Звенят рельсы отголосками, колёса чугунно простукивают пространство.
Хлопает дверь в тамбур, мелькают пассажиры, тянет табачным дымом. У окна крайнего плацкартного проёма бабушка в полушалке, словно присевши средь улицы, не засыпает, взглядывает растеряно на чужих. Терпеливо, молча, ждёт завершения поездки.
Она же на ночном прохладно-пустом перроне, в окружении встретивших молодых. Обнимают её, идут по влажному бетону вместе... Идут уже впереди, заболтавшись между собой... увлёкшись... Не заметили.
А она, не поспевая, отстав... одна, позади...
---
Ощущает Вадим в растревоженных вагонными рывками позвонках, внезапные болевые намёки. Надеется - скоро уже, недолго. Нетерпением вскидывается перед окошком. Прритягивает к себе взглядом набегающие лесные дали и как бы отталкивается от них, убегающих за окоём.
Уплывают стылые веси, всё приветливее поля и перелески. Рельсы плавными пируэтами вводят в тепло. Локомотив впереди, кричит постепенно умягчающемуся небу и мчит, не утомляясь.
Телефон иногда просыпается...
- Миша, оставь ключ от дома в бане.
- Папа, сразу и прямо к нам. Ждём, стряпаем - мероприятие в твою честь...
- Дом обидится. Ладно бы дела, но праздновать... пройдя мимо, словно чужой. Не смогу.
Предвкушающее жужжание электрички, неспешная презентация обновлённых весей, перечисление знакомых остановок... недолгий пеший марш. Всё то же, всё так же.
Калитка...
Моё творение, моя радость. Вон он...
Вот он, совсем уже рядом, приближаясь с каждым шагом. Обрадовался окнами. Скрипнул дверью. Ковриком бросился. Распахнулся столом.
Захолонуло. Зять обнял, поставил на стол бутылку. Подняли бокалы - стенам уважение.
Объятия и разговоры у них - у дочки. - Как вы тут? - Там-то у вас как?
Выходы под ночные звёзды, что сквозь беззвучно-мягкие облачные клочья. В миролюбивый перебрёх соседских собак. В аромат взрыхлённого огорода. В отвычно-тёплые, пред-летние, приветливые, черёмуховые объятия южно-сибирской ночи.
И опять в доме. Один на один.
Оживает прошлое. Старые кассеты, звучание без-ценных записей выраставшего здесь детства, наива застольных бесед, коротеньких ссор, смешных малявкиных соображений.
Забытая, всколыхнувшая память, музыка... Приласкалась, надпомнила, окликнула душу. Проникла. Не оставляет, продолжается неотступно сквозь сон, рекой журчит между тёмных окон.
- Но, но, но, но... взволнованный голос, солирующий в хороводе сочувствующих аккордов. Почему именно эта?
---
Обход комнат... запустение, дух перегостивших, чуждые тени... Дом жалуется, не успокоился.
Крыша с побитым шифером. Шифер заменяется на проф-настил. Стайка тоже. Баня в первую очередь. Отмечаются грустно ущербы, нанесённые временем, вызывают досаду свои строительные промахи. Подштукатурить, подкрасить, заменить. Устряпались с Мишей, обтёрлись о стропила, о стены, прислоняясь к ним плотно. В бане ежевечерне отмываясь. Допоздна беседуя.
- Сам построил, сами приголубим.
Огород в одуванчиках - Где ты, хозяин?
Солнце в ожидании - Ну же, сбрось городское...
Наслаждение от лопаты в руках, от переворота рассыпающихся пластиков залежавшейся почвы. Грядки, традиционно высокие. Утомлённые передышки... радостное удовлетворение... заслуженный вечерний отдых.
- Припасами наполнится подполье.
Машину угля в углярку, под потолок, дрова в поленницы.
- Не замёрзнешь.
Ограду починить. С соседом новым подружиться. Хороший мужик, сын не пьющий.
- Будет тебе веселее.
Помолодел, приосанился. Засиял самолётным отблеском оцинковки.
Груши завязались, зацвели яблони, ирга и вишня ждут очереди. Смородина рядками, клубника полянкой... Дубки к солнцу, прозрачным облаком. Картошечка поуютнее укладывается в почве.
Райские кущи.
- Ладушка моя, здесь так хорошо, я не хочу уезжать, честное слово. Останусь на всё лето, насовсем. Ты как?
