Фокс, Эм Си, Ляля и Белый дружат с раннего детства, Гот присоединился немного позже, когда родители его переехали на Промприбор. Друзьям от девятнадцати до двадцати трёх лет, самый старший и, соответственно, лидер - Фокс. В каждом доме Промприбора в одном, а то и двух подъездах имеются надписи, сделанные давным-давно:
Фокс
Ляля
Гот
Белый
Эм Си
На стенах или в лифтах, всегда в столбик, и всегда в одном порядке, отражающем иерархию отношений. В ветхих беседках на умирающих детских площадках, на стенах антивандальной автобусной остановки - везде многозначительный столбик. Мы здесь, наши имена - символ посёлка Промприбор.
Иногда сбоку от столбика оказывается корявая приписка "ЛОХИ", понятно, что это дело рук завидующих и скучающих малолеток. Эм Си, бывает, стирает оскорбление, остальные считают ниже своего достоинства реагировать.
Промприбор - рабочая окраина большого города в центре России. Посёлок зародился вскоре после войны и рос, как чайный гриб в банке - слоями. Самый древний слой - машиностроительный завод и те дома, что при нём, почерневшие хрущобы. Последовательно возникли: завод промышленного оборудования (собственно, Промприбор), завод сантехники, химкомбинат. Говорят, в конце восьмидесятых в посёлке обитало двадцать тысяч народу. Большинство - выходцы из ближних деревень. В посёлке было две школы, больница, три детских сада, клуб, Дом быта и много прочего полезного. В начале девяностых все заводы, кроме Промприбора, умерли медленной смертью. Народу тоже убавилось - кто уехал назад в деревни, кто перебрался в другие районы города. И рожать стали меньше, само собой. Осталось тысячи три. Все знают друг друга в лицо и в спину, помнят биографии, адреса, медицинские диагнозы соседей. Новости распространяются с ужасающей скоростью, обрастая сказочными подробностями, превращаются в криминально-детективные сводки. Другого развлечения, кроме распространения сплетен, на Промприборе нет. Имеется, конечно, чахлый, на честном слове держащийся клуб, но люди старше двадцати пяти туда не ходят. У них свой центр досуга - крылечко магазина "Вино".
Фокс и Ляля живут в доме № 34, в одном подъезде, он - на пятом этаже, она - на седьмом. Гот - их ближайший сосед, тоже из тридцать четвёртого. Поскольку дом выстроен буквой П, то окна Гота находятся прямо напротив Лялиных. Едва поселившись на Промприборе, Гот, новичок и ничтожество, выдумал забаву - наводил бинокль на окна Ляли и наблюдал, как она переодевается. Она была в седьмом классе, возраст, в котором подобные штучки воспринимаются без юмора. Заметила, рассказала ребятам, тем же вечером Гот получил по полной программе. Фокс и Белый носили тогда "гриндерсы" с металлическими прокладками в носах и с разноцветными шнурками, которые символизировали нечто очень плохое, запрещённое. Конкретный цвет каждого символа помнил только Фокс. Гот, правда, не успел основательно прочувствовать силу "гриндерсов".
- Не бейте его, - сказал Эм Си, - у него сестра - инвалид.
Ляля вспомнила, что, правда, видела во дворе то мужчину, то женщину, катающих в специальной коляске девочку-инвалида.
- Точно? - спросила она, занеся над лицом Гота кроссовок. - Ты не ври, а то сам инвалидом станешь.
- Точно, - вместо Гота ответил Эм Си, - мне мать говорила. Им хату дали под это дело.
Друзья ушли, пригрозив на прощение вовсе убить, если ещё раз наведёт свой поганый бинокль. Через пару дней Ляля увидела Гота во дворе, он катал инвалидную сестру, глядя в землю - стыдно было. Ляля сама подошла, заговорила и помогла катать, сказав, что в этом нет никакого позора. Люди же не выбирают себе семью.
Эм Си живёт в доме № 36, на первом этаже, что очень удобно - летом забраться в окно, не шумя дверью, передать сигареты, диск, банку пива. Эм Си удобен ещё и тем, что у него есть бабка с частным домом, который она использует только, чтобы огород сажать. То есть, бабка живёт с родителями Эм Си, а дом - в полном распоряжении друзей. Каждый день ходить туда далековато, но можно пару раз в неделю доехать на мотоциклах и хорошо посидеть.
Белый обитает дальше всех, в доме № 41, у заброшенной промзоны. Вообще-то, население этого края посёлка - отстойный народец, алкаши, скандалисты, некоторые и шприцами балуются. Белого приняли в компанию, потому что он сидел с Лялей за одной партой, с первого по одиннадцатый класс. Кроме дружбы, между ними ничего нет, у Белого имеется своя девчонка, не член компании, её берут посидеть на хате у Эм Си, но не часто - Ляля не любит бабья.
Фокс высокий, красивый, волосы - в масть фамилии (Лисовский), рыжевато-каштановые. Он отлично разбирается в любой технике, от мотоциклов до компьютеров. В армии Фокс был в десантуре, поэтому не любит "голубых" и "чёрных". К остальным видам человечества вполне терпим. Предпочитает всё мужское, суровое - фильмы, где дерутся грамотно, а не льют реками искусственную кровь, жёсткую гитарную музыку, кожаную одежду, грубую обувь. Иногда читает книги - романы-боевики или классические детективы, но времени для чтения мало. Мотоцикл, гараж с тренажёрами, друзья... Фокс работает на заводе "Промприбор" технологом.
