Он ритмично взмахивал палочкой, то и дело, бросая удивленный взгляд на танцующую девочку, заставившую их работать в такую плохую погоду. Именно в этот момент Лида просыпалась и, посидев на кровати несколько минут, в очередной раз вытирала накатившиеся в такт варшавскому дождю слезинки из глаз.
В выходные дни с самого утра, что стало уже привычкой, Лида и Майя шли через весь городишко к живописной зоне отдыха на правом берегу реки Замчисько. Здесь был расположен местный стадион, впоследствии получивший название „Динамо”. Стадион был не ровня ровенскому – но всё-таки. Там Лида занималась полюбившейся ещё с детской поры лёгкой атлетикой. Майя старалась ни в чем не отставать от старшей сестры. Они выглядели контрастно и в то же время великолепно на фоне зелёного футбольного поля стадиона.
Русоволосая красавица и смуглая девочка-подросток бежали по гаревой дорожке. Одна, уже сформированная, с точеной грациозной фигурой девушка. Вторая – тоненькая, хрупкая, как тростинка, девчонка с полными жизненного задора глазами.
Совсем скоро новость о том, что в городе появилась очень красивая панянка, разнеслась по Костополю. Стайки молодых парней подтягивались к стадиону – поглазеть на приезжую.
Лида, казалось, вовсе не обращала внимание на постороннюю публику. Зато в полном восторге от этого была Майя. Ей нравились заинтересованные взгляды старших мальчишек, пусть и обращенные в основном в сторону сестры. Она бросала самодовольный взгляд в сторону деревянных скамеек, на которых восседали польские и украинские юноши.

 Со временем Лида влюбилась в этот маленький полесский городок, красавец-лес, чистую, с живописными берегами реку. Но и здесь с ней случилось досадное приключение. Молодой работник лесопильного завода, симпатичный чернявый паныч Стефан влюбился в нее с первого взгляда. Они много времени проводили вместе, лишь маленькая Майя мешала панычу оставаться с Лидой наедине.
 Однажды Лида со Стефаном раскладывали костер на берегу реки, пока Майя и еще несколько подростков удили рыбу из моста через Замчисько.   Один из маленьких ребят поскользнулся на шатком мостике и упал в реку. Паныч с Лидой побежали на помощь. Стефан нырнул и повредил себе хребет. Лида с каким-то мужчиной еле вытащили пострадавшего на берег. (Мальчик-рыболов выбрался на берег без посторонней помощи). С тех пор она не любила водоемов.

Именно здесь, в Костополе, судьба свела ее с самым богатым и самым влиятельным жителем маленького городка, председателем еврейской общины, меценатом Ицхаком Ейдельштейном и его сыном Вольфом. Хозяева деревообрабатывающих предприятий в течение почти двух лет поддерживали ее материально, что дало возможность не только выжить, но и существовать более-менее хорошо.

…Трибуны городского стадиона были забиты до отказа. Нарядная публика заранее заняла места перед захватывающим и давно ожидаемым поединком двух лучших команд округи: еврейской „Трюмпельдории” и городской украинской командой „Запорожец”. Сегодня был финал. На прошлой неделе сборная Малых Селищ одолела поляков и заняла почетное третье место. Сегодня судьбу первого места должны были решить лучшие из лучших.
Вольф с отцом, который являлся одним из главных спонсоров команды „Трюмпельдории”, в ожидании праздника расселись на центральной трибуне.
  За несколько минут до начала матча расположившаяся на зрительских местах публика вдруг в каком-то едином порыве обратила свои взоры на медленно двигавшуюся беговой дорожкой к трибунам роскошно одетую молодую девушку, явно не костопольчанку. Тоненькая, как тростиночка, светловолосая девушка шла к центральной трибуне медленной, плавной лебединой походкой, как будто находилась не на стадионе, а на театральной или балетной сцене.
 - Кто это? – спросил Вольф, обращаясь к отцу.
 - Не знаю, - ответил Ицхак, - ты молодой, должен знать лучше.
Явно знающая себе цену, обворожительная девушка, словно дразнясь с провинциальной публикой, продолжала медленно и плавно двигаться по направлению к трибунам.
Футболисты „Трюмпельдории” первыми выбежали на зеленый газон стадиона к восточным воротам. Обожающий футбол Вольф, изменив привычке неотрывно следить за перипетиями матча и с первых минут старавшийся угадать жеребьевку ворот соперника, словно загипнотизированный, продолжал следить за незнакомкой. Чем ближе та приближалась к зрительским местам, тем отчетливее и явнее можно было рассмотреть привлекшую внимание публики девушку: роскошные волосы, идеальная, словно созданная рукой скульптора, фигура, красивое лицо. Такие были редкостью даже в наполненной женской половиной человечества Европе.
Сердце молодого парня начало биться в каком-то неконтролируемом порыве.
 - Чего это ты, сынок, и за мячом не следишь, - обратился к сыну Ицхак. – Не туда свой взор устремил.
Вольф молчал, сделав вид, что следит за перипетиями матча. Как ни старался, но вместо того, чтобы следить за передвижениями мяча, продолжал наблюдать за присевшей на одну из нижних скамеек очаровательной незнакомкой (один из местных парней уступил ей место). „Ну и кто же это?” - задавал Вольф себе один и тот же вопрос. Не дождавшись перерыва, он пересел к одному из старых и верных друзей, Моисею.
 - Кто эта девушка? – спросил он у друга, взглядом указывая на таинственную фею. Моисей  заулыбался.
 - На тебя не похоже, - ответил приятель, - „Трюмпельдория” гол чуть не забила, а ты о девушке спрашиваешь.
 Сделав паузу, продолжал:
 - Приехала недавно, откуда, не знаю, живет у Микот на улице Кривой, родственница их какая-то. По повадкам видно сразу – из высшего общества.
 - Узнай о ней поподробнее, – попросил Вольф Моисея.
Интереснейший футбольный матч в этот день уже мало волновал  молодого помещика. И то, что на гол знаменитого украинского форварда Дмитринского „Трюмпельдория” ответила двумя, не привело его в обычное восторженное состояние. Перед глазами продолжала стоять очаровательная девушка, разбудившая в нем доселе не ведомое чувство.
Ровно через неделю он уже не ехал, а летел из Селищ в Костополь. Забежав к Моисею, взглянул на того вопросительно. Опережая вопрос, друг произнес:
 - „Фарфоровая куколка”, варшавская балерина, родом из Ровно. Как и почему оказалась  в Костополе – непонятно. Каждый день бывает на стадионе, занимается легкой атлетикой. Все время с ней двоюродная сестра Мария Микота, у них и живет. Расспрашивал Марию, скоро ли сестра покинет Костополь. Та ответила, что Лида приехала надолго.
Утром следующего дня они вместе с Моисеем  уже сидели на трибунах стадиона, наблюдая, с какой грациозностью передвигалась беговой дорожкой стадиона роскошная блондинка, юная балерина из Варшавы, неведомо каким образом, оказавшаяся в их маленьком полесском городишке. В тот же день они познакомились. Вернее, их познакомил более активный в женских делах Моисей. Образованный, воспитанный, обученный манерам Вольф почему-то никак не мог подобрать слов для общения, прятал и отводил в сторону глаза, то и дело, сбиваясь с нужной мысли.
 Приятель лукаво усмехался, он сразу сообразил, что тут к чему, хотя и сам плохо контролировал  разговор с дотоле невиданной красоты девушкой. О такой можно было только мечтать. Но эта превосходила все мыслимые и немыслимые мечты – словно из сказки.
Вольф знал строгие правила их семьи и то, что родители запрещали ему знакомиться и встречаться с нееврейками. Он всегда следовал строгим правилам, включая и учебу в Гренобле, но, глядя на это великолепное создание, не мог себя контролировать.
 - Вы сын знаменитого фабриканта? – заинтересованно спросила девушка после того, как он представился. – Наверное, учились за границей?
 - Да, в Гренобле. Получил профессию юриста и агронома. В данный момент вернулся домой на постоянное место жительства. Занимаюсь сельским хозяйством и переработкой леса.
В глазах у девушки в очередной раз скользнула заинтересованность, но в ту же секунду умело погасив ее, она продолжала мило улыбаться и кокетничать с парнями. Через несколько дней они встретились тут же, на стадионе. Лида, Вольф и маленькая Мария несколько часов просидели на трибунах. Он рассказывал им о себе, а Лида внимательно слушала, но в отличие от парня, совершенно не спешила рассказывать факты своей биографии. Лишь через месяц во время прогулки возле реки, она, очевидно проникшись доверием к сдержанному, интеллигентному парню, рассказала, как и почему оказалась в Костополе.
Вольф с интересом слушал захватывающую, похожую на детектив, историю из жизни этой девушки, совершено не догадываясь и не подозревая, что красавица, в которую он по-настоящему и впервые влюбился, через десятилетие станет одной из самых удачливых и известных женщин-разведчиц Второй мировой войны. А постоянно вертевшаяся подле них  и мешающая уединиться маленькая куколка Майя не менее  известной разведчицей – соратницей Лидии.
Лида рассказывала о том, как она училась в Ровенской женской гимназии, как ее затем оттуда исключили за выходку на городском школьном балу, как закончила консерваторию по классу фортепиано и балетное училище при Варшавском оперном театре. О том, как ей рукоплескала столичная публика и о том, как она стала самой юной прима-балериной. А затем ее долго уговаривали уехать в Голливуд и стать звездой киноэкрана, но она отказывалась. А несколько месяцев назад, услышав и ощутив денежную суму гонорара, таки дала свое согласие одному из антерпритеров. Накупив на полученный задаток нарядов и украшений, отправилась в далекую Америку, а подъезжая к Берлину, узнала о том, что, скорее всего, ее и четырех подруг везут совсем не в Голливуд, а в элитные публичные дома Ближнего Востока. И что сопровождающие их антерпритеры - не представители кинобизнеса, а члены одной из крупных преступных группировок - она бежала с поезда в Берлине, продав ценности, добралась сюда к родным в Костополь потому, что в Варшаве и в Ровно ее могли искать. Теперь вместо балетной сцены или киноэкрана приходится проводить время здесь, на стадионе маленького городишки.
Вольф внимательно слушал девушку, а история ее жизни интересом и болью проникла через каждую клеточку его сердца. В тот момент, наверное, самый великий предсказатель или провидец не мог бы предугадать того, что эта милая, беззащитная девушка со временем будет одинаково успешно стрелять из обеих рук, брать призы на соревнованиях по верховой езде. Что именно она своим сообщением предупредит руководство разведки Союза Советских Социалистических Республик о готовящемся в Тегеране покушении на руководителей трех  великих  держав – Сталина, Рузвельта и Черчилля. Первой предупредит советскую разведку о готовящемся фашистами применении  реактивных снарядов Фау-1. Будет участвовать в подготовке покушений на идеолога фашизма Альфреда Розенберга и гауляйтера оккупированной  Украины Эриха Коха, спасет из концлагерей сотни советских людей, станет участницей ликвидации командующего восточными карательными войсками „Остентруппен” генерала Макса Ильгена, активным участником боевой организации польского подполья „Блеск”. Навсегда войдет в историю противостояния разведок четырех государств, станет соратницей легенды Советской разведки, Героя Советского Союза, разведчика-диверсанта Николая Кузнецова. Будет удостоена боевых наград. Ее разведывательная деятельность отобразится в десятках книг, а именем  Лидии Лисовской (Демчинской) назовут одну из улиц города Ровно.

Историческая справка
Лисовская (Демчинская) Лидия (Леокардия) – 1910 г.р., оперативные псевдонимы „Лик”, „Веселовская”, „пани Лёля”,  „Фарфоровая куколка” („Порцелянова ляля”) ровенчанка.
Победительница польского конкурса красоты – мисс Полония 1930 г.
1938 г. – завербована польской разведкой (впоследствии член союза боевиков запада „Блеск” Армии Краёвой).
1939 г. – завербована подразделением английской разведки „Сикрет интеллидженс сервис”.
1939 г. – завербована советской разведкой (сотрудник подразделения контрразведки Ровенского отдела НКВД).
1941 г. – завербована немецкой разведкой (секретный сотрудник политотдела СД).
С 1942 г. предоставляла значительные и весомые услуги партизанскому  диверсионно-разведовательному отряду НКВД „Победители” полковника Дмитрия Медведева.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1943 года, за образцовое выполнение специальных боевых заданий в тылу немецко-фашистских захватчиков и проявленные при этом мужество и отвагу, награждена орденом Отечественной войны I степени. Вместе с сестрой Марией Микотой зверски убита 26  октября 1944 г. вблизи с. Каменка, на трассе Острог - Шумск, по пути следования на место вручения боевых наград.

Все это случится через годы, а сегодня эта юная, красивая, на первый взгляд беззащитная девушка нуждалась в помощи и поддержке. Сегодня она, практически без средств существования, лишенная прежней привычной жизни, проживала в малообеспеченной многодетной семье родни и имела мало перспектив в их небольшом городке.
Вольф и Лида встречались на протяжении нескольких месяцев, затем на семейном совете семьи Эйдельштейнов воспитанный в старых еврейских традициях Ицхак, вдоволь наслушавшийся разговоров и пересудов о любовном романе сына, заметив серьезные отношения Вольфа и приезжей „звезды”, запретил ему встречаться с ней.
Известный фабрикант видел невестой и будущей женой своего сына совсем другую девушку – еврейку. Объяснения Вольфа не были приняты, и, несмотря на все его просьбы, обещания и заверения, отец был непреклонен. Единственное, чего смог добиться возвращавшийся в Малые Селища расстроенный влюбленный, было заверение отца помочь девушке с трудоустройством и посильная материальная помощь ей и семье Микот, в которой она проживала, что и было выполнено незамедлительно.
Лида начала преподавать хореографию и музыку костопольским детям из обеспеченных семей, а семья Микот стала получать безвозмездную материальную поддержку от фанерной фабрики.
Все это и помогло на протяжении почти 2-х лет выжить впоследствии знаменитой разведчице.
В 1934 году она покинула Костополь, вернулась в Ровно, где вышла замуж за богатого и влиятельного адвоката.
Грусть разлуки и свою первую любовь землевладелец и промышленик Вольф Эйдельштейн  пронес через многие-многие годы...
РАЗДЕЛ 3
После неожиданной смерти мужа, с которым прожила всего несколько месяцев, Демчинская во время посещения дивизионного стадиона познакомилась с поручиком 45-го пехотного полка, расквартированного в Ровно, Ежи Лисовским. Польские офицеры с постоянной регулярностью искали повода знакомства  с очаровательной златовлаской, к этому она уже давно привыкла, но молодой красавец-поручик в отличие от других, понравился ей практически с первого взгляда. На первых порах они встречались исключительно на спортивных площадках, затем с наступлением ранней зимы вместе катались на лыжах и лишь через длительный период времени впервые вместе оказались в кинотеатре „Эмпир”, где во время сеанса Ежи признался ей в любви. Пока Лидия слушала его признания из кинобудки, стиснув до боли зубы, за ними внимательно следил сын владельца „Эмпира” Барант младший. Он уже несколько раз делал серьезные предложения „ Порцеляновой ляле”, но неизменно получал отрицательный ответ. В любую минуту он, владелец внушительного состояния, был готов жениться на ней, но Лида только весело смеялась, не принимая всерьез его предложения.
А вот от идентичного предложения Юречка, как она ласково в последнее время называла Ежи, Лида бы не отказалась.
За длительный период знакомства он успел рассказать ей о  своей далеко не легкой жизни до того, как был направлен на службу в Ровно осенью 1927 года. Родился Ежи в Харбине (Манжурия) в 1904 году. Его отец, Лев Львович, строил в Манжурии новую магистраль, будучи специалистом-железнодорожником высшей категории. После его преждевременной кончины мать Каролина с двумя маленькими сыновьями выехала в Вильно  (на тот момент Польша), где жили её родственники. Там Ежи пошел в школу, но долго не проучился, грянула І мировая  война, немцы подступали к городу, и Каролина с детьми оправилась в Киев, где проживал её брат Вильгельм, инженер Киево-Воронежской железной дороги. Здесь Ежи продолжил учебу в школе, где преподавали и польский язык. Затем учился в Технической гимназии, желая продолжить славные традиции отца и деда железнодорожников. Но не судилось, в период военного лихолетья, когда Киев на непродолжительный период был захвачен поляками, Лисовский вступил в польський добровольческий корпус. По завершении войны  снова учился в Вильно, а в 1925 году поступил в офицерскую школу. Отсюда в чине подпоручика он и прибыл для дальнейшего прохождения службы в город Ровно.
Именно здесь раскрылись его спортивне таланты. К умению с детства хорошо играть в футбол, волейбол добавились увлечения игрой в теннис, фехтование, бокс, верховая езда, лыжный спорт. Буквально за несколько лет он стал победителем среди многоборцев в Польской армии, а в последующем тренировал сборную Ровно по боксу. Кроме спортивних достижений, он обладал и природным даром достучаться до женских сердец. Разве такой мужчина мог не понравиться Лиде? Она прекрасно понимала, что по-настоящему влюбилась и не собиралась идти наперекор  своим  чувствам.
   Молодые люди использовали малейшую возможность находиться рядом друг с другом. Много времени проводили они на стадионах и спортивных площадках, посещали общих знакомых и различные увеселительные мероприятия, проводившиеся в городе. Прошло несколько лет, но готовые к бракосочетанию Ежи и Лида так и не могли осуществить свое желание. На это была веская причина: на тот момент в польской армии существовал закон, согласно которому офицер мог вступить в брак и завести семью только тогда, когда он станет капитаном. Именно в этом звании офицер мог обеспечить достойное содержание жены и детей. Ежи Лисовский был только подпоручиком. И пока Лида танцевала в оперном театре столицы Польши, Ежи два года учился в Варшавском институте физкультуры, куда был направлен армейским руководством.
После окончания курса обучения в Варшаве Ежи направили инструктором в офицерскую школу в Остров Мазовецкий, где он, наконец, получил долгожданное звание капитана.
Именно теперь можно было бракосочетаться, но существовала ещё одна весомая преграда: Лисовский – католик, а Демчинская – православного вероисповедания. Глубоко верующая мать Ежи не благословила такой брак и боготворящая своего Юречка Лида, поддавшись его просьбам, едет к его матери в Вильно и там, в местном костеле, принимает католичество, а вместе с ним  получает и благословение Каролины.
Вскоре в костеле Петра и Павла был проведен обряд бракосочетания. С того момента Лидия Демчинская получила не только новую фамилию – Лисовская, но и новое имя - Леокардия. Через несколько месяцев супружеская чета отбыла к новому месту службы капитана Лисовского в пограничный городок Кротошин. Именно здесь Леокардия Лисовская в совершенстве научилась владеть стрелковым оружием и ездить верхом.
Особое восхищение служащих гарнизона вызывало её умение одновременно стреляя из двух рук, поражать цель в яблочко. Позднее такой метод стрельбы получил название „стрельба по-македонски”.
 О выигранных ею призах во время проведения конных  соревнований и вовсе говорить не приходилось. Они вызывали зависть и восторг не только у военнослужащих, но и у жителей всего городка.
Здесь же, в Кротошине, Лида окончила учебное заведение младших медицинских сестер, что было практически обязательным для жены польского офицера.
Их семейное счастье закончилось 1 сентября 1939 года, в день начала Второй мировой войны. Ежи отбыл оборонять Варшаву, а Лида - ухаживать за ранеными в ровенский госпиталь. Дома её ожидали разочарование и боль не только от разлуки с мужем, судьба которого после отступления Войска Польского оставалась неизвестной, но и от увиденного.
В среде офицеров и военнослужащих Польской армии преобладали панические настроения.
Один из раненых, находившийся в госпитале, который теперь размещался в бывшей польской гимназии, сообщил: ,,Капитан Лисовский отважно оборонял Варшаву, после её падения вместе с другими военнослужащими полка отступил на Запад. Больше ничего не знаю. Попал в плен к немцам или ему удалось вырваться, остаётся загадкой”.
Находившиеся у них на квартире на Млынарской связные польской военной радиостанции с волнением говорили:
- Пани Леокардия, ужасная новость! Большое польское подразделение, отступившее на Восток с целью получить дружественную поддержку Красной Армии, попало в капкан в районе Корца. Красноармейцы обезоружили их и погнали в плен вглубь России. Необходимо предупредить о случившемся всех наших офицеров, находящихся в городе. Им надо уходить желательно в сторону Тернополя, идти небольшими группами и без знаков отличия, по возможности избегая встреч с любыми вооруженными формированиями.
Многие из военнослужащих Польской армии, отступая на восток, искали спасения в стране Советов. Советский плен казался не таким ужасным, как немецкий. Они ошиблись.
В течение нескольких дней Лида предупредила всех, кого могла, начиная от находившихся на лечении в госпитале, заканчивая большой группой офицеров, находившихся в гостинице на улице 3 Мая.
17 сентября 1939 года войска Красной Армии вступили в город. Оставшиеся в Ровно и попавшие в плен польские военнослужащие под конвоем войск НКВД вывозились в неизвестном направлении. Небольшая часть из них оказалась в сформированном на скорую руку лагере, где тяжело работала на благо новой власти.
Через некоторое время из города исчезли и они, а вслед за ними офицерские семьи. Тысячи депортированных: учителя, инженеры, офицеры запаса, капелланы, преподаватели вузов, врачи были вывезены вглубь СССР, где очень скоро нашли свою гибель.
Работы в госпитале больше не существовало, как и самого госпиталя. Лида находилась в состоянии, близком к шоковому.
Ушедшие в подполье  бывшие служащие  польских разведывательных и контрразведывательных подразделений формировали подпольные националистические группы, которые выступали против обновления Советской власти на территории Западной Украины. В одну из них вступила и Леокардия. Впоследствии из её участников было сформировано террористическое подразделение „Блеск” Армии Краёвой и спецподразделение, сотрудничавшее с эмиграционным польским правительством, находившимся в Лондоне, и английской разведкой „Сикрет интеллиндженс сервис”.
На тот момент от ран умирает отец Лиды Иван Демчинский,  и она становится старшей в семье. Теперь от неё зависело, как будет жить её семья, где добывать средства к существованию. Страдавшая от болезней Анна Войцеховна, сёстры Валентина и Лена, брат Володя с надеждой и слезами на глазах смотрели на неё, Лидоньку. Привыкшая за последние два года к довольно роскошной жизни: балам, праздникам и конным состязаниям, изысканным напиткам и повышенному вниманию мужчин, очаровательная пани Леокардия в один момент осталась не у дел.
Советской власти были не нужны светские красавицы и шляхетные панянки. Их интересовали ткачихи, трактористки и доярки. Помыкавшись по кабинетам чиновников в поисках более-менее приличной работы, Лисовская получала неизменный отказ. Пойти рабочей на склад с дровами – все, чего удалось добиться.
Но в результате ей всё-таки повезло – один из советских чиновников, неопрятного вида, в застиранной гимнастерке человечек, учитывая просьбы знакомых покойного отца и скорее всего залюбовавшись голубыми глазами просительницы, предложил работу на почте экспедитором, затем приемщицей корреспонденции „До востребования”.
Работники почтамта встретили неприветливо. Что общего могли иметь простые работники и работницы с вчерашней польской пани - артисткой, балериной, женой офицера?
Около месяца она занималась почтовыми отправлениями, до того момента, пока не пришло время вступления в профсоюзную организацию. Понятное дело, в профсоюз её не приняли. Главное обвинение строилось на том, что она, русская, стала женой польского офицера, а все они - враги Советской власти. Доводы о том, что замуж она вышла ещё в 1937 году, когда проживала на территории Польши, а не в СССР, к вниманию не приняли.
Из собрания, превратившегося в судилище, Лида вышла, громко хлопнув дверью. Через две недели её вызвал к себе начальник кадров главпочтамта. Без обиняков он объяснил ей: жена офицера вражеской армии не имеет права находиться на работе, связанной с государственными тайнами.
- Пиши заявление и уходи  по-тихому, в противном случае тебя ждут, куда большие неприятности. Как бы куда подальше из Ровно не переехать.

   РАЗДЕЛ 4
Вся в слезах Лида вышла на улицу. Перспектива очутиться на складе с дровами опять нависла над ней.
Неожиданно  какой-то мужчина прикоснулся  к её руке и негромко спросил: „Что случилось, крошка? Кто обидел такую маленькую птичку”? Лида сквозь слезы посмотрела на мужчину: среднего роста, статный, хорошо одетый, с отпечатком усталости на лице.
- Возможно, я смогу вас чем-то утешить? - продолжал незнакомец.
Они присели рядом на резблёной скамейке, неподалеку от почтамта.
- Попов Иван Михайлович, - представился новый знакомый.
Сама не зная почему, Лида сразу прониклась доверием к этому человеку.
Она рассказала ему о том, как трудно жить после прихода в их город Красной Армии.
Попов внимательно выслушал Лиду, а затем как-то сразу предложил ей зайти к нему в гости. Еще полгода назад Лисовская никогда бы не согласилась на такое
предложение. Но сегодня почему-то совершила такой необдуманный поступок.
На квартире Попова, которая находилась неподалеку, в самом центре Ровно, к Лиде наконец вернулось хорошее настроение.
Они пили терпкое вино, вкус которого напоминал о лучших временах. Она вспоминала их и долго рассказывала Ивану Михайловичу о детстве, юности и годах замужества, проведенных в этом маленьком уютном полесском городке.
 - А где вы работаете? - поинтересовалась у нового знакомого. Попов на минутку задумался, а затем посмотрел Лиде прямо в глаза и как-то обыденно ответил, растягивая слова по буквам - НКВД, контрразведка.
 Лиду словно электрическим током ударило: влипла, дооткровенничалась. Неужели „советы” так быстро узнали о том, что она сотрудничает с польской разведкой. Она хорошо запомнила рассказы мужа и не раз читала в польских газетах об этой могучей карательной организации. „Это смерть”! - на минуту промелькнула в голове мысль.
- Ты меня не бойся, - продолжал Иван Михайлович, - будешь нам помогать - не то, что на лучшей работе будешь находиться, но и жить начнешь не хуже, чем когда-то жила. А нам свои работники на новых территориях очень нужны.
 У Лиды не было другого выбора. Уже впоследствии она узнала, что Иван Попов был не рядовым сотрудником, которые вербуют себе помощников, он возглавлял подразделение контрразведки Ровенского НКВД.
 Утром следующего дня она только на несколько минут забежала домой и сразу направилась на работу. На веселую, уверенную в себе Лиду с удивлением смотрели работники почты. И никак не могли понять, почему всего за одни сутки так кардинально изменилось ее настроение.
 Взволнованный начальник почтамта у себя в кабинете долго извинялся перед Лидой и жаловался на низкое политическое сознание подчиненных. Сотрудники, которые еще вчера косо смотрели на Лисовскую и не хотели принимать ее в советские профсоюзы, резко начали набиваться к ней в друзья. Жизнь понемногу налаживалась.
 Они достаточно часто встречались с Иваном, в основном на очень хорошей квартире на улице Словацкого, которая принадлежала раньше польскому полковнику.
   Примерно через месяц, во время очередной встречи на квартире Попова, Лиде пришлось подписать несколько анкет и документов, которые подготовил для неё Иван Михайлович. Эти документы должны были уберечь молодую женщину от неминуемой депортации как жену офицера Польской армии в связи с тайным приказом НКВД СССР. В то же время Лида становилась секретным агентом отдела контрразведки НКВД по Ровенской области, а к основной зарплате на почте ей добавлялось небольшое ежемесячное жалованье.
Иван Михайлович беспрерывно поддерживал материально любимую женщину свёртками, коробочками и коробками спецпайков. Зарплата уходила в основном на новые наряды, которые шил для неё старый портной Изя. Ткань была уже не такого качества и красоты, как при былом режиме, но всё же.
Ей даже удалось наладить переписку с Ежи, который находился в краковском лагере для военнопленных. Первое из них она получила в мае 1940 года, второе, более объемное и подробное, в июне того же года.
 Контрразведчик Попов заменил ей на некоторое время мужа. Он стал покровителем этой, с первого взгляда, беззащитной женщины.
  Впоследствии, когда его перевели на работу во Львов, она выехала туда вместе с ним. Лиде сняли огромную меблированную квартиру в самом центре старинного города. По количеству книг на полках Лида догадалась, что до прихода Советской власти здесь жил какой-то профессор, ученый, который, скорее всего, успел унести ноги, оставив жилплощадь на попечение родных. Квартира не поддавалась обыску и грабежу, что очень понравилось новой хозяйке. Домашний уют сразу окутал её и немного скрасил разлуку с родным городом. Во Львове уже не надо было работать с корреспонденцией, выуживая из неё обрывки интересующих НКВД фраз или цитат. Здесь она просто отдыхала.
Попов приходил практически каждый вечер, а иногда даже днем, наводя на соседей страх и ужас своей новенькой формой. Лида много читала, одну за другой перебирая книги на полках профессорской библиотеки. Они уносили её далеко, в другие миры, на время отрывая от реальности. В очередной раз писала письма Ежи, указывая обратным домашний ровенский адрес. Какая часть из них дошла в оккупированную Польшу, женщина не знала. Но письма от мужа тоже шли в её родной город, хотя она не могла ознакомиться с их содержанием.
- Как там мой Ежи? - не раз думала она, - голодный, холодный, в оцепленном колючей проволокой лагере. Мне то здесь относительно хорошо, сыто и комфортно. Случись что в любую минуту, под рукой человек, которого боится любой из чиновников новой власти, не говоря уже о простых смертных. А каково её милому Ежи под дулом немецкого автомата?
В одной из ночных бесед с Иваном Михайловичем Лида призналась о переписке с мужем, хотя прекрасно понимала, что все эти письма уже давно прошли строгий контроль его организации.
- Ты молодец, после долгой паузы молвил Попов, - никогда нельзя бросать в беде людей, которые тебе дороги, нуждаются в твоей поддержке, даже если для этого приходится рисковать своей репутацией. Пиши осторожней, хвали Советскую власть, она вскоре сделает всех людей на земле свободными и счастливыми. И тут же задал провокационный вопрос, в упор глядя на Лиду.
- Кого ты любишь больше – меня или своего Ежи?
- Конечно его, - ответила Лисовская без паузы или минутного интервала. – Но тебя, Ваня, я просто обожаю, - и стала гладить Попова по короткому ёжику густых волос на голове.
Чекист довольно улыбался. С умными красивыми и ласковыми агентами ему уже приходилось работать, но чтобы в одной женщине сочетались все эти качества – было впервые. В своей жизни он видел много женщин и даже женился на одной из них в период работы заместителем ГубЧека, но эта голубоглазая панянка из Ровно запала в душу намного сильнее других.
Жарким вечером 21 июня 1941 года взволнованный Попов ворвался в её квартиру.
- Всё, Лидонька, - тяжело вздохнул он, - война!
- Как война? - задрожала от волнения Лисовская.
- Скрывать больше нечего. Все наши худшие предположения сбылись, - продолжал Иван Михайлович, - прошлой ночью границу перешел ещё один перебежчик. Кстати, твой земляк из Ровно. Он сообщил: сегодня утром фашисты нападут на Советский Союз. Мы давно имели подобную информацию, но тщательно скрывали её от людей. Теперь скрывать больше нечего, тайное становится явным. А это явное намного хуже наших предположений.
- И что же нам теперь делать? - еле выдавила из себя Лида.
- Уже не нам, а тебе, - с грустью глядя на любимую женщину, произнес офицер госбезопастности. - Утром я уезжаю, скорее всего на линию фронта. Мы сделаем всё, чтобы удержать врага. Тебе надо срочно возвращаться домой в Ровно и находиться именно там, как бы не сложилась обстановка в дальнейшем. Береги себя. Если когда-нибудь к тебе придет человек и скажет: „Вам привет от Попова,” - можешь ему доверять. Знай, это наш человек и ты должна помогать ему и выполнять все его поручения. (Для Лиды было полной неожиданностью, когда через год она услышала эти слова от немецкого обер-лейтенанта по имени Пауль Зиберт…)
Ночью Попов ушел, совершенно обессиленный, печальный и подавленный. Советский контрразведчик, сумевший заставить полюбить себя звезду балета и несостоявшуюся кинозвезду, будущую хозяйку „маленького Парижа”, женщину-обольстительницу, женщину, ставшую легендой, секретного агента лучших разведок мира – Лидию Ивановну Лисовскую. Больше они не виделись.

