Алиса вернулась домой из больницы только под утро и легла, не раздеваясь: ей дали какое-то успокоительное, и она почти ничего не соображала, только страшно хотела спать. И хорошо: ей казалось, что если она будет бодрствовать еще хотя бы пару часов, то сойдет с ума. Но ей часто казалось, что она сойдет с ума, на самом деле это не так легко. Особенно когда готов.
Проснулась к обеду. Голова страшно болела, как с похмелья: отвратительное ощущение, которое Алиса не испытывала уже несколько месяцев. Она оглядела комнату, и та показалась ей отвратительно пустой. Встала с постели, прошла в ванную и сунула голову под кран с теплой водой. Стало немного легче: головная боль не прошла, но сделалась вполне терпимой.
Мобильный в кармане завибрировал. Алиса вытащила его и уставилась на экран, силясь прочитать плавающие буквы. Одно новое сообщение.
«Я жив, все хорошо. Вечером постараюсь позвонить, не волнуйся. :)»
Она облегченно вздохнула. СМСка от Стаса.
Как же она вчера перепугалась. Боже.
Алиса прошла в кухню, заварила себе чай и села за стол. Она снова и снова прокручивала в голове события вчерашнего дня. За окном завывал ветер. Погода начала портиться еще накануне, и с минуты на минуту мог повалить снег. Следовало закрыть форточку, если она не хочет, чтобы замело подоконник.
Следовало. Но Алиса медлила. Она сделала несколько больших глотков, горячий чай отлично бодрил. Раньше, когда они жили вчетвером, Алиса не могла вот так запросто сидеть на кухне с чашкой чая. По прошествии трех лет она все еще помнила об этом. А наслаждаться так и не научилась.
Она поймала себя на том, что держит руки на весу, напрягая плечи, опустила локти на стол и расслабилась. Нужно занять себя чем-нибудь, пока она не сошла с ума. Отвлечься.
Алиса встала и закрыла форточку. Только сейчас она заметила, что продрогла, и что одежда, которую она ни разу не снимала со вчерашнего утра, нуждается в стирке.
В ванной горел свет. Странно, ей казалось, что она выключила его, когда выходила. Алиса разделась, догола, сунула вещи в стиральную машину и залезла под душ. Ощущение воды, которая течет по телу, в последнее время очень нравилось ей. Ей вообще много что стало нравиться: с тех пор, как Стас смог выйти на работу, они оба постепенно оправлялись. И с каждым днем Алиса чувствовала себя все... Живее. Да, это слово как нельзя лучше подходило к ее новому ощущению. Она чувствовала себя все более живой и все менее виноватой в том, что она живая.
«Жить» переставало быть так стыдно.
Она мылась тщательно, на два раза намылив все тело. Но все равно что-то было не так, что-то казалось... Грязным. Алиса вылезла из ванны, замоталась в полотенце и посмотрела на себя в зеркало. Если не брать во внимание темные круги под глазами и нездоровую бледность, в остальном она выглядела как всегда. Должно быть, сказывается переутомление.
Одежду они хранили в комнате. Стас пару раз предлагал повесить в ванной шкафчик, дабы ей не приходилось кричать из коридора, чтобы он отвернулся, потому что она опять забыла взять в ванную белье. Алиса соглашалась, и они оба благополучно забывали об этой идее — до следующего инцидента.
В конце коридора было две двери, одна напротив другой — в их комнату и в комнату родителей. Алиса считала, что именно благодаря такому расположению комнат (ни одной общей стены) они с братом сумели пережить детство, не сойдя с ума. Хотя бы по ночам они могли поговорить, и если бы не эти разговоры, Алиса бы наверняка рехнулась. Да и Стас тоже.
Сейчас она стояла между дверями, будто между зеркалами: ей вдруг показалось, что если она повернется, то увидит бесконечную вереницу дверей. И миллионы копий самой себя, каждая из которых посмотрит на нее в ответ.
Алиса вздрогнула и потрясла головой. Дичь какая. Должно быть, это из-за успокоительных.
Она медленно прошла в комнату, где жили они со Стасом, сколько она себя помнила. И вдруг, неожиданно для самой себя, обернулась. Сердце подпрыгнуло в груди: на секунду Алисе показалось, что за ее спиной кто-то стоит. Никого не было.
- Накручиваешь себя... - вздохнула она, открыла шкаф и принялась одеваться.
