1
Пётр Семёнович Лукоянов долго думал, что жизнь у него сложилась благополучно. Юность пришлась на время писем в «Пионерскую правду», чтобы газета помогла записаться в космонавты, комсомольских строек и движения по необъятному эсэсэсэровскому бездорожью. Суша стала романтичней океана. И под крылом самолёта пело зелёное море тайги. Все и вправду жили пока что небогато, чтобы все богатства достать из-под земли. Но добытые национальные достояния надо перевести к месту их потребления, поэтому на карте уже начерченную Байкало-Амурскую магистраль нужно проложить точно там, где недавно геологи прошли. И недавние десятиклассники, не сдавшие вступительные экзамены в вузы, поехали за туманом и за запахом тайги.
Ехали в поезде почти без сна, пели под гитару про влюбленных геологов: ему уезжать на разведку в дальние степи, а ей в другую сторону. Москвичи затянули про девушку, которая на конверте наковеркала, что сегодня на свиданье придет, а Лукоянов и его новые друзья свою, лирическую, про сормовскую девушку, что в рубашке нарядной не вышла в назначенный срок.
Эту песню Пётр не раз пел с земляками и в Тынде, где его не взяли шпалоукладчиком, а отрядили подсобником в бригаду каменщиков, и в стройбате, повестка пришла прямо в палатку. После двухнедельной учебки служил недалеко от той же Тынды и строил такие же дома на будущей железнодорожной станции. Почти в такой же бригаде, именовавшейся отделением, и опять же подсобником каменщика, только одетым в желто-зеленую солдатскую форму.
Артиллеристы! Сталин дал приказ! А тут другое в ходу: два солдата из стройбата заменяют экскаватор. Недаром на эмблемах в петлицах бульдозер. Но вот про то, что приезжай ко мне на БАМ, я тебе на рельсах дам, придумал какой-нибудь столичный прощелыга. За день уработаешься так, что не до вечеринок. И парни ложились спать без задних ног, и гражданские девчата-маляры, уходившие со стройки еще позднее их.
А соседнюю пятиэтажку выкладывала меньшая по численности бригада заключенных, которым дали аккордный наряд: после трёх поставленных объектов условно-досрочное освобождение. Вот у них были темпы! А солдатикам пилить два года. Вот Петя и задумался: мы словно те же зеки. Почему так? Нас-то за что наказали стройбатовским режимом? По примеру той песенной девчонки из Сормова стал брать в полковой библиотеке учебники, чтобы по ночам готовиться к экзаменам. Дембель неизбежен весной, как раз успеет подать заявление в вуз. Нет, не в политех, как хотел после школы, а уже мечталось стать философом.
Поступил, выучился. Стал преподавателем на том же факультете. Не маляры мы и не плотники.
Рассказывал студентам о философах прошлого, но просмотрел тот момент, когда исчезло будущее. Навсегда. Словно его никогда и не было.
С потерей будущего и Лукоянов, и его знакомые по университету, многоэтажному и соседