- Есть мнение, что Проспер хочет соскочить, - произнеся это, шеф оторвался от созерцания аквариума и посмотрел на вошедшего.
Гость со спокойствием мраморной статуи ждал продолжения. И шеф продолжил:
- Он первоклассный вальщик. Такие не завязывают. Но рисковать сейчас мы не имеем права. Удав, ты должен его убрать. Немедленно.
На мертвенно-бледном лице киллера не отразилось ничего. Он молча кивнул и бесшумно вышел.
Полуденное солнце плавило город словно гигантскую пиццу. Раскалённые здания, казалось, готовы утонуть в чадящем соусе асфальта. Автомобили ползли в пробках как мухи. Истекающие потом люди под грузом проблем старались не замечать наступившее пекло.
Проспер бросил машину, скользнул в темный переход, в мгновение ока сменив куртку и натянув припрятанную шляпу, привычным жестом остановил такси... Но все эти ухищрения, совершенно не впечатлили охотника. И чем дальше Удав следил за своей будущей жертвой, тем всё сильнее укреплялся в мысли, что Проспер окончательно утратил хватку. В незнающей жалости душе даже шевельнулась тень огорчения. Но тут же растворилась, словно растаяла под натиском июльского светила.
Проспер вышел у вокзала, покрутился в толпе и встал в очередь в кассу. Зоркие глаза преследователя не теряли его ни на миг. Удав занял идеальное для наблюдения место - привокзальная площадь была как на ладони, а авто киллера скрывала тень огромного дерева.
Удав смотрел на окружающий пейзаж с равнодушием школьника, которого в принудительном порядке пригнали на экскурсию в музей. Людской водоворот его не занимал совершенно. Глаза были прикованы к единственной невзрачной фигуре...
- Ах, ты сука! Вот тебе! - яростный девичий крик над самым ухом мог заставить вздрогнуть кого угодно. Но Удав только слегка повернул голову и сквозь зубы бросил:
- А ну, валите отсюда! Живо!
Но сцепившиеся девчонки не слышали зловещего голоса. Они продолжали возиться у машины. Внезапно одна поскользнулась, чем не преминула воспользоваться вторая. Она рьяно ухватила соперницу за волосы и стала нещадно бить головой о дверцу.
- Сука! Мразь! Вздумала сеструху мою трахнуть? Лесбиянка чёртова!
Удав бросил взгляд на дерущихся, распахнул дверцу:
- А ну, вон отсюда, курвы!
Девчонки в ужасе прыснули от машины. Удав глянул в строну жертвы. Проспера в очереди не было. Его не было нигде. Киллер еще раз обежал взглядом площадь. Пусто!
Внезапно шея ощутила тонкий холодок стали, заточенной до бритвенного состояния. В следующий момент мир для киллера померк. Проспер ловко прижал голову жертвы к груди, избегая кровавых брызг, и столкнул труп коллеги под руль.
- Эх, Удав... Подвела тебя страсть к дамам кривой ориентации, - устало констатировал Проспер.
И тут кашляющий динамик огласил вокзал. Услыхав знакомый номер, киллер в отставке заспешил к поезду. В голове крутилась непривычная фраза: “Надеюсь, это последний...”
***
Алёшка медленно открыл глаза. Тягостное пробуждение нанесло очередной удар разочарования. Как он мечтал вечером, что спокойно сдохнет во сне...
Но мечты тают. Тают как дым. Но только не бесследно. От них надолго в душе остается боль. Алёшка прекрасно понимал, что боль постепенно переплавится в тоску, а та со временем станет привычной. Но душа к доводам разума была глуха.
Он вялым кулём свалился с кровати. Лежать на полу было неудобно. Но это нисколько не трогало. Напротив, он в снова представил себя трупом. Ему в очередной раз захотелось выброситься из окна. Алексей в мельчайших подробностях сотни раз перебирал, как это случится. В мечтах не было ни страха, ни боли. Он видел себя, падающим на асфальт словно тряпичная кукла. С мягким чавканьем лопнет голова, побегут кровавые потоки... И придёт она... Она будет рыдать и обнимать его...
