Из книги "РЕЦЕПТ ХОРОШЕГО НАСТРОЕНИЯ"
Рассказ
У меня есть пальто. Теплое. Ладное. Цвета неспелой брусники. Иной раз, когда я гляжу на пальто и думаю о его необыкновенном цвете, невольно приходит на память один далекий день моей жизни. Он тоже связан с брусникой. С недозревшей.
Начиналась осень. Стоял теплый день. Казалось, весь мир нежится под лучами ласкового сентябрьского солнца, выгибая спину как добродушный кот. Мы ехали в деревню. Мы – это я, отец, сестра и отцовский брат, который был за рулем. Сестра сидела на переднем сиденье, рядом с водителем, я же с отцом – на заднем. Ехали молча, глядя по сторонам. Словно краски на палитре художника, во мне смешивались чувства наступившего дня. Сегодня отца выписали из больницы. Он, не в пример нам розовощеким, выглядел серым, худым и изнеможенным.
Мы везли его домой. Умирать.
Правда, отец думал, что его временно отпустили из больницы и через пару недель снова предстоит лечение. Он ошибался. Не предстоит. У отца был рак. Рак желудка. Неизлечимый и неоперабельный. Диагноза отец не знал. Он никогда не интересовался своим здоровьем, не лежал в больницах, не посещал кабинеты врачей. Он всегда был здоров. А две недели назад отцу стало плохо, что даже упал в обморок. Из деревни, где он жил, его доставили за восемьдесят километров в районную больницу. Об этом нам с сестрой сообщили родственники, и мы через двое суток, именно столько нужно было ехать на поезде, примчались к отцу. Врачи ничего вразумительного нам сказать не могли. Диагнозы, поставленные ими, не подтверждались. Отцу проводилось укрепляющее лечение.
Однажды он попросил принёсти ему пельменей. Мы принёсли их в стеклянной литровой банке, замотанной в шерстяную кофту, чтобы не остыли. Отец, обжигаясь, долго пытался проглотить пельмень, но, все же, не смог.
– Не ийдёть, – сказал он, нарочно коверкая слово и виновато улыбаясь.
– Подожди, пока остынут, – посоветовала я, – вон горяченные какие!
Пар так и валил из широкого горлышка банки, и она по-прежнему была такой обжигающей, что невозможно держать голыми руками. Но и когда прошло немного времени и пельмени чуть подостыли, отец не смог съесть ни одного пельменя.
– Не ийдёть, – повторил он, – мне бы палку, какую.
– Зачем? – удивились мы.
– Чтобы протолкнуть ком, – сказал отец и провел рукой линию от горла к желудку, показывая, где нужно протолкнуть.
Пельменный запах и так раздавался на весь больничный вестибюль. Но отец наклонился прямо к горлу банки и вдыхал, вдыхал, вдыхал пельменный аромат. Наконец поднял голову. В горле ком, а в глазах – слезы. Любят сибиряки пельмени….
Врачи отправили анализы в областной центр. Результатов ждали несколько дней…
А теперь мы ехали туда, где предстояло отцу прожить последние дни своей жизни с нами, его дочерьми, в деревенский дом, где прошло его детство, где умерли его родители, где он жил в последнее время.
Два часа нужно было трястись по кочкам. Дядька, как мог, старался ехать осторожнее. Но когда при очередной колдобине нас подбрасывало, отец жмурился от боли.
Наконец он не выдержал:
– Останови.
По краям дороги стоял лес. Светлый. Прозрачный. Хвойный. Такой лес называется светлохвойной тайгой. Лиственницы, сосны, а также березы и осины – главные жители этого леса.
– Пройдемся? – предложил отец.
Дядька замотал головой, мол, не бросишь же машину посреди дороги. Сестре тоже не захотелось прогулки. Только отец и я шагнули в лес. И сразу же, с первых шагов, нас укутало неповторимым лесным запахом. Идти было легко. Слышно, как потрескивали под ногами сломанные ветки. Только это и нарушало тишину. Казалось, что время остановилось. Мы одновременно любовались и золотисто-желтыми листьями, и цветастыми шляпками грибов. И, возможно, одновременно думали о вечном.
– Брусника! – первым нарушил молчание отец.
И впрямь! Вдруг откуда не возьмись, повсюду появилось много-много кустарничков с розово-бордовыми бусинками на фоне мелких, вечнозеленых листьев.
Раньше я не очень любила эту тугую упругую ягоду. У нас в доме ее имелось в предостаточном количестве. Отец собирал бруснику ведрами, и долгими холодными зимами нас поили брусничными морсами, заставляли есть пересыпанную сахаром, чтобы не болеть. Сейчас же она мне казалась самой вкусной ягодой на свете, хотя и была недозревшей.
– А ты чего не ешь? – спросила я у отца и протянула ему ладонь с брусникой.
Отец покачал головой:
– Неспелая, недельки через две можно собирать будет.
«Недельки через две…» – с грустью повторила я про себя эту фразу.
– Хотя если ее сейчас набрать, да положить в темное место, она дойдет, – продолжал отец, – но при этом вполовину потеряет полезные свойства.
– Знаешь, что означает «брусника» по-латыни? – вдруг спросил отец.
— Не знаю. И что же?
– Виноградная лоза.
– Да? – удивилась я. – Она вовсе не похожа ни на какую виноградную лозу.
Родитель пожал плечами, мол, я, что ли, придумал это.
– А корневища у брусники живут до двухсот лет, – сказал отец.
– Да? – вновь удивилась я.
Он ещё что-то рассказывал про ягоды, поражая меня своими яркими энциклопедическими знаниями. «Вот тебе и деревенский мужик!» – думала я, поедая бруснику.
– Нас, наверное, заждались. Давай вертаться, – сказал отец.
Видно было, что он очень устал. Мы побрели в сторону машины. Брусника повсюду расстилалась ковром.
– А все же набери-ка горсточку, – попросил родитель.
Он пошёл не спеша вперёд, а я, быстро набрав горсть ягод, ещё какое-то время смотрела на его медленно удаляющуюся фигуру. Потом, крепко зажав ладонь, быстрым шагом догнала отца. И на сей раз он отказался от ягод.
Когда мы подошли к машине, сестра и отцовский брат встречали нас с грустными лицами. Очевидно, они в наше отсутствие говорили о болезни отца.
– Чего грустные? – спросил отец. – Не тех ягод насобирали?
– Каких не тех? – удивились они.
– Грустнику, поди, набрали вместо брусники. Мы-то, видишь, какие довольные, потому что брусники набрали малость.
Я разжала ладонь и подставила ее дядьке и сестре. Сестра, взяв пару ягод, сморщила нос. А дядька вообще сказал, что выкинуть ее надо, бруснику незрелую.
– Через две недели пойдём собирать, – сказал он нам, – вот увидите, девать будет некуда.
– Не выбрасывай, – приказал отец.
Всю оставшуюся дорогу я кормила отца брусникой.
– Вовка, да брось ты жевать ее, – сокрушался его брат, – она же недозревшая!
Отец ел молча, тщательно пережевывая каждую брусничную ягоду.
– Вовка, выплюнь! – не унимался дядька. – Через две недели пойдём, хорошей наберем. Красной.
Через две недели отца не стало.
Иллюстрация из Интернета