В середине пятого курса, на стажировке (или «преддипломной практике») я попал в Западную Лицу - как и мечтал. Оказался в третьей дивизии подводных лодок - той самой, о которой позже в наших газетах напишут: «Третья по номеру, первая по значению». Именно в её состав вошли самые первые отечественные подводные атомоходы проекта 627. Их потом постепенно и бережно заменили на лодки второго поколения - проекта 671 - сохранив при этом бесценный опыт наших первых подводников-атомников, за который не раз была заплачена самая дорогая цена... Правда, я осознал это не тогда, а гораздо позднее, через много лет - когда в нашей армии, на флоте да и вообще в стране начали твориться всякие чудеса...
Но тогда до этих событий было ещё далеко, а я был полон, как мне в том возрасте и полагалось, самых смелых планов и радужных надежд.
В третьей дивизии я тогда оказался уже повторно - с перерывом в полтора года. Между этими двумя визитами в Западную Лицу у меня была практика в Полярном. Там я был восхищён выучкой и лихостью людей, служивших на далеко не самых новых дизель-электрических подводных лодках, а ещё меня поразило, как легко и быстро там решаются довольно серьёзные вопросы. Правда, остался неприятный осадок из-за жуткой неустроенности быта подводников: например, в казарме, где жил экипаж, к которому я был приписан, не работала канализация...
После этого обстановка, которую я увидел в Западной Лице, показалась мне настоящим «раем для матросов». В тёплых казармах, на которые не жалели ни краски, ни прочих расходных материалов, было всё, что полагалось. Матросы ходили по своему кубрику не в сапогах и даже не в ботинках, а в почти домашних тапочках. У некоторых старшин-«годков» были свои собственные магнитофоны, которыми они регулярно пользовались (строго в установленное время).
Правда, в состоянии эйфории я пребывал тогда недолго - пока кто-то не умыкнул часть моего «вещевого аттестата»...
Однако, в целом в третьей дивизии была высочайшая организация службы, которую её неутомимый комдив, тем не менее, стремился поднять ещё выше. Всё начиналось с утра - когда он, облачившись в спортивный костюм и взяв в руки мегафон, лично командовал физзарядкой на плацу перед штабом дивизии. Комдиву было дело до всего. По его проекту и под его руководством в казармах перестраивались кабинки в гальюнах и особым образом отделывались стены во всех помещениях: их обивали тщательно ошкуренными деревянными рейками, которые потом аккуратно обжигали паяльными лампами и покрывали лаком.
Говорят, подводники однажды тонко подшутили над своим комдивом: во время очередного выхода в море вынесли ему на мостик чай в термосе, обшитом такими же рейками...
И о командовании, и об офицерах штаба, и, конечно, о командирах всех подводных лодок дивизии я повсеместно слышал лишь самые лучшие отзывы. Вызывал уважение профессионализм всех офицеров, с которыми я тогда общался.
В третьей дивизии я тогда же увидел и настоящих старых мичманов - людей, на которых держалось фактически всё лодочное «железо». Они не только прекрасно знали устройство и истинное состояние каждого узла из своего заведования, но и умело управляли всеми «срочниками» экипажа. Эти люди умели научить любого всему тому, что знали сами, и пользовались авторитетом у всех - от матроса до адмирала. Когда такой мичман стоял дежурным по команде, ему не нужен был никакой «обеспечивающий» или «дежурный по части» из числа офицеров - всё равно порядок был гарантирован. Тогда же я увидел и совсем молодых мичманов - по возрасту и сроку службы они нередко были моложе старослужащих матросов - «годков» и отчасти поэтому начальниками себя не чувствовали. Бывало, что «годки» посылали их в городок за водкой...
Курсанты на стажировке должны были набираться опыта, главным образом, на выходах в море - и я рад, что мне в это время удалось поплавать с разными экипажами. Кое-какие знания и навыки, полученные в училище, мне очень пригодились уже тогда!
Нам очень хорошо преподавали кораблевождение - в том числе, и такой его раздел, как тактическое маневрирование - и мне неожиданно предоставилась возможность как следует отработаться в этом направлении.
Во время очередного выхода в море выяснилось, что в одной боевой смене не хватает оператора боевого информационного поста (БИП) - и, когда командование от безысходности начало искать добровольцев для несения вахты на БИП из числа курсантов, я изъявил желание. Очень хотелось проверить себя в настоящем деле!
Оператор БИП должен определять несколько параметров - в том числе, и то, как лодка расходится со всеми обнаруженными кораблями. А значит, в вопросах обеспечения безопасности плавания этот человек далеко не последний. В полигоне, где работала наша лодка, было много рыболовных траулеров. Их надо было внимательно отслеживать - ведь если весьма немаленькая, оснащённая мощной энергетической установкой, атомная подводная лодка попадёт в трал, это не только позор для подводников, но и весьма опасно для «рыбака».
