Не лелеян, не храним

               
                За бескорыстную и благородную помощь в изучении быта, нравов, языка,
                колорита, ароматов и мелодий очень маленькой, но удивительной страны
                благодарю мою подругу, прекрасную израильскую художницу и писательницу
                Карину Муляр, её близких и знакомых: Илью Левина, Анжелу,
                Евгения и Шелли Мазур,Риту и Марка.


 Грохот багажных тележек, голоса, смех, объявления диктора сливались в дрожащий гул под потолком. Несмотря на то, что в длинных очередях толпилось множество людей, в зале не пахло привычным, человеческим - одеколоном или пропотевшей одеждой. Два очень горьких аромата - горелого кофе и резины втекали в лёгкие вместо подходящей ко времени суток ночной прохлады.
   Очередь в конце зала была странно молчалива, лишь немолодая девушка в ситцевом комбинезоне демонстративно выкрикивала:
- Почти четыре часа лететь? Я бы на машине быстрее доехала!
  Стоявшие вокруг кавалеры, такие же потёртые временем и жизнью, посмеивались - то ли иронически, то ли поощрительно.
  Седовласый дядя в джинсовом костюме выглядел потрясающе: водянистые голубые глаза, рыжие брови, карикатурный загнутый нос. Такие персонажи изображались на пропагандистских листовках третьего рейха. Оказывается, подобный тип существует в природе? Юная красотка вынырнула из толпы и влепилась карикатурному в губы поцелуем, отметающим гипотезу о кровном родстве.
  Звон мобильника в странной атмосфере прозвучал глухо, точно сдавленный писк мелкого зверька. Молодой человек, одетый в деним, как и все, стоящие рядом, вынул телефон и сказал вполголоса:
- Нормально. Ожидаю регистрации. Похоже на очередь в Освенцим - одни евреи с грустными лицами.
  Он спрятал телефон и вдруг почувствовал на себе взгляд - странно пристальный, удивительно знакомый. Хотя вспомнить, где видел девушку, было невозможно. Лицо обычное, ни красоты, ни уродства. И одежда банальная, всемирный джинсовый стандарт. Поздороваться? А если она знакома по "разборкам" в клубе "Трали-вали"?
  От мыслей оторвало движение очереди, плавное, как волна широкой равнинной реки. Карикатурный еврей и его прелестная партнёрша прошли заветную линию. Чиновник - красавчик абсолютно славянского типа, взял паспорт.
- Шергин Иван Алексеевич?
- Да, - молодой в дениме кивнул и невольно оглянулся.
  Знакомая-незнакомая девушка откровенно улыбалась. Она услышала фамилию и убедилась - знает, помнит.
- Видите ли, Иван Алексеевич. Израиль - государство специфическое, поэтому мы зададим вам несколько вопросов. Кем вы работаете?
- Я актёр.
  Дальше Иван не смотрел на девушку. Вопросы летели один за другим - это ваш первый визит? К кому летите?
- К дочери.
Таможенник не смог сдержать удивлённый взлёт бровей.
- Сколько ей лет?
- Скоро пять.
 - С кем проживает?
- Со своей матерью, моей бывшей супругой, и отчимом.
  Интерес таможенника угас. И знакомой-незнакомой девушки - тоже. Она смотрела в свой паспорт, как будто видела его впервые.  Иван пошёл вперёд, приказав себе не забивать голову ненужной чепухой. Мало ли людей бродит по планете, трясётся в городском транспорте, поедает гамбургеры в обжорках, пляшет на дискотеках и вывешивает фотографии в социальных сетях? Надо занять чем-то время до вылета, а спать уже смертельно хочется. Два часа, никогда не привыкнуть к ночным бдениям тому, кого природа всегда будит в шесть утра.

                * * *

   В стеклянной клетке с обозначением 4G народу было немного. Два толстоватых парня тыкали пальцами в один планшет. Мама и взрослая дочка ели аэропортовские пирожки из пакета. Кто-то спал, кто-то, в том числе и Шергин, бессмысленно смотрел по сторонам.
"Почему бессмысленно? Изучение лиц, физиогномика. И одежды. И жестов", - подумал Иван, - "это полезнее тысячи книжек".
  Впрочем, объекты наблюдения быстро закончились. Стеклянная клетка 4G не пополнялась новыми персонажами. Делать дедуктивные выводы, на манер Шерлока Холмса, насчёт биографии и характера присутствующих Ивану мешала страшная сонливость. Неудобные пластиковые сиденья не давали задремать.
- Пойду, журнальчик себе какой-нибудь куплю, что ли, - произнёс он вслух, и сам испугался - окружающие могли принять его за психа.
Но толстоватые не оторвались от планшета, мама с дочкой - от болтовни за пирожками.
   Он прошёл несколько метров по сверкающему коридору. И увидел ту самую девушку из очереди. Она шла рядом (но не вместе) с подростком в голубой футболке и с голубым рюкзаком на спине. Футболка и рюкзак сливались по цвету и образовывали как бы горб. Чуть перекошенное плечо дополнило ассоциацию, и Шергин едва не вскрикнул. Именно в таком сочетании он видел их: горбатенькую Светку Овчинникову по прозвищу Овца и её симпатичную двоюродную сестру-калужанку... Овца активно посещала "театральную студию", которую Иван вёл в Садовом, крошечном родном  городке. Двоюродная сестрица появлялась только летом. Больших ролей ей не поручали - временная, всё-таки. Но однажды она недурно сыграла королеву Титанию в отрывке из "Сна в летнюю ночь". Спектакль получился не слишком удачный: костюмы - самодельные, танцы - неуклюжие, из публики - только родственники актёров и скучающие пенсионерки. Как же её звали? Маша? Мила? Нет, кажется, Рита...
  Она заметила Ивана, снова улыбнулась и шагнула к нему.
- Здравствуйте, Иван! Я вас сразу узнала. Вы на отдых?
- Не совсем, - он тоже улыбнулся, - я в гости. А вы?
- Тоже типа в гости, - она сделала неопределённый жест пальцами.
  И Шергин - слава резервам ассоциативной памяти! - по этому жесту, озорному взгляду, короткому блеску чуть более крупных для пропорций лица верхних зубов вспомнил её имя.
- Я не сразу узнал вас, Рада. Потом Свету вспомнил. Как она? Я давно не был в Садовом.
- Света умерла в прошлом году. Её сбила машина около бара "Пирамида". Помните, там очень опасный поворот?
  Ивану стало нехорошо - не от грустной вести, к Светке он никогда не испытывал тёплых чувств. От своей невольной бестактности и воспоминаний о Садовом, которые всегда имели шершавый несвежий привкус.
- Как жаль... А вы? Работаете? Замужем?
  Иван пытался высчитать в уме - сколько ей лет? Театральная студия была в их жизни девять-десять лет назад. Юные актёры учились в старших классах школы. "Если мне было тогда двадцать два - двадцать три..."
  Получалось, что Раде - около двадцати пяти.
- Я работаю в Москве... в социальной сфере... по проблемам защиты прав личности, - быстро ответила Рада, - что особенно весело в сегодняшней ситуации. Таможня отобрала у меня даже ручную кладь. Мой несчастный паспорт навёл их на мысль о моей возможной причастности к исламскому терроризму!
- А что там такое, в вашем паспорте?
   Рада спокойно показала ему строчку "Место рождения - Узбекская ССР". Они посмеялись вместе, Иван предложил Раде посидеть в кафе. Цены там будто для владельцев нефтяных концернов, но без кофе есть опасность заснуть прямо на полу. Он чувствовал себя уверенно после того, как увидел в паспорте полное имя - Овчинникова Радмила Сергеевна. У неё та же фамилия, что у погибшей Светки, значит - не замужем.

                * * *

- Удивляюсь, как люди могут столько жрать глубокой ночью, - усмехнулась Рада, окидывая кафе беглым взглядом.
  Иван тоже посмотрел на жующих пиццу, пироги, эскалопы, и подавил вздох.
- Мне тоже случается впадать в этот грех, - сказал он, - издержки профессии.
  Рада посмотрела внимательно, склонив голову влево.
- В театре работаете?
   Иван кивнул. Вовсе не обязательно сообщать малознакомой девушке подробности своей жизни.  Театр, где эпизодическая роль - большая удача, шоу-группа, созданная одним из ведущих актёров театра, лихо "стригущая бабло" на богатых корпоративах, в которой Иван Шергин числился в "подтанцовке", наконец, стрип-клуб, подбрасывающий иногда заработок в виде "вызова на дом". Девушка Рада помнит его театральной звездой Садового.
- Это ваш врождённый талант, - сказала Рада, - я помню, все девчонки в студии были в вас влюблены. И Наташа Голубева, и Катя, и Света. И даже я.
  Он изобразил смущение - опущенный взгляд, короткая улыбка, но Рада не заметил фальши.
- А у меня никаких талантов нет. Могу немного сочинять, немного работать в графических программах. Ну, с людьми схожусь легко.
   Она миленькая, подумал Шергин. Конечно, без восточного великолепия Майи или брильянтового блеска Анжелы. Но хорошенькая, с приятным голосом, вряд ли способным производить истерические рулады.
- А ты надолго в Израиль? - спросил он, решив, что "ты" - в самый раз.
- Дней на десять, - ответила она, - может, меньше. А вы?
- Аналогично, - ответил Иван, и встал, потому что услышал растёкшееся над залами и коридорами сообщение о посадке, - у меня дочка маленькая в Хайфе. С женой разошёлся два года назад. Она быстро смоталась на историческую родину.
  Они поспешно встали в очередь к входу в самолёт. Рада вытащила из карманчика джинсового жилета билет и паспорт.
- У вас какие места?
  Места у них оказались совсем не рядом. Иван подумал - неизвестно, пересечёмся ли мы по ту сторону, в Бен-Гурионе. Поэтому предложил сразу обменяться израильскими адресами и телефонами. Рада без тени кокетства вырвала два листка из своего блокнота. Её ручкой, по очереди, они записали, Шергин - адрес и телефон Майи в Хайфе, Рада - адрес и телефон гостиницы в Тель-Авиве.
" А говорила - в гости", - без особого удивления подумал Иван уже в самолёте.
   Времени на рассуждения не было. Он достал с полки подушку и одеяло для себя, а потом для соседей по ряду - дряхлого старца и его правнука или праправнука лет тринадцати. На экранах замелькал яркий мультик, показывающий, как можно и нельзя вести себя в самолёте. Иван раскрыл было глянцевый журнал для пассажиров. Но страницы, испещрённые непонятными закорючками, листались в обратную сторону, а прекрасная стюардесса на обложке до жути напоминала Майку. Иван вдруг разозлился, сунул журнал в держатель и закрыл глаза.


