6
Сейчас перед ним было раннее утро: оно вползало ярким восходом в день, пробуждая округу для продолжения жизни. Огромный шар раскалённого светила, медленно встающий над чертой горизонта, и он. Кто мы в этом мире без солнца?.. А где-то там, далеко-далеко, не утихает природный родник, настойчиво бьющий из-под земли и стекающий в реку, бегущую с ледников высоких и красивых гор. Вода, которой он нахлебался по самое «не хочу». Накануне, он вернулся из очередной командировки и постепенно входил в размеренную жизнь, наслаждаясь тишиной раннего утра.
В спальне было тихо. Наташа спала тем утренним сном, который нехотя скользит по сознанию и не даёт окончательно проснуться. Спокойная такая глубокая полудрёма с устойчивой навязчивой мыслью, что скоро пора вставать. У него давно выработалась привычка спать чутко и держать себя под контролем во время сна. И только дома он проваливался в глубокую трясину и мог проспать целые сутки: молодой организм требовал полноценного отдыха. Стараясь не разбудить Наташу, он осторожно лёг рядом и закрыл глаза. Она слегка пошевелилась, устраиваясь поудобнее, но не проснулась. Зачем-то, эти воспоминания стали наваливаться на него, как снежный ком, летящий с высокой горы.
Дембель... Перед дембелем сводный отряд бригады находился в зоне боевых действий. Никто из ребят даже не убивался по этому поводу, все знали цену хорошему слову - «надо». Вернувшись в бригаду и собираясь тогда на дембель, он понятия не имел, чем может заняться в обычной жизни. Было острое желание продолжить службу, и он пытался остаться в своей бригаде. Ротный попробовал переговорить о нём с комбригом, но тот махнул рукой:
- Оставил бы, да... По прибытию домой пусть идёт в военкомат, там на него особый наряд.
Он не понял тогда, что значат слова комбрига, и уехал домой удручённый отказом. И он твёрдо решил, что приложит все усилия для поступления в институт с военной кафедрой или в военное училище, и позже в офицерском звании продолжит службу. Так надо было, и он этого хотел.
Посещение военкомата круто изменило его планы. Военком лично просмотрел его документы и отложил их на край стола.
- Иван Неволин. Есть у нас на тебя запрос серьёзный, предложение на службу по контракту. Отзывы и характеристики из бригады о тебе положительные, - военком надел очки на нос и взял со стола сцепленные скрепкой листы. - Отличная физподготовка, выдержка, умение принимать решения в трудных ситуациях, высокие моральные качества, грамотность. Документы твои тщательно проверены, и решение только за тобой. Попасть туда сложно, там нужно обладать не только отличной физподготовкой, но и мозгами работать. Простых драчунов туда не берут. Не хочу обидеть, это просто факт, - военком глянул на него поверх очков. - Надеюсь, что результат решения будет положительным. Отдыхай месяц, подумай хорошо, а потом дашь ответ. И будем решать вопрос: когда, в какое время произойдёт встреча и собеседование.
В промежутке быстро пролетевшего отдыха, он успел сбегать к бабке в деревню, чем страшно её обрадовал. Бабка суетилась от печки к столу, стараясь накормить его повкуснее, и между делом расспрашивала про армию. Он безбожно врал, рассказывая про службу и даже намёком не выдавая, где он был на самом деле. Недоверчиво поглядывая, бабка задавала и этот вопрос: боевые операции в Чеченской республике скупо освещались тогда в новостях. А он врал, рассказывая, как весело служилось ему эти два года.
- Ба, всё нормально. Хотел остаться там, да не оставили. Мне предложили другую службу. Наверное, пойду.
- Может, другое бы чего придумал. В училишша какое, или институт, - шепелявила бабка.
- Нет, ба, служить буду. Хочу я так, - он встал из-за стола. - Пойду-ка я во двор, посмотрю на твоё хозяйство.
Он вышел из ставшей вдруг тесной избёнки и первым делом решил затопить баню. Небольшая банька сиротливо прижималась боком к краю ограды и казалась ему маленькой ссутулившейся старушкой, доживающей положенный бревенчатый срок. Он протяжно выдохнул воздух из груди: бабкино хозяйство изрядно потрепалось за два года его отсутствия. Набрав из поленницы сухих дров, он бережно понёс их в баньку, вдыхая тонкий берёзовый аромат. Щедро выбеленная извёсткой, пожелтевшей от жары, банька встретила его покосившейся лавкой у потемневшего от времени полка. Опустив поленья на пол возле печки, он сложил их в топку и взял спички с маленького оконца. Они лежали там всегда, всю бабкину жизнь. Чиркнув спичкой по краю коробка, он зажёг лучинки, загодя приготовленные бабкой для растопки. А потом он долго сидел и смотрел как языки пламени охватывают поленья, делая их края чёрными. Берёзовая кора с треском скручивалась от жары, разжигая огонь в печке ещё ярче. Всё было по-прежнему, словно не было двух тяжёлых лет, не было встреч и потерь, грохота военной техники и жуткой тишины на выходах. Всё было так, словно не было долгих и бессонных ночей, когда думаешь только об одном: как выжить в этой военной мясорубке.
