10 марта. Пальмы сгибались под ветром. Стекла заведения Родриго угрожающе звенели. Но это было уже не страшно: сезон ураганов кончился, кончился очень рано, и наступило время, которое Кшиштоф Ковальски любил больше всего: уже можно нормально ходить по улицам, и при этом еще не началось нашествие туристов. Слава Богу, он уже может не кидаться за любым грошом и в этот недолгий период затишья может позволить себе чуточку расслабиться.
Беда только то, что последние годы в такие моменты на него нападает зуд подведения жизненных итогов: занятия заведомо бессмысленного и вызывающего не так уж много сладких воспоминаний. Да, он лишен даже того, что есть у большинства: сладких воспоминаний детства. Родился в трюме парохода, увозившего родителей из Польши, раздавленной Гитлером и Сталиным. Непонятно, почему поселились в глухом углу Новой Англии, где их католическое вероисповедание вызывало нескрываемую неприязнь соседей-протестантов и злую агрессивность соседских детей. Несмотря на это (а может быть, именно поэтому) он вырос поляком и католиком; хотя для всех окружающих он был Крисом, но для себя - только Кшиштофом. А Польшу удалось увидеть только в сорок семь, и слишком многое там оказалось не таким, как виделось в мечтах...
Детство кончилось в двенадцать лет. Мать умерла, и совершенно неожиданно для всех отец, шумный жуир, впал в глубокую депрессию и по-кончил с собой. Пришлось оставить школу и зарабатывать на жизнь. В пятьдесят восьмом году оказалось, что у него довольно бойкое перо (правду сказать, не перо, а машинка), и с тех пор его удел - несладкая доля провинциального журналиста. Где он ни побывал - во Вьетнаме, Иране, Судане и Нигерии, Парагвае и Гаити, Гренландии и Антарктиде... Сотрудничал в сорока газетах двадцати семи штатов, а изредка - и в зарубежных. И вот, наконец, после четверти века такой жизни обрел тихое пристанище.
"Сан Фелипе - государство на одноименном острове. 27 тыс. жителей. Языки: испанский, английский. Сельское хозяйство (тропич. фрукты), туризм." Вот и все, что знал Кшиштоф, когда крохотный самолетик высадил его и еще трех пассажиров на столичном аэродроме - лужайке сто на пять-сот ярдов. Владелец очередной газеты, в которой Ковальски числился уже обозревателем, пару раз отдыхал здесь, после чего поручил создать острову рекламу. Прошел лишь год. Реклама, видимо, удалась. Босс, купивший на острове два отеля, был доволен. А Кшиштоф решил осесть здесь. Хороший климат, если не считать сезона ураганов. Большинство жителей - католики. Нашлась работа: в редакции "Сан Фелипе миррор" он стал вторым человеком, в здешней глуши оказалось нетрудно блеснуть опытом. А главное - покой. Очень спокойный остров, особенно, когда туристов не слишком много. Последние же пять лет он почти обрел семью. Почти...
Думы Кшиштофа прервал папаша Родриго.
- Крис, вас хочет видеть молодой человек.
Молодой человек оказался невысокого роста негром лет тридцати.
- Сэр, мне сказали, что вы - лучший на острове журналист. Я - Джим Свази, корреспондент "Ист Лондон пост" из Южной Африки. Не можете ли вы немного помочь мне?
- Если не возражаете, зовите меня Крисом. Не знаю, лучший ли я журналист, но во всяком случае тертый. У меня как раз затишье, так что я - к вашим услугам.
- Спасибо, Крис. Если позволите, начну сразу. Моих читателей очень интересуют взаимоотношения европейцев и африканцев в вашей стране. Ходят слухи, что здесь вы близки к идеалу.
- Не думаю. Впрочем, сначала постараюсь рассказать, как я эти отношения вижу. А вы решайте, насколько это хорошо. По мне, так не очень, хотя и далеко не плохо. Пожалуй, я сказал бы так: у нас - добровольный, традиционный апартеид. Белые и африканцы легко общаются; как правило, доброжелательны друг к другу. Расистов лично я не встречал. Но живут почти все раздельно. Это чисто традиция - белые и черные кварталы: ни-кто не препятствует африканцу поселиться на Принс Уильям Скуар, но он будет чувствовать себя там не так удобно, как на Секонд Стрит. И таких почти нет. Даже любовь... Достаточно часто белый парень дружит с африканской девушкой. Редко, но бывает и наоборот: девушка - белая, а ее друг - африканец. Если рождаются дети, почти никто не считает это чем-то страшным. Но в официальный брак вступают "свои со своими". Исключения очень редки.
