В интересах государственной безопасности.
По прибытии в назначенное время в назначенное место я был встречен двумя мужчинами среднего возраста в штатском. Расположившись в комнате для переговоров, мы приступили к беседе. Встретившие меня люди представились как начальник одной из лабораторий и ученый консультант той же лаборатории Центрального Научно-Исследовательского Института Специальной Техники (ЦНИИСТ) КГБ СССР.
Во время разговора они проявили интерес к некоторым моим работам в области магнитной записи электрических сигналов, о которых, как оказалось, были неплохо осведомлены. Кроме того, их интересовал уровень моей компетенции в вопросах электроакустики. После довольно продолжительной беседы на технические темы, задав еще несколько специфичных вопросов, касающихся моей личности и биографии, они предложили мне перейти на работу в ЦНИИСТ. При этом мне были предложены должность руководителя группы в их лаборатории и восстановление на военной службе в прежнем офицерском звании со всеми вытекающими. Не долго думая, я согласился.
О существовании ЦНИИСТа мне было известно и ранее, но, из-за плотной пелены секретности, окружавшей его, это были очень скудные сведения, сводившиеся лишь к тому, что там проводились работы на самом высоком научно-техническом уровне и что это подразделение КГБ располагалось где-то неподалеку от г. Железнодорожного.
Прохождение всесторонней проверки, медицинской и мандатной комиссий заняло около одного месяца, и в середине апреля 1968 года я приступил к работе на новом месте, сначала в должности вольнонаемного старшего инженера, а затем, в декабре, был зачислен на военную службу в звании «старший лейтенант» и получил обещанную мне должность руководителя группы. Так началась моя служба в КГБ, продолжавшаяся двадцать лет, вплоть до выхода на пенсию в июле 1987 года.
Все эти годы, находясь на разных ступеньках служебной лестницы, я неизменно занимался одним делом: разработкой новых технических средств в интересах советской разведки и контрразведки. Несмотря на то, что после окончания службы прошло более двадцати лет, о подробностях этой работы я рассказать почти ничего не могу по соображениям секретности. Разумеется, за эти годы сама радиоэлектроника существенно изменилась, однако концептуально специфика работы технических подразделений спецслужб и поныне остается прежней. Поэтому ограничусь общими соображениями и характеристиками, относящимися к этому периоду моей служебной деятельности.
Слухи о высоком научно-техническом уровне разработок, проводившихся в ЦНИИСТе, подтвердились. К изделиям, создававшимся в Институте, предъявлялись нестандартные, весьма повышенные требования. Подчас эти изделия должны были выполнять функции, не свойственные ни одному из устройств, выпускаемых промышленностью. Как правило, параметры, закладываемые в технические задания на разработку новой спецтехники, значительно превосходили требования ГОСТов на аналогичные устройства. Поэтому и разработчикам схем, и конструкторам приходилось постоянно изыскивать новые, часто оригинальные технические решения, позволявшие создавать изделия, уникальные по своим весо-габаритным характеристикам, по экономичности питания, по уровню собственных шумов, по быстродействию, по вибрационной и ударной прочности, по помехоустойчивости и многим другим свойствам, в зависимости от назначения изделия.
Несмотря на большие усилия и средства, вкладываемые советским правительством в развитие отечественной электронной промышленности, наше отставание по микроэлектронике от США в те годы составляло 10 – 15 лет. (Сейчас об этом даже говорить не приходится). Как в космических программах, так и в разработках спецтехники шла упорная борьба с «вероятным противником» в лице спецслужб США. Они пытались выявить и исследовать наши спецсредства, мы выявляли и изучали американские. Несмотря на преимущества, которые предоставляла американская промышленность своим инженерам в виде современной элементной базы, эту «инженерную дуэль» чаще выигрывали наши разработчики, благодаря невероятной изобретательности и смелости технических решений, свойственным русскому характеру. Прошу современного читателя простить меня за употребление этих устаревших слов вместо более современных и понятных, таких, как «благодаря креативности…» и т.п. Вот и мой ноутбук еще не успел перейти с русского на современный птичий язык и подчеркнул слово «креативность» красным цветом, как ошибку!
Руководство обеспечивало наших разработчиков всем необходимым для успешной работы. По различным каналам поступала самая свежая техническая информация, все подразделения Института были укомплектованы самой современной измерительной аппаратурой отечественного и зарубежного производства, экспериментальное и опытное производство оснащено современным технологическим и испытательным оборудованием. Наконец, если разработчикам не удавалось достичь заданных технических параметров, используя только отечественную элементную базу, то закупались необходимые импортные комплектующие изделия.
Рабта над созданием новых спецсредств была не только интересной в техническом смысле, но и подчас весьма напряженной, когда речь шла о безусловном выполнении плановых сроков окончания работ. Вспоминается один характерный случай.
Моя группа завершала НИР (научно-исследовательскую работу), срок окончания которой был установлен 31 декабря. К концу года все работы были выполнены, действующий макет нового устройства, на котором проверялась правильность выбранных схемных и конструкторских решений, был изготовлен и выдавал все заданные параметры, кроме одного. Никак не удавалось «вытянуть» всего пару децибелов, но это был один из основных параметров, и отказ от его выполнения означал бы признание всей НИР как «выполненной с отрицательным результатом». Как говорят инженеры, «отрицательный результат есть тоже результат», но все подсказывало мне, что поставленная задача выполнима, хотя в данном случае мы вплотную подошли к границе, обусловленной непреложными законами физики. Последние дни уходящего года прошли в напряженных поисках спасительного решения, эксперименты следовали один за другим, но децибелы никак не поддавались нашим усилиям.
