Первое, что я помню из своего раннего детства, - это маленькую хатенку с тремя крохотными окошками, и тесную комнату, большую часть которой занимала русская печка. Помню постоянную скуку, повторяющуюся изо дня в день, когда родители с раннего утра и до позднего вечера работали в колхозе, а я оставался один. Иногда моим собеседником и участником игр был брат Василий. Но у него свои заботы и увлечения. Он учился в школе, а, вернувшись домой, делал уроки, а потом за ним заходили друзья, и они уходили гулять.
Оставаясь один, я садился у окошка и часами изучал причудливые узоры, нарисованные на стекле крепким морозом. Проковыряв в нем пальцем дырочку, одним глазом наблюдал, как ветер за окном гонит по дороге вереницы снежинок, и со страхом прислушивался к его сердитому завыванию в трубе…
Был воскресный день. Мы с братом сидели дома. Через крохотное окошко, в комнату проникали солнечные лучи и освещали земляной пол, где маленький рыжий котенок играл шариком из скомканной бумажки. Лежа на печи я наблюдал за ним и слушал сказку, которую читал мне Василий.
В сенях послышался шум, топот ног и в комнату, вместе с морозным воздухом, ввалились одноклассники Василия. Они сели на длинную скамейку стоящую у стены и один из них спросил:
- Ты что, не готов еще? Мы ведь договаривались в это время на коньках кататься.
- Не могу! Родители куда-то ушли, а мне брата не с кем оставить.
- А мы возьмем его с собой, посадим в санки и будем катать. И нам хорошо, и ему весело.
К моей великой радости брат согласился. Когда вышли на улицу я невольно закашлялся от морозного воздуха, проникшего в легкие. Брат заботливо подтянул шарф, намотанный вокруг моей шеи поверх одежды, взял коньки и, прихватив самодельные металлические санки, мы направились к Дону.
Метрах в двадцати от ворот начинался крутой спуск к реке. Занесенный толстым слоем снега он, почти отвесно, уходил вниз и там, далеко внизу, плавно переходил в зелено-голубой лед. Недалеко от берега виднелась круглая прорубь, в которой жители брали воду для хозяйских нужд. От нее вилась узкая тропинка, протоптанная в снегу, ведущая на верх.
Поленившись нести на руках по крутому спуску, ребята посадили меня на санки и столкнули с кручи. На огромной скорости санки понеслись вниз, а я, сидя на них, визжал как девчонка. Сердце замирало от страха, когда видел, как мимо, проносились макушки сухой полыни и кустов, торчавших из снега. Встречный ветер выжимал слезы, и я закрыл глаза, чтобы ничего не видеть. Выскочив на лед, санки понеслись еще сильнее, и остановились только тогда, когда уперлись носом в противоположный берег реки.
Открыв глаза, я оглянулся. Ребята, подвязав коньки, уже неслись ко мне с громкими криками. Первым подъехал Василий.
- Испугался? – спросил он.
- Да! - честно признался я и заплакал.
- Ну, и что же ты плачешь? – удивился он, заботливо вытирая слезы на моих щеках. – Ведь ничего страшного не произошло. Успокойся.
Взяв веревку от саней, он потащил меня за собой, а сидел и смотрел по сторонам. Справа уплывал назад обрывистый берег реки, с черными плешинами земли на крутых склонах. Слева тянулся пологий берег, покрытый густым кустарником занесенным снегом.
Испуг прошел, и я смотрел на широкую спину брата, и на его ноги, мелькавшие перед глазами. Через некоторое время, веревку перехватил один из ребят, затем другой, третий. Так, сменяя друг друга, они катали меня долгое время, и, уставшие остановились отдохнуть.
Собравшись вместе, они разговорились, а я, свесившись с санок, смотрел вниз. Толстый лед был прозрачен и сквозь него, словно через увеличительное стекло, хорошо просматривалось дно реки, покрытое камнями и водорослями. Отчетливо видны улитки, присосавшиеся к крупным камням и маленькие рыбки, стайкой крутившиеся около водорослей. Длинные водоросли извивались в струях быстрого течения и были похожи на ползущих змей.
Все, что я видел под толстым слоем льда, было первым моим познанием подводного мира, незнакомого и загадочного. Оказывается и под водой есть своя, никому не известная жизнь!
- Поехали! - послышался голос брата.
Теперь ребята изменили способ катания. Упираясь руками в высокую спинку на санках, они толкали меня впереди себя и, разогнав, отпускали. Санки долго катились вперед, а ребята ехали следом.
Очередной мощный толчок, и на большой скорости я несся навстречу ветру, наблюдая за мелькавшими под санками поперечными трещинами во льду. Вдруг позади себя я услышал.
- Витя, прыгай!
Оглянувшись, увидел брата старавшегося догнать санки. Он махал руками и кричал:
- Прыгай скорее! Впереди прорубь!
Посмотрел вперед и увидел темное пятно, и прямо на нее неслись санки. И тут мне вспомнилась круглая прорубь, которую мы увидели, когда вышли на кручу. Она бросалась в глаза, выделяясь на гладкой поверхности льда. Не осознавая опасности, я сидел на санках и смотрел на приближавшуюся прорубь.
Ударившись передком в противоположный край проруби, санки сразу же пошли ко дну. От удара я сполз вперед и завис поперек проруби так, что головой и ногами упирался о лед, а тело провисало в воду. Это и спасло мне жизнь.
Почувствовав обжигающий холод, я попытался прогнуться и стать на "мостик", но из этого ничего не получалось. Ноги скользили по мокрому льду, а намокшая одежда тянула вниз. Так я барахтался до тех пор, пока подъехавший Василий не выхватил меня из проруби.
Оставив санки на дне реки, брат бегом понес меня домой. Я дрожал от холода так, что слышал, как стучат мои зубы. Дома он быстро переодел меня в сухую одежду и посадил на печку, укрыв самотканой шерстяной дерюжкой.
- Смотри, папе с мамой не говори о том, что случилось, - наказал он. – А то нам обоим крепко попадет.
- Ладно, - пообещал я, чувствуя, как тепло от горячих кирпичей разливается по всему телу.
- Вот и хорошо! – повеселел Василий. – Ты грейся, а я возьму крюк и пойду санки доставать.
Он ушел, а я лежал и не ведал о том, что сегодня судьба подарила мне жизнь. Если бы прорубь была немного побольше, или скорость у санок поменьше, они не ударились бы передком о противоположную кромку проруби, и вместе со мной ушли под лед. Но это я понял потом, когда вырос. А тогда, пригревшись на печке, я безмятежно уснул, так и не дождавшись брата.