Эстрелито

На улице мело, не переставая. Снег налипал на деревья, на ресницы, таял на щеках, они потоптались на остановке, а потом, пройдя несколько кварталов, так продрогли, что, не сговариваясь, зашли в бар "Эстрелито".
Они были первые посетители и заняли лучшее место у окна, с видом на площадь.
Светка выглядела подавлено.
Тим помалкивал, испытывая неловкость.
— Выпить что-нибудь хочешь? — спросил он.
— А нам дадут?
— Да ладно тебе, на нас что, написано, сколько нам лет?
— Хочешь сказать, что я выгляжу сейчас, как старуха?
— Нет, — как принцесса…
— Тренди, тренди, умник! Блин, какими же вы можете быть занудами!
— Кто вы?
— Да все вы умники.
Светка ожила.
— Нет, чтобы все по-простому, по-человечески, нет, — вам все усложнять надо, замучивать, мозги себе и другим парить.
— Свет, ты о чем?
— О тебе, о тебе, — не воображай, что удастся спрыгнуть.
— С чего спрыгнуть-то? Поясни!
Она отхлебнула из фужера, глаза у нее заблестели, и она заговорила громче.
— На, сделай глоток, — протянула она «Мартини», а то говорим вроде по-русски, а будто на разных островах.
— Ну, давай, — пригубил он из фужера и почувствовал, как его сразу тряхнуло, а потом все вокруг стало казаться радужным и красивым, и Светка стала красивой, и мексиканец с гитарой на дальнем панно стал ему улыбаться.
В баре включили музыку, и ему стало казаться, что он сейчас не в заснеженной России, а где-то в Южной Америке, и когда он смотрел на снег за окном, ему все казалось нереальным красивым сном, и он вновь вспомнил об ацтеках: «И как, и куда они только исчезли, непонятно?»
— Спрыгнуть с  вот этой жизни, — кивнула она за окно.
— А почему ты решила, что я хочу спрыгнуть с «этой вот» жизни?
— Ну, как почему? — распалялась она. — Ты же не с кем не водишься, спрятался в скорлупу, и делаешь вид, что ничего не происходит, что тебя ничего не касается!
— Светочка, ты слишком громко говоришь, сбавь тон…
Несколько утренних посетителей, заскочивших в бар, скользнули по ним равнодушным взглядом, а один раз на Тима выразительно посмотрел бармен, и он поднял руку, как бы жестом показывая, что все нормально шеф.
— Тебе что, стыдно, когда тебе говорят правду, или ты боишься?!
— Послушай, я ничего не боюсь, и почему мне должно быть стыдно.
— А то, что я, например, как дура, уже почти полгода делаю все, чтобы ты обратил на меня внимания, чего только не делаю… а Верка, да ее щенячье поведение и слепой от рождения заметил бы. Всем уже надоело прикалываться над вами!
— Над нами? Почему над нами?!
— По качану! Ты куда смотришь все время? — оглянулась она.
— Да, вон, чудак мне подмигивает.
— Какой еще …
— А вон  тот, с гитарой, на стене. Я вот думаю, куда исчезли ацтеки, и их император Монтесума Второй, как это вообще горстке испанцев и  рыжебородому Кортесу удалось стереть в порошок целый народ…
— Слушай, ты что, точно того, или прикидываешься? Девчонка тебе, можно сказать, сердце открывает, а ты выпендриваешься! Ты лучше со свой Витой так выеживайся, понял! А мы не дипломаты, можем и заехать!
— Да тише ты, успокойся!
— Конечно, — обиженно продолжала она, — кому мы на фиг нужны? Вам только красивеньких подавай, в упаковочке.
— Света, ты красивая, правда, — сказал Тим абсолютно искренне, потому что она ему сейчас, казалась действительно красивой.
— Да? Красивая? А ты бы меня мог полюбить?
Он промолчал, разглядывая ее.
— Послушай, ты распускаешь нюни из-за пустяков. Да и что во мне такого особенного? Что? Я самый обыкновенный, самый невзрачный! Слышала, что Ниночка Ивановна сказала: «У вас слишком простое лицо». Простое, понимаешь, простое. И чего ты крестягу на себе ставишь, чего ты себя хоронишь? На фиг никому не нужны… Заладила! Да вы, блин, лучшие, понимаешь, лучшие!
— Ага, тебе хорошо говорить, ты пацан, а вдруг я забеременею, что тогда?
Вопрос поставил его в тупик.
— А хочешь, я найду этого типа и набью ему рожу при всех, и заставлю его перед тобой извиняться, хочешь!!?
Тим  почти закричал, и почувствовал, как фужер треснул у него в руке, но боли он не почувствовал.