Ради этих мгновений Алешка запросто отказался бы от жизни. Но останавливала простая мысль, что ничего этого он попросту не увидит. Но не это было самое страшное. Настоящим кошмаром было неумолимое понимание, что она никогда не придёт к его телу. И даже не огорчится... Как глупо ждать слёз от той, которой на тебя плевать. Да и кому ты, вчерашний студент, нужен? Ни денег, ни связей...
Алексей, лежал у кровати. Глаза бесцельно обшаривали комнату. Внезапно взгляд упал на мелкое крошево подарков-безделушек от когда-то любящей и всё еще любимой, на свежие обои, уже заляпанные чем-то бурым. Алексей напрягся. Да, да... Разбил в кровь кулаки...
Ему стало невыносимо стыдно перед матерью, которая месяц назад сама сделала ремонт. Он взвыл от горечи. И в этом была и боль души, и жалость к себе, и муки совести...
Сердце непривычно закололо. И душевная тоска разом попятилась перед слабой тенью реальной опасности.
Алексей срывающимся голосом простонал: “Господи! Ну, неужели мне нельзя просто быть счастливым и жить, как все? За что мне эти муки?”
Ответа не было. Сердце отпустило, но тут же по спине потянуло сквозняком. Легко подхватывающий любую хворь Алексей с трудом поднялся.
“Так! Надо успокоиться. А то реально загнусь”.
Это нехитрое умозаключение отрезвило. И внезапно он увидел выход - надо оборвать всё, что напоминает о ней. Всё! Но ведь... Всё, всё, что окружает, несёт в себе воспоминания…
“Точно! Надо уехать. Сегодня же! Нет! Сейчас же! Дядька давно звал. Что там он говорил? Девчонок у них много? Отлично!”
И Алексей, распахнув шифоньер, остервенело начал бросать одежду в сумку.
***
Геннадий Семёнович выключил телевизор и некоторое время озадаченно крутил в руке пульт. Ожидаемой тишины не наблюдалось. Из отдалённой кухни неслась дёрганная мелодия, пересыпаемая завываниями существа непонятного пола.
Геннадий Семёнович выпрямился и направился на звук. Приоткрыв дверь, он раздражённо уставился на супругу. Тридцатилетняя красавица танцевала под невозможный вой, называемый по странной прихоти теперешней молодёжи музыкой.
- Слушай! Ну, сколько можно? Уже уши лопаются от этого визга. Как ты сама это выносишь? Это ж аудиопонос в чистом виде! Ты же знаешь, что я этого не выношу!
Супруга испуганно ойкнула, выключила музыкальный центр и смущённо обернулась.
- Гена, прости. Я забыла, что ты дома. Ну, мне же тоже иногда хочется послушать...
Геннадий Семёнович со злостью хлопнул дверью. Отвыкший бывать дома в дневное время начинающий пенсионер вздрогнул увидев незнакомый силуэт в огромном зеркале. Увиденное лишь добавило огорчений. Некогда атлетичная фигура расплылась, и в ней явственно угадывались очертания привычного кресла.
“Мда... С нынешним домоседством вообще превращусь в чёрт знает что!”
Окончательно испортив себе настроение, Геннадий Семёнович добрёл до своего домашнего кабинета. Опустившись в кресло, глава семьи уставился на стеллажи любимой библиотеки. Там теснились и редкие фолианты “времен очаковских и покоренья Крыма”, и собрания сочинений, изданные десятилетия назад, и тома зарубежных классиков, и книги с автографами любезных авторов...
Оглядев это монументальное скопление мудрости, Геннадий Семёнович шумно вздохнул. Осточертевшая тишина и спокойствие убивало. В который раз в голове прозвенела мысль, что ржавчина скорее сожрёт, чем работа. Он готов был взвыть от ощущения собственной ненужности. Но внезапно по ушам резанул душераздирающий вопль. Глава семьи тут же рванулся в комнату сына. Его наследник от первого брака, гостящий вторую неделю, виновато прогундосил:
- Прости. Забыл переключить на наушники...
