Фунт золота

Роман Мальгин
   Ночью, в канун дня святого Михаила, уютный домик Альберта Гофтшайнера наполнился шумом. Был это грохот падающей медной посуды, вперемешку с восторженными криками самого Альберта и встревоженными – его достопочтенной супруги, фрау Аделаиды. Впрочем, шум не обеспокоил ни соседей доктора Гофтшайнера ни случайных прохожих.  Всему городу было известно увлечение доктора, коего в узком кругу посвященных именовали Аурелием а базарные сплетники Золотарем, алхимическими опытами. Полуночное же время, как известно, наиболее подходит для свершения многих таинств.
   Конечно было одно, многократно повторяемое магистром Альбертом, слово, которое несомненно привлекло бы пристальное внимание как посвященных в таинства алхимии так и базарных сплетников. Слово это было – эврика, сиречь - нашел! Однако, среди немногочисленных очевидцев знатоков греческого не нашлось, базарные же сплетники о славном Архимеде не слышали и смысла сказанного, следовательно, не поняли.
   Между тем ночь минула, а утром магистр Альберт отнес еврейскому ростовщику Мордехаю Шлезелю небольшой сверток, в коем находился, невидимый для сторонних глаз разумеется, слиток золота весом ровно в один фунт. Тяжело вздыхая, Гофтшайнер поведал о тяжких последствия ночного эксперимента, из-за которых ему пришлось переплавить и вот – предложить на продажу золотые украшения фрау Аделаиды. Мордехай, беглым взглядом оценив чистоту металла и прикинув собственный доход, иных вопросов доктору не задавал. В городе давно привыкли к чудачествам алхимика, немало времени проводившего собирая землю вблизи выгребных ям, потому то хитроумный Мордехай и не стал спрашивать, зачем понадобилось для продажи переплавлять украшения старинной работы.  Ссыпав полученные монеты в бархатный кошель, алхимик тут же вернул несколько обратно с просьбой доставить ему 4-5 медных листов, пригодных для изготовления атанора, и откланялся. Сделка эта возможно и привлекла бы внимание, но никак не в день святого Михаила, ибо в этот самый день проходила в Шварцшвице большая осенняя ярмарка и немало сделок самого разного рода на ней заключалось.
   На следующий день скрипучая телега Улле-возчика доставила к дому Альберта Гофтшайнера медь и до конца недели почтенный доктор оглашал окрестности ее звоном. А спустя еще неделю фрау Аделаида, с неприметным свертком в руках,  посетила дом ломбардского ювелира, носившего звучное имя Лоренцо Рецци. Поведав уже известную нам историю о нуждах побудивших ее переплавить свои украшения, она продала ломбардцу слиток золота весом ровно в один фунт. Могло статься так, что и эта сделка свершилась бы, не вызвав ничьего внимания. Что там фунт золота – добрая половина фамильных драгоценностей обнищавших, но гордых, юнкеров давно была продана и заменена искусными подделками.
  Однако случилось иначе – потому что еще через неделю и Мордехай и Лоренцо, а равно и еще несколько местных банкиров были настойчиво приглашены в герцогский замок. Принял их казначей герцога – худой и сутулый, как будто воистину он ночи напролет проводил перечитывая долговые расписки, Карл фон Штильден. От имени герцога фон Штильден изъявил желание добровольно получить от посетителей заем в серебряных талерах, золотых дукатах или, еще предпочтительней, в золоте из которого герцог мог бы отчеканить, добавив к золоту должную долю меди, собственную монету. Не будем осуждать этот план – таков был обычай всех без исключения правителей того времени.