Слоняясь по небольшой ограде, он с тоской думал, что бабка и её домик становятся совсем старенькими. Что-то тревожное качнулось в его душе, заставляя смотреть на бабкино хозяйство с жалостью. Проверяя каждый уголок, он выискивал всё, что можно было подправить, приколотить и вкопать. Переделав дела на ограде, он зашёл в баньку и плеснул кипятка на каменку, пробуя её на жар. Пора...
Собираясь в баню, он снял футболку и не сразу заметил, что бабка пристально смотрит на него.
- Ба, ты чё?
- Чего это у тебя на плече? Батюшки!.. Наколка, что ли?
- Ну да, - улыбнулся он в ответ.
- Господи Иисусе Христе. Всё плечо истыкал. Зачем?
- Все так делали.
- Да что же это! Клеймили вас там, что ли, как скот какой? И чего там? Птица и шарик сверху.
- Это знак принадлежности к определённому роду войск. Делали сами и добровольно. Это летучая мышь и сверху парашют.
- Прыгал, что ли?
- Аха.
- Матерь Божия, - ещё раз перекрестилась бабка. - Страхота-то, какая. Больно поди-ка, колоть-то было? Бери полотенце и ступай в баню, а то простынет.
Плеснув на каменку кипятка из тазика с распаренным веником, он вытянулся на полке и закрыл глаза. Тело постепенно разогревалось.
«Эх, ба... Знала бы ты, от чего мне бывает больно. Наколками, это не заглушишь», - подумал он, вдыхая аромат распаренных берёзовых листьев и запах сырой от пара извёстки.
Он лежал, и ему было хорошо. Дома... Ему было настолько хорошо, что это «хорошо» может почувствовать только тот, кто скучал по дому долгое время. Поддав ещё пару раз на камни, он прогрелся основательно: тело стало красным и мокрым от пота. Вылив на себя тазик с водой, он почувствовал как по коже разливается острое покалывание и приятный зуд. Пора...
Веник плотно прилегал к телу, листва летела в стороны, а он всё поддавал жару и хлестал себя до изнеможения. Слегка подматериваясь от удовольствия, он хлестался так, словно выбивал из себя усталость и зацепившуюся внутри тоску. Да нет, не тоску... Какую-то расплавленную в большом огне ржавчину. Она разъедала ему нутро до изжоги. Война выворачивала его наизнанку своей действительностью, и тем сильнее чувствовался теперь контраст с наступившим вокруг покоем. Он словно летал в облаках, не вписываясь пока в окружающий тихий мир.
Напарившись досыта и смачно отдувая воздух, он опрокинул на себя ведро воды, вылез в предбанник и упал на посланные под ноги дорожки. Ему, зачем-то вспомнился Лёнька, прибывший в бригаду через полгода после их призыва. Там, в горах, накануне вечером художник-умелец из своих прошил Лёньке на груди небольшую «летучую мышку», раскинувшую крылья в полёте. Красиво так прошил. А на следующий день Лёньку так прошило осколками, что эта «летучая мышка» нахлебалась его кровушки досыта. Полуживого Лёньку закинули в вертушку и отправили в госпиталь. Выжил. Ещё и хвалился потом, что «мышка летучая» замерла на нём в первозданном виде и стала ещё дороже. Воспоминания теперь постоянно лезли в голову, мысленно возвращая его на хоженые тропы гор. Пока занят делами, то и мысли вроде спокойные. А как только расслабишься, так вновь перевариваешь эту безумную кашу. Неужели он станет одним из тех, для кого война никогда не закончится?..
- Ванька, ты живой там? - наверное, он долго был в бане и бабка забеспокоилась.
- Живой, ба. Щас приду, ставь чай с баранками.
Полежав на полу, он сделал ещё один заход полегче, просто наслаждаясь веником, паром, и банькой. Бабка скоренько помылась после него, и они долго сидели за столом и пили чай. Тихо, по-домашнему. По-казённому из жестяных кружек он напился по самое горло. Друзей из детства в деревне почти не было. Молодёжь стремилась переехать в соседние города в поисках работы, а деревеньки, год от года старея, жили своей размеренной жизнью. Погостив у бабки дней десять, он уехал в город, нужно было решать вопрос в военкомате.
Недели через две он вновь возвращался к бабке: из деревни пришло известие, что у неё случился инсульт, и она лежит без сознания. Они с матерью ехали в деревню и знали, что это конец. Бабка Наташа лежала на кровати с закрытыми глазами, по её лицу иногда проходила мелкая дрожь. Безысходное и беспомощное состояние. Он криво улыбнулся, вспоминая их давний разговор. Однажды бабка со смехом сказала ему:
- Помирать буду, так не хочу, чтобы ухаживали за лежачей. Не хватало ишшо. Если чё, то вон мухоморы в шкапчике. Наемся, да и помру.
- Ну и где же твои мухоморы? - прошептал он, склоняясь над затихшей в глубоком забытье бабкой.
Он был рядом с ней все эти пять дней. Мать оставалась в деревне при бабке, а его поджимали сроки по собеседованию.