Ляля - самая красивая девушка в посёлке. Внешности своей, как считает её бабка, Ляля не ценит. Одета пацанкой, в джинсы, чёрную футболку, косуху, волосы хаотично падают на плечи. Косметикой, правда, Ляля пользуется, и даже чересчур - ресницы намазаны в пять слоёв, губы - кровавые. Ляля считает, что это выражает характер. Хозяин магазина, где она работает, полагает, что это привлекает покупателей. Особенно желающих выпить разливного пива. Ляля весьма неглупа, окончила школу с тремя четвёрками. Но мать у неё сидит в тюрьме, отца никогда не было, а бабке с дедом не хватает средств. Ляля учится заочно на экономиста. Дед, бывший инженер, "забил" ей место на Промприборе, но Ляля говорит, что ни за какие коврижки не станет работать в этой жопе. Получит диплом и уедет в Москву. Бабка у Ляли - бывший педагог, поэтому девушка знает наизусть много стихов, неплохо - английский, раньше играла на пианино, да забросила. За прилавком, когда нет покупателей, Ляля всегда читает - электронную книжку или обычную, или что-то с нетбука.
Гот раньше, в самом деле, увлекался готикой - носил всё черное, красил волосы в чёрный цвет, слушал Мэрилин Мэнсона и уговаривал Лялю посещать ночами кладбище. А поскольку своего кладбища в посёлке нет, и приходилось таскаться через Серый Мост, в район улицы Телевизионной, то Ляле это удовольствие быстро надоело. Она сказала Готу, что пора расстаться с детством и играми в вампиров. Гот напился с горя, и несколько дней не встречался с компанией. Фокс уже собирался "вставлять идиоту мозги на место". Но Гот нарисовался сам - постриженный почти под ноль, без чёрного грима. Ребята ему сочувствовали. Все понимали, что он влюблён в Лялю, и отказался от своих убеждений ради неё. Но Ляля не выказывала предпочтения никому из компании. Друзья - это свято. Любовь всё испортит. Впрочем, Ляля жалела влюблённого и говорила, что готику можно заменить изучением мистических учений. Он послушался, переключился на всякую дребедень: руны, заклинания, каббалу. До сих пор Гот одевается в чёрное, как, впрочем, вся его семья. Девочка-инвалид умерла два года назад, до сих пор семья в тяжёлой печали. Фокс говорит, что нельзя так гробить свою жизнь, а Гот возражает, что он родителям ничего не докажешь. Гот - один из всей компании учится очно в институте, на переводчика. Был на стажировке в Германии. Мечтает уехать в Штаты и забрать с собой Лялю, но вслух об этом не говорит, только пишет в текстах песен. Фокс говорит, что тексты хорошие, но не хер там делать, в этой Америке среди жирных дебилоидов. Россия - неважная страна, но она - наша.
Белый - самый сильный в компании. Он занимается универсальным боем, и в подростковом возрасте несколько раз становился чемпионом мира в какой-то весовой или возрастной категории. Никто на Промприборе не осмеливается связываться с ним. Мажоры, иногда приезжающие из центра на дискотеку в клубе Промприбора, знают и боятся Белого. Если Фокс давно сменил "гриндерсы" с железными носами на кроссовки, то Белый по-прежнему ищет похожую обувь, берцы потяжелее, например. Он вместе с Фоксом возится с мотоциклами, качается на тренажёрах, смотрит "реальные" боевики. В армию его, в своё время не взяли - на левом ухе только сорок процентов слуха. Родился так, ничего не поделаешь. Ни школы милиции, в военного училища, ничего, что подходило бы Белому. Он работает охранником при поселковой мэрии. Работа нудная, неподвижная, а читать Белый не любит. От скуки листает на посту спортивные журналы. Его девушку зовут Настя. Самое дебильное имя в мире, говорит Ляля, ревнующая всех пацанов своей компании.
Наконец, Эм Си - самый младший. Внешность у него никакая, характера тоже не имеется. Друзья терпят его то ли за бабкин дом, то ли за безотказность. Эм Си, помоги с мотоциклом, Эм Си, побудь за меня часок в магазине. Он никогда не отказывает, чувствуя, что любить его особо не за что. Прозвище своё Эм Си получил в раннем отрочестве, когда запал на рэп. Он даже осмелился купить штаны-трубы и дурацкую шапочку и носил их, хотя Фокс и Белый прикалывались: "Идут два рэппера, один в шапке, второй - тоже ****ы получит". В итоге, Эм Си получил-таки в клубе "Бомба", куда додумался поехать без друзей. Около полуночи позвонил Фоксу, захлёбываясь кровавыми соплями, и сказал, что спрятался в туалете клуба, и боится выйти, потому что его грозились убить.
- Кто грозился? - спросил Белый, когда Фокс, тоже по телефону, велел ему срочно седлать мотоцикл.
- Не в курсах. Гопота какая-то, наверное.
- Доходился мальчик в шапочке, - усмехнулся Белый.
Они приехали втроём на двух байках, и Гот увязался, хотя толку от него в таком деле, как от козла молока. Даже бить никого не пришлось - шваль как увидела Белого, так и растворилась в ночи.
С тех пор Эм Си вычурных нарядов не носит, но до сих пор увлечён рэпом. Слушает дома, у пацанов в гараже, пока не заорут: "Выключи, нах, свою байду!", на уроках. Эм Си учится в профтехлицее, а по-старому это - ПТУ, презрительно говорит педагогическая бабушка Ляли. Учится он неважно.
В кафе "Камелия" полутемно, воздух сырой и пропитанный скверными запахами - курева, пригоревшей еды, пота. Фокс, Ляля и другие сидят за своим всегдашним столиком, в отдельной кабинке с видом на бар. Фокс во главе стола, разливает пиво. За окнами то ли дождь, то ли снег, и посетители входят мокрые, в грязной обуви. Ляля раскладывает парням салат. Гот брезгливо нюхает еду. В прошлую пятницу он отравился в "Камелии" то ли салатом, то ли колбасой. Два дня с унитаза не слезал.