Наконец, наступило 31 декабря. День пролетел как одно мгновение, все сотрудники лаборатории разъехались по домам встречать Новый год, лишь мы втроем: инженер-разработчик Константин Сенин, старший техник Петр Иванович Лукин и я продолжали колдовать «над телом больного». Сенин и Лукин были ветеранами Института, работавшими в нем еще во времена, когда там располагалась одна из печально известных бериевских «шарашек». За колючей проволокой тогда, рядом с вольнонаемными сотрудниками, напряженно трудились зэки – ученые и инженеры, чьи имена впоследствии составили славу отечественной радиотехники.
Наступающая новогодняя ночь выдалась снежной, за окнами старинной усадьбы, в которой располагалась лаборатория, в тусклом свете фонарей, пробивавшемся через заснеженные лапы голубых елей, едва виднелись пустынные дорожки, расчищенные между высокими сугробами. Вокруг стояла такая всепоглощающая тишина, которая бывает только в хорошей акустической камере.
Мы действовали методом «мозговых атак». Кто-нибудь из нас выдвигал очередное предложение, в том числе и Петр Иванович, обладавший светлой головой, золотыми руками и огромным опытом. Предложение всесторонне обсуждалось, и если никто не находил аргументированной причины для отказа, тут же Петр Иванович брался за паяльник и вносил соответствующее изменение в схему или в конструкцию макета. Эксперимент следовал за экспериментом, время стремительно уходило, напряжение возрастало, а желаемого результата все не получалось.
Наконец, когда до Нового года оставалось всего полтора часа, стрелка милливольтметра остановилась на отметке, свидетельствующей о достижении заданного параметра. Мы зачарованно смотрели на прибор, боясь поверить своим глазам. В это время Константин незаметно исчез из комнаты. Когда же мы с Петром Ивановичем пришли в себя и выдохнули задержавшийся в легких воздух, на пороге появился торжествующий Константин с полулитровой бутылкой и колбасой в руках. Напряжение было настолько велико, что ничего более нужного и своевременного придумать было невозможно. Для того, чтобы поинтересоваться, где Костя все это достал в столь поздний час, уже не было душевных сил. Мы разлили водку по стаканам и дружно выпили за успешное завершение работы, а заодно и за наступающий Новый год. Никогда обычная «московская» не казалась мне такой вкусной, как в тот незабываемый вечер.
К моменту боя кремлевских курантов все трое успели добраться до своих домов.
Моя служебная деятельность не ограничивалась только собственными разработками новой техники. Как правило, если необходимое количество специзделий было значительным, то изготовление средних и крупных серий передавалось на предприятия промышленности соответствующих министерств. Поэтому в круг моих обязанностей входило также так называемое «сопровождение работ в промышленности».
Поскольку тактико-технические требования к специзделиям всегда были очень высокими, то, как правило, эта работа начиналась с проведения у себя в лаборатории собственной НИР, в ходе которой не только разрабатывались новые схемные и конструктивные решения, но и изготавливался действующий макетный образец, подтверждающий выполнимость заданных требований. Затем для предприятия-исполнителя составлялось Техническое задание на ОКР (опытно-конструкторскую работу). Это был многостраничный, тщательно разработанный документ, определявший входные и выходные электрические параметры, вес и габариты, климатические и механические условия эксплуатации, срок службы и показатели надежности, ряд других требований, предъявлявшихся к новому изделию. Этим же документом определялись сроки окончания основных этапов работы, перечни результатов, порядок приемки каждого этапа и ОКР в целом. В результате проведения ОКР выпускался комплект конструкторской документации, включавшей в себя, кроме чертежей, Технические Условия, инструкции по эксплуатации, инструкции по регулировке и другие документы, позволявшие серийно выпускать изделие на конкретном предприятии.
Обычно ОКР заканчивалась Государственными испытаниями нескольких опытных образцов, изготовленных предприятием-исполнителем. Эти испытания и приемка выполненной работы проводились Государственной комиссией во главе с председателем, которые назначались либо приказом начальника Управления КГБ, либо ВПК (военно-промышленной комиссией при Совете Министров СССР) – в зависимости от важности и стоимости принимаемых работ. Программа и методика приемки этапов ОКР и Государственных испытаний, так же, как и ТЗ на ОКР, разрабатывались мною, как ведущим данный заказ, согласовывались с предприятием-исполнителем и утверждались вышестоящими инстанциями Заказчика и Исполнителя, после чего приобретали юридическую силу.
Для согласования всех этих документов мне приходилось выезжать на предприятия, где происходили ожесточенные сражения с местными специалистами вокруг тех или иных технических требований к новому изделию и сроков выполнения работ. Естественно, что исполнители стремились максимально облегчить себе жизнь и заработать при этом немалые деньги у богатого заказчика, я же стремился максимально использовать технологическую базу предприятия, чтобы обеспечить спецслужбы, с которыми поддерживал регулярные контакты, современной и совершенной техникой. Разумеется, не все требования к изделию, которые выполнялись в лаборатории в результате проведения НИР, было возможно выполнить в полной мере при серийном производстве, и при составлении Технического задания на ОКР я учитывал это обстоятельство, закладывая некоторые параметры менее жесткими. Чтобы определить величину этих неизбежных послаблений, требовалось хорошо разбираться в возможностях технологии, которой располагало данное предприятие. В этом мне хорошо помогал производственный опыт, приобретенный в Новосибирске. Вообще, чтобы добиться положительных результатов в этих спорах, требовалась хорошая техническая подготовка. Всесторонне обоснованная научно-техническая аргументация, подкрепленная демонстрацией действующих макетов или образцов, в конце концов приводила стороны к обоюдному согласию.
.