РАЗДЕЛ 5
…Лида перешагнула порог родного дома вся в пыли и грязи. Обрадованные родные плакали, обнимая друг друга. Что ждёт их дальше, вместе с сотнями тысяч оказавшихся в смертельной мясорубке людей?
   Ровно лежало в руинах, улицы завалены обломками кирпичей и бетона,
ветками деревьев. Дворы некоторых домов превратились в свалки изуродованной взрывами арматуры, обгоревших деревянных балок и досок. Всё это расчищалось пленными красноармейцами, которые содержались в спешном порядке сформированных концентрационных лагерях. Истощенные, оборванные, голодные бойцы ещё вчера непобедимой Красной армии падали от бессилия. Ближе к осени военнопленные стали похожи на привидения, их гимнастерки превратились в лохмотья, а сил практически не оставалось. То тут, то там в разных концах города слышались одиночные и серийные автоматные очереди: добивали полностью обессилевших. С началом сезона дождей, когда пленные начали массово умирать от болезней и голода, местные жители стали бросать им за проволоку картошку, куски хлеба, яблоки. Эти передачи помогали мало, но продлевали человеческую жизнь  хотя бы на несколько дней. Немцы смотрели на всё это сквозь пальцы.
Неожиданно для всех местных жителей город объявили столицей оккупированной Украины. Ровно запестрело предупреждающими надписями на табличках: „Только для немцев”, „Предъяви пропуск”, „Гражданским лицам вход запрещен”.
Некоторые дома на центральных улицах, а порою и целые кварталы стали для местных жителей недоступными. Стоявшие вокруг них часовые короткими окриками заставляли прохожих перебегать на другую сторону улицы.
На протяжении всего октября 1941 года с утра до ночи в городе находились усиленные конные патрули и бронетранспортеры, все въезды и выезды из Ровно были надежно перекрыты заставами. На центральных улицах и площадях в полной боевой готовности дежурили офицеры и солдаты вермахта.
Гораздо позже Лида узнала: все эти предосторожности были связаны с приездом в свою резиденцию гауляйтера Украины Эриха Коха. Рейхскомиссар прибыл в столицу самолетом. От аэродрома до резиденции его сопровождали  эсесовцы-мотоциклисты, несколько автомобилей и две танкетки.
Эрих Кох
     Гауляйтер Украины Эрих Кох родился 19 июля 1896 года, умер 12 ноября 1986 года. Воевал рядовым во время Первой мировой войны. С 1922 года – член Национал-социалистической немецкой рабочей партии. Личный друг Гитлера, гауляйтер и обер-президент Восточной Пруссии. С 29 августа 1941 года -  руководитель Рейхскомиссариата Украины (рейхскомиссар с фактически президентскими полномочиями). Проявил особую жестокость в отношении мирного населения. Задержан в конце сороковых годов в советской зоне оккупации в Германии. В 1959 году приговорён к смертной казни, замененной заключением. Срок отбывал в городе Барчево ( Польша) в особо гуманных условиях ( просторная камера с телевизором и библиотекой, постоянное наблюдение высококвалифицированных врачей, особый рацион питания и т.п…)

Вслед за прибытием Коха в городе обосновались все центральные оккупационные ведомства и учреждения – административные, военные, полицейские, торговые. Чиновники, интенданты, представители разных немецких компаний и фирм; агенты криминальной и тайной полиции заполнили Ровно.
На первых порах по прибытии Эриха Коха в Ровно стали практически регулярными его пешие прогулки в сопровождении овчарки и четырех, следовавших на расстоянии нескольких метров от него, охранников. Излюбленными улицами для прогулок гауляйтера стали Шлоссштрассе, Кенингсбергштрассе и Парадная площадь. Остальные улицы немцы приводили в порядок усиленными темпами, задействуя на работах всё новых и новых пленных красноармейцев. Как ни старались, вид новой „столицы” Украины  был намного печальнее того, когда провинциальный городок Ровно в 1919 году был объявлен ею впервые в своей истории. Здесь работало правительство Директории, а Симон Петлюра, объехав округу, произнес свою, вошедшую в историю, фразу: „ Яке чудове містечко, красені -дерева, духмяне повітря, красуні -жінки, будинки для розваг, справжнісінький маленький Париж”.
Один из лагерей „Штолянг” находился неподалеку от улицы Млынарской, где проживала семья Демчинских. Для лагерного руководства была организована столовая, разместившаяся на улице Тополевой.
По рекомендации подруги Тонце Роже Лида устроилась в эту офицерскую столовую помощником повара. Здесь на неё сразу же обратил внимание начальник лагеря, давно разменявший шестой десяток лет, гауптман Герберт. Немец влюбился  в Лиду с такой силой, с какой можно влюбиться или впервые, или в последний раз в своей жизни. В одно мгновение Лида оказалась на привилегированном положении: непыльная работа, пленные красноармейцы, поступившие в распоряжение её семьи, которые помогали по хозяйству, рубили дрова, носили воду и т.п.,продуктовые пайки, почет и уважение. Для того, чтобы никто из немцев  не был поселен в дом Демчинских, проживавший в комнатах при столовой Герберт зарегистрировался у них, перевёз в дом свои вещи и приказал прикрепить на дверях табличку со своим именем. Теперь уже никто не мог требовать здесь квартиру.
Один из красноармейцев, Володя Грязных, родом из Забайкалья, работавший у Демчинских, своей исполнительностью так понравился Анне Войцеховне и самой Лиде, что Лисовская уговорила гауптмана перевести Володю работать на кухне. Впоследствии при его непосредственной помощи она сумела переправить в партизанский отряд десятки искавших спасение людей.
 Недолго старый Герберт наслаждался Лидией, такая яркая личность не могла не привлечь внимания офицеров рангом повыше гауптмана. Начальник столовой был обвинен в потакании советским военнопленным и переведен из Ровно в Житомир.
Следующим ухажером, боготворившим Лиду, стал начальник медицинской службы рейхскомиссариата, немец по имени Франц. В отличие от Герберта он был молодым, красивым и перспективным. Они подолгу играли в четыре руки на пианино, находившемся в доме Демчинских, посещали открывшийся ресторан „Дойчегофф”, а влюбленный, разносторонне одаренный Франц даже начал рисовать её портрет, то надолго погружаясь, то резко бросая начатую работу.
- Зачем ты мучишься, Франц?- обращалась к нему Лида. – У меня уже есть портрет, выполненный моим другом, художником Жуком, его работы выставлялись во Франции, меня он изобразил превосходно.
- Всё равно у меня получится лучше,- отвечал немец. – Во Франции я не выставлялся, но достойных картин нарисовал много.
По делам службы Франц часто бывал в Киеве, и Лисовская попросила взять её с собой в одну из поездок с целью повидать проживавшую там сестру Валентину.
5 октября 1941 года они отправились в поездку из новой столицы Украины в старую шикарным автомобилем. Он ярко выделялся среди следовавшей по житомирской трассе военной техники. Пока дорогой Франц хвастался своими глубокими знаниями медицины, иностранных языков и проявлял эрудицию, Лисовская с болью смотрела из окна на разрушенные немцами села, города и объекты. Её мысли были устремлены к сотне тысяч людей, оставшихся без крова и средств существования, без родных и близких.
На квартире у свекра Сергея Васильевича Валентины не оказалось. Родственник объяснил, что она выехала в сторону Харькова.
-Как жаль, - по-настоящему расстроилась женщина. – А я хотела забрать её к себе в Ровно. У меня она была бы в большей безопасности. Стал ли случайным совпадением факт, но именно на квартире Валиного свекра она встретилась с мужем его дочери Алексеем Бородием. То, о чем они длительно беседовали, осталось неизвестным.
Алексей Бородий – один из организаторов движения сопротивления, секретарь Житомирского подпольного обкома Коммунистической партии большевиков Украины. 10 мая 1943 года арестован и расстрелян фашистами после жестоких пыток.
Посмертно Алексею Демьяновичу Бородию присвоено звание  Героя Советского Союза.
…Через небольшой промежуток времени принявшая решение поменять работу Лида уже находилась в большом, но ещё не полностью обустроенном кабинете хозяина самого шикарного места отдыха офицеров и командного состава оккупированной „столицы” - ресторана „Дойчегофф”.
Хозяин заведения с интересом рассматривал молодую женщину. Ему рекомендовали её сразу несколько его постоянных клиентов и знакомые.
Немец приехал в Ровно вместе с супругой. Они рискнули покинуть насиженное место в Германии и открыть здесь, в новой столице оккупированной Украины, свой бизнес.
Огромное здание ресторана располагалось в очень удобном месте на пересечении центральных улиц и неподалеку от железнодорожного вокзала. Отделка и интерьер требовали крупных денежных средств, но немец не пожадничал. Всё было сделано для того, чтобы офицеры немецкой армии чувствовали себя здесь как дома. Тщательно подбирался и обслуживающий персонал. Искусные повара прибыли из Германии, официанток набирали из местных девушек-фольксдойче. Ввиде исключения на работу могли принять польку или украинку, но только с безупречными внешними данными, хорошими манерами и знанием немецкого языка.
- Где вы раньше работали и учились?
Лида долго и подробно рассказывала то, что считала самым необходимым. Балет, музыка, работа в столовой „Штолянга” и т.п.
Внимательно слушая, немец любовался красивой женщиной, он уже заранее знал, что панянка брала призы на соревнованиях по верховой езде – любимом хобби самого хозяина. Даже только за это он мог принять её на работу. Эта женщина будет украшением его заведения. Расчетливый немец прекрасно понимал, как много клиентов будут приходить сюда, чтобы только полюбоваться, не говоря уже о том, чтобы познакомиться с этим небесным созданием. Нет, просто официанткой принимать её нельзя. Метрдотель – другое дело.

ЧАСТЬ ІІ (Раздел 1)
Найти и уничтожить
Мужчина в форме обер-лейтенанта стрелял уверенно, почти в упор. Пули разорвали одежду на спине немецкого военного чиновника. Тот упал, тяжело, из последних сил глотая воздух. Через несколько секунд рядом с ним лежал его адъютант, также получивший несколько  пуль от нападающего. Рука адъютанта еще некоторое время сжимала красный  портфель с документами, но не долго, уже в смертельной агонии.
- Уходим! - крикнул обер-лейтенант своему водителю, находившемуся рядом в работающем „опель - кадете”.
- Уходим!
Автомобиль набрал  бешеную скорость и исчез за углом дома. Когда выехали за окрестности Ровно, обер-лейтенант Пауль Зиберт вытер вспотевший лоб и, наконец, удовлетворенно улыбнулся:
- Ну что, исполнилось, Николай, свершилось! - обратился к напряженному, так и не изменившему выражения лица, водителю. Завтра в городе шумиха  поднимется: самого Даргеля пристрелили, заместителя гауляйтера Украины. Среди белого дня, пусть знают, как без оружия и охраны по улицам шествовать. Работаем!
Водитель Николай Струтинский по кличке „Спокойный” наконец одобрительно закивал головой.
На одном из хуторов в районе Оржева, близ бывшего польского поселения, беглецы спрятали  автомобиль и, переодевшись в одежду украинской вспомогательной полиции, фурой выехали в цуманский лес в расположение диверсионно-разведывательного отряда „Победители” полковника Медведева.
- Товарищ полковник, - четко, по-военному доложил сияющий разведчик-боевик Пауль Вильгельм Зиберт (он же - Николай Иванович Кузнецов, Николай Васильевич Грачев, Шмидт Лев Николаевич, Шмидт Отто Рудольф, „Колонист”, „Кулик”, „Пух” ...) сурового вида мужчине, командиру советских партизан, - ваше задание выполнено. Операция „Дар” прошла успешно, правительственный президент Даргель ликвидирован.
- Спасибо, - ответил Медведев, принимая в объятия прибывшего. Сегодня сообщим в Москву.
   - Отдыхайте, через несколько часов подготовьте подробный отчет мне и комиссару Стехову. А пока, давай рассказывай, как там все происходило.
... После того, как руководству отряда стало понятно, что им вряд ли удастся выполнить одно из своих основных заданий, поставленных Москвой, - ликвидировать рейхскомиссара Украины, личного друга Гитлера, владельца билета нацистской партии  № 90 Эриха Коха, партизанские командиры разнервничались. Уже больше года отряд находился на территории области, а кроме ряда разведывательных сообщений отчитываться перед центром было особо ни о чем. Опытные чекисты понимали: никто и никогда не простит им срыв основного задания.
Из личного дела Кузнецова Н.И.
1. Родился 27 июля 1911 в селе Зырянка Талицкого района Свердловской области. В церковной книге записан под именем Никанор.
2. В сентябре 1918 г. поступил в первый класс Зырянской начальной школы.
3. 23 июня 1926 г. окончил Талицкую семилетнюю школу. В сентябре этого же года поступил на первый курс Тюменского сельскохозяйственного техникума по специальности агроном.
В ноябре 1926 г. принят в ряды ВЛКСМ.
4. В сентябре 1927 г. после смерти отца, приостанавливает учебу в Тюмени. Возвращается в Талицу, где поступает в лесной техникум.
5. В мае 1929 г. решением комсомольской организации „... за приятельские отношения с сомнительными лицами, пренебрежительное отношение к товарищам, кулацкое происхождение” Кузнецов Н.И. исключен из рядов ВЛКСМ, а позже из техникума.
6. В апреле 1930 г. выезжает из Талицы и начинает работать помощником таксатора лесоустроителя в городе Кудымкар Коми - Пермяцкого национального уезда. После апелляции в Центральный комитет ВЛКСМ, в комсомоле восстановлен.
7. 1931 г. - официально изменил имя Никанор на имя Николай.
8. В июне 1932 г. Кузнецова Н.И. вместе с группой работников партии лесоустроителей обвинили в мошенничестве, подделке документов и хищении государственных средств. Арестован работниками политотдела ОГПУ 4 июня.
9. 17 ноября 1932 г. народным судом 1 - го участка Кудымкарского района Коми - Пермяцкого уезда Уральской области Кузнецов Н.И. приговорен к двум годам лишения свободы. 26 декабря, учитывая помощь во время следствия и тесное сотрудничество с работниками следственных органов, Уездный суд заменил лишение свободы исправительно-трудовыми работами.
10. Во время следствия завербован органами НКВД. В июле 1934 г. переезжает в г. Свердловск. Работает статистом в тресте "Свердловсклес", впоследствии переходит на работу в Верх - Исетский металлургический завод.
11. 5 мая 1935, учитывая безупречное знание немецкого языка, органами НКВД внедрен к немецким специалистам, ведущим монтаж оборудования завода Уралмаш. Работает райсцеховщиком конструкторского отдела. В 1936 г. после репрессий и арестов сотен иностранных специалистов и работников завода по обвинению в шпионаже, проведенных органами НКВД, Кузнецов Н.И. увольняется с завода.
12. С 1936 по 1938 г. – продолжает работать под эгидой НКВД.
13. В апреле 1938 г. арестован вторично. Впоследствии переведён в Москву, где начинает выполнять задания 1-го отдела контрразведки НКВД СССР.
14. В начале 1942 г. внедрен в лагерь военнопленных немецких летчиков для стажировки (г. Красногорск, №27-11).
15. 1942 г., весна – лето, начинает готовиться к разведывательной работе в тылу врага.
16. 26 августа 1942 г. заброшен на оккупированную  территорию в расположение диверсионно-разведывательного отряда „Победители” под руководством полковника Медведева с единственным заданием: НАЙТИ И УНИЧТОЖИТЬ ГАУЛЯЙТЕРА УКРАИНЫ ЭРИХА КОХА. (Дополнительные задания полученные в ходе операции: ликвидация генерал-лейтенанта Андрея Власова, в случае его пребывания в г. Ровно, обнаружение месторасположения  ставки Гитлера).

Через несколько дней после терроракта доставленная связными в расположение партизанского отряда газета „Волынь” сообщала: „ В понеділок 20 вересня о год. 13.30 на вул.Шльос в Рівному були вбиті пострілом ззаду керівник Головного відділу фінансів при Райхскомісаріаті України, міністеріяльний радник де. Ганс Гель, і касовий референт надінспектор управління  Адольф Вінтер. На них чатував підплачений тип, який з підлої засідки вистрілив. Ці, які дали вбивникові доручення, діяли з політичних мотивів. Вбивник, щоб йти особливо певно, вдягнув німецький військовий одяг, які бандити  і терористи звичайно грабують підчас нападів на німецьких вояків, щоб маскувати власні злочини. Міністеріяльний радник др. Гель та надінспектор Вінтер згинули на місці. Підлому вбивникові вдалося втекти приготовленою автомашиною. Його до цієї пори ще не зловлено.   
В особах обидвох убитих йде про двох заслужених і вірних урядовців, які працювали в німецькій вищій адміністрації в Україні від заснування її восени 1941р. Ціле їхнє життя це була вірність і виконання обов'язку та відданість службі народові і Рейхові.
Це підле вбивство на вулиці серед білого дня представляє ситуацію в Україні в новому світлі. Не може бути сумніву щодо цього, що кожен в Україні зрозумів значення цих стрілів. Інтелектуальні спричинники цього атентату хай будуть свідомі цього, що ці стріли викликали статочне рішення ініціативи. Кара стріне вбивників так же, як і ці кола, які підготовили грунт до цього підлого вбивства”.
   Не успел Кузнецов - Зиберт прочитать доставленную газету, как в землянку ворвался разъяренный, с красными пятнами  на лице, полковник Медведев.
- Что ты делаешь, Коля! - закричал он. -  Кого ты стреляешь? Писарчуков немецких, финансистов. Глаза не протер. Уже в  Центр сообщено, что Даргеля нет в живых. Ты представляешь, что с нами будет?
Пена летела изо рта партизанского командира. Через несколько минут в землянку вбежал заместитель командира по политчасти майор Стехов.
- Ты кого застрелить обещал? - Даргеля. А эти чиновники нам для чего нужны? Зачем мы операцию разрабатывали, столько сил и средств вложили?
Операцию  готовили тщательно.
Партизанская разведчица, одна из соратниц Кузнецова, Валя Довгер, работавшая в рейхскомиссариате Украины в г. Ровно, давно сообщила необходимые детали для проведения террористического акта. О том, что генерал Даргель живет в двухэтажном доме № 18 по улице Шлоссштрассе. Домой всегда ходит пешком – для моциона. Иногда его сопровождает адъютант с ярко-красным портфелем в руке. Выходит из здания РКУ ровно в 13.30., охрана отсутствует.
За значительную денежную сумму и обещание реабилитации в Ровно был завербован бывший красноармеец Иван Калинин. В начале войны он попал к немцам в плен, а ныне  работал шофером ровенского гебитскомиссара доктора Бэера, 20 сентября 1943г. он увел из гаража гебитскомиссариата светло-коричневый „опель-кадет”, который и был использован для атентата.
Покушение не удалось, вместо генерала Даргеля на мостовой лежали убитые немецкие финансисты. Пока в течение двух недель в Ровно шли обыски и облавы, а полиция и жандармерия была переведена на усиленные меры безопасности, Зиберт - Кузнецов находился в цуманском лесу.
Каждый день Медведев и Стехов поочередно объясняли неудачнику-террористу, что за одиннадцать месяцев „бездействия” ему придется отвечать перед военным трибуналом. Кузнецов не оправдывался, он хорошо знал, как  жилось ему весь этот период на оккупированной территории. Особенно в „столице” Украины - городе Ровно, пока формировал диверсионные группы, состоявшие в основном из местных жителей поляков и попавших к немцам в плен красноармейцев.
Замечательный ресторан „Дойчегофф”, постоянное место его „работы”, офицерское казино и кафе „Дойчехауз”, ресторан на железнодорожном  вокзале. Время от времени так и тянуло туда выпить замечательного французского коньяка, отведать изысканных блюд, послушать веселые немецкие мелодии в исполнении небольшого оркестра. А эти очаровательные женщины Лида, Майя, Эльза, красивее которых нет во всем городе. Они ждут его, без них, без этих замечательных существ, он был бы никто здесь, на оккупированной территории. Почти все разведывательные данные, отправленные в Центр, удалось получить благодаря именно им. И не сегодня, а еще полгода назад пугал бы его Медведев военным трибуналом и расстрелом.
- Ты убьешь Даргеля, - негодовал Медведев в очередной раз, - должен убить его, чего бы нам это ни стоило. Пришла радиограмма от Судоплатова. Центр знает - Даргель ликвидирован.
В первых числах октября похищенный во время первого атентата автомобиль перекрасили в зеленый цвет и заменили номера. Кузнецов каждый день тренировался почти до умопомрачения: стрелял в прикрепленные на деревьях мишени. За тренировкой внимательно поочередно следили начальник разведки Лукин и комиссар Стехов.
    Утром 8 октября 1943 г. Николай Кузнецов и Николай Струтинский подъехали на перекрашенном с замененными номерными знаками автомобиле к дому, где жил заместитель гауляйтера Украины. Минут через пять Пауль Даргель вышел из квартиры и последовал  в направлении рейхскомиссариата.
- Давай, Николай, - прошептал „Спокойный” – смотри, он сам и поблизости никого.
Кузнецов выскочил из машины, сделал несколько шагов, догоняя Даргеля, и выстрелил. Пуля прошла рядом, генерал остановился от удивления. На расстоянии нескольких шагов в него целился обер-лейтенант германской армии с Железным крестом первого класса на груди.
От удивления немец стоял как вкопанный. Кузнецов давил на спусковой крючок, рука почему-то дрожала, пули не ложились в „мишень”, а летели рядом.
За спиной взревел мотор, автомобиль начал двигаться, террорист прыгнул на сидение рядом со Струтинским и выругался по-русски. На бешеной скорости они летели улицами Ровно, так и не понимая, что случилось.
- Он заговоренный какой-то, - обращался  то и дело к водителю Николай Кузнецов. Стреляю, а пули летят рядом!
- Медведеву расскажешь, - только и ответил разъяренный Струтинский.
После выстрелов в Пауля Даргеля карательные фашистские органы заработали с полной силой. Аресты  педагогов, священников, врачей, деятелей искусств, журналистов, активистов „Просвиты”, студентов шли не только в Ровно, но и в других городах и селах области.
   Пятьсот затворников, находившихся в тюрьмах, представителей интеллигенции и несколько видных религиозных деятелей были объявлены заложниками.
Немецкие власти официально заявили: если террорист не сдастся в десятидневный срок, все заложники будут расстреляны.
Раздел 2
Медведев свирепствовал еще больше, чем после первого атентата. Он возненавидел Кузнецова, хотя и раньше не относился к нему с особым расположением.
- Как так? - не раз обращался к Стехову, - стрелять трижды почти в упор и не попасть. Проводи, комиссар, работу, проводи, пока с нами ее не провели. Пришла радиограмма: нам в помощь из Белоруссии перебрасывают отряд Николая Федорова, под руководством которого успешно ликвидировали наместника Кубэ. А это означает то, что наша с тобой жизнь висит на волоске. Если не мы, а Федоров организует удачные террористические акты, пули не миновать.
Стехов работал. Он долго и упорно объяснял Кузнецову то, что тот знал не хуже комиссара. Никто и никогда не простит ему огромного количества немецких и оккупационных дойчмарок, потраченных на рестораны, красивых женщин и группу прикрытия, которая находилась  в Ровно. И что только удачные террористические акты дают ему мизерный шанс остаться живым, иначе расстрел - вот что ждет его и все руководство отряда вместе с ним.
Медведев понимал - останавливаться нельзя ни на минуту. Нужно действовать. Тем более что Валя Довгер сообщала: Даргель по-прежнему ходит обедать пешком, вроде бы ничего и не случилось. Только за пять минут до его выхода из здания РКУ улицу осматривает один из агентов полиции.
Полковник вызвал Кузнецова к себе в землянку и долго, как когда практиковал на допросах в одесской чека, пронзительно смотрел на него. „Ну что, Николай, – сказал, наконец - как жить дальше рассчитываешь, если со зрением у тебя не все в порядке и руки дрожат как у эпилептика?”
- Через несколько дней я ликвидирую Даргеля, - тихо ответил Кузнецов, - в том же самом месте. Там ждать не будут. Жизнью своей клянусь, ликвидирую.
- А чего она стоит? - произнес полковник. После долгих раздумий добавил: - Попробуй ещё раз. Больше шутить с тобой никто не будет.
Начальник разведки отряда „Победители” Лукин готовил Струтинского. Из гаража гебитскомиссара вновь удалось увести автомобиль, на этот раз зеленый „адлер”. Вместо знака РКУ на нем был прикреплен номерной знак вермахта.
    20 октября 1943, улица Шлоссштрассе, Ровно. Точно в указанное время в 13.30 из здания рейхскомиссариата вышел генерал Даргель в сопровождении своего адъютанта.
На малой скорости за ними вел автомобиль переодетый в форму солдата рейха Струтинский. На сидении рядом в нервном напряжении находился обер-лейтенант Пауль Зиберт. Когда машина почти сравнялась с идущими немцами, обер-лейтенант открыл дверь и выскочил на мостовую. На этот раз в его руках не было пистолета, тяжелая, дополнительно укрепленная гвоздями противотанковая граната летела в сторону генерала. Тот интуитивно обернулся: - Что это? Тот самый обер-лейтенант с Железным крестом на груди? Даргель успел упасть на мостовую. Взрыв прогремел в двух шагах от него, около бровки тротуара.
   Зиберт вскочил в автомобиль, не дожидаясь результата. Через несколько минут машина гестапо села на „хвост”, но „Спокойный” знал свое дело хорошо. Скрыться удалось и на этот раз. Через трое суток стало известно: Даргель отделался легким испугом. Во время атентата пострадал немецкий полковник, который находился на противоположной стороне узкой улицы. Легкое ранение получил и сам террорист - неудачник.

   часопис „Волинь”, 24 жовтня 1943р.

„ Кара за два атентати в Рівному”.
„Урядово повідомляється: В останньому часі доконано два атентати на життя політично високопоставленої особистості Райхскомісара для України. Завдяки докладному доходженню беззакидно усталено зв'язок  між властивим колом доконуючих атентат та ідейними спричинниками. Після цього заряджено та переведено відповідні заходи проти більшої кількості в'язнів з Волині, які належать до обтяжених кол”.