                * * *

   Юра не только поздоровался с доброжелательностью, которая создаёт основу цивилизованного поведения, но и подхватил багаж Ивана. Шергин решительно отнял сумку и кофр.
- Я не устал, спал как убитый весь полёт.
   Во мне нет ни капли расизма, с лёгким удивлением отметил Иван, но почему-то охватывает надменное презрение при одной мысли о муже моей бывшей. Как можно было поменять меня - метр восемьдесят семь, профиль греческий, глаза синие - на этого чернявого человечка? Где твоя чувственность, Майка, где твоё элементарное бабское самолюбие? Богатые тётки предлагают мне сорок штук за ночь любви. Другой соглашался бы и сколачивал себе состояние. Но у меня в отличие от вас, моя бывшая Суламифь, есть человеческое достоинство.
- Как долетели? Завтрак был нормальный?
- Жуткий, - ответил Иван, - всё молочное и безвкусное. Как для грудных детей.
- Так это тебя кошерной едой накормили!- захохотал Юра. - Окунули в культуру по самые помидоры!
  Шергин тоже засмеялся и подумал, что Майкин муж - в принципе, нормальный мужик. Расизм здесь не при чём. Ревность до сих пор, ревность ко всем бывшим, настоящим и будущим, никогда мне от неё не избавиться.

                * * *

   Перепады температуры были симметричны периодам бодрости и сонливости. В кондиционированном холоде электрички и автомобиля мысли Шергина скакали бойко, и даже возникали дерзкие планы: отправиться с Сонькой якобы на прогулку, найти российское посольство, попросить оказать содействие в возвращении ребёнка отцу. В густой жаре, насыщенной запахами неведомых растений, мозг засыпал, продуцируя невыразительные видения: полуразрушенные советские скульптуры в парке Садового, танцующая шоу-группа, чёрные манекены в витрине Анжелкиного бутика...
- Вот мы и приехали, - сказал Юра, отрывая Шергина от мысленного монолога в советском посольстве, - это наш домик.
  Домик был двухэтажный, обсаженный невиданными деревьями в ярко-жёлтом цвету.
- Окраина, конечно, - сказал Юра, - зато воздух чище.
- А как эти деревья называются? - спросил Иван.
- Не знаю. Мы их не сажали, вместе с ними дом купили, - засмеялся Юра.
  Шергин пытался одновременно окинуть взглядом улицу и сформулировать вопрос о ценах на недвижимость. Но узорная калитка распахнулась, в ней возникли Майя и Соня, Иван  не успел их толком рассмотреть. Соня бросилась ему на шею с визгом и хохотом:
- Ваня! Ваня!
  Шергин гладил её по спине, чмокал то в щёку, то в рыжий висок:
- Тихо, заяц! Перебудишь всю улицу. Рано ещё...
- Я в пять часов проснулась! Нет, в шесть. Мам, в сколько время я проснулась?
  Шергин с испугом отметил, что акцент, замеченный им в прошлом году, во время приезда Сони в Россию, ещё усилился. Она маленькая, мышление свежее. Пиши что хочешь, стирай, что угодно. Через три-четыре года он будет разговаривать с дочерью через переводчика.
* * *
   Майя была красива по-прежнему. Конечно, не так, как в начале нашей любви, подумал Шергин, и совсем не возраст тому причиной. Здесь слишком иссушающее солнце. Белая кожа приобрела желтоватый налёт и характерную сухость. Когда они познакомились, юная актриса Майя Озерова выглядела как библейские красотки - гибкое тело, белое лицо, огненно-рыжие волосы и огненные же, но чёрные глаза. Иван понятия не имел, что такое семитская внешность, ни за что не поверил бы, что Озерова - не славянская фамилия, и представления не имел о крошечной стране, которая, оказывается, имела прямое отношение к его возлюбленной. Между прочим, Майка первая влюбилась в него. Бросала взгляды - то млеющие, то жгучие. На театральном корпоративе сама пригласила на "белый танец". Там завязалось начало, и там же был заложен финал.
- Ты такой красивый, - сказала Майя утром, после корпоратива, - моя мама говорит всякую фигню типа: "Красивый муж - чужой муж. Мужчина должен быть чуть получше обезьяны"... знаешь, я всегда делаю всё назло матери. И отцу заодно.
- В принципе, я тоже, - согласился Иван.
  У него напрочь отсутствовали предчувствия, интуиция... Да у кого проснулась бы интуиция поздним утром, после семичасовой любовной битвы, за хромым кухонным столом напротив истомлённой красавицы?
   А у неё никогда не отключались сознание, воля, она знала, чего хочет, по каким ступенькам идёт. Назло родителям вышла за красавца, потом назло им же уехала из страны.

                * * *

- Ты голодный? - спросила Майка, и, не дождавшись ответа, принялась швырять на стол яркие упаковки из холодильника. - Кофе будешь или чай?
- Делай завтрак, - ответил Юра вместо Шергина, который вместе с Соней извлекал из кофра подарки. - Его в самолёте кошерным накормили.
- А ты что, нашим самолётом летел? - усмехнулась Майка. - Совсем  с ума сошёл?
  В голосе, смехе и глазах - лёгкое презрение. Бывший муж навеки останется лохом, это, как гласит современная российская поговорка, судьба!
- Мама, смотри, - крикнула Соня, потрясая тряпичной куклой с двумя рыжими косичками, - это как я!
  А дальше понеслись восторженные фразы на иврите. Наверное, она пока ещё говорит с одинаковыми ошибками на обоих языках, подумал Иван. Взгляд его от Сони перешёл к Майке и непроизвольно стал отчаянно злобным. Майя не заметила. Повернувшись ко всем спиной, возилась со сковородкой и чайником. Маленький кухонный телевизор на полочке над её головой транслировал русский канал. Столетней давности фильм "Невероятные приключения итальянцев в России".

                * * *

  Весь завтрак Соня просидела у отца на коленях. Она ничего не ела, как Майка не заставляла. Тормошила то часы на руке Ивана, то куклу, которая нравилась ей больше прочих игрушек.
- Где ты надыбал такую? - спросила Майя.
- Ты даже помнишь сленг? - усмехнулся Иван. - Не зря Алексей Анатольевич говорил, что для актрисы у тебя феноменально неправильная речь.
- Моя неправильная речь хотя бы звучала со сцены, - ехидно отозвалась Майка. - А у тебя за пять лет не было ни одной фразы!
- Лучше ни одной фразы, чем возгласы в толпе: "Смотри, смотри, это они!"
- Ах, да, я забыла, - Майя подлила себе кофе и рассказала, обращаясь исключительно к Юре, - однажды Ваня играл большую роль, со словами. Его пригласили Дедом Морозом в интернат для психохроников. Мне было очень интересно, как он поздоровается с публикой. "Здравствуйте, девочки и мальчики!" там не прокатило бы.
- Ты был Дед Мороз? - спросила Соня. - Круто!
 Она чмокнула Ивана в щёку. Благодаря поцелую, Иван дослушал Майкины злоречия со снисходительной усмешкой.
- Он вышел к дурачкам и сказал: "Здравствуйте, друзья!". Я три дня над ним угорала - какие у вас друзья, Иван Алексеич!
- На гонорар от этого спектакля ты купила себе шапку, - подхватил Иван в тон Майке.
   Юра погасил первые искры начинающегося пожара.
- Я поеду на работу. Соня, когда папа отдохнёт, своди его погулять, хорошо?
- Сегодня же воскресенье, - недоуменно сказал Шергин, - какая работа?
- У нас воскресенье - рабочий день, - пояснил Юра с улыбкой.

                * * *

  Сон был странный, крепкий, тягучий, как кофе с сиропом. Иван видел себя и Соню. Они бродили по щиколотку в воде мелкой зеленоватой речки. Ходить в воде - это к болезни, подумал Иван сквозь сон. Вода была неприятно холодная. Надо бы взять Соню на руки, а то заболеет, как в два года, когда я повёл её вечером кататься на речном катере. Этот поступок был причиной колоссального скандала. Майя держала на руках пылающую сорокаградусным жаром девочку и кричала - врачу, своим родителям, просто в пространство: "Он потенциальный убийца! Он опасен для общества! Он мстит мне через страдания моего ребёнка!"
  Она была бы великолепна в роли обезумевшей Офелии. Но Алексей Анатольевич давал ей только эпизоды длиной не более трёх минут. "Истерика и талант - разные вещи, деточка", - часто повторял он.
  Шергин окончательно проснулся и услышал голос Майи. Она говорила по телефону, судя по громкости - наверное, с Новой Зеландией.
- Бесэдэр! Бесэдэр!*
 "Странный был сон, однако", - подумал Иван, потягиваясь. - " Впрочем, это, скорее всего, бунт подсознания"...
  Майя забеременела на втором месяце их знакомства. Женаты они не были. Какая женитьба, когда страсть вертится диким торнадо? Иван от любви похудел килограммов на пять, а Майка стала, по выражению костюмерши Ниночки "как кошка драная".
- Я сделала УЗИ, - сказала Майка, - и записалась на аборт.
- Почему?
  Гораздо больше, чем слово "аборт" и ещё какое-то "шейное" или "шеечное" пространство Иван испугался её глаз. И прежде знал, что эта девушка способна на всё. А уж теперь...
- Если пространство больше нормы, то точно - даун. Или ещё какая-нибудь генетическая гадость. А там намного больше.
- Тебе дали бумаги? Диагноз...или заключение?... дай посмотреть!
  Он бегал с этими бумагами, как дурак с балалайкой - к знакомым врачам, которых находили ему Алексей Анатольевич, Кирилл, Маша, подружка Кирилла. В центр планирования семьи, в областную лабораторию... Он представить не мог, что его бесценная может подвергнуться опасной операции. Что над их счастливым будущим нависла раскалённая гильотина.
- Во-первых, сделайте повторное УЗИ на более совершенном аппарате. Во-вторых, есть дополнительные анализы, которые выявляют.., - сказала бледная пожилая докторша, кажется, троюродная тётка Маши.
   Анализы не потребовались. Более совершенный аппарат вынес вердикт - плод нормальный. Если бы я не был таким влюблённым психом тогда, не бегал, не узнавал, мы расстались бы с Майкой через полгода. Совершенно безболезненно, как все люди - влечение выгорело, ожоги затянулись. Но Соня родилась, и обеспечила нам страдания до конца дней наших.


