Константин Николаевич Батюшков
(1787—1855)
«Живи, как пишешь и пиши, как живешь» — сказать легко, писать и жить — куда трудней. И вовсе трудно дать определение неуловимой рассудком сути поэзии. «Поэзия — сей пламень небесный, который менее или более входит в состав души человеческой, — сие сочетание воображения, чувствительности, мечтательности — поэзия нередко составляет и муку, и услаждение людей, единственно для нее созданных», — утверждал Батюшков, лучший поэт-романтик второго десятилетия XIX в., сменивший гранит, из которого высекал стихи Державин, на итальянский мрамор.
«Стих его не только слышим уху, но видим глазу: хочется ощущать извивы и складки его мраморной драпировки», — написал о нем позднее Белинский. Из чьих еще уст услышишь более квалифицированную похвалу? Да и все прочие критики в один голос утверждали, что именно он (а еще В.А. Жуковский) проложил путь Пушкину, что без него Александр Сергеевич потратил бы на «модернизацию» стиха не 3—4 года, а всю свою жизнь.
Константин Николаевич Батюшков, отпрыск старинного дворянского рода, родился 18 (29) мая 1787 г. в Вологде. Раннее детство провел в вотчине отца, Николая Даниловича, селе Даниловском Тверской губернии. С самого рождения мальчик был разлучен с матерью, страдавшей душевным расстройством; в 8 лет он потерял ее.
В 1797 г. Константина отдали в Петербургский пансион француза Жакино, затем — в пансион итальянца Триполи, где он изучил французский и итальянский языки, а также латынь. В 15 лет Батюшков поступил на службу делопроизводителем в Министерство народного просвещения, под начало своего дяди, известного писателя М.Н. Муравьёва. Сообразуясь с увлечением племянника русской и французской литературой, тот помог ему выработать литературный вкус и приохотил его к древнегреческим и древнеримским авторам.
В своих первых сочинениях Константин подражал Тибуллу и Горацию. Молодой поэт близко сошелся с Г. Державиным, В. Капнистом, Н. Гнедичем, а на своей службе сблизился с сослуживцами, основавшими «Вольное общество любителей словесности».
В 1805 г. в журнале «Новости литературы» Батюшков опубликовал свою стихотворную сатиру «Послание к стихам моим». Первым большим стихотворением поэта стала «Мечта». Задумчиво-мечтательные «пьесы» молодого эстета и эпикурейца чрезвычайно нравились публике; а в ряд лучших поэтов его поставили переводы с латинского, элегия «Воспоминание 1807 года» и дружеское послание к Жуковскому и Вяземскому «Мои пенаты и сатира». «Видение на берегах Леты» стало победоносным вызовом «архаической» школе А.С. Шишкова.
Неожиданно Батюшков круто изменил свою жизнь, записался в народное ополчение и в 1807 г. пошел воевать с Наполеоном в Восточную Пруссию. После тяжелого ранения под Гейльсбергом (пуля задела спинной мозг) Константин лечился в Риге, затем участвовал в шведской войне, был в финляндском походе.
Выйдя в отставку, в селе Хантоново Новгородской губернии и в Москве писал певучие стихи, полные тем расставаний и смерти. В 1812 г. стал служить в Публичной библиотеке Петербурга. С началом Отечественной войны он в качестве адъютанта генерала Н. Раевского участвовал в военных баталиях, в частности под Дрезденом, победоносно вошел в Париж, после чего окончательно расстался с военной службой.
Во время войны Батюшков видел, как страдали мирные граждане от нашествия двунадесяти языков и как легко просвещенные французы превращались в вандалов:
Я видел бедных матерей,
Из милой родины изгнанных!
Я на распутье видел их,
Как к персям чад прижав грудных,
Они в отчаяньи рыдали
И с новым трепетом взирали
На небо рдяное кругом.
Это подвигло его на создание образцов гражданской поэзии, в одном из которых («К Дашкову») он поклялся не писать более про любовь и радости жизни до тех пор, «пока на поле чести / За древний град моих отцов / Не понесу я в жертву мести / И жизнь, и к родине любовь».
Вместе с тем пребывание за границей насладило душу поэта европейской культурой и литературой, хотя и пробудило тоску по России. Через Англию и Швецию он вернулся в Москву, где так «холодно, что у времени крылья примерзли» и где у него расстроился брак (ему вообще не везло в любви).