- Заговоренный он, заговоренный, - бормотал под нос привязанный веревками к старой сосне в расположении медведевского отряда Николай Кузнецов.
Он стоял  сжатый так крепко, что невозможно было и пошевелиться. Майор Лукин зачитывал приказ о его расстреле как предателя Родины, а двое самых приближенных к Медведеву партизан готовили оружие.
После того, как твердо и четко прозвучало последнее слово - расстрел и щелкнули предохранители винтовок, Николай закрыл глаза. Почему-то вспомнились последние перед атентатом, слова Медведева „Эриха Коха не достал, не достанешь Даргеля - в сырую землю пойдешь, под сосну высокую или на сосну, какая разница”. Ну вот и все, понял он, конец ...
Выстрелов не прозвучало.
Словно сквозь стену послышался голос полковника: „Не стрелять, пусть стоит здесь всю ночь, охлаждается. Может, шнапс немецкий на холоде повыходит и руки в другой раз дрожать не будут”.
    Между тем в Ровно после нападения на заместителя гауляйтера Украины прибыл обергруппенфюрер СС фон Бах Залевски. На срочно созванном совещании он обратился к командующему карательными войсками генералу  Ильгену:
- Вы обязаны в первую очередь обеспечить спокойствие соотечественников на
завоеванной нами территории. А что случилось? Среди бела дня нам стреляют в спину! В самом центре города. На ваших глазах! И самое страшное то, что бандиты остаются ненаказанными. Вот так вы служите Фюреру! Позор! Всем нам позор. Фюрер этого не простит.
- Я приказываю! Окружить и обезвредить  враждебные партизанские группировки.
Если для этого нужно сжечь десятки сел - жгите, необходимо уничтожить тысячи, сотни тысяч людей - уничтожайте.
В ответ генерал Ильген произнес четко:
- Ваши советы помогут мне, обергруппенфюрер. Я выполню свой долг.
- Действуйте! - коротко бросил Бах Залевски.
На мирные украинские села, расположенные в районах ровенских, сарненских и цуманских лесов, полетели тяжелые фашистские бомбы. Карательные отряды начали зачистку и фильтрацию  населения. В Ровно прошли очередные аресты.

 Раздел 3
Морально и  физически обессиленный Кузнецов обдумывал свои дальнейшие действия. Он хотел поскорее вырваться отсюда в Ровно к выполнению основного задания, поставленного Центром, к жизни, к которой уже успел привыкнуть. Он знал, что его ищет полиция, догадывался, что начала поиски УПА, но от этого уже не возможно было избавиться. Он отчетливо понимал, что обречен, обречен на гибель и не имеет никаких шансов на спасение. Все, что можно было сделать, - это оттянуть счастливые мгновения жизни на год, месяц, день, час. И тратить драгоценное время  здесь, в цуманском лесу, не имело никакого смысла.
... Из личного дела Медведева Дмитрия Николаевича.
Родился 22 августа 1898 в рабочем поселке Бежица вблизи Брянска Орловской губернии.
1911 - 1917 г.г. учился в Бежицкой мужской гимназии. Участник революционных событий.
1919 – 1920 г.г. - служба в Красной Армии.
1920 – 1921 г.г. - работа в Брянской ЧК, поступил в РКП (б).
1922 - 1926 г.г. - работает в ОГПУ Одессы. Один из организаторов и исполнителей неудавшегося покушения на Нестора Ивановича Махно.
1926 – 1935 г.г. - работает в органах госбезопасности на территории Украины.
1932г. (декабрь) - награжден знаком „Почетный чекист”.
1941 - 1942 г.г. - формирует и руководит отрядом партизан „Митя”.
1942 г. - работает в центральном аппарате органов госбезопасности. Формирует и подготавливает диверсионно-разведывательный отряд „Победители”.
1942 г. (февраль) - награжден орденом Ленина.
1942 г. (июнь 20) - заброшен на территорию Волыни  командиром диверсионно-разведывательного отряда „Победители”. (Псевдоним - „Тимофей”).

   Он не доверял и одновременно опасался Медведева. Знал: тот в любую минуту может забрать у него такую короткую, но наполненную постоянным риском жизнь, списать все грехи и уничтожить. Но знал и то, что пока жив гауляйтер Украины Эрих Кох, полковник побоится это сделать. Ведь задание уничтожить гауляйтера получил не только он, но и Медведев, который призван обеспечить прикрытие. И ни руководитель операции Судоплатов, ни другие уважаемые кремлевские руководители, несмотря на все заслуги Медведева, не простят ему провала операции.
 Часто Николай вспоминал все неудачные попытки покушения на Коха. Как-то отдыхая в ресторане „Дойчегофф”, он обратил внимание на то, что среди офицеров, которые проводили время в заведении, очень свободно чувствует себя один обер-ефрейтор, который и прав не имел здесь находиться. Обер-ефрейтор оказался личным дрессировщиком собак гауляйтера.
Через несколько суток обер-лейтенант Пауль Зиберт получил информацию: ефрейтор Шмидт имеет любовницу, красивую, свободного поведения полячку по имени Ядвига. Рыжий Шмидт, который впервые в жизни имел такую красивую любовницу, был потрясен. Легко тратил на прихоти Ядвиги всю свою заработную плату. Со временем ее стало не хватать.
На квартире своих друзей Каминских Николай познакомился и подружился с ефрейтором. Шмидту понравился щедрый обер-лейтенант, у которого в любой  момент можно  занять деньги, который всегда сам рассчитывался за напитки и закуски и заказал ему подготовить щенка немецкой овчарки, ещё и заплатил вперед очень хорошие деньги.
Когда обер-лейтенант пообещал после окончания войны принять Шмидта работать к себе в имение, они и вовсе стали друзьями.
Впоследствии Шмидт познакомил Кузнецова с очень влиятельным человеком, адъютантом рейхскомиссара Украины гауптманом фон Бабахом. У Бабаха были те же проблемы - нехватка денежных средств. Кузнецов быстро разобрался в ситуации и стал проигрывать весомые суммы гауптману в карты. Очень большое доверие к обер-лейтенанту со стороны адъютанта Эриха Коха вызывали его боевые награды, которых не имели  офицеры тыла.
Поэтому когда в мае 1943 г. „невеста” Зиберта Валентина Довгер получила, как и другие ровенчанки, сообщение о направлении на работу в Германию, Кузнецов знал, к кому обращаться.
    Довгер Валентина, родилась в с. Клесов Ровенской области. Отец,  Довгер Константин, работал лесником в Клесовском лесничестве. (Ликвидирован СБ УПА за измену). С июня 1943г. работала в отделе пропусков рейхскомиссариата Украины. Завербована советской разведкой. Считалась „невестой” Пауля Зиберта и следила за его действиями в г. Ровно. Впоследствии арестована и отправлена в тюрьму в г. Мюнхен (Германия). После окончания Второй мировой войны проживала в Москве. Награждена орденом Ленина.
Фон Бабах внимательно выслушал Зиберта и объяснил, что вопрос отмены мобилизации „фольксдойче”, которой была Довгер, решает только сам гауляйтер: „Но я сделаю все возможное, чтобы рейхскомиссар вас принял, - пообещал он. - Сейчас его в городе нет, вылетел в Берлин, чтобы похоронить своего давнего товарища, начальника штаба штурмовых отрядов Виктора Лютце”. (Позже в отряде Медведева узнали, Лютце был ликвидирован на Волыни одной из сотен УПА, но немецкие газеты писали о его гибели в автокатастрофе).
25 мая Кох вернулся в Ровно, а 26 мая Шмидт передал фон Бабаху заявление Довгер и, уже 30 мая стало известно, что Кох примет фрейлен и обер-лейтенанта по вопросу мобилизации.
Попасть на частную аудиенцию к Коху было неслыханным успехом, Кузнецов понимал - это шанс выполнить свою основную задачу - ликвидировать гауляйтера Украины. Но он понимал и другое - четкого представления и четкого плана, как это делать, не было, шел наугад. Если к Коху пустят без обыска (что было очень маловероятным), он будет стрелять. Хотя возник еще один вопрос: как пронести „вальтер” со спецпатронами и глушителем? Как бы ни было, он будет стрелять и даже попытается бежать, хотя и бегство так же было нереальным. Как бы ни вышло, Медведев и Москва будут знать: он пытался, хотел ликвидировать Эриха Коха и выполнить задание.
31 мая 1943г. в полдень к зданию РКУ подъехала конная бричка. Из нее вышли пехотный обер-лейтенант с Железным крестом на мундире и тоненькая девушка лет восемнадцати.
Их уже ждали. Встречал сам гауптман фон Бабах, что вызвало удивление у охраны. В ту же минуту гауптман вместе с добрым делом сделал для Кузнецова и злое дело: „Отгоняйте бричку за здание, - приказал он. - Кроме автомобиля РКУ здесь останавливаться запрещено”. Согласно замыслу террористов, коляска должна была стоять на улице, дабы была возможность быстро скрыться после атентата.
Николай Гнидюк, правивший лошадьми, отъехал на указанное расстояние. Он так же понял - спрятанные в бричке автомат и гранаты вряд ли понадобятся.

Гнидюк Николай, родился в Ровно. В 1937г. польским судом приговорен по уголовному делу к многолетнему заключению. После побега скрывался на территории Советского Союза. В1942 г. заброшен на Ровенщину в составе группы парашютистов полковника Медведева. Действовал в городе под видом коммерсанта Яна Багинского.
Зиберт, фон Бабах и Валентина зашли в помещение охраны, где получили заранее подготовленные пропуска. Пока к аудиенции готовили Валю, которую рейхскомиссар Украины принимал первой, охрана предложила Паулю Зиберту сдать оружие. Любимый „вальтер”, на который питал надежды исполнитель атентатов, перешел в руки одного из охранников.
Кузнецов ждал под массивными дверями и даже начал успокаиваться. Вот и все, отстрелялся. Все четко и понятно, пальцем в гауляйтера не попадешь, а семеро ребят из группы прикрытия, которые прогуливались ближними к зданию РКУ улицами, на штурм  с пистолетами не пойдут.
Почему-то на мгновение вспомнились неудачные попытки покушения на Коха. Сначала рейхскомиссара планировали убить 20 апреля 1943 г. во время митинга на Парадной площади в центре города по случаю дня рождения Гитлера. Группа боевиков во главе с Николаем Кузнецовым должна была метнуть в трибуну гранаты, ликвидировать Коха и его окружение. Но в тот день гауляйтер по неотложным делам вылетел в Кенингсберг. Покушаться на заместителей террористы не решились.
Вторая попытка покушения, разработанная, как и первая, под руководством Медведева, впоследствии среди боевиков получила название „За двумя зайцами”. В Ровно ожидали прибытия теоретика партии нацистов рейхсминистра Альфреда Розенберга. Эрих Кох должен был встречать его на аэродроме. Медведевцы планировали совершить нападение на одной из улиц, на пути движения автомобилей. Уничтожить высших немецких руководителей должны были с помощью противотанковых гранат. Удачное покушение вызвало бы скандал мирового уровня. Но немецкая охрана не подпускала никого на расстояние  ближе  четырех метров до мостовой. Поэтому замысел был заранее обречен на неудачу.
По второму варианту нужно было сбросить нашпигованный взрывчаткой патефон с балкона дома прямо на автомобиль с Кохом и Розенбергом. Дом действительно находился на пути передвижения, но Розенберг в тот день в Ровно не прибыл.
Третьей попыткой должен был бы быть штурм группой бойцов отряда Медведева здания РКУ, захват или ликвидация Коха. В цуманском лесу даже начали готовить группу захвата, но этот план был настолько неудачным и оторванным от реальной жизни, что его впоследствии отменил сам Медведев.
Кузнецов предлагал бомбить здание РКУ советскими самолетами, которым они с товарищами должны были дать сигнал. Но Кох имел прекрасно оборудованное бомбоубежище, и если самолеты даже и начали бы бомбежку, гауляйтер имел стопроцентную возможность успеть спрятаться.
От мыслей оторвала открывшаяся дверь кабинета Коха. Валя, вышедшая из него, была бледна и даже не успела подать никакого знака глазами.
Пауль Зиберт сделал шаг, дверь закрылась: „Хайль Гитлер!” - поприветствовал  пехотный офицер гауляйтера Украины.
Тот ответил и предложил присесть. В ту же минуту за спиной Кузнецова стало два личных охранника рейхскомиссара в форме СС.
Третий стоял напротив, за спиной гауляйтера. Еще двое возле окон. На полу разлеглись две здоровенные, хорошо обученные рыжим Шмидтом, немецкие овчарки.
- Вот так! - сообразил Кузнецов, - какой там „вальтер”, какие спецпатроны? За платком в карман потянешься - уничтожат на месте. Хорошо, хоть сразу оружие отобрали, больше  шансов в живых остаться.
Одетый в коричневый нацистский мундир коренастый рыжеватый человек с усами „под фюрера”, охота на которого шла уже больше года, задавал вопросы: - Как вы, кадровый офицер германской армии, могли связаться с какой-то местной, непонятного поведения девушкой? Почему надумали на ней жениться? Нужно ли кавалеру боевых наград просить оставить ее на территории Украины, тогда как место этой девушки среди десятков тысяч таких же, как она, на предприятиях Германии.
Обер-лейтенант с уважением возразил:
 - Уважаемый господин рейхскомиссар, фрейлин Довгер чистокровная немка, я хорошо знал ее отца, видел необходимые документы, но, к сожалению, их уничтожил пожар. Я очень люблю эту девушку и знаю, что она своим трудом принесет не меньше пользы здесь, на территории Украины. Но это решать не мне, а вам, господин рейхскомиссар.
- Где вы родились, Зиберт? - задал неожиданный вопрос руководитель оккупированной Украины. - В Восточной Пруссии? Так мы с вами земляки, - сказал Эрих Кох, - очень приятно.
Он подтянул к себе ходатайство и написал: распоряжение об отправке в Германию отменить, Валентину Довгер зачислить в хозяйственный отдел рейхскомиссариата.
- За что получили Железные кресты? - было следующим вопросом.
- Первый за поход во Францию, второй - в Россию, - четко ответил Пауль Зиберт.
- Чем занимаетесь сейчас, после ранения?
- Временно служу в „Виршафтскомандо”, но жду возвращения на фронт к своим собратьям.
Аудиенция закончилась. В приемной он с довольным видом обратился к Валентине, демонстрируя подпись Коха: „Все хорошо, моя любимая, господин рейхскомиссар удовлетворил наше ходатайство”!
Потом поблагодарил фон Бабаха и вместе с „невестой” направился к выходу.
 - В следующий раз я обязательно справлюсь с заданием, - уверял он Медведева, - на теле взрывчатку пронесу, но уничтожу. По-другому это сделать невозможно.
 Вторая аудиенция не состоялась.


   РАЗДЕЛ 4
Здесь, в расположении партизанского отряда „Победители”, где его знали как Николая Грачева, Кузнецову часто вспоминалась Москва: как он в новеньком мундире офицера военно-воздушных сил заходил в элитные рестораны типа „Арагви”, „Астории”, „Авроры” или „Националя”.
Взгляды молодых женщин разного рода поведения и воспитания никогда не пробегали мимо красивого старшего лейтенанта. Именно здесь он знакомился сам и знакомил немецких военных и представителей дипмиссии с балеринами Большого театра. В „Арагви” и свел его непосредственный шеф контрразведки Виктор Ильин с техническим сотрудником аппарата военного атташе генерал-майора Кестринга, тридцатилетней блондинкой, которую ласково называли Пуся.
Николай знал многих женщин и был падким на любовь, но когда впервые оказался в постели вместе с Пусей, очень удивился её темпераменту. Это было нечто вроде полета на самолете-истребителе с элементами высшего пилотажа.
- Прилетели, - понял Кузнецов, - нужно от этой женщины подальше, к более спокойным.
Но Ильин запретил расставаться с Пусей.
- Держись, - подбадривал он, - побольше орехов грецких употребляй, морепродуктов. В „Национале” всегда икра красная особой свежести, ею и закусывай. На самолете тяжелее летать, но летают люди, а ты Пуси какой-то испугался.
Когда однажды вечером Ильин предложил ему познакомиться с горничной посла Норвегии, по национальности немкой, Николай разволновался:
- Зачем вы меня под танки бросаете, я же по легенде летчик? У меня и так их уже три, а если посчитать Пусю, уже не три, а целых шесть. Боюсь, не вытяну и икра красная, не поможет.
- Такая у тебя работа, - смеясь, отвечал Виктор. - Терпи, горничная, говорят, спокойнее. В кино ее пригласи, в ресторан, чем быстрее квартиру посла осмотрим, и устройства разные установим, тем быстрее и расстанетесь.
- Ну и работенку себе нашел, - раздумывал Николай, - другой, скорее всего, не выдержал бы. Сегодня Ксана Оболенская позвонила, художница с Петровки, не женщина - куколка. Прийти просила картину новую посмотреть. Картина - картиной, а заночевать придется. Объясняй ей потом, что вчера испытания на аэродроме тяжелыми были, что устал очень.
Ксану он любил. Любил больше всех женщин, которых знал до этого времени. Не то, что первую жену в далеком Кудымкаре. (Елена Чугаева работала медицинской сестрой хирургического отделения и была хорошего поведения и старых взглядов). Вместе они прожили всего три месяца и разошлись в начале марта 1931г.
Впоследствии здесь, в Москве, он познакомился с очень похожей на нее внешне, но только не правилами поведения, горничной военно-морского атташе немецкого посольства фон Баумбаха Гертой. (Тогда на конспиративной квартире в районе Старой Басманной с помощью фотокамер удалось зафиксировать военно-морского атташе во время занятий сексом в нетрадиционной форме).
Когда по заданию руководства он начал знакомить немецких специалистов, представителей посольств и дипмиссий с балеринами Большого, сам отведал удовольствие почти с каждой из них. Они были похожи друг на друга: стройные, веселые, красивые, темпераментные и очень желающие развлечений. Балерины хорошо знали, что нужно делать и о чем не надо расспрашивать  немецких, чешских и других должностных лиц. Те время от времени после сеанса любви рассказывали все сами.
Николай систематизировал информацию и передавал ее куда следует. Именно тогда старшая его лет на пять прима-балерина Большого театра Анна и научила Николая всему тому, чего и не было написано в знаменитой Камасутре. Чарами любви она словно загипнотизировала Кузнецова. Именно благодаря Анне он не только усовершенствовал свои знания в искусстве любви, но и изучил правила поведения высшего света.
Никто и никогда уже не мог упрекнуть его, уроженца маленькой, Богом забытой Зирянки,  в незнании правил поведения и этикета. С такими изящными манерами мог быть только потомок дворянского рода.
Вкус актрис и балерин он понял еще в городе Свердловске, выполняя там задания на „Уралмаше”. Захватывающий роман с актрисой местного театра полячкой Язей длился довольно долго. Именно Язя  научила его польскому языку. На тот момент он уже достаточно хорошо, с семью диалектами, разговаривал на немецком, коми-пермяцком и владел международным, очень модным тогда, языком „эсперанто”. Это был природный талант, посланный ему от Бога.
Однажды в театре, куда была приглашена немецкая делегация,  прибывшая для ознакомления с работой знаменитого ЗИСа, он получил задание от Василия Рясного,
который отвечал за работу с немцами, познакомиться с сотрудницей немецкого посольства Эммой.
После того, как он представился ей инженером-испытателем автозавода в Филях, немка проявила к лейтенанту большой интерес. Эмма называла его ласково Руди и очень полюбила ресторан „Арагви”. Не отказывалась и от кафе „Националь” и ресторана отеля „Урал”. Однажды у Николая даже не хватило средств оплатить счет.
Все эти женщины забирали не только силы и время, но и кучу денег. Тех, которые давали на оперативные нужды, уже давно не хватало, возможно, поэтому и пришлось заняться спекуляцией часами и антиквариатом, вещами, которые покупал у ювелирного магазина в Столешниковом переулке. Тогда ему сильно досталось от начальника отдела контрразведки НКВД Леонида Райхмана („стуканул” кто-то из сотрудников надзора главного управления госбезопасности). Зато денег после этого начали выделять вдвое больше. Но они почти сразу пошли на прихоти горничной посла Ирана и на Ирму, жену личного камердинера посла Германии Ганса Флигеля. С горничной посла Ирана долго не занимался, а вот Ирма выболтала время, когда шефа не будет дома и коллеги чекисты, пока он, Николай, удовлетворял её эротические фантазии, сумели установить подслушивающие устройства в квартире дипломата. Именно Ирма подарила ему модный среди высокопоставленных особ мужской одеколон „Кельвассер”, к аромату которого он привык так, что не мог и не хотел пользоваться другим ни здесь в Москве, ни в Ровно, ни в лесу под Цуманью.
- Сделаем тебя администратором Большого театра, - однажды заявил Ильин. - Вид у тебя на пятерку, даже духи настоящие уже научился подбирать. На месте будешь с балеринами вопросы решать.
Но начальник отдела, старший майор госбезопасности (в военной иерархии - генерал) Петр Федотов почему-то отменил это назначение.
Кузнецов немного обижался на Федотова, нет, не за Большой, а совсем по другой причине. Он несколько раз просил того посодействовать ему  в поступлении на англоязычный факультет института иностранных языков. Федотов каждый раз отвечал то же:
- С твоей биографией и анкетными данными мы тебя не можем даже в школу сержантов госбезопасности принять. Только в тюрьму на третий срок. Благодари, что ты у нас и так на окладе кадрового оперуполномоченного центрального аппарата находишься, потому что исключение сделали как для агента особенно законспирированного. Какой там английский факультет. Есть семь классов законченных и по одному курсу двух техникумов - достаточно. Работой занимайся, она у тебя ответственная. Нет у тебя дипломов, ну и что? У других есть, но такого количества женщин красивых никогда не было и не будет. Знаешь языки иностранные, целых три и так предостаточно, зачем еще и английский?
Когда на одной из вечеринок у Ксаны Оболенской знаменитый кинорежиссер Роман Кармен спросил у него об образовании - Николай соврал, что окончил Свердловский индустриальный. Именно в тот вечер он приревновал Ксану, нет, не к  Кармену, а к известному и на тот момент очень популярному артисту Михаилу Жарову. Они чуть не подрались, но Оболенская сумела успокоить обоих.
- Вы себе будьте известными и популярными, - размышлял Кузнецов, а Ксана все равно со мной, а не с вами, хоть вы и звезды ученые, а у меня всего семь классов.
Она, Ксана, предала его уже перед самой войной, когда в СССР начали арестовывать и высылать этнических немцев. Испугалась, очевидно, что его, Рудольфа Шмидта, вышлют тоже, а у нее будут неприятности за связь с ним.
Николай тяжело переживал разлуку, а однажды здесь, в отряде Медведева, даже попросил командира в случае своей гибели после окончания войны найти ее в Москве и рассказать, что он погиб  героем.

РАЗДЕЛ 5
Кузнецов впервые ощутил к себе пренебрежение Медведева в сентябре 1942г. Тогда его сосед по землянке доложил командиру, что Николай Грачев часто разговаривает во сне, да еще частенько грубо ругается. Медведев сначала не поверил. Не могли чекисты соответствующего ранга, как Окунь, Сташко и Волонтовский при подготовке разведчика допустить такой провал.
После проверки оказалось - действительно, разговаривает, еще и на русском. Через неделю-две первый выход в Ровно, а тут беда. С этого времени каждая из проведенных в сарненском лесу ночей стали для Николая похожими на ужас. Его будили по пять-шесть раз за ночь, и после каждого пробуждения он должен был сказать несколько слов по-немецки. Несколько суток подряд спать не позволяли вовсе. Отеки под глазами приобрели впечатляющие размеры, он ходил, пошатываясь, словно призрак, а порой и начинал бредить.
Такая жизнь продолжалась почти месяц, до момента, когда во время коротенького отдыха среди ночи он не выругался на немецком языке. После этого спать давали уже по 2-3 часа, а через несколько суток позволяли спать всю ночь.  Удостоверившись, что разговоры приостановились, а изредка продолжаются на немецком, вынужденное издевательство прекратилось.
Наконец наступила возможность спокойно готовиться к поездке в Ровно, но все равно каждый день, ближе к вечеру, командир смотрел на него с подозрением.
Наконец ответственный день настал. Фура с кучером, отцом Николая Струтинского, уже ожидала в лесу. Новенькая, заготовленная в Москве немецкая униформа, была надежно спрятана под сеном, а полковник Медведев отдавал последние распоряжения перед дорогой.
На польском хуторе возле Квасилова он переоделся, там оставили лошадей и повозку.
Старый Струтинский, одетый в черный штатский костюм, заметно волновался. На некоторое время это волнение перешло к Кузнецову, но униформа пехотного лейтенанта придавала уверенности. Он еще раз оглядел себя: пуговицы, ремень с бляхой, погоны, орел со свастикой, разместившийся выше правого кармана кителя, - все в полном порядке. Над левым карманом наглухо был прицеплен Железный крест первого класса. В петлю пуговицы продета красно-бело-черная лента отличия второго класса. Сбоку-проверенный многократно парабеллум. Безупречно подготовленные документы на имя Пауля Вильгельма Зиберта, лейтенанта 230-го пехотного полка семьдесят шестой пехотной дивизии.
Он хорошо, как любимую песню, изучил придуманную в Москве „легенду”: Сын лесничего из поместья князя Шлобиттена, расположенного неподалеку от Эльбина, что в Восточной Пруссии. Отец - Эрнест Зиберт, погиб в 1915 году. Мать - Хильда, рожденная Кюннерт, умерла за несколько лет до войны. Перед обучением в военном училище служил помощником управляющего этим имением. Участник похода во Францию. После тяжелого ранения под Курском временно является уполномоченным хозяйственного командования по использованию материальных ресурсов оккупированных областей СССР в интересах вермахта – „Виршафсткомандо”, занимается заготовкой леса для нужд армии. Награжден медалью „За зимний поход” и орденом Железного креста второго и первого класса.
Старые чекисты с Лубянки, воспользовавшись тем, что Николай не служил в Красной Армии, учили его по уставу немецкому. За период подготовки он изучал почти все: манеры, движение, поведение немецких офицеров, фамилии, звания и должности - от высшего гитлеровского руководства до своих в прошлом батальонных и ротных командиров. Знал адреса тех магазинов в Германии, где мог покупать необходимые мелочи, названия кафе и ресторанов, где мог бывать. Названия газет и журналов, популярные народные и современные песни, и даже итоги футбольных встреч, которые мог видеть.
Через полчаса - час он должен проверить свои способности и знания на улицах маленького западноукраинского города, а в настоящее время - столицы оккупированной Украины - Ровно. Николай Иванович читал в Москве выдающегося писателя В.Г. Короленко и хорошо запомнил, как он описал город в своем произведении.
... „ Если вы подъезжаете к местечку с востока, вам, прежде всего, бросается в глаза тюрьма, лучшее архитектурное сооружение города. Сам город раскинулся внизу над сонными прудами и к нему приходится спускаться по покатому шоссе, загражденному традиционной заставой ”...
Знал Кузнецов и мнение Адольфа Гитлера о Ровно. Тихим городком Украины считал его фюрер, выбирая для резиденции рейхсканцлера этого края. Верховный Суд Украины, ставка главнокомандующего германскими вооруженными силами на Украине, ставка командующего особой армией тыла, центральное управление гестапо и полиции, центральный банк, где печатались для Украины немецкие оккупационные марки, разместились в домах Ровно. Более 200 различных учреждений нашли себе место в небольшом городе.
... Владимир Струтинский разнервничался до предела. Кузнецов покачал головой и двинулся первым.
Вот и центральная улица полуразрушенного, но убранного города. Первое четкое приветствие немецкому гауптману, а затем и майору полевой жандармерии. Майор  немного удивленно посмотрел на него, но не остановился. „Что-то не так?” - мелькнула в голове мысль. Следующими военными, двигавшимися навстречу, были трое солдат вермахта. Они поприветствовали первыми. Никакого удивления в их глазах он не увидел и снова немного успокоился. Обер-лейтенант, с которым столкнулся через несколько минут, тоже не обратил на него особого внимания.
 Из сообщения Н. И. Кузнецова после его первого пребывания в городе:
... Я был в городе с 8.00 до 19.00 по немецкому времени. Наивысший чин, попавший мне навстречу, - полковник. Видел представителей финской, словацкой, румынской и итальянской армий (мало). Основной контингент - немцы средних и старших возрастов. Есть среди них инвалиды, кривые и т.д., но много и совсем молодых.
Проходят курсанты летной и полицейской школ. Все приветствут образцово, по уставу. Солдаты в городе ходят со штыком на поясе, офицеры и унтер-офицеры с пистолетами „вальтер”. Много элегантно одетых немок. Офицеры расквартированы по частным квартирам и частично в казармах по шоссе на Дубно около аэродрома. По улице Кенингсбергской, в 50 метрах от ул. Немецкой, размещается жандармерия, напротив - гестапо, рядом гебитскомиссариат, а далее рейхскомиссариат. Это здание усиленно охраняется. По улице Немецкой, 26 находится политическая полиция.
 Прием у рейхскомиссара по вторникам и четвергам. Кох живет якобы на верхнем этаже. Его частная квартира - на Монополевой улице, 23.
Город наводнен шпиками, агентами гестапо. На улицах у киосков трутся штатские с велосипедами ...
Первое нервное напряжение нужно было как-то унять. Пауль Зиберт остановился возле здания кинотеатра и присел на небольшую скамейку. Наконец с наслаждением затянулся дорогой сигаретой (правила, которым учил немецкий устав, помнил хорошо: во время движения курить было запрещено). С большой афиши ласково улыбалась очаровательная кинозвезда Ла Яна. На расстоянии, нервно теребя карман, рассматривал витрины Владимир Струтинский.
„Ну и провожатого выделили”, - мелькнула мысль в голове у обер-лейтенанта. Бросив окурок в жестянку, последовал далее. Шел не торопясь, несколько раз заглянул в магазины. Прилавки были наполнены товаром, и после партизанской еды очень захотелось попробовать чего-то изысканного. Проглотив слюну, сообразил – пришла пора искать кафе или ресторан. Через квартал нашел то, что искал. На дверях небольшого опрятного кафе висела табличка „Нур фюр дойч” (только для немцев). Тут же вспомнил рассказ Николая Струтинского о том, что совсем неподалеку от Парадной площади находится ресторан „Дойчегофф” - одно из лучших мест отдыха немецких офицеров.
- Дойчегофф? – спросил на немецком языке мальчика, который продавал газеты на перекрестке улиц. Мальчик указал рукой в нужном направлении. Пауль Зиберт приобрел у него несколько газет и последовал далее.
Ресторан находился неподалеку и поразил своей опрятностью. Хозяин заведения, некий небедный немец, рассчитывал остаться в Ровно надолго. Большой зал сиял зеркалами, толстые шторы на окнах, накрахмаленные скатерти, тяжелая новенькая мебель - все придавало уверенности в том, что новая власть пришла надолго. И немецкие офицеры, решив отдохнуть, должны чувствовать себя не хуже, чем дома.
Молоденькая черноволосая официантка, скорее всего полька, принесла меню. Не успел обер-лейтенант с наслаждением выпить рюмку коньяка, как обратил внимание на стройную молодую женщину, которая уверенно и плавно двигалась залом.                Очаровательная блондинка, лет 25-27 на вид, с туго заплетенной вокруг головы косой, гордым взглядом и едва уловимыми изящными манерами поразила с первого взгляда. Поравнявшись со столиком, где сидел Пауль Зиберт, женщина бросила приветливый взгляд в сторону офицера.
Его любимая Ксана там, в Москве, отличалась красотой и, казалось, не имела никаких изъянов. Но эта молодая женщина минуту назад поразила так, что на миг позабыл, для чего он здесь, в Ровно.
- Вот это да! – подумал Николай, - засиделся я в лесу под Линчином, засиделся.
Кузнецов подозвал официантку-польку и негромко поинтересовался:
- Кто эта женщина?
- Старшая официантка Лидия Лисовская, - ответила та. Офицер поблагодарил и вышел из ресторана.
На улице с ноги на ногу переминался Струтинский и всем своим видом показывал, что пора покидать город. Но очаровательная внешность старшей официантки не давала покоя и здесь, на улице. Обер-лейтенант наконец пришел в себя и зашагал по мостовой. Через мгновение так, как и несколько часов назад, уверенно откозырял жандармскому патрулю. Холод пробежал по телу, но патруль не остановил, хотя один из немцев бросил удивленный взгляд на тяжелый „парабеллум” обер-лейтенанта.
Уже позднее, когда лакомились на хуторе яствами, купленными Струтинским в городе, и обсуждали свое пребывание в Ровно, Николай понял: армейские пилотки носили только на фронте. Здесь, в тылу, ходили в фуражках. Редкостью был и „парабеллум”, его использовали только при исполнении служебных обязанностей, в других случаях пользовались более легким „вальтером”.
- Хорошо, что хоть документов не проверили, - бормотал Струтинский.
Документы проверили уже впоследствии, когда Пауль Зиберт прогуливался по улицам города в подобранной по размеру фуражке и с „вальтером” в кобуре. Старый портной Фима Драхман, бежавший из еврейского гетто, знал свое дело хорошо. Униформа и другая одежда, сшитая Фимой, выглядела на Зиберте безупречно. Документы, впервые проверенные в офицерском казино, тоже сомнений не вызывали.
В „зольдбухе” (солдатская книжка) было указано, что Пауль Вильгельм Зиберт призван в армию в Кенингсберге, учетный номер 13/18/110. Номер познавательного жетона - Ки-2п-Х-4, группа крови "А". Записи о ранении.
Документы были на первый взгляд надежными, хотя на теле Кузнецова отсутствовали шрамы от мнимых ранений.
 Воинская часть, в которой якобы служил обер-лейтенант, была уничтожена под Москвой, а штабные документы захвачены Красной Армией. Если документы Пауля Зиберта решили бы проверить более подробно в полиции или службе безопасности, то сделать это возможно было только через Берлин. Эта процедура занимала много времени. Надежными были и водительские права. Для особо важных случаев советская разведка обеспечила Кузнецова документом, который предоставлял его владельцу высшие полномочия. Это был настоящий гестаповский жетон - овальная пластинка из тяжелого металла, который крепился к одежде цепочкой. С одной стороны на нем были выбиты – „Государственная тайная полиция” и номер 4885. На второй  был изображен орел, державший в когтях свастику.
За довольно короткий период времени Николай изучил расположение почти каждого из немецких учреждений: агентств, управлений, контор, представительств различных организаций.
Волынь, Подолье, Киевщина, Полтавская, Житомирская, Днепропетровская, Запорожская и некоторые другие области были подчинены рейхскомиссариату Украины с центром в Ровно. Поэтому простора для действий разведчиков различного класса и квалификации было вволю.
К сожалению, московские чекисты не имели возможности устроить Кузнецова хотя бы в одно из ровенских учреждений или организаций, поэтому по „легенде” он считался обычным заготовителем леса.
Пауль Зиберт хорошо знал, что десятой дорогой нужно обходить здание на Дойчештрассе, 25, где находилось управление полиции безопасности и СД „Генерального округа Волынь и Подолье” (здесь была создана особая группа по борьбе с советскими партизанами, парашютистами и подпольными организациями). Впоследствии он узнал, что на Кенингсбергштрассе и в парке Любомирского в воинских частях были размещены разведорганы абвера „Абверштелле Украина” и „Верндикст” на улице Сенкевича. Особое внимание, согласно заданию Медведева, было приковано к учреждениям украинских националистических организаций. Это были „Украинский совет доверия”, которую возглавлял Степан Скрипник, основатель и первый издатель газеты „Волынь” (после того, как он был возведен в сан епископа Переяславского и викария Киевского Украинской Автокефальной Церкви под именем Мстислава, главным редактором стал писатель Улас Самчук). „Украинский вспомогательный комитет”, „Просвита”, ОУН (действовала в подполье). „Украинский красный крест” и другие.
Еще быстрее изучил Николай Кузнецов ночную жизнь оккупированного города. Публичные дома на улицах „красных фонарей”, рестораны и казино, завел знакомства с „фольксдойче” (этнические немцы, проживавшие не на территории Германии).
Впоследствии при помощи ровенчанина Лео, друга детства „Фарфоровой куколки”, состоялось знакомство с очаровательной пани из ресторана „Дойчегофф” Лидией Лисовской. На этот раз не внешность, которая всегда помогала в общении с женщинами, не его манеры и поведение поразили самую красивую жительницу Ровно, ее поразило количество дойчмарок, которые, казалось, никогда не закончатся у Пауля Зиберта. Таких дорогих подарков не позволяли себе ни владелец ресторана, в котором она работала, ни немецкие полковники и генералы, которые обожали фрау „Лёлю”. Обер-лейтенант немедля удовлетворял ее прихоти и за короткое время достиг своей цели - поселился у нее под видом квартиранта. У него были и другие квартиры, где можно было провести ночь и скрыться: на Мыловарной, 19, Цементной, 6, на Ясной, на Франка, 2 в Здолбунове. Но эту, на Легионов, 15,  у Лиды, он полюбил больше других. 