В воскресный день, когда ему нужно было уезжать, рано утром бабка подняла руку и вытерла лицо ладошкой. Он подошёл к кровати: взгляд у бабки был туманный, но он заметил, как она ловит его лицо глазами. Присев на кровать, он тихо позвал:
- Ба, ты меня слышишь? - она поймала его глаза и стала пристально вглядываться. - Ба, это я. Ты слышишь меня? - позвал он её погромче.
Бабкин взгляд застыл, и по её лицу пробежало подобие улыбки. Она закрыла и открыла глаза, давая понять, что слышит. Сварив вишнёвый кисель, тётка стала кормить бабку из ложечки. Бабка судорожно глотала этот кисель и было видно, что она очень голодна. Здоровой рукой она вцепилась в тёткину руку так крепко, что у той побелели пальцы. Бабуля жадно ела, а он смотрел и его захлёстывала страшная волна жалости. Он понимал, что теряет любимую бабку навсегда. И вместе с ней всё, что связывало его с этим домиком и деревушкой.
В то утро он долго сидел возле бабки, рассказывая ей о делах, о доме. Она улыбалась и гладила здоровой рукой его руку: вторая её рука лежала неподвижно. Он говорил ей, что нужно определяться с работой, что нужно срочно ехать на собеседование. Говорил он это с трудом, с горечью понимая, что прощается с бабкой навсегда. Соглашаясь, она кивала в ответ, наблюдая за ним тревожными глазами. Притянув его ближе, бабка попыталась сказать что-то дрожащими губами, но у неё не получилось. И он не выдержал... Уткнувшись в её тёплую шею, он вдруг почувствовал себя маленьким вихрастым пацаном, которому когда-то была до фени вся эта взрослая жизнь с её суровыми прибамбасами. Прижав его к себе, бабка гладила и трепала рукой короткие волосы, а он чувствовал, как его слёзы стекают по бабкиной шее вниз. Он ревел. Он лежал, затихнув в её шее, и молча ревел, как может реветь маленький сопливый мальчишка. Поднимая его лицо, бабка целовала заплаканные глаза и щёки, прижимала к себе и вновь гладила.
Не выдержав затянувшегося прощания, он молча встал со стула, подержал бабкину руку в своей и опустил на кровать. У него за спиной чуть слышно всхлипнула мама. Постояв немного, он повернулся и ушёл к двери. Обернувшись, он вновь посмотрел на бабку: её тревожные глаза невыносимо звали к себе. И он вернулся... Присев на стул, он потёр лицо руками и посмотрел в бабкины глаза. Он не мог уйти, а она не могла его отпустить. Умом он понимал, что надо просто выйти и закрыть за собой двери. И он знал, что эти двери закроются для него навсегда.
- Ба... Мне нужно ехать.
Последнее, что он запомнил - это её глаза, её взгляд. Не отпускающий, зовущий и благословляющий. Постояв немного у двери, он резко открыл её и вышел.
Уехать сразу он не смог. Прищурившись, он обвёл глазами бабкин двор и сел на скамейку, стоявшую у стены дома. Лёгкий ветерок окутывал прохладой разгорячённое лицо. Раскачиваясь от волнения вперёд-назад, он понял, что не может сейчас уехать, и не может больше вернуться в дом. И ограда бабкина, и огород, и даже её банька в один миг сжались в единое целое, застыв ноющим комком в груди. Удивительная утренняя тишина, и только звонкая перекличка петухов нарушала покой молчаливых улиц. Он резко встал и вышел из ограды. Сев за руль, он с минуту постоял у ворот и погнал машину. Сбавляя скорость на постах ГАИ, он на автомате проезжал их и гнал дальше.
Через шесть дней он вернулся в деревню, чтобы попрощаться с бабкой навсегда. Бросив вниз горсть земли, он сидел перед могилой на корточках и смотрел как быстро скрывается под толщей глины и песка обитый чёрно-белой тканью гроб с его любимой бабкой. И больше никогда не будет деревенского запаха свежих трав в её сенях, не будет омута и лугов, по которым он бегал с друзьями. Не будет грозного шмеля, летящего по своим делам, от шума которого его голова быстро вжималась в плечи. Ему всегда казалось, что в деревне были особые шмели, которые так и норовили сесть тебе на макушку. Не будет больше запаха бабкиных булок и сладости клубничных ягод из её рук. И ты, наконец, поймёшь, что ничего этого в твоей жизни больше не будет.
Перебирая старые фотографии, человек с течением времени начинает воспринимать их по-новому. Вот тебе годик и ты делаешь первые шаги, тут тебе пять, а тут в школу с букетом. Двенадцать, пятнадцать, восемнадцать... На фотографиях время быстро проводит тебя по детству, постепенно кидая во взрослую жизнь. Вот тебе девятнадцать, и ты с автоматом в руках. Двадцать, и взрослый мужской взгляд, с застывшей в глазах серьёзностью. И поехало. Двадцать три, двадцать семь, тридцать... Спящая жена рядом, и судьба твоя, примеренная когда-то на «авось».
Встреча произошла. В военкомате ему дали данные: когда, во сколько и по какому адресу прибыть на собеседование. Постучав в дверь, он вошёл в нужный кабинет. Сотрудник жестом предложил ему сесть и взял из стопки бумаг папку: это были его документы из бригады и военкомата. Пару минут сотрудник просматривал дело, а потом заговорил:
- Иван Иванович Неволин. В военкомате тебе объяснили, что мы хотим предложить службу по контракту. И если ты сидишь сейчас в этом кабинете, значит - дал своё согласие.
- Да.
- Дать согласие, это ещё не значит, что вскоре ты приступишь к службе. Характеристики у тебя хорошие, плюс - срочная служба в СпН ГРУ. Объясняю порядок действий. Вначале ты проходишь тест, где чётко и грамотно отвечаешь на вопросы. Тематика разная: культура, кино, живопись, литература, политика, история. Вопросов - штук сорок, могут быть с вариантами ответов, их просто отметишь. Включи интуицию и смекалку, и спокойно отвечай. После этого ты проходишь физическое тестирование. Если эти два этапа будут успешными, то тебя направят на нашу медкомиссию, в другом месте её проходить нельзя. Плюс - справки от местных психиатра и нарколога, что не состоял на учёте. После медкомиссии, с допуском «годен», ты в произвольной форме пишешь подробную автобиографию и сочинение на тему: «Почему я хочу служить в подразделении». Писать не менее пяти листов, про патриотизм слишком не заикаться. Пиши, как есть: жил и служил там-то, после срочной службы пригласили сюда, решил попробовать. Не лезь в заумные дебри, пиши простым языком. Ясно? – он кивнул сотруднику, стараясь не прерывать его. – Дальше, психолог и полиграфолог. Сначала ответишь на вопросы без полиграфа. Всех поголовно на него не отправляют, это решает психолог. Прояви уверенность, внуши доверие, и обойдёшься без полиграфа, - сотрудник улыбнулся. - Если дойдёшь до этого этапа, то они всё объяснят. Здесь такая контора, которая может отказать по известной только нам причине. Тебе даже объяснять ничего не будут, не подходишь и всё. Без подробностей. Проверка будет хорошая и врать здесь смысла нет. Вопросы есть?
- Да. Меня интересует рост по службе, чтобы понятно было, что меня ждёт.
- Конечно, не зная этого, ни к чему проверку проходить. Я так понимаю, что учится пока не получилось: из школы и сразу в армию. В военном билете стоит - старший сержант, замкомвзвода. Работа в нашем подразделении является военной службой по контракту. Поступая сюда, ты получаешь статус военнослужащего с допуском по секретности. Работа связана с участием в боевых операциях, с командировками в «горячие точки». С поступлением на службу, сразу же в первом контракте, ты пройдёшь офицерские курсы. Подготовка идёт по программе обучения в составе укомплектованной группы. По окончании, ты получишь звание лейтенанта. Кавказ, и в связи с этим острая нехватка офицерского состава. Перспективных ребят, отвечающих требованиям спецназа по нормативам, после срочной службы могут зачислить приказом с присвоением звания - прапорщик, но курсы будут обязательными. Короче, надо пройти проверку и устроиться. Какие планы на жизнь были после службы?
- Хотел остаться в бригаде, но не получилось по причине запроса к вам на службу. Я не знал об этом. Думал пойти в институт с военной кафедрой или в военное училище, чтобы получить офицерское звание и опять в армию. Может, даже в свою бригаду.
- Не женился?
- Нет, пока не успел.
- В подобные подразделения случайные люди не приходят, - сотрудник взял со стола ручку и записал что-то в деле. - Подбор личного состава ведётся тщательно, отсев достигает высоких процентов. Здесь большая психологическая и физическая нагрузка, которую тяжело выдержать. Бывало, что из двадцати кандидатов достойно проходили отбор один-два бойца. Иногда, в силу вступает семейный фактор, и для некоторых служба в подразделении заканчивается после общения с их жёнами. Теперь, главный вопрос. Проверку будем проходить?
- Да.
Он прошёл все этапы проверок. После ускоренных офицерских курсов и получения лейтенантских погон, после дополнительной спецподготовки, он пришёл в группу Вайса. Пришёл он по запросу, вместо кого-то выбывшего. Юрий Вайс и Антон Харитонов, Роман Ковалёв и Денис Шуваев, Алексей Нечаев и он - Иван Неволин. Парни в группе были опытными, прошедшими не одну командировку в «горячих точках». Все были старше его по возрасту, только они с Лёхой Нечаевым были самыми молодыми.
Юра Вайс (Белый) - майор, командир группы. Спокойный и уравновешенный, настоящий «спец» своего дела. Он был мужиком с крепким волевым характером и настоящей офицерской выправкой. Было в нём что-то по-отечески мягкое и спокойное, которое притягивало к нему напрочь. И особенно это чувствовалось по его отношению к молодым. Про таких офицеров говорят - батяня. Вайсу постоянно предлагали штабную работу, но он каждый раз настойчиво убеждал начальство, что он боевой офицер, практик, и его не привлекает кабинетная работа. Вайс открыто говорил: «Дайте до конца пройти то, что я научился делать лучше всего. Устану, тогда сам попрошусь», - и его оставляли в покое.