__
Этот звук раздался, когда Алиса натягивала на себя свитер. Свитера у них со Стасом были общие, как и большая часть одежды — они носили один размер — Алиса была всего на пару сантиметров ниже и немного уже в плечах. Свитер был мятно-зеленый (их любимый цвет) простой вязки, Алиса купила в ларьке в переходе годом раньше. Сейчас он заметно поистрепался и растянулся.
Она как раз просунула мокрую голову в горловину, когда услышала щелчок. В глазах мигом потемнело, в горле встал ком. Алиса рывком повернулась.
__
Они закрыли комнату сразу после похорон. Алиса отчетливо помнила, как Стас, опираясь на костыль, стоял перед дверью в родительскую спальню с ключом в свободной руке и не мог решиться вставить его в скважину. Как она сама, трясясь от необъяснимого страха, подошла к нему, положила ладонь ему на плечо и предложила:
- Хочешь, я это сделаю?
Помнила, как Стас мгновение помедлил, но все же покачал головой. Они простояли там по меньшей мере минут десять, прежде чем он сделал это. Запер замок на ключ.
Они оба вздохнули с облегчением. И в тот же день Алиса спустила ключ в унитаз - на всякий случай. Ей казалось, что таким образом они навсегда запрут свои воспоминания и страхи и смогут начать жизнь с чистого листа.
Алиса помнила, как брат спросил ее, куда делся ключ, и помнила, как ответила, что избавилась от него. Помнила, как Стас смотрел на нее с тревожной благодарностью. Как он сказал, обращаясь больше к самому себе, чем к ней, что теперь "все" закончится. Алиса хотела спросить у него, что значит "все", но не стала. Она боялась ответа, который ей мог не понравиться.
__
Теперь дверь больше не была закрыта. Алиса стояла и смотрела в узкую полоску черноты и ощущала, как в ней поднимается волна паники. Она застонала, чувствуя, как начала неметь левая рука: как всегда, когда она боялась по-настоящему сильно.
Это просто замок. Он старый, может, в нем что-то заржавело и теперь сломалось — на улице такой ветрище, а окна дырявые, по всей квартире гуляют сквозняки. Просто старый замок. Или ссохлась дверь, ремонт ведь не делали уже лет пятнадцать. Или еще что. Она попыталась заставить себя подойти к двери, чтобы закрыть ее, но не могла. Будто бы опять, как часто бывало в детстве, над ее телом взяла власть другая часть Алисы, более рассудительная, логичная и дальновидная. Туда нельзя, там опасно. Не суйся. Не ходи.
- Мамуля?
Повисла тишина. Такой тишины Алиса не слышала никогда: даже с улицы не доносилось ни звука. Она слышала биение собственного сердца, шум крови у себя в ушах, и больше ничего.
Мамуля не отвечала.
Наконец ей удалось овладеть собой, ноги, будто ватные, готовые в любой момент подогнуться, делали шаг за шагом, пока Алиса не оказалась перед дверью. Она медлила всего миг, прежде чем резко схватиться за ручку и что было сил захлопнуть дверь.
Замок щелкнул.
Алиса дышала так, словно только что пробежала стометровку. Она бросилась в туалет, и ее выворачивало наизнанку до тех пор, пока она, совершенно обессиленная, не сползла на пол и не замерла, глядя в потолок на темный контур не зажженной лампочки. Ее колотила дрожь.
Просто замок старый. Ничего страшного, просто замок старый. Так бывает. Материалы изнашиваются со временем. Он и износился. Ничего страшного.
Но здесь, лежа наполовину на холодном кафеле, наполовину на линолеуме, упираясь поясницей в порожек, она никак не могла поверить, что ничего страшного не случилось. Эта дверь не открывалась три года.
...Они много раз говорили о спальне. Решали, что надо выбросить из нее все вещи, что надо сделать в ней ремонт, сдать ее в аренду, сделать хоть что-то, но каждый раз разговор затихал сам собой. Им было страшно открывать ее. Оба верили: мамуля с папулей еще там. И они ой как не обрадуются, если дети осмелятся туда войти.
__
Вечером позвонил Стас. Он говорил урывками, делая частые вдохи между словами, но голос его звучал бодро. Алиса не стала рассказывать ему о произошедшем, и мучилась от того, что нарушила их договор: никогда ничего не скрывать. Она пыталась объяснить себе, что ни одна хорошая сестра никогда не стала бы беспокоить больного брата, вываливая на него свои страхи и домыслы, но в глубине души она знала, что поступает неправильно. Стас бы хотел, чтобы она рассказала. Он нуждался в ее доверии даже больше, чем она — в его. Особенно после того, что он рассказал ей однажды.
Алиса пыталась вспомнить, когда именно это произошло: не то весной, не то осенью. Сколько прошло с аварии? Не больше года, скорее всего, не больше года. Или год. У нее всегда были проблемы с определением временных рамок.
Стасу снова приснился кошмар. Тогда он просыпался с криком почти каждую ночь, и Алиса всерьез подозревала, что это навсегда: в беллетристике часто встречаются герои, которые всю жизнь после какого-то события видят один и тот же сон. Бывает ли так на самом деле, Алиса предпочитала не думать.
Они сидели в постели, обнявшись. Светильник на тумбочке ярко горел, в комнате было светло, но Стас никак не мог успокоиться. Алиса собиралась уже сходить на кухню и накапать ему «валокардина» и начала было вставать, как вдруг он вцепился ей в руку с такой силы, что она ахнула.
- Я видел ее лицо, - ставших вдруг совершенно чужим голосом сказал Стас, глядя ей в глаза.
Алисе показалось, что у него поехала крыша: никогда прежде она не видела у брата такого взгляда. Этот взгляд был абсолютно безумным.
- Что?.. Чье лицо?
- Ее. Мамули. Она ко мне повернулась. Слышишь, Лиса? Она ко мне повернулась и смотрела на меня, а у нее одного глаза не было. Половины лица не было, а другая была. Она сказала, что это я виноват. У нее изо рта падали зубы. И она сказала, что это я виноват. Ну... В том, что так случилось.
Стас почти не выговаривал «л» и «р», а когда волновался, то проглатывал половину букв, и у него получилось что-то вроде «её, мамуи, оа к ме пойенуась», и Алисе пришлось повторить про себя все, что он сказал, чтобы понять смысл.
- О, Боже...
Алиса прижала его к себе. Они сидели так, пока не прозвонил будильник, и нарисованная им картина еще долго потом стояла у нее перед глазами.
Наверное, галлюцинации. Она слышала, что так бывает — от потери крови, обезвоживания, шока. Еще и не такое может привидеться, если сутки провести в машине с двумя трупами.
Интересно, думала она, а Стас знал, что они мертвые? Он чувствовал это или еще как? За эти мысли Алиса проклинала сама себя, но она не могла не думать: а что он ощущал при этом? Находясь так близко к мертвецам... Каково это — быть запертым без возможности выбраться? Едва живым, но в сознании - он однажды сказал, что очень долго был в сознании, но сколько именно - не знал, часов не было.
Как это — сутки? Рядом с дорогой, откуда доносился шум проезжавших мимо машин. И никто не останавливался. Никому и в голову не могло прийти, что там кто-то есть. Алиса пыталась представить, как она едет по трассе, желая поскорее добраться до пункта назначения, как уверенно крутит руль и тут видит в кювете измятую машину. Подумает ли она, что в ней кто-то есть? Или решит, что люди давно выбрались оттуда, а машину бросили? И с ужасом она понимала: второе. Именно потому ее брат провел сутки с мертвыми родителями, а мимо проезжали люди, и они не останавливались. Сутки.
У Алисы по спине бегали мурашки, когда она об этом думала. Представляла себя на его месте. И еще этот рассказ про мамулю... Даже если Стасу она привиделась (а Алиса не сомневалась, что привиделась, в жизни такого не может быть), то все равно понятно, почему он так долго приходил в себя. Почти полтора года он не разрешал ей выключать свет. И два — не мог ночевать один. Интересно, а она бы смогла?
__
Алиса поймала себя на том, что снова и снова отрывается от книги, чтобы посмотреть на дверь в спальню. Та по-прежнему была закрыта, но ощущение чего-то ненормального не только не проходило, но делалось сильнее. Даже включенный радиоприемник не рассеивал неестественное напряжение, такое, что висит в воздухе перед грозой. Чем ближе стрелка стоявшего на столе механического будильника подбиралась к полуночи, тем сильнее нервничала Алиса. Нужно было лечь спать, не дожидаясь, пока мнительность окончательно возьмет верх над разумом. Она отложила книгу, так и не прочитав за прошедшие полчаса и десяти страниц, отправилась в ванную. Проходя мимо спальни, Алиса с трудом поборола искушение попробовать толкнуть дверь. Но если та откроется, кое-кто рискует окончательно рехнуться.
