(продолжение)
Начало:
http://www.proza.ru/2013/07/24/1612
ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА
…Сибирский экспресс двигался на восток. Впереди Виктора и Киру ждала полная неизвестность.
За окном тёплого купе расстилались безбрежные сонные равнины Сибири, покрытые белым снегом, ослепительно сверкающим под ледяным сибирским солнцем. На станциях зимнюю тишину нарушали только звонко заливающиеся звонки. Азия. Декабрь.
В Красноярск, в конечный пункт путешествия, Виктор и Кира, прибыли под Рождественский вечер.
Едва они вышли из вагона, их объял трескучий мороз, пробирающийся даже сквозь меховые шубы, в которые Виктор предусмотрительно приобрёл в Москве.
На малолюдной площади стояло несколько санок с впряженными в них заиндевелыми лошадками. Возле них возились извозчики в овчинных тулупах. Виктор подошёл к одному из них.
– До гостиницы довезёте?
– В «Сибирскую»? – хмуро спросил извозчик с лицом разбойника.
– Если она в вашем городе лучшая, то в неё, – ответил Виктор.
– Сядайте, – сказал извозчик.
Виктор и Кира сели на деревянные промороженные сидения санок и поставили чемоданы перед собой в ногах. Виктор обнял Киру.
Они ехали по улицам, вдоль которых тянулись кирпичные и бревенчатые одно- и двухэтажные здания.
– «Сибирская». Приехали, – оповестил седоков извозчик, остановив лошадку возле подъезда двухэтажного здания.
Номер, в котором поселились Виктор и Кира был далёк от привычного комфорта. В нём не было ванной комнаты. Две комнаты, гостиная и спальня, были обставлены старой мебелью, достойное название которой – рухлядь. Впрочем, не это беспокоило прибывших, а сроки предстоящего ожидания. На их беспричинное пребывание в городе могла обратить внимание полиция. Для отвода глаз Виктор объявил, что приехал подыскать себе работу. Но как долго он сможет симулировать поиски места, если беглецы задержатся?
Кира с большими предосторожностями установила контакт с местными подпольщиками, на адрес которых должны были явиться беглецы, и обговорила с ними способы связи.
Вернувшись со встречи, она с грустью в голосе сообщила Виктору, что один из двух товарищей, которых они должны встретить, её муж.
– Я тебе говорила, что я замужем и что Валерию предстоит отбывать ссылку в Туруханском крае ещё три с лишним года, – проговорила она, – но партия решила, что он сейчас нужен на воле. Я люблю тебя, Витя, но, пойми, я не могу бросить мужа, не имею права. Мы с ним принадлежим не себе, а партии, революции. И мне нужно работать вместе с ним, рука об руку.
Виктор хотел ей сказать: бросай ты свою партию, живи нормальной жизнью, хочешь в России, хочешь в Европе, в Париже, в Риме, но, уже узнав характер Киры, он понимал, что эти его советы бесполезны – партия и революция для неё превыше всего, даже любви к мужчине.
– Поступай, как знаешь, – ответил он.
***
…По застывшему и заметённому снегом Енисею несутся сани. В санях, кроме возчика Пармёна, двое, укутавшихся в тулупы мужчин. Они молчат. Они уже сутки в дороге и Бог их миловал до сих пор, избавляя от нежелательных встреч с жандармами и стражниками. Но впереди ещё долгий, полный опасностей путь до Москвы, откуда их дороги расходятся – одного ждёт Грузия, Тифлис, другого – Питер, и обоих – продолжение борьбы против самодержавия.
Впрочем, тревожное беспокойство в серых глазах одного из них. В коричневато-рыжеватых глазах второго читается не столько тревога, сколько нетерпение поскорее напиться горяченного чая и попасть в тепло, в мягкую постель. Неплохо, если в ней будет лежать прелестная дама, пахнущая тонкими духами. Про себя он проклинает Петра Христофоровича, минусинского жандармского ротмистра, и того полковника в Тифлисе, Геннадия Клавдиевича, принудившего его мчаться зимой, в трескучий мороз через тайгу, вместо того, чтобы дождаться тёплых майских дней. К чему такая спешка? Он неплохо проводил время и в Преображенском на пуховой перине в объятиях горячей Анисьи, молодой вдовушки с пудовыми дойками и необъятной кормой. Дожил бы так и до весны. Так нет, примчался Пётр Христофорович:
– Иосиф, поступила депеша из Петербурга. Приказано срочно подготовить тебя в побег. Ты потребовался в Тифлисе. Для пущей убедительности тебе разрешено взять с собой напарника. Я предлагаю Лонгвинова.
Дорога долгая, достаточная для размышлений, хотя далеко не всё ему хотелось вспоминать. Особенно те дни, когда, он, арестованный на конспиративной квартире, сидел в Батумской тюрьме. Сначала он держался, но как стерпеть, когда тебя бьют палками по голой спине? Да, он сломался раньше, чем ему могли сломать позвоночник.
Уже в Тифлисе к нему в одиночную камеру пожаловал сам полковник Крылов. Они заключили сделку: он становится агентом охранного отделения по кличке Дидин, прозрачный намёк на место его рождения, село Диди-Лало, его отправят в ссылку, а охранное отделение поможет ему в своё время бежать оттуда.
– Так будет лучше, Джугашвили, – сказал полковник. – Это не вызовет подозрений у твоих товарищей и избавит тебя от расправы с их стороны.
Когда он подписал требуемое обязательство, полковник похлопал его по плечу и сказал:
– Я знал, что мы с тобой сговоримся. В тебе же течёт дворянская кровь. Нам известно, кто твой настоящий отец. Ты можешь гордиться им.
Эти слова поразили его. До того момента он считал, что это сугубо семейная тайна и знают о ней только мать, отец и бабушка. Ему самому, когда он подрос, рассказала разозлившаяся на него за что-то бабушка по отцу:
– Ты мне не родной внук, Сосо, – сказала она. – Знай, что твоя мать нагуляла тебя с одним русским офицером, который был проездом у нас. А он потом её бросил.
Мать, когда он спросил её: не наврала ли ему бабушка про русского офицера, смутилась, но честно рассказала повзрослевшему сыну, как всё было: она действительно понравилась одному русскому офицеру, гостившему у князя Гогоберидзе. Она была ещё юна, но уже замужем за сапожником Виссарионом.
Офицер предложил Виссариону, мечтавшему открыть сапожную мастерскую в Гори, хорошие деньги за аренду юной Котэ. Виссарион согласился на месяц отдать ему жену, словно лошадь. Офицер любил её и она забеременела.
– Как фамилия офицера? – спросил он мать.
– Очень трудная – ответила та, – но я запомнила её – Пржевальский.
Сосо тоже запомнил. Он с детства сожалел о том, что родился не от князя, а от сапожника. А тут вдруг такое привалило. Быть сыном, пусть и незаконным, русского офицера почётнее, чем вечно пьяного сапожника.
А размышления его текли дальше. Ему вдруг вспомнилась юная княжна Мара. Сейчас ей уже семнадцать. А в прошлом году…
Его тогда по решению Тифлисского комитета РСДРП направили в Батум для организации в городе социал-демократической организации.
По дороге он остановился отдохнуть у знакомых его соратника по революционной борьбе Камо дяди Вани и тёти Сафико Шаншвиашвили, служивших в поместье князя Дадиани.
Самого князя и его жены тогда в поместье не было. В доме оставалась только их пятнадцатилетняя дочь красавица Мара. Он влюбился в неё. Несколько дней, проведённые в поместье надолго запомнятся ему. Он представился тогда Маре студентом из Петербурга.
Они гуляли по парку, разговаривали о прочитанных книгах и музыке. Он поражал девушку своими знаниями и хорошо подвешенным языком, читал ей свои стихи на грузинском и покорил её сердечко.
На третий день, Иосиф улыбнулся приятным воспоминаниям, он угощал Мару сухим вином под видом виноградного сока. Мара опьянела.
Он поцеловал её. Ей понравились ласки взрослого мужчины. Его настойчивость увенчалась успехом – он попытался овладеть девушкой, и Мара безропотно отдалась ему. Получив своё от девушки, он обещал по весне прислать сватов, чтобы осенью сыграть свадьбу.
…Закрыв глаза от слепящего снега, он представил стройное, с осиной талией тело Мары, её упругие холмики полудетской груди с напряжёнными сосками, лоно с чёрными волосами… Но вместо свадьбы, ему пришлось закатиться в тюрьму...
– Нужно дать лошадям передохнуть, – повернувшись к седокам, сказал Пармён. – Сейчас будет село. В нём живёт мой брат. Он надёжный человек. У него можно погреться и передохнуть.
– Давай, – согласились озябшие седоки. – Горячий чай будет в самый раз.
***
…В Москву Виктор, Кира и беглецы вернулись 17 января. Спасённые им государственные преступники не произвели на Виктора впечатления. Валерий оказался обычным интеллигентом, очкариком. Второй беглец, назвавшийся Сосо, оказался кавказцем небольшого роста, плотноватого телосложения, с рябым лицом.
На вокзале Красноярска дежурили жандармы и шпики, высматривая беглых врагов царя. Но Виктор не пожалел денег на амуницию для Валерия и Сосо. Одетые в роскошные шубы и шапки, гладко выбритые, с тяжёлыми кожаными кофрами они прошли в вагон первого класса мимо жандармов неопознанными и спокойно доехали до Москвы.
Из Москвы Кира с Валерием сразу же перешли на Николаевский вокзал и отправились в Петербург. Сосо на несколько дней задержался в Москве. У него были здесь какие-то неотложные дела. Он остановился у Виктора.
В Сосо угадывалась здоровая примитивная натура. Его предки, горцы, жили простой жизнью, не отравленной ядом городской культуры, работали больше руками, чем головой. Он типичный кавказец. Ему не хватает черкески или пёстрого халата. Тысячи и тысячи подобных ему людей бродят по дорогам Кавказа: работают в поле, торгуют фруктами, коврами, женщинами, скотом, чистят сапоги на улицах, разбойничают.
Правда, его постоянно напряжённое лицо говорит о непрерывной внутренней умственной работе, которая не выносится наружу. Выражение его лица меняется только при виде красивых женщин. Особенно ему нравятся женщины со светлыми волосами и выраженными формами.
В первый же вечер после приезда он спросил Виктора:
– Генацвале, ты не будешь возражать, если я на ночь приведу к себе женщину?
Виктор не возражал, и на следующий же вечер Сосо привёл проститутку и всю ночь развлекался с нею. Затем он привёл другую, третью. А за день до отъезда он пришёл с еврейкой лет тридцати, но явно не из уличных жриц любви. У неё было умное лицо со строгими серыми глазами.
– Познакомься, Виктор, – сказал Сосо. – Это мой товарищ по партии Розалия. За ней охотится полиция. Ты позволишь ей немного пожить у тебя?
Виктор предложил гостье разместиться пока в своей спальне, но та отказалась:
– Не стоит беспокоиться, товарищ. Мы с Кобой старые друзья и нам будет хорошо вместе.
– С кем? – удивился он.
– С Кобой – пояснила Розалия. – То есть, с Сосо.
Всю ночь из их комнаты доносились до Виктора звуки любовной бурной баталии. По всей видимости, Розалия была страстной любовницей.
…Утром она, выйдя из комнаты, улыбнувшись, извинилась перед Виктором:
– Простите, мы, верно, сильно шумели с Кобой и помешали вам спать…
Вечером Сосо, заняв у Виктора пятьсот рублей, уехал в Тифлис.
Проводив Сосо до извозчика, Виктор и Розалия сели пить чай. Она заговорила об отношениях между мужчиной и женщиной при социализме:
– Мы должны уничтожить буржуазную мораль, навязываемую народу церковниками, и институт брака, как таковой. Отношения между полами должны регулироваться только самими индивидуумами. Если мужчина и женщина хотят слиться в любовном экстазе, никто не вправе им помешать. Мужчина и женщина могут иметь столько партнёров, сколько они захотят. Удовлетворение полового желания должно стать таким же естественным, как утоление жажды и голода. Исключается только насилие.
– А если мужчина или женщина сейчас желают этого, но не могут найти партнёра или партнёршу? – поинтересовался Виктор. – Такое тоже может быть.
– Не исключено, – согласилась Розалия. – Мы, женщины, всё-таки разборчивее вас, мужчин, и физического контакта, простого шорканья нам мало. Мы способны получить удовлетворение только от мужчины, который нам нравится.
– А куда деваться старикам и старухам, у которых ещё не перегорело, и хочется молодого тела? А некрасивым, уродам? Что им-то делать?
– Мастурбировать.
– И только? – перебил её Виктор. – А снять проститутку за деньги или мальчика?
Отхлебнув очередной глоток чая и откусив кусочек торта, Розалия заметила:
– При социализме деньги отомрут. Хотя… – она сделала паузу, – Хотя не исключено, что какую-то профессиональную службу мы создадим. В конце концов, проституция – это тоже профессия…
За разговором, как-то незаметно, Розалия перекочевала со стула к Виктору на колени. Виктор положил руку на её округлости и неторопливо расстегнул её кофточку.
У Розалии были роскошные, изумительные дыньки с почти чёрными громадными сосками, которые было приятно мять. Виктор приподнял одну из дынек, приник к отвердевшему соску и пощекотал его кончиком языка. Розалия прерывисто и шумно задышала. Страсть вспыхнула в ней с такой яростью, будто не было у неё предыдущей бурной ночи с Сосо.
Виктор, не выпуская Розалию из рук, повёл её к себе в спальню и ловко, словно опытная горничная, раздел её. Когда на ней остались одни панталоны, он завёл руку под резинку и потянул их вниз. Розалия помогла ему и отшвырнула панталоны ногой. Они взлетели под потолок и повисли на люстре, словно флаг. Посмеявшись, любовники не стали их снимать.
Виктор положил ладонь на жестковатые волосы треугольника, прикрывающие заветный вход в райские врата. Он раздвинул их и проник в расселину, из которой уже вытекала влага, и погладил клитор.
Розалия нетерпеливо вскрикнула:
– Давай, приступай к делу.
Она возбуждалась с пол-оборота и потому не любила затяжных прелюдий.
Виктор вторгся в её колодец.
– Возьми меня за попу, пожалуйста. И не бойся, можешь спускать прямо в меня, – проговорила Розалия.
Она не боялась забеременеть. Она знала, что этого не случится, сколько бы самого отборного семени не влили в неё. В тринадцать лет она забеременела от своего первого любовника Оси Туманского. Тогда ей сделал аборт опытный врач Григорий Яковлевич Эфрусси, предупредивший юную женщину, что в дальнейшем при всём своём желании она не сможет иметь детей. Слова доктора Эфрусси Розалию не опечалили. Она не собиралась отягощать свою жизнь потомством.
…Розалия оказалась восхитительной и бесстыдной любовницей, но, отдыхая после первой атаки, она предупредила Виктора:
– Ты можешь е*ать меня как хочешь, только, прошу, не лезь ко мне в жопу. Я не люблю, когда мне х*й загоняют в прямую кишку.
Она была и неутомимой в любовных гонках. Под утро, уже, казалось бы, подустав, разделившись и отпав друг от друга, она, ухватив Виктора за опавшую и вялую плоть, проговорила:
– Хочу ещё…
Виктор попытался было отговориться, подождать, но Розалия взяла его член в рот и губами и языком сумела привести его в боевую готовность.
У этой ревностной революционерки, Виктор понял, было только две страсти: борьба с царизмом и е*ля. И что больше, неизвестно.
(продолжение следует)
http://www.proza.ru/2013/08/01/1856