  Следствием данной беседы стало то, что посланные в дома банкиров гонцы доставили в замок, в числе прочего, и два похожих как близнецы золотых слитка, весом в фунт каждый. Удивленному фон Штильдену Мордехай и Лоренцо, недоуменно переглядываясь, поведали одну и ту же историю, услышанную ими от доктора Гофтшайнера и его супруги. К концу рассказа оба ростовщика уже припомнили, чем должно заниматься алхимикам, и досадливо кусали губы. Уж они то, вместе или по отдельности, нашли бы применение этому открытию, однако перед ними сидел казначей герцогства а за спинами перетаптывались стражники. Оставалось только проклинать, про себя разумеется, незадачливого доктора.
  В тот же день доктор Гофтшайнер, как раз собиравшийся с уже знакомым нам свертком нанести визит представителю торгового дома Фуггеров, был схвачен стражей на глазах у многих свидетелей. Ростовщики же, сверх всякого приличия задержанные во дворце, возвращались домой обозленные донельзя. По пути им попался трактир «Гуситский барабан», где Мордехай немедленно потребовал штоф польской водки, к которой с юности питал пристрастие. Лоренцо водке предпочел кьянти, вино своей родины. Впрочем, выбор напитков мало что изменил – в этот вечер трактирная прислуга, а на следующий день и все базарные сплетники узнали что «Золотарь» нашел секрет получения золота, да еще и обманул всех городских ростовщиков, продав им по дорогой цене то, что ему досталось задаром. Ежели и остались в городе скептики, не верившие этим слухам - они были посрамлены вечером, когда герцогские стражники вошли в дом доктора и, с немалыми трудами, вынесли оттуда и увезли в замок алхимическое оборудование.
   Надо сказать, базарные сплетники не ограничивались лишь констатацией очевидных фактов. В их рассказах, все более обраставших подробностями с каждым днем, фигурировали всевозможные орудия пыток и гордый отказ алхимика раскрыть тайну и даже плевок в лицо герцога. Уверяли, что ночью из замка вынесли и бросили в реку мешок с человеческим телом. Однако на самом деле встреча Гофтшайнера с герцогом проходила совершенно иначе.
  В те годы герцогством правил Конрад фон Шварцшвиц, отдаленный и не слишком любимый родич Габсбургского дома. В своем правлении Конрад соблюдал разумную умеренность. Не имея желания, да и возможности, следовать примеру разгульной жизни Августа Сильного или же суровому аскетизму Женевского папы, Конрад немало времени уделял чтению, содержал весьма скромный двор и избегал ненужной жестокости. Терпимость его к ученым философам, к числу которых относили тогда и алхимиков, также была общеизвестна. Именно поэтому базарные сплетники уверенно связывали арест почтенного доктора со слухами о золоте, а не с еретическими воззрения последнего, к примеру.
   Альберта Гофтшайнера доставили в замок рано утром, однако герцог принял его только после ужина. Пожалуй этот день, проведенный доктором без куска хлеба в душной кордегардии, был единственным проявлением жестокости к нему. Вечером ученому предложили все необходимое для туалета и проводили к герцогу.
  В каминном зале, служившем столовой, было жарко натоплено. Слуги уже убрали остатки вечернего пира, но на крайнем столе был сервирован ужин на одну персону. В центре зала доктор с удивлением обнаружил атанор, перегонный куб и прочие алхимические инструменты, верно служившие ему дома. Самого герцога доктор заметил не сразу, тот сидел откинувшись на резную спинку высокого кресла, одного из тех что позже назовут вольтеровскими.
- Итак, любезный Альберт – раздался голос из глубины кресла – поведайте нам о своем открытии, которое немало смутило наших добрых подданных. Я с искренней радостью увидел, что при переплавке металла у вас не возникла мысль подделать наши монеты. Это внушает мне надежду на то, что вы, доктор, наш верный подданный и в это качестве заслуживаете награды за ваши труды… а не казни, как того требует наш казначей. Фон Штильден, на протяжении всей этой речи молча стоявший за креслом герцога, нервно дернул подбородком и, повинуясь жесту герцога, удалился.