— Тихо, тише ты! Разошелся, — схватила его за руку Светка и, заметив кровь, быстро прижала ему к ладони салфетку, — дурак! Вот, порезался, зажми руку в кулак.
Она достала из сумочки кусок ваты, ловко наложила ему на порез, и туго замотала ладонь своим душистым белым платком.
Подошел официант, с плоским деревянным лицом, и, повертев треснутый фужер, смахнул со стола крошки грязной тряпкой и уныло произнес:
— За бой с вас еще сто рублей.
— Лады, — кивнул Тим и спросил Светку, — А где это ты так наблатыкалась первую помощь оказывать?
— У меня же мама медсестра.
— А разве она не главврач в детской поликлинике?
— Да нет, самая обычная медсестра, в роддоме работает, Кирилл мой сводный брат. Отец у него крутой, в Питере автосалон держит.
Тим долго переваривал это, а потом вдруг спросил:
— А хочешь, я после школы женюсь на тебе?
— Ты чего? Совсем… спятил, что ли? — отодвинулась она.
— А чего, мне кажется ты хорошая, а одному скучно, и еще…я ведь тоже никому не нужен.
— Ты?
— Да я, мама сама по себе, бабушка сама, отец живет отдельно, у меня один только Гоша, да Фимка, да еще пару пацанов с гребли, а ты говоришь…
— А кто такой Гоша?
— Попугай.
— А…
— В этой дыре, — кивнул он через окно, — наверное, никто никому не нужен, понимаешь? И у всех у нас одна перспектива, валяться через лет пять под забором, или развлекать иностранцев, танцуя перед ними с балалайками и медведями.
— Да ладно тебе, вот, поступишь в институт, уедешь в Питер, или Москву, станешь толстым, счастливым богачом или начальником, а нас и забудешь, как звали.
— А что у меня есть, какие таланты?
— Ну, ты же умный, так все говорят.
— Та, чепуха. Разве что в клоуны податься…
— В клоуны?
Мокрый снег налипал на окно, оставляя на нем белые пушистые блямбы, а потом таял, и по стеклу стекали косые ручейки, в которых отражалось тусклое солнце, на рассвете оно было яркое, а теперь — тусклое, — висело в небе, как желток.
— И чего во мне интересного, скажи, только честно? — спросил он ее.
— Разве это объяснишь, — протянула она задумчиво, глядя на него.
Он встретился с ней взглядом и сказал проникновенно, взъерошив волосы.
— Светка, я очень люблю тебя…Слушай, если скажешь, я найду его.
— Ребятки, вам, наверное, пора прогуляться, — подошел к ним администратор.
И Тим повернулся к нему со словами: « А это не он случайно?!»
Но Светка уже тащила его за собой к выходу.
— Светик, — я люблю тебя! — крикнул он на весь бар.
— Я люблю тебя! — продолжал он кричать на улице, и прохожие улыбались, радуясь, что кто-то уже празднует Новый год.
— Я люблю всех, и тебя, и небо, и море! — кричал он.
— Какое море? Где ты море-то здесь видел!?
— Я видел море, Светка, я видел море, — представляешь, — схватил он ее за молнию на куртке, — представляешь.
— Ладно, давай по домам.
— Тетенька, а вы видели море? Светка, а чего она так шарахнулась, а?
— Тим, кончай свои штучки!
— Светочка, я тебя люблю, и всех, понимаешь?
— Да, да, понимаю, — держала она его под локоть, пока останавливала такси.
— И у нас тобой будет семья, и детки, много детишек, разных, мальчиков и девочек, понимаешь? Ты согласна? Нет, скажи, ты согласна?
— Да, я согласна! Залазь уже!
Они сели  в тот же «Форд», который он видел накануне вечером, у «Галактики».
В такси резко пахло освежителем воздуха, и Тим несколько раз чихнул, а потом у него потекло из носа, и он утирался платком, которым его повязала Светка, и руку все время подергивало и саднило.
Таксист криво усмехнулся и заметил:
— Уже празднуете?
— Дядя, мы вас приглашаем на свадьбу, — наклонился Тим, пытаясь заглянуть ему в лицо, но машину подбросило на выбоине, и его откинуло на сиденье.
— Угу, приду обязательно, а когда свадьба-то?
— В конце мая.
— Чего в мае-то? Хотите потом маяться все жизнь, а? — сплюнул он в приоткрытое окно, и плевок шлепнулся на стекло.
Когда они выбрались из такси, Светка усадила Тима на скамейке, в парке, как он просил, поблизости от дома, и, чмокнув его в щеку, укатила на «Форде».
Он посидел немного, а потом его стало мутить, и он поел снега, хотел скатать шар, но стоило ему нагнуться, какая-то сила потащила его к земле, и он вновь прилег, наблюдая, как снег закручивается над рекой в высокие снежные вихри.