В течение многолетнего сотрудничества со специалистами научно-исследовательских институтов и предприятий промышленности, выполнявших заказы КГБ, у меня с ними сложились хорошие, я бы сказал – партнерские отношения. В ходе выполнения разработок этими предприятиями я часто выезжал туда в командировки, где за кульманами конструкторских бюро и измерительными стендами лабораторий и испытательных станций происходили взаимные консультации с разработчиками. Поэтому я всегда был в курсе состояния дел по той или иной работе, в том или ином городе.
Когда наступало время окончания какого-либо этапа или завершения всей работы, то я выезжал на предприятие-исполнитель в качестве представителя заказчика или председателя Государственной комиссии для приемки этапа или работы в целом. При этом на первых порах в моих отношениях с местными руководителями возникали недоразумения, вызванные их стремлением сдать некачественно выполненную или незаконченную работу. С этой целью мне навязывались разнообразные нештатные услуги: бесплатные ужины в хороших ресторанах, пикники с девочками, персональный автомобиль в любое время и т.п. Особенно этим отличались киевские товарищи, у которых не всегда работы заканчивались качественно и в срок. Цена вопроса при этом была внушительной: в случае неудачи предприятие лишалось премии, составлявшей значительную часть договорной суммы оплаты выполненной работы. Решительно отклоняя все домогательства, я быстро дал всем понять, что со мной этот номер не пройдет. Чтобы не возникало ни тени сомнений в незыблемости моей позиции, я неуклонно отказывался даже от мелких услуг, которые при других обстоятельствах были бы просто не замечены или сошли бы за бескорыстную дружескую помощь. Не помогали и драматические причитания «туземцев» на тему о том, как это у привередливого москаля поднимается рука на то, чтобы лишить денег целый коллектив. Обращались местные товарищи и к моим генералам, обвиняя меня в несуществующих прегрешениях и призывая найти на меня управу, но в Оперативно-Техническом управлении КГБ я имел хоршую репутацию и пользовался доверием начальства. Выслушав в ответ свирепый генеральский рык, киевские товарищи печально опускали трубку ВЧ-телефона.
В дальнейшем с руководством на местах у меня установились нормальные деловые отношения, предприятия стали относиться к нашим заказам ответственнее, а в случае срыва плановых сроков выполнения работ местным руководителям приходилось выезжать в Москву с пренеприятной миссией: царапаться в двери генеральских кабинетов и вымаливать переносы сроков.
Бывало и так, что заместитель начальника Управления вместе со своей свитой приезжал на недельку в тот же Киев, где я, находясь там в качестве председателя Государственной комиссии, объективно докладывал ему о ходе приемки какой-нибудь работы. Проведя парочку совещаний и выслушав очередные просьбы гостеприимного местного руководства о послаблении требований заказчика, генерал делал участливую мину на лице и сокрушался по поводу этого несговорчивого и упрямого Сергеева, который даже собственного начальства не боится и отказывается подписывать акт приемки; не выгонять же со службы специалиста! После этого генерал, пожелав всем успехов в работе, покидал гостиничные апартаменты и спокойно возвращался в Москву, оставляя разочарованных местных руководителей один на один со мной.
В 1972 году я, наконец, закончил МИРЭА, защитив на «отлично» дипломный проект под названием «Миниатюрный стереофонический магнитофон на проволочном магнитоносителе». В качестве темы дипломного проекта я использовал свое изобретение, сделанное годом раньше. Таким образом, я выполнил задачу, поставленную самим перед собой, хотя это обстоятельство ничего не меняло для меня ни в практическом, ни в техническом плане, а имело исключительно принципиальный характер.
К 1975 году развитие микроэлектроники достигло уровня, при котором значение магнитной записи во многих приложениях стало быстро ослабевать, у нее появились интересные альтернативы, в частности, в применении к системам дальней радиосвязи. В связи с этим состоялся мой переход в другое подразделение нашего Института. Несмотря на изменение тематики, характер моей работы остался прежним: собственные разработки новой техники и сопровождение промышленности. В течение двадцати лет мое воинское звание повысилось до подполковника, а должность – до заместителя начальника лаборатории. Существенно увеличился объем выполняемых работ и количество сотрудников в моем подчинении.
Стремясь постоянно повышать научно-технический уровень подразделения, я придавал большое значение свежим кадрам. С этой целью я посещал соответствующие кафедры таких институтов, как МИФИ, МЭТИС, МВТУ им. Баумана и, с помощью преподавателей, находил там наиболее способных и перспективных старшекурсников, склонных к научной работе, проводил с ними собеседования, а после окончания ВУЗов устраивал им распределение на работу к нам. Через два-три года ребята уже щеголяли в лейтенантских погонах и получали приличную зарплату, что, наряду с идейными соображениями, способствовало их творческим успехам в интересах госбезопасности нашей Родины.
Все разработки, проводимые нашей лабораторией, заканчивались успешно и внедрялись в оперативную деятельность различных подразделений Комитета Государственной Безопасности, которым с 1967-го по 1982-й годы руководил Ю.В.Андропов. Однажды он приехал в ЦНИИСТ, чтобы ознакомиться с работами Института. Среди работ, отобранных для показа Председателю, была и одна из моих разработок. Юрий Владимирович попросил меня, как автора, лично доложить ему об этой работе. Во время доклада он очень внимательно слушал, вникая в оперативно-технические особенности проделанной работы, затем задал несколько уточняющих вопросов и попросил продемонстрировать изделие в действии, что и было исполнено. После этого он дал высокую оценку изделию и поблагодарил за доклад. Вскоре пришел приказ Председателя КГБ о награждении меня ценным подарком – тюнером высшего класса «Ласпи-001», производство которого впервые в стране было освоено севастопольским радиозаводом. В сочетании с домашней звуковоспроизводящей аппаратурой собственного изготовления, этот радиоприемник обеспечивал весьма высокое качество звучания стереофонических программ.