Антон Харитонов (Тоха) - капитан, молчаливый и немногословный, добродушно улыбающийся на бесконечные шутки Ромы Ковалёва. Так получалось, что в опасных ситуациях Тоха всегда оказывался рядом с теми, кому было труднее. Это было, как в известном фильме: «Ты откуда тут взялся?.. Стреляли».
Денис Шуваев (Дэн) - старший лейтенант, потомственный отпрыск медицинских работников, серьёзный и начитанный парень. Учиться бы ему на кафедре медицинского института, защитить учёную степень, и из него получился бы грамотный врач, возможно и доктор медицинских наук. А он ходил в группе, отыскивал и уничтожал схроны с оружием и банды боевиков. На вопрос о его резко противоположном, от семейного, выборе военной профессии, Денис ответил: «Так получилось после срочки. А теперь, куда я без вас?»
Ромка Ковалёв (Ковбой) - старший лейтенант, неугомонный весельчак, знающий тысячу и один анекдот и много смешных историй из жизни, чем скрашивал их дни и ночи в тех неприютных горах. За беззаботным весельем, в Ромке чувствовалась полная отдача друзьям и делу, и некоторый пофигизм до своей жизни. На задании Ромка с Денисом ходили в паре в «головняк», прихватывая с собой кого-то из молодых для накрутки.
Лёха Нечаев (Алой) - лейтенант, получивший эту кликуху в армии за совет - лечить раны алоем, как лечила его в детстве бабка. Крепкий и жилистый, с затаённой во взгляде хитростью, Лёха пришёл на полгода раньше его и успел пару раз сходить с группой в командировку. Передвигался Лёха неспешно, вразвалочку, и порой казалось, что вся собранная по миру лень скопилась в нём и беззаботно растеклась в нагловатой улыбке. Из-за этой откровенной лени, в Лёхе не наблюдалась особая принадлежность к боевому слову «спецназ». Но это было ошибочное мнение, в деле Лёха умел быстро сгруппироваться, отдать себя выполнению задания, а потом упасть в свою привычную лень.
Ромка и Лёха, заядлые картёжники, умудрялись носить с собой на выходах затрёпанную колоду карт. На небольших привалах между переходами, они успевали сделать всё необходимое: поесть, попить, тихо поржать и сыграть в «дурака». После привала, сверкая красными от щелбанов лбами, они шагали дальше, словно не было в них усталости и пройденного за плечами пути. Вайс вначале поругивал их за нерациональное использование отдыха, а однажды спокойно и равнодушно, по-командирски, спалил карты, предварительно облив их спиртом. Говорят, что Ромка сильно жалел про тот случай. Только непонятно было, что он больше всего жалел: карты или вылитый на них спирт. При случае, Ромка намекнул Вайсу, что тот нерационально использовал казённое имущество, бесхозяйственно вылив его на землю. И даже добавил, что это - практически вредительство прямо на глазах удивлённых бойцов вверенной Вайсу группы.
- Салют молодым и здоровым, - поприветствовал Ромка, принимая его в команду. - Что шепчет ваше внутреннее «оно»?
- В жизни никогда не наступит момент, когда музыка станет мне безразличной, - спокойно отправил он Ромке ответ.
- Охо-хо!.. Если чувства не выражаются словами, значит они глубокие, - Ромка сделал многозначительный взгляд, поставив брови домиком.
- Ты знаешь, - слегка качнув головой, прищурился он, - думать можно гораздо смелее, чем говорить вслух. Вообще, было бы здорово записывать сны на плёнку, а потом их пересматривать. А иногда хочется, чтобы сны даже сбывались.
- Хо!.. Да мы ещё и романтик? - развёл Ромка руки в стороны, тут же сунув их в карманы штанов. - Я разрешаю тебе думать и говорить без повода, даже музыкой. У меня по твоим сообщениям будет волчий голод, - Ромка крякнул и боднул его, напирая лбом в его лоб. - Будь круглосуточно на связи.
Приняв вызов, он тоже сунул руки в карманы и упёрся в Ромкин лоб.
- Надо обладать хорошей силой воли, чтобы держать в себе качества, которые не ценятся в обществе, - крякнул он, с силой сдерживая натиск.
- Ты заглянул мне в глаза, и твоё время в моей жизни пошло, - надавил Ромка.
- Делай то, к чему у тебя лежит душа. Разве это неправильно? - он надавил сильнее, понимая, что его испытывают на прочность.
- Иногда мы выбираем дорогу, чтобы уйти от судьбы, и всё равно её встречаем, - боднул его Ромка.
- Люди могут быть из разных миров и никогда не ходить одной тропой. Только однажды они сталкиваются, и их жизнь меняется.
- Хорошо, - Ромка положил руку ему на плечо. - Тогда скажи, о чём ты думаешь? Я буду знать, что творится в твоей голове.
- Жаль, что мы иногда не жалеем себя. И вообще... Меня лечит только небо, - он криво улыбнулся Ромке.
- Мы не знаем, что будет завтра. Но ты помни, что у нас всегда есть сегодня, – Ромка тряхнул плечами и погрозил в небо пальцем: - Вайс, а он мне нравится!
Ребята стояли кружком и улыбались, с интересом наблюдая за поединком. Заложив руки за голову и слегка потягиваясь, Вайс слушал, и в его глазах бегали светлячки.
- Откровенность - единственный способ разговаривать честно и на доверии. Отбой, бычки. Не сломайте шеи, - Вайс помолчал пару секунд. - Как много слов, однако, для дикого влечения двух умов друг к другу.
Грохнул дружный хохот.
Позже, как это часто бывает, ребята потребовали в ближайший выходной проставиться. Перед этим они предварительно наказали, чтобы он особо не хлопотал, потому как это общая забота - сообразить «мальчишник» на природе. А короче, скинулись рублями и поехали. На расстеленных по траве скатёрках разбросались огурцы с помидорами, молодая редиска, варёные яйца и картошка, пучки зелёного лука, хлеб нарезкой. Туда же полетели одноразовые рюмки и стаканы, копчёная рыбка, издающая вкусный аромат. Под берёзкой весело шипел и потрескивал на углях сочный шашлык. Вокруг накрытой полянки были постелены старенькие покрывала, прошедшие видимо не один такой «мальчишник». Они хранились у ребят в багажниках про запас, на всякий такой случай.
- Ну давайте, - начал речь Вайс. - За нас, ребята. И чтобы чувствовали друг друга, нам без этого нельзя. Нельзя быть одиноким, когда вокруг тебя столько людей. Вообще, говорят, что люди меняются иногда за один день. А я не согласен. Человек в определённой ситуации может измениться за одну секунду.
Они опрокинули по маленькой. Вайс выпил тихо и степенно. Антоха разделил содержимое рюмки на два глотка и приложился тыльной стороной ладони к губам. Ромка вылил водку в себя целиком, и было такое чувство, что он проводил её внутрь на лету. Денис пил маленькими глотками, зрелище - до мурашек по коже, и тут же взял тонкий кружок копчёной колбасы на закуску. Лёха одним махом вылил водку в себя и, сложив губы трубочкой, смачно покатал её во рту, словно пробовал на вкус. Пропустив водку дальше, Лёха ухнул в сторону и, в этот момент, захотелось спросить: клюшница водку делала? Он улыбнулся. Выпив своё, он задумчиво посмотрел на дно рюмки.
- Юра, ты за жизнь, как прям заправский философ, - хыкнув в сторону после выпитого, Ромка смачно закусывал, тыча пучком зелёного лука в соль. - Ванька, ты чё не закусываешь? Давай, мечи чаще, а то с непривычки с копыт слетишь.
- Ром, а чё ты не женишься? Ладно, пацаны вон, пусть побегают. А тебе пора, - Антоха сидел, свернув ноги калачиком.
- Прав. Мужику любовь, как воздух нужна. Только «люблю» можно сказать за секунду, а показать как «люблю» займёт всю жизнь. Любовь - романтика и боль. Не заболел я пока. Наливай, а то я не почуял.
Они хлопнули по второй.
Дымок предательски лез в ноздри вместе с запахом жаренного на углях мяса. Лёха лениво прошагал к мангалу, перевернул шашлык, и так же лениво вернулся назад. Он проследил глазами за Лёхой, заметив, как тот тоже с интересом поглядывает на него.
- Вот нравлюсь я ей. И она мне нравится, - Ромка торжественно поднял руку и мечтательно осмотрелся. - И пошло-поехало. А нами, ребята, ведь тяжело управлять. От меня, например, такая радиация прёт, что их просто шарахает. Кто выдержит? Выдержит та, которая в любой передряге останется со мной. У меня пока нет такой.
- У каждого мужика есть недостатки, у каждой женщины свои заморочки. Идеально, говорят, только в раю, - Вайс плеснул водку в рюмки.
- Вот и выходит, - хмыкнул Ромка. - Всё было классно, всё было мило, но оказалось, что это мало. Вино и свечи, и даже было, готово тело - душа не встала.
- Ребята, где логика? Ты любил, цветы дарил, на свидания ходил минута в минуту, не изменял. Ты, как честный мужик, хотел взять замуж. А тебя раз - и променяли на того, кто не приходит, врёт, изменяет, может послать или стукнуть. Против всех правил. Мечтая любить сильных и верных, женщины часто идут к слабым и жестоким, - включился Денис.
- Чё, попадалово было? - Ромка подал Денису рюмку.
- Было. Женился до армии, а она не дождалась, ушла к другому. Хорошо хоть детей не было, а то совсем бы тоска. Теперь у неё двое пацанов, муж-пьяница, и сопли на кулак. А я её любил.
- Давайте третью. За павших братишек, не чокаясь, - Вайс поднял рюмку. - И помолчим, каждый о своём.
Солнце клонилось к закату, заливая округу косыми лучами. Небольшой ветерок играл листвой, кружа над головой крупные берёзовые серёжки. Вокруг по траве небольшими островками рассыпались кукушкины слёзки, чуть дальше качались на ветру белоголовые ромашки, подмигивая солнцу жёлтыми серединками.