- Да жри уже! - с сердитым весельем кричит Ляля. - Каждая соринка - витаминка!
- Так вот, я о чём, мужики, - говорит Фокс, - что, если нам смотаться летом в Геленджик?
- На байках? - спрашивает Ляля.
- Не, на роликах! Ясен пень, на байках.
- Не влезем же, - удивляется Эм Си через бутерброд со шпротами, - пятеро на трёх байках!
- Легко, - надменно говорит Фокс, - Лялька - со мной. Гот - с тобой.
- До Геленджика сидеть сзади - это нереально, - возражает Гот, - устанем.
- А Настюха? - мрачно спрашивает Белый.
- Я не устану, - говорит Ляля, - но без всяких Настей!
- Я могу у отца машину попросить, - предлагает Гот.
Говорят громко, потому что в "Камелии" грохочет музыка, галдят другие компании, звенит посуда. Спорят, все, кроме Эм Си. Ему, собственно, всё равно, на чём, с кем и куда ехать. Фокс уверен, что с машиной - это ноль романтики, менты по дороге задолбают штрафами. Гот доказывает, что без машины - никак, куда грузить палатки, спальники, посуду? Официантка приносит горячее, и почти одновременно является Настя. Белый помогает ей снять мокрую куртку, усаживает рядом с собой, наливает пиво.
- Я в машине, с девушками и багажом, - говорит Гот. - А вы на байках. И будет окей.
- Я с Фоксом, - почти враждебно возражает Ляля, - на байке.
Она накладывает горячее. В первую очередь - Фоксу, потом - по иерархии. Только последний в этот раз не Эм Си и даже не Настя, а Гот. Он понимает, что Ляля обиделась, мрачнеет, не ест.
Мокрая ночь тянется, как жвачка, прилипшая к подошве. Двери в "Камелию" беспрестанно открываются и закрываются, посетителей много - молодые рабочие с "Промприбора", девушки: продавщицы, кассирши, секретутки. Летят брызги с мокрых курток. Одежда висит прямо на спинках стульев. Официантки хохочут с компанией подвыпивших мужиков в возрасте. В середине кафе, под зеркальным шаром, танцует стайка девиц. Под медленные песни Белый и Настя тоже идут танцевать.
Эм Си совсем пьян. Он хихикает, машет рукой каким-то своим знакомым "чувакам" из лицея, выспрашивает Фокса про Геленджик. Фокс не устаёт рассказывать: море, платаны, пляж "Камыш", Тонкий Мыс... Гот хмуро курит. Когда в очередной раз Белый ведёт Настю танцевать, Гот протягивает руку Ляле:
- Пойдём тоже?
Ляля идёт. В танце Гот сначала просит у неё прощения, потом говорит, что настала пора Ляле бросить игры.
- Какие игры? - она поднимает на него ресницы, накрашенные так густо, что они кажутся картонными.
- Ты мне сказала тогда, помнишь? Брось игры в вампиров. И это было правильно. А сейчас ты сама... завязла в этой игре в казаки-разбойники. Ты не парень, как бы тебе ни хотелось.
- Это не игры, Готик. Это нормальная человеческая дружба.
- Фокс трахается с Тищенко. Это все знают. Он тебя не воспринимает, как девушку.
- Мне всё равно, кто из вас с кем трахается, - усмехается Ляля, - и брось этот беспонтовый базар, а то разозлюсь окончательно.
Она смеётся, и Готу приходится принять это за примирение. Он садится за стол, а руку Ляли тут же перехватывает Белый:
- Выйдем на пару минут, дело есть.
Это не снег, и не дождь - косая морось с редкими белыми хлопьями. Белый и Ляля жмутся под козырьком у входа. Человек двадцать набилось тут - курят, хохочут, матерят погоду.
- Лялька, слуш, - некурящий Белый с омерзением отворачивается от чужого дыма, - у тебя же тётка в гинекологии работает?
- Ну, да. А что? У Насти проблемы?
- Непонятно, то ли залетела, то ли болезнь какая. Тест показывает, что не залетела. А дел нет вторую неделю. На приём идти боится. Тут же народ сволочной - сразу разболтают. Её отец убьёт, на хрен.
- Но моя тётка не врач, она акушерка. Нет, я конечно, спрошу. А не проще в частную клинику съездить?
- Мы съездим. Но ты спроси - бывает ли так? Спросишь, ладно?
Ляля обещает, что спросит, прямо утром. Она нисколько не сочувствует Насте, но жалеет Белого, такое лицо у него несчастное. Сразу вспоминается, как он списывал с Лялиной тетрадки математику, и как лупил одноклассников за каждый неправильный взгляд в сторону соседки по парте.
Ляля и Белый возвращаются, но в дверях натыкаются на Гота с Эм Си. Гот тащит Эм Си, держа за плечи. Ноги пьяного волокутся по земле, как тряпки.
- Блин, когда он успел? - возмущается Белый. - Только что хихикал, и уже в нулину...
Он просит Гота посадить Эм Си на лавку возле кафе. Сейчас, он скажет пару слов Насте, а потом поможет Готу доставить балбеса домой.
- Девчонки, пошли уже отсюда, - говорит Фокс, с отвращением наблюдая за группой кавказцев, которые занимают столик неподалёку, - я вас провожу. Тут стрёмно сидеть, слушать эти гыр-мыр.
- Я Вовку дождусь, - отказывается Настя, - он обещал вернуться.