Она чистила зубы, не завернув кран: тишина всерьез ее пугала. В комнате она заперлась, включила верхний свет, в тенях ей виделась угроза, после чего разделась до майки и трусов и легла спать. То ли успокоительное все еще действовало, то ли переживания вымотали ее, но она уснула, едва оказавшись под одеялом.
__
Алиса просыпалась медленно. Глаза жгло от яркого света: она спала на спине прямо под белесыми энергосберегающими лампочками, и как оказалось, это было не лучшей идеей. Глазам требовался отдых. К тому же, ее мучали кошмары, и возвращалась к реальности она с трудом.
Дверь их с братом комнаты была распахнута, и Алиса могла видеть коридор.
И по другую его сторону — дверь в родительскую спальню. Она снова приоткрылась.
Алиса вздрогнула, чувствуя, как пальцы тут же сделались ледяными, а левое плечо начало наливаться неприятной тяжестью. Ей было вредно волноваться.
- Стас?
При звуке собственного голоса она испытала брезгливое отвращение. Блеяние испуганной овечки. И причем тут Стас — его не могло быть дома. Он лежал в больнице с тяжелой пневмонией, Алиса это знала. Как и то, что он ни за что не стал бы открывать спальню, тем более - среди ночи.
Она поднялась с постели. По полу тянуло сквозняком, босые ноги замерзли, но Алиса даже не подумала, что можно одеться. Обхватив тощие плечи ладонями, она пересекла узкий коридор и остановилась перед дверью в комнату родителей.
Можно было просто захлопнуть ее. Подпереть стулом, проклеить скотчем косяк, налить в щели суперклей, а когда Стас вернется домой, врезать новый замок. Который они запрут вместе, как и этот когда-то. И выкинут ключ.
Но Стаса не было, и Алиса стояла здесь одна. Она могла бы войти внутрь, войти и, возможно, прекратить это все.
Она протянула руку и легко толкнула дверь. Та открылась совершенно бесшумно, вопреки ожиданиям: Алиса не сомневалась, что раздастся громкий скрип, как в малобюджетных триллерах, она внутренне приготовилась, что сейчас из темноты на нее бросится нечто ужасное, но ничего не произошло.
Свет влючался слева от двери. В уверенности, что выключатель не сработает, она дернула крошечный пластиковый рычажок, но в пыльной люстре загорелась тусклая лампочка.
Алиса застыла на пороге. Комната выглядела точно так же, как и тремя годами раньше: традиционный для начала 90х лакированный спальный гарнитур, зеркало в полный рост (в полный мамулин рост, папуле приходилось нагибаться, если он хотел посмотреть на свое лицо вблизи). Только пыли прибавилось.
Алиса смотрела на родительскую кровать. Ей вспомнилось, как однажды она пришла из школы раньше времени (им ставили прививки, и у нее поднялась температура). Дверь в спальню точно так же была открыта, мамуля лежала на этой самой кровати совершенно голая. А рядом с ней — какой-то мужик, которого Алиса никогда не видела ни до, ни после.
Мужик заметил ее первым. Он вскочил с кровати, и Алиса, которой тогда только исполнилось 10, увидела его... орган. Огромный, торчавший вперед как гипертрофированный указующий перст.
Она взвизгнула и побежала прочь, а мужик — за ней. Он успел выкрикнуть приказ остановиться, пока перепуганная Алиса открывала замки трясущимися непослушными пальцами.
Она выскочила в подъезд, скатилась по лестнице на первый этаж (ждать лифта было слишком страшно) и неслась по улице до тех пор, пока у нее не подогнулись ноги. Она сидела на парапете и ревела, покуда не стемнело.
Дома маменька отметелила ее вешалкой за опоздание, погрозив, что убьет если та хоть заикнется о визитере. Ведь хорошая дочь никогда не станет трепаться о маме.
Ночью Стасу опять снилась какая-то муть, и он пришел на диван к Алисе. Они часто спали вместе, пока отец не посчитал это аморальным, и их не разлучили на несколько недель, дабы отучить от непотребства.
- Почему ты так поздно пришла? - спросил Стас.
- Я гуляла.
- Ты же заболела...
