Возвращение.
Приехав в Москву, мы поселились у моих родителей, которые по-прежнему жили на Ольховской улице, вместе с моим братом и сестрами. Диме было уже 22 года, он учился на радиотехническом факультете Московского института электронного машиностроения (МИЭМ), сестрам было соответственно 19 и 17 лет. Гала училась на втором курсе Московского государственного педагогического института (МГПИ) по специальности «преподавание физики на английском языке», Ирина заканчивала школу и готовилась к поступлению в следующем году на радиотехнический факультет Московского горного института.
Отец в то время работал начальником отдела капитального строительства Научно-Исследовательского Технологического института (НИТИ), принадлежащего Министерству оборонной промышленности. Предприятие находилось в городе Железнодорожном под Москвой. Небольшой, тихий и зеленый городок еще недавно был типичным подмосковным дачным поселком или, лучше сказать, деревней, носившей криминальное название Обираловка. Такое же название имела и расположенная рядом железнодорожная станция. Именно здесь, если верить уважаемому Льву Николаевичу, темной осенней ночью свела счеты с жизнью несчастная Анна Каренина, бросившись под поезд. В описываемое мною время единственной свидетельницей происшедшего оставалась лишь старая кирпичная водокачка, около которой все и случилось. Но спустя еще десять лет и ее не стало.
ОКС, которым руководил Максим Сергеевич, в течение ряда лет построил для работников НИТИ на месте деревни кварталы современных жилых домов со всей городской инфраструктурой: школой, детскими садами, магазинами, поликлиникой, стадионом и т.п. Деревня и железнодорожная станция были переименованы в город Железнодорожный, вобравший в себя окружающие деревни, и в станцию Железнодорожную. На предприятии и в городе отец был личностью заметной; его неустанные труды, настойчивость и энергия во многом определяли условия труда и жизни работников предприятия и жителей города, которые до сих пор вспоминают о нем с уважением.
По приезду в Москву, имея на руках вызовы от НИТИ, мы получили временную прописку в г. Железнодорожном, в общежитии института, и поступили на работу: Вера – переводчиком в отдел технической информации, я – инженером в один из конструкторских отделов. Из Москвы на работу мы ездили на электричке, вместе с пятилетней Аленой, для которой в Железнодорожном нашлось место в детском саду.
Через полгода, в мае 1963-го, благодаря хлопотам отца, мы получили в Железнодорожном от НИТИ комнату в коммунальной трехкомнатной квартире, в которой жили еще двое соседей, а вместе с комнатой и постоянную подмосковную прописку. Комната была большой и светлой, с высоким потолком, в квартире имелись все удобства, никаких конфликтов с соседями не возникало, до работы было десять минут пешком, работа оказалась интересной – все складывалось самым лучшим образом.
Конечно, добиться получения этой комнаты стоило Максиму Сергеевичу немалых усилий, переживаний и бессонных ночей, о чем он никогда не говорил. С эгоизмом, свойственным молодости, я сначала воспринимал этот «подарок судьбы» как должное, само собой разумеющееся. Но чем дальше я жил и набирался ума, тем сильнее ощущал в себе чувство неоплатного долга перед отцом.
Еще через два месяца, в июле, семья родителей получила, наконец, нормальную, по тем временам, трехкомнатную квартиру в «хрущевке» на улице Генерала Глаголева, в северном районе Москвы. К огромному сожалению, пожить в нормальных условиях отцу довелось недолго; в ноябре 1966 года, после тяжелой, мучительной болезни раком Максим Сергеевич ушел из жизни в возрасте 61 года.
Отдел НИТИ, в котором я теперь работал, занимался разработкой радиотелеметрической аппаратуры, предназначенной для испытаний изделий, создаваемых предприятием. Мне было поручено разрабатывать и совершенствовать устройства, с помощью которых можно было бы дистанционно исследовать и регистрировать быстропротекающие процессы, происходящие в изделиях, подвергаемых различным испытаниям. Длительность этих процессов не превышала нескольких миллисекунд, и аппаратура, предназначаемая для их исследования, должна была обладать рядом специфических свойств. Работать было интересно; наконец-то я занимался разработкой новой техники – делом, к которому давно стремился.