Фокс и Ляля подсаживают Настю к столику знакомых с "Промприбора" и уходят. У Ляли есть зонт, она велит Фоксу нести его. Они идут под руку, как влюблённые. Но, проводив Лялю до подъезда, Фокс пересекает улицу. У дома № 35 он звонит Марине Тищенко. Марина - преподаватель музыкальной школы, разведёнка, без детей, старше Фокса на десять лет. Уже три года длится их связь - неприличная из-за разницы в возрасте, некомфортная, потому что Марине стыдно перед коллегами и соседями, и даже не очень интересная. Кроме секса, у пары нет ничего общего. Но секс настолько хорош, что ни он, ни она не могут вспомнить в своей жизни даже слабого подобия. Едва разняв объятия, оба чувствуют взрыв в мозгу - ещё! снова! всегда!
- А кто знает? - кричал однажды друзьям подвыпивший Фокс. - Может, её специально для меня сделали - там, на небесной фабрике...
Марина ответила томным голосом - да, спала, но ничего, заходи, Лёшечка. Я тебя всегда жду.
В десять утра Ляля звонит Белому. Она договорилась с тёткой. Пусть Настя придёт в отделение, где тётка, по счастью, дежурит.
- Выходные, врачей нет, и пациентки почти все домой отпросились, - говорит Ляля, - тёть Люда сама её посмотрит и скажет, что там такое.
- Спасибо, Лялька! - радостно отвечает Белый, - с меня шампусик!
- Хочешь, я с ней схожу, - предлагает благородная Ляля, - только резче собирайтесь, тёть Люда сказала - с утра.
Через полчаса Настя и Белый подходят к тридцать четвёртому дому. Ляля ждёт их у подъезда, подпрыгивая от холода. Несмотря на мерзкую погоду, Ляля в тонкой косухе и без шапки. Она берёт Настю под руку и ведёт к больнице, силуэт которой за тощим сквериком кажется мрачнее обычного. Замок Иф, блин, шутит Ляля, но Настя не понимает или не слышит шутки. Она бледна, угрюма, жирные волосы липнут ко лбу. "Страшную какую девку выбрал Белый", - думает Ляля. А Белый идёт к гаражу.
Гараж принадлежит, по документам, отцу Фокса. Но мотоциклы Белого и Эм Си стоят здесь с тех пор, как отец Фокса по пьяни разбил машину и лишился прав. Искорёженный труп машины тоже тут. Друзья мечтают как-нибудь отремонтировать её, но руки не доходят. Белый включает телевизор, стоящий на полочке высоко над столом, достаёт хлеб, колбасу, рыбу. Продукты спрятаны от бесчинствующих крыс в десятилитровой алюминиевой фляге. Крысы очень хитрые, бывает, что и кожу на мотоциклетных сёдлах грызут. Ребята давно насыпали бы отравы, но Ляля и Гот запрещают, гуманисты фиговы.
В двери колышется чья-то тень. Это Эм Си, опухший, больной и несчастный. Дома был ему жесточайший разгон за вчерашнее.
- А разве они слышали? - глядя в телевизор, спрашивает Белый. - Мы, вроде, тихо дверь открыли и без единого звука тебя уложили.
- Ага, а уложили куда? В бабкину комнату, на софу... я, видать, захрапел, она и вскочила!
- Ну, извини, я в темноте в чужих хатах не ориентируюсь.
Эм Си сопит и сообщает, что не видать ему теперь карманных денег до китайской пасхи. Даже сигареты, отец сказал, сам будет покупать. Белый молчит, и Эм Си, ещё жалобнее, спрашивает, нет ли пива.
- Нету, - жёстко отвечает Белый, - бухать надо меньше. И отвали, я на нервяке.
Эм Си не осмеливается спросить, что случилось. Он осторожно протягивает руку к пачке сигарет на столе. Пачка - Фокса или Гота, Эм Си вытаскивает сигарету робко, словно боясь, что Белый шлёпнет его по руке. Но Белый неподвижен.
Ещё полчаса продолжаются дождь, футбол и сопение Эм Си. Потом является Фокс - улыбающийся, разнеженный. Видно, что ему очень хочется, чтобы спросили, откуда он такой счастливый, чтобы он мог похвалиться сладкой ночью. Но Белый бурчит: "Привет" и продолжает таращиться в телевизор. Эм Си подхалимским голосом спрашивает:
- От Маринки, что ли?
- Кому Маринка, - строго отвечает Фокс, - а тебе Марина Павловна!
Он выгружает из пакета пять банок пива, две больших упаковки чипсов, полиэтиленовый мешок с развесными кальмарами.
- Угощаемся, - говорит Фокс, и щёлкает колечком банки.
Эм Си хватает жадно, пьёт, как жаждущий в пустыне. Белый тоже пьёт, но он напряжён, молчалив.
- По какому поводу грузилово? - спрашивает Фокс.
Он слегка досадует на друга. Всё тело Фокса звенит от блаженного напряжения. Он откидывается на спинку хромого стула, вытягивает ноги вперёд. Ему так хорошо, что не хочется видеть мрачных рож. Вместо Белого подаёт голос его мобильник. Из мобильника надрывно плачет Настя, и Белый выбегает из гаража.
- У него какие-то траблы с Настюхой, - важным голосом поясняет Эм Си, - весь в напряге с утра.
Эм Си чувствует, как похмельная дурнота и тоска покидают его. Лёгкий алкоголь всасывается в кровь и приносит последовательно расслабление, комфорт, негу. В это время входят Ляля и Гот, они встретились на пороге гаража. Гот сонный, печальный, как надоевшая морось, Ляля, напротив, возбуждена и слегка сердита.
- Ну, готовьтесь, братики! - говорит она насмешливо. - Скоро оливье поедим у Белого на свадьбе!
- Это почему? - спрашивает Гот.
- Настенька в залёт пошла. А не свалил бы ты, дружище, с моего стула, - Ляля толкает Фокса, и тот беспрекословно уступает ей место.