(Почему ты не женишься на Марии? Боишься связать себя? Или все же дух разделения рас пустил росточек в твоей душе? Но об этом ты не расскажешь. Стыдишься? Или еще не додумал до конца?)
- А мулаты?
- За малым исключением, они чувствуют себя африканцами. И живут соответственно.
- А школы?
- Здесь закон тверд. Полное равноправие и никакой сегрегации. Все учатся вместе.
- А как дела с высшим образованием?
- Я не знаю точно, как с теми, кто едет в заграничные университеты. В нашем университете Сан Фелипе семьсот студентов. Африканцев около двух третей - так же, как во всей стране. Но среди них больше иностранцев, чем среди европейцев. И преподаватели: из ста человек шестьдесят - африканцы.
- А аспиранты?
- Да вот, я как раз собрался завтра с утра навестить профессора Кокрена. Это наше светило; не исключено, что одна из ближайших Нобелевских премий по химии - его. Он человек общительный и мой приятель. Вы посмотрите, как работают его аспиранты. Сейчас их семь, трое - темнокожие.
Из дневника Кшиштофа Ковальского.
11 марта. Эйб Кокрен поморщился, когда я рассказал ему суть дела. Для него эта проблема попросту не существует, ему действительно безразличен цвет кожи и неприятны разговоры на эту тему. Но он, конечно, понял, что для Джима все - по-другому.
- Видите ли, мистер Свази, я допускаю, что в каких-то деталях способности европейца и африканца могут различаться. Хороший пример: каждый, кто интересуется спортом, знает, что люди вашей расы удивительно хорошо бегают. Удивительно, но я по своему опыту и своим знаниям не могу назвать ни одной области, где по природным данным так же выделяются европейцы. Преимущества цивилизации, больше возможностей про-явиться - это да. Врожденных же преимуществ я не знаю, хотя почему бы им и не быть. Но все это - отдельные детали. В целом мы все - разные, но место рождения ни ваше, ни ваших предков ничего главного не определяет. Когда же речь идет о научных способностях, здесь должен объединиться такой разнообразный букет задатков, из которых один сильнее у англичанина, другой - у готтентота, третий - у еврея, а четвертый - у бирманца, что всякие подобные рассуждения абсолютно бессмысленны.
У меня в позапрошлом году защитил диссертацию Питер Браун, ирландец. Скоро его имя прогремит в мировой науке. А сейчас близок к за-вершению Антуан Рифо, гаитянин. Приехал с Гаити, химию почти не знал. Теперь обогнал всех - талантлив поразительно. Делает такую работу... впрочем, вряд ли вам интересны химические подробности.
- Профессор Кокрен, мне очень интересно. И я постараюсь понять: в колледже я был третьим по химии.
- Прекрасно. Извините, если я вас обидел. Дело вот в чем. Антуан взялся изучать биологически активные вещества одного здешнего кустарника, Pseudorosa robusta. Выяснил, что их очень много, что они высокоэффективны. А главное - не знаю даже, как он догадался - обнаружил странное единообразие. Одна и та же реакция бензоилирования, которая по-видимому живому растению чужда, резко усиливает действие большинства из них, причем химически совершенно непохожих. Каков здесь смысл, он сейчас пытается понять. В любом случае это прекрасная работа и очень перспективная.
- Спасибо, профессор. Я очень...
Закончить Джим не успел. Распахнулась дверь в соседнюю лабораторию, и оттуда вывалился Антуан Рифо. Всего секунду мы ошарашено глядели, как он корчится на полу, потом кинулись к нему. Лицо Антуана было страшно. Оно раздулось так, что, казалось, сейчас лопнет кожа. Цвет лица был ярко-коричневый, никогда не подозревал, что негр может так покраснеть. Огромные глаза Антуана совершенно исчезли под разбухшими веками. Сиплое дыхание прерывалось стонами.
- Свази, помогите вынести его на воздух. А вы, Крис, звоните в "скорую". Быстро!
Я еле успел сказать девушке на "скорой", куда ехать, как услышал рез-кий выкрик Эйба:
- Крис! Без вас я не справлюсь!