Ошарашенная пауза в эфире... Прервавшийся, упавший голос. Уступчивое согласие. Почему-то не спорящее.
- Как давление?
- Всё так же.
- Как "опора"...
- Так себе.
... ...
- Беру билеты.
Обхватил дом, не отпускает. Ласкает босые ноги нагретыми солнечными квадратами, уютом ублажает, панорамой из окон потчует.
Хозяин на "день". Сладкий, словно вдох, месячный миг единения. Прощальная приборка - посуда, столы-полы, окна...
- Я ещё приеду.
Ничего не ответил. Набряк потолком, приуныл стенами... задрожал подбородком... простонал мной. Протестовал испанским тенором.
- Доченька у калитки. Обнялись, расцеловались. Ухожу торопливо, обернулся, сиротливо смотрит... грубовато махнул рукой. Затерялся в мелькании машин.
Три непринятых вызова. Голос уже потом - "Папа, когда ты уходил по дороге, я так разревелась, полтора часа проплакала, не могла успокоиться. Я люблю тебя очень, очень".
- Моя дочка, выросла под левым боком. Расставанием ранены. Гвоздём насквозь...
Уезжает Вадим, словно эспандер натягивает.
- Но, но, но, но... – сопротивление железа под вагоном.
- Нет, нет, нет, нет... - две тысячи километров над облаками.
Сладостной нотой, угасает, удаляясь за горизонты, песня. Приближается, проглядывает сквозь облака его город, в стальных зеркалах студёных озёр, в металлически синих речных потоках.
- Ну как вы?
- Да нормально. Всё хорошо. Порядок.
Девчонки вот, с тех пор, как ты уехал, совсем не прибирают. Я варю, стираю, ещё теперь и полы мою. Они только выглядывают из-за компьютеров, да ещё и замечания делают - «Здесь, мол, осталось непотёрто».
- Что за фигня. А ты как позволила?
- А что я сделаю? Устала.
И впрямь, помаленечку сдаёт, теряется, отступает. Болеет. За сына переживает. Вырос под боком у неё.
Сердцем Вадим там, телом Вадим здесь - защитой и строгостью. Крепью, стержнем... Вбитым гвоздём.
---
Не разбежаться стволу дерева вдогон за ветками.
Не вернуться, пожалуй, и в дом, насовсем. Не продолжиться хозяйской ему поддержкой, дочке опорой, зятю другом, внучке дедом, огороду пахарем, яблонькам ухажёром. Солнышку целью для опекания. Речке дитём для купания. Не насладиться душе подопечным, ухоженным пространством. Мышцам не натешиться трудом.
О-хо-хо...
Квартира - обитель, возможно и одр. Нет, нет, только не это.
Потеряно ищет Вадим в компьютере созвучное несогласие, ту песню. И вот... вот она. Вновь первая, после дороги, ночь... опять те сладкие дни и недели. Тот же голос...
- "Но, но, но, нооо..." - захлёб тоски... Рафаэль Мартос Санчес - "Ревность".
Так вот оно что! Созвучное усилие уцелеть!
Гвозди схватили, удерживают там и здесь. Струна через всю Сибирь растяжкой. Настолько реальна, ощутима, невыносима боль, так теснит и душит, так грозит срывом, что порождает эхо... что принимает вселенский характер... что ищет причин и подобия.
"Когда в листве сырой и ржавой
Рябины заалеет гроздь,—
Когда палач рукой костлявой
Вобьет в ладонь последний гвоздь,—
Когда над рябью рек свинцовой,
В сырой и серой высоте,
Пред ликом родины суровой
Я закачаюсь на кресте,—
Тогда — просторно и далёко
Смотрю сквозь кровь предсмертных слёз
И вижу: по реке широкой
Ко мне плывёт в челне Христос.
В глазах — такие же надежды,
И то же рубище на нём.
И жалко смотрит из одежды
Ладонь, пробитая гвоздём..."
(А.Блок)
---
- Обвиняйте меня в гордыне, спрашивайте гневно, презрительно и спесиво... - "Кем ты себя делаешь, смерд? "
- Болю, и понимаю боль. Ревность снедает меня.
- Ревность? Что это такое?
Подсказывает Яндекс...
"Негативно окрашенное чувство, возникающее при ощущаемом недостатке внимания, любви, уважения или симпатии со стороны очень ценимого, прежде всего любимого, человека, в то время как это мнимо или реально получает от него кто-то другой".