И тут же отгородился от пышущего яростью предка. На огромном мониторе развернулось поле сражения, по которому виртуальный герой уже нёсся с автоматом наперевес.
Открывший было рот для новой порции нравоучений Геннадий Семёнович внезапно замолк и уставился на лихую перестрелку. Несколько минут он заворожённо следил за перипетиями компьютерного сражения. Потом вышел, тихо прикрыв дверь. Осознание собственной старости ударило в очередной раз. Совершенно не к стати припомнилось, что когда-то мечтал стать офицером...
Запершись в своём кабинете, Геннадий Семёнович впервые испытал чувство жалости к себе. И только ощутив, как по щеке сбежала слеза, резко вскочил, шарахнул кулаком по столу и, непривычно выругавшись матом, громогласно заявил:
- Всё! Еду к брату! Буду жрать водку и палить из ружья!
***
Мерзкий дребезг звонка аж подбросил спящих. Автоматически бросив взгляд на циферблат, Михаил вскочил и начал в полутьме судорожно искать одежду. Ещё не полностью проснувшийся мозг с трудом контролировал тело, и человек то и дело натыкался на мебель и ронял предметы обстановки.
- Миша, ну почему так рано опять, а? - томный голос просто сочился страстью и нежностью.
Но человек даже не оглянулся на потягивающуюся в постели женщину. Матерясь, завязывал шнурки и одновременно пытался звонить по мобильнику. Женщина с грацией пантеры перебралась поближе, изящные руки обвили Михаила. Но объект её посягательств уже вовсю орал в телефон и дергаными движениями пытался застегнуть рубашку и скинуть блуждающие по телу руки любовницы.
Наконец прорвавшись к двери, Михаил бросил:
- Пока, Катька. Позвоню! - и стремительно загремел вниз по лестнице.
В который раз покинутая в предрассветное утро женщина осталась сидеть на развороченной постели, от обиды прикусив губу...
Но из мыслей Михаила она не исчезла. Он никогда не страдал забывчивостью и наплевательским отношением к женщинам. Имея десяток любовниц, Михаил никогда никому не раздавал пустых обещаний, а подарками одаривал куда щедрее разумных пределов. Никто из его друзей и любовниц, а тем более партнёров по бизнесу даже и не подозревал, что в бешеном ритме жизни человеческое тепло Михаил ценил превыше всего.
И вот сейчас, на бегу ознакомившись с набросками новых договоров, он включил диктофон и запыхавшимся голосом прокричал:
- Цветы! Кате отправить! И брошку купить... Ту, с изумрудами...
Но очередная напоминалка, высветившая крупными буквами “НАЛОГОВАЯ” уже послала его мысли в ином направлении...
К полудню темп достиг апогея. Забежав в офис, Михаил широким жестом кинул роскошный букетище бархатных роз на стол секретаря, на мгновение припал к её пышной груди, чмокнул коралловые губки, оторвался и на секунду застыл. Янтарные глаза брюнетки сияли, густо поливая бальзамом душу неугомонного начальника.
- Наташка! Как я соскучился! Вечером я твой! Кофе! - последнее слово донеслось, когда Михаил уже скрылся в кабинете.
Секретарша, давно привыкшая к сумасшедшему темпу, поправила жакет и стала сноровисто готовить крепчайший кофе.
После беглого просмотра ждущих документов, градус накала проблем резко пошёл вверх. Перелистнув несколько страниц, Михаил ощутил странное беспокойство. Его окружала непривычная тишина. Озадаченно покрутив головой, заметил мобильник, поставленный в чашку с кофе. Чертыхаясь, вытащил симку, вставил её в запасной аппарат. Найдя сеть, телефон тут же издал мерзкую трель.