Фокс открывает и подаёт ей банку, девушка зло глотает, проливает себе на грудь, вытирается.
- Пропьём Белого, а там и Фоксик со своей музыкантшей распишется...
- А меня в армейку заберут, а ты за Гота выйдешь, - с дурацкой улыбкой заключает Эм Си, - и всё, кончилась тусовка.
Ляля с криком: "Засохни, мразь!" швыряет в него ложкой со стола. Фокс гладит её по плечу:
- Ладно, ты чего психуешь? Никто не умер, Лялька!
Ляля тотчас успокаивается, а Гот, чтобы замять неприятный разговор, вытаскивает из кармана карту. С утра скачал в Интернете - весь маршрут от нас до Геленджика.
Вечер. На огромном экране взлетают и опускаются то кулаки, то берцы. Весь колорит фильма мутно-красный, очень неприятный. Фокс глядит с презрительной усмешкой, Белый - равнодушно, Настя вообще не смотрит, сидит, рука в руке с Белым и редко, тупо помаргивает. Эм Си мыкается от комнаты к кухне. Постоит пару минут в дверях, поглазеет на экран и снова - на кухню, где Гот и Ляля готовят что-то диковинное. На дощечках и тарелках - ветчина, курятина, сыр, оливки, зелень... Пахнет довольно вкусно, но каждый раз, когда Эм Си пытается приблизиться к плите, Гот даёт ему пинка.
- Ну, кусочек! Дайте кусочек! - ноет Эм Си.
Снедь и выпивка принесены Белым и Настей. Они празднуют что-то вроде помолвки, хотя семьям своим ещё не сообщали. Певнев, отец Насти легко может подать на Белого в суд, потому что девочка в одиннадцатом классе, и потому что характер у папашки самый дерьмовый в посёлке. Он уже судился четыре раза по всяким ничтожным поводам. Причём, однажды - с бабкой Эм Си.
Помолвка отмечается у Фокса, чьи родители уехали к родичам на день рождения с ночёвкой.
- Может прованских трав? - спрашивает Гот.
- Лучше белого перца, - отвечает Ляля.
Они нюхают поочерёдно травы и перец. Эм Си, пользуясь заминкой, ворует благоухающий жареный кусок с противня.
- Вот срань! - восклицает Ляля, догоняет вора и отбирает кусок.
- Фашисты! - из-за двери кричит Эм Си.
- Фокс, выруби ты эту лажу, - говорит Белый, - отстойное кино, и артисты как педики.
Фокс ставит диск с музыкальными клипами. Взрываются фейерверки, горят руины чёрных дворцов, злая гитарная музыка терзает уши. Эм Си из-за двери сообщает громким шёпотом, что Лялька и Гот на кухне целуются, и Гот держит Ляльку за пятую точку.
- Ну да? - Белый вскакивает с места. - Пошли, поржём.
Он ведёт за руку Настю, а Фокс крадётся впереди. Так они подкрадывались друг к другу лет десять назад - в пыльных репейных чащах, за гаражами, между развалин на брошенной промзоне... Шли на цыпочках, рисовали на стенах стрелки-указатели, свистели особым образом, подавали сигналы лазерными фонариками. Сердца колотились, жаркий пот выступал на плечах.
Гот и Ляля мирно ворошат двумя вилками в одной сковородке.
- А где обещанный секес? - разочарованно спрашивает Фокс.
Все смеются, Эм Си получает два фофана - от Гота и от Белого, и хихикает:
- Я прикололся! Приколоться нельзя, что ли?
Тарелки пусты. Ляля предлагает ещё еды, но все, кроме Эм Си, отказываются - наелись до отвала. Белый и Настя тихонько покидают комнату, через пару минут Белый возвращается один, шепчется с Фоксом.
- Только в родительскую не ходите, - вполголоса отвечает Фокс, - маман свою кровать заправляет каким-то инопланетным способом. Я так не сумею.
Белый удаляется. Ляля тоже - идёт варить кофе.
- Давай мой диск поставим, - предлагает Гот, и показывает Фоксу извлечённую из кармана коробочку, - хорошее кино, я днём скачал.
Все печальны - то ли от опьянения, ушедшего далеко от эйфории, то ли от висящего в воздухе дурного предчувствия. Эм Си продолжает жевать, запивая еду то пивом, то лимонадом. Но и он подавлен. Дважды ему звонил отец, Эм Си не отвечал, сгущая, таким образом, тучи над своей головой.
- Фокс! - говорит Ляля, ставя на стол дымящуюся турку. - Ты бы позвонил своей Марине. Пусть придёт.
- Некуда, - встревает Эм Си, - все билеты на спальные места проданы!
Гот показывает ему "фак", а Фокс даже головы не поворачивает.
- Она не придёт. Ей неудобно, - отвечает он, - она взрослая, а тут некоторые ещё от памперса не отучились.
- В тему памперса, - восклицает не обидевшийся Эм Си, - пойду-ка я брызну!
- Крышку на толчке поднимай, эй! - кричит ему вслед Фокс. - Чтоб мать не высказывала - опять твоя бригада весь сортир обоссала!
Гот выскакивает из автобуса, не раскрывая зонта, бежит домой, бросает сумку с учебниками и кричит в дверях: "Мам, я к Ляле, скоро вернусь!".
- Даже не пообедал, - сокрушается мать.
Она видит в окно, что сын, в самом деле, перебегает двор и разговаривает в дверях подъезда с Лялей. Девушка машет руками, потом обнимает Гота и, прижав лицо к его груди, плачет. Мать Гота недолюбливает Лялю. Несерьёзная девушка, считает мать, вместо того, чтобы думать об учёбе, карьере, семье, верховодит парнями дурного поведения.