                * * *

- Ваня! - Соня немедленно оторвалась от ноутбука, из чрева которого неслись компьютерные визги, хихиканья и команды противным мультяшным голосом: "ямина-смола, лемала-лемата**, ямина-смола, лемала-лемата..."
- Ты уже отдохнул? Пей кофе, и пойдём гулять!
- Подожди, котёнок. Мне бы в Россию позвонить, сообщить, что я добрался благополучно...
  Из глубин дома появилась Майя. Позвонить легко, сказала она благодушно. Набери сначала наш код - 012 или 013, я точно не помню... А я пока сделаю кофе.
  Иван набирал раз сорок - то родителей, то Анжелку. Механический голос на иврите и английском сообщал, что номер набран неправильно.
- Я сейчас с мобильного позвоню, - сказала Соня. - Какой в твоей России код?
  У неё рыжие Майкины волосы, отметил Иван, мои синие глаза, мой профиль, губы, веснушки. В детстве коричневые крапинки покрывали мои лицо и шею, а сейчас сохранились остаточно лишь на плечах. У неё даже пальцы на руках мои, поворот головы и манера смеяться - всё моё.
- Алло? - сказала Соня. - Это Иван будет говорить из Эсроел!
  Иван перехватил у дочери мобильник.
- Анжела? Извини, что беспокою. Ты не могла бы перезвонить моим, сказать, что я в Израиле, у дочки. Долетел нормально, Соня в порядке.
  Анжела помолчала. Взвешивала нужные дозы достоинства, благородства, доброты и лёгкого высокомерия, которые нужны успешной красивой женщине для разговора с бывшим мужем, звонящим от предыдущей бывшей жены.
- Хорошо. Сейчас же перезвоню, не беспокойся.
- Я бы не стал тебя тревожить, просто очень проблемно дозвониться отсюда. Соня как-то ухитрилась с мобильного.
- Какое беспокойство, что ты. Соню поцелуй от меня.
  Отключилась. Правильно выдержанные нормы этикета. Я тебе не твоя чокнутая актриска, я воспитанная девушка, у меня продуман каждый поступок, слово, мимическое движение. Анжела никогда этого не говорила, но всем видом демонстрировала.

                * * *

- А ты поменял рубли на шекели? - спросила Майя, прикуривая уже вторую сигарету.
- Где, по-твоему, я мог это сделать? У меня есть доллары и евро, мировая валюта.
- В аэропортах можно обменять любую валюту, - Майкина улыбка снова стала снисходительной, - а доллары здесь не пригодятся. Сейчас приедет Хаим, отвезёт тебя в обменник.
- Что за Хаим?
- Юркин брат. У него отпуск. Будет сопровождать тебя, чтоб не заблудился с ребёнком.
- А ты?
  Шергин знал, что Майя не работает. Знал он также, что она под угрозой расстрела не захочет быть с ним вместе, где бы то ни было. Он причинял ей умышленную боль - как она ему своими усмешками.
- У меня дела. Я хожу на курсы актёрского мастерства. Между прочим, один кинорежиссёр, достаточно известный, говорит, что у меня все данные для кино, а не для театра. И если я сделаю успехи на курсах, он пригласит меня в свой фильм.
- В массовку? - Иван в точности скопировал Майкину пренебрежительную складку губ.
 Чёрные огни вспыхнули в её зрачках, и неминуемо спалили бы Ивана. Но тут прибежала Соня, сунула в руки отцу стопку своих рисунков. А следом в дверь позвонили - приехал Хаим.

                * * *

- Какой, на фиг, Хаим? Это официально... для своих - Женька... Ты же не еврей?
- Нет, - ответил Шергин, чувствуя, как по спине и рукам бегут колючие мурашки от автомобильного кондиционера.
- Совсем? Никакой бабушки, никакой тётушки? - Женька говорил с заметной иронией, и очень скоро Иван понял, что ирония относится не к нему.
- А как же Майя? Я имею в виду, она демонстрирует такую нетолерантность...
- А Майя вообще - демонстративный тип личности. Ты не замечал?
- Бабы.., - Женька махнул рукой и спросил не в тему, - а ты хочешь на море? Я имею в виду, полотенце, плавки есть?
- Есть. Майка сказала, что море недалеко. Правда, не уточнила какое... у вас же их несколько, да?
- Юра купил вам с девочкой трёхдневную путёвку на Мёртвое море. Но это дня через три. А здесь Средиземное...
  У Сони, сидевшей сзади в детском кресле с ноутбуком, запел мобильник.
- Ваня, - растерянно сказала она, протягивая телефон, - это твоя... русия иша.
  Оказалось - Анжела. Любезно извинилась и попросила, если не трудно, конечно, привезти ей косметику фирмы "Агава" - кремы, скрабы, всё, что на глаза попадётся. Деньги она отдаст.
- Хорошо. Если не забуду название. Агава? Соня, запомни.
- Агава - это по-русски "любовь", - хитро прищурившись, сказала Сонька.


                * * *

- Шергин, тебе три раза звонила какая-то чикса. Ты, нахер, даже на Северном полюсе будешь кобелировать, - язвительно сказала Майка.
- Это Анжела. Она дозвонилась на Сонин телефон.
- Ты номер ребёнка даёшь своим прошмандовкам?!
- Майя, - просительно произнёс Юра, - что за лексика?
- Нормальная русская литературная лексика, - огрызнулась Майка, - вы мне надоели со своей вшивой интеллигентностью, оба!
  Кисти её рук совершили вращательное движение над садовым столиком, на скулах выскочили красные пятна. Ревнует, бесится, и не может скрывать своих эмоций, никудышная актриса, подумал Иван. И стало ему Майку жалко, захотелось схватить её в охапку, бросить на ближайший диван и смять насильно - так обычно заканчивались их ссоры в совместной жизни.
- Анжела - не девка из-под фонаря, а моя бывшая жена. Известный модельер, между прочим.
- Ну да, - Майя зажгла сигарету и плюхнулась на стул, - вы оба - известные личности. Галька бросила мне ссылку на страничку какой-то старой коровы Вконтакте. Где вы исполняете стрип-дэнс на домашнем парти, актёр Шергин.
- И что? Можешь накидать эту ссылку  богатым тёткам Израиля. Подзаработаю тут и куплю тебе роль в местном телесериале...
  Юра не мог найти слов, чтобы прекратить безобразие. Бедный, он не знает, что это просто стиль нашего общения, подумал Иван. Он спокойно подвинул Майке пепельницу, она отряхнула в неё сигарету - как ни в чём не бывало. Подбежала Соня.
- Мама, я хочу кушать.
- Разве Хаим не завёз вас в кафе? - спросила Майя.
- Мы съели по три разных мороженых, и голода не чувствовали, - ответил Иван.
- Поехали? - Майка встала. - Пожрём где-нибудь?

                * * *

  Как давно этого не было. С прошлой зимы, когда Соню привезли в гости к бабушке с дедом, и Иван забрал её на трое суток. Таскал по заснеженным паркам и горкам, учил играть в снежки, водил в свой театр на рождественские утренники. Уставшая до полусмерти, она соглашалась съесть бутерброд (Ваня, запомни - белый хлеб, один кусок сыра и три кусочка колбасы!) и засыпала у него на руках. Они спали вместе на его диване. Иногда даже без простыни.
- Свинство, - говорила Майка, - только деревенщины кладут детей с собой в одну кровать.
  Как ни странно, здесь она не возразила. Соня уснула у Ивана на коленях, и он унёс её к себе. Ивану казалось, что его и Сонькины сны слились в один странный гибрид. Мелькали компьютерные картинки, синие, изумрудные и розовые мультяшные персонажи. Анжела была в этом сне - тоже мультяшная, малиновая и яйцеголовая. И Кирилл был - в роли брата Лоренцо, которого сроду не играл в реальности. Он венчал Майку и Юру по католическому обряду. Потом Иван и Соня снова брели по воде, но не холодной, а тёплой.
- Ты хочешь мороженое со вкусом кокоса? - спросила Соня. - Или со вкусом мелон***?
  Иван проснулся от голоса Майи. Она опять кричала по телефону: "Бесэдэр? Бесэдэр?". Ей вторили вопли из большого телевизора в гостиной. " Я требую продолжения банкета! Танцуют все!". Иван пошевелился, и Соня немедленно открыла глаза. И заулыбалась блаженной улыбкой.
- Добрым утром!

                * * *

 Около часу дня Майя позвонила на мобильный Хаима-Женьки, попросила Ивана и велела долго не шляться.
- У нас будут вечером гости. Ты должен замариновать мясо на шашлык.
- В честь какого события гости?
- В честь тебя. Придут кой-какие родичи и наши с Юркой друзья. Где вы сейчас, кстати?
- В торгово-развлекательном центре, не знаю названия. Соня играет в детском городке. Мы с Женькой сидим в кафе напротив.
- Не забудь ребёнка покормить, эй!
  Иван хотел было съехидничать, что нормальная мама сварила бы обед дома, но Майка уже отключилась. Он пошёл вытащить Соню из царства  разноцветных гигантских кубиков и лабиринтов. Две девушки лет по шестнадцати, хихикая смущённо, приблизились к нему.
- Сорри, мистер... а ю фром ЮЭсЭй? - пролепетала одна с птичьим акцентом, как заметил Иван, свойственным восточным людям. - Кэн ви тейк э фото виз ю?
  Иван спокойно взял девчонку под руку. Вторая щёлкнула мобильником. Потом девушки поменялись местами. После Иван и Женька дали волю смеху.
- Тинейджерки явно спутали меня с каким-то голливудским божеством.
- Ну, фактура у тебя подходящая, - сказал Женька, - а ты ведь ездил в Штаты, Майя говорила?