Михаил впервые за многие годы спешить не стал. Он медленно покрутил в руке телефон, отбил вызов, набрал своего шофёра:
- Володя, мы сейчас с тобой едем... - и внезапно замолчал.
- Да, Михаил Никитич. Я готов.
- Нет. Погоди, перезвоню...
Он вышел в приёмную и совершенно незнакомым голосом произнес:
- Наташа, закажи билет на поезд. Срочно! Еду к Синицыну.
- На поезд? - секретарь даже растерялась, - Машиной быстрее же...
- Быстрее... Но мне надо ещё их бумаги посмотреть... - Михаил глянул в полные недоверия глаза Натальи и резанул правду-матку, - Да, и устал я от этой вечной гонки. Хоть отосплюсь под стук колёс. Ты уж прости за вечер...
***
Проспер сидел у окна и безразлично смотрел на калейдоскоп провожающих лиц. Зашуршала отодвигаемая дверь и в купе протиснулся пожилой толстяк. Утирая со лба крупные градины пота, он представился:
- Геннадий Семёнович. Значит, вместе поедем. Как вас звать-величать?
Проспер поперхнулся и с огромным трудом выдавил своё настоящее имя:
- Пётр.
- Очень приятно!
- И мне.
Толстяк неспешно начал выкладывать на стол припасы, попутно сетуя на чрезмерно заботливую и хлебосольную супругу. Пётр натужно улыбался, слушая добродушно-беспечный обывательский трёп. Но чутьё, никогда не покидавшее бывшего киллера, тихонько шепнуло, что опасности нет. И Пётр вздохнул свободнее. Двери купе снова раздвинулись, впуская молодого парня. Для матёрого убийцы прочесть эмоциональное и физическое состояние нового знакомого труда не составило. А слабо разбиравшийся в людях Геннадий Семёнович полез-таки со знакомством к тонущему в депрессии. Добиться, однако, ему удалось немногого. Парень буркнул, что его зовут Алексеем и быстро залез на верхнюю полку. Пухлый старикан полез было разбираться в проблемах душевных тревог нового соседа, но Пётр жестом показал, что этого делать не стоит.
Поезд качнулся и начал тихонько отползать от вокзала, когда в купе появился последний пассажир. Суетливо окинув взглядом соседей, он плюхнулся на полку. Странным расфокусированным взглядом он посмотрел в окно и начал хлопать себя по карманам, совершенно не слыша вопрошающего толстяка. Наконец смысл вопроса дошёл, и человек представился:
- Михаил... - а потом устало-разочарованно добавил, - Надо же... мобильник потерял.
Геннадий Семёнович тут же предложил свой, но Михаил как-то странно посмотрел, потряс головой и невпопад ответил:
- Не хочу!
Мерный перестук колёс постепенно растворил скованность общения. Не прошло и часа как мужчины сгрудились вокруг стола и под громкий смех и не менее громкое чавканье сыпали историями. Прочитавший уйму книг Геннадий Семёнович рассказывал забавные и даже чрезмерно фривольные случаи из мировой истории. Пётр, никогда не жаловавшийся на память, с упоением вещал подслушанные у других были и небылицы. Михаил, периодически достававший из чемодана дорогие образчики мирового виноделия, сыпал анекдотами про блондинок, перемежая их не менее захватывающими отрывками из собственных наблюдений. И даже доселе молчаливый Алексей, выпив пару рюмок, стал куда словоохотливее, повествуя о гульбищах студенческой братии.
Вечер уже давно уступил права ночи, и веселье в купе начало сдавать обороты, когда в двери появился проводник. Разговоры мигом смолкли, и четыре пары глаз удивлённо уставились на необычного работника железной дороги. На проводнике был безукоризненно чистый отглаженный костюм, форменная фуражка сияла кокардой. Но лицо...