На меня Ю.В.Андропов произвел весьма благоприятное впечатление своей интеллигентностью, внимательностью к собеседнику, простой и спокойной манерой общения. В те годы начала «эпохи застоя» коррупция в стране только начинала развиваться, но вскоре эта ржавчина стала поражать все новые части государственного механизма. Не заметить этого было невозможно. Мы, старшие офицеры, часто обсуждали между собой складывающуюся в стране обстановку, пытаясь найти пути преодоления надвигающегося политического и экономического кризиса. Многим из нас тогда казалось, что стоит только отменить пресловутую шестую статью Конституции о руководящей и направляющей роли КПСС и провозгласить свободные рыночные отношения, как чудесным образом все переменится. Исчезнет коррупция, экономика станет более эффективной, народ – зажиточным, наука, промышленность, сельское хозяйство, здравоохранение, культура обретут новые импульсы для бурного развития и процветания. Наивные люди, тогда мы даже предположить не могли, что коррупция сможет обрушить могучую страну с такой катастрофической силой и быстротой, как это случилось впоследствии.
В описываемый мною период времени КГБ, несмотря на темные следы, тянувшиеся за ним из недалекого сталинско-бериевского прошлого, являлся наименее коррумпированной структурой среди прочих государственных структур. Не буду останавливаться на ставшей хрестоматийной истории борьбы между КГБ и МВД, закончившейся, как известно, самоубийством министра Щелокова. Расскажу о другом. В последние годы нахождения Андропова у руля КГБ, нас, старший начальствующий состав всех управлений, стали регулярно собирать на совещания в центральном клубе Комитета на Лубянской площади. Большой зал клуба набивался до отказа. Перед этой аудиторией с докладами и сообщениями выступали некоторые ведущие политики и государственные деятели страны. В их выступлениях содержалось большое количество фактического материала, объективно и без прикрас характеризующего политическую и экономическую ситуацию в стране. Анализ положения, содержащийся в докладах, не давал повода для оптимизма и вызывал тревожное чувство. Разумеется, содержание этих встреч не подлежало разглашению. У всех присутствующих складывалось впечатление, что руководство Комитета готовит нас к серьезным переменам в жизни государства.
Когда в ноябре 1982 года Ю.В.Андропов стал Генеральным секретарем КПСС, казалось, что время перемен пришло. Однако, часы жизни Андропова были сочтены; через пятнадцать месяцев он ушел из жизни, не успев совершить ничего из задуманного. Большую часть этого времени он провел на больничной койке, будучи неизлечимо больным и лишенным возможности активно работать. Поэтому я не согласен с нынешними критиками Андропова, считающими, что все его реформаторские планы сводились к отлавливанию на улицах прогульщиков.
Поскольку, как известно, история не терпит сослагательного наклонения, то не стану здесь рассуждать о том, что бы произошло со страной, если бы судьба даровала Юрию Владимировичу еще хотя бы лет десять жизни.
Размеренный ход моей службы иногда нарушался непредвиденными обстоятельствами, из которых хорошо запомнился один случай. Соседним подразделением по заказу тогдашнего ПГУ КГБ (Первого Главного Управления, теперь это – Служба Внешней Разведки) было разработано довольно сложное изделие. Разработка была признана чрезвычайно успешной, разработчики удостоены Государственной премии, а изделие было запущено в серийное производство. Но вскоре начали происходить непонятные вещи: серийно выпускаемые изделия упорно отказывались работать. Разработчики изделия, защитившие докторские диссертации на этой многолетней работе, никак не могли установить причину отказов. Проходил месяц за месяцем, серийный выпуск изделий был остановлен, утвержденные и дважды продленные плановые сроки сорваны, а ясности так и не было.
Разразился скандал на самом высоком уровне. Руководство ПГУ потребовало от Оперативно-Технического управления, в которое входил ЦНИИСТ, объяснений. Этот вопрос стал предметом разборки у руководства КГБ. Над начальником Института генералом И.С.Романычевым нависла реальная угроза.
В одно прекрасное утро начальник Института собрал у себя совещание с участием руководителей всех подразделений, участвовавших в разработке злополучного изделия. В техническом отношении изделие представляло собой сложный комплекс, поэтому на совещании присутствовало много сотрудников, представлявших различные отраслевые подразделения. Ни я, ни мой непосредственный начальник на совещании не присутствовали, т.к. наша лаборатория в этой разработке участия не принимала. Совещание было бурным и долгим, в результате этого совещания Романычев принял решение, прозвучавшее для меня как гром среди ясного неба: поручить разобраться с изделием и наладить его серийный выпуск подполковнику Сергееву! Само собой разумеется, в кратчайшие сроки.
Наверное, я мог бы отказаться, сославшись на некомпетентность в данной работе, отсутствие хоть какой-нибудь ученой степени и т.п., и был бы при этом прав, но, с другой стороны, понимая драматичность ситуации и отбрасывая прочь шкурные соображения, я счел себя обязанным руководствоваться общими, или, говоря современным языком, корпоративными интересами. Будучи вызван к генералу «на ковер», я дал свое согласие и представил ему свою программу действий, а также перечень необходимых условий для предстоящей работы, включая списки необходимых людей и оборудования. Кроме того, я попросил временно освободить меня от работы в своей лаборатории, где я был заместителем начальника. Игорь Сергеевич согласился со всеми моими предложениями, и работа закипела.