Надобно сказать, что не смотря на всю свою чудаковатость, Гофтшайнер вовсе не был лишен житейской смекалки. Да и день под стражей добавил ему сообразительности – памятуя истории об алхимиках, коих правители жаждущие золота, тот же курфюрстр Август, подвергали неслыханным мучениям, а не добившись желаемого отдавали в немилостивые руки церкви,  доктор уже решил не скрывать от герцога ничего. 
  - Государь – молвил доктор – я открыл способ превращения человеческого дерьма в золото!
Размышляя о вселенском подобии – продолжил доктор - я обнаружил что сходство макрокосма, сиречь окружающего нас мира и микрокосма, коим является тело каждого человека, может быть явлено не только в философском плане, где это подобие уже замечено Августином Блаженным, изрекшим «государство есть тело», но и на уровне элементов. Так золото макрокосма, являющееся самым тяжелым из металлов и будящее в людях низменные страсти, может быть в микрокосме уподоблено калу, в силу своей тяжести также стремящемуся в низ любого тела и побуждающему в теле непотребные желания. Используя известный посвященным еще из «Изумрудной скрижали» принцип panta rey, сиречь «все едино», я изыскал способ обратить вещество микрокосма в вещество макрокосма в его философском значении. Еще язычник Платон писал о неких идеальных прообразах всех вещей, благодаря тому что можно напомнить вещи об этих прообразах и происходит трансмутация. Сам цикл трансмутации занимает ровно неделю, что несомненно свидетельствует о божьем благословении сего процесса, ибо именно за неделю был сотворен наш мир….. Так доктор продолжал более получаса, не забывая креститься и ссылаясь на отцов церкви, дабы избежать обвинения в поклонении сатане.
  Наконец герцогу, как надеюсь и читателю, стало понятно, что посредством процесса длящегося ровно неделю и требующего немалого внимания в части поддержания надлежащей температуры и выбора топлива, фекалии, взятые обязательно у одного человека, можно обратить в золото. Не будем отнимать время подробностями, достаточно сказать что доктор их подробно изложил, а герцог, не доверяя никому, собственноручно записал. После чего почтенного доктора, позабыв о накрытом для него ужине, спешно проводили в небольшую комнату, лишь гобеленом на стене да матрасом на кровати отличающуюся от тюремной камеры, и заперли.
  Однако, уже на следующее утро Гофтшайнера в закрытой карете перевезли в загородный дом герцога. Герцогский камердинер, посетивший его, любезно осведомился о предпочтениях доктора в еде, книгах и иных радостях, могущих скрасить его заключение. Камердинер даже предложил доставить к ученому его супругу, фрау Аделаиду, но тот с благодарностью отказался, взамен попросив некоторые алхимические инструменты. После треволнений, кои повлекло его открытие, Альберт Гофтшайнер поистине наслаждался покоем.
  Так минуло полгода, по истечении которых Гофтшайнер был вновь доставлен к герцогу. Отвыкший от многолюдья ученый не заметил никаких изменений в городе, а между тем искушенному человеку они бросились бы в глаза – нервный блеск в глазах стражников, стремительность, с которой убегали с их пути слуги и торговцы, следы запустения на улицах, а главное  - запах, будивший в почтенном докторе воспоминания разного толка. Да и сам герцог, принявший алхимика в том же зале,  постарел, казалось, на добрый десяток лет.
  Любезный доктор – сказал герцог, когда их оставили наедине. - Я искренне признателен вам, за ту откровенность, с которой вы поделились со мной своим открытием. И столь же искренне сожалею, что наша встреча вообще состоялась. Кой черт дернул вас достичь успеха там, где потерпели неудачу лучшие умы человечества! Герцог отхлебнул из серебряного кубка и Гофтшайнер вдруг понял что тот изрядно пьян. – Чем я вызвал ваш гнев, государь? – недоуменно спросил Гофтшайнер – я полагал что мое открытие послужит вашей славе и благоденствию всего Шварцшвица...