Я с увлечением осваивал профессию разработчика. Получив техническое задание на новое изделие, составлял и рассчитывал его схему, собирал его действующий макет и измерительные стенды, на которых проверял работу макетного образца в различных режимах и условиях работы. Когда схема устройства была полностью отработана и выдавала все заданные параметры, я передавал ее в конструкторское бюро, где устройство приобретало материальные очертания в чертежах. Чертежи передавались на опытное производство, где, после изготовления печатных плат, корпусов и других деталей, устройство проходило сборку и монтаж. После этого вновь созданное устройство попадало ко мне на регулировку и окончательную проверку.
Время от времени сотрудники нашего отдела выезжали на полигонные испытания изделий, разработанных институтом. В два войсковых «КУНГа», оборудованных радиостанциями и антеннами, мы грузили необходимую аппаратуру и, одевшись подобно полярникам, (обычно это происходило зимой) отправлялись на полигон, находившийся в Московской области. Там мы в течение двух-трех недель проводили дни за работой в своих передвижных лабораториях, согреваясь около железных печек, имевшихся в каждой машине, а долгими вечерами резались в покер в номере гостиницы. Поскольку зарплаты у всех были скромными, то играли не на деньги, а на спички, но это ничуть не умаляло нашего азарта.
Примерно через полтора года, в ходе разработки схемы одного из устройств, регистрирующих быстропротекающие процессы, я сделал свое первое изобретение. Оно называлось «импульсное согласующее устройство для регистрации сигналов датчиков с высокой разрешающей способностью». Интересно, что для проведения технической разработки на уровне изобретения мне потребовалось меньше времени и хлопот, чем на исследование мировой новизны предмета изобретения и оформление заявки во ВНИИГПЭ (Всесоюзный научно-исследовательский государственный институт патентной экспертизы). Тем не менее, досконально освоив процедуру подачи заявок на изобретения, через несколько месяцев я получил первое свое авторское свидетельство. В течение дальнейших десяти лет я получил еще пять авторских свидетельств на изобретения в области радиотехники.
Спустя два года работы в отделе я был назначен на должность старшего инженера, ко мне «прикрепили» двух техников, которые теперь постоянно были в моем распоряжении. Продолжая работать в области регистрации быстропротекающих процессов, я сделал попытку использовать в этих целях принципы магнитной записи. Традиционная техника магнитной записи электрических сигналов не могла быть использована в диапазоне частот, подлежащих записи при регистрации таких процессов. Поэтому я разработал сначала новый способ записи, а затем и устройство, в котором в качестве транспортирующего механизма использовалось стреляющее устройство. Оба предложения были признаны изобретениями.
В марте 1966 года меня перевели в другое подразделение института на должность руководителя группы. Работы этой группы имели технологическую направленность. Перед нами ставились задачи по усовершенствованию и автоматизации контрольных операций при серийном выпуске аппаратуры магнитной записи и звуковоспроизведения, заказчиками являлись заводы не только нашего, но и смежных министерств: радиотехнической и электронной промышленности.
В процессе работы я неоднократно выезжал к заказчикам с целью ознакомления с особенностями местного производства и согласования технических заданий на наши разработки. Таким образом, были установлены постоянные контакты с ведущими разработчиками техники магнитной записи на заводах в Вильнюсе, Киеве, Москве, Ленинграде, Новосибирске, Томске. Я стал регулярно посещать научно-технические конференции, посвященные теории магнитной записи. В то время в стране в этой области работало много ученых, а центром научной мысли являлся Московский институт связи. Сложилось некое неформальное сообщество ученых и инженеров, работающих в одной области, где все друг друга знали и активно обменивались информацией.
На одном из новосибирских заводов нашего министерства в качестве гражданской продукции серийно выпускались бытовые электропроигрыватели. Это изделие на выходе подвергалось контролю по большому числу разнообразных параметров, заложенных Техническими условиями. Большое число контрольных операций требовало наличия большого количества контролеров с высокой квалификацией и существенно увеличивало время, расходуемое на контроль изделий, а это, в свою очередь, ухудшало рентабельность производства и другие экономические показатели завода.