Срочно было освобождено большое отдельное помещение, куда свезли из разных подразделений Института необходимое оборудование в соответствии с моим списком. Здесь была контрольно-измерительная аппаратура, в том числе самая лучшая и дефицитная на то время, и установки для климатических и механических испытаний, и оборудованные рабочие места для производства сборочных, монтажных и микромонтажных работ, другое оборудование. В соответствии с другим списком в мое распоряжение были откомандированы лучшие специалисты из других лабораторий, которых я прекрасно знал по многолетнему сотрудничеству, каждый из которых являлся асом в своей области. Наконец, в мое распоряжение поступили отобранные мною техники и рабочие из разных цехов и испытательной станции.
Для созданной комплексной бригады был установлен круглосуточный режим работы, для чего все сотрудники были разбиты на три рабочие смены. Для доставки людей на работу и по домам был выделен дежурный автобус. При необходимости, в экстренном порядке вызывались из других городов разработчики некоторых блоков, входящих в комплекс изделия, которые принимали участие в проводимых нами исследованиях и экспериментах. Ведущие специалисты, вошедшие в состав комплексной бригады, находясь постоянно в одном месте, могли, без лишних потерь времени на поиски друг друга и организацию совещаний, обсуждать результаты исследований и планировать следующие эксперименты, как теперь говорят, «в режиме он-лайн».
Все проводимые мероприятия и результаты измерений подробно документировались в специально заведенной книге протоколов. Это придавало организованность и точность постоянно проводимому анализу технических результатов работы. За все время существования бригады никто из вышестоящего руководства ни разу не вмешивался в мои действия, что позволяло всем спокойно работать, не отвлекаясь на «мирские» проблемы.
Через несколько месяцев напряженной работы, наконец, были достигнуты желаемые результаты. Были четко выявлены причины отказов изделия (их оказалось несколько, что и затруднило их поиск), в схемы и конструкции некоторых блоков были внесены изменения, в соответствии с которыми была откорректирована конструкторская документация. По откорректированной КД на заводе была изготовлена установочная партия изделий, которая успешно выдержала испытания. Поставка изделий заказчику возобновилась, вопрос был снят с повестки дня. Комплексная бригада была распущена, я вернулся к делам своей лаборатории.
Как обычно, интересы работы, находясь на первом месте, требовали много энергии, времени и забот. Однако, жизнь вне службы тоже не стояла на месте.
Примерно, года через четыре после начала моей работы в ЦНИИСТе, заместитель начальника Управления генерал А.Н.Куяров обратил внимание руководства Института на скромные жилищные условия капитана Сергеева. С Александром Николаевичем у меня были частые контакты в связи с моими работами по сопровождению промышленности, которые он, в соответствии со своей должностью, курировал. Отношения наши были сугубо деловыми, ни с какими просьбами личного характера я к нему не обращался.
Неожиданно меня пригласили на заседание жилищной комиссии Института, на котором заместитель Начальника по общим вопросам обратился к общественности с проникновенной речью, в которой охарактеризовал меня как неутомимого труженика и одаренного инженера, которому стесненные жилищные условия мешают развивать свой талант и сохранять здоровье, так необходимые для безопасности Родины. Комиссия единодушно проголосовала за включение меня в список первоочередников на получение квартиры от Института.
Испытав на этом заседании неприятное чувство стыда и неловкости, на домашнем совете я предложил вступить в кооператив и купить нормальную квартиру. К этому времени моя зарплата позволяла это сделать, не прибегая к существенным заимствованиям и не обрекая семью на серьезные лишения. В 1972 году семья въехала в трехкомнатную квартиру в новом доме, только что построенном строительным кооперативом в Железнодорожном. Самая маленькая комната, площадью в 9 кв.м., была превращена в кабинет-лабораторию, оснащенную всем необходимым для домашних творческих занятий.
Когда Александру Николаевичу стало известно об этом, он с обидой спросил, откуда у меня, капитана, лишние деньги, чтобы отказываться от бесплатной квартиры и остался недоволен моим поступком, но на наших дальнейших служебных отношениях этот случай никак не отразился.
Начиная с 1974 года, во Владивостоке начались регулярные встречи выпускников ТОВВМУ 1954-го года выпуска, проводившиеся через каждые пять лет в сентябре-октябре. Во главе этого прекрасного мероприятия стоял оргкомитет, составленный из инициативных наших однокашников Павла Потанина, Владимира Лилы, Владимира Бурмистрова, Владимира Пунанова и других, который работает до сих пор, несмотря на скорбные потери. Периодически издается справочник «Адреса наших друзей», в котором приведены имена выпускников всех трех факультетов и их жен, даты их рождения, адреса и телефоны. В каждое издание вносятся необходимые изменения. Оргкомитет поддерживает связь со всеми однокашниками, рассеявшимися по территории бывшего Советского Союза.
К назначенному времени они, всеми правдами и неправдами, преодолевая безденежье и нездоровье, подобно дальневосточному лососю, прорывающемуся к месту своего нерестилища, устремляются во Владивосток, в Alma Mater, чтобы в очередной раз встретиться со своей флотской юностью и обнять верных друзей.