РАЗДЕЛ 6

…Кузнецов лежал на деревянном настиле довольно сухой землянки партизанского отряда „Победители”. Сотни мыслей роилось в его голове. Настроения не было и не могло быть. Жизнь держалась на волоске. Черная полоса неудач преследовала шаг за шагом. От мыслей оторвал голос полковника Медведева:
- Не намозолил бока, Николай? Время пришло по „столице” прогуляться. Давно уже не стреляли на улицах Ровно, я уже не говорю, попадали, а так, хотя бы стреляли.
Пришло время, дружище, размяться, в Москву докладывать нечего. Хотя радиограмму о том, что ты погиб, я уже подготовил. Но пусть подождет немного, успеем отправить. Смотри, еще и поживешь на белом свете.
- Понял! - произнес Николай. - Будем действовать!
- Действуй, действуй, - сквозь зубы бросил Медведев, - жизнь – она штука довольно тяжелая, но все равно хорошая.
   Мысли роились в голове, и он вспомнил. А через минуту уже знал, что будет делать. Во время парада, посвященного дню рождения Гитлера, где они имели возможность как следует разглядеть лица руководителей столицы Украины, Николай, Валя Довгер и другие партизаны обратили внимание на очень тучного мужчину, который находился на трибуне.
- Кто это? - спросил Кузнецов у Довгер.
- Не знаю, - ответила она, - но, скорее всего, очень важная птица.
   Впоследствии выяснилось - это был заместитель имперского комиссара Украины по хозяйственным вопросам и руководитель фабрики „Пакетаукцион” Курт Кнут. Его предприятие занималось сбором, сортировкой и вывозом в Германию награбленного имущества из оккупированных территорий.
   Курт Кнут был добрым хозяйственником. Он придирчиво следил за работой подчиненных. Ежедневно приходил на склады и проверял, как идет сортировка. Из каждого прибывшего автомобиля, который разгружался, не забывал отобрать чего-нибудь и для себя.
Никто не знал, какими еще „общими вопросами”, кроме сортировки и упаковки, занимался заместитель имперского комиссара, но именно он попал в поле зрения Николая Кузнецова. Зиберт знал, чтобы на некоторое время успокоить разъяренного Медведева, нужно застрелить хотя бы кого-нибудь из немецкого руководства. Кнут был наиболее выгодной мишенью. Без охраны, фирма расположена на приличном расстоянии от государственных учреждений, откуда не стреляй - а в такую тушу обязательно попадешь.
10 ноября 1943 года в 18.00 Курт Кнут закончил работу и покинул территорию предприятия. Автомобиль с нападающими уже ожидал его на улице Мыловарной неподалеку от железнодорожного переезда, где находились склады „Пакетаукциона”.
   Завербованный Кузнецовым голландец Хуберт Гаас и  бывший житель Березновского района  боевик Иван Корицкий почти одновременно бросили гранаты. Пауль Зиберт на этот раз решил проверить себя в стрельбе из автомата. Он давил и давил на гашетку. Пули и обломки гранат изрешетили машину так, как будто в нее попала бомба.

- Шансов выжить - никаких, - бросил Николай Струтинский, когда террористы уже находились за несколько киллометров от места покушения.
  Легко раненный Курт Кнут лежал на дне своего автомобиля, толком ничего не соображая. Смотрел на сквозные дыры и разбитое стекло, которое, словно снег, укрывало его тучное тело.
„Что это было”? - долго не мог прийти в себя немец.
  Валя Довгер, не медля, мгновенно  отослала в отряд  информацию об очередном неудачном покушении. Разъяренный Медведев смотрел на неудачников-террористов, а его рука так и тянулась к кобуре за оружием.
   - Ты не жилец на белом свете, Коля, не жилец! - бросил замполит, майор Стехов.

  Луцьк, часопис „Дойче Україніше Цайтунг”, офіційне повідомлення:
„ Останнім часом було проведено замахи на життя високопосадовців рейхскомісаріату України. Проведеним слідством було достовірно встановлено зв'язок між виконавцями злочинів та їх ідейними керівниками. Тому нами проведено відплатні дії проти великої кількості в'язнів з території Волині, котрі належать до цих злочинних кіл. Заходи призначено і виконано…”
 
   Кузнецов лежал на деревянном настиле в землянке, лежал, думал и не мог понять, почему здесь, на территории Украины, от него начала отворачиваться фортуна. Там, на Урале и в Mоскве, он сделал блестящую карьеру. Всё ладилось: имел деньги, элитных женщин, а самое главное – ему всегда сопутствовал успех. Шикарные московские рестораны - основное место его работы, друзья - дипломаты многих иностранных государств, тихая квартира на Старой Басманной, что еще нужно для  современного молодого человека?
   Здесь тоже были деньги, много денег, были шикарные женщины, но спиной повернулась удача. Всё время нужно было на кого-то охотиться, в кого-то стрелять, хотя  привык совсем  к другому. Да, он хорошо научился слушать и запоминать пьяную болтовню в казино и ресторанах. Умел хорошо угостить, знакомиться с девушками, уложить тех же девушек в постель к нужному человеку. Умел „проигрывать” деньги и добывать нужную информацию. Но стать тем, кем от него требовала Москва, – героем-террористом, который убьёт гауляйтера Украны Epиxa Коха, так и не удалось.

Поэтому оставалось ждать, ждать, ждать как дальше повернет судьба. Ловить каждую минуту жизни и рисковать, чтобы продолжить жизненный путь еще на некоторое время.

РАЗДЕЛ 7
В те дни, когда Пауль ночевал на Легионов, 15, а в гостях у Лиды больше не было никoro, они  наслаждались друг другом. Веселились, пили коньяк, слушали cтарые пластинки и танцевали под нежные мелодии, записанные ещё до войны. Она, профессиональная балерина, и он - недоученный агроном-цветовод, который экстерном освоил науку благородного танца. А затем в который раз сплетались в объятиях и дарили cебе чудесные минуты наслаждения. И даже тогда, когда сил уже совсем не оставалось, все равно не могли уснуть до самого утра.
Вспоминали детство и годы юности. Он - скупо, в основном слушая её, а она, напротив, любила погрузиться в воспоминания…
Кузнецов также вспоминал, как когда-то, в Зырянке, влюбился в дочь немецкого поселенца. Это была первая детская любовь, тогда они вместе собирали разные полевые цветы, грибы и ягоды, которых было полно в лесу. Девочка очень боялась волков, а он успокаивал ее и обещал, что в случае опасности расправится с ними через минуту.
Тогда впервые он заинтересовался немецким языком, на котором разговаривали родители девушки и еще один австриец, тоже поселенец, который остался жить в Зырянке после Первой мировой войны. Уже спустя год общения Николай разговаривал на немецком так, будто родился и вырос в Германии. Вспоминал об этом не столько для Лиды, сколько для себя.
Каждый раз отвечая на вопросы „пани Лёли”, отмечал, что является человеком обреченным. Однажды, когда выпили немножко лишнего, сознался, что вовсе не имел желания попасть в Ровно и очутиться в роли террориста-разведчика.
Старый, известный своей жестокостью чекист Лев Окунь вместе с коллегами за короткое время слепил из него „пехотного лейтенанта”. В короткий срок он выучил новую легенду и прыгнул с парашютом в волынские леса. Хотя долгое время готовился совсем для другого задания.
По первой легенде он должен был заняться разведкой на оккупированной территории под видом немецкого летчика „Люфтфаффе”. Впоследствии московские чекисты от этого замысла отказались -  летная военная форма привлекала к себе внимание, летчики были элитой армии, да и не в каждом городе могла быть расположена летная часть. Поэтому Кузнецова быстро вывели бы на „чистую воду”.
По другой версии он должен был быть лейтенантом - переводчиком, который убежал с одной из отступающих советских частей и сдался в плен к немцам. Но согласно этой легенде, Кузнецов никогда бы не достиг весомых успехов в разведке, потому что все время находился бы под подозрением. Поэтому и стал спецагент НКВД Николай Кузнецов пехотным обер-лейтенантом Паулем Зибертом. И все было бы хорошо, если бы не это проклятое задание - ликвидация гауляйтера Украины. Заниматься терроризмом - было не его призванием. Но разве он мог отказаться от задания?
Это были не те времена и не те обстоятельства. Оставалось только покориться судьбе.
Лида вспоминала больше приятное и интересное. Как училась в консерватории, как поступила в балетную студию при Варшавском оперном театре. Она боготворила балет, ее не угнетали бесконечно длинные и тяжелые репетиции, а когда выходила на сцену под аплодисменты и овации, то погружалась в незабываемый сказочный мир наслаждения.
   Пауль всегда внимательно слушал ее рассказы. Жизнь этой женщины до войны была намного интереснее его довоенной жизни. Они были почти ровесниками.  Жили только в разных странах: он - в СССР, она - в Польше. В то время, когда Лида училась и развлекалась, он уже выполнял задание карательной организации под названием НКВД. С образованием 7 классов и двумя курсами незаконченных техникумов имитировал специалиста по чертежам и инженера-машиностроителя с высшим образованием.
Однажды Зиберт спросил: „Почему ты никогда не рассказываешь мне о своем муже Ежи? Я знаю, что ты любишь его и ожидаешь возвращения из немецкого лагеря”.
В ту ночь они уже не пили и больше не танцевали. Лида погрузилась в воспоминания, а Зиберт внимательно слушал, почти не вмешивался в диалог и только часто курил, пуская в потолок кольца дыма.
- Муж увлекался спортом: играл в волейбол, футбол, занимался фехтованием, верховой ездой, был сильнейшим в Польской армии многоборцем, тренировал сборную города по боксу.
Однажды через год после свадьбы после одной из вечеринок он едва не застрелил старшего штабного офицера, который, очевидно, перепутал со мной свою невесту, спесивую полячку. У Ежи после этого случая даже были большие неприятности на службе. Но он сумел их преодолеть, а я начала относиться к нему с еще большим уважением.
Из окон нашей квартиры всегда раздавалась веселая музыка и пение. Из разнообразных яств, которые всегда были в достаточном количестве, предпочтение отдавали фруктам, из напитков боготворили тонкие ароматы французских вин. И вдруг в один миг все оборвалось. При „советах” стало уже не до конных соревнований, состязаний в стрельбе и танцев, дегустаций французских вин и прочего.

...Однажды, когда они с Кузнецовым ужинали в ее квартире на Легионов, 15, а обер-лейтенант дарил волшебной хозяйке дежурную порцию комплиментов, Лисовская произнесла:
 - Зиберт, сегодня тебя ожидает приятное знакомство. Придержи комплименты на потом или придумай другие, пока есть время. Сегодня я познакомлю тебя со своей сестренкой Марией, еще её называют Майя. Она из Костополя, фамилия Микота. Я спасла ее от работ в Германии и устроила на работу здесь, в Ровно.
- Красивая? - спросил Кузнецов.
- Не то слово. Просто  Божественное создание.
- Мда, - причмокнул языком лейтенант, - если твои слова окажутся правдой - с меня новое платье.
- Пришлось покрутиться, пока устроила ее официанткой в харьковский поезд, -продолжала Лида. - Но беднягу еще в первую поездку едва не изнасиловали пьяные немцы. Устроила здесь, в кафе „Дойчехауз”.
- Там все, как на подбор, - улыбнулся Зиберт.
-  Моя Майя – лучше всех, скоро увидишь. А какой майор в нее влюбился, такие утонченные манеры и как ведет себя уверенно, скорее всего, не последний чин. И деньги у него водятся, возможно, немного меньше, чем у тебя, но все же.
- Интересно, - Зиберт бросил проникновенный взгляд на Лиду и нежно поцеловал ей руку.
  Через некоторое время в дверь постучали. В квартиру вошла тоненькая молоденькая девушка лет семнадцати. Обер-лейтенант поднялся из-за стола и поздоровался. Помог гостье сбросить верхнюю одежду и наблюдал за Марией проницательным заинтересованным взглядом мужчины-охотника.
  Девушка ему явно понравилась: роскошные шелковистые, бережно уложенные волосы, большие выразительные зеленого цвета глаза, тоненький носик, приятная улыбка, слегка припухлые губы, которые как будто созданы для поцелуев.
- Само очарование, - произнес специалист по женской красоте. - Очень рад с вами познакомиться.

Микота Мария (Майя) родилась в 1924 году в г.Костополь. С 1942 года работала официанткой на железной дороге и в кафе „Дойчехауз” в г.Ровно. Завербована польской и немецкой разведками (оперативные псевдонимы „Семнадцать”, „маленькая Майя”). В то же время успешно работала на советскую разведку. Зверски убита 26 октября 1944 года в с.Каменка на трассе Острог-Шумск. Награждена орденом Отечественной войны II степени.

С тех пор они подружились: красивая Майя и щедрый на комплименты разведчик обер-лейтенант Пауль Зиберт. Еще тогда боевик-исполнитель Николай Кузнецов и не мог догадаться, что важнейшие во всей его карьере разведчика оперативные сообщения, которые впоследствии сделают его легендой советской разведки, он получит именно от этой маленькой волшебной куколки.

РАЗДЕЛ 8.
На город легли вечерние сумерки. Немногочисленные прохожие пытались быстрее добраться до дома. В окнах ресторана „Дойчегофф”, плотно затянутых шторами, отражались блики одиноких автомобилей. В просторном зале заведения звучала музыка, а мелодии оркестра, казалось, хотели вырваться на улицу. Зеркала служебного помещения ласково улыбались метрдотелю „пани Лёле”, которая в этот момент любовалась новым платьем. Этот очень дорогой наряд, доставленный недавно из Берлина, Лида получила вчера в подарок от самого оберштурмбаннфюрера Йоргенса, начальника политотдела СД. Шелковая ткань нежно обнимала её стройную фигуру и делала и без того красивую женщину еще привлекательнее. Цвет платья подходил к  её цвету глаз. Лида никак не могла собой налюбоваться и мысленно в который раз благодарила Йоргенса. Шеф спецслужбы хорошо изучил вкусы и прихоти сотрудницы и при случае старался ей угодить. Он хорошо знал - Лида отблагодарит.
Вдруг в дверь постучали. За спиной послышался хрипловатый голос владельца ресторана.
   - Лидонька, почему ты не на месте? - спросил немец. - В зале очень уважаемый гость, обслуживать будешь лично.
- И кто к нам пожаловал? - кокетливо спросила владелица нового платья.
- Генерал Ильген!
- Все будет хорошо, не волнуйтесь, - успокоила она хозяина. - Не первый раз!
 Лида уже давно не обслуживала обычных клиентов, это делали другие девушки. Её обязанности были несколько шире и более ответственны. Почтенные гости очень часто заходили не столько полакомиться деликатесами или послушать модную музыку, как собственными глазами увидеть и полюбоваться главной героиней местных сплетен и слухов. „Легендарная” Лисовская умела привлечь к себе внимание мужчин. Чего стоили только выезды верхом почти каждое погожее воскресенье на статном вороном жеребце этой красавицы в сопровождении немецких офицеров. Когда они гарцевали вблизи Парадной площади, взгляд ни одного офицера или солдата не проходил мимо. И только местные жители, глядя на это „представление”, чертыхались и слали проклятия в адрес немецкой дряни.
 Лида чувствовала себя уверенно даже когда ветер поднимал короткую юбку, а сопровождающие офицеры бросали беспардонные взгляды и грубоватые армейские остроты. Она хорошо знала - более красивой  женщины нет в целом городе, а, возможно, и в целой округе. Не использовать такую внешность было бессмысленно, и „Фарфоровая куколка” не тратила времени зря. Десятки немецких офицеров предлагали ей стать их подругой, любовницей, хорошей знакомой. Лида в знакомстве не отказывала никому, но пыталась иметь дело только с влиятельными и богатыми людьми.
Благодаря им и процветала она сегодня в столице оккупированной Украины, когда тысячи её ровесниц гибли в окопах, лагерях и на непосильных работах; но не каждая из тех женщин могла работать на несколько разведок и выдерживать такое нервное напряжение, как она – „шлёндра”, „сучка”, „проститутка”, а на самом деле просто волшебная, одаренная любовью женщина - Лидия Лисовская.
   К столику, за которым вальяжно сидел командующий карательными воинскими подразделениями, Лёля подошла уверенно, с приятной улыбкой на устах.
   - Добрый вечер, господин генерал, мы очень рады приветствовать вас в нашем заведении, - молвила на немецком.
Здоровенный, лет сорока пяти, генерал Ильген слегка погладил свою боксерскую шею и ничего не ответил. Только кивнул головой, а взглядом окинул Лиду с головы до ног так, как будто снял с неё новое платье. К взглядам метрдотель привыкла, но сегодня ее клиентом был генерал, который оценивал товар со своей собственной „генеральской башни”.
   - Слушаю вас, - опять обратилась к гостю.
   - Я уже случайно подумал, что никто не украсит моей тяжелой походной жизни, - молвил Ильген и удовлетворенно улыбнулся. 
    Далее в течение вечера Лида удовлетворяла не слишком изысканные гастрономические прихоти генерала и выслушала от него целую кучу комплиментов. В тот вечер командующий покинул зал в хорошем настроении.
Через неделю он появился в „Дойчегоффе” во второй раз, уже в сопровождении генерала Омеляновича-Павленко и статного полковника. Те также глядели на Лиду с немецкой придирчивостью и легким презрением. Когда ужин уже заканчивался, Ильген подозвал „пани Лелю” и, не  колеблясь, предложил: - Не перейти ли тебе, крошка, на более спокойную и лучшую работу? Зачем такой красотке между столиками вальсировать и дышать папиросным дымом? У меня нет горничной, а я очень нуждаюсь в домашнем уюте и ласковом обхождении.
   Лида на минутку стушевалась. Она не знала, что ответить. Такого сюрприза не ожидала. Ожидала, как всегда, предложения провести вечер в компании, стать любовницей в крайнем случае. Этот громила может и целыми днями у себя на квартире держать, а такая жизнь не входила в ее планы.
   - Мне нужно подумать, - только и бросила в ответ.
   Той же ночью рассказала о разговоре Николаю Кузнецову. Она ожидала услышать от любимого то, что сказал бы любой мужчина: „Нет, не иди, ни в коем случае!” Но этого не произошло, Зиберт даже обрадовался предложению, которое получила Лёля.
   - Замечательно! - молвил Николай. - Вскоре мы будем иметь информацию от самого генерала. Будет что в отряд Медведеву пересылать, пусть радисты работают. Центр нуждается в сообщениях.
    - Какое же сообщение ты от командующего вспомогательных войск ожидаешь? -  неуверенно спросила Лида.
    - Там разберутся. Есть кому, - ответил обер-лейтенант.
    - А как ты будешь смотреть на то, что мне придется с этим бугаем спать? Я такими не увлекаюсь.
    - Ничего, - ответил Кузнецов, - тебе не привыкать. Родина в опасности, а ты еще генералами пренебрегаешь.
   Лида обиделась. Работа в ресторане ее удовлетворяла. Чего ожидать от генерала, не знал никто. А любимый - сволочь. Пусть бы утешил, посоветовал бы чего-нибудь. Так нет, не будет ее дома - к Вальке пойдет или к Эльзе. Или остановит очередную на улице - денег и подарков вдоволь имеет. Долго уговаривать не придется. „Завтра Йоргенсу позвоню, - размышляла женщина, - пусть решает, что делать. Скорее всего, не позволит. Ему свой человек в ресторане, где каждый день большое количество людей, более нужен. Из пьяной болтовни информацию легче вытянуть, чем добыть её из частного дома одного, пусть и генерала”.
    Но Лида ошиблась. Оберштурмбаннфюрер очень обрадовался новости, которую услышал от агента (СД работало не только с полковниками и рядовыми,  но и с генералами тоже).
    - Соглашайтесь, Лидонька, немедленно соглашайтесь, - молвил ласково начальник политотдела СД, - второго случая может и не быть. В конце разговора пошутил: - Даю голову на отрез - ты понравилась Ильгену в тот момент, когда надела свое новое платье.
    - И как вы угадали, - ответила Лида. Нерадостная улыбка появилась на ее лице.
    Хозяин „Дойчегоффа” не скрывал своей печали, но сделать ничего не мог.
    - Я всегда буду рад видеть тебя в своем заведении, - произнес он на прощание.