Слушая доклады гидроакустика, я производил несложные вычисления и чертил на маневренном планшете линии, по которым двигались траулеры относительно лодки. Прямыми эти линии бывали недолго - то лодка маневрировала, то «рыбаки». Когда одна из линий проходила недалеко от центра моего планшета, это означало, что мы опасно сближаемся. От меня тогда требовалось произвести «тревожный» доклад и тут же рассчитать новый курс, на который должна лечь лодка, чтобы безопасно разойтись с траулером и его тралом.
В общем, работа эта была технически несложной, но её было много. А главное - требовались внимание и сосредоточенность.
Я был рад и горд, что в те часы безопасность плавания современной атомной подводной лодки - корабля первого ранга, в который я уже успел влюбиться, была, в основном, в моих руках - но при этом на меня, пожалуй, слишком сильно давил груз ответственности. Конечно, если бы из-за какой-нибудь моей ошибки что-нибудь случилось, отвечать пришлось бы не мне, балбесу-курсанту-стажёру, а тому, кто меня к этой вахте допустил. Но я тогда думал совсем о другом - как предотвращать опасное маневрирование.
После вахты я шёл спать на торпедную палубу, где под стеллажными торпедами левого борта у меня была сооружена лежанка, но сон мой был беспокойным. По специальной трансляции непрерывно слышались доклады гидроакустика, из-за которых в моём сознании вновь и вновь отчётливо всплывал маневренный планшет - и каждый раз я невольно пытался прокладывать на нём пеленга и строить линии относительного движения. Это было довольно мучительно, поэтому я постоянно просыпался, ругаясь вполголоса...
Тем не менее, мои старания были замечены и оценены. Люди, с которыми я нёс вахту, приняли меня как равного, а старший на борту - грозный замкомдив с громким голосом и замашками старого пирата, который в центральном посту беспощадно «драл» всех подряд, несмотря на звания, должности и былые заслуги, меня не трогал.
В очередной раз лодка вышла в море для участия в торпедных стрельбах на приз Главкома ВМФ. Перед этим я во время стрельб не раз присутствовал в первом, торпедном, отсеке, и теперь мне уже было вполне понятно, что делалось там - поэтому на сей раз я решил понаблюдать торпедную атаку непосредственно из центрального поста, ведь теперь я там чувствовал себя уже вполне уверенно. Святая простота!..
По сигналу тревоги я непринуждённо зашёл в центральный. Недостаток служебного и житейского опыта не позволил мне своевременно почувствовать всю ту нервозность, что повисла в лодочной атмосфере перед торпедной атакой. Я встал к одному из двух торпедных автоматов стрельбы, и старый мичман - торпедный электрик, зная, что я имею представление об этой технике, посторонился и только наблюдал за моими действиями. А дальше всё было почти как в четверостишьи из давнего и очень длинного матерно-стихотворного произведения устного народного флотского творчества:
Командир у перископа,
Глаз горит, как у циклопа.
Стал старпом краснее рака -
Начинается атака!
Акустики обнаружили отряд боевых кораблей «противника», и мы начали уверенно сближаться с ним. Я крутил разные рукоятки на хитроумном приборе, и у меня даже что-то получалось: определённый мной курс корабля охранения был похож на тот, что рассчитали на других постах. Внезапно ко мне подошёл командир лодки, глянул пламенным взором и высказался - кратко, но столь эмоционально, что я мгновенно отскочил от торпедного автомата стрельбы. Он был абсолютно прав: торпедная атака на приз Главкома бывает нечасто, это серьёзная проверка для всего экипажа и не самое удачное время для отработки и самоутверждения стажёров любого рода.
Лодка выполнила несколько крутых циркуляций, не слишком долго задерживаясь на каждом новом курсе, затем резко увеличила ход, а потом так же резко сбросила его. Во время этого маневрирования корабельный боевой расчёт, работая быстро, напряжённо и чётко, рассчитал всё, что было необходимо командиру для стрельбы - и вот раздались долгожданные команды: «Торпедные аппараты товсь! ПЛИ!!!»
Два практических «изделия» с полосатыми бело-красными головными частями покинули содрогнувшуюся от залпа лодку и, свирепо завывая, устремились в сторону отряда боевых кораблей.
Вскоре, после всплытия под перископ, мы узнали, что обе наши торпеды наводились на главную цель и прошли под ней. При этом, лодку условный «противник» так и не обнаружил. Теперь - курс на базу! Атака была успешной, осталось только достойно оформить отчёты по торпедной стрельбе.
А в базе все последующие события развивались весьма неожиданным для меня образом. У многих офицеров, входивших в состав корабельного боевого расчёта (и которые должны были участвовать в составлении отчёта), вдруг возникли непреодолимые обстоятельства личного характера, из-за которых они немедленно должны были уехать со службы домой. Ко мне подошёл старпом (который тоже собирался домой) и спросил:
- Минёр (не «курсант», а именно «минёр»!), ты умеешь делать отчёты по торпедной стрельбе?
Я горделиво выпятил грудь:
- Так точно! (ведь нас действительно очень хорошо этому учили).
