Пронзительно, печально и загадочно смотрели на меня серо-голубые глаза.
– Володя, ты? – полыхнуло радостью сердце. Я протянула вперёд руки, пытаясь его обнять, но он отдалялся метра на два от меня каждый раз, как только я приближалась, а смотрел так, будто в душу. Я бессильно опустила руки, еле сдерживая слёзы, спрашивала:
– Как же так? Почему? Где ты? Как там?.. Не молчи!
Сначала он виновато отводил глаза, но не выдержав моего растерянного, тоскующего взгляда, сказал:
– Всё хорошо, сестрёнка. Я очень хочу поговорить с тобой, но правду не проси, нельзя нам...
Володя – двоюродный брат, мы провели рядом детство и юность, были, как близнецы.
– А я вчера Татьяну Красину встретила, она приехала из Питера, хотела тебя увидеть и услышать твои песни, твой голос. Ты знаешь, что она тебя обожала? Вы были бы хорошей парой.
– Нет, она не моя. Нина – вот моя судьба, я её обидел, но она простила. И имя то у неё, как у мамы... ей бы внуков... А с Ниной мы теперь вместе.
– Как вместе? Она тоже?
– Да. И раньше меня, я тому виной...
– А Таня так плакала, когда я сказала, что тебя больше нет. Почти кричала: – От воспаления лёгких в наше время не умирают! Почему? Какая глупость! Володька, что же ты в больницу не пошёл?
– Ты знаешь. Я боюсь врачей и уколов... А хочешь, я тебе спою?
И он запел так красиво, с таким нежным чувством мою любимую когда-то песню: " Над землёй летели лебеди солнечным днём. Было им светло и радостно в небе вдвоём..." Слова "но была неотвратимою эта беда" он не спел, а медленно проговорил.
– Такая твоя судьба – неотвратимая?
– От рождения до смерти телесной в начертанный отрезок я себя всего вложил. Человек умирает тогда, когда всё — невозможно стать лучше... перед последним мигом, когда могла бы погибнуть душа.
– Володя, ты же не верил в Бога, а сейчас говоришь о вечности души. Ты изменился.
– Меня мать окрестила заочно, после смерти. Много чего тут я прошёл, прощение просил за всё перед Богом.
– И он простил?
– Простил.
– Правда – там хорошо? Может быть, мне тоже пора к тебе?.. Замучилась я тут.
– Терпи, Люся. Ты там ещё нужна.
– А почему мы снимся себе молодыми и красивыми?
– Какая душа, такими и снятся себе люди. Душа ещё красивая, а платье её – тело не берегли, истрепали быстро...
Открыла глаза, гроза и июньский ливень медленно возвращали меня из грёз сна. Сегодня Володе исполнилось бы 45 лет. Всплыли прошедшие дни с ним и без него. А как сразу постарели его родители! Единственный любимый сын... Он, как и отец, играл на многих музыкальных инструментах, пел, словно Орфей.
Боль в груди прижилась навсегда вместе с его песнями, вдруг повисшая в безмолвии, как тихие слёзы о сгоревшей жизни. Только сегодня поняла, что брат ушёл в ту самую знаменательную дату Великого Мая, которая в третий раз неведомым роком, наваждением постучала к нашим родным. В 1945 году похоронили маму моей мамы, нашу с Володей бабушку, позже в этот день родилась сестра...
Все майские праздники мама Володи искала уехавшего на велосипеде, сильно кашляющего, сына. Она шла пешком 6 километров и спрашивала у всех встречных о парне на велосипеде. В милиции плачущей женщине отказали в помощи. Выходные, праздники, искать некому, – сам найдётся, – сказали.
Сердце матери не могло успокоиться. Она 3 дня ходила по дороге, которой сын уехал от них к себе, вечером присела на скамеечке возле четырёхэтажки. Из подъезда вышли бабушка с внучкой, подошли, разговорились. Тут она и узнала, что её сын упал с велосипеда возле этого дома, потому что отказали лёгкие, задохнулся и умер. Жители вызвали скорую. Увезли Володю в морг, при нём не было никаких документов. Пришла почерневшая от горя мать в морг, но и там отказались показать и отдать тело сына. Праздники! Ждите, когда кончатся.
Ждите? Да есть ли у таких людей сердце? Так равнодушно посмотреть на горе матери и отвернуться... Сердце, как орган качающий кровь, у них есть, конечно. Но сердца, как колыбель души – нет. Поэтому такая ужасающая глухота и пренебрежение. Для человека, созданного по образу и подобию Бога, это дефект, окаменение души – самого важного, что дано нам Создателем...
Умолкла праздничная канонада фейерверков, на тополях свили гнёзда крикливые грачи. Светит солнце, цветут сады, а сердце, пульсируя, накручивает длинный свиток слёз и жалоб с избытком, и ум, подавленный финалом, всё повторяет: – Ну, как же так?