РАЗДЕЛ №9
Обслуживая клиентов кафе „Дойчехауз”, Майя успела познакомиться с многими из них, особенно с теми, которые обедали и ужинали здесь практически постоянно. Немцы  относились к ней более чем благосклонно, комплиментов и чаевых не жалели. Многие желали более близкого знакомства, но ей вполне хватало интимных встреч с Николаем Струтинским, который очень ревностно следил за девушкой. Мария даже не обратила особого внимания на рыжеволосого штурмбанфюрера, в последнее время сидевшего в основном за столиком, который она обслуживала. Однажды невзрачного вида штурмбаннфюрер засиделся довольно долго, а за несколько минут до закрытия заведения обратился к девушке:
- Не разрешит ли очаровательная пани провести ее домой?
Майя испугалась. Естественно, не от предложения. Такие ей делали каждый день. От холодных, почти не мигающих глаз с иголочки одетого в новенькую форму сотрудника рейхскомиссариата. Она никак не могла привыкнуть к холодному взгляду Кузнецова, но этот ледяной взгляд давил в ней всякую уверенность.
- Мартин Геттель, служу в Ровно, - представился он, - чего испугалась?
Майя молчала, она уже от кого-то слышала это имя и фамилию, точно от кого, вспомнить не могла, а, может быть, просто перепутала. Словно обладающий даром гипноза, майор оказался довольно настойчивым, и через небольшой промежуток времени они медленно шли на Легионеров, 15, общаясь то на немецком, то на польском языках. Проводив Майю, штурмбаннфюрер назначил ей свидание в один из ближайших выходных.
Через некоторое время они начали встречаться. Эти встречи проходили на его квартире на бывшей Аптекарской или, в более редких случаях, на Легионеров у Лиды. Она даже  начала привыкать к его ледяному взгляду и у них появились общие темы для разговоров, но так и не удалось узнать, в каком ведомстве действительно служит майор, кому подчиняется. Хотя об этом настойчиво просили Кузнецов и сестра Лида.
Знала только, что его служебный кабинет находится в рейхскомиссариате. Лишь через время выяснилось, что рыжий Мартин работает не в хозяйственном отделе рейхскомиссариата, а является начальником отдела службы безопасности РКУ. В один из дней после окончания смены в казино майор подвез Майю домой. Когда они вошли в квартиру, там оказался Пауль Зиберт, хотя в это время он должен был находиться в „командировке – заготавливать лес для фронта”. К удивлению Микоты, оказалось, что офицеры знают друг друга.
- Мы познакомились в „Дойчегоффе”,- молвил, обращаясь к ней Кузнецов.
Пока „Агент 17” готовила ужин, мужчины беседовали в гостиной за чашечкой кофе с коньяком. Неожиданно после очередной рюмки спиртного Мартин обратился к Николаю с довольно провокационным вопросом:
-Так расскажите мне, обер-лейтенант, почему вы в квартире моей любимой девушки в такой поздний час оказались? За дурака меня вместе с девчонкой держите?
-Что вы, господин штурмбаннфюрер, я здесь снимаю квартиру, когда нахожусь по служебным делам в Ровно. А если хотите, и вовсе начистоту – встречаюсь с Лидой, а вовсе не с Майей, - отвечал Кузнецов.
- Что-то я Лиды здесь не заметил, - не сдавался ревнивый майор.
- Она на работе в „Дойчегоффе”,  скоро будет.
Как на зло, Лида не возвращалась, и очередная порция ревностных слов привела к  ссоре. Да так, что оба схватились за табельное оружие. Со слезами на глазах и огромным трудом Майе удалось успокоить кавалеров. Появившаяся ближе к ночи Лида разрядила обстановку. Под утро Геттель, помирившись с Кузнецовым, вызвал машину и уехал на работу.
- С рыжим будь предельно осторожна, - предупредил Николай „маленькую Майю”, -  опаснейшая личность.
Встречаясь с Майей, Мартин Геттель имел далеко идущие планы. Неоднократно наблюдая за поведением обер-лейтенанта Пауля Зиберта в ресторанах, казино и других местах развлечений временной столицы Украины, он обратил внимание на то, с какой легкостью и даже воодушевлением Зиберт сорит деньгами. Скромный заготовитель леса тратил их в далеко не разумных пределах. Рыжий майор, как опытный контрразведчик, понимал: как этот лес не заготавливай, как ни вертись, таких сумм не заработаешь. Тем более на службе в военное время.
Создав в Ровно внушительную сеть информаторов, Мартину удалось выйти на местных жителей, сотрудничавших с английской разведкой „Сикрет интеллидженс сервис”. Он уже знал и адреса шпионских явок, расположенных в районе Грабника, но проводить аресты пока не собирался. Необходимо было выйти на основное действующее лицо – резидента.
Наличие у офицера больших сумм денег не могло служить прямым доказательством принадлежности к иностранной разведке, но должно было настораживать.
Подозрение на пехотного обер-лейтенанта Зиберта пало в тот момент, когда Мартин заметил его в компании служащего полувоенной строительной организации Лео Метуся. Узнал майор и то, что именно по его рекомендации Зиберт поселился на квартире у Лисовской, и хотя Лида в своих сообщениях СД на друга детства Лео Метуся никаких компроматов не давала, рыжий Мартин был почти уверен – Метусь работает на британцев. Скорее всего, он был связником между резидентом Зибертом и ровенскими агентами „Сикрет интеллидженс сервис”, живущими на Грабнике.
В один из вечеров, прогуливаясь с Майей центральной улицей города, майор спросил: есть ли сегодня у них квартирант-заготовитель?
- Нет, он в командировке, - отвечала Микота.
- Случайно не в Лондон уехал?
- Почему в Лондон? – удивилась девушка. - Вроде бы в Овруч или куда-то рядом с ним. Слышала краем уха, он перед нами не отчитывается.
- Шучу, шучу! - продолжал Геттель, - а, кстати, ты не обратила внимания, когда он выпьет чуточку лишнего, во время разговора английские слова употребляет?
- Нет, не заметила, первый раз слышу.
Майор сменил тему и больше в тот вечер не вспоминал об обер-лейтенанте.
Ночью Мария передала разговор с майором Николаю и Лиде.
Обсудив возникшую угрозу с командиром отряда Медведевым, Кузнецов получил четкое и конкретное задание: в ближайшее время любым методом вытянуть из Геттеля информацию, а при благоприятном стечении обстоятельств –  выкрасть его и доставить в отряд.
Случай предоставился 29 октября 1943 года – они в очередной раз встретились с рыжим Мартином на Легионеров, 15 и в очередной раз между ними чуть не вспыхнула ссора из-за Майи. Но в этот раз Кузнецов не стал проявлять характер и по-дружески предложил Геттелю сменить обстановку, вместе съездить куда-нибудь отдохнуть.
- Чего мы будем ссориться из-за женщин, - прошептал он на ухо майору. – Есть другие девчонки, ничем не хуже этих. Думаю, вам они понравятся.
Машиной обер-лейтенанта, за рулем которой находился Николай Струтинский, слегка подвыпившие офицеры отправились на Легионеров, 53 - одну из конспиративных квартир партизанов Медведева.
Хозяин квартиры, работник „Пакетаукциона”, голландец Хуберт Гаас принял гостей более чем радушно. Быстро послал своего помощника, разведчика-диверсанта Ивана Корицкого, организовать прибытие на квартиру двух молодых девушек легкого поведения, а сам начал готовить закуску к столу.
 Офицеры сели друг напротив друга в большой комнате дома и в ожидании приятного развлечения начали распивать бутылку коньяка. Между ними мирно шла беседа: опытный русский разведчик пытался переиграть не менее опытного немецкого контрразведчика и наоборот. Ничто не предвещало неприятностей, но неожиданно без стука в комнату вошел Николай Струтинский и, как ни в чем не бывало, плюхнулся на стул рядом с офицерами. Такой наглости не мог себе позволить ни британский, ни немецкий военнослужащий рангом ниже присутствующих. А уж шофер-поляк из вспомогательних служб? Шок! От удивления у Геттеля на несколько секунд отняло речь, но в тоже мгновение он понял: какая там „Сикрет интеллидженс сервис” - Советы!
Геттель попытался выхватить оружие, но Кузнецов опередил его, перевернув стол.
Вдвоем со Струтинским набросились на рыжего Мартина, на шум прибежал и хозяин квартиры. Били долго, майор сопротивлялся, в одно из мгновений борьбы Струтинский перестарался и ударил майора в висок с такой силой, что тот испустил последний вздох.
- Ты что вытворил, Коля? – набросился Кузнецов на Николая, - совсем бдительность потерял, в наши планы убивать его не входило. Выкрасть и в отряд привезти, и то не сегодня, допросить, в крайнем случае, перед ликвидацией. Ведь он на квартиру к Лисовской своим служебным автомобилем приехал, час – два пройдет, в лучшем случае, под утро искать начнут, водитель за ним прибудет. Возьмут женщин, до меня цепочка дойдет.
- Не дойдет, - отвечал Струтинский, - зато теперь Майю грязными руками лапать не будет.
Тело Мартина вывезли в район пакетной фабрики и, бросив в ров, засыпали слоем земли и мусором.
Прибежавший на Легионеров, 15 Корицкий передал Микоте приказ Кузнецова: квартиру не убирать, в случае появления полиции Лена должна объяснить, что офицеры были, но не долго, уехали в какой-то из ресторанов. В какой – не знает. Майе бежать на работу в „Дойчехауз”.
Все произошло так, как и предполагал Пауль Зиберт. Дважды за майором приезжал водитель, а под утро в дом ворвались полицейские и сотрудники безопасности рейхскомиссариата. Осмотрели квартиру, накрытый стол с остатками еды и напитков, обыскали подсобные помещения, но, не найдя никаких следов борьбы, ретировались.
Лену с собой не забирали, перепуганная девчонка беспрерывно твердила одну и ту же фразу: офицеры поехали в ресторан, офицеры поехали в ресторан…
Майю забрали из „Дойчехауза” среди ночи. Пытали, били, сломали зуб и изрядно испортили лицо, но добиться, куда исчез Мартин Геттель, так и не смогли. Под утро измученную, с опухшим лицом ее отпустили домой.
Вечером в квартиру вновь ворвались фашисты, но уже офицеры и солдаты СД. Перевернули все вверх дном, но так же, ни с чем ретировались.
Залитая слезами Лида звонила Йоргенсу, но в тот вечер с ним не соединили. Кузнецов и Струтинский выскользнули из города и находились в отряде Медведева. Организованные немцами поиски Пауля Зиберта как человека, уехавшего вместе с майором, результатов не дали…

- Больше с тобой не работаю! - набросился Кузнецов на Струтинского, находясь уже в отряде, - так подставить, только чудом из неприятностей сможем выпутаться. Завтра начнут майора искать, если выйдут на меня - и тебе конец. Медведев собственноручно ликвидирует.
- Вспомни, как ты с немцами на Пасху пьяный фотографировался. Если бы я те снимки не забрал, ты бы уже давно на улице Белой возле дровяного склада на веревке болтался, - ответил „Спокойный”. Ещё припомни, как пистолетом четырнадцатизарядным по пьянке в компании немецкой выхвалялся. Вот это был провал, настоящий провал. (Тогда, действительно, Пауль Зиберт был на грани разоблачения).
- Довольно, Николай, - более миролюбиво произнёс Кузнецов, - работа у нас такая. И о том фотоснимке, где мы в лесу позируем с тобой и Стеховым, где я в форме немецкой, Медведеву не вздумай докладывать. Я свои ошибки сам исправляю. Одним словом, не было ничего, забудем обиды.

…Однажды один из самых воспитанных и интеллигентных гостей салона пани Лёли доктор Альберт Франк привел нового посетителя – начальника политического отдела конслагеря Аушвиц (Освенцим) Грабнера, находящегося в Ровно в служебной командировке. В квартире уже находились Пауль Зиберт и еще пять немецких офицеров.
Очарованный красотой, манерами хозяек квартиры Грабнер чередовал каждую налитую рюмку с комплиментами в адрес Лиды и Майи, а еще через небольшой промежуток времени изъявил огромное желание уединиться с Лисовской.
Дабы хоть на некоторое время разрядить обстановку, доктор Франк перевел разговор на тему перевооружения немецкой армии. Опьяневший более чем другие, майор Клюге начал разглагольствовать о новом секретном оружии, способном в порошок стереть огромные города. Поскольку такого еще в глаза никто не видел, перешли к вещам более обыденным – стрелковому оружию.
- А вы слышали, - не сдавался Клюге, - совсем недавно изобрели новый „вальтер” с двойным магазином, в котором находятся 14 патронов. Такого красавца во всем мире не сыщешь.
- Еще в руках не держал, - произнес начальник политотдела, - видимо, интересная вещь.
- Можете полюбоваться, - из-за стола неожиданно приподнялся Пауль Зиберт и вытащил из кобуры новейшую разработку – 14-зарядный „вальтер”. Он положил пистолет на ладонь левой руки и, приподняв ее с торжественным видом, любовался удивленными взглядами присутствующих. 
- Не очень хвастайте, обер-лейтенант, - произнес до этого в основном хранивший молчание, майор инженерных войск, - боюсь, что такая великолепная вещица у меня была чуть ранее вашего. Я даже успел сделать из него несколько выстрелов, отбиваясь от группы бандитов, которые напали на наш автомобиль.
- Какая интересная история, - защебетала „маленькая Майя”, - расскажите, расскажите, пожалуйста, поподробнее.
После небольшой паузы майор продолжил:
- Я думаю, вы знаете о том скорбном случае, когда, возвращаясь из Винницы, погибли советник военного управления рейхскомиссариата майор фон Райс и начальник отдела рейхскомиссариата зондефюрер СС, граф Гаан. В тот день я был с ними в одной машине. Переодетые в форму вспомогательной полиции бандиты забросали нас гранатами. Выпав из машины, я еще сделал несколько выстрелов и, кажется, ранил кого-то из нападавших, но тут же сам был ранен в руку, пистолет выпал, но мне каким-то чудом удалось добежать до зарослей кустарника. Водитель и солдат-охранник тоже были убиты, одному мне удалось в живых остаться. Я до сих пор номер этого „вальтера” помню – 46710.
„Кажеться, я попал в историю, - сообразил Кузнецов, поднося пистолет к глазам, - 46710”.
Другого номера и быть не могло, ведь он собственной персоной находился среди нападавших на машину.
Зимой 1943 года по наводке Лидии Лисовской в районе Корца Кузнецову и группе красных партизан, переодетых под украинскую вспомогательную полицию, удалось совершить удачное нападение на машину немецких связистов и захватить важные документы. С их помощью было установлено, что на территории Ровенской и Волынской областей ставка Гитлера отсутствует. Схемы связи на добытых документах указывали на то, что ставка „Вервольф” расположена на территории Винницкой области. Со временем, читая на страницах Ровенской газеты „Волынь” материалы о пребывании высших немецких военных руководителей именно в Виннице, партизанское руководство получило тому подтверждение.
Подобранный кем-то из партизан 14-зарядный пистолет Кузнецов забрал себе как трофей. Держа в руках „вальтер”, принадлежавший рассказчику-майору инженерных войск, Николай лихорадочно соображал – что делать далее? Нескольких человек он успеет убить. А далее? Далее – полный провал и невыполнение основного задания.
- Сдаюсь, майор, - вдруг неожиданно для самого себя произнес он, в очередной раз читая номер на стрелковом оружии. – Действительно, у вас эта отличная штуковина была гораздо раньше.
Начальник политотдела Грабнер уже тянул руку, чтобы посмотреть оружие, но в этот самый момент вовремя заметившая некоторую растерянность и замешательство на лице Пауля Зиберта Лисовская перехватила ее, пригласив Грабнера на танец. То же сделала и Майя, успев включить погромче патефон, пригласила майора – бывшего хозяина пистолета.
Кузнецов, молча, спрятал „вальтер” в кобуру и начал в очередной раз разливать коньяк в рюмки.
Под утро он долго целовал Лёлю и мысленно благодарил „маленькую Майю”, сумевших разрядить обстановку и спасти его от провала и неминуемой гибели.


РАЗДЕЛ №10
Однажды на квартире известного ровенского врача- гинеколога Поспеловского, куда Кузнецов пришел в гости вместе с „Фарфоровой куколкой”, он познакомился со штурмбаннфюрером войск СС Ульрихом фон Ортелем. Майора в дом к Поспеловским привела Майя Микота, которая сотрудничала с ним как агент СД.
Внимание Кузнецова сразу привлекли два весомых отличия на мундире штурмбаннфюрера: трехцветная лента Железного креста II класса, который полагался только за непосредственное участие в боях, серебряный знак „Благодарность рейхсфюрера СС” и лента „За военные заслуги”.
„Непростая птица”, - сообразил Николай.
Микота рассказывала, что за довольно длительный период знакомства она так и не узнала, кому непосредственно подчиняется штурмбаннфюрер Ортель.
Самым интересным было то, что из всех знакомых немцев, с которыми она общалась этот ей действительно и по-настоящему понравился. Он удивил девушку своими превосходными манерами, непредвзятым, уважительным отношением к ней.
Его служебный кабинет находился рядом с кинотеатром „Эмпир”, на той же Дойчештрассе в доме под № 272. Странным было то, что, не занимая какой-либо высокой должности, майор имел огромное влияние на местное СД. Водились у него и довольно приличные деньги.
Позже выяснилось, что служит Ортель в одном из подразделений службы безопасности и занимается вербовкой и подготовкой диверсантов и разведчиков.
- Моя служба не позволяет расслаблений, - часто повторял он, - единственная отрада – это ты, маленькая Майя. Только с тобой, очаровательной птичкой, я могу поговорить, снять с себя дневное напряжение, мне не надо остерегаться и беспрерывно контролировать себя. Я работал во многих странах мира, в том числе несколько лет в России, знал многих женщин, но ни одна из них не была достойнее тебя.
Имея такого друга, как Ортель, Майя чувствовала себя намного увереннее, чем ранее. Ей было легко с ним общаться, ведь говорили в основном на русском. Она прекрасно понимала и чувствовала то, что майор по-настоящему в неё влюбился.
Однажды уставший, но довольный собою Ульрих, выпив чуточку лишнего, рассказал ей о том, что недавно он отправил через линию фронта в Москву двух диверсантов, которых готовил лично длительный период времени. До войны оба работали в ровенском НКВД, а в первые её дни попали в плен. После длительного содержания в лагере и тщательной проверки бывших чекистов стали готовить к диверсиям и террорактам.
- Перед ними поставлена очень ответственная задача, - говорил Ортель, выпив очередную рюмку, обращаясь к Майе.
Агенты должны уничтожить в Москве бывшего командира 51-го немецкого артиллерийского корпуса генерала фон Зейдлица и бывшего командира 376-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта фон Даниэльса. Попав в плен, эти предатели создали в Москве „Союз немецких офицеров” и призывают соотечественников отстранить Гитлера от власти. Думаю, боевики справятся с моим заданием. Не зря же я готовил их такой длительный период времени.
Утром следующего дня Майя передала услышанное Лисовской. Лида – Кузнецову. Николай передал информацию в отряд Медведеву.
Тимофей – Центру
…„Колонист” через своего агента „Лик” получил достоверную информацию о следующем. В городе Ровно под вывеской частной зуболечебницы функционирует школа диверсантов-террористов, предназначенных для переброски через линию фронта в советский тыл. Руководил ею до конца ноября1943-го года опытный сотрудник ведомства Шелленберга штурмбаннфюрер СС фон Ортель. В школе из числа бывших сотрудников НКВД подготовлены и уже заброшены (или находятся в процессе заброски) два боевика. Их задача: проникнуть в СНО и убить генералов фон Зейдлица-Курцбаха и фон Даниэльса.
Получив радиосообщение, московские чекисты усилили охрану немецких генералов. Принятые меры предосторожности помогли предотвратить покушение.
Всегда предельно осторожный и собранный штурмбаннфюрер, оставаясь наедине с Микотой, позволял себе выговориться. В такие минуты и узнала от него юная разведчица-костопольчанка то, что Ульрих фон Ортель входит в спецгруппировку Фюрера, группу известного на весь мир диверсанта Отто Скорценни. Мало того, ещё и является его лучшим другом.
Во время одной из вечеринок на квартире Лидии Лисовской фон Ортэль рассказал красавицам-сёстрам о секретном оружии, которое в ближайшее время должны были применить против британцев, а впоследствии - против русских военные подразделения Германии.
Кузнецов – Тимофею
… „Лик” получила от него ведомости, о полной достоверности которых не могу отвечать. Фон Ортель рассказывал, что в Германии изобрели какую-то летающую бомбу, похожую на самолёт, которая на большой скорости будет преодолевать расстояния до 400км и иметь большую разрушительную силу…
Переданное с Ровенщины в Москву сообщение было первым, в котором говорилось о сверхсекретном оружии – самолетах-снарядах „ФАУ-1”.
Это было очередным и большим успехом разведгруппы, возглавляемой Николаем Кузнецовым.  „Что бы я делал без них, этих очаровательных и умных молодых женщин, – раздумывал он, анализируя добытую информацию”. Вскоре и сам при помощи Майи и Лиды поближе познакомился с майором.
Позже Майя разузнала, что Ортель перед войной на протяжении двух лет работал при германском консульстве в Москве, о чем он рассказал ей в очередные минуты расслабления. Занимался разведкой и вербовкой сотрудников из московской интеллигенции.  „Удивительно, - подумал Николай, - и как наши пути не пересеклись. А это было вполне возможным”.
Они даже подружились с Ортелем, но совместные встречи и застолья были довольно редкими, несмотря на то, что на них очень настаивал Медведев. Приходилось в надежде получить новую и секретную информацию, надеяться только на Майю.
В начале ноября 1943-го года, во время очередной встречи с Микотой, фон Ортель сообщил ей, что, скорее всего, его ожидает довольно ответственная командировка, и, если ему удастся вернуться из неё живым, для крошки Майи он привезёт самые дорогие подарки.
- Заказывай, что хочешь, - молвил он, с тоской глядя девушке в глаза.
- Не знаю, - ответила „Агент 17”, – у меня всё есть, ты и так меня крепко балуешь.
- Тогда я знаю, что тебе привезти, - не сдавался майор. – Я хочу любить тебя на настоящем персидском ковре, его и привезу. Поверь, это настоящее удовольствие.
- Зачем так утруждаться, ковер можно и здесь приобрести какой угодно, в том числе и персидский, по цене довольно сходной.
- Нет, тут таких не сыщешь, - ответил Ортель.
Он много пил в ту ночь и смотрел на неё так, как будто собрался навсегда попрощаться. Больше они не виделись. Ортель исчез из города, исчезли и двое его помощников – курсантов абвера.
Подруга Майи, работница гебитскомиссариата, рассказала ей по секрету, что Ульрих фон Ортель застрелился в своем рабочем кабинете... Эта новость была неправдой. Группа боевиков во главе с Отто Скорцени, в состав которой входил Ульрих фон Ортель, должна была совершить покушение на руководителей трех государств - Сталина, Рузвельта и Черчилля. Нападение должно было состояться во время встречи лидеров государств в Тегеране (до 1935 года - столица Персии, а теперь - Ирана).
Когда Майя доложила Кузнецову об исчезновении фон Ортеля и его болтовне о коврах и командировке, Николай, недолго раздумывая, поспешил к Медведеву. „Тимофей” все подробно доложил Центру. Со временем двойной агент английской и немецкой разведки Эрнст Мерзер подтвердил  пребывание фон Ортеля, как руководителя диверсионного отряда, в Тегеране, всё это позволило московским чекистам принять необходимые меры безопасности. (По замыслу немцы должны были похитить президента Рузвельта, а Сталина и Черчилля - уничтожить.)
Газета „Правда” за 19 декабря 1943 года: „Лондон, 17 декабря (ТАСС). Согласно сообщениям вашингтонского корреспондента агентства Рейтер, президент Рузвельт на пресс-конференции сообщил, что он остановился в российском посольстве в Тегеране, а не в американском потому, что Сталину стало известно о немецком заговоре. Также маршал Сталин сообщил, что, возможно, будет организовано покушение на жизнь всех участников конференции.
Он просил президента Рузвельта оставаться в советском посольстве во избежание передвижений городом...

Из архивных документов Службы внешней разведки СССР: „В связи с получением из агентурных каналов сообщений об операции немецких спецслужб „Большой прыжок”, во главе с главным нацистским террористом О.Скорцени,  были приняты необходимые меры для нейтрализации абвера в Тегеране”.
Сообщение Майи было наибольшим успехом за период нахождения и работы советских партизан на территории Ровенщины. Именно благодаря этому сообщению и стал легендой советской разведки исполнитель террорактов Николай Кузнецов. Это был самый большой и просто неистовый успех во всей его разведывательной карьере.

РАЗДЕЛ №11
После боев с экспедицией генерала фон Баха - Залевски, которые начались 8 ноября 1943 года и закончились частичной победой партизан, полковник Медведев понимал: второго удара они уже не выдержат.
 Тогда благодаря Лидии Лисовской, партизаны получили своевременное предупреждение об опасности. Лида сообщала: на квартире полицай - фюрера Украины, которая находилась на Кенингсбергштрассе, 21, состоялось совещание. В нём принимали участие командующий войсками генерал Китцингер, его заместитель генерал Мельцер, полковник СС Пиппер и командующий „Остентруппен” генерал Ильген. Совещание проходило под руководством обергруппенфюрера СС, шефа „дер банденкампф” (борьба с бандитизмом) Ериха фон Бах - Залевски. Особые претензии Бах Залевски имел к генералу Ильгену.
- Ваши советы помогут мне, - повторял генерал, вытирая вспотевшую боксерскую шею, - я исполню свой долг.
Еще до прибытия высшего руководства карательные отряды „Остентруппен” провели „зачесывание” и фильтрацию коренного населения, иногда поголовно уничтожая местных жителей.
Через несколько дней генерал Ильген проводил совещание по тому же вопросу, но уже со своими подчиненными. Совещание проходило на частной квартире руководителя „Остентруппен”.
Лисовская, как горничная, несколько раз угощала офицеров кофе и напитками. И пока с „искренней” улыбкой на устах подносила чашки, узнала: операция по ликвидации партизан в цуманских лесах состоится 8 ноября 1943 года.
На „зачистку” цуманского леса немцы бросили 1-ый и 2-ой берлинские полицейские полки СС и другие, хорошо вооруженные, формирования. Общее руководство взял на себя фон Бах-Залевски, экспедицию возглавил полковник Пиппер.
Предупрежденный Лидой Медведев успел изменить месторасположение отряда. Завалами из деревьев были отрезаны пути для продвижения немецкой техники. В местах, куда вели немцев вчерашние медведевские партизаны,  ставшие предателями, сделали засады.
    В одну из них и попал полковник Пиппер, который был убит еще до начала операции.
Несмотря на численное (почти в два раза) преимущество немцев в живой силе, им не удалось разгромить тысячный отряд и достать самого Медведева. Партизаны праздновали победу, и отошли еще дальше в болота, на безопасное расстояние.
Тогда и возникла у Медведева мысль: дабы опередить еще одно нападение немцев, которого партизаны уже не выдержат, нужно было их шокировать. Опередить похищением генерала Ильгена, войска которого и должны были осуществлять повторную „зачистку” цуманского леса.
 Была возможность одним ударом оправдать неудачи и предыдущие действия террористической группы Кузнецова, а при удачном завершении операции - стать чуть ли не наилучшим партизанским командиром в глазах московских руководителей. Если удастся похитить и переправить немецкого генерала живым самолетом в Москву - успех будет гарантирован. Тогда, в конце концов, будет возможность доказать Судоплатову и другим высшим руководителям, что не немцы и УПА контролируют Ровенщину. Здесь хозяин он - полковник Медведев, командир отряда, который носит гордое название „Победители”.
После того, как очередной атентат в Ровно против руководителя „Пакетаукциона” закончился провалом, он вызвал к себе Кузнецова.
- Гер обер-лейтенант, - молвил с напряжением полковник, - ты хорошо знаешь, что жизнь отпустила тебе считаные часы. Я сам, собственной рукой расстреляю тебя на глазах у всего отряда. Оденешься в свою немецкую форму, мне и стрелять будет приятнее. Поляков, приспешников твоих из Армии Краёвой, тоже на тот свет отправлю. А пока благодари судьбу, что она тебе еще один шанс предоставляет.
- Что мне делать? - спросил Николай.
- Бери тех сучек, Лиду и Майю, поляков забирай, что хочешь делай, но живого Ильгена сюда притяните. Выполнишь - поживешь еще немного на белом свете. Нет, - мое командирское слово знаешь. Расстрел - твоя наивысшая награда.
- Я выкраду генерала, чего бы мне это не стоило, - ответил Пауль Зиберт, - доставлю живого и невредимого.
Он встретился с Лидой на ее квартире. Лисовская услышав, что нужно сделать, чуть не обомлела.
- Этого не будет, - ответила после паузы. - Можешь застрелить меня здесь, на месте, но Майю, мать, брата, сестру под расстрел подводить не буду.
 На тот момент Лисовская чувствовала себя истинной хозяйкой в квартире генерала. Ильген относится к ней очень хорошо. (Он прекратил встречаться со своей любовницей из штаба Китцингера, не жалел на горничную денег и даже выделил одного со своих „легионеров” помогать Лиде и ее семье).
- Твоих заложниками сделаю, - ответил Кузнецов, - будешь делать то, что тебе говорят, тем более - за родню переживаешь. Ты женщина умная, если в тесном взаимодействии будем работать, никто и не догадается, что это наших рук дело. А ссориться нам не нужно. Считай - это последняя операция, потом все - перерыв.
Лида еще долго колебалась, но избежать участия в операции не было никакой возможности.
„Восточные войска” – „Остентруппен”, которыми руководил генерал Ильген, в основном состояли из уроженцев Кавказа, Средней Азии и России (РОА, кубанские казаки и прочие), которые перешли на сторону немцев. Их использовали в основном для проведения карательных экспедиций против мирного населения. Из таких же не совсем надежных „бойцов” была сформирована и охрана генерала.  Днём возле дома Ильгена находился один часовой. С шести часов вечера и до утра охрану осуществляли трое часовых.
Лида и Майя  хорошо выучили распорядок жизни генерала. Командующий „Остентруппен” всегда обедал в первом часу дня. Хорошо и вкусно поесть он любил с детства, еще когда его отец работал в Берлине мясником. К внушительному куску печеного мяса Лида каждый день добавляла любимейшее блюдо Ильгена – картофельные оладьи... Она умела готовить, и шеф всегда был очень доволен ею. Поэтому обед пропускал только в экстренных случаях. Во время обеда в доме вместе с генералом могли находиться его адъютанты. В последнее время в основном один из них.
В 13.00 и решил брать генерала Кузнецов. Лида должна была дать знак занавеской на окне жилья. Если генерал на месте и нет никаких препятствий - занавеска должна быть отодвинута.
В группу захвата вошли боевики: Ян Каминский, Мечислав Стефаньский, Николай Струтинский и сам Кузнецов.

Струтинский Николай Владимирович - поляк, уроженец Ровенской области. Командир боёвки Армии Краёвой, в которую входила почти вся его семья. В сентябре 1942 г. присоединился к отряду специального назначения 4- го управления НКВД СССР „Победители”. Работал личным водителем и помощником Кузнецова (был заменен после значительных ошибок и провалов). По окончании войны служил в органах госбезопасности. Награжден высокими правительственными наградами. Умер в 2003 году.

Стефаньский Мечислав - поляк. Родился в Варшаве. До 1939 г. работал в Ровно. Сотрудник „двуйки” (польская контрразведка). В 1939 г. попал в плен к немцам, после бегства резидент советской разведки в г. Ровно. Награжден орденом Ленина и многими другими наградами СССР и ПНР.

Каминский Ян - поляк, член спецподразделения боевиков Армии Краевой „Блеск”. Работал по заданию „лондонского” эмиграционного польского правительства и выполнял ответственные задания партизанского отряда полковника Медведева. Задержан подразделением СБ УПА в марте 1944 года. Обстоятельства гибели и место захоронения неизвестны.