Мною был предложен полуавтомат контроля электропроигрывателей, который, после конструкторской проработки, был внедрен в Новосибирске с существенным экономическим эффектом. Предложение было признано изобретением, а в разделе бытовой техники на ВДНХ полуавтомату была присуждена медаль. В результате внедрения этого изобретения в производство я получил авторское вознаграждение, на которое для семьи тут же был куплен мебельный гарнитур.
С материальной точки зрения этот эпизод являлся скорее исключением, чем обыденной практикой. Внедрение изобретения в производство требовало от автора огромных затрат времени и сил и, несмотря на несомненную полезность предложения, удавалось далеко не всегда. Чаще всего изобретатели ограничивались вознаграждением в размере 20 рублей и, тем не менее, продолжали изобретать. Тяга к творчеству была неистребима! Сегодня проблема внедрения изобретений в российскую промышленность перестала существовать, вместе с отмиранием самой промышленности. Что же касается неистребимых «быстрых разумом Невтонов», которых российская земля зачем-то продолжает рождать, то теперь применение своим талантам они все чаще находят на далеком Западе.
Жизнь за пределами «почтового ящика» тоже не стояла на месте. Алена с малых лет обнаружила хорошие музыкальные способности, и было бы неправильным не предоставить ей возможность попробовать себя на этом поприще. Для этого требовался инструмент, стоивший, по тем временам, довольно дорого. Поэтому я устроился в местную среднюю школу преподавать в свободное от основной работы время радиотехнику и техническое черчение в девятых и десятых классах (в то время в школах ввели профессиональную специализацию). Через два года работы в школе я в одном из московских магазинов выбрал пианино с приличным для ширпотреба звучанием. Алена поступила в музыкальную школу, которую потом успешно закончила. В дальнейшем она выбрала себе музыкальную профессию, окончила музыкальное училище и связала свою жизнь с преподаванием фортепиано, теории музыки и музыкальной литературы.
На новом месте я продолжил свои домашние занятия радио-конструированием. К магнитофонам добавились высококачественные системы звуковоспроизведения и приставки к радиоприемникам отечественного производства (конверторы), позволяющие вести прием радиостанций на коротких волнах длиной 9, 13, 19 и 21 метров. Как известно, после 1945 года, с началом холодной войны, ГОСТ на радиовещательные приемники был изменен, из него был убран коротковолновый диапазон, на котором вещали все радиостанции в мире, и где, кроме хорошей музыки, можно было услышать много любопытного.
При клубе НИТИ активно действовал коллектив художественной самодеятельности, основу которого составляли небольшой джаз-оркестр и солисты, среди которых было несколько талантливых девушек и парней. В ту пору мне уже пошел четвертый десяток, большинство членов коллектива были намного моложе меня. Когда я впервые появился на пороге клуба, мне сказали:
- Отец! Аккордеон у нас уже есть, второго не требуется. Есть только одна вакансия контрабаса. Если хочешь – забирай инструмент к себе домой и осваивай. Дергай пиччикато, запоминай позиции. Как только будешь готов, приходи на репетиции.
Охота – пуще неволи. Так я стал контрабасистом. Совместное музицирование в составе оркестра доставляло мне большое удовольствие. Коллектив выступал не только в местном клубе перед сотрудниками НИТИ, но и выезжал в другие районы Подмосковья, участвовал в различных конкурсах.
Не оставлял я и своих спортивных занятий. Вокруг г. Железнодорожного простирались обширные леса. Летом на велосипеде со счетчиком я разметил две лыжные трассы, длиною 15 и 30 километров, и каждую зиму, два-три раза в неделю, гонялся с секундомером на руке то по одной, то по другой, в зависимости от настроения и самочувствия, постоянно улучшая результаты. Зимний заснеженный лес в любую погоду радовал взгляд своей красотой, чуть влажный, свежий воздух, насыщенный запахом хвои, заполнял разгоряченные бегом легкие.
Летом я пересаживался на велосипед (у меня был трехскоростной «Спутник») и осваивал подмосковные шоссе, проезжая за одну тренировку в среднем 50 километров.