- Ну да, а потом гуляла.
- Мамуля знает, где ты была. А я нет.
Он отвернулся. Алисе вдруг стало очень стыдно: они всегда все говорили друг другу. Она ясно увидела, как мамуля встревает между ними, разрушая самое важное, что у них было: доверие. Она все рассказала, и в ту ночь они дали клятву: никогда ничего не скрывать. Стас обнял сестру. Он задел синяк на ее плече, но Алиса не решилась отстраниться: ей было нужно, чтобы кто-то обнимал ее.
Спустя двенадцать лет она опять смотрела на эту кровать. Чуть смятое покрывало, будто кто-то лежал на нем... Или они плохо застелили постель?
Нет, они не могли застелить плохо. Ни Алиса, ни Стас никогда не решились бы застелить родительскую постель плохо. Значит, на ней кто-то побывал?
Алисе очень хотелось зайти внутрь, но она медлила. Ей показалось, что если она осмелится переступить через порог, то с ней непременно что-то произойдет.
Что-то плохое.
Но дверь ведь открылась?
Она бы не стала сама открывать дверь в комнату мамули с папулей, даже если бы это нужно было ради спасения человечества, но дверь открылась, и Алиса не могла оставить ее вот так.
Стас никогда не оставил бы, если б ночевал один дома. Он бы ни за что не устроил сестре подобный сюрприз.
Папуля и мамуля умерли целых три года назад. Они больше не имеют влияния. Их нет.
__
Алиса никогда бы не решилась убегать от родителей. В глубине души она догадывалась, что бегут те, кто верит: где-то есть безопасное место. Для них с братом безопасных мест не существовало нигде и никогда. Алиса продолжала стоять между двух открытых дверей и смотрела на кровать. Она была уверена, что на кровати сидит мамуля. Невидимая, неслышимая, но она здесь. Она смотрит. И она ВИДИТ.
Мамуля ненавидела, когда от нее отворачивались. Мамуля всегда требовала...
- Смотри в глаза.
Алиса не знала, слышит она эти слова внутри своей головы или снаружи. Реальность расплывалась вокруг, и она все дальше отходила от настоящего мира в дебри своих страхов. Но ей было все равно, она продолжала смотреть.
Стас отводил глаза чаще. Он был пугливее, должно быть, из-за отца. За это ему влетало еще больше, и он боялся еще сильнее. А Алиса, чувствовавшая, что должна защищать его, ничего не делала. Просто стояла и смотрела. Она почти всю свою жизнь стояла и смотрела. Почти идеальный ребенок. Она замирала и старалась не дышать, отходила в тень - недостаточно, чтобы кто-то мог посчитать, что она прячется, но достаточно, чтобы не попасться на глаза случайно.
Стас тоже не высовывался лишний раз, но это другое. Ему себя не за что корить, жив остался — и то благо.
Смотри в глаза.
- Привет, мамуля. Хреново выглядишь.
Алиса вдруг поняла, что больше не смотрит в пустоту, мамуля сидела перед ней. Алиса вглядывалась в почти истлевшее лицо, не ощущая ни малейшего страха. Будто бы все три года она ожидала чего-то подобного.
Стас оказался прав: половина лица отсутствовала.
Одежда на мамуле была той самой, в которой ее и похоронили, но за прошедшее время она здорово поистрепалась. Закрытое красное платье. Мамуля всегда говорила, что красный ей идет.
- Смотри в глаза.
Надо же, а зубы и правда выпали. Алисе почему-то казалось, что зубы должны быть на месте: так страшнее.
- У тебя нет глаз, - спокойно ответила Алиса.
Мамуля дернулась. Это было до того мерзкое, неестественное движение, что Алису замутило: будто марионетку неумело дернули за ниточки.
- Да и не только глаз, сама посмотри. Вон зеркало.
Она сделала шаг вперед. На миг Алисе показалось, что сейчас что-то произойдет: разверзнется пол, и она провалится прямо в ад. За непочтительные слова всегда положено наказание. Но ничего не произошло. Разве что она ощутила слабый, еле различимый сладковатый запах тухлятины, и желудок свело судорогой. Алиса криво ухмыльнулась, представив, как рассвирепеет мамуля, если ее дочь наблюет на нее.
- У тебя ничего нет. Тебя самой здесь нет.
Мамуля снова дернулась, будто пытаясь встать.