Согласно сложившейся традиции, два дня, суббота и воскресенье, посвящены официальному празднованию встречи. В субботу с утра все, вместе с женами, собираются в просторном клубе ТОВВМУ на торжественное собрание. Гостями собрания являются Командующий ТОФ, губернатор Приморского края, мэр Владивостока, представители преподавательского состава Училища, представители молодежи – курсанты разных курсов. После доклада Председателя или Секретаря оргкомитета о событиях, происшедших за пять лет в жизни морского братства, выступлений однокашников и гостей, все отправляются в обход территории, учебных и жилых помещений Училища, посещают аудитории и классы, где учились, кубрики, где отдыхали, фотографируются на память о встрече. Затем производится парад. С развернутым знаменем Училища и с оркестром, мимо собравшихся ветеранов и гостей в торжественном строю проходят все факультеты. После этого все приглашаются отобедать в училищной столовой, после чего разъезжаются по домам, чтобы вечером встретиться в ресторане Дома Офицеров Флота на торжественном ужине. Ужин проходит под аккомпанемент любимых песен и плясок, исполняемых приглашенными артистами а также ветеранами, помолодевшими на несколько десятков лет, звучат стихи, написанные специально к встрече. Дружный и веселый ужин заканчивается далеко за полночь, когда автобусы тыла флота развозят всех по домам, гостиницам и санаториям.
Рано утром в воскресенье веселая толпа, среди которой наблюдаются дети и внуки ветеранов, собирается на 37 причале, где грузится на катера, предоставленные штабом флота, и отправляется на пикник в одну из живописных бухт Русского Острова, или в бухту Миноносок. По прибытии на место, после торжественного построения и подъема военно-морского флага, «накрывается поляна» (все с собой) и веселье среди природы, перемежаясь с купаньем, продолжается весь день. Вечером катера доставляют всех во Владивосток.
За 35 лет существования этой традиции прошло шесть календарных встреч, (не считая дней Военно-Морского флота) из которых лишь последнюю (в 2009 году) я пропустил из-за болезни.
Вот стихотворение, которое я написал, находясь под впечатлением от нашей первой такой встречи в октябре 1974 года:
В далеком пятьдесят четвертом
Курсантов славная когорта
Окончила ТОВВМУ, а там
Нам в интересах обороны
Вручили кортики, погоны
И разослали по флотам.
Судьба нас всюду разбросала,
А дружба верная собрала
В родном ТОВВМУ в урочный час,
И каждый вновь пришел в свой класс.
Нас адмирал Потехин встретил,
Тепло поздравил в трех словах
И в речи, между тем, отметил,
Что лучше прочих на флотах
ТОВВМУ питомцы всюду служат
И меж собою крепко дружат.
С коротким жизнеописаньем
Всяк выступил перед собраньем:
Как размножался, как служил,
Тут каждый честно доложил.
Иных уж нет, а те не служат,
Прошло ведь долгих двадцать лет…
Кто до сих пор моря утюжит,
Кто возглавляет факультет,
Кто из Европы шлет привет,
Кто в китобоях, кто в ученых,
Кто в брызгах Балтики соленых,
Кто в Средиземном каждый год
С тоскою смотрит на Восход.
Что ж до меня – в краях столичных
Давненько якорь я отдал.
Лишился я штормов привычных,
Тревог, авралов, дудок зычных,
И на транзисторный уют
Сменил я дрожь стальных кают.
Разглядывая наши рожи,
Нас женщины узнали все же,
И рады зрелые мужчины:
Ни лысины, и ни морщины
Не могут в друге помешать
Черты былого отыскать!
Вот сын Лаврищева с трибуны,
Затронув трепетные струны
Моряцких душ, поздравил нас
От имени курсантских масс.
Тут было много мокрых глаз…
В ТОВВМУ и шум, и гам стоят.
Курсанты с ужасом глядят,
Как всяких рангов капитаны
И службы флотской ветераны
Что дети, скачут и шалят!
Лишь к вечеру смеркаться стало,
Раздался первый рюмок звон,
И в помещение «Коралла»
Стеклось все золото погон.
Тут дым поднялся коромыслом,
Был каждый тост наполнен смыслом,
От старых песен, от речей
Бывалых наших трепачей
До поздней ночи весь «Коралл»
И сотрясался и дрожал.
На день второй мы к Чумичевым
Вломились шумною гурьбой.
В квартире прибранной и новой
Устроили мы пляс суровый,
Тряхнули, в общем, стариной.
Наш Мангазеев-одноклассник,
Великовозрастный проказник,
Такой же добрый и большой,
Остался он самим собой.
Однако нас он удивил,
Когда поэму сочинил.
Как будто только из пеленок
Розовощекий Василенок,
Сосед по парте дорогой,
Был юношей хорош собой.
А ныне – он капраз, аскет,
Не пьет, не курит много лет,
Подтянут, сухощав, пригож
И к женщинам чужим не вхож,
Хоть на Алялина похож.
Вот Пантелеев благородный,
Хоть внешне сдержанно-холодный,
Но знаю я – романтик он
И свято дружбы чтит закон.
Халиль, послушный зову дружбы,
Из дальних мест гражданской службы,
Из Навои прибыть сумел,
Преграды все преодолел
И всех нас фотоаппаратом
Заснял на пленку многократно.
А Толя Павлов прямо с моря,
Со штормом грозным смело споря,
На встречу с нами прискакал,
Как Чацкий, с корабля на бал
И, между песнями и водкой,
Своей ритмической чечеткой
Нас всех насквозь очаровал.
Но время встречи быстротечно.
Расцеловались мы сердечно
И разошлись под марш славян
И слезы наших милых дам.
Знакомый запах я вдыхаю
Причальных свай, гнилой пеньки,
С особой силой вспоминаю
Давно прошедшие деньки…
А вечером опять мигают
И Токаревский, и Скрыплев,
Знакомо бухту оглашает
Судов, буксиров мощный рев.
Звенят трамваи на Светланке,
На рейде, с крейсера, бьют склянки,
Над Дальзаводом – сварки свет.
Как будто не было тех лет.
Разумеется, я позволил себе привести здесь эти наспех сочиненные и довольно корявые строчки не из-за их литературных достоинств, а лишь потому, что, как мне кажется, они отражают, подобно репортажу, настроения участников этих встреч.