- Бабы, они такие. За ушком почеши, по брюшку погладь, и она твоя, - нарушил молчание Ромка. - Себя надо любить, мужики, тогда и бабы нас любить будут. Деньги, машины - это маленькая гарантия того, что она не убежит к другому. А если убежит, так вместо неё из желающих очередь выстроится. А мне не надо так, - Ромка смачно жевал кусочки сочного шашлыка. - Вань, ты чё молчишь? Скромный такой. Только не шокируй, что ты у нас девственник.
- Щас прям, – дружный хохот заглушил его слова.
- Молоток! Перепутались в кроватке ручки-ножки, шейки-пятки, - Ромка приобнял его за плечи. - И чё?
- И ни чё. Уважаю тех, кто был со мной в те минуты и помог моему счастью.
- Рома, похоже он отфутболит тебе поровну, - перекатившись на спину и вытирая глаза, Вайс протянул ему руку. - Ванька, держи лапу, - он легонько шлёпнул ладошкой по ладошке Вайса.
- И чё, Ваня. Много счастья-то было? - Ромка хитро улыбался.
- А это, Рома, секретная инфа. А за разглашение - трибунал, - вновь принимая вызов, он положил руки на колени, растопырив локти в стороны.
- Ну не одна же, и вся прямо верная.
- Ну не одна же. А о верности я их не просил.
- Выписали бы мне трибунал в какую-нибудь девчачью обитель. И чтобы я один там был, - мечтательно протянул Ромка. - Тоха, налей до краёв, чё-то не берёт сегодня.
- После и нас бы туда позвал, - пробубнил Лёха и ушёл в сторону кустов.
- Ещё бы взяло, - глянул на Ромку Денис. - Вот сколько смотрю на тебя, Рома, столько и завидую. Никакая водка не убьёт твой талант обильно и с удовольствием закусывать.
- Эх-х, - вздохнул Ромка, выливая в рот очередную рюмку беленькой, а за ним и все. - Лёх, ты на разведку в кусты ходил? Чё молчишь? Жениться-то будешь?
- Рома, дай свободы хапнуть, - Лёха прошуршал до мангала с закатанными до коленок штанами, там золотилась следующая порция шашлыка.
Расплескалась синева, расплескалась,
По тельняшкам разлилась, по беретам,
Даже в сердце синева затерялась,
Разлилась своим заманчивым светом...
Дружный хор в шесть мужских голосов был слышен, наверное, далеко. Только им было всё равно: они пели.
- Всё в жизни относительно, ребята. Давай, Антоха, наливай по половинке, - кивнул Вайс. - Сколько таких семей, где муж - алкаш и ничтожество, а баба его любит. Ты попробуй, заступись, когда он её лупит. Разбив ему морду, ты увидишь, как она будет защищать своего мужика. Шоу из разряда - бьёт, значит любит. А рядом ты - парень хоть куда: сильный, не пьёшь, образован, не изменяешь, в твоей жизни всё налажено и надёжно. А не любит она тебя!.. Бабе драйв нужен, кураж, иногда даже жёсткое поведение хулигана и наглеца. Женщины не одним только пряником живут, иногда они и кнут вдоль спины просят. Это я образно говорю. Порой она сама заводит так, что ты вынужден отвечать грубо, иначе она тебя же и посчитает тряпкой. Вообще, порядочный мужчина не должен ругаться матом. Мы считаем себя порядочными. И если бы наши женщины слышали, как мы иногда орём, поголовно матом, то отнесли бы нас к разряду грубых хамов. Среди девчонок тоже есть дерзкие и наглые, и поначалу они нам нравятся. Но мы же не дураки на них жениться. Мы женимся на тех, которые способны быть верной женой и хорошей матерью. Вывод: рисуйте звёзды на любовном фюзеляже, и ищите. А когда мозги закипают, то караульте их, чтобы с пенкой не убежали. В вопросе - жениться, надо думать головой.
Вайс выпил, бросил в себя кусок мяса и откинулся на покрывало, положив руки за голову. Все помолчали, и следом за Вайсом навернули ещё по рюмочке.
- Особенно нам, - буркнул Ромка. - Не каждая согласится жить с тобой, вымаливая своё, бабское. Нам-то что, работа попёрла и вперёд, а им тут ждать.
- Это нормальная женская реакция. Ей надо дать подумать, надо ли связывать свою жизнь такими обязательствами. Поэтому, при случае нужно сказать о работе сразу, в разумных пределах. Подробности не надо говорить. Только со временем они сами начинают понимать, и начинаются истерики по этому вопросу. Если выдержит, значит пойдёт с тобой дальше. Я по своей это понял, и пока всё нормально. Детей планируем в ближайшее время. Хотя боязно, мало ли, - Денис уставился глазами в ползущего по покрывалу муравья.
- Правильно говоришь, Денис. Кому тот ребёнок нужен, если что... Пройдёт время, у жены будет другая семья, совместные дети. А твоё дитё между ними будет. И хорошо, если примется другим мужиком. А если нет? - Антон встал и помешал тлеющие угли под шашлыком. - А детей всё равно надо. Годы бегут, про это забывать нельзя. И вообще... Не каркайте.
Он лежал на спине, глядя в спокойное небо, и слушал разговоры ребят. Наступила тягучая пауза, и неожиданно для всех он выдал хорошим баритоном:
- Ты принё-ёёс, принёс ей, чернай ворон, ручкю белаю с кольцом. По коле-еечкю друга ты узна-ала, чья у ворона рукя-а. Эт рукя тво-ёго милаго, знать убитай на войне-е. Он убита-ай ляжить, незары-ытай, у чужедальняй стороне-е, - он вздохнул. - Бабка моя так пела, только это запомнилось.
- Молодец, - Вайс удивлённо вскинул на него глаза. - Могёшь! Где учился?
- Нет, не учился. От бабки это, она певунья была.
- Я вот эту люблю, есенинскую, - Ромка мечтательно прищурил глаза и затянул, а они вслед за ним дружно подхватили.
Мне осталась одна забава,
Пальцы в рот да весёлый свист.
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.
Ах, какая смешная потеря!
Много в жизни смешных потерь.
Стыдно мне, что я в бога верил,
Горько мне, что не верю теперь.
- Антох, давай, командуй, - Вайс кивнул на рюмки. - Ты чё сегодня молчишь?
- Да-а, поругались дома. Моя не пускала, - махнул Тоха рукой. - Говорит, вы ещё не надоели друг другу? Как объяснить женщине?
- Помиритесь, не первый год живёте. Хотя, Тоха, и в таком возрасте жёны срываются. С годами понимаешь, что она одна такая и дороже её нет. А она меня должна понять, что все мои проколы архангелы в небе считают.
- Ладно, командир, выгребем, - Тоха наполнил рюмки, - Ну и выпьем. За жён своих, и за девчонок, у кого они есть.
- Молодые, - Вайс повернулся к нему и Лёхе. - У вас девчонки есть?
- А то! - хором рявкнули они с Лёхой.
Все были изрядно под хмельком: наступала такая пора разговоров, когда доверие выливается наружу, когда всё обсуждается и всем всё желается. Прищурив глаза, он смотрел на точку в небе, которую видел только он, и читал...
Сердце в груди - аритмичностью в области вен,
Падает, бьётся, и рвётся из стиснутой глотки,
В ритме, пульсацией крови в районе колен,
Ходит по телу нетвёрдой и пьяной походкой.
Как через соломинку рвётся дыханье души,
Боясь оборвать, перерезать с тобой пуповину,
Затвором внутри: «Я же мой. Только мой. Ты дыши!»
Жалеть бы себя, хоть немного, хоть наполовину.
Здесь смерть легче воздуха - мы её снова в тиски,
Слезой, поминая погибших, по грани стакана,
Руками, до боли, сжимая потуже виски,
Ладонью холодной вбивая себя в эту рану.
Один на один, сквозь надежду, и в области рта,
Надломится время невидимой строчкой... Логично!
Откроет душа твой единственный НЗ-портал,
В плечо АКМ: «Всё в порядке. Дела? Да отлично!»
- НЗ- неприкосновенный запас, - пояснил он и вздохнул.
- Чьё? - первым спросил Ромка.
- Моё, армейское. Баловался немного.
- Вань, ты зачем сюда пришёл? - Вайс приподнялся на локте. - Тебе учиться бы надо.
- Мне так надо, - он посмотрел на Вайса. - Командир, надо мне.
- Ванька, - Вайс покачал головой. – Давайте, выпьем ещё по чуть-чуть.
Пели, потом пили, и ещё пили-пели... И шашлык только так отлетал с мангала, и выпили они тогда крепко. Ночевали тут же, благо - ночь была тёплая, а ехать до дома всё равно бы не получилось. Спали они тут же под берёзками, кому как пришлось. Ромка лежал на спине, раскинув ноги в стороны и сложив руки под голову, и смачно похрапывал. Приткнувшись к Ромке спиной, с блаженным выражением на лице спал Денис. За Денисом, запрокинув голову назад, лежал Лёха и откровенно храпел. Дальше лежал он, уткнувшись носом в бок Вайсу. Вайс спал чинно и благородно, закинув ногу на ногу: одну руку он положил под голову, а другой обнимал его. За Вайсом лежал Тоха с маленькой подушечкой под головой. Хитрый!..
Проснулся он первым. Вокруг стояла сонная тишина, которую нарушали редкие вскрики ночных птиц, да храп некоторых на земле. На краю неба занимался новый рассвет, обильно выпавшая роса несла лугам прохладу и свежесть. Он немного полежал, соображая, как удобнее вылезти и не разбудить ребят. Осторожно убрав с себя руку Вайса, он сел и осмотрел картину их вчерашнего бытия. На скатёрках с закусью всё было аккуратно составлено, оставшаяся еда заботливо сложена в пакет и завязана шнурком. По-любому Тоха прибрался. Оглянувшись на ребят, он затрясся от раздирающего хохота при виде этого зрелища. На ум ему вдруг пришла мысль:
«И почему я не рисую как Шишкин? Взял бы щас листок, нарисовал родные просторы с берёзками и кукушкиными слёзками, солнышко в уголке, и эту картинку на траве. Своё такое - утро в берёзовом лесу. Где фотоаппарат? Почему его нет?» И ему захотелось заорать тогда на весь белый свет, чтобы все услышали: «Ё-ё-о... Жизнь попёрла-а».