Нет, нет... Это всё чувство молодое, эгоистически-молодое, здорово-жадное. Чувство людей не рождавших, не создающих ещё - сила самосохранения и детская хватка.
Отец не таков. Опаска его, родившего и создавшего, чуть-чуть в другом...
Квочкой удерживать цыплят в поле зрения. Не выпускать из своей ответственности.
Одновременно, с мучительной сладостью, разпочковываться. Чтобы никогда не восстать целым... чтобы не давать зарубцеваться ране в сердце... чтобы ждать, и ждать возвращения, обратного прикипания родного к родному.
Не только дом рукотворный, нет. Нечто иное, гораздо большее. Те километры, что между... зияние ущерба сердцу... семья, единая прежде.
- Да не забота ли о себе?
Изначальный мир-дом. Пара людей.
Пара множится. Множество разделяется, забывает родственность, ссорится. И вот - дом перенаселённый - орава, скандал.
Опасение, нежелание всё усложняющихся антиномий, своеобразный тормоз. Откат. Задний ход.
Сглаживаются и утихомириваются противоречия, необходимость усилий пропадает, количество людей сокращается. Остаются старик со старухой у треснувшего корыта.
Пара людей. Изначальный мир-дом.
А?
- Ужели захочет отец остаться один?
---
Нет, нет - не то...
Бредит Вадим. Переходит из ночи в ночь, гулко-тягучий сон...
- Создают тревожный фон, натянутые на колках столбов вибрирующие от мороза, провода-струны.
В ночном морозном тумане тёмный дом. Странно, неразумно - неприкрыты его двери. Внутри жутко и брошено. Стёкла похрустывают под ногой, изморозь на обоях, снег по плинтусам...
В углу игрушки. В пространстве - детские отголоски...
- Какая беда порушила, испортила здесь всё? Возможно ли возвращение тепла прежнего, чудом, волшебством?
Но можно спросить и по-иному...
- Возможно ли не вылетать детям из гнезда? Возможен ли мир, огромный человечий мир, без соперничества и войн?
---
Да, да, вот она - "Ревность о доме твоём..." О доме, понятном даже малым...
"Однажды я отказалась покупать в магазине какую-то дешёвенькую китайскую игрушку. Последовали знакомые всем родителям уговоры: - "Мама, ну купи-и-и! Ну, пожа-а-алуйста!" Заявляю категорично: - "Даже не просите".
"У тебя, что ли, денег нет?" - спросил Антон. "Будем считать, что нет!" - отвечаю.
"Мама, значит, ты бедная" - разочаровано протянул Алёша. Я совсем разозлилась и ответила "Да, бедная!" Больше просьб что-то купить не было, и мы, набрав два пакета продуктов, поехали домой.
А вечером Алёша крепко меня обнял и сказал: "Мамочка, это ничего, что ты нам не купила игрушку. Я и без неё такой богатый! У меня есть мама, папа, четыре бабушки, три дедушки, ещё братья, сёстры, дяди, тёти"
"И я богатый, - вторит Антон, и ты, мамочка, богатая! У тебя есть я и Алёшик, да?"
"Конечно", - отвечаю я и крепко прижимаю к себе своих мальчишек.
(Ирина Тарасова, блогер "Тюменских известий").
Помню, помню как сейчас тот зовущий вакуум, когда оставленный после уроков, не в силах сладить с задачкой, из опустевшего класса безпомощно вглядывался в темнеющие окна. Слыша за ними дальний семейный зов.
Нет в семье ни бездельника, ни постороннего, нелепы в ней торговцы и меновщики. Ревность это щелчок кнута по их наличию.
Протест разрыву, энергия возвращениея к первоначальному смыслу, к иноему прочтению - ещё одна попытка...
Лук, взведённым вложенный в слово и распрямившийся после произнесения.
РЕ-в-НО-сть.
---
Не один только оригинальный Вадим. Старики, вырастившие, создавшие... по всей стране, во всём мире. Кукольно сияющие потомкам из кино-декораций, стихов и повестей. Из песен.
Распознают ли реальную их тоску, разлетевшиеся дети? Почувствуют ли родительский зов, звучащий небесным голосом?
Суммированную ревность по Дому. Дому Божию - семье всемирной?
---
Любовь - стремление разрозненного слиться в единое. Любовь - Бог и есть.
Ревность – людское старание подсобить.
Боже, я с тобой. Выздоровеем.