Но вернемся из далекого Владивостока, овеянного свежими ветрами нашей флотской юности, в безветренное Подмосковье. Все двадцать пять лет жизни в Железнодорожном я регулярно занимался спортом: зимою – лыжами, летом – велосипедом. На мое пятидесятилетие коллектив подарил мне специально собранный механиками Центрального спортивного клуба «Динамо» под мои антропологические данные гоночный велосипед «Старт-шоссе», вместе с полным комплектом динамовской велосипедной формы для шоссейных гонок. Велосипед имел десять скоростей, специально подобранные размеры рамы, ширину руля и длину шатунов, а также тонкие трубки вместо шин на колесах. Весил он в два раза меньше, чем мой старый «Спутник».
Очень быстро оказалось, что, с детских лет гоняя на велосипеде, я не имел ни малейшего представления о правильной езде. Велосипедный спорт относится к высокотехничным видам спорта; здесь нужно многое знать и уметь. Поняв это, я расклеил по округе объявления с предложением совместных тренировок и с указанием своего номера телефона. Вскоре я оказался в дружной компании профессиональных гонщиков, которые жили в районах Балашихи и Реутова и регулярно гонялись по шоссе восточного Подмосковья, готовясь к очередным соревнованиям.
Без какого-либо ущемления моего самолюбия, эти мощные ребята (в возрасте от 40 до 60 лет) на ходу учили меня правильно педалировать, выбирать передачу и темп движения, составлять специальные питательные смеси и принимать их на ходу, и многому, многому другому. Конечно, приобрести физические кондиции, как у моих новых товарищей, для меня было невозможно в принципе, но в техническом отношении прогресс был налицо. Скоро я, находясь в составе группы численностью в шесть-восемь человек, преодолевал, не слезая с седла в течение пяти часов, расстояние 120 км.
Построившись парами в колонну-«пелитон», компания дружно работала ногами, обозревая живописные подмосковные окрестности и беседуя между собой. Каждая последующая пара «сидела на колесе» предыдущей, т.е. следовала за ней вплотную, без интервала. При этом максимум работы по преодолению сопротивления воздуха совершала головная пара, остальные катились налегке, отдыхая и почти не затрачивая сил на движение. Периодически производилась смена лидеров; первая пара становилась в хвост колонны, а на их месте оказывалась вторая пара, и т.д. Это позволяло пелитону преодолевать большие расстояния с приличной скоростью и минимальной затратой энергии. Примерно через каждые два с половиной часа запас «топлива» в мышцах заканчивался, что проявлялось в резком упадке сил и невозможности продолжать движение. В этот момент, на ходу, из держателя на раме вынимался баллончик с питанием, и в течение нескольких секунд производилась «заправка», после которой силы восстанавливались, что позволяло всей группе катиться в прежнем темпе.
Тогда, в восьмидесятые годы двадцатого века, подмосковные шоссейные дороги обеспечивали безопасность подобных тренировок. Группы, подобные нашей, нередко встречались на дороге. Водители аккуратно объезжали группу, что понятно: в случае дорожного инцидента свидетелей было бы достаточно. По- другому бывало, когда я выезжал на шоссе один, без группы. Иногда среди множества водителей, обгоняющих меня, встречался дебил, который специально бил бортом своего автомобиля одинокого велосипедиста. Этим развлекались обычно водители самосвалов, иногда автобусов. На скорости 25-30 км. в час приходилось выпрыгивать через руль, (при этом туклипсы, пристегивающие ноги к педалям, автоматически расстегивались) сгруппировавшись в полете таким образом, чтобы укатиться с проезжей части на обочину, избежав при этом травм головы. Обычно в результате такого происшествия оставались ссадины на коленях, локтях и ладонях, несмотря на перчатки. Велосипед, обычно, не страдал. Смазав ссадины специальной мазью, предотвращающей образование рубцов, я садился в седло и продолжал свой путь. За пять лет тренировок произошло пять или шесть таких случаев. Несмотря на мелкие неприятности, занятия велоспортом доставляли мне большое удовольствие и, наряду с лыжами зимой, позволяли круглый год поддерживать хорошую физическую форму.
Осенью 1975 года у себя дома я собрал школьных друзей, проживавших к тому времени в пределах досягаемости, после чего начались наши традиционные ежегодные встречи, продолжавшиеся в течение двенадцати лет. Об этом я написал в главе «Детство» настоящей книги. Первоначально я собирался подробнее рассказать о своих школьных товарищах потому, что это были интересные и достойные люди, и рассказ о каждом из них не только украсил бы эти страницы, но и придал бы картине описываемого прошлого дополнительные штрихи и убедительность. К сожалению, увидев, что книга на глазах пухнет, как тесто на дрожжах, я вынужден отказаться от этого намерения и ограничиться ранее сказанным.
В ноябре 1979 года, в возрасте 74 лет, после инсульта, не приходя в сознание, умерла мама. В течение всей жизни она никогда не жаловалась на здоровье и не обращалась к врачам. Кончина ее для нас, братьев и сестер, была полной неожиданностью. После смерти папы она жила в той же квартире на улице Генерала Глаголева, вместе с младшей нашей сестрой Ириной, ее мужем Виктором и внуком Никитой. Ирина работала по специальности на передвижном пункте Центрального телевидения. Гала и Дима со своими семьями к тому времени жили в кооперативных квартирах. Гала преподавала английский язык в МИЭМ, Дима, как и я, служил в ЦНИИСТе, куда он поступил через год после меня.
Маму мы похоронили на Химкинском кладбище, рядом с папой.