- Слушай, сколько можно это терпеть! - восклицает Гот, гладя Лялю по дрожащей спине. - Летом он на твою напарницу недостачу повесил. В этом - на тебя. Какие у него доказательства? Я уверен, он сам по ночам вывозит из магазина товар, а на вас списывает.
- Может, и так, - оторвавшись от Гота, говорит Ляля, - а может, Танька ворует. У него есть накладные. Он грозил - не отдашь, напишу в прокуратуру!
- А то, что он вам "серую" зарплату делает, нормально? Официально - восемь тысяч, а на самом деле...
- Гот, это недоказуемо. Где мне денег взять? Тридцать пять тысяч, это ж охренеть можно!
- Я предлагаю никаких денег ему не отдавать, - решительно говорит Гот, - скажем пацанам, они ему быстро ума добавят.
Ляля аккуратно вытирает под глазами пальцем, чтобы удалить расплывшуюся тушь.
- Я потому тебе и позвонила, что не хочу говорить пацанам. Они нацменов ненавидят. Изобьют Арсена до полусмерти, и в тюрьму сядут. На Белого и так Певнев заяву накатал, как на педофила.
- Что за бред! - возмущённо говорит Гот. - Эта кобыла Настя что, ребёночек пятилетний?
Глаза Ляли переполнены тоской и ужасом, как небо - грязными тучами. Гот чувствует, как её горе переливается в его кровь, как их мысли сливаются в один бурлящий поток: "Что делать? Что делать? Что делать?".
- У тебя нет денег? В смысле, у родителей? Взаймы? Я отдам... частями буду отдавать.
Гот знает, что деньги у родителей есть, но Ляле они не дадут даже под триста процентов. Он бы взял сам, знает, где лежат, и его останавливает не столько страшное слово "воровство", сколько характер этой заначки. Копили Алёнке на операцию. Теперь лежат просто так. У родителей рука не поднимается брать эти деньги.
- Ляль, ты попроси Арсена подождать пару дней. Я что-нибудь придумаю, обещаю!
Панели в подъезде грязно-синие, изрисованные рожами, символами, монстрами. Под потолком клубится пыльная паутина. Пахнет жареной рыбой и плесенью. Белый морщится и бледнеет - то ли от страха, то ли от табачного дыма. Фокс сдержан, спокоен, немногословен.
- Дядь Юра, давайте как мужик с мужиком. На фига вам эти судебные игры? Настюхе через два месяца - восемнадцать. Вы опозоритесь и ничего не добьётесь. Белый, то есть Вовка, не отказывается жениться.
- А ты не адвокатничай тут! - Певнев сначала орёт голосом мартовского кота, потом срывается на фальцет. - Женится он! На хрена нам его женитьба, когда он ребёнку судьбу поломал! Она, может, в институт бы поступила! Юристом стала б или доктором! А теперь что...
- Если не хотите женитьбу, мы аборт проплатим, - перебивает Фокс, - срок позволяет. И пусть учится.
- Значит, твой дружок, козёл, поигрался, а девочка должна здоровье своё рушить? Нет, пусть отвечает! За моральный ущерб, и алименты! Восемнадцать лет будешь нам алименты платить, гнида!
Выдержка у Фокса заканчивается. Он ловко прижимает Певнева к дверному косяку. Рука его немилосердно давит бледное горло на уровне кадыка.
- Если я тебя сейчас придушу, гад, Настя засвидетельствует, что это сделали неизвестные преступники.
Мужик хрипит, пучит глаза, истекает бессильными слюнями.
- Дядь Юр, заберите свою заяву, - скорбно, как над гробом, произносит Белый. - По-хорошему просим. Свадьба за мой счёт.
Дождавшись, когда мать уйдёт в магазин, Гот бросается в родительскую спальню. Шкатулка ручной росписи стоит в шкафу, не запертая. Она маловата для больших купюр, они торчат из-под крышки. Гот оглядывается, хотя дома никого нет, быстро-быстро считает деньги. Сорок билетов по пять тысяч, и ещё двадцать тысячерублёвок. Если взять семь красных купюр, никто не заметит. Их никогда не пересчитывают. Шкатулка - табу, как осквернение могил, как инцест или убийство.
- Какого чёрта, - шепчет Гот, - Фокс правильно говорит, нельзя гробить свою жизнь. Чего они здесь лежат мёртвым грузом? А Ляле в тюрьму идти, да?
Он отсчитывает семь пятитысячных, суёт в карман джинсов. Но Алёнка с фотографии в чёрной рамке смотрит на него понимающим взглядом. Ляля говорит - какая чушь вешать на стены фотографии, тем более, траурные, лелеять своё несчастье... Гот чувствует тошноту. Кладёт деньги на место и, выскочив в прихожую, звонит Ляле на мобильный.
- Ты когда с работы пойдёшь? Я провожу тебя, и поговорим.
Фокс является не вовремя - Ляля заплаканная, вся в потёкшей туши. Недавно приходили Арсен с братом. Снова махали перед Лялей накладными и грозили прокурором. Ляля упросила подождать два дня.
- Ты, Ляля, плохой девочка... как это по-русски? неблагодарный. Я тебя на сессию отпускал? Отпускал. За это время платил? Платил. Отпроситься надо, я всё понимаю. Больничный, я всё понимаю. А ты воровал... или твои друзья плохие воровал.
Ляля и слёзы - не сочетаемо. Фокс помнит, как в пятом классе Ляля упала на школьном крыльце и рассекла коленку о железную отделку ступени. Рана была до самой кости, а девчонка не плакала. Белый и Фокс по очереди тащили её домой на руках. Кровищей истекала, но не ревела.
- Казак девка! - сказал тогда отец Фокса. - Вы за неё через десять лет порвёте друг друга, мужики.