Я подбежал. Джим выпустил Антуана и сел на пол. Его лицо на глазах краснело и отекало. Пришлось тащить двоих. Хорошо, что "скорая" приехала сразу.
20 апреля. Эйб позвонил мне утром и попросил зайти в два часа. В кабинете, где я не был с того суматошного мартовского дня, сидели все аспиранты и Джим Свази. Эйб выглядел торжественно, как всегда, когда он волнуется.
- Джентльмены, совершенно случайно обнаружен поразительный факт. Мистер Ковальски, вы были здесь тогда, 11 марта. Не показалось ли вам, что в происшедшем присутствовало нечто непонятное?
- Показалось. Почему Антуан и Джим так сильно отравились, а мы с вами - нет?
- Совершенно верно. Антуан получил вещество, которое обладает фантастическими свойствами. Оно практически не действует на европейцев, а для африканцев - аллерген исключительно сильного действия. Два слова для нехимиков. Наука знает вещества, по-разному действующие на разных людей. Есть такие, которые примерно для шестидесяти процентов человечества безвкусны, а для остальных сорока страшно горьки. Собственно, практически любой аллерген сильно действует только на некоторых, а для остальных безразличен. И чувствительность к разным веществам передается по наследству. Но столь мощное действие и такой тип генетической обусловленности, пожалуй, обнаружены впервые. Антуан, нужно готовить статью для "Нейчер”. Продукт я назвал бы афраллер - аллерген для африканцев.
В этот момент поднял руку Свази.
- Извините меня, профессор Кокрен, я не должен вмешиваться в научное обсуждение. Но мой печальный опыт, которого, к счастью, нет у вас, говорит: в ваши руки попало страшное оружие. И лучше, если о нем никто не узнает. Слишком велик будет соблазн для тех, кому унизить, ударить, замучить негра - одно удовольствие.
- Мистер Свази, я понимаю ваши чувства и уважаю их, но думаю, что вы неправы. Понять работу Рифо сможет лишь тот, чей культурный уровень достаточно высок, а такой человек не станет использовать ее во зло. К тому же в нашей стране все расы взаимно доброжелательны.
- Профессор Кокрен, - ввязался я в разговор, - вы на дюжину голов выше нас в науке. Но знания людей у вас маловато. В этом, пожалуй, лучше всего разбираемся мы со Свази. И, если мое мнение что-то для вас значит, скажу: я очень жалею, что Рифо получил этот проклятый афраллер. Более того, я очень жалею, что об этом знают по меньшей мере девять человек - все, кто здесь сидят. Еще кто-нибудь знает?
- Больше никто. Но не слишком ли...
- Не слишком. - Я перебил профессора почти неприлично. - В руках тех, кто здесь находится, - бомба, Свази прав. И взорваться она может от любой неосторожности. Мы все должны поклясться самой страшной клятвой, что никому никогда ни при каких условиях не проболтаемся.
- Ковальски, я привык доверять вашей житейской мудрости. Но боюсь, что все не так просто. Нельзя безнаказанно идти против цели науки. А эта цель - выяснение истины. Кто знает, что потеряет человечество, если мы истину скроем. Быть может, именно здесь - ключ к победе над аллергией, к раскрытию механизмов иммунитета. Имеем ли мы право прятать этот ключ?
- Профессор, сегодня в этом страшном мире есть истины, которым не время появляться. Вспомните об атомной бомбе. Поверьте, речь идет о страшном.
Эйб молчал минуты четыре - пять. Мы молча ждали. Наконец, он принял решение.
- Ладно, я подумаю. Пока прошу всех строго соблюдать тайну.
Ожидать большего было невозможно. Эйб - человек до крайности упрямый. Но я понадеялся, что он в конце концов поймет, а остальные будут его слушаться.
7 мая. Я всегда недолюбливал Криса Бентли. Мне казалось, что подобный образ мыслей остался в далеком прошлом: презирать всех окружающих только потому, что твой папаша стоит двадцать миллионов, хотя ты сам и гроша не стоишь. Для Криса же это - главный принцип жизни. Но он труслив и до поры, до времени не очень высовывался. Поэтому то, что сказал мне инспектор Редфорд, было не только страшно, но и очень уж неожиданно.
- Крис, мне нужно посоветоваться с вами и нужно, чтобы газеты пока молчали. Дело ужасно неприятное и очень темное. Это молодой Бентли. Часов пять назад у папаши Родриго какой-то парень не очень почтительно с ним заговорил. Тогда Бентли что-то вытащил из кармана и бросил на пол. Что - никто не заметил, и никаких следов того, что он бросил, мы не нашли. После этого с парнем произошло что-то страшное. Всего раздуло, еле дышал. И то же сделалось со всеми неграми, которые там были. И с Родриго. А сам молодчик - хоть бы хны. Медицина сбилась с ног. Но доктор со "скорой" припомнил, что несколько недель назад была пара таких же случаев и что вы имели к этому какое-то отношение. Еще врачи сказали, что это острая аллергия и что, похоже, тяжелых последствий, не будет.
- Тони, то, что вы говорите, скверно до крайности. Не дай Бог, чтобы это оказалось то, о чем вспомнил док. Но я не могу сразу ответить вам. Понимаю, что вы спешите, но прошу часа времени. И чтобы этот час никто за мной не следил. На ваше слово я положусь.
- Хорошо. Час я буду ждать. Но лучше полчаса.
Я побежал к Эйбу. Рассказал все. Жалко было смотреть на него. Он сразу же помчался в полицию, так что Редфорд не ждал и получаса. А я провел мерзейший вечер и бессонную ночь, люто жалея, что не умею напиваться до скотского состояния и что Мария уехала на ферму к матери.
10 мая. Второй случай нападения с афраллером. Сара Сидни, мулатка, сумела сама дотащиться до больницы. Кто ее травил, не знает. Пьяный парень привязался и уговаривал ехать к нему. Когда она отказалась, поднес к ее носу тряпочку.
Крис Бентли заявил, что он в ресторане ничего не бросал. Адвокаты у него лихие, и Редфорд сомневается, хватит ли доказательств для передачи дела в суд. Мы с ним и Эйбом решили, что скрывать больше нечего, и я написал первую статью.
Эйба больше всего мучает мысль, что кто-то из его аспирантов совершил эту гнусность. А выяснять, кто это, он не может. Наверное, не стал бы, даже если бы это несложно было сделать. Таков Эйб.
12 мая. Часов в девять вечера компания забулдыг из тех, кто в прихвостнях у Криса Бентли, отправилась на Секонд Стрит "травить негров". Я примчался минут через десять. Пьяны они были, как свиньи. Поэтому мне без труда удалось начистить рожи шести или семи, заработав лишь царапину перочинным ножом на щеке. Орали они мерзко, грозили мне, "защитнику ниггеров", смертью. Ну, этих-то я не боюсь. Слишком трусливы и слишком глупы. Но какая пакость этот афраллер! Мучить людей, зная, что они не могут ответить тем же. Хорошо хоть, полиция действовала, как на-до, и очень скоро семнадцать негодяев оказались в кутузке. А сорок два отравленных - в больнице.
13 мая. На сей раз установить, какой подонок применил афраллер, не удалось. Рано утром на одной из пальм в конце Авенида Сервантес он укрепил довольно остроумно склеенное из бумаги устройство, из которого порошок афраллера потихоньку высыпался и разносился ветром. Двадцать шесть человек поражены.
Клара Санчес (ее отравили вчера) умерла: очень слабое сердце.
17 мая. Антонио Лопес, мулат с Секонд Стрит, застрелил некоего Алека Макферсона, когда тот напал с афраллером на группу гуляющих негров. Потом сам заявил в полицию.
18 мая. Партия Латина внесла в парламент законопроект "Об особой мере ответственности за применение средств, отравляющее действие которых связано с расой." Увы, дохлый номер. По конституции этого благословенного государства, решения в парламенте принимаются только большинством в 75% - единственный случай в мире. Очень благородно и демократично. Большинство не может навязать свою волю меньшинству. Но в серьезных случаях это полностью парализует парламент. А в данном - наверняка: партия Джосии Бентли имеет почти тридцать процентов голосов. Предстоит множество гнусных речей - и все.
24 мая. Дебаты в парламенте продолжаются.
За неделю - восемь нападений с афраллером, сто три пораженных. Вчера снова возникла стрельба, на сей раз - с двух сторон. Убитых нет, раненных в общей сложности пятеро.
На 1200 долларов накупил антиаллергических средств.
25 мая. Епископ обратился ко всем гражданам с призывом к миру. Господи, хоть бы подействовало.
31 мая. Неделя прошла спокойно. Боюсь надеяться.
4 июня. Пока - спокойно.
10 июня. Неужели пронесет? Боже мой, Матерь Божья, пошлите им мудрость и спокойствие!
13 июня. Все рухнуло.
Сегодня - день святого Антония Падуанского, любимый праздник на острове. Мы с Марией пошли в собор.
Ужас начался в разгар литургии. Какой, какой негодяй решился на такое? Или он не верует? Или душа его погублена настолько безнадежно, что никакое кощунство уже не может усугубить ее гибель?
Негров в соборе было большинство. Обезумев от удушья, они метались, ломая скамьи и давя других. Свалка в дверях была такой страшной, что я отказался от мысли пробиться туда. Мария с огромным трудом выдавливала из себя шепот:
- Ничего, ничего, Кшиштоф. Я - ничего. Я потерплю.
Я схватил ее на руки, да еще левой прихватил какого-то мальчика лет трех. Его мать, совсем ослепнув, шатаясь, шла, держась за полу моего пиджака. Счастье, что один из витражей оказался довольно низко. Я вышиб его кулаком, здорово порезавшись. Мария спрыгнула вниз удачно и смогла поймать мальчика. Но мать, видимо, вывихнула ногу. Так что до госпиталя мне пришлось тащить ее и сына на руках, а Мария шла сама.
Позже вечером я стоял перед Марией на коленях и целовал стопы ее ног.
- Мария, прости меня, окаянного. Мария, Мария, позволь назвать тебя женой.
20 июня. Сегодня мы обвенчались.
22 июня. В редакцию пришло письмо: "Организация "Черная оборона" сообщает, что ею задержан в качестве заложника Кристофер Бентли. Если белые негодяи продолжат нападения с афраллером, Бентли будет казнен". Мы дали экстренный выпуск.
Джосия Бентли рвет и мечет. Я твердо знаю, что ему наплевать на своего отпрыска, они друг друга терпеть не могут. Но здесь задето то, что этот старый содомит называет своими принципами. Вдобавок он еще и глуп: предъявил иск газете.
26 июня. Люди Бентли похитили епископа. Предлагают обменять на Криса.
28 июня. В редакцию пришел Диего Мендоса с объявлением: "Готов субсидировать производство афраллера." Это Мендоса! Автор закона о равенстве рас, билля о равноправном образовании. Негры острова считали его святым.
И вот, вчера нашлась среди них мразь, для которой святость - пустое слово. Они зверски убили любимого внука Мендосы - якобы, в отместку за похищение епископа.
Смотреть на него было невозможно. Он поистине обезумел от горя. И как тяжко было отказывать ему в объявлении! Весь опухший, красный, глаза вылезли из орбит и налились кровью, волосы растрепались - что осталось от лучшего образца аристократа! С маниакальной настойчивостью он твердил:
- Сеньор Ковальски, я не буду обсуждать причины, по которым вы - за негров. Но вы заблуждаетесь. Это - не люди. Поверьте мне, я это выстрадал. И во имя человеколюбия вы обязаны, обязаны, обязаны помочь мне. Отныне и вовеки у меня не будет иной цели в жизни, как мстить им.
Несчастный!
29 июня. Идиотски-романтическая история, как жалкая пародия на то, что я когда-то читал в романах. Среди отравленных в день святого Антония оказался сын Стивена Хатчингтона. Хатчингтон решил, что жена изменяла ему с темнокожим. Вчера вечером он застрелил жену и кинулся мстить неграм. Не знаю, где ему продали афраллер, но у него тотчас же начался тяжелейший приступ. Оказывается, это он передал гены своему отпрыску. К счастью, жену удалось спасти. У Хатчингтона острый психоз.
1 июля. Шеф срочно вызвал меня.
- Крис, большая беда. Эйб Кокрен покончил с собой.
У меня потемнело в глазах.
- Крис, я понимаю, как тебе скверно. Но нужно делать дело. И дело неприятное. Президент Льюис очень просил меня, чтобы в сообщении о смерти Эйба не упоминался афраллер. Льюис сейчас в труднейшем положении. Он пытается как-то сгладить ситуацию, и есть надежда, пока еще хилая. Мы все понимаем, что именно эта страшная история подкосила Эйба; но Льюис боится, как бы разговоры об этом не оказались последней горошиной, переворачивающей накренившийся корабль.
Голова моя шла кругом. Эйб... Ведь последнее время у него не было никого ближе меня. И я видел, как он мучается. Неужели я упустил его по-тому, что в эти дни был слишком занят Марией? Может быть, долг мой состоял в том, чтобы быть рядом с ним неотлучно? И что делать сейчас? Вправе ли я ради политики президента (хоть и отношусь к нему неплохо) скрывать тяжкую тайну моего друга?
Будь, что будет.
- Ладно, шеф, я постараюсь.
Доктор Бустаманте принял меня сразу.
- Док, скажу откровенно. Мне необходимо найти мотив самоубийства Кокрена, не связанный с этой дрянью - афраллером.
Я объяснил ему все: доктор - человек умный и порядочный. Он думал минуты две, я напряженно ждал.
- Хорошо. У профессора Кокрена была еще одна причина покончить с собой, хотя вряд ли он знал о ней. У него - тяжелейший рак легких. В любом случае жить ему оставалось месяцев пять. Но форма такая, что сейчас он вряд ли что-нибудь чувствовал.
- Спасибо, доктор. Для нашей газеты сойдет.
На том и порешили.
Как спокойно лицо Эйба!
24 августа. Мария беременна.
6 октября. Бустаманте приехал в редакцию и разыскал меня.
- Сеньор Ковальски, странные и тревожные обстоятельства. Пока это не для печати, но вам надо бы знать. За последний месяц обнаружено двенадцать случаев рака легких в такой форме, как это было у Кокрена.
- А почему нужно знать мне?
- Мне кажется, что здесь какая-то связь с афраллером. Вы оказались втянуты в эту историю с самого начала. К тому же вы - из тех, кто не проболтается и не вдастся в панику. Очень прошу вас пройти в нашем госпитале обследование. Вместе с сеньорой Ковальски.
8 октября. В наших легких чисто. Но доктор настоятельно просил повторить обследование через два месяца. Мы согласились.
Какое несчастье! Стоило одному мерзавцу выпустить наружу злого духа, и все благополучие Сан Фелипе рухнуло. Я давно уже не пишу здесь о каждом преступлении, связанном с афраллером: хватает того, что даю в газету. А статистика такова. За пять месяцев, с 7 мая, было 107 нападений с афраллером. Поражено приблизительно 1500 человек. Двадцать семь умерли, из них девять затоптаны в соборе. Человек сорок тяжело болеют. В перестрелках с обеих сторон и при террористических актах убиты семеро, ранены двадцать два человека. Образовалось не менее дюжины террористических групп. Захвачено семнадцать заложников.
Сегодня освободили епископа. Криса Бентли две недели назад обменяли на двух негритянских девушек. Крис, похоже, повредился в уме. А обе девушки изнасилованы. Сейчас в заложниках осталось одиннадцать человек.
Четыре драки между школьниками с причинением увечий - выправятся ли когда-нибудь души этих детей? По оценкам, экономический ущерб за пять месяцев - тринадцать миллионов: полный срыв туристского сезона, сожженные дома, взорванные два моста и главное нефтехранилище.
5 декабря. Бустаманте снова пригласил меня и Марию на обследование.
12 декабря. Пальмы сгибаются под ветром. В этом году сезон ураганов начинается очень рано. Похоже, последний раз сижу я в заведении папаши Родриго. Через день-другой сюда будет трудно добраться. А через пару месяцев я отправлюсь на кладбище. Боже мой! Справедлива кара Твоя! Чего иного можно было ожидать? Не спрашивай, по ком звонит колокол. Если дьявольское измышление тяжко поражает одну половину рода человеческого, оно губит и остальных. Иначе быть не может. Афраллер, вызывающий у африканцев аллергию, - сильнейший канцероген для тех, кто аллергии не подвержен.
Боже Иисусе! Матерь Божья! Святой Антоний! Спасибо вам за мое утешение: род Ковальских не пресечется на Земле. В тайне чрева Марии - мое продолжение, защищенное ее темной кожей, защищенное муками, которые она перенесла в Антониев день. Спасибо доктору Бустаманте: я даже знаю, что там - двойня и что оба - мальчики.
А я их не успею увидеть в этой жизни. Боже! еще и еще повторяю: справедлива кара Твоя. Быть может, ее тяжесть искупит мой позорный грех: то, что я принадлежу к подлому роду белых, посмевших измываться над людьми только за то, что те на них не похожи, измываться, думая, что это останется безнаказанным.
1992