Первые два-три года я участвовал и в футбольных баталиях, проходивших на местном стадионе между подразделениями НИТИ. Как и в школьные годы, мое место было в воротах. Но однажды, во время выхода из ворот навстречу нападающему, произошло столкновение, в результате которого у меня оказались сломанными два ребра. Пришлось две недели провести дома в полулежачем положении, пока ребра не срослись и не перестали стучать друг о друга, причиняя боль. После этого я еще пару раз участвовал в играх, но вскоре почувствовал, что вышел из футбольного возраста и «завязал» с футболом.
Переехав в Подмосковье, я перевелся из новосибирского филиала ВЗЭИ на заочное отделение Московского института радиотехники, электроники и автоматики (МИРЭА). К этому времени я был на пятом курсе, но надо признаться, что учеба моя подвигалась крайне медленно. Дело в том, что моя служебная деятельность была вполне успешной, и недостатка образования никак не ощущалось, тем более, что к тому времени я собрал дома приличную техническую библиотеку, которую постоянно использовал в работе и в целях самообразования. Я уже упоминал о качестве военно-морского образования, и последующая жизнь подтверждала мои оценки. Фактически учеба в гражданском ВУЗе мало что добавляла к моему инженерному уровню. Не случайно Высшие Военно-Морские училища, считавшиеся ранее командными, в дальнейшем были переименованы в Высшие Военно-Морские институты, а в дипломах их выпускников добавилось слово «инженер», хотя учебные программы существенно не изменились. На «гражданке» ни у администрации, ни у кадровиков предприятий не возникало никаких сомнений по поводу моего образования. В НИТИ меня зачислили в соискатели ученой степени к.т.н. по теме «Магнитная запись быстропротекающих процессов» и мне надлежало сдать экзамены по «техминимуму», чтобы готовиться к защите кандидатской диссертации. Другими словами, острой нужды в приобретении второго диплома не было; как говорится, «надо мною не капало». Наконец, главной причиной затягивания учебы в МИРЭА была моя увлеченность текущей работой, которая, находясь на первом месте в распределении моих приоритетов, не оставляла времени для выполнения курсовых, контрольных и лабораторных работ, для подготовки и сдачи экзаменов. Тем не менее, вступив однажды на эту стезю, я считал для себя обязательным когда-нибудь ее завершить.
Став руководителем небольшого творческого коллектива, я столкнулся с кадровым вопросом. Обратной стороной всеобщей занятости и уравниловки при «социализме» был большой процент бездельников в научно-исследовательских институтах. В тех коллективах, где руководители умели организовать настоящую работу, нацеленную на достижение полезного и значимого результата, кипела работа, там каждый инженер, каждый техник был на счету, людей катастрофически не хватало. В других же коллективах ничем не занятый народ с утра до вечера слонялся по институтским коридорам и курилкам, изнемогая от пустой болтовни. При этом все исправно получали стандартную зарплату.
С самого начала я поставил перед собой задачу «откачать балласт» из коллектива, т.е. избавиться от бездельников и неучей. Свято чтимый всеми КЗОТ не позволял их уволить, поэтому всех их (а было их три-четыре человека) я пристроил на освобожденные должности: кого в партком, кого в профком, кого в комитет ВЛКСМ, а на их место набрал грамотных ребят из числа выпускников МИФИ.
По прошествии ряда лет мне приходилось случайно встречаться с тем или иным моим прежним «выпускником-общественником». Все они сделали успешную карьеру и занимали высокие должности: кто – в райкоме партии, кто – в обкоме комсомола, кто – в горсовете, стали толстыми и важными, некоторые разъезжали на черных персональных «Волгах». Естественно, ни у кого из них не оставалось обиды на меня за их отлучение от творческого процесса, зато в руководимой мною группе сложилась здоровая рабочая обстановка, позволявшая добиваться хороших результатов как в научно-техническом, так и в экономическом плане: внедрение в промышленность разработок нашей, небольшой по численности, группы приносило институту заметную прибыль.
Так, в творческих поисках и организационных заботах прошли еще пять лет моей жизни «на гражданке», как вдруг, в очередной раз, произошел неожиданный поворот на моем жизненном пути. В один из весенних дней 1968 года я получил приглашение явиться на беседу в КГБ СССР.