Ночь перед операцией Пауль Зиберт провел вместе с Лидой на улице Легионов. В ту ночь, будто прощаясь, он почему-то как никогда долго любил „Лелю”.
...Серый „адлер” двигался по первому снегу, который выпал этой осенью довольно рано. За рулем автомобиля в форме немецкой военно-автотранспортной организации находился Струтинский, рядом „при полном параде” сидел обер-лейтенант Пауль Зиберт, на заднем сидении в форме офицеров рейхскомиссариата Украины - Стефаньский и Каминский.
13.00. Машина останавливается неподалеку от дома Ильгена. Все четверо напряженно наблюдают за окном помещения - занавеска на месте.
13.10. Никаких изменений.
- Что делаем? - спрашивает Струтинский у Кузнецова.
- Сиди спокойно, - отвечает тот.
13.20. Автомобиль отъехал от дома Ильгена. Террористы обогнули несколько кварталов и вернулись обратно.
13.50. „Что случилось? - размышлял Пауль Зиберт. - Неужели Лида таки испугалась? Неужели предала? Тогда ей конец - прощения не будет!”
В это время генерал Ильген спокойно сидел за обеденным столом и разговаривал со своей горничной:
- Моя милая птичка, я очень доволен тобой и твоим отношением ко мне, даже не знаю, чем тебя отблагодарить. С появлением такой красоты в моем доме, несмотря на начало
зимы, даже цветы начали цвести. Но фрау Лида красивее, чем любой прекрасный цветок.
  Лидия подошла к окну и притронулась к ярко-красной гортензии, которая стояла на подоконнике и, будто забавляясь, хотела отдернуть занавеску. Но в ту же минуту услышала слова генерала, от которых едва удержалась на ногах.
- Все же я знаю, чем отблагодарить тебя, моя красавица. На днях я еду в командировку в Берлин, где сделаю для тебя замечательный сюрприз: освобожу из лагеря польского офицера Ежи Лисовского.
У Лиды потемнело в глазах, она, молча, словно ничего не понимая, смотрела на Ильгена.
- Да, да, моя красавица, я освобожу твоего мужа, - продолжал генерал. - Думай и ты, чем отблагодарить меня за такой подарок. Завтра отъезжают мои денщики, через день-два и я вслед за ними.
„Подождут! - решила Лида. - Через несколько минут его должны были похитить, кто тогда освободит ее Ежи? Нет, пошли они к черту со своим похищением!”  Лисовская бросила взгляд на окно: случайно ли не дернула с перепугу занавеску?
- На тебе лица нет, - обратился к ней Ильген. Он встал из-за стола, подошел и крепко обнял горничную. - Освобожу, я за свои слова отвечаю.
Слезы заливали глаза. Лида долго целовала генерала, целовала и снова орошала его грудь слезами.
  13.55. Близ дома генерала Ильгена.
- Что делаем, Николай Васильевич? - спросил Стефаньский.
- Предала, сучка. Операцию сорвала, - бросил Каминский.
Он недолюбливал Лиду. Она отказала ему когда-то, да и смотрела всегда пренебрежительно, как на холопа.
В голове Кузнецова одна за другой мелькали мысли: „Провал, задача не выполнена, если без весомых причин - это конец. Казнит Медведев, точно расстреляет”. Он на минуту представил себе прищуренные, довольные глаза партизанского командира и наведенную на него стальную точечку пистолета.
- С собой „Лёльку” заберу, - пробормотал, сжимая „вальтер”, - с собой на тот свет, довольно, отплясалась балерина. Поехали, - коротко бросил  Струтинскому.
23.15. Легионов, 15, квартира Лисовской. Сквозь сон Лида услышала взволнованный, испуганный голос сестры Аленки. На пороге с бледным, полным ненависти лицом, стоял Пауль Зиберт. Его рука крепко сжимала наведенный на нее пистолет с глушителем.
- Молись, „Лёлька”, молись перед смертью. Хоть твоих грехов ни одна вера не простит: ни католическая, ни православная.
...За измену, ...за коварность..., - чеканил  ее вчерашний любимый.
Лида поняла - выстрелит. Еще секунда - и произойдет непоправимое.
- Милый, мой милый, я не виновна. Не стреляй, я не виновна, - повторяла снова и снова, закрывая лицо руками. В тот же миг послышался крик сестры Аленки. Девушка тоже поняла, что их квартирант, этот проклятущий немец, заберет жизнь ее Лидоньки.
Аленка упала на колени и начала умолять:
- Пауль, пожалей нас, Пауль!!!
- Езус Мария! Услышь мои молитвы! Мы завтра выполним задание, - уже в который раз повторяла Лида одни и те же слова.
- Замолчи, замолчи! – обер-лейтенант выругался, но, в конце концов, опустил „вальтер”.
В тот же миг Лида сообразила: нет, еще не скоро будет освобожден из концлагеря ее Ежи. И чуть ли не впервые пожалела о том, что лихая судьба свела ее с человеком- призраком, исполнителем атентатов, обер-лейтенантом Паулем Зибертом, которого даже успела полюбить. Она долго, почти как на допросе, рассказывала ему о том, что денщики генерала завтра уезжают в Берлин, а их отсутствие упростит операцию.
Кузнецов, наконец немного успокоившись, слушал очень внимательно.
- Возьмешь с собой Майю, делайте с тем бугаем, что хотите, но мы должны его похитить, - вносил свои коррективы. – Алиби то же самое. Для Микоты так же что-то придумаем. Главное – удачный исход. Где и с кем потом спать будете - ваши проблемы. Жить захочешь - и у гауляйтера в кровати проснешься.
Операцию перенесли на 15 ноября, но в разработанный план внесли коррективы. Вместо обеда в 13.00 Ильген должен был приехать домой в 16.00, чтобы провести вечер в приятной компании Лиды и Майи. Он был совсем непротив развлечься с ними перед далекой дорогой. Тем более, что шалунья Майя в последнее время нравилась ему не менее Лиды.
15 ноября 1943г. Городской рынок.
   13.00. К небольшому, но шумному базару подъезжает бричка. Две красивые, хорошо одетые женщины прыгают с брички на мостовую. Это были Лида Лисовская вместе с бывшей актрисой Ровенского театра - подругой Татьяной. Они приехали за продуктами для генеральского стола. Татьяну „Леля” прихватила с собой так, на всякий случай, чтобы было с кем пообщаться.
- Сегодня господин генерал позволил мне отдохнуть, - громко, чтобы слышно было не только подруге, рассказывала горничная. - И я решила на завтрашний день мяса и картофеля прикупить, чтобы еще свободнее себя чувствовать. Вечером в кино с Майей собрались, возможно, еще и ресторан посетим. Иди и ты вместе с нами, фильм, говорят замечательный, совсем новый.
Между овощными рядами встретили еще одну бывшую подругу по гимназии. Лида громко, будто и не было никого вокруг, рассказала ей то же самое. Потом она долго и придирчиво выбирала мясо. Лиду на базаре знали, поэтому предлагали только самую свежую и качественную продукцию. Загреметь в Ровенскую тюрьму не имел желания ни один продавец.
Когда с такой же придирчивостью выбрали картофель и зелень, барышни отдали свертки солдату из РОА, с которым приехали, и еще немного пообщались между собой.
- Жируют, гадюки! - смотря на женщин, шептались базарные торговки.
15.10. Телефонный звонок в кабинете генерала Ильгена. С присущим ей артистизмом Лида извещает шефа о том, что Майя уже заканчивает готовить замечательное блюдо. Все будет подготовлено ровно на 16.00, и пусть господин генерал не задерживается ни на минуту.
- Буду, мои маленькие, ждите, - ответил командующий „Остентруппен”.
15.30. Телефонный звонок в кабинете руководителя политического отдела СД оберштурмбаннфюрера Йоргенса. В телефонной трубке звенит приятный, игривый голос „Фарфоровой куколки”:
- Я так давно тебя не видела, мой котенок. Очень грущу. Сегодня шеф позволил мне отдохнуть...
На лице шефа политотдела СД появилась удовлетворенная улыбка:
- Ты не потеряла ключи от моей квартиры, птичка? Нет? Чудесно! Жди меня приблизительно в шесть часов. Я буду очень рад снова тебя видеть. До скорой встречи...
15.35. Лида и Майя выпили немного изысканного французского коньяка с генеральского стола, так, для храбрости.
15.40. Звонок на квартире командующего „Остентруппен”. К аппарату подходит Лисовская.
- Как дела? – услышала она голос Кузнецова.
- Господин генерал просил вас позвонить по телефону в шестнадцать, - ответила так, как договаривались.
15.45. Серый „адлер” останавливается возле дома Ильгена. Группа немецких военных двигается в направлении здания. Постовой возле ворот, первым увидев офицеров,
стал по стойке смирно. Поравнявшись с ним, обер-лейтенант бросил на немецком:
- Генерал еще не прибыл? Унас для него срочное сообщение.
   Дежурный, немного смутившись, ответил:
- Плохо понимаю по-немецки, господин офицер. Служу недавно, языки еще хорошо не выучил. Вот денщик господина генерала, он знает.
В это время из дома вышел денщик Ильгена.
- Ты кто такой? - спросил Кузнецов.
- Я - денщик генерала Ильгена, - ответил тот на ломаном немецком.
- Приказываю вам зайти в дом, - твердо произнес обер-лейтенант Пауль Зиберт.
- Так я же на посту, - заволновался солдат, когда по жестам понял сказанное.
За спиной уже стояли с оружием в руках Стефаньский и Каминский.
- В дом! - прошептал один из боевиков.
Зайдя в дом, обер-лейтенант твердым уверенным голосом обратился к испуганным солдатам РОА:
- Плохи ваши дела. Хотите жить - будете слушать мои приказы. Поможете - заберем в партизанский отряд вместе с генералом, помощь защитаем. Нет - пристрелим на месте.
Разбираться с вами я вовсе не имею времени.
Испуганный денщик начал оправдываться, что в РОА их забирали силой, и они с удовольствием помогут партизанам. Но его уже почти никто не слушал.
На улице, на месте часового, с винтовкой в руках стоял Николай Струтинский. Пока Кузнецов шептался с Лидой, часовой обратился к Стефаньскому:
- Господин офицер, позвольте мне снова стать на пост. Генерал знает меня в лицо.
Террористы бросали взгляды друг на друга. Это был очень рискованный, но верный ход: что, если Ильген, увидев возле калитки совсем другого часового, не зайдет в помещение, а останется в автомобиле, или наделает шума?
Винтовку часового разрядили и объяснили: если он сделает хоть одно лишнее движение - получит пулю от Струтинского. „Спокойный” спрятался за едва открытыми дверьми дома и целил в солдата из расстояния двух шагов.
16.00. Шум двигателя. Возле дома останавливается автомобиль. Из него выходят заместитель Ильгена - генерал Омельянович-Павленко и генерал Карнер. Часовой стоит на месте. Палец Струтинского дрожит на спусковом крючке пистолета.
- Так значит, генерала нет? - растерянно повел плечами Омельянович-Павленко, выслушав короткий отчет часового (дежурный отчитывался по-русски - генерал был из своих – ранее служил у Петлюры).
Прибывшие садятся в автомобиль и отъезжают от дома. Струтинский вытирает вспотевший лоб: - Будешь жить - я лично за тебя поручусь, - бросает коротко  не менее разнервничавшемуся солдату из РОА.
Испуганная Майя уже в который раз делает очередной глоток французского коньяка. Пауль Зиберт, не выдавая своего волнения, продолжает обыск генеральского кабинета и собирает бумаги в чемоданы.
- Звони к шефу, - приказывает Лиде. - Сколько можно ждать? Пусть идет, пока нас здесь его заместители на горячем не поймали.
Лисовская набирает номер. Телефонистка соединяет с кабинетом Ильгена.
- Мой генерал, - лепечет Лида, - мы заждались, вы всегда держите слово. Блюда на столе и уже начинают остывать.
- Буду, через полчаса буду, - обещает генерал. - Неотложные дела.
В тот момент к нему заходили только что прибывшие Кернер и Омельянович-Павленко. Через полчаса генерал не появился. Он продолжал совещаться со своими заместителями. Группа Кузнецова замерла в ожидании. Ян Каминский находился за буфетом, Мечислав Стефаньский спрятался за шкафом, сам Кузнецов стоял за дверьми комнаты. Лида с Майей тоже притаились в гостиной.
Вечерние сумерки ложились на город. Шикарный черный „мерседес” разрезал тоненький слой льда на мостовой. Уставший Ильген, в конце концов, ехал отдохнуть. Впереди его ждал замечательный вечер в обществе женщины - украшения украинской столицы и ее волшебной сестры Майи.
17.00. Командующий „Остентруппен” в гостиной своего дома. Еще не успел генерал вытереть надлежащим образом ноги, как его боксерская шея оказалась в нежных объятиях „пани Лёли”.
- Мой генерал... - шептала она и нежно целовала в губы.
От удовлетворения Ильген зажмурил глаза и никак не мог понять, что это сегодня творится с горничной: и раздеться не дала - сразу в объятия.
- Майн либе фрау... - только и успел выговорить, как на него налетели из засады и, скрутив руки, начали вязать их парашютными стропами. Прямо в лицо генералу
смотрел пистолет с глушителем, который крепко держал в руках обер-лейтенант пехотных войск.
- Спокойно, генерал. Мы - партизаны. Будешь вести себя хорошо, через два дня окажешься в Москве, нет - пристрелю на месте.
- Предатель! - воскликнул шокированный немец и в тот же миг ударил Кузнецова головой в лицо.
- Предатели! - еще громче закричал генерал. - Предатели!
Невероятными усилиями троим нападающим удалось сбить с ног бывшего чемпиона Берлина по боксу. Струтинский сидел на спине Ильгена и изо всех сил прижимал его голову к полу. Каминский старался еще крепче связать руки боксера парашютной стропою. Вытерев кровь, которая бежала из разбитого носа, Николай Кузнецов безуспешно старался заткнуть генералу рот кляпом. Наконец это удалось сделать.
С „вальтера”, который извлекла из заднего кармана генеральских бриджей, Лида целила то в голову Ильгена, то в испуганного денщика, который спрятался в углу и дрожал, как осиновый лист.
17.30. Из дома выходит Николай Струтинский с генеральским чемоданом в руке. В другой - дорогое, изготовленное знаменитыми мастерами, охотничье ружье, (подарок для полковника Медведева). Через несколько секунд вышли Кузнецов и Каминский, они крепко держали под руки Ильгена. Позади Стефаньский. Улица пуста, автомобиль рядом.
- Скорее, господа, скорее, - то ли шепчет, то ли хрипит очумелый постовой, - с минуты на минуту может подойти смена караула.
В ту же минуту Ильген выплёвывает изо рта кляп и неистово кричит:
- На помощь! На помощь!
Плечом отталкивает Каминского, освобождает руку (шелковистые стропы имеют свойство растягиваться) и профессиональным ударом сбивает с ног Кузнецова. Секунда - и ударом в челюсть свален с ног Стефаньский. Струтинский, бросив чемодан и ружье, возвращается на помощь. Еще миг - и мощным ударом генеральского сапога в низ живота нейтрализован Каминский.
Струтинский, словно кот, прыгает под ноги генерала и, крепко обхватив их, старается повалить того на землю. На помощь нападающим приходит часовой, который, прыгая на шефа, таки валит его с ног. Четверо мужчин наваливаются на генерала и делают попытку снова заткнуть ему рот и связать руки. На земле, скрутившись от боли, постанывает Ян Каминский.
Борьба длится еще несколько секунд. Уже кричит от боли Стефаньский - генерал чуть не откусил ему палец.
 Николай Кузнецов понимает, что силы неравные. Со всего маха он наносит удар рукояткой пистолета прямехонько в висок Макса Ильгена. Наконец генерал захрипел и затих. Тяжелое тело потащили к „адлеру”. Возле дверцы машины на голову генерала натянули мешок, а руки снова связали стропами. Общими усилиями тело положили на заднее сидение.
 Кузнецов и Струтинский на передних сидениях машины. За спиной, усевшись на генерала, едва поместились Стефаньский, Каминский и постовой. Денщика запихнули в багажник. Автомобиль тяжело двигался улицами города в сторону улицы Пекарской.
Когда остановились возле дома Струтинских, поняли, что отправлять в Москву было некого - командующий „Остентруппен”, генерал Ильген был мертв.
- Перестарался ты, Николай, - только и молвил „Спокойный”.
- Давай на Новый двор, к Тайхману, - приказал Кузнецов.
17.40 - 17.50. Лидия Лисовская вместе с Майей смывают грязь в гостинной дома. Уже убраны все следы нападения: разбросанные вещи и одежда, повешена на место сорванная картина голландских мастеров. В последнюю минуту Майя теряет свой гребешок, державший прическу, но искать его нет времени. Кажется, все. Женщины второпях оставляют квартиру. Вблизи калитки Лида зацепила ногой генеральскую фуражку, которую натянули ему на голову прежде чем вывести из дома.
- Вот те на! – бросила Майе, но фуражки не подняла, а оттолкнула ногой подальше.
Через миг тьма поглотила двух хорошеньких женщин. Каждая спешила к своему, заведомо подготовленному, гнездышку: на встречу с влиятельными мужчинами, которые могли уберечь их от гибели.
17.55. К дому генерала Ильгена подходит смена караула. Менять некого.
18.00 - 18.10. Близ дома найдена генеральская фуражка. Гестапо, СД, контрразведка и жандармерия начали поиск.
16.11.1943г. Все пути из города перекрыты.

Военные телеграфы, службы СД и фельджандармерии рассылали служебные сообщения: „Телефонограмма С.Р. 254 1а 29.11.1943г. 14.00. Следует иметь в виду, что генерал войск оккупированных территорий „Остентруппен” генерал-майор Ильген, которого похитили бандиты в Ровно 15.11.1943г., вывезен далее, вероятно,                на автомашине. Необходимо немедленно установить контроль над автотранспортом во всем районе дислокации армии. Комендантам населенных пунктов нужно дать указания о проведении контроля на их участках с помощью местной охраны”.
Передал обер-фельдфебель Штейнарт.
Принял фельдфебель Шпрингер.

РАЗДЕЛ 12
После того, как тело генерала Ильгена было предано земле близ хутора Тайхмана, Кузнецов понял - это все, больше в Ровно он действовать не сможет. Его ищут и найдут, и никогда Медведев и московское руководство не простят ему такого бессмысленного поступка. Похитить генерала, руководителя карательных войск, и не доставить его живым в партизанский отряд - это провал, это - расстрел.
 На взлётной полосе в Москве уже ждал специальный самолет, который должен был доставить Ильгена в Центр, а доставлять было некого.
- Ребята, сегодня нужно возвращаться в Ровно, - обратился он к Каминскому и Струтинскому.
Те изумленно переглянулись.
- Так там же облава – генерала ищут, - молвил Ян.
- Основные интенсивные поиски начнутся утром, - ответил Кузнецов, - а пока момент, нужно вернуться в город и что-то вытворить. Иначе нас всех Медведев живьем
 в землю закопает. Подстрелить кого-то из руководства надо, пока на службу будут спешить.
- Кого ты подстрелишь? - спросил Каминский.
Кузнецов на миг задумался.
 - Знаю! Давайте судью, пока конфетками детей угощать будет. Знаете, какой газеты шум подымут, и в Центр будет что доложить.
Судью Альфреда Функа можно было увидеть на центральной улице Ровно и Парадной площади почти каждый день. Несмотря на большое количество должностей, которые занимал старый нацист, - от президента Верховного немецкого суда Украины и руководителя отдела права РКУ до главного судьи штурмовых отрядов группы „Остланд”, Функ не кичился своим положением.
Судья не имел рук, их оторвало еще в первую мировую войну, он всегда ходил в сопровождении украинского подростка, который прислуживал ему: открывал двери, носил портфель, кормил в кафе и прочее. Функ находил удовольствие в том, что угощал полуголодных украинских и польских детей „столицы Украины” конфетами, которые всегда находились у него в карманах.
Дети караулили судью с самого утра, когда тот выходил из дома, или в обеденный перерыв. Наиболее шустрые подбегали к Функу, тот чуточку приподнимал протезы, и дети выхватывали конфеты у него из карманов. Мальчик-прислуга следил за очередью. Старый судья весело смеялся, а иногда делал вид, что сердится на детей. Те не боялись, знали - судье это нравится.
Кто знает, возможно, таким образом, Альфред Функ снимал нервное напряжение, возможно, вспоминал внуков, которые остались в Германии. К таким развлечениям руководителя отдела права немцы тоже быстро привыкли, да и кто мог сделать замечание обладателю золотого значка нацистской партии.
16 ноября 1943 года в 8 утра, как всегда в сопровождении мальчугана, Функ направился к парикмахерской, которая находилась напротив здания суда. Парикмахер Анчак уже ждал своего постоянного клиента. Только сегодня парикмахера было не узнать - бледный, словно стена, он едва сдерживал непривычное дрожание рук. Пять минут назад у него побывал поляк Ян Каминский, который приказал:
- Как только судья Функ будет выходить из парикмахерской, поднимешь занавеску на окне. Не сделаешь этого - в этот же день твои дети и жена будут уничтожены. Ближе к вечеру и тебя постигнет их судьба.
Анчак до безумия любил свою жену и дочерей-близняшек. Бывший майор польской армии сумел остаться живым, устроиться в Ровно на хорошую работу, которая позволяла содержать семью. Нет, рисковать он не имел никакого права. По глазам Каминского понял - не шутит, сделает так, как и пообещал.
Судья Функ уселся в кресло, Анчак начал процедуру бритья. Сегодня клиент был не в самом лучшем настроении. Ему нужно было рассмотреть дело боевого офицера немецкой армии, который сделал непростительную ошибку - влюбился в еврейку из небольшого села Тучин, расположенного неподалеку от Ровно. Еще и спас ее от гетто и ликвидации. Сегодня судья должен был вынести суровый приговор.
Тем временем на Школьной улице, шагов за пятьдесят от здания суда, из серого „адлера”, за рулем которого находился Николай Струтинский, вышел обер-лейтенант Зиберт и уверенно направился к запасному выходу судебного здания. Каминский, одетый в форму офицера рейхскомиссариата Украины, ждал сигнала напротив парикмахерской и внимательно следил за окном.
8.55. Занавеска на окне была приподнята. Ян на секунду снял с головы фуражку. Кузнецов заметил поданный сигнал. В сером „адлере” заработал мотор.
Все работники суда уже находились на своих рабочих местах. Знали, что шеф будет в рабочем кабинете на втором этаже в 8.59. Педантичность немцев была известна и разведгруппе.
8.57. Кузнецов входит в дверь запасного хода в помещении штангенрихта и прячется за ней. В коридорах первого этажа пусто.
8.58. Альфред Функ заходит в учреждение.
...Три выстрела с расстояния полутора метров из надежного „вальтера” с глушителем... Судья падает на пол. У испуганного мальчика-прислуги - шок.
- В угол и тихо! - приказывает ему обер-лейтенант, пряча оружие.
9.00. Пауль Зиберт быстро выходит на улицу. Серый „адлер” на месте. Машина набирает скорость. Растерянный Каминский, о котором впопыхах забыли, смотрит вслед автомобилю... Через миг он понимает - надо бежать, и чем быстрее, тем лучше.
Из окна второго этажа здания уже слышны громкие крики: „Президент убит! Президент убит!”, а сквозь двери – истерический вопль мальчугана-прислуги.
Ночью на хуторе Валентина Тайхмана, вблизи Квасилова, Кузнецов едва оторвал взбешенного Яна Каминского от виновника Струтинского.
- Как ты мог меня оставить на гибель, собачья кровь!? - никак не мог успокоиться Каминский.
Через несколько дней после атентата на судью Функа немцы распустили слух о  том, что бандиты, которые убили уважаемого немца, задержаны. Десять узников Ровенской тюрьмы привезли на улицу Белую и казнили публично. Несколько суток тела жертв не снимали с виселиц. „Всё же поймали...”, - шептались между собой местные жители.
500 узников местной тюрьмы стали заложниками. Через неделю их расстреляли в урочище Сосенки рядом с могилами тысяч евреев. К предыдущим казненным добавили  новых заложников - жителей Дубно и Острога.

Тимофей – Центру:
...Убийство Ильгена подтверждают находящиеся у меня окровавленная форма, пять орденов, оружие, записная книжка генерала. Теракт над Функом был совершен в коридоре суда. "Колонист" удрал через задний двор суда, где его ждал "Спокойный" на легковом автомобиле.
...На столе гауляйтера Украины Ериха Коха стояла бутылка элитного французского коньяка, на ней черной тушью было выведено: „16.ХІ.1943”. На шейке бутылки - траурная черная лента. Этим коньяком Ерих Кох поминал своего заместителя, оберфюрера СС, руководителя главного отдела права при рейхскомиссариате, Альфреда Функа. Некролог по погибшему был написан им лично и напечатан в местной газете „Волынь”.
„ Волинь”, 21 листопада 1943р.

„ Президент краєвого суду Функ убитий!”
   Посмертний спогад по вбитому Райхскомісара гауляйтера Коха.

16 листопада перед полуднем злочинна рука вбивця вбила ганебно та підступно СА-оберфірера Альфреда Функа, керівника головного відділу права Райхскомісара для України та президента кураєвого суду в Ціхенау, коли він ішов до свойого бюра в Рівному. Атентат збуджує тим більшу огиду, що його виконано на людину, яка у виконанні вояцького обов'язку втратила під час Першої світової війни обі руки, та, бувши тяжким інвалідом, не могла оборонятися. Кулі, яких відмовила йому ласкаво перша війна, мали напоготові убивці та бандити. Функ був наскрізь вояцькою натурою. Маючи ледве 17 літ, затягнувся він у серпні 1914р. до війська. Своєю хороброю діяльністю добився він Залізного Хреста і був тяжко ранений. Закінчивши успішно правничі студії, працював він по Воєнному часі в різних правничих установах. У 1927р. став він радником окружного та кураєвого суду в Кенінгсбергу…
У серпні 1943р. іменував його Фірер президентом кураєвого суду в Ціхенау. …належав він до Райхскомісаріату як адміністративний керівник. …Він заслужив собі Хрест Воєнної Заслуги другої кляси.


  В том же номере „ Волынь”, 25 ноября 1943г.

       „Протест населення. Відкинення терористичних актів”.
Німецька верховна влада не прийняла рівнодушно підлих безславних та скрито вбивчих атентатів і нападів, яких жертвою є німецька кров, та які особливо в останньому часі були виконані большевицькими агентами і так званими українськими націоналістичними організаціями, які заявляють, що вони заступають національні інтереси, а при цьому лише налагоджують діла для ворога. Вони мусіли викликати якнайгостріші протизасоби, що їх очевидно зрозуміла розумна частина українського населення. Що ця переважаюча частина краєвого населення тримається від злочинних дій, показало спонтанно скликане українським бурмістром міста Рівного др.Савюком масове зібрання у будинку німецького кіно. Усі верстви українського населення так громадно взяли участь у зібранні, що всі місця були зайняті, а багато осіб мусіло стояти. Крім цього, українські керівники підприємств з власної ініціативи закликали до таких протестаційних  зібрань, щоб виявити свою неприхильність до цього роду терористичних атентатів. Також у Здолбунові та в інших місцевостях Рівенської округи відбулися такі протестаційні маніфестації українського населення.
На згромадженні в Рівному, яке відбулося в неділю 21.11. перед полуднем промовляв до своїх земляків з поміж населення українець п. Муха. Він окреслив сталінську мобілізацію останніх резерв як голодову офензиву, що не зважаючи на дуже великі втрати в людях та в матеріялі не принесла жодних вирішних успіхів. Німецький вояк далі бореться аж до перемоги. Далі закликав пан Муха своїх земляків не попадати в помилку з причини тактичних заходів німецького проводу, але співпрацювати у розбудові Європи бо віра у перемогу німецької зброї та знищення більшовизму є непорушно правдива та дає силу. Хто вірить ворожій пропаганді та поширює її далі, хто помагає бандитам та терористам та їх підтримує є ворогом свойого власного народу і буде так само гостро покараний як і самі бандити. Терористичні акти в Рівному проти німецької зверхньої влади та німецьких Збройних Сил приневолили органи влади карати для прикладу, щоб утримати спокій та лад, хоч вони і дотепер досить довго виявляли терпеливість. Німецьке управління в жодному випадку не перенесе цього, щоб заіснував стан анархії. Що переважаюча частина відкидає ці терористичні акти, виявляється з зразків багатьох сіл. Ось так мешканці Козлина самі прогнали банду зложену з 10 чоловік, яка хотіла плюндрувати їхнє село.
В кінці промовець закликав згуртувати всі сили для оборони від банд та помагати німецькій зверхній владі як дотепер. При цьому вказав він на неповторний історичний факт, що населення якогось краю іде під охорону чужинецької армії, щоб не впасти в руки совєтів та щоб його пізніше не зустріла доля повбиваних з Вінниці та Катині.
На закінчення зборів одноголосно прийнято зредаговану українським бурмістром др.Савюком від імені населення резолюцію, в якій стверджується, що громадянство міста Рівного якнайгостріше засуджує виконані в останніх днях советськими агентами та злочинними так званими українськими націоналістичними елементами криваві акти терору проти представників німецької зверхньої влади та Збройних Сил. Громадянство суцільно протестує проти всяких проб ввести через це безлад та анархію та дальше заявляється за тісною співпрацею з німецькою владою аж до остаточної перемоги німецької зброї та враз з тим до остаточного звільнення від большевицького ярма”.

После исчезновения Макса Ильгена и убийства судьи Функа немцы в Ровно пришли в ярость. В городе начались облавы и обыски. Документы проверяли не только у местных жителей, но и у военных без исключения. Сотнями арестовывали тех, кто вызывал подозрение. Жителям города было запрещено появляться на улицах после шести вечера, собираться в количестве более двух человек, иметь при себе чемоданы, свертки и держать руки в карманах. Улицами ездили автомобили, оборудованные громкоговорителями, из которых звучали приказы и просьбы о взаимодействии с властью и оказании помощи в ликвидации террористов. Но группу Кузнецова это уже мало интересовало, они успели покинуть Ровно.