На смену «медитативной элегии с историческим содержанием» («Переход через Рейн», «На развалинах замка в Швеции», «Пленный» и т.п.) пришли грациозные стихи, полные сладостных слов «стан», «ланиты» и «уста». Публика млела. А в прозаических очерках «Воспоминание мест, сражений и путешествий», «Путешествие в замок Сирей» Батюшков поразил современников точностью изображения войны и мироощущения русского солдата.
1816—1817-е — годы грандиозного успеха Батюшкова. Он был избран в «Московское общество любителей русской словесности», при вступлении в которое произнес знаменитую программную речь «О влиянии легкой поэзии на русский язык»; в Петербурге стал членом «Арзамаса» — общества карамзинистов; издал на средства своего лучшего друга Н. Гнедича двухтомник «Опыты в стихах и прозе», имевший большой успех у читателей и благожелательно встреченный критикой.
Первая часть «Опытов» включала статьи о русской поэзии и поэтах (Кантемир, Ломоносов), путевые очерки, рассуждения на философские и нравственные темы, а также статьи о своих любимых поэтах (Ариост, Тасс, Петрарка). Большинство сочинений, в которых затрагивались серьезные темы и проблемы, имело искренний, исповедальный характер. Во втором томе были объединены стихи, сгруппированные по жанровому признаку: «Элегии», «Послания», «Смесь».
Поэта находящегося в зените славы пожирала тоска, разочарования и сомнения, что нашло отражение и в его творчестве («Умирающий Тасс»). К тому же, не имея средств к существованию, Батюшков несколько раз закладывал свое имение и постоянно хлопотал о дипломатической карьере, которую хотел делать в Италии.
В 1818 г. он добился назначения на службу в неаполитанскую русскую миссию. Однако в Италии ему стало только хуже: тяжёлые впечатления неаполитанской революции, служебные конфликты, чувство одиночества и «раздвоения» привели его к нарастанию душевного кризиса.
Через 3 года из-за резко ухудшившегося здоровья и сильнейшей ипохондрии, связанной с манией преследования, он написал прошение об отставке. Порвал не только со службой, но и все, что написал к тому времени. Сохранились некоторые стихи и переводы из Шиллера, отмеченные усиливающимся пессимизмом, и фрагменты. Последний:
Рабом родится человек,
Рабом в могилу ляжет,
И смерть ему едва ли скажет,
Зачем он шел долиной чудной слез,
Страдал, рыдал, терпел, исчез.
Лечение на водах Богемии в Германии не помогло. Не помог и Крым. Несмотря на заботу друзей, на лечение в лучших клиниках, вернуться к нормальной жизни Батюшкову не удалось. После нескольких покушений на самоубийство его поместили в психиатрическую больницу в немецком городе Зоннештейне, откуда выписали за полной неизлечимостью.
В 1830 г. поэта навестил Пушкин, но Батюшков не узнал его. Последние годы он прожил под надзором своего племянника Г. Гревенса в Вологде, где и умер от тифозной горячки 7 (19) июля 1855 г. Похоронен в Спасо-Прилуцком монастыре, в 5 верстах от Вологды.
«Что писать мне и что говорить о стихах моих!.. Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нес он на голове красивый сосуд, чем-то наполненный. Сосуд сорвался с головы, упал и разбился вдребезги. Поди узнай теперь, что в нем было!» — эту тоску не реализованной гениальности поэт унес с собой, но нам оставил очень много: память о себе, как о необычайно добром и скромном человеке, склонным недооценивать свой талант, но и очень требовательным к себе и к другим; свое благородное понимание высшей добродетели, не ожидающей ни славы, ни наград, и обреченной на забвение; грациозные и страстные неувядающие стихи; первые в истории русского литературоведения искусствоведческие статьи; термин «век железный» (применительно к XIX в.) и образ «черного человека», а также слово «пенаты» в его новом значении — родной кров, домашний очаг; басню «Пастух и Соловей», в которой он призывал Соловья петь, невзирая на то, что его злонамеренно заглушают квакающие в соседнем болоте многочисленные твари (лягушки): «Ты им молчаньем петь охоту придаешь: / Кто будет слушать их, когда ты запоешь?»
Сегодня, в пору тотального кваканья графоманов, этот призыв по-прежнему свеж, вот только публике болота нужны ли Соловьи?