Старпом привёл меня в свою каюту и выложил из сейфа на рабочий стол всё, что было нужно для составления отчёта, включая пару килограммов секретных документов, тушь и чертёжные инструменты. Ко всему перечисленному он добавил магнитофон с двумя бобинами записей группы «Deep Purple», бутылку неразбавленного спирта (или «шила»), стакан, графин с водой и буханку хлеба (в качестве закуски). Окинув хозяйским взглядом всё, что лежало на столе, старпом вручил мне ключ от каюты и доверительно сказал:
- Минёр, со всем этим тебе нужно справиться до утра! Утром здесь должен лежать полностью оформленный отчёт, в котором нужно будет только расписаться! - и ушёл.
Работа закипела. Дело это было хорошо мне знакомо, всем необходимым меня обеспечили; молодой задор и (наверное, в этом случае, здоровое) честолюбие заставляли меня делать всё максимально хорошо - пусть все знают, что такое училище подводного плавания имени Ленинского комсомола! Вот уже и «свет в конце туннеля» появился, ещё час-полтора - и работа будет закончена!
Но тут меня начали одолевать сомнения. Если с «секретами» и записями «Deep Purple» я уже почти разобрался, то что мне делать со злосчастным «шилом»? Надо сказать, воспитание в этом плане я получил неправильное. В школе, в старших классах, я спиртного не пробовал; в училище был комсоргом, сам боролся с пьянством и должен был служить примером для других, но ведь не зря же, наверное, говорят, что истинный моряк должен уметь пить? А вот как раз и подвернулась возможность испытать себя...
Заканчивал работу, наливая понемногу спирт в стакан и разбавляя водой из графина. Закусывал хлебом, отламывая его руками. Всё было неэстетично и отвратительно-невкусно. Воды в графине мне не хватило - пришлось набрать в умывальнике ещё...
К тому моменту, когда с первым утренним автобусом на службу начали прибывать офицеры экипажа, я выполнил всё, что обещал старпому. На ногах держался ещё вполне твёрдо и, на удивление, помню всё, что происходило дальше. Когда группа офицеров вошла в каюту старпома, чтобы принять мою работу, они не удержались от радостных восклицаний. Всё оказалось сделано как надо (только в одном месте я перестарался и написал тушью лишнюю букву - но её тут же, при мне, аккуратно соскоблил бритвенным лезвием штурман). Теперь приз Главкома точно наш!
Старпом сказал:
- Молодец, минёр! Иди спать!
А дальше начался кошмар. «Кайфа» не было - было головокружительное отупение, перешедшее в дурноту. Спал ли я тогда и ел ли что-нибудь вообще - не помню. Суток трое, употребляя авиационную терминологию, «не выходил из штопора»... После этого не то что пить - очень долго терпеть не мог самого запаха спирта. Потом, конечно, это прошло, но удовольствия от принятия алкоголя не получаю до сих пор. Когда это положено «по протоколу», преодолеваю себя и заглатываю спиртное, как какое-нибудь отвратительное лекарство...
А вообще-то, я на стажировке узнал много нового для себя, получил массу впечатлений, подружился с курсантами из других училищ. С некоторыми из них - например, с Сашей Авдеевым, Валерой Агафоновым, Серёжей Баранниковым - меня потом не раз сводила офицерская служба. Тем временем, неотвратимо приближалась пора разъезжаться по разным городам и училищам. Мои отчётные документы за стажировку были уже подписаны, новых выходов в море в качестве курсанта больше не предвиделось, так что теперь можно было с чистой совестью валять дурака, что я сначала с удовольствием и делал - но это занятие мне быстро надоело.
И тут я вспомнил об одном тактическом приёме, связанном с торпедной стрельбой, который придумал ещё год назад, но не мог проверить. А вот как раз и появилось время, чтобы обосновать его расчётами! Я с азартом засел за работу - и получил результаты, которые меня очень порадовали и обнадёжили. Показал их своему руководителю стажировки, а потом, вместе с ним, флагманскому минёру флотилии. Оба подтвердили, что придуманный мной тактический приём заслуживает внимания. Мне посоветовали где-нибудь (естественно, в закрытом издании) опубликовать свою работу - но времени на это у меня уже не было: началась горячая пора. Надо было дописывать дипломный проект, готовиться к его защите и сдаче государственных экзаменов. Впереди было вручение погон и кортика, а ещё (что немаловажно!) первый лейтенантский отпуск.
Много-много лет спустя, когда моя офицерская карьера уже клонилась к закату, мне в руки попался документ с грифом «совершенно секретно», касавшийся боевой деятельности подводных лодок. В нём я, среди прочего, внезапно увидел... и свой тактический приём!
Сначала обрадовался: вот оно, реальное подтверждение тому, что я всё правильно придумал! Потом разозлился: раз кто-то включил мою идею в этот документ, значит, возможно, он выдал её за свою. Ещё, небось, гонорар за это получил и научную работу написал, гад... А после успокоился: во-первых, вполне возможно, что кто-то сам додумался до того же, что и я. Во-вторых, главное тут, наверное, не в авторстве, а в том, что моя идея оказалась востребованной и была рекомендована нашим подводникам. Существует множество разных тактических приёмов, и каждый был разработан каким-то конкретным человеком - но никто их не называет, например, «приёмом Иванова» (Петрова, а может быть - Мейера или Мюллера)...