„Волинь”, 2 грудня 1943р.
   „Прагнемо спокою й порядку”.
Ми, співробітники Видавництва „Волинь” та робітники й робітниці Окружної Друкарні в Рівному, обміркували сучасне становище й ухвалили:
Німецьке військо звільнило наше місто від панування сталінських катів з НКВД. Тим населення міста мало змогу мирно працювати під проводом німецької влади, до якої почуваємо вдячність і довір'я.
Вже два роки Німеччина сумісно з народами Європи продовжує боротьбу проти спільного нашого ворога жидобольшевизму, напружуючи велетенські зусилля. Саме тепер пролізли у наше місто терористи, вбивці та саботажники, котрі всілякими засобами: вибуховими речами, бомбами та кулями револьверу сіють смерть і нещастя, роблячи замахи в першу чергу на наших визволителів...
Кожний з нас має завжди змогу принести користь у цій почесній справі. Наші ініціативні й сміливі чоловіки й жінки вже не мало  виявили порушників порядку й шпигунів Москви. За прикладом їх підемо й ми допомагаючи знищити всіляких шкідників і все рівно хто вони, чи бандити , агенти, тощо, чи терористи , які під національною личиною здійснюють свою злочинну мету.
Ми прагнемо спокою й порядку в нашому місті. Ми бажаємо щастя в сім'ї та мирної праці.
Тому, геть наволоч: вбивці, саботажники, терористи, агенти!
За щасливе майбутнє й добробут народів Європи!
Всі присутні на зборах дали врочисту обіцянку діяти так, як ухвалено за цією резолюцією.

Подібні резолюції ухвалили також всі працівники на протестаційних зборах, що відбулися в різних установах, фабриках, та заводах міста Рівного.

…Вернувшись после полуночи домой, Лида застала мать и брата Володю спящими. В отличие от них сестра Алёнка даже не ложилась, сидела на диване в теплой одежде, словно готовилась выйти на улицу.
- Чего не спишь? – спросила Лида.
- Неспокойно мне как-то, тревожно, - отвечала сестренка. Лида присела рядом с ней на диван и нежно обняла Алёнку. – Ничего, маленькая, прорвемся, недолго терпеть осталось. Выкурят скоро фашистов из нашего города, обязательно выкурят…
Фразу не успела закончить, в одно мгновение на улице послышался топот и голоса людей, приближавшихся к дому. Еще через мгновение услышала громкий стук в дверь и голос знакомой польки, гувернантки генерала Омельяновича-Павленко.
- Ложись, быстрее ложись! – шепнула Лёля, обращаясь к сестре.
Яркий луч фонаря ударил в глаза, Алёнка громко закричала от испуга.
- Чего вам надобно, господа? – только и успела произнести „Фарфоровая куколка”. В ту же минуту один из офицеров военной контрразведки (Абвера) сдернул ее с дивана и, направив фонарь прямо в глаза, прокричал:
- Где генерал Ильген? Где генерал, сучка?
В соседней комнате рыдала стянутая с кровати мать, а насмерть перепуганный Володя повторял одну и ту же фразу:
- Что случилось?
- Забирайте, - командовал старший по званию офицер, обращаясь к подчиненным, - забирайте эту дрянь!
- Дайте хоть одеться, - произнесла вытолканная в коридор Лида, на ходу успев схватить сапожки и снять с вешалки шубу. Через несколько секунд Лисовскую на заднем сидении автомобиля уже „обнимали” офицеры спецслужб.
На углу Тополиной и Шлёсс ее вывели из автомобиля и грубо втолкнули в двери помещения. Грузный гауптман, сидевший в углу за массивным деревянным столом, смотрел на знаменитую пани Лёлю, которую доставили в его кабинет, с презрением и ненавистью.
- Где генерал Ильген? – сразу задал он вопрос и, не дожидаясь ответа, продолжил, - что вы делали сегодня после полудня?
 - Меня не было у генерала. Он дал мне выходной, я понятия не имею, почему вы притащили меня сюда среди ночи и обращаетесь со мной в такой грубой форме.
- Не шутите, красавица, - продолжал гауптман, - через несколько минут вспомните все. Не таким языки развязывали.
- Мне скрывать нечего, - отвечала Лида, - в первой половине дня я находилась на рынке, а то, чем я занималась после полудня, является служебной тайной. И если вы пожелаете выбить ее из меня, то жестоко об этом пожалеете. Весь вечер провела в „Дойчегоффе”, оттуда и вернулась домой.
- Ах ты, шлюха, сволочь! Ты нас еще пугаешь?! – взорвался офицер. – Для начала мы испортим тебе внешность, и ты сразу позабудешь о служебной тайне.
„Дело принимает серьезный оборот, - сообразила Лида, - еще мгновение - и начнут бить”.
- Дайте бумагу, я все напишу, - произнесла она, с волнением наблюдая за находившимся у дверей кабинета и, скорее всего, приготовившемуся к удару здоровенным фашистом.
На протянутом листе бумаги торопливо вывела номер телефона начальника политотдела  СД Эдуарда Йоргенса.
Лицо гауптмана, взглянувшего на листок, мгновенно изменилось:
- Ты чей номер написала?
- Звоните, звоните, - перешла в атаку Лёля, - сейчас вам расскажут, какие вопросы я решала во второй половине дня. И не угрожайте мне больше. За все рано или поздно придется отвечать.
Растерянным взглядом гауптман обвел стены кабинета, тяжело вздохнул и, подняв трубку, назвал номер телефонистке. Находившиеся в кабинете фашисты молчали, с напряжением глядели на эту безумно красивую стерву, имевшую гораздо большую власть, чем все они вместе в этом оккупированном украинском городе, временной столице рейхскомиссариата „Украина”.
- Герр оберштурмбаннфюрер, - крепко прижимая телефонную трубку к уху, произнес проводивший допрос немец. – Нами задержана как свидетель по делу об исчезновении генерала Лидия Лисовская…
Договорить не дали.
- Понимаю, понимаю, - повторял гауптман, - извините, гер оберштурмбаннфюрер, извините…
Его лицо покрылось капельками пота, а глаза бегали со стороны в сторону.
- Вас приказано отпустить, обратился он к Лисовской, положив трубку. – Простите, мы не знали, что вы его человек и пользуетесь полным доверием СД.
- Забудем обиды, - мило улыбнулась Лида, словно ничего и не произошло, а она находилась не в кабинете контрразведчиков, а в „Дойчегоффе” или у себя в „салоне”. – Надеюсь, вы доставите меня домой каким-нибудь транспортом.
В это время за окном отчётливо послышался сильный взрыв, а в здании одновременно зазвонило несколько телефонов, и началась суета.
- Крупная диверсия на железнодорожном вокзале, - сообразила Лисовская. Кто привёл взрывчатку в действие - на тот момент она не знала, могла только догадываться.
Доставившие её на допрос фашисты спешно прыгали в автомобили и отправлялись в сторону станции. Лиду машиной не повезли, выделили провожатого. Через сорок минут она была уже дома. В квартире застала молившуюся в углу у иконы мать и так и не пришедших в себя заплаканную Алёну и перепуганного Володю.
- Ну-ка успокойтесь, - обратилась она к ним. Всё закончилось, ошибочка вышла, в окно посмотрите, я теперь имею охрану и вы тоже. Вон тип на улице топчется и будет топтаться, дабы с нами ничего не случилось…
Обессиленная Лида, не раздеваясь, упала на кровать и уснула.
В это время военные телеграфы службы СД и фельджандармерии передавали служебное сообщение: Оперотделение 1а. Из радиосообщения. Следует иметь в виду, что похищенного 15.11.1943 года в г. Ровно командующего Восточными войсками генерал-майора Ильгена переправлено далее на какой-то машине, возможно, подводе. Во всём армейском округе должен быть установлен контроль за автомашинами. Местным комендантам конкретно указать, что они должны проводить этот контроль в своих районах с помощью местной охраны…
Проснувшись к полудню, Лида привела себя в порядок и поспешила в город.
- Куда ты, Лидонька? – бросила в догонку Алёна.
- На Грабник, к своим!
Лёля спешила, на одной из конспиративных квартир в районе Грабника её ожидал представитель Армии Краёвой, резидент „Сикрет интеллидженс сервис” Казимир Бесендовский. Она обязательно должна была сообщить ему о неудачно проведённой боевиками АК во главе с Николаем Кузнецовым операции по похищению генерала Ильгена, допросе у абверовцев, и по возможности разузнать о взрыве на железнодорожной станции.
Лида прекрасно понимала, что в любую минуту может последовать повторное её задержание, которое, скорее всего, не так удачно закончится.
Дойдя до центра города в район Аптекарской, заметила „хвост”. Скорее всего, это был сотрудник Абвера. У главпочтампта она вошла в хорошо знакомый дом, имевший коридор, которым можно было незаметно выйти на улицу Тополиную.
 Бешено билось сердце, но через несколько минут Лисовская уже находилась в парке Любомирского, ушла незамеченной. Прыжок через небольшую изгородь и быстрым шагом в сторону Грабника…
Более часа топтавшийся около дома „хвост” наконец отворил входные двери. Пробежавшись коридором, быстро сообразил: обвела вокруг пальца…
До позднего вечера длилась встреча „Фарфоровой куколки” с английским резидентом, а в это время в её квартире на Легионеров уже находились офицеры немецких спецслужб, на этот раз прибывшие с переводчиком. Пока ждали Лёлю, допрашивали Лену, Володю и Анну Войцеховну. Предупредить Лиду родные не имели ни малейшей возможности.
Поздним вечером того же дня возвратившаяся домой Лида была арестована и доставлена в Ровенскую тюрьму. На её глазах из камер на расстрел выводили заключённых, ставших заложниками за похищение генерала Ильгена.
Находясь в тюрьме, она узнала о покушении на Альфреда Функа. Кто ликвидировал судью, для неё не было загадкой. Это мог сделать только он, Пауль Зиберт. За несколько дней тюрьма практически опустела.
Всё, - сообразила Лида, - живой отсюда уже не выйти. Не помогут ни Йоргенс, ни начальник тюрьмы, находившийся с нею в довольно тёплых отношениях, ни знакомые охранники-полицаи, работавшие на АК и отряд Медведева, никто не поможет. Впервые за такой долгий и до безумного напряжённый период времени ”Фарфоровая куколка” пришла в отчаяние. Забившись в угол камеры, Лисовская долго молилась Богу, просила прощения, за всё просила. Затем в полном отчаянии сделала надпись на стене камеры: „Лидия Ивановна Лисовская, расстреляна 18 ноября 1943 года”.
Её не расстреляли, вместо смертной казни долго допрашивали на Почттрассе, 26 и Полицмайстр, 1. Менялись следователи и присутствующие на допросах знакомые и не знакомые офицеры спецслужб.
- Я не участвовала в похищении генерала, - твердила Лёля одну и ту же фразу. - Не участвовала и не могла участвовать.
 Балансируя на грани жизни и смерти, разведчица выстояла – её вину доказать не смогли. Сплошная ужасная полоса закончилась согласием Лиды опознать и выдать террориста, её бывшего квартиранта и любовника Пауля Зиберта. А пока она не сделает этого, подозрение не будет снято.
Заключение, длившееся более двух недель, наконец, закончилось. Вечером в сопровождении офицера СД она переступила порог квартиры. Уже не ожидавшая увидеть Лиду живой Анна Войцеховна повалилась в ноги фашиста и начала целовать ему сапоги. Плакали Володя и Алёнка, от местных жителей они знали: все, кто находился в этот период в Ровенской тюрьме, были расстреляны. Знали они и то, как тысячи ровенчан по непонятным для них причинам с букетами поздних осенних цветов и слезами на глазах провожали в последний путь судью Альфреда Функа. А тут, словно воскресшая из небытия их сестричка, живая и здоровая, правда, исхудавшая, с посеревшим лицом и тёмными кругами под глазами.
Офицер СД, освободившись от рук Анны Демчинской, покинул дом, а Лёля бросилась обнимать родных.
Вечером следующего дня в доме неожиданно появился Николай Кузнецов. Чего-чего, но его появления Лида никак не ожидала, думала, в отряде отсиживается, а он опять здесь, в Ровно, в той же форме, с тем же уверенным надменным видом. Какие стальные нервы должны быть у этого человека, каким мужеством он должен обладать, постоянно балансируя на грани жизни и смерти.
Она бросилась в объятия человека-призрака, мужчины, которого любила и в тоже время боялась. Ещё две недели назад благодаря именно его усилиям она могла находиться в братской могиле рядом с тысячами земляков, безневинно пострадавших от рук оккупантов.
Сегодня, как ни в чём не бывало, он обнимал и целовал её, красивую „Фарфоровую куколку”, во многом благодаря усилиям которой и передвигался живым и невредимым улицами Ровно.
Порядком растерявшаяся Лисовская сразу хотела предупредить Кузнецова о том, какое задание относительно него получила от немецких служб. Но сдержалась, остановилась на полуслове, сообразила: Коля в кураже, может не так понять и сделать ещё один или два выстрела в упор, но теперь уже не в немецких чиновников, а в неё, Лиду.
Вместо признания она спросила: - Коля, скажи, это ты убил руководителя права Альфреда Функа и взорвал ровенский вокзал?
- Ты что, Лёлька, какой вокзал, какого судью? Белены объелась, - ответил Николай, - и что это за глупые вопросы, много будешь знать, проживёшь меньше. „Волынь” читай, там всё написано. Вытянув из френча воскресный за 21 ноября 1943 года номер газеты с ироничной, загадочной улыбкой протянул его Лисовской. Газета гласила:
…Невтомно діяльний жертвував він цілого себе великій ідеї, зробити Україну корисною для перемоги. Тому також його діяльність не преминула без благословенних слідів на звільнених від більшевицького ярма українських просторах. Саме це стягнуло на нього непримириму ненависть противників нової Європи.
Райхскомісар гауляйтер Кох присвятив йому спогад, в якому між іншим говориться: …як Райхскомісар та вищий президент втрачаю у Функові одного з моїх найкращих та найбільш вірних обов'язкові високих урядовників…
…Обітуємо, що помстимо його смерть!.
На військовому кладовищі в Рівному спочне вояк Функ…”.

Часопис „Волинь”, 25 листопада 1943р.
„Врочистий похорон президента краєвого суду Функа”.
Жалібна врочистість в честь вбитого підступно ганебною рукою у вівторок президента краєвого  суду Функа, відбулася в четвер опівдні в Німецькому Театрі в Рівному.
Перед уставленою серед зелені і прапорів, на тлі великого залізного хреста домовиною лежав вінок від Райхскомісара для України. На похорон  поруч заступника Райхскомісара, президента Даргеля явилися всі керівники головних відділів, головнокомандуючий Збройних сил в Україні, генерал Кіцінгер, найвищий провідник СС і поліції командир поліції безпеки й СД, генеральний комісар пошт та баг. ін.
У своїй промові президент Даргель згадав про заслуги згинувшого…, який не зважаючи на своє тяжке поранення ще з минулої світ. війни, голосився завжди  добровільно до боротьби за Райх. З хвилиною утворення Райхскомісаріату України президент Функ зголосився до праці в Україні, працюючи спочатку керівником верховного суду в Рівному, а опісля керівником Головного відділу права при Райхскомісаріяті для України. На цих становищах він посвятився з цілою енергією свойому завданню.
Якщо кулі підлого вбивника не пощадили людини, яка без рук не могла боронитися, то свідчить це про низьку мораль тих підлих вбивників.
Ті елементи, які підготовили  цей атестат, пішли в останньому році фальшивим шляхом, бо підлими та підступними вчинками вони лише шкодять майбутньому свого власного народу, бо кожен ступінь землі, який віддає німецька армія, попадає в руки большевиків. Хто хоче рятувати свій край від большевизму, мусить помагати Німецькому Райхові, де це не було б. Хто однак шкодить інтересам Райху, цей помагає большевизмові, хоч би він навіть твердив, або думав, що є ворогом большевиків.
Опісля президент Даргель почепив на подушку Хрест Воєнної заслуги І кляси з мечами, яким відзначив Фірер вбитого президента Функа.
Потім сформувався похоронний похід на німецьке кладовище героїв…”
- Газетку сохрани, - продолжал Николай, - она для истории пригодится, а вокзал - нет, это не моё дело. Наши вообще не занимались. Скорее всего, сработал кто-то из ровенского подполья. Кстати, я не просто так сегодня пришёл, и не с новым заданием, расчетные за Ильгена принёс. Он вынул из кармана и протянул Лиде четыре тысячи немецких рейхсмарок. - Сумма приличная, думаю, обижаться не будешь. На польское Рождество стол накроешь, скорее всего, праздновать у тебя будем.
„Сумма то приличная, - подумала Лида, - но разве сопоставима она с тем смертельным риском, который пришлось испытать? Но всё равно, деваться-то некуда, раз впряглась в эту упряжку, приходится тянуть”.
В этот раз Николай ночевать не остался, ушёл, исчез в темноте ночного города так же внезапно, как и появился.
Пока специальное подразделение немецких служб в количестве около ста человек безуспешно разыскивало террориста Пауля Зиберта, в конце декабря на Богатый вечер он, Николай Струтинский и Мария Микота находились за праздничным столом у ярко убранной ёлки в квартире Лидии Лисовской.
Произнося третий тост, Кузнецов приподнялся из-за стола, вытянул из кармана френча листок-телефонограмму и с торжественным видом произнёс:
 - Любимые наши Лидонька и Майя! Сегодня я приготовил для вас настоящий новогодний подарок. Медленно развернув листок, с расстановкой начал читать: „Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1943 года за образцовое выполнение боевых заданий в тылу немецко-фашистких захватчиков и проявленные при этом мужество и отвагу награждаются: Лисовская Лидия Ивановна – орденом Отечественной войны I-й степени, Микота Мария Макаровна – орденом Отечественной войны II-й степени…”
Радости девушек не было предела. Наконец их подвиги, их борьба за освобождение своей Родины были отмечены. Следующий тост поднимали за награждение Николая Кузнецова, Мечеслава Стефаньского, Яна Каминского и Николая Струтинского орденом Ленина.
Теперь осталось дождаться прихода в город Красной армии и всё, все мучения, переживания, нечеловеческое напряжение останутся позади. Впереди светлая и счастливая жизнь. За это и подняли очередной бокал.
Ещё не знали и не могли знать сидящие в тот вечер за праздничным столом о том, что такой компанией им, к сожалению, встретиться больше не придётся.
В первых числах января связные отряда Медведева доставили Лиде сообщение: срочно всей семьей уйти в лес. Скорее всего, это было связано со стремительным приближением линии фронта. Обращаясь к Анне Войцеховне, Лида приказным тоном произнесла:
 - Собрать вещи, только необходимое и продукты. В восемь вечера я заеду за вами машиной. Никому ни слова: ни соседям, ни знакомым. В крайнем случае, если спросят соседи или квартирантка, куда собираетесь, скажете, что к родственникам в Клевань (на тот момент в одной из комнат их большой квартиры вместе с сыном проживала заселившаяся несколько месяцев назад подпольщица Мария, бежавшая из Славуты. Её поселили по рекомендации руководства медведевского отряда. То, что Мария сотрудничает с немецкой фельджандармерией, ни Лида, ни Медведев с Кузнецовым не догадывались. Женщина, получившая впоследствии кличку „Чёрная зависть”, сидела в своей комнате тихо, а при появлении в доме немецких офицеров и вообще нос не высовывала).
- Я на Тополиную, на именины к Женьке Логвись, - продолжала Лида, по возвращении оттуда вас и заберу.
Анна Войцеховна прекрасно понимала, что ни на какие именины Лёля не пойдёт, а скорее всего, спешит решить вопросы, возникшие с их выездом из города. Каким образом „Чёрной зависти” удалось предупредить фельджандармерию, так и осталось неизвестным, но около восьми вечера из грузовой машины, остановившейся около их дома, уже выпрыгивали фашисты.
Ворвавшиеся в квартиру немцы всех её обитателей с поднятыми руками поставили у стены. Перевернули всё верх дном, оборвав даже обшивку дивана. Уходя из квартиры переводчица – фольксдойче, прибывшая с жандармами, объявила Анне Войцеховне:
- Старшую дочь можете не ждать, она арестована.
Задержанная на улице несколькими часами ранее Лёля, действительно, уже находилась под арестом.
На следующий день в их квартиру пришла одна из лучших подруг Лиды Тонця Роже, числившаяся в любовницах начальника Ровенской тюрьмы. Она сообщила Демчинским, что Лида находится под арестом, но они могут не опасаться за её жизнь. Ликвидация Лисовской в планы немцев не входила.


РАЗДЕЛ №13
1944 год, линия фронта стремительно приближается к Ровно. Уже началась эвакуация немецких государственных учреждений и организаций.
- С нами останешься или со своими „побратимами” отступать будешь? – улыбался полковник Медведев.
Кузнецов, как всегда, молчал, только внимательно слушал партизанского командира.
- Бери людей, - продолжал Медведев, - и во Львов вместе с немцами отступай, там для тебя найдется работа. Здесь уже все равно толку не будет, а во Львове еще есть возможность шуму наделать, тем более ты уже на повышение пошел - гауптмана тебе присвоили. Теперь и ответственность большая, чем у обер-лейтенанта. Действуй, твоя
жизнь в твоих руках. Смотри, еще и встретимся все вместе, живые-здоровые на освобожденной от врага территории. Хотя, сам понимаешь, пока жив гауляйтер, тебе в Москву возвращаться бессмысленно. Хоть в Краков за ним езжай, хотя в Торонто,
но достань. Во Львове тебя будут ждать, есть подготовленные квартиры, работают наши подпольщики, останется одно - действовать.
- Ясно! - по-военному четко ответил „гауптман” Пауль Зиберт.
Медведев солгал. Во Львове  Кузнецова никто не ждал, конспиративные квартиры были давно провалены, а из подпольщиков практически никого не осталось в живых. Ждали разве что агенты СД, но это уже были его, Кузнецова, личные проблемы.
18 января 1944 года автомобилю, в котором находились гауптман Пауль Зиберт, Ян Каминский и Иван Белов, удалось втиснуться в колонну отступающих немецких частей. Возле самого города на большом щите разведчики прочитали: „Военным, которые прибывают во Львов, необходимо зарегистрироваться в местной комендатуре. Регистрация при прибытии и убытии обязательна. Ночлег и расквартирование без регистрации - запрещены!”
- Началось, - молвил Каминский.
На КПП проверили документы. Они подозрений не вызвали. В городе сделали попытку выйти на подпольщиков, но очень быстро разобрались, что этого сделать не удастся, ни сегодня, ни в дальнейшем.
- Ты мои методы знаешь, - бросил Кузнецов Каминскому. - Рулим в наиболее дорогой ресторан, там я чувствую себя в своей тарелке, как рыба в воде. Разберусь, что к чему.
Несмотря на приближение фронта, в ресторане „Жорж” кипела жизнь. Белов, как рядовой, не имел права находиться в заведении, поэтому в ресторан зашли вдвоем с Каминским.
Свободных мест не было, но им повезло. Важного вида подполковник, который в одиночестве отдыхал за столиком, подозвал к себе. Когда после знакомства и нескольких бокалов доброго вина подполковник сообщил, что он является заместителем военного коменданта города, Кузнецов сразу и не поверил. Перехватило дыхание - это была удача, удача, связанная с риском, но она давала серьезный шанс выйти из трудного положения.
- Мы впервые во Львове, - обратился к новому знакомому Зиберт, - не подскажете ли нам какое-либо место для ночлега поспокойней.
- Сложная задача, - ответил заместитель коменданта, - почти нет ни одной свободной квартиры, не то что отеля или общежития. Уже поздно, завтра я дам вам направление в
отель комендатуры, а сегодня остается только поехать ко мне. Тем более, что живу я сам - жена в Берлине.
- Нас трое, - начал мягко возражать „гауптман” Зиберт.
- Ничего, и для троих место найдется, - ответил подполковник. - Хоть поговорим, люблю общаться с боевыми офицерами, а не с тыловыми крысами.
Серым „пежо” подъехали к квартире подполковника, ужин затянулся. Пока заместитель коменданта рассказывал о гибели сыновей, одного - на Восточном фронте, второго - от осколков бомбы, Зиберт вышел в ванную  комнату. В коридоре он обратил внимание на пригласительный бланк, который лежал на столике. На всякий случай положил его в карман. Со временем когда рассмотрел, то приятно удивился. Бланк оказался незаполненным пропуском на совещание военной и общественной администрации города, которое должно было состояться во Львовском городском театре.
Жажда жизни преобладала над чувством страха. Несмотря на то, что его, Зиберта, уже давно искало СД, он решил пойти на заседание. Нет, не стрелять, потому что это было напрасным делом, а рассмотреть и запомнить лица руководителей дистрикта Галиции, чтобы найти и уничтожить их со временем. Тем более подполковник рассказал, что в ближайшие двое суток дежурит, поэтому риск посещения театра уменьшился. Да и ненужный ему бланк занятый человек искать не будет.
Пока Каминский нанимал новую квартиру, „гауптман” Пауль Зиберт посетил собрание во Львовском театре и даже хорошо запомнил лица губернатора Вехтера и его заместителей. На следующий день он должен был ждать губернатора близ здания канцелярии. Не сам, а с любимым другом – „вальтером” с глушителем. Но Вехтер внезапно заболел и на работу не явился. Фортуна снова поворачивалась не тем местом, этот факт очень разозлил Кузнецова.
 По какой причине Зиберт попал в здание на Валовой, где временно был размещен штаб военно-воздушных сил, знал только он один. Дежурный офицер сразу остановил пехотного „гауптмана” и попросил предъявить пропуск. Кузнецов продемонстрировал свою козырную карту - гестаповский жетон и объяснил, что ищет переодетого в форму летчика диверсанта. Дежурный отвел его к начальнику. На подполковника Люфтваффе жетон так же почему-то не оказал нужного воздействия.
Пришла пора предъявить личные документы. Сразу началось что-то вроде допроса. Кузнецов быстро сообразил, что его личность вызвала подозрение. Когда подполковник предложил подождать и вышел с его документами из кабинета, Зиберт понял - он в ловушке. Сам себя в нее заманил. Дополнительная проверка - и он покойник.
Глушитель был привинчен за несколько секунд. Он догнал подполковника в коридоре и трижды нажал на спусковой крючок. Еще две пули достались  дежурному ефрейтору, который от неожиданности не успел вытащить оружия.
Краков, институт судебно-медицинской экспертизы. Рапорт жандармерии №28.
 „31 января 1944 года в 17.00 во Львове в помещении штаба военно-воздушных сил, Валовая, 11а, убит Ганс Петерс. В этот день неизвестный в форме гауптмана находился в вышеуказанном здании. Его задержали и доставили к подполковнику Петерсу. При проверке удостоверения о командировке гауптман, который назвался Паулем Зибертом, тремя выстрелами из пистолета убил подполковника. Мнимый гауптман успел исчезнуть. На месте убийства найдено три гильзы 7,65, которые к этому прилагаем...
Полевая жандармерия при местной комендатуре № 365-Лога”.
...Почти неделю боевики отсиживались на квартире, которую за огромные деньги удалось нанять Каминскому. Наконец Кузнецов решил прогуляться улицами города, как не отговаривали его Белов и Каминский, всё равно отправились к „Жоржу”. Не успели припарковать автомобиль, как гауптман Зиберт обратил внимание на шикарно одетую женщину, которая медленно, несмотря на суету прифронтового города, двигалась улицей и рассматривала витрины работающих магазинов.
- Еще во Львове возлюбленной не обзавелся, - полушутливо бросил Кузнецов  Каминскому, - а уже пришла пора, пришла.
Зиберт поправил мундир, еще раз проверил карманы, где лежали пачки денег, и зашагал вслед за молодой женщиной. Что-то в ее фигуре показалось ему до боли знакомым. Почти в тот же миг он боковым зрением уловил: она прогуливается не одна, а в сопровождении двух невыразительного вида мужчин.
Кузнецов остановился. Неожиданно незнакомка изменила направление  и зашагала в  его сторону. „Лёля”, - сразу узнал он ее. На несколько минут в неистовом ритме забилось сердце, а сумасшедшая порция адреналина попала в кровь. Он не изменил направления движения. Легендарная разведчица и исполнитель атентатов двигались навстречу друг другу.
„Лёля” тоже увидела его, того, которого любила, и на кого сегодня охотилось СД, держа ее на крюке, как наживку для рыбы. Они едва не задели друг друга на узкой улочке, но ни его, ни ее взгляды не выдали соратников-разведчиков.
- Ну все, кажется, приехали, - сказал Зиберт, садясь в автомобиль. – Пора, ребята, на днях будем отсюда уходить. Нас ищут, „Лёльку” из Ровно притянули, не разгуляешься. Срочно нужно кого-то пристрелить, и за линию фронта. С теми документами, которые у нас есть, ни вы, ни я уже не жильцы на белом свете.
...Через два дня, 9 февраля 1944 года, в 7.30 на Лейтенштрассе, напротив особняка вице-губернатора Галиции, остановилось „пежо” серого цвета. Водитель выскочил из машины и начал ковыряться в моторе. Через несколько минут из автомобиля вышел офицер и начал ругать водителя за то, что остановились в неположенном месте. Минут через пять к особняку подъехал черный „мерседес”, а из дому вышли два человека. Водитель „мерседеса” вежливо растворил перед ними дверцы автомобиля. В то же мгновение с противоположной стороны улицы к ним уже направлялся гауптман Пауль Зиберт.
- Я извиняюсь, - обратился он к одному из мужчин, - вы доктор Бауэр?
- Да, - подтвердил вице-губернатор, - я доктор Бауэр. А для чего я вам понадобился?
- У меня срочный пакет, и я должен вручить его вам лично.
Рука гауптмана уже вытянула из-под полы шинели пистолет „вальтер”. В ту же минуту из автомата открыл огонь Каминский. Четыре тела лежали на мостовой: охранник особняка, водитель автомобиля, вице-губернатор Галиции и его помощник.