                * * *

   Майя, видимо, говорила обо мне много, часто и всем подряд, думал Иван, здороваясь с гостями. Мужчины протягивали ему руки сквозь мангальный дым, дамы улыбались - кто смущённо, кто хитровато. Яркая брюнетка с волосами в спиральных локонах вообще подмигнула двусмысленно. Иван решил, что в этой компании нужно играть роль "хорошего плохого парня", независимо улыбался и разговаривал пока только с Соней, которая включала фонтанчики в саду, и с Юрой, помогавшим ему снимать мясо с шампуров.
  Под пальмой и деревом с жёлтыми цветами поставили два стола. Кроме мяса, Майя подала только покупное: сыр, хумус, свежие овощи, персики и папайю. Недаром я со второго дня знакомства называл её  "Мисс-Руки-В-Жопе", усмехнулся Иван. Ничего не умеет делать. И никогда не научится.
  Зато выглядела Майя лучше всех. Никакого особенного наряда - белые джинсы в обтяжку и белая маечка выше пирсингованного пупка. Белый синтетический цветок в рыжей гриве. Ей ни косметика не нужна, ни золото-брильянты, всегда, сволочь, как королева.
- Давайте за героя дня, - сказал Юра, - за Ивана!
  Гости  болтали по-русски и носили русские имена: Марина, Ирина, Галя, Гриша, Толик, Саша... У Гриши и Гали был чистейший московский выговор. Марина говорила с одесским акцентом, а у Сашки акцент был скорее азербайджанский. Только Эсти, брюнетка в спиральных локонах, не знала ни слова по-русски, тосты и шутки ей переводила Ира, жена Женьки-Хаима.
- Она - моя троюродная сестра, - пояснила Ира, - здесь родилась.
  "Родившаяся здесь", незамужняя, как скоро понял Иван, была приглашена ему в пару. После третьего тоста (женщины пили красное, а мужчины - виски) Майя и Эсти ушли в дом и выволокли на ступеньки музыкальный центр и колонки.
- Вас арестует ваша миштара****, - сказал Иван, - за нарушение общественного порядка.
- Ни фига, - дерзко ответила Майя, - ещё рано. Соседи справа отдыхают в Турции, а соседи слева - с нами!
  Эсти поставила диск с попсовыми песнями на иврите. Женька сморщился (Иван заметил, что в машине у него всегда играл русский шансон пяти-семилетней давности), но жена взяла его за руку повела танцевать. Марина пригласила Толика, не своего мужа. Иван подхватил с качелей Соню и закружился с ней, что вызвало восторг у всех, кроме Эсти и Майи. По окончании танца Майя подозвала дочь и двух ребятишек, которых привели гости, и отправила их в дом - смотреть мультики.
- Ваня! - очень скоро крикнула из окна Соня. - Иди к телефону, тебя бабушка!
  Иван не стал спрашивать, какая именно бабушка. Ясно, что Майкина мать. Его собственные родители не знали ни адреса, ни телефона внучки.
- Здравствуйте, Алла Арнольдовна!
- Здравствуй, сынок! Как ты добрался? Там громкая связь не включена?
- Нет. Они все в саду. Майя гостей позвала в честь меня.
  С бывшей тёщей Иван мог включать любые тона в адрес Майки - юмористические, иронические, даже гневные. Майкина мать не одобряла характера, профессии и эмиграции дочери. Она была деканом факультета русской филологии в университете, и мысль о том, что внучка утратит родной язык, два года подряд держала её в состоянии депрессии.
- Ваня, я хотела тебя предупредить... они будут всячески уговаривать тебя... не соглашайся ни на каких условиях, слышишь?
- Насчёт чего, Алла Арнольдовна?
- Соня. Они хотят, чтобы Юра признал отцовство и записал девочку на свою фамилию. Я не знаю их официального порядка, но Майя что-то говорила о твоём согласии. Никакого согласия, слышишь?
  Спасибо трём порциям виски. Иван смог не разразиться проклятиями вслух. Но, задержанные внутри, возмущение и ненависть вызвали страшную дрожь в руках. Давно так не было, машинально сказал себе Иван. С тех пор, как за свою реплику: "Я не хочу жить с человеком, хронически неуспешным" Анжела получила удар, описанный в медицинском заключении как "телесные повреждения средней тяжести".
  Кстати, деньги на возмещение морального ущерба дали Ивану родители Майки.
- Спасибо, Алла Арнольдовна. Безусловно. Никакого согласия.
- Ты же понимаешь, Ваня, если они оформят это усыновление, мы никогда больше не увидим Соню. Позиция моей дочери...
  Что-то прохладное коснулось руки Ивана. Эсти поставила на телефонный столик огромный бокал с чем-то молочным, сливочным, шоколадным, холодным. Ярко-белые зубы и густо-карие глаза Эсти блестели. Наверное, она считала себя чертовски соблазнительной.
- Слиха*****, - сказал Иван, показывая на телефонную трубку, и невежливо повернулся к девушке спиной.
  Она подождала, пока он попрощается. Снова показала на бокал.
- Милк-шейк! Магнив******!
- Тода раба*******, - ответил Иван, и взял одной рукой бокал, другой - руку Эсти.
  Он вёл её почти грубо. Злые мысли скакали в голове, и он приложил все усилия, чтобы люди не замечали опасных искр в его глазах. "Очень умной себя считаешь, Майечка? Пьесу сочинила - "Иван-болван и Майя Премудрая"? Бездарная ты актриска, а драматург совсем хреновый"...
- Ата медабэр иврит********? - прозвучал где-то сбоку голосок Эсти.
- Ло*********, - Иван отцепил её руку от себя и пошёл к столу. Мужчины поодаль обсуждали специальный разбрызгивающий фонтан, недавнее приобретение Юры, дамы танцевали, собравшись в кружок у крыльца. Дискотека лихих девяностых, усмехнулся Иван. Все гости казались ему участниками мерзкого заговора против него. Умом он понимал, что кроме Майи, Юры и, может быть, Ирины, никто в коварстве не замешан. Даже дурочка Эсти.
 У стола он вытащил из заднего кармана упаковку таблеток. Не яд, конечно, элементарные "антиавиа", чтобы не укачивало в самолёте. Отец Ивана, фельдшер, советовал всегда брать с собой в самолёт. Если даже не укачивает, таблетки дают отличный снотворный эффект. Перелёт проходит в блаженном сне.
  Раздавить прямо пальцами две таблетки и всыпать их в остаток виски в Юрином стакане удалось незаметно.

                * * *

- Белый танец! Дамы приглашают кавалеров! - крикнула Майка.
А она захорошела с трёх бокалов вина, стареет красотка, отметил Шергин.
- Мужики! Вы задолбали уже там базарить, - Майя пошла, виляя бёдрами, по направлению к мужчинам.
 Иван перехватил её по пути.
- Потанцуем?
- Что это с тобой? - на её лице соединились удивление и удовольствие.
 Что у трезвого на уме, то у пьяного - в словах, мимике, поступках. Ты меня, конечно, не любишь, Майя, но тебе льстит, что я могу быть неравнодушен к тебе. И Юру ты не любишь. И Соню, и родителей. Ты любишь владеть и манипулировать. И никакая среда обитания - Россия, Израиль, райские кущи или огненные печки Сатаны - ничто тебя не исправит.
- Ностальгия, - сказал Шергин, и легко повёл Майю в танце.
  Мы всегда и везде были самой красивой парой - на театральных вечеринках,  в любых клубах и ресторанах. Мы красиво сжигали свою страсть, а теперь ты, Майя, хочешь вульгарно разбросать пепел ногами.
- Мы тебе девушку подогнали. А ты вообще не реагируешь. Странно! Между прочим, можешь с ней по-английски общаться. Я ей говорила, что ты ездил в Штаты по этой, как её...
- Программа обучения в семье.
- Он знает инглиш, просто стесняется.
- А трахнуть её можно?
  Майка засмеялась - радость и злоба, удовлетворение и ревность, всё вылезло изнутри под действием вина. Так грубо играли только древнегреческие актёры. В глиняных масках с разверстыми ртами и дырами вместо глаз.
- Какой ты, ёптвамать, козёл, Шергин! А вообще, мне по фиг. Только не в моём доме. К ней можно... она одна живёт... если уговоришь.

                * * *

  Около одиннадцати вечера Юра заснул, что называется, лицом в салат - если бы на столе были салаты. Иван и Женька-Хаим отнесли его в постель. Женька посмеивался, говоря, что за последние десять лет ни разу не видел брата в таком виде. Гости посидели ещё немного, уже без музыки. Потом часть их ушла пешком, Женька вызвал для своей семьи такси, а Марину и Сашу взялась отвезти Эсти, которая вина не пила. Лицо у Эсти было усталое и даже грустное. Иван подумал - а ей не двадцать с небольшим, как казалось сначала, а тридцать или даже тридцать три, как мне. Майка попользовалась бедной девкой так же запросто, как всеми.
- Could you give me your phone number, Esty?********** - спросил он, подойдя к дверце её автомобиля.
 Эсти заулыбалась, сказала (с тем же, птичьим акцентом): "I haven't got a pen but Maya and Yura know my number, you can phone any day, I am absolutely free, I have my vacations..."***********
  Шергин вежливо поблагодарил, поцеловал её между щекой и ухом, вернулся в сад. Майя носила тарелки со стола в кухню. Он забрал у неё и стопку тарелок, и поднос с пустыми стаканами.
- Куда столько? - заспорила Майя. - Ты собрался мне всю посуду перебить?
  Голос у неё тающий, пьяненький, если и проскакивают истерические нотки, то в смягчённой форме - капризные и похотливые. Кошка драная, вспомнил Иван, и как наяву ощутил запах совсем молодой Майки, зажатой  в угол подсобки, в которой хранились сломанные декорации. Она никогда не умела сдерживать стонов, и, чтобы не услышали, грызла собственный рукав. А в коридоре электрик дядя Коля и рабочий Димон обсуждали неважных поваров театральной столовой и беспределы ЖКХ...
- Собирай ножи-вилки, - крикнул Иван через плечо.
  В доме было темно и тихо. Только в кухне горел свет, и в гостиной работал телевизор. Соня дремала в углу дивана под концерт местных звёзд. Иван взял её на руки.
- Я буду спать у тебя, - пробормотала Соня, приоткрыв один глаз. - Неси туда.
  Иван отнёс. Снял с сонной девочки сарафанчик, переодел в пижаму, подарок Аллы Арнольдовны. Майка сочинила пижаме насмешливое прозвище "пеньюар патриота России" (за принт в виде Чебурашки, конечно).
- Сказку почитай, - приказала Соня.
  И уснула, едва коснувшись головой подушки. Шергин осторожно вытащил из её косичек ленты, ночник гасить не стал.

                * * *

  Майя гремела на кухне посудой. Иван только сейчас ощутил страшную духоту.
- Ты мазган************ выключила?
- Нет. Наверное, дети баловались. Включи, будь добренький.
  Он поднялся на один пролёт, щёлкнул кнопкой. Когда вернулся, Майка продолжала мыть посуду. Без кофточки. Белые джинсы и белый лифчик на великолепно загорелом теле.
- По какому поводу топлесс? - спросил он. - Вы решили соблазнить меня, мадам?
- Да сдался ты мне! Жарко. Уложил Соню?
- Да.
- Опять у себя? Ты не увлекайся этим, Шергин. Я все ваши новости смотрю. У вас там война с педофилами. На тебя и так компромата много.
- Какого компромата? - Иван сел к кухонному столу.
- Там вино осталось, накати мне стаканчик, - попросила Майя.
  Иван выполнил просьбу с удовольствием. Чем ты пьянее, тем легче тебя раздеть. Не тело твоё, а душу, жалкую, бесформенную, похожую на клубок ниток, истрёпанный и запутанный кошками.
- На, - он подал ей стакан и положил ладонь на её голую поясницу.
  Майя не возмутилась дерзостью, пила вино, как воду, неотрывно глядя на Ивана.
- А ты до сих пор меня хочешь, да, Шергин?
- Тебя все хотят.
- Ага. Я красивая. Я буду кинозвездой. Никому из вас до меня не дотянуться.
 Она допила, сполоснула стакан и тотчас протянула его Ивану:
- Блин, налей ещё. По-любому, надо поговорить.
  Он налил. И руку положил уже не на талию, а ниже. Какое у тебя тело горячее, будущая кинозвезда... тебя сжигает собственный дьявольский жар.
- О чём поговорить? Чтобы я согласился на усыновление моей дочери чужим мужиком? Бесполезняк, Майя Борисовна.
- А! - злобно проговорила Майка. - Маманя уже настучала! Верно говорят - есть евреи, а есть - жиды. Мои родители точно из второй категории!
 Она стряхнула руку Ивана с себя, повернулась лицом и заговорила - быстро, возбуждённо, одновременно открывая новую пачку сигарет.
- Слушай, я же тебя не лишаю права общения. Звони ей, как раньше. Приезжай, когда хочешь. Только дай переделать фамилию.
- Зачем вам это? Твои друзья за столом рассказывали - здесь полно людей с русскими фамилиями.
- Пусть! Пусть живут со своими фамилиями на положении вечных эмигрантов. А я не хочу, чтобы Сонька была для всех "русская олимка".  Ей здесь жить всегда, понимаешь?
- Нет. Не понимаю. Почему моя дочь должна жить здесь всегда.
- Потому что, етитвоюмать, я не хочу, чтобы она слушала всю жизнь, как я - жидовская морда, жидовская морда!
- Где?! Где ты это слышала?
- Твой Алексей Анатольевич не дал мне играть Софью - почему? Он сказал - Майечка, у тебя не типаж русской аристократки! Твоя мамаша по телефону трындела, а я слышала - Ванькина девка, жадная жидовка, никогда чаем не напоит! Акушерка в роддоме, и та, падла, выступала - езжай в свою Израиловку и там качай права...
- За три паршивые реплики ты обиделась на весь свет?
- Да! Я злопамятная. Я хочу человеческого отношения к себе и к своей дочери. А ты упёрся рогом в стенку просто назло мне.
 Иван видел, что Майка на грани истерики - вся трясётся, машет сигаретой, чуть ли не огонь из ноздрей выбрасывает.
- Мы же не задаром. Юра тебе денег даст. Машину купишь. Или квартиру, двушку. Я смотрела ваши цены в Интернете. Вполне реально.
- Ага. Я напишу отказ от отцовства. Сонька больше никогда в Россию не приедет. И потребовать я не смогу. Конечно, могу сам приехать, а ты вызовешь миштару и скажешь, что я чужой хмырь с улицы.
- Ванька, ты что? Разве я сука последняя? По мне, хоть совсем переезжай сюда... А что? Женись на Эсти и живи здесь.
- Ах, ты!
  Иван не нашёл нужного ругательства. Схватил Майю за плечи, прижал к столу так, что кости у неё хрустнули.
- Отпусти! Сбесился, дурак!
- Всё продумала, да, гадина? - он тряс её и почти душил. - Даже бабу с хатой нашла... Хочешь всю жизнь мной командовать?
- Больно, сволочь!
- Никогда, слышишь, никогда, не будет по-твоему, я себе заберу Соньку, я...
- Ага! Большой прибор тебе с прицепом. Я в суд подам. И в здешний, и в российский. Все твои стрип-шоу предъявлю... и то, что ты Анжелу избил до полусмерти, и...
  Иван зажал ей рот ладонью, схватил в охапку, потащил в полутьму гостиной. Майка вырывалась и даже крикнула два раза: "Юра!", но всё это было слишком слабо и невыразительно, чтобы сойти хотя бы за удовлетворительную актёрскую игру.
- И ещё расскажи в суде, что я тебя изнасиловал, - стягивая с неё джинсы, сказал Иван.
   Майка изображала, что отбивается, стучала кулачками ему в плечи, царапалась... Но она делала так всегда - и в подсобке со сломанными декорациями, и на даче своих родителей, и в душном номере сочинского пансионата. Это был её рисунок страсти, и аранжировка - хриплые стоны, рычание в ухо: "Ненавижу, сволочь!" - тоже была обычная, традиционная.
- Ну, что, - спросил Иван, - позвоним в полицию?
- Хоть бы резинку надел, гад, - сказала Майка, пытаясь изобразить оскорбленное отчаяние.
  Удовлетворение, на самом деле. Наверное, в её пьесе планировалась эта сцена.

                * * *

   Кажется, в этой стране не бывает рассвета. Сразу включают ярко-белое небо с раскалённым фонарём солнца. Иван вышел в сад, не умывшись, в одних джинсовых шортах, и увидел за садовым столиком Юру. Тот смущённо поздоровался и предложил Ивану кофе - большая турка дымилась перед им.
- Я уже третью чашку пью. Как я вчера вырубился, ничего не помню. Знаешь, я очень редко пью. Здесь слишком жарко для алкоголя.
- Забей! - Иван махнул рукой.
  Он подумал, что ему ни капли не стыдно перед Юрой. Он вообще не чувствовала никаких эмоций к этому человеку. Ни угрызений совести за то, что в его доме поимел его жену. Ни ненависти за то, что тот собирался отобрать его ребёнка. Absolutely free, как сказала Эсти.
- Хочешь, можно коньяку капнуть в кофе, - предложил Юра, - в гостиной, в баре есть...
  Иван сходил в гостиную. Пёстрое эфиопское покрывало на диване было скомкано, но, слава Богу, не испачкано. Иван поправил его. Потом взял из бара начатую бутылку и вернулся с нею в сад.
- Тебе налить?
- Нет, спасибо! Мне на работу.
  Иван отпил кофе, зажевал печеньем из вазочки. На крыльце появилась растрёпанная Майя, и на лице её, со злорадством отметил Иван, возник короткий ужас. Она боится, что я рассказал Юре. Что Юра вышибет её из прелестного домика с домашним кинотеатром, фонтанчиками и бассейном, и ей придётся вернуться в мою пропахшую плесенью съёмную квартиру.
- Бокер тов*************, - хмуро сказала Майя, - чего это вы? С утра бухаете?
- Я - нет. С меня вчерашнего хватит, - ответил Юра, - а Ивану я предложил.
- Иван от горячительного никогда не откажется, - не особо выразительно съехидничала Майя.
- Как и ты, - Иван улыбнулся ей как давешним тинейджеркам в торговом центре.
  Налил Майе кофе, щедро добавил в него коньяку. Майя не возразила. Жадно сделала несколько глотков и пробормотала:
- Сегодня Соньке надо в детский сад. У них репетиция концерта для родителей. Юра её отвезёт, а тебя Ира или Эсти прогуляют по магазинам. Тебе же надо подарков купить в Россию? Потом Соню заберёте.
  Молчит о судах и отцовстве, на время заткнулась, залила свой чёртов огонь. Но опять командует мною! Опять, ведьма, сочиняет планы моей жизни!

                * * *

  От Эсти пахло слишком сладкими духами, и серебряные кольца в её ушах звенели слишком сильно. В моей жизни все обстоятельства "слишком", думал Иван, и винить Эсти в преувеличениях было бы несправедливо. И вообще не стоит концентрироваться на каждой мелочи. Иначе превратишься в подобие Майки с её злопамятностью и невротическими реакциями.
- Тебе нужна косметика для молодой женщины или для пожилой? - спросила Эсти.
- У меня четыре дамы: мать, тёща, - с улыбкой пояснил Иван (продавщицы из отдела собрались вокруг него, а из соседних отделов - любопытно высовывали головы из-за стеклянных этажерок с баночками и флакончиками), - бывшая жена и гёрлфренд лучшего друга.
- Бывшая жена - это Майя? - Эсти продолжала хранить любезный тон.
- Нет, это та, которая после Майи, - Иван достал мобильник и показал фотографию Анжелы.
  Сделанный профессиональным фотографом для популярного журнала, снимок был настолько хорош, что Иван перекинул его к себе в телефон. Вот моя бывшая жена, модельер, стремительно приобретающий известность, бывшая топ-модель. Удивляйтесь все!
  Анжела и продавщицы удивились, конечно. Стали стаскивать к Ивану всю косметику "для блонд до 30 лет". При этом таращились на Ивана, как на инопланетянина.
- Я привык к таким взглядам, - объяснил Иван уже в машине, - даже в моём городе девочки оборачиваются. А там, где славянская внешность нетипична...
- А в Америке? Женщины так же реагировали на тебя в США?
  Иван усмехнулся (Эсти тоже знает все подробности моей биографии!), но рассказал, что по образовательной программе, которую купили для него родители Майи, он жил в семье.
- Чёрной семье, представляешь, Эсти? Муж, жена и четверо детей. Он работал на механическом заводе, она воспитывала детей, но фактически только курила сигареты и трепалась по телефону. Кроме меня, у них жил ещё парень, изучающий инглиш. Из Бразилии, сын фермера, кажется. Я ездил до офиса, где проводились занятия, на метро. В Израиле ведь нет метро?
- Нет. Но я каталась на метро в Москве и в Санкт-Петербурге.
- Ты бывала в России?
- Да. В гостях у родственников.
- Московское метро - дворец по сравнению с нью-йоркской подземкой... Естественно, нас обманули с финансированием программы. Основная сумма ушла за курсы, а на питание остался минимум - хватало на яблоко и какой-то супчик. У меня было немного денег с собой. Снова просить у родителей было стыдно.
- Как же ты не умер с голоду?!
- Трахнул свою домохозяйку. И она стала кормить меня как на убой. Правда, в основном, разогретыми заморозками. Но заморозки там вполне приличные.
  Эсти посмотрела на Ивана, сквозь тёмные очки не понять - осуждающе или поощрительно.
- Я - беспринципный человек, да, Эсти?
- Ты просто умеешь правильно использовать жизненные обстоятельства.

                * * *

  Телефон зазвонил, когда Майка варила обед (магазинные пельмени), а Соня на быстром-быстром иврите рассказывала ей о репетиции в детском саду. Иван снял трубку.
- Алло?
- Алло. Могу я поговорить с Иваном Шергиным? - спросил застенчивый девичий голос.
  Иван узнал мгновенно. Рада, девушка из прошлого, встреченная в аэропорту. Почему-то стало очень приятно от того, что она позвонила.
- Здравствуй, Рада! Как поживаешь? Извини, я тут замотался со своими семейными делами, и не позвонил.
- Я так и поняла. Не в первый раз звоню.
- Правда?
  Иван вспомнил: "Шергин, тебе три раза звонила какая-то чикса".
- Хочешь встретиться? - спросил он быстро.
  Задать этот вопрос Раде было гораздо проще, чем Эсти. Странно, ведь Эсти откровенно заявлялась на роль его подруги.
- Пожалуй. Завтра ты сможешь?
- Завтра мы с дочкой уезжаем на Мёртвое море. Нам купили эту путёвку здешние добрые родственники.
  Иван заметил, что Майя, встав между кухней и гостиной, с удивлением слушает его разговор. И нарочно говорил вальяжно-иронически - тон, которого Майя у него терпеть не могла.
- Если хочешь, я могу туда подъехать. У меня здесь подруга с машиной. Она всё равно собиралась показать мне море.
- Окей. Было бы просто чудно.
  Он объяснял Раде, в каком пансионате и в какое время будет, и чувствовал, что душу переполняет не просто мстительное торжество - искренняя радость, предчувствие чего-то несказанно хорошего. Удивительно, откуда это? Влюблённости в Раду нет и быть не может. Вероятно, это окончательное освобождение от Майи и Анжелы?
   Майя ничего не спросила, и это выглядело смешно. Нервно бегала, как тигрица по клетке. Закуривала сигарету и бросала, едва начатую, дымящуюся, в пепельницу. Был бы хвост, хлестала бы себя по бокам, подумал Иван.
 
                * * *

  Он никогда ещё не чувствовал такой лёгкости, как в этом пересушенном и пересоленном воздухе. Ощущение исходило то ли от свечения розовых Ливанских гор, то ли от счастливого смеха Сони.
- За весь день сегодня она не сказала ни слова на иврите, - с гордостью сообщил Иван.
  Это были его первые слова, после приветствия и представления Сони и Мири, подруги Рады. Рада удивилась:
- А ты против того, чтобы девочка знала иврит?
- Я против того, чтобы она забыла русский, - сказал Иван.
  Он предложил Раде и Мири взять по бокалу вина и посидеть в нижнем зале пансионата, где имелся кондиционер. Сад с пальмами и бассейном был бы более привлекателен, если б не пятидесятиградусная жара.
- Вечером мы съездим в кафе, - сказала Мири, - я знаю тут одно неподалёку. А сейчас надо дать ребёнку искупаться.
  Они сели подальше от многочисленного галдящего семейства марокканских евреев, поближе к окну, из которого видно было плещущуюся в бассейне Соню.
- Мне кажется, у тебя не только языковые проблемы, - сказала Рада.
  Её взгляд был внимателен и тихо ласков, как никогда не бывало у Майи, как случалось у Анжелы, но только в первые месяцы любви. "Она до сих пор влюблена девчачьей любовью", - подумал Иван, - "мне это всегда казалось смешным". Однако он не смеялся, не улыбался даже, чувствуя внутри себя эмоции, запрещающие смех.  Слишком всё серьёзно, с лёгким испугом думал он. А какое «всё», объяснить не сумел бы.
 - Это как раз близко к теме нашей встречи, - сказала Рада, быстро посмотрев на Мири.
  Та кивнула, и Иван насторожился. Вдруг они занимаются политикой? Вспомнились слова Рады: "Я работаю в Москве... в социальной сфере... по проблемам защиты прав личности..."
- Ни в каких акциях я не участвую, - быстро сказал он, - я имею в виду сборы подписей, флэш-мобы и видеоконференции...
  Рада и Мири дружно засмеялись.
- Конечно, иногда мы предпринимаем подобные действия, - сказала Рада, - но сейчас это было бы преждевременно.

                * * *

   Никогда прежде Иван не чувствовал себя неуютно в женском обществе. Наоборот, лица противоположного пола казались ему более привлекательными собеседниками с тех пор, как он в четырёхлетнем возрасте позвал замуж тринадцатилетнюю дочку материной подруги. Девочки, девушки, женщины более внимательны, откровенны, коммуникабельны, чем мужская часть человечества. Может быть, это действие феромонов или магнетизм взглядов?
  Глядя на "коллег" Рады, как она их назвала, Иван не чувствовал привычного комфорта общения.
  Мири была совершенно невыразительна внешне, но с глазками, столь холодными, что любой мужчина чувствовал бы себя под их взглядом, как провинившийся воспитанник средней группы детсада перед строгой воспитательницей.
  Мэрил больше похожа была на юношу-студента, готовящегося получить красный диплом, чем на девушку. Даже рубашка у неё застёгивалась на "мужскую" сторону. "И дезодорант - мужской", - подумал Иван. - "Или кажется?"
  Анна была бы очень даже ничего, если бы не сидела рука в руке с Бетой. А Бету любой неосведомлённый человек принял бы за худого невысокого мужчину лет тридцати. Только по голосу, хрипловатому сопрано, было понятно, что это - женщина.
 Лишь Фрида производила впечатление обычной девушки. К сожалению, совсем не хорошенькой.
- Можно было бы, конечно, пойти по тому же пути, что и бывшая супруга Ивана, - заговорила первой Мэрил, - собрать так называемый "компромат" на Майю и её нынешнего мужа. Доказательства того, что ей нельзя доверить воспитание ребёнка. Но, как я понимаю, таких доказательств нет?
  Какой великолепный английский у Мэрил, подумал Иван. Трудновато будет выглядеть в глазах британки полноценным человеком с моим "америкэн инглиш" плюс подхваченный от квартирной хозяйки эбоникс-акцент**************.
- Мэрил - адвокат, - тихонько сказала Рада почти в самое ухо Ивану, - она собаку съела на таких делах.
  Похоже, все "коллеги" вволю наелись в своей жизни собачатины. Мири возразила Мэрил, что супруга Ивана, не работая, отправляет девочку в платный детский сад, хотя той нет ещё пяти лет - возраст, с которого дошкольное образование в Израиле обязательно. Она не готовит еду ребёнку, вечерами спихивает Соню на приходящую няню.
- Нет того, что принято называть полноценным родительским воспитанием, понимаете?
  Мири говорила всё правильно, но Ивана от её взгляда и голоса почему-то коробило. Она журналистка, пояснила Рада, очень популярная, ведёт блог, посвящённый проблемам феминизма в Израиле и мире.
- На этом защиты не построишь, - сказала Мэрил, - темп современной жизни часто формирует подобные семьи...
  Они спорят, как будто меня здесь нет, отмечал Иван, как будто я, Соня и Майя - не живые люди, а факты, необходимые для подтверждения неких теорий. А я никогда прежде и не думал, что теорий так много, что они столь причудливы.
-  Моё мнение вам известно, - заявила Фрида, - я вообще против воспитания детей мужчинами.
 Она бросила Ивану такой взгляд, что он невольно вспомнил посещение московского зоопарка (во втором или третьем классе). Так смотрела сквозь решётку голодная рысь. Потом служитель принёс рыси корм, но она, терзая мясо клыками, продолжала глядеть на людей глазами, пульсирующими дикой злобой.
- Ничего, кроме зрелища ежедневного пьянства, мужчина не может дать ребёнку. Заброшенность, эпизодичность воспитания, побои, а в худших случаях - сексуальное насилие, вот что даёт воспитание мужчиной.
- Что за бред! - хотел выкрикнуть, но сказал сдавленным голосом Иван.
 Фрида усмехнулась, и её улыбка была насыщена ненавистью даже больше, чем взгляд.
- Не буду приводить вам статистику. Мужские шовинисты верят не фактам, а своим установкам. Я работаю в центре помощи жертвам семейного насилия. Мои выводы - не теоретические, а, увы, практические.
- Фрида, а как вам факты противоположного свойства? - спросила Рада. - Майя Озерова не брала отпуск по уходу за ребёнком. Она вышла на работу, когда девочке было полтора месяца. В отпуске по уходу в течение трёх лет находился Иван. Говоря проще, он вырастил эту девочку.
- Она не кормила ребёнка грудью? - спросила молчавшая до сих пор Анна.
- И не обязана была, - тихо, но уверенно произнесла Мири, - женщина - не аппарат для кормления.
- В России, насколько мне известно, сейчас нет проблем с питательными смесями для младенцев, - поддержала Мэрил. - Однако младенец испытывает сенсорный голод, если мать не прикасается к нему в первые месяцы жизни.
- Не мать, - возразила Мири, - а любой любящий взрослый.
- Ребёнок, которого мать не кормит грудью и не берёт на руки, - снова вмешалась Анна, - испытывает психологическое страдание, равное страданию взрослого, заключённого в одиночной камере. Я тоже говорю не теоретически. Я работала более чем с десятью тысячами детей в возрасте до года.
  Иван оглянулся к Раде, надеясь увидеть на её лице объяснение. Девушки и женщины обсуждали совсем не его жизнь, а некие глобальные проблемы. Он плохо понимал искажённые восточным акцентом реплики Фриды и Мири. И выхода из конкретной ситуации дамы не искали. Кажется, они забыли о ней.
- А почему именно мать? - спросила Мири. - В вашей практике не было ситуаций, когда ребёнка растил отец? Не думаю, что младенец ощущает разницу, если есть забота и любовь. Относя заботу и любовь на счёт исключительно матери, вы защищаете патриархальные идеи.
- Это не идеи, - вместо Анны выкрикнула Фрида, - это природа. Обоняние и осязание младенца запрограммированы на мать. Мужчина никогда не сможет воспитывать. Природа женщины - созидание, у мужчины, наоборот, разрушение!
- Неужели вы никогда не видели матерей, бросающих своих детей? - крикнула Рада. - И Майя бросила... если бы не было Ивана, она бросила бы Соню на бабушек, или на знакомых... или вовсе - в приют. Природа таких женщин вам незнакома?
- Русский феминизм никогда не оторвётся от патриархальности, - презрительно сказала Фрида, - русская феминистка верна идее до тех пор, пока не выйдет замуж! Или не подпадёт под влияние гормонов, то, что вы, эквалисты***************, называете "любовь".
  Рада страшно покраснела, и глаза у неё заблестели от подступивших слёз. Видно было, что ей стыдно смотреть на "коллег", а ещё хуже - на Ивана.
  Бета вынула свою ладонь из руки Анны и, протянув её Ивану, спокойно сказала своим хрипловатым сопрано:
- Дайте мне ваши контакты, а также данные вашей бывшей жены и дочери. Я займусь этим вопросом.

                * * *

  В сумрачных переулках, в сладкой и влажной духоте, Иван купил два серебряных колечка, покрытых, как утверждал арабский торговец, белым золотом.
- Это кому, мне? - спросила Соня.
- Нет. Одно бабушке Алле, а другое...
  Но Соня уже не слушала. Она перебежала на противоположную сторону улицы, под навес, где были выставлены ряды глиняных барашков, кожаных верблюдов, деревянных и бронзовых статуэток.
- Сонька, пойдём. Мы и так отстали от гида. Я куплю тебе что-нибудь на обратном пути.
  Соня пошла за руку с Иваном, но всё время оглядывалась на прилавки. Любопытство (или любознательность?), опять же - моя черта, отметил Иван. Майе никогда не были интересны магазины, музеи, выставки, даже одежда. Спасают красота и врождённый вкус. Майя подходит к прилавку, берёт первую вещь, показавшуюся интересной, и эта вещь сидит на ней, как сшитая на заказ. Всё остальное Майя приобретает так же - развлечения, друзей, мужей. То, что понравилось на первый взгляд.
- Ты никогда не была в Иерусалиме?
- Была. У родственников дяди Юры.
- А на Священной горе?
- Нет.
  Для Ивана Священная гора должна была значить не больше, чем газетный киоск у троллейбусной остановки. Ни к одной из религий, представленных здесь, он не имел отношения. Некрещёный, как и вся семья до третьего колена - бабка по отцу рассказывала, что прапрадед Ивана в тысяча девятьсот одиннадцатом году был исключён из реального училища за отказ изучать закон божий. Соньку тоже не крестили. И никаких иудейских религиозных обрядов над нею, на памяти Ивана, не совершали. Спрашивать девочку Иван не стал. Они догнали гида и выслушали историю храма Гроба Господня.
- А знаешь, что я загадала в письме, которое положила в волшебную стену? - спросила Соня, дёргая Ивана за руку. - Чтобы поехать к тебе. Когда холодно и лежит на полу этот... как он?
- Снег, - ответил Иван, и сжал Сонькину ладошку, липкую от купленных в том же арабском переулке засахаренных орехов.
  Как странно звучит в пятидесятиградусной жаре слово "снег".

                * * *

Рада приехала к семи вечера, когда в воздухе особенно сильно проявлялся запах жёлто-цветущих деревьев. Иван уже ждал её у ворот.
- Что с тобой? - спросила Рада. - Ты чем-то расстроен?
- Скорее, наоборот, - Иван сел на заднее сиденье такси, - я в радости. Правда, очень злой радости, но это придаёт остроты. Майя орала мне всё время, пока я собирался: "Ты приехал к ребёнку или клеить новых шалав?".
- Может, в самом деле, это нехорошо, - смущённо проговорила Рада. - Ты приехал к Соне...
- Соню с утра пораньше сплавили в детский сад. Опять репетиция. Я заберу её в тринадцать сорок, Майя предупредила воспитательницу.
  Рада ничего не сказала на это. Молча передала таксисту записку, написанную Юрой на иврите: "Бахайские сады". Половину пути все молчали. Иван думал, что роман с Радой, вопреки подозрениям Майи, не складывается и не сложится. Девушку подавляют чужие семейные проблемы, вызывающие у неё абсолютно несправедливое чувство вины. То же чувство грызло Ивана, хотя ни перед кем, включая Соню, он не был виноват. Национальная особенность менталитета, что ли, разозлился он, мы, русские, вечно перед всеми виноваты и всем должны: родителям, детям, странной морали, ещё более непонятному долгу...
- Сегодня будет жарче, чем вчера, - прервала молчание Рада, - ты взял с собой воду?
- Да, меня предупреждали, что здесь нельзя ходить без воды. Обезвоживание подкрадётся незаметно и - кирдык!
 Рада засмеялась.
- Мири дала мне вот такой футляр для бутылки, - она показала висящий на плече узкий чёрный предмет, - мои коллеги сначала думали, что я хожу с автоматом, как местная солдатка.
  Иван рассмеялся с облегчением. Оказывается, он тысячу лет не слышал женской речи без упрёков, ехидства, истерических выкриков. А вдруг это означает, что у Рады нет ни характера, ни темперамента?

                * * *

  Она взяла колечко без кокетства и даже удивления. Тихая радость, наверное, так она реагировала в детстве на приятные, но неожиданные подарки от дальних родственников.
- Оно никогда не потемнеет, - сказал Иван, - во всяком случае, мне так обещали.
  Рада сказала, что с удовольствием выпила бы холодного вина. От тёплой воды, которую приходится глотать каждые десять минут, уже тошнит.
- Я вообще не выпила ни капли алкоголя на Земле Обетованной, - усмехнулась она, - как раз в тему для исламской террористки.
  Иван взял её за руку - и это никого из двоих не смутило. Они отправились искать кафе или ресторанчик. От знаменитых садов перешли в большой парк, где было темно от огромных деревьев непривычной формы, неизвестного вида. Молодой отец с маленьким сыном, идущие впереди Ивана и Рады, непринуждённо уселись на краю аллейки, прямо в пыль. Отец вытащил из рюкзака две булки (или пирожка), и они с мальчиком с аппетитом принялись за еду.
- В Штатах тоже, бывает, так делают, - сказал Иван, - правда, не во всех парках.
- А ты бывал в США? - удивлённо спросила Рада.
  Иван подумал - это единственный знакомый человек в Израиле, не знающий всю подноготную моей жизни. Ей известна только история неудачного брака с Майей. Не слишком хорошее начало для новой любви - рассказы о любви предыдущей. Психологи утверждают, что новому партнеру вообще нельзя сообщать о старых. Чтобы была загадка, интрига и тэ дэ... почему, чёрт возьми, люди так любят тайны, секреты, по сути дела - ложь?

                * * *

  Соня была грустная и, как сразу понял Иван, заплаканная. Он стал расспрашивать, тормошить, но она молчала.
- Стесняется меня, - сказала Рада. - Давай-ка, я уже поеду. Потом позвони мне, расскажи в чём дело.
  Дело оказалось простое. Юля, дочка Марины и Саши, просто сообщила Соне слышанное от родителей: твой русский отец передаст тебя дяде Юре, у тебя будет дядиюрина фамилия, и он будет твоим папой.
- Неправда! - крикнул Иван. - Я никому тебя не отдам. Слышишь? Ты для меня самая любимая на свете!
   Наверное, не стоит напрягать детей взрослыми словами и понятиями. У них ещё в мозгу не вмещаются наши проблемы, говорила мать Ивана. Но Соня, бросившаяся на шею Ивану, рыдала совершенно взрослым голосом, как не умеют её мать и мачеха Анжела - просто потому что не могут чувствовать столь сильно.
- Я не хочу другой папа! Я хочу, чтобы ты не уехал! Я хочу тебя, Юля и Сефи, больше никто!
  Юля - это подружка. Сефи - приходящая нянечка, пожилая сефардская женщина. Интересно, что сказала бы Фрида, считающая единственно возможным воспитание матерями, на эту реплику - не выдуманную, не фальшивую, никем не внушённую. Мозг детей не вмещает ваших теорий, зато вырабатывает куда больше истинных эмоций.

                * * *

   Юра выбрал для "серьёзного разговора" выходной, пятницу. Иван видел, что Юре предстоящая миссия неприятна - не из-за её жестокой сути, а просто потому, что не хочется напрягать себя сложными переживаниями. Сказать проще, Юру чужое страдание не смущало, а было дискомфортно его наблюдать. Иван вспомнил, как Мири рассказывала в отеле на Мёртвом море:
- В начале своей карьеры я пыталась вести студию юных журналистов в здешнем... по российским меркам это что-то вроде Дворца пионеров. Учила детей сочинять заметки, фельетоны, форматировать газету на компьютере и тому подобное. Вроде бы нравилось. Потом я увидела, как они едят бутерброды. Отрывают хлебные корочки и выбрасывают... Здесь не принято кричать на детей, но тут меня просто взорвало, я орала в голос - как же вы можете, мы же евреи, вы знаете, сколько наших предков умерло с голоду во Второй мировой? Они ответили - Мири, но это же невкусно...
  Юре тоже было невкусно - ситуация с усыновлением Сони, которая, вероятно, значила для него не более, чем придаток к Майе. Он нервно отхлёбывал холодную кока-колу из запотевшего стакана. Иван делал вид, что не замечает Юриного замешательства. Он наблюдал за Соней на ярко-красной горке развлекательного центра. Иногда подходил ближе и ловил её в объятия. И каждый раз целовал, чтобы Юре было всё более и более "невкусно".
 - Я знаю, о чём ты собираешься просить, - Иван начал первым, не выдержав Юриных мук. - Говорить не о чем. Я никогда не соглашусь.
- Понимаю, - Юра заговорил быстро, с заметным облегчением, - я, в общем-то, не совсем солидарен с Майей. Фамилия в Израиле роли не играет. А имя мы давно исправили...
- Имя? - Иван не сразу понял, но бросил Юре такой взгляд, что того передёрнуло. - А разве Соня - не еврейское имя?
   Юра что-то объяснял, но Иван не слушал. В висках у него стучала раскалённая кровь, а мышцы охватила странная слабость. Так проявляется обезвоживание, говорила гид на экскурсии в Иерусалим. Пейте жидкость, не меньше двух литров в день. Кстати, на бейджике гида было написано по-русски "Горелик Софья Александровна".
- ... я не позволю Майе этих крайностей, не сомневайся. Но она настроена весьма негативно... ты же знаешь женскую стервозность...
- Ладно, - сказал Иван, выпив залпом половину стакана колы, - разговор бессмысленный. Где там Соня? Она просила какую-то шоколадную штуку. Пойдём купим.

                * * *

- Ваня, а что такое "лелеян"?
- Не знаю. Ты же в курсе, кролик, я выучил от силы двадцать ивритских слов.
- Нет, это русское слово.
- Может, лилия?
- Нет, лелеян, - Соня сдвинула сердито брови.
  У матери в альбоме есть фотка, где я, семилетний, с букетом стою на школьном крыльце, вспомнил Иван. Точь-в-точь эта насупленная, всем светом недовольная детская рожа.
- А где ты слышала этот "лелеян"? - Иван поставил ударение, как Соня, на "Я" и засмеялся.
  Соня была не настроена шутить.
- Это стишок! - сердито сказала она. - Мне дали учить в детском саду. Я танцую, а ещё буду говорить стишок по-русски. Юля - тоже этот стишок, на другом еврейском языке.
- На иврите?
- Нет, на другом.
- О, май гад, - воскликнул Иван, - расскажи-ка. Может, я врублюсь.
 Соня картинно отвела руку в сторону - так учила её декламировать Алла Арнольдовна, тысячу лет назад, в прошлой жизни.

Одуванчик серебристый,
Как чудесно создан он:
Круглый-круглый и пушистый,
Солнцем теплым напоён.

На своей высокой ножке
Подымаясь к синеве,
Он растёт и на дорожке,
И в ложбинке, и в траве.

Ветерком слегка обвеян,
Что всегда кружит над ним,
И никем-то он не сеян,
Не лелеян, не храним!

- А, понятно! - воскликнул Иван. - Лелеян! Ты неправильно ударение ставишь, Сонька! И "обвеян", и "сеян" - тоже. Ударение на "е".
  Соня произнесла правильно и упрямо спросила - а что такое, всё-таки, "лелеян"? Иван объяснил, и Соня, едва дослушав, прижалась к нему и, закрыв глаза, сказала с блаженной гримасой:
- Ты лелеян мной. А я - тобой. Да?

                * * *

  Раде осталось два дня. Она проведёт их в Хайфе, у девушки, которая организует феминистский съезд осенью. Рада будет ей помогать.
- Дело непростое, - говорила она, глядя не в глаза Ивану, а в море, выбрасывающее волны прямо к перилам веранды маленького кафе, - ряд женщин - из Туниса, Марокко и Египта. Некоторые никогда не летали за границу. Другие вообще боятся открыто заявлять о себе, как феминистки. Связываются с нами через фейсбук, где зарегистрированы под мужскими никами.
- Полагаю, вам придётся устраивать съезд не в Израиле, - сказал Иван.
  Движение волн завораживало его не меньше, чем Раду. Запахи морской соли, водорослей, незнакомых специй действовали странно - расслабляли и в то же время возбуждали. Влюблён ли я? Счастлив ли я? Или напротив, аура предельно натянута в предчувствии беды?
- Ваня! Птичка кушает лехем****************! - крикнула Соня с длинного деревянного "языка", протянутого от ресторана в море. Толстые раскормленные чайки столпились на кончике "языка", ожидая очередной порции крошек от Сони и других детей.
- Возьми ещё, - воскликнула Рада.
  Соня подбежала, взяла из рук Рады несколько кусков хлеба. Рада поправила ей косичку, залезшую под лямку сарафана. После этого Ивану почему-то легко стало погладить руку Рады, лежащую на столе. Девушка отвела взгляд от детей, чаек и волн. Иван взял её уже за оба запястья. Поцелуй над столом, заставленным восточными яствами, вышел не слишком долгим, не очень комфортным.
  - Я тебя люблю, - сказала Рада, спокойно, без придыхания, - так не положено, я знаю, не традиция - чтобы женщина говорила это первой. Но я тебя люблю с пятнадцати лет. Моё признание тебя ни к чему не обязывает.
  Сумасшедший румянец выскочил на её скулах.
- А почему я должна молчать? - визгливо заорали по-русски за соседним столиком.
   Обернувшись, Иван и Рада увидели за соседним столиком целую компанию людей определённо постсоветского происхождения. А может, и современного российского. Дородная седоватая тётка, очень похожая на тех, что ворчат в очередях в районных поликлиниках, возмущённо ругала официанта.
- Пива нет! Мазгана нет! Безобразный ресторан!
  Арабский официант молча внимал речи на неизвестном языке. Иван и Рада дружно расхохотались. Нет алкоголя в мусульманском ресторане. Нет мазгана на открытой террасе. Нет традиции в любви. Нет порядка в нашем абсурдном, абсурдном, абсурдном мире. Второй поцелуй, смешанный с этими мыслями, показался слаще в тысячу раз.

                * * *

- Не так, Сонька! Ветерком слегка обвеян, что всегда кружит над ним, и никем-то он не сеян, не лелеян, не храним! Лёгкая грусть, понимаешь? Как будто у тебя чуть-чуть плохое настроение. Например, не хочется идти в садик...
- Не хочется идти в садик - сильно плохое настроение.
- Ладно, например, я не купил тебе мороженое. А вот здесь - срок настанет — повзрослеет, ветер встанет, юн и рьян, и рассеет и развеет парашютики семян... ты руками разведи в воздухе. Делай ветер. И говори уже не грустно, а мечтательно.
- Что такое - мечтательно?
  Майя заглянула в гостиную и насмешливо сказала:
- Шергин, какого хрена ты маешься дурью? Никто не поймёт твоего лицедейства. Там половина родителей - ивритоговорящие.
- А зачем дали стишок на русском языке?
- Показать мультикультурность садика. Там на всех языках стишки детских еврейских поэтов. На иврите, на идише, русском, немецком. На эфиопском даже. Занятия тоже ведут на нескольких языках. Лепка, музыка, танцы. Думаешь, я выбрала бы отстойный сад?
  "... если бы не было Ивана, она бросила бы Соню на бабушек, или на знакомых... или вовсе - в приют", - вспомнил Иван слова Рады.
И лицо Рады. И вчерашние поцелуи. У такси было ещё два. Соня не видела - уснула. Они целовались над её головой, прижавшейся к плечу Ивана.
- Давай, давай, заяц! Показывай ветер!

                * * *

    Даже хорошо, что она позвонила. Действие было рассчитано на совсем другой результат - позвонить на Юрин мобильник, когда мы уже будем стоять в очереди на регистрацию, не орать, говорить с ледяной злобой способной на всё мерзавки.
- Ну, Шергин, на размышление тебе три дня. Прилетишь домой, обдумай как следует. Я все материалы подготовила. Видео скачала - и вашу позорную шоу-группу, где вы танцуете в образе матрёшек... с искусственными сиськами... и твой стрип-дэнс... я всё нашла. Я Анжелкин номер из Сониного телефона списала. Свяжусь с ней. Компромата хватит, чтобы завалить тебя в суде.
- А медицинская экспертиза? - спокойно спросил Иван.
- Какая экспертиза? - Майя растерялась от его спокойного тона.
- Весёлый экшн после пикника в твоём саду, мадам. Не сделала? Ах, какая оплошность!
   Иван нажал "отбой" и подал телефон Юре. Мысли кипели, лопались, взрывались. Но это было гораздо лучше, чем холодная апатия, в которой Иван пребывал с середины ночи, когда в последний раз поцеловал спящую Соню.
  Самолёт в пять тридцать утра. Ребёнок не проснётся в такую рань, чтобы проводить отца и, вероятнее всего, увидеть в последний раз. Знаем мы Майкину кровь - она токсичнее яда индийской кобры. Будет гореть в жилах, травить её чёрное сердце и гнать к цели. Майя Озерова всегда добивается своего. С разбитыми коленками, изодранным лицом, задыхающаяся, в лохмотьях, она придёт к своему финишу, оставив далеко позади Ивана, Юру, Аллу Арнольдовну, Раду и всех феминисток на свете.
- Ну, прощай, - сказал Иван Юре. - Увидимся теперь разве что в суде!
- Я постараюсь, - безжизненным голосом сказал Юра, - отговорить её...
  Рада была уже в зале ожидания. Она зарегистрировала билет через Интернет и удивилась, почему Иван не сделал того же.
- Интернет был вечно занят. Майя искала в нём компромат на меня.
  Иван усмехнулся и почувствовал, что в присутствии Рады его гнев обратился в лёгкую грусть. Печаль моя светла, классика. От расставания, от досады или от осознания неизбежной гибели новой, только зародившейся любви? И любви-то нет. Есть симпатия, интерес, благодарность к девушке, которая мечтает обо мне с пятнадцати лет. Хотелось бы, чтобы перешло в любовь. Но, скорее всего, на таких моя душа не настроена. Меня тянет к агрессивным, истеричным, отчаянным, страстным, полусумасшедшим.
- Выпьем кофе? - спросила Рада. - Или дождёмся самолётного завтрака?
  Кофе, какие-то слова, ничего не значащий смех, мысли о дороге от Москвы до своего города, спутанные образы - розовые горы, тёмные пальмы, Соня, мороженое, Эсти, Стена Плача. Одуванчики...
- Рада, ты не знаешь, чей это стишок:

Одуванчик серебристый,
Как чудесно создан он:
Круглый-круглый и пушистый,
Солнцем тёплым напоён.

На своей высокой ножке
Подымаясь к синеве,
Он растёт и на дорожке,
И в ложбинке, и в траве.

Ветерком слегка обвеян,
Что всегда кружит над ним,
И никем-то он не сеян,
Не лелеян, не храним!

- Это Лев Квитко. У меня в детстве был такой "сборник" - бабушка сшила мешочной иглой старые тонкие книжки с картинками. Там были даже тридцатых годов книжки, на чердаке завалялись. Лев Квитко, точно помню, там целая книжечка его была.
  Объявили посадку, Иван и Рада встали, Иван катил Радин кофр, но чувствовал, что они уже не вдвоём, их несёт толпа. Как грязные волны несут пару щепок или два клочка газеты.
  Самолёт сглотнул толпу, положенное время гудел, ревел, потом рванул вверх. Через полчаса он уже прорвал облака - белые, холодные, абсолютно равнодушные к молитвам существ, боящихся полётов. Иван к таковым не относился. Он крепко спал - благое действие таблеток, рекомендуемых отцом-фельдшером.
  Мобильник дрогнул и сообщил Ивану, что родная территория реанимировала его способности. Звонить кому-либо не хотелось, да и некогда было - эпопея выдачи багажа, сутолока, мешанина бледных заспанных лиц. Рада помахала рукой из толпы, Иван подошёл и молча приобнял её за плечи. Краски, движения, звуки - всё было смутным и беспорядочным. Телефон снова вздрогнул, издал непривычно громкий, жужжащий звон. Такое жужжание - признак международного звонка.
- Алло? - сказал Иван не слишком приветливо (кроме Майи - некому).
- Hello, Ivan. I am Beta Kovalsky. Do you remember me? We can help you with your family problems*****************.

август 2013
Медынь

Бесэдэр* - хорошо (ивр.)
Ямина-смола, лемала-лемата** - налево-направо, вверх-вниз (ивр.)
Мелон*** - дыня (ивр.)
Миштара**** - полиция (ивр.)
Слиха***** - извините (ивр.)
Магнив****** - классно (ивр.)
Тода раба******* - спасибо (ивр.)
Ата медабэр иврит********? – вы говорите на иврите? (ивр.)
Ло********* - нет (ивр.)
Could you give me your phone number, Esty?**********  - Можете вы дать мне свой номер телефона, Эсти? (англ.)
I haven't got a pen but Maya and Yura know my number, you can phone any day, I am absolutely free, I have my vacations...*********** - У меня нет ручки, но Майя и Юра знают мой номер, вы можете звонить в любой день, я абсолютно свободна, у меня отпуск (англ.)
Мазган************ - кондиционер (ивр.)
Бокер тов************* - доброе утро (ивр.)
Эбоникс-акцент************** - акцент афроамериканцев (амер.англ.)
Эквалисты*************** - представители общественного движения, выступающего за равенство прав обоих полов
Лехем**************** - хлеб (ивр.)
Hello, Ivan. I am Beta Kovalsky. Do you remember me? We can help you with your family problems***************** - Привет, Иван. Я Бета Ковальски. Ты помнишь меня? Мы можем помочь вам с вашими семейными проблемами (англ.)