- А знаешь, чего в тебе никогда не было? Души.
«Замолчи».
- Нет, не замолчу. Мне почему-то очень не хочется молчать. Сколько я тебя слушалась, мамуля? Не знаешь? И я не знаю. Готова поспорить, ты не помнишь, во сколько лет я научилась говорить. Вы с папулей никогда не интересовались подобными мелочами — как же развиваются ваши дети? Да ведь? Неужели ты правда думала, что я всегда буду тебя слушаться, замирать от страха, бояться? Нет. Тебя больше никто не боится. Мы выросли.
Она сделала еще шаг. Зловоние усилилось.
- И Стасик тоже не боится. Ему потребовалось два года, чтобы избавиться от страха, но у него получилось. У нас обоих получилось. Мы тебя не боимся.
И еще шаг. Алиса не представляла, чего она хочет, внутри нее бушевал пожар:на так часто представляла, как скажет мамуле все, что думает, а теперь у нее появился шанс. Опасаясь, что ноги подведут ее, она села на край кровати. Так близко к мамуле, что могла бы дотянуться до нее рукой, если бы захотела. Но она не хотела. И никогда не захочет.
- Это ведь я тебя придумала, так? Я просто перенервничала и придумала тебя. Я читала, так бывает. Тем лучше, значит ты будешь здесь столько, сколько хочу я, и уйдешь, когда я захочу. Правда? А потом я лягу спать, мне надо будет как следует выспаться, ведь завтра я собираюсь выкинуть все ваши вещи отсюда, все до единой. Вместе с мебелью, мы все равно никогда не будем ей пользоваться. Я не знаю, как я смогу перетаскать ее к помойке, мне ведь нельзя носить тяжести, ты же знаешь? Хотя откуда ты можешь знать, ты всегда говорила, что я болею, чтобы тебя позлить. И я старалась тебе не рассказывать. Но теперь ты меня послушаешь. Если я захочу, то расскажу тебе о каждой своей болячке, мне больше не стыдно за них. А ты можешь лопнуть от злости, только смотри, не забрызгай стены. Я не хочу их убирать. Поговорим? Ты хочешь со мной поговорить?
«Это ты виновата».
- Э, не-е-ет. Не я. Знаешь, сколько я винила себя? Полгода. Все три месяца, пока Стасик лежал в больнице, и три — после. Ты знаешь, что он почти не мог говорить после того, что случилось? И я правда винила себя. Я думала, что если бы поехала с вами, ничего бы не случилось. Но знаешь что? За рулем был папуля, а не я. Так что я не виновата. И будь я с вами, я бы тоже могла умереть, и он бы остался совсем один. Без меня. Он бы не смог без меня. Но откуда тебе-то это знать, да, мамуля? Ты никогда не задумывалась о том, какие у нас отношения. Как мы живем. Главное — чтобы слушались и не мешали, да? Вот мы и старались не мешать, да что там, мы боялись вам помешать. Мамуль, кого ты больше ненавидела — меня? Мне всегда казалось, что меня. Стасика ты наверное жалела, ну хоть капельку. А меня нет. Хочешь, открою тебе секрет? Мне до последнего казалось, что я могла все изменить. Стать кем-то, кого ты полюбишь. Понимаешь? Измениться настолько, чтобы нравиться и тебе, и папуле. Но вот в чем беда: это было невозможно. Ты бы все равно меня никогда не полюбила. И знаешь, что? Я тебя ненавижу. От всей души своей ненавижу. И всегда ненавидела, но сейчас ненавижу особенно. И тебе здесь нет места. Уходи, слышишь? Уходи. Уходи.
Она зажмурилась, но когда открыла глаза, мамуля сидела на прежнем месте. Ее голова мерно покачивалась из стороны в сторону. Алиса подумала, что запросто могла бы сбросить эту голову с полуразложившейся шеи, и та покатится по полу. Она молчала, размышляя, что делать. От страха не осталось и следа: на место ему пришла мрачная решимость человека, который слишком устал, чтобы бояться.
Алиса огляделась и взгляд ее зацепился за окно. Старомодное, широкое. Она поднялась, подошла к подоконнику и выглянула на улицу. Седьмой этаж...
Створки никак не хотели поддаваться. Алиса тянула их изо всех сил, дергала, чертыхалась, но все попусту. Она повернулась, чтобы поискать глазами, чем бы разбить его, но заметила, что мамули нет. Та исчезла.
Алиса стянула с покрывало, под ним поверх одеяла лежал конверт. Совершенно белый, если не считать надпись, сделанную в уголке: «Алисе». Она опустилась на кровать и вытащила из него сложенный вчетверо листок. Развернула.
«Если ты читаешь это, то знай, я тебя убью. Сколько раз я говорила: не ходи в спальню! Когда мы приедем, я вытрясу из тебя душу, готовься.»
Она расхохоталась. Сперва неуверенно, но потом все громче и громче, пока ее смех не стал похож на гогот сумасшедшего в плохо озвученном фильме. Мамуля была в своем репертуаре.
__
Алисе потребовалось два дня, чтобы вытащить все добро из спальни. Она пригласила Юру — соседского паренька, из тех, что за бутылку готовы пойти хоть на край света. Ей жаль было расставаться со своей заначкой, но оно того стоило. Выпивку она еще купит, и не раз. Причем, чем скорее, тем лучше: избавление от мамули нельзя было не отпраздновать. Если бы не еле заметная тревога, которая никак не хотела отступать, ощущение неправильности случившегося, некоей недоговоренности, Алиса бы чувствовала себя по-настоящему счастливой. Пожалуй, впервые в жизни.
Последними были шторы. Она никак не могла заставить себя снять их, и занялась шторами только накануне возвращения брата. Алиса думала, что проще будет оборвать их вместе с карнизом, но побоялась, что не сможет вынести его на улицу, поэтому ей пришлось забираться на стул. Шторы оказались странно тяжелыми: ей даже в голову не приходило, что кусок материи может весить так много. Словно их специально утяжелили, чтобы они висели ровно, а не вздрагивали от малейшего дуновения, как занавески. Она закончила с одной и только переставила стул, чтобы приняться за вторую, как дверь с грохотом захлопнулась.
Алиса скорее ощутила ее присутствие, чем увидела мамулю: та стояла в темном углу, не двигаясь.
- Я знала, что так просто от тебя не избавлюсь.
Мамуля не отвечала. Алиса открыла окно. На прошлой неделе она потратила немало времени, чтобы разомкнуть ссохшиеся створки, и теперь они поддались легко. Холодный зимний воздух обдал ее лицо.
- Иди сюда, мамуля. Иди. Помнишь, как ты сказала, что выбросишь меня из окна, если я буду плохо себя вести? Я с тех пор никак не могу перестать думать: а как это — упасть из окна. Больно будет? А страшно? Вот давай и проверим. А когда встретимся в аду, ты мне расскажешь.
Она не поворачивалась, пока говорила, и поэтому удар между лопаток стал для нее неожиданностью. Уже позже, пытаясь проанализировать свои действия, Алиса поражалась, как верно и точно она проделала каждое движение. Одной рукой вцепилась штору, другой обхватила нечто, что стояло у нее за спиной, подобрала ноги, и они вместе перевалившись через подоконник, соскользнули по обледенелому карнизу. Алиса оттолкнула от себя то, что, как ей казалось, было мамулей, и едва успела уцепиться второй рукой за раму. Нечто с визгом, от которого чуть не лопнули барабанный перепонки, падало вниз.
Алиса рывком закинула тело обратно на подоконник. Дрожа от пережитого ужаса и холода, она в очередной раз порадовалась, что не позволяла себя разлениться и растолстеть. В противном случае она бы упала. И мамуля бы одержала верх.
Она посмотрела вниз, но ничего не увидела. За вечер во дворе нападал снег, и под окном лежали свежие сугробы. Совершенно белые.
__
Звонок телефона вырвал Алису из оцепенения. Она соскочила с подоконника и закрыла окно. Ее знобило: надо было срочно одеться, а не то и простыть недолго.
На экране высветилось имя брата.
- Алло?
- С тобой все в порядке?
Голос напряженный, тревожный. Половину букв не произносит.
- Да, все хорошо. Правда.
- Ты уверена?
«Ты уйееа?»
- Да, не волнуйся. Все отлично. Я завтра тебе все-все расскажу, когда приедешь.
- Хорошо. Алиса...
- Да?
- Если что-нибудь случится, ты мне скажи, ладно? Сразу же скажи.
- Конечно. Обещаю.
- Пока.
- Спокойной ночи.
Она нажала на кнопку сброса. Теперь можно было принять ванну. Но сначала - заварить чай.