На вид проводнику было лет сто, а может и все двести. Аккуратно уложенная огромная бородища сверкала как снежная вершина Гималаев. Лицо и ладони были столь сильно иссечены морщинами, что даже о цвете кожи было сложно судить. Старик выглядел столь странно и нереально, что казался чьей-то дурной шуткой, творением искусного гримёра - мастера киношных иллюзий. Но из-под необычайно густых бровей на обитателей купе смотрели с озорными искорками два необычайно живых ярко-синих глаза.
- Ну, что, милки, ещё не думаете угомоняться? И правильно! Вижу, шумите вы несильно. А я вот вам чайку принёс.
Очнувшийся от приступа наваждения народ заголосил, дескать у нас всё с собой. На что дед наставительным, не терпящим возражения тоном заявил:
- Сам вижу, что не бедствуете. А вот чайку моего испейте. Сделайте старику приятное. Вы такого отродясь не пробовали.
Старик отодвинулся, и в купе проскользнул пацанёнок лет десяти. Он шустро водрузил на стол четыре стакана в знаменитых железнодорожных подстаканниках и тут же скрылся за дедом. Седой проводник сделал неопределённый жест и пояснил недоуменной публике:
- Да вы аромат-то, аромат вдохните! А? - и, завидя, что чарующий запах уже начал брать мужиков в плен, сообщил, - Ну, вот чаёвничайте, и на боковую. Рано прибываем. Подыму вас с петухами.
И дед, улыбнувшись в усы, исчез за дверью. В купе воцарилось молчание. Неожиданно протрезвевшие мужчины тянули носами непривычный аромат. Он манил, завораживал, нашёптывал что-то из далёкого детства. В нём переплелись мириады запахов, пробуждавшие тысячи забытых ассоциаций... Каждый в одно мгновение ощутил себя и глубоким старцем, всё понимающим в жизни, и наивным младенцем, удивляющимся капле росы... А еще через мгновение к стаканам потянулись руки...
Спустя десять минут проводник снова заглянул в дверь. Мужики спали мертвецким сном. Старик улыбнулся и с лёгким сердцем пошёл к себе. А через несколько часов его бодрый крик уже поднимал на ноги сонное купе.
Вскочившие спросонья заметались в тесном купе. Звон бутылок, матерная ругань стукнувшихся, шуршание вытаскиваемых сумок, шорох натягиваемой впопыхах одежды...
Дружно вывалившись на утренний перрон, мужики, наскоро махнув друг дружке руками, рванули каждый в свою сторону...
***
Первым неладное заподозрил Михаил, неожиданно выудив из кармана казалось бы забытый мобильник. Телефон оказался чужим. Пришедшее сообщение тоже адресовано было явно не ему. Он с удивлением прочёл: “Как ты доехал, любимый? Всё хорошо? Твоя жёнушка волнуется!” Уже готовый усмехнуться Михаил осёкся и посмотрел на свою руку.
Рука была не его. И тело было чужим, и одежда. Потеряв дар речи, Михаил ощутил вплеск новых воспоминаний, ощущений, чувств... Ему уже не нужно было никуда спешить. Спешка прошлой жизни раздражающей вспышкой исчезла, словно оставшаяся за окном поезда. А дома... дома ждала единственная и по-настоящему любимая...
Сглотнув комок в горле, ещё-Михаил ответил на входящий звонок. Радостный и по-новому родной голос кричал:
- Генка! Приехал, братишка! Где чёрт тебя носит? Дуй на стоянку! Ждём тебя давно!..
Алексей вышел из здания вокзала. Голова с непривычки слегка гудела, в теле непривычно царила тяжесть. Он запустил пальцы в шевелюру, помассировал черепушку, удивляясь странным ощущениям. Затем осоловело уставился на ладонь, в одночасье ставшую шире и мужественнее. Сверкнувший перстень был знаком лишь смутно... И тут заглянувшего в синеву сапфира Алексея просто снесло могучим потоком новых воспоминаний. Охвативший на мгновение страх разом отступил под давлением новых, неожиданно приятных и радостных ощущений...
Внезапно перед ним затормозила сверкающая Тойота. Из распахнувшейся двери выглянуло милое девичье личико. Обворожительная улыбка и лукавый прищур глаз ошарашили бывшего Алексея. А девушка уже сладкоречиво звала:
- Михаил Никитич! Садитесь пожалуйста! Вас ждет господин Синицын...
Проспер чувствовал себя хуже всех. Непривычная свинцовая тяжесть головы непонятным образом компенсировалась лёгкостью в остальном теле. И это вызывало непрерывные приступы тошноты. Попытки о чем-то думать лишь усиливали мигрень. Сев на грязную лавку и усиленно массируя виски, Проспер поймал себя на страшной мысли, что он действительно размяк и уже точно ни на что не годен. А следом пришло ясное понимание, что найдут его очень быстро. А значит, никакой новой жизни не предвидится. Да и старой тоже.
Он с огромным трудом поднялся, кое-как добрёл до буфета. Прохладные пузырьки минералки сделали своё дело - в голове резко посветлело. Он окинул взглядом вокзал и тут же наткнулся на двух верзил. Опытный глаз тут же определил, что карманы оттопырены огнестрелом, а во взглядах ни капли доброты.
Но, видимо, тошнота еще полностью не отступила, и реакции не восстановились. Ничем иным Проспер не мог объяснить, что непростительно долго пялился на головорезов. Один из громил ощутил взгляд, повернулся и бросил:
- Чо уставился? Вали отсюда, щенок!
Живо опустив глаза, бывший киллер поплёлся к выходу. Стоявшая для галочки рамка металлоискателя никак на него не прореагировала. Окончательно сбитый с толку, прошествовал мимо мирно спящего стража правопорядка и увидел своё отражение в громадном зеркале.
Через минуту он вышел из вокзала уже Алексеем...
Геннадий Семёнович наслаждался чистотой утреннего неба. Постояв некоторое время на перроне, вдыхая ароматы лета и просмолённых шпал, он двинулся в обход здания вокзала. Совершенно не понимая, что делает, Геннадий Семёнович упивался лёгкостью походки и внезапно нахлынувшей бодростью.
Он обошёл вокзал, придирчиво оглядел редких утренних прохожих. И вдруг невесть откуда появившееся чувство дало сигнал “Опасность!” Ноги сами бросили тело в сторону. Пышный куст надёжно укрыл человека от колючих взглядов вышедших из здания громил.
Геннадий Семёнович сунул руку за отворот пиджака. Ладонь ощутила холод стальной насечки пистолетной рукояти...
Хищно ухмыльнувшись, бывший пенсионер, а ныне - новое воплощение знаменитого убийцы, живо накрутил глушитель.
И тут нового Проспера охватило пьянящее чувство предстоявшего кровавого веселья...
***
Старик смотрел в след уходящему поезду. Присев на лавочку, неспешно набивал трубку. Ещё не вкусивший огня табак уже сочился ароматом. А гладкая трубка, давно недоставаемая, как будто ласкалась к морщинистым рукам. Курил старик редко, только по особым случаям. И вот теперь такой случай представился.
- Деда, ты разве не знаешь, что курить вредно?
- Знаю, конечно знаю, внучок. Но нынче можно. Особый случай.
- Потому, что ты помог тем? В купе?
- Не просто помог. Я их еле собрал для обмена. И вот теперь всё четверо нашли себя.
Мальчишка замолчал. А потом, набравшись храбрости, спросил:
- Деда, а почему ты всё так сложно устроил? Я уже не маленький, и знаю, что ты и так мог бы им помочь.
- Мог, говоришь? Нет, внучок, не мог. Это только в сказках волшебники всё делают безнаказанно. А в жизни мы должны соблюдать законы природы. Ты в школе разве такое не проходишь?
- Нет ещё, - пацанёнок расстроенно засопел, - А что за закон?
- В природе всё должно быть в равновесии. Вот и тут я не просто помог людям, а помог, не нарушая баланса исходных состояний...