У Ляли сдают нервы, она рассказывает Фоксу всё, как есть. Умоляет его не трогать Арсена. Он - нормальный мужик. С другими хозяевами не сравнить. Полный соцпакет, премиальные... Наверное, это напарница ворует.
- А может, Эм Си? - спрашивает грозно Фокс. - Ты его часто за себя оставляешь. Он малый безбашенный. До сих пор "Пионерская зорька" в жопе играет.
- Нет, - говорит Ляля, - наши не способны, ты что...
- Я всё сделаю, - Фокс пожимает руку Ляле, - не ссы, дружище!
Гот провожает Лялю до квартиры, несёт над нею зонт. Деньги есть, и завтра он их обязательно принесёт. Просто сегодня мать не выходила из спальни. Торчала там и перебирала Алёнкины вещи.
- А завтра я пораньше сбегу из универа. И возьму, пока все на работе.
Ляле кажется, что Гот врёт, хотя он смотрит прямо в глаза. Он - из тех людей, что могут врать, не краснея, Ляле всегда так казалось. Ей стыдно, что она плохо думает о друге, и она приглашает его выпить у неё кофе.
Гот поднимается с Лялей в лифте. Она грустна, но спокойна. Говорит, что если выпутается с деньгами, то поставит Арсену условие - или она или Танька. Хватит уже. Гот говорит, что это правильно. Он тоже печален, и слишком пристально смотрит на Лялю. Она понимает смысл взгляда, ей холодно, тревожно, не по себе.
Бабка Ляли, кашляя, выходит в коридор. Вообще-то, они с дедом уже спят. Ляля работает с восьми утра до десяти вечера, график: неделя рабочая - неделя выходная. Бабка не ждёт Лялю с гулянок, но с работы почитает долгом встречать.
- Ляля, картошка на плите, долго не сидите, помни - тебе нужно высыпаться! - говорит бабка, и снова уходит.
Ляле от переживаний не хочется есть. Она варит кофе и несёт его в свою комнату. Гот скользит за нею бесшумно, как призрак.
- Пей, - говорит Ляля, - остынет.
Скрипит рассохшийся паркет. Снова бабка, приоткрыв дверь на ширину ладони, говорит Готу:
- Игорёк, я знаю вас, как мальчика воспитанного и порядочного. В отличие от сброда, с которым Ляленька проводит досуг... Не спорь, Ляля! Твои дружки называются "гопники". Или хуже - "скинхеды". Я, знаешь ли, смотрю телевизор, читаю газеты...
- Ба, дай после работы отдохнуть, а?
- Игорёк, я доверяю вашему благородству, но прислушиваться буду, - заключает бабка и прикрывает дверь.
Немедленно Гот срывается с места, встаёт на колени у кресла Ляли и обнимает её талию. Ляля не спорит. У неё нет сил, и разве не это она предчувствовала, не это видела в его грустных красивых глазах? Ты получишь деньги. Ты обязана продать принципы за деньги.
Она позволяет поцелуи, лихорадочные раздёргивания "молний", неумелую возню с застёжкой на спине, горячее дыхание, дерзость языка в запретных зонах, слабый резиновый щелчок. Бабка за стеной храпит басом, дед кашляет во сне, вода журчит в батареях. Гот шепчет в ухо умирающим шёпотом:
- Лялька, любовь моя... всё, что хочешь для тебя, Лялька... чёрту душу продам...
Ляля не плачет. Она не умеет плакать от боли, а тоска - это ведь разновидность боли.
Перед рассветом Готу снится страшный сон. Потолок гаража разрывается от удара молнии. Не разваливается, а именно разрывается, точно старая материя. Между лохмотьями светит месяц. На нём сидит какая-то фигурка с удочкой, словно мальчик в заставке мультфильмов Dreamworks. Гот всматривается, а Ляля мешает, зажимает ему глаза рукой. Всё-таки, он вырывается и видит - на месяце с удочкой сидит Алёнка. Лицо у неё не грустное и не весёлое, скорее задумчивое. Она вылавливает из облаков какой-то тёмный комок и швыряет в Гота.
- Это тебе, - кричит Алёнка со страшным эхом, - предателей надо вешать на осине!
Гот видит, что комок - это клуб спутанных осиновых веток и листьев. Листья опавшие, жухлые. Из самой середины комка вдруг выползает чёрный жирный червяк и ползёт по руке Гота.
Гот просыпается, и несколько минут сидит в постели, дрожащий, с бешено бьющимся сердцем. Еле слышно бормочет на кухне телевизор - мать всегда включает его рано утром, готовя завтрак. Гот чувствует, что горло у него болит, как в разгаре ларингита.
"Всё равно. Я обязан принести ей деньги. Теперь по-любому".
Ляля ждёт до вечера. Гот не отвечает на звонки. Заходил Белый, сказал, что Певнев отправился забирать заяву, а Настя - в больницу за официальной справкой о беременности.
- А то не разрешат жениться, блин. Законы тупые, как у папуасов. Как ты думаешь, свадьбу дешевле в "Камелии" заказать или "У Бориса"?
Ляля отвечает вяло, и её голос, без привычной ревности, настораживает Белого. Он звонит Фоксу - что с девкой? Фокс рассказывает быстро, он на работе, проверяет электропроводку на готовой продукции.
- Лежу кверху пузом на полу, между прочим! Знаешь, надо Эм Си прощупать на предмет бабла.
- Да не! - вскрикивает Белый. - Наши не способны!
- А всё-таки. Ты Ляльку успокой. Бабки будут, я же обещал.
Эм Си бледнеет, изменяется в лице, похоже, едва удерживается от слёз.
- Вот вы как, да... Говорили - друзья, всё такое. А сами на меня стрелки переводите!
- Я не перевожу. А Фокс думает. Он никогда зря не думает, между прочим.
Эм Си бросает Белому взгляд, полный ненависти мелкого зверька, посаженного в клетку. Зверьку не выбраться, но он способен злобно шипеть, скалить зубы и наскакивать на решётку.
- Я не брал! Никаких ваших бабок! Мне на фига это надо! Я это запомню! Попроситесь на даче посидеть...
Белый хватает его за локоть, швыряет на грязный пол подъезда, давит в спину коленом.
- Ты на кого наехал, сука рваная? Проблем просишь?
Через пару минут они выходят на улицу помирившимися. Эм Си клянётся в своей честности, Белый мрачно смотрит в дождь. Человеческим клятвам он не верит с тех пор, как мать обещала подарить на восьмилетие велосипед, а купила зимние ботинки.
Гот не отвечает на звонки. Ляле совсем плохо, муторно, страшно. Даже когда приходит Арсен и показывает ей семь красных купюр.
- Твой друг принёс, сказал - за Ляля. Харашо иметь друзья, но надо иметь совесть, девачка. Болше не делай такое плохое дело.
Ляля вынуждена кивать. Уже в спину Арсену бросает вопрос - а который друг?
- Каторый у вас главный.
Лялина тяжесть не исчезает. В том, что Фокс поможет, она не сомневалась ни минуты. Её мучили мысли о любви, проданной за обещание. Обещание нарушено, дружба растоптана, Ляля подло предана. И что самое худшее - друзьям об этом не расскажешь. Пей свой яд в одиночку.
Эм Си оглядывается - никого нет. Середина дня, все население Промприбора - на работе. А вездесущие дети и пенсионеры сидят дома из-за дождя и зябкого ветра. Эм Си отпирает гараж, зажигает свет, находит в углу лопатку, которую берут на лесные пикники, забрасывать костёр.
- От левой стенки - четыре шага, - шепчет Эм Си.
Он копает утоптанную землю, твёрдую, как асфальт, и поминутно поглядывает на дверь. Неглубоко, сантиметрах в трёх от поверхности металл ударяется о металл. Круглая жестяная коробочка с нарисованной на крышке белкой на ветке ели и надписью "Монпансье". Прежде бабка Эм Си держала в коробочке пуговицы и кнопки. А у Эм Си здесь деньги - сотки, полтинники, даже десятки. Крупные он никогда из кассы не брал.
- Хотел как лучше. Типа - вот, пацаны, я накопил нам на Геленджик...
Он перекладывает деньги в карман, закапывает ямку и долго топчет пол, чтобы имел нетронутый вид. Арсен живёт недалеко, в том же доме, где его магазин, на третьем этаже.
Вся стенка над кроватью Фокса оклеена постерами с изображениями спортсменов и культуристов. Сам он кажется сошедшим с одной из фотографий - на руках упругие "банки", голый торс в испарине от упражнений.
- Качаешься? - спрашивает Ляля.
- Да так, гантельками помахал. Проходи.
Ляля заглядывает в гостиную, где родители Фокса дремлют перед экраном.
- Здрасте, тёть Зин, здрасте, дядь Вить.
Не дождавшись ответа, идёт в комнату Фокса. Он вытирается полотенцем и натягивает майку. Рассказывает что-то, но Ляля перебивает его:
- Ты где деньги взял на мою недостачу?
- Байк продал, - спокойно отвечает Фокс.
Ляля охает, закрывает лицо руками, но тотчас приводит себя в норму. Протягивает руку:
- Ну, ты красавчик... я по гроб в долгу.
- Фигня. До лета заработаем на новый. Зимой всё равно не кататься.
Ляля не может привести мысли в порядок, ей вспоминается ночь, купленная за обещание. Она достаёт мобильник и показывает Фоксу двадцать три неотвеченных вызова.
- Видал? Я сначала его просила. Он же, типа, как вы говорили, в меня влюблён... Зассал влюблённый.
Она сбивчиво рассказывает про священную заначку, про всё, кроме ночи.
- Чмо, блин, - брезгливо резюмирует Фокс, - мог бы свой комп продать и всякие девайсы.
Ляля вдруг обнимает Фокса и целует его в губы. Он не может устоять, но после долгого поцелуя бормочет, как пьяный:
- Лялька, ты чего? Мы же поклялись, помнишь?
- Кровь смешивали, - усмехается Ляля, - какие были дебилы малолетние!
Оба сидят несколько минут молча и вспоминают свою единственную ночь, о которой никто на свете не знает. Ей было четырнадцать, ему - шестнадцать. Лялька, обиженная бабкой, прибежала к Фоксу. Выпили коньячку из отцовской бутылки. Ну, и понятное дело, замутило разум. Потом стало стыдно, и они поклялись - больше никогда, мы друзья, брат с сестрой. Да, смешивали кровь, надрезав кожу на запястьях...
Звонок Арсена разгоняет опасные мысли.
- Лялька, твой друзья совсем сумасшедший, да? Три раза не надо деньги приносить. Один раз хватит.
- А кто, кто ещё приносил? - спрашивает Ляля.
- Который в чёрном одежда ходит, сестра болной умирал. И который мелкий дурной, плеер на уши.
Ляля бросает мобильник на кровать и хохочет, сначала - смех облегчения, дающий разрядку натянутым нервам, а потом - истерический, визгливый, обещающий через пару минут превратиться в бабский позорный рёв.
Ляльку есть кому привести в чувство. А Гот сидит один в своей комнате, подальше от портрета в траурной рамке, зажимает глаза руками, плачет. Родители не слышат, обычная музыка, мрачный переливчатый рок, заглушает всё.
июнь 2013
Медынь