9 февраля 1944 года, 9.30. Приказ полиции дистрикта Галиция: Перекрыть все дороги, которые ведут в город! Провести массовые облавы в городе Львов! Город Станислав взять под особый надзор!
Рапорт гестапо: „9 февраля 1944 года, около 7.45 во Львове на Лейтенштрассе неизвестной особой было совершено нападение на вице-губернатора Бауэра и доктора Шнайдера. Нападавший стрелял из пистолета в обеих. Они сразу умерли. На месте нападения найдено две гильзы калибра 7,65 мм. При вскрытии тел найдено много осколков от разрыва пуль. Возникает подозрение, что неизвестный преступник провел своим оружием много других покушений на рейхснемцев и других лиц, которые занимают ответственные должности в немецкой армии. Гильзы и две копии протокола осмотра прилагаем. Краузе”.
Раздел 14

Отряд полковника Медведева спешно покидал цуманский лес. Старый чекист не стал дожидаться бомбовых ударов и встреч с карательными войсками. Партизаны по бездорожью передвигались в сторону Львова, где должны были перейти линию фронта в районе гановицкого леса. Двигались быстро, но вскоре пришлось возвращаться обратно.         Отряды УПА не давали покоя, и свободного места в огромном лесном массиве не нашлось.
 На обратном пути отряду красных партизан улыбнулась удача. Ночью на дороге они остановили несколько конных повозок с бойцами УПА, которые приняли партизан за своих. Задержанных из УПА расстреляли, а у медведевцев появились замечательные и очень нужные трофеи. Бандеровцы везли новенькие дипломы подстаршинской школы УПА ВО „Заграва”. Дипломы должны были вручить выпускникам школы утром того же дня. Почти сотня чистеньких незаполненных удостоверений, еще и подписанных командиром военной округи „Заграва” полковником „Дубовым”.
 Впоследствии с этими документами и под видом „бандеровцев” отправилась в район Бродов небольшая группа медведевцев под командованием партизана Крутикова.
- По возможности подстрахуй Зиберта, - приказал Медведев.
В группу лейтенанта Крутикова Медведев подобрал людей, которые хоть немного разговаривали на украинском. На головные уборы бойцы прицепили трезубцы, а в карманы положили новенькие удостоверения подстаршинской школы УПА. Проблема была одна - отсутствие паролей при прохождении застав, так называемой полевой жандармерии УПА.
- Прорвемся, - обратился к командиру лейтенант Крутиков. - С песнями бандеровскими будем двигаться. В группе трое местных. Приступа с Дроздовым вон как хорошо „Червону калину” горланят, может быть, и не остановит никто. Примут за своих. Остановимся в гановицком лесу, там и Зиберта будем ждать. Каминский местный, захочет нас найти - найдет. Рация при группе – знаем, как связь держать.
- Счастливого пути, - пожелал всем заместитель командира отряда Лукин.
Разъяренный „Дубовой” поклялся отомстить.

Грипс: „Шановний друже „Чорногора”, за отриманими даними у бік Львова пересувається група червоної партизанки, перевдягнена під вояків УПА. Орієнтовна кількість - 20 чоловік. При собі мають справжні посвідчення ВО „Заграва”. Прошу прийняти міри по затриманню бандитів”.
 „Дубовий”.

Грипс: „Польовій жандармерії УПА (район Броди, Верба, Золочів). Звернути особливу увагу на пересувні групи УПА у приблизній кількості 20 осіб. При перевірці документів та посвідчень звернути увагу на наявність посвідчень підстаршинської школи ВО „Заграва”. У разі можливості затримати, при необхідності – знищити”.
Надрайонний провідник „Чорногора”.

... На одной из полевых дорог Вербского района группу Крутикова ждал неприятный сюрприз – они были окружены отрядом украинских повстанцев. Во время короткого боя партизаны потерпели поражение, а спастись от гибели удалось командиру Крутикову и еще двум партизанам: Дроздову и Приступе.
Они долго блуждали лесом, пока не вышли к землянкам, в которых скрывались местные евреи. Это была так называемая группа самообороны Оиле Баума. Те разместили прибывших сначала у себя, а впоследствии, когда партизаны заболели тифом, на одном из ближних хуторов.
Николай Кузнецов, Ян Каминский и Иван Белов остались во Львове один на один со своими проблемами. Надежной базы и групп прикрытия, таких, как в цуманском лесу, больше не существовало. Уже никто не мог подготовить необходимых документов и пропусков. Никто не ждал и не мог помочь. Надеждой на спасение была линия фронта, которая, казалось, находилась в двух шагах, но отряды УПА действовали повсюду. Для них не существовало разграниченных фронтовых линий - это была их территория.

РАЗДЕЛ 15
 Серое „пежо”, которое некогда принадлежало луцкому гебитскомиссару Линднеру, с нанесенным на него фронтовым камуфляжем летело Винниковским шоссе со скоростью около ста километров в час. За рулем автомобиля находился бывший военнопленный Иван Белов (с документами на имя Ивана Власовца, солдата вспомогательных военно-транспортных войск). Рядом с ним „гауптман” Пауль Зиберт, на заднем сидении - Ян Каминский.
Не доезжая до КПП, водитель немного сбросил скорость: находившиеся в машине внимательно следили за дорогой.
- Так и знал, - молвил Зиберт, - шлагбаум опущен. Приготовьтесь.
Каминский нервно, в который раз переложил автомат с места на место.
Солдат – регулировщик, стоявший вблизи КПП, дал знак остановиться и показал флажком, куда нужно поставить машину.
Проверка документов - явление обычное, но когда Кузнецов увидел, что к машине направляется майор из военно-полевой жандармерии, заволновался. На КПП обычно дежурят молодые военнослужащие, а тут старший офицер.
- Прошу предъявить документы, - твердо молвил майор полевой жандармерии.
- В чем дело? - сдерживая волнение, произнес Кузнецов в ответ.
- Приказано не выпускать из Лемберга без проверки ни одной машины, - спокойно ответил майор. - Прифронтовая зона.
Развернув документы, майор Кантер понял: перед ним тот офицер, которого ищут.
- Прошу следовать в караульное помещение. Необходимо оформить проезд в прифронтовую зону, - уверенно обратился он к тем, кто находился в автомобиле.
Кузнецов вытащил гестаповский жетон и попытался возразить:
- Я выполняю особое задание, у меня очень важные дела!
Кантер на секунду отвел взгляд в сторону охраны, которая приближалась к остановленному автомобилю. Кузнецов понял: терять время нельзя. Он дважды в упор выстрелил в майора, через мгновение тот упал на землю. Почти одновременно открыл стрельбу из автомата Каминский, пытаясь попасть в солдат.
Несколько секунд потребовалось для того, чтобы выхватить из рук убитого майора документы. Белов надавил на педаль, и автомобиль выехал на дорогу, которая служила для объезда. Все произошло почти мгновенно. Из караульного помещения выскакивала охрана и, прыгая на мотоциклы, сразу не разобравшись, направлялась в сторону Львова.
„Пежо” тяжело шло по зимнику. Беглецы обогнули Куровичи и снова выскочили на шоссе. Когда доехали до указателя „Ганичев”, двинулись по бездорожью. Автомобиль выдержал почти пять километров, затем двигатель заглох. Столкнув машину в овраг, тройка мужчин в немецкой форме двинулась в лес по снегу.
Несколько дней они блуждали зарослями, то и дело, меняя направление. Кузнецов, как и остальные члены группы, понимал, что здесь, на территории, находящейся под контролем подразделений УПА, надеяться нужно только на чудо. Но удача в очередной раз улыбнулась боевикам-диверсантам.
Ближе к вечеру на четвертый день скитаний, мокрые и голодные, они увидели в лесу что-то похожее на партизанские землянки, а затем и чудаковатого вида мужчину, который вдруг вырос, словно из-под земли.
Кузнецов дал знак товарищам залечь за деревьями.
Худой, заросший густой бородой, человек шел „до витру”, а затем, пошатываясь, направился к дереву, за которым прятался Пауль Зиберт. Он подошел к стволу сосны, оперся на него и стал тяжело кашлять.
- Не так громко! - неожиданно для него послышалось из-за дерева.
Бородач от удивления рухнул на снег, как подкошенный, а когда увидел над собой немецкого офицера, с перепугу с ним чуть не случился сердечный приступ.
- Похоже, еврей, - обратился Кузнецов к удивленному Белову, отряхивая снег с влажной одежды.
Подошел и Каминский: - Ты откуда взялся? - обратился к почти полумертвому от страха человеку.
Через несколько минут выяснилось, что в землянках скрываются местные евреи, которым удалось убежать из гетто и избежать расстрела.
Еще большее удивление группы вызвало то, что рядом на хуторе скрывались несколько партизан из подразделения Крутикова - Василий Дроздов и Федор Приступа. Те, кто должен был помогать Николаю Кузнецову во Львове. Но вышло не так, как хотелось, после разгрома передвижной группы бойцами УПА „Пивнич” новым врагом бойцов оказался тиф.
Половина людей, которая находилась в землянках, уже тифом переболела. Другие, заразившись, бредили. Поняв, что задерживаться здесь надолго не имеет смысла, Кузнецов рассказал Дроздову о событиях, произошедших во Львове. Затем начал собираться в дорогу. Дроздов уговаривал остаться и идти через несколько дней вместе. Но троица „немцев” не согласилась. Лишняя обуза была им вовсе не нужна.
- Кто проведет к линии фронта? - спросил Каминский у обитателей землянки.
На несколько минут наступила тишина ... Люди колебались.
Тогда Кузнецов молча вытащил толстую пачку оккупационных марок и ткнул ее в руки бородачу, самому старшему из компании.
Евреи долго совещались на своем родном языке. С настила поднялись Марк Шпилька и Самуил Эрлих. Пачка денег была разделена пополам, но большая часть суммы оставлена в землянке.
Белов подгонял провожатых, так как те долго прощались со своими.
- Не на смерть идем, чего так долго прощаетесь? Через несколько дней будем у своих на той стороне, если не ошибетесь.
Лесными дебрями шли прокрадываясь. На каждом шагу могла поджидать застава УПА.
В районе Бродов избежать встречи с бандеровским подразделением не удалось. Один из повстанцев первым выстрелом из засады попал в Эрлиха. Темнота после короткого боя спасла от гибели остальных. Раненный Шпилька двое суток бродил по лесу, пока не вышел к своим. Кузнецову, Белову и Каминскому удалось ускользнуть невредимыми.
В ту же ночь связные УПА уже оповестили все подразделения своей Службы Безопасности: „... Удалось выйти на группу разыскиваемых террористов ...”
Кольцо замкнулось.
Около двух недель группа Кузнецова скрывалась в лесу. На одиноких хуторах несколько раз удалось раздобыть пищу, хорошо, хоть рейхсмарок было вдоволь.
Между тем в институт судебной медицины и криминалистики в г. Краков были присланы новые материалы из Львова:
... „9.2.1944 года около 7.45 час. в Лемберге на Лейтенштрассе  до сих пор неизвестным лицом было совершено покушение на вице-губернатора Бауэра и доктора Шнайдера. Нападающий, видимо, стрелял из  самонарезного пистолета. Оба, раненные в грудь и живот, сразу же умерли... На месте происшествия найдены две гильзы калибра 7.65.
При вскрытии трупов найдено много осколков от пуль. Возникает подозрение, что неизвестный преступник исполнил своим оружием много других покушений на рейхснемцев, которые занимают ответственные должности ...
 Криминал - комиссар Краузе”.

„14.2.44 г. в автомашине ПКВ с фальшивыми номерными знаками найдены две пистолетные гильзы калибра 7.65. Из этой машины ПКВ 12.2.44 г. в Куровичах застрелен майор из военно-патрульной службы Кантер. Убийцам удалось скрыться. Речь идет об автомашине, которой пользовались убийцы при осуществлении покушения на доктора Бауэра и д-ра Шнайдера (сообщение № 96), а также, вероятно, при расстреле полковника Петерса и ефрейтора Зайделя (сообщение № 98). Криминал-комиссар Фойчлентер. № 113 от 28.2.44 г”.

Аппарат полиции безопасности СД и полевой жандармерии не прекращал поисков ни днем, ни ночью. Были перевернуты горы секретных документов о террористических актах, осуществленных в разных местах на оккупированной территории.
На стол начальника полиции безопасности и СД оберштурмбаннфюрера СС и старшего имперского советника доктора Витиски легли ранее полученные донесения о событиях в столице рейхскомиссариата Украины - Ровно.
Эксперты пришли к логическому выводу - убийство в Лемберге является продолжением событий, которые начались еще в Ровно.
По всей Галиции разлетелись приказы: любой ценой, живого или мертвого, найти террориста. Были указаны приметы таинственного „гауптмана Зиберта”, а за поимку обещана награда в сумме 25 000 рейхсмарок.
УПА наград не обещало. В каждом селе, каждой боёвке СБ готовились к встрече с разыскиваемыми. „Особисты” и стрельцы знали приказ начальства: „Найти и уничтожить”. А при возможности задержать и доставить живым старшего партизанской группы с документами обер-лейтенанта или гауптмана - Пауля Зиберта.
... Голод и холод делали свое дело. 1 марта 1944 группа Кузнецова вышла в район Вербы. Когда подошли к Белогородке, небольшому полесскому селу, начали совещаться:
- Мороз крепчает, надо согреться, - произнес Кузнецов. - Да и есть хочется до безумия.
Его поддержали товарищи.
Село, казалось, вымерло. Ни лая собак, ни гомона людей. По заросшей деревьями и кустарником ложбине осторожно подошли к неприметной хате на краю села. Белов, тихо прислушиваясь, обошел дом.
- Все в порядке, - дал знак Каминскому.
Тот постучал в дверь, затем твердо на украинском языке произнес:
- Хозяин, открывай. Свои. Мы знаем, что ты дома.
Минут через пять за дверью послышалось шуршание, и на пороге появился испуганный полураздетый хозяин хаты. Увидев немецких военных, испугался еще больше.
- Кто есть дома? - снова на украинском спросил Каминский.
- Только семья, - пробормотал крестьянин.
- Все ясно, - произнес Кузнецов по-немецки.
Вместе с Каминским они зашли в дом и присели на табуретки у стола.
- Мы голодны, - продолжал Каминский, - неси съестное и не бойся - заплатим хорошо.
Хозяин засуетился, испуганно поглядывая на военных.
Белов остался на улице, то и дело прислушиваясь и вглядываясь в темноту. Его усилия оказались тщетными, боевики УПА из  ВО „Заграва” уже готовились к захвату. Ивана  нейтрализовали мгновенно и тихо, словно ничего и не случилось.
Группа бойцов и эсбистов ворвалась в дом.
- Слава Украине! - с улыбкой на лице воскликнул старший.
От неожиданности Каминский выронил чашку с молоком и в ту же секунду бросился к окну хаты.
Сидящий рядом Кузнецов успел разбить лампу, которая тускло мигала на столе. На Кузнецова набросились сразу несколько повстанцев и оглушили прикладом.
Через несколько минут эсбисты уже изучали найденные при нем документы…

Протокол 3 березня 1944 р. з району Верба (Волинь) „Команда УПА Північ” повідомляє, що дня 2.03. р.1944 в четвер о год. 12-тій в лісі Вербівського р-ну переловлено трьох червоних шпигунів, що підпорядковувались ген. майору НКВД „Ф”, а це:
1. Пух (псевдо), начальник групи. Мав фальшиві документи оберлейтенанта родом з Кенінгсбергу.
2. Камінський Вл., поляк.
3. Козак „власовець” на ім'я Іван, псевдо Зельов, шофер.
Всі вони мали фальшиві документи, мапи, німецькі і польські часописи та звіт своєї праці, написаний російською мовою.
Витяг з їхнього звіту.
Коли вони прибули до Львова, відбулося там зібрання представників німецького уряду Галичини. На це зібрання вдалося протиснутись тільки самому „Пухові”. Кілька днів пізніше „Пух” і його товариш виконали атентат на віце-губернатора Галичини д-ра Бауера і його генерального секретаря Шнайдера. Бауер дістав п'ять затроєних куль з „вальтера” в шлунок. Після атентату вони втекли автом і курсували в околицях Золочева, Ківерця та Луцька. По дорозі гештапо задержало їх, та в часі перегляду документів вони постріляли гештапівців знову затроєними кулями і втекли. Другу подібну пригоду мали в околиці Ківерця на шляху, де зустрілися з військовою колоною. І тут у суматосі обосторонніх стрілів вдалося їм втекти... "

... Начальнику поліції безпеки та СД дистрикту „Галичина”.
Повідомляємо, що разшукувані злочинці, які здійснили замах на віце-губернатора Бауера та доктора Шнайдера, затримані підрозділом СБ УПА. Двоє осіб та офіцер у формі гауптмана утримуються під охороною. Пропонуємо матеріали допиту та документи, які знаходились у злочинців, в обмін на зброю, боєприпаси та вибухівку у кількості, вказаній додатково.
Представник центрального проводу ОУН - УПА
Герасимовський (Іван Гриньох)
IV - Н - 90/44
Головному управлінню імперської безпеки для вручення СС группенфюреру і генерал-лейтенанту поліції Мюллеру. Особисто, Берлін.
Під час однієї зустрічі 1.4.1944 український делегат повідомив, що один з підрозділів українських націоналістів 2 III 1944 затримав у лісі поблизу Білогородки в районі Верби (Волинь) трьох радянських агентів. Заарештовані мали фальшиві німецькі документи, мапи, німецькі, українські і польські газети з некрологом про доктора Бауера і доктора Шнайдера, а також звіт одного із затриманих про його роботу. Цього агента (за німецькими документами його ім'я Пауль Зіберт) впізнав представник УПА. Йдеться про радянського партизана-развідника і диверсанта, який тривалий час безкарно проводив свої акції в Ровно, вбивши зокрема доктора Функа і викравши зокрема генерала Ільгена. У Лембергу „Зіберт” мав намір застрелити губернатора доктора Вехтера. Це йому не вдалось зробити. Замість губернатора було вбито віце-губернатора, доктора Бауера і його президіал-шефа доктора Шнайдера. Обидва ці німецькі державні діячі були застрелені неподалік від їх приватних квартир. У звіті „Зіберта” акти вбивства описані з найдрібнішими подробицями. У Лембергу „Зіберт” застрелив не тільки Бауера і Шнайдера, але й ряд інших осіб, серед них майора польової жандармерії Кантера, якого ми старанно шукали.
Подробиці, вміщені в звіті, про місця і час учинення актів, про поранення жертв, про захоплення боєприпасів і т.ін. здаються точними.
Від бойової групи Прюцмана надійшло повідомлення про те, що „Пауль Зіберт” і обидва його спільники розстріляні на Волині націоналістами-бандерівцями. Представник ОУН підтвердив цей факт і дав обіцянку, що всі матеріали будуть передані поліції безпеки.
Начальник поліції безпеки і СД дистрикту „Галичина” Витиска СС, оберштурмбанфюрер і старший радник управління.

 ... Представнику Центрального проводу ОУН-УПА Герасимовському.
На запропоновані вами умови погоджуємся. Зброю та боєприпаси буде передано негайно в обмін на матеріали допиту диверсантів.
Начальник поліції безпеки і СД дистрикту „Галичина”, штурмбанфюрер СС доктор Витиска, комісар поліції безпеки гауптштурмбанфюрер СС Паппе.

   Русскоязычный текст телеграммы, с которой были ознакомлены нарком обороны Иосиф Сталин и его первый заместитель.
„Начальник полиции безопасности и СД по Галицийскому округу
IV Н-90 (44)
Секретно. Государственной важности.
г. Львов 2 апреля 1944 года
Считать дело секретным, государственной важности.
НУР 9135, отправлено 2 апреля 1944 г. 15.38
Телеграфом. Молния.

 Главное управление имперской безопасности для вручения СС-группенфюреру генерал-лейтенанту полиции Мюллеру лично.
Относительно жены активиста-бандеровца Лебедь, находящейся в настоящее время в заключении в концентрационном лагере Равенсбрюк.
Ссылка: известно.

 Некоторое время назад конспиративным путем до меня дошли сведения о желании группы ОУН-Бандеры в результате обмена мнений определить возможности сотрудничества против большевиков. Сначала я отказывался от всяких переговоров на основании того, что обмен мнений на политической базе заранее является бесцельным. Позже я заявил, что готов выслушать желание группы ОУН-Бандеры. 5 марта 1944 года была встреча моего резидента-осведомителя с одним украинцем, который якобы уполномочен центральным руководством ОУН-Бандеры для ведения переговоров с полицией безопасности от имени политического и военного сектора организации и территориально от всех областей, где проживают или могут проживать украинцы.
В процессе дальнейших, до сего времени происшедших встреч референт-осведомитель вел переговоры главным образом с целью получения интересующих полицию безопасности осведомительных материалов о ППР, о польском движении сопротивления и о событиях на советско-русском фронте, а также за линией фронта, причем взамен этого он обещал возможности освобождения бандеровцев.
При одной встрече 1.IV.1944 года украинский делегат сообщил, что одно подразделение УПА 2.II.44 задержало в лесу близ Белогородки в районе Вербы (Волынь) трех советско-русских шпионов. Судя по документам этих трех задержанных агентов, речь идет о группе, подчиняющейся непосредственно ГБ НКВД - генералу Ф.
УПА удостоверила личность трех арестованных, как следует ниже:
- руководитель группы под кличкой „Пух” имел фальшивые документы старшего лейтенанта германской армии, родился якобы в Кенинсберге (на удостоверении была фотокарточка „Пуха”. Он был в форме немецкого обер-лейтенанта);
- поляк Ян Каминский;
- стрелок Иван Власовец (под кличкой „Белов”), шофер „Пуха”.
Все арестованные советско-русские агенты имели фальшивые немецкие документы, богатый материал - карты, немецкие и польские газеты, среди них „Газета Львовска” и отчет об их агентурной деятельности на территории советско-русского фронта.
Судя по этому отчету, составленному лично „Пухом”, им и его сообщниками в районе Львова были совершены следующие террористические акты.
После выполнения задания в Ровно „Пух” направился во Львов и получил квартиру у одного поляка, затем „Пуху” удалось проникнуть на собрание, где было совещание представителей властей Галиции под руководством губернатора доктора Вехтера.
„Пух” был намерен расстрелять при этих обстоятельствах губернатора доктора Вехтера. Из-за строгих предупредительных мероприятий гестапо этот план не удался, и вместо губернатора были убиты вице-губернатор доктор Бауэр и секретарь последнего доктор Шнайдер. Оба эти немецкие государственные деятели были застрелены недалеко от их частных квартир. В отчете „Пуха” по этому поводу дано описание акта убийства до мельчайших подробностей.
После совершения акта „Пух” и его сообщники скрывались в районе Золочева, Луцка и Киверцев, где нашли убежище у скрывавшихся евреев, от которых получали карты и газеты. Среди них „Газета Львовска”, где был помещен некролог о докторе Бауэре и докторе Шнайдере.
В этот период времени у него было столкновение с гестапо, когда последнее пыталось проверить его автомашину. При этом он застрелил одного руководящего работника гестапо. Имеется подробное описание происшедшего.
... Что касается задержанного подразделением УПА советско-русского агента „Пух” и его сообщников. Речь идет, несомненно, о советско-русском террористе Пауле Зиберте, который в Ровно похитил среди прочих и генерала Ильгена, в Галицийском округе расстрелял подполковника авиации Петерса, одного старшего ефрейтора авиации, вице-губернатора, начальника управления, доктора Бауэра, его президиал-шефа доктора Шнайдера, а также майора Кантера, которого мы тщательно искали. Имеющиеся в отчете агента „Пух” подробности о местах и времени совершенных актов, о ранениях, жертвах, о захваченных боеприпасах и т.д. кажутся точными. К тому же от боевой группы Прютцмана поступило сообщение о том, что Пауль Зиберт, а также оба его сообщника были найдены на Волыни расстрелянными.
Представитель УПА обещал, что полиции безопасности будут сделаны все материалы в копиях, фотокопиях или даже в оригиналах, если взамен этого полиция безопасности освободит госпожу Лебедь с ребенком и родственниками.
Так как приобретением богатейших материалов агента „Пух”, то есть Пауля Зиберта, выяснится исключительно важное дело государственной полиции и, кроме того, будет возможность получить материалы генерала Зейдлица и его агентов, то я считаю необходимым освобождение госпожи Лебедь и ее родственников. К тому же она и ее родственники, видимо, не представляют большой угрозы для безопасности немецких интересов в Галиции. Исходя из этого, прошу срочно рассмотреть вопрос об освобождении и до вторника 4.IV.44, 11 часов телеграммой-молнией сообщить, будет ли обещано освобождение госпожи Лебедь. Ибо во вторник будет встреча референта-осведомителя с делегатом группы ОУН-Бандеры и следует опасаться того, что в противном случае материал ценный и интересующий государственную полицию будет получен вооруженными силами.
Представитель ОУН дал подробные сведения относительно тех враждебных актов против немецких интересов и снова подтвердил, что группа ОУН-Бандера ввиду угрозы физического уничтожения украинского народа Советами признает, что только полное присоединение к немецкому государству может гарантировать целостность украинского народа. Эти переговоры могли бы привести к значительному облегчению положения и иметь огромное значение для полиции безопасности, поскольку были бы разрешены некоторые небольшие проблемы.
На основании вышеизложенного я прошу об освобождении семьи Лебедь, которая, безусловно, окупится и может способствовать разрешению украинского вопроса в наших интересах.
Следует ожидать, что если обещание об освобождении будет выполнено, то группа ОУН-Бандера будет направлять нам гораздо большее количество осведомительного материала.
Начальник полиции безопасности и СД по Галицийскому округу
IV Н90-44. Секретно.
Государственной важности.
Доктор Витиска, СС-оберштурмбаннфюрер и старший советник управления.


В октябре 1944 года из Москвы в Ровно было передано распоряжение о необходимости прибытия легендарных разведчиц Лидии Лисовской и Марии Микоты в Киев для получения правительственных наград. В тот момент женщины находились в городе Львов. Работники ровенского НКВД обратились к своим львовским коллегам с просьбой помочь им с отъездом. Билеты на литерный поезд были доставлены отъезжавшим, но внезапно Лисовская отказалась от поездки железной дорогой. Утром 26 октября 1944 года Лидия и Мария отправились в путь военным „студебеккером”.
Из документов поискового дела:
…В селе Камянка Хмельницкой области на шоссе Острог-Шумск обнаружен труп Марии Микоты, а далее в направлении города Шумск, в селе Мозярки – труп Лидии Лисовской. Следствием установлено: „26 октября 1944 года военный пятитонный „студебеккер” утром ехал из Шумска на Острог, а в 19 часов возвращался назад. Проезжая село Камянка, машина остановилась возле дома Осташевских. Они видели, как одна девушка спускалась из машины через борт, а вторая подавала ей чемодан. В это время прозвучало три выстрела. Девушка, которая стояла возле машины, упала, а машина поехала далее. Возле села Мозярки был найден труп второй женщины, которую выбросили из машины”.
Трупы погибших доставили в с. Кунев, где был составлен протокол внешнего осмотра и протокол медицинского осмотра…

Из свидетельских показаний жительницы села Камянка Юзефины Хвойной:
…- Шла зелёная грузовая машина. Остановилась напротив дома Осташевских. Одна из женщин спрыгнула с кузова на землю, а другая подавала ей чемодан. В этот момент из машины выскочил офицер с золотыми погонами и начал о чём-то говорить с той, которая стояла возле машины. Внезапно услышала крик: „Не стреляй!” и прозвучало три выстрела. Офицер быстро прыгнул в кабину и машина на большой скорости, поехала в сторону Шумска. Перед тем, как прыгнуть в кабину, офицер бросил чемодан в кузов. Когда я подбежала к женщине, которая лежала на земле, она ещё тяжело дышала, но сразу же затихла и только из глаз у неё вытекла слеза…

Из свидетельских показаний Нины Стратюк, секретаря сельского совета:
- На второй день после убийства на дороге нашли клеёнку в крови. Другие люди из села подобрали простыню, платки, которые тоже были в крови. За селом Долоче, приблизительно через один километр, я увидела заброшенную на дерево женскую сумку. В сумке было 200-400 руб. денег, удостоверения на имя Лисовской и Микоты, которые давали вместо паспорта и фотографии какого-то мужчины в штатском…

Из воспоминаний родного брата разведчицы Марии Микоты, Ивана Микоты:
- Мои родные узнали о смерти Лиды и Майи только через месяц после трагедии. Двоюродная сестра Елена Демчинская, разыскивая Лиду, обратилась к секретарю ровенского обкома генералу Бегме. „ Леночка, держись! - произнёс Василий Андреевич.  - Хочу сообщить тебе тяжелое известие. Твоя сестра Лидия Лисовская и Майя Микота поехали с офицерами на задание и считаются среди тех, кто погиб во время этой операции”…
Никогда не поверю, что мои сёстры – опытные разведчицы Мария и Лида, имея при себе важные документы, сели в незнакомый автомобиль с незнакомыми мужчинами…

Вскоре во время автоаварий в Бродовском районе Львовской области и Ковельском районе Волынской области погибли последние, кто видел живым Николая Кузнецова, Василий Дроздов и Федор Приступа.
5 ноября 1944 г. Николаю Ивановичу Кузнецову и Дмитрию Николаевичу Медведеву Указом Президиума Верховного Совета СССР за образцовое выполнение специальных заданий на вражеской территории и проявленные при этом отвагу и героизм были присвоены высокие звания Героя Советского Союза.