Завершая этот краткий рассказ о своей двадцатилетней службе в КГБ, могу сказать, что здесь мне в значительной мере удалось осуществить свои давние намерения заняться созданием новых технических средств. Обстановка в ЦНИИСТе вполне благоприятствовала творческой деятельности; если предлагаемая автором техническая идея на самом деле являлась продуктивной, а сам автор проявлял способность довести ее до «железа», то он получал поддержку руководства. Работа включалась в план, получала необходимое финансирование и обеспечение современными материально-техническими средствами. Свой научно-технический потенциал, каким бы он ни был, я использовал в полной мере. Поэтому о службе в тогдашнем КГБ я вспоминаю с удовлетворением. Этот двадцатилетний период моей жизни был не только самым продолжительным, но и наиболее результативным с точки зрения инженерной деятельности.
К сожалению, уделить этому периоду больше места в данной книге я не смог по двум причинам. О первой я упомянул в начале этой главы – это секретность, вторая заключается в том, что описания специфических технических коллизий, в которых я участвовал и которые составляли основное содержание моей жизни в этот период, для большинства читателей будут непонятны, а для специалистов не интересны из-за их тридцатилетней давности.
24 июля 1987 года вышел приказ о моем увольнении в запас «по достижению предельного возраста». Для звания «подполковник» этот возраст составлял 55 лет. Мне была начислена максимальная военная пенсия размером 250 руб., что составляло почти половину моего денежного содержания. По тем временам этого было вполне достаточно для нормальной жизни. Многие отставные военные, не испытывая материальной нужды, тогда не работали, отдыхая от продолжительной и подчас нелегкой службы. Напомню, что максимальная пенсия гражданских пенсионеров составляла тогда 140 рублей, что обеспечивало даже им сносное существование, в отличие от нынешних пенсионеров.
В конце августа 1987 года я простился с военной службой и с коллективом, но вопрос, чем заняться после службы, передо мной не стоял: меня неудержимо влекло к морю, на Восток. К тому времени Вера продолжала, как и ранее, работать в НИТИ, Алена, которой уже было 30 лет, была разведена, преподавала в музыкальной школе и жила с восьмилетней дочкой Ксюшей в своей двухкомнатной кооперативной квартире в одном доме с нами.
Между тем, к тому времени мой семейный корабль дал серьезную течь: в славном городе Владивостоке жила женщина по имени Людмила, с которой в течение десяти последних лет были связаны все мои дальнейшие помыслы. Это обстоятельство в не меньшей степени, чем тоска по морю, предопределило мое решение уехать во Владивосток.
Людмила Васильевна была на 13 лет моложе меня, разведена, имела замужнюю дочь, пожилую маму и работала в то время врачом-терапевтом в краевой физиотерапевтической больнице. Незадолго до описываемых событий, Людмиле удалось получить «гостинку», в которую она и переехала, оставив трехкомнатную квартиру в центре города маме, дочери и зятю. Забегая немного вперед, поясню молодому читателю, что такое «гостинка». Вдоль каждого этажа девятиэтажного «дома гостиничного типа» тянулся сквозной коридор, в который справа и слева выходили двери комнат, именуемых «квартирами». Общая полезная площадь такой квартиры составляла 22 кв.м. и включала в себя жилую комнату площадью 16 м., кухонную выгородку, в которой помещался холодильник и полочка с электроплиткой, санузел с «сидячей» ванной, раковиной и унитазом и маленькую прихожую, в которой помещался шкаф-купе для одежды. Как видим, «гостинка» располагала необходимыми удобствами, несмотря на игрушечные габариты. Единственное окно выходило прямо на юг, из-за чего большую часть времени комната была залита ярким солнечным светом, с третьего этажа открывался вид на Тигровую сопку, увенчанную телевизионной вышкой. Стараниями Людмилы тесная комнатка превратилась в уютное и теплое гнездо, где любили бывать наши друзья.
В марте следующего, 1988-го года Людмила из Физиотерапевтической больницы перевелась в Издательско-полиграфический комплекс «Дальпресс», где стала работать терапевтом-заведующей здравпунктом этой крупной организации, которая в доперестроечные времена была Краевым издательством «Красное Знамя», крупнейшим печатным органом ЦК КПСС на Дальнем Востоке. Причиной этого перехода было обещание руководства «Дальпресса» в ближайшее время предоставить Людмиле нормальную квартиру. Чтобы не возвращаться к этому вопросу, скажу, что в течение десяти последующих лет работы Людмилы в этой организации это обещание так и не было выполнено.
Но вернусь в Москву, в 1987 год. Для осуществления моего решения уехать на Дальний Восток нужно было преодолеть два серьезных препятствия. Первое заключалось в необходимости соблюдения пятилетнего иммунитета, в течение которого, по соображениям секретности, я должен был оставаться не выездным и не имел права выходить в загранрейсы. Второе препятствие возникло в связи с моим 55-летним возрастом, который никак не сочетался с зачислением в плавсостав, где должны были трудиться молодые, крепкие мужики.
Пришлось проявить максимум настойчивости, чтобы решить эти проблемы. Партком Оперативно-Технического Управления КГБ выдал мне характеристику-рекомендацию, разрешающую загранплавание без режимных ограничений, а Министерство рыбной промышленности, не без участия ребят из центрального аппарата Комитета, выдало мне на руки письмо в адрес «Дальрыбы», рекомендующее, «в порядке исключения», зачислить меня в командный плавсостав одного из подразделений этой, в то время мощной, организации.
В сентябре 1987 года, положив в небольшой чемоданчик англо-русский словарь и комплект формы, сшитой в мастерской Министерства морского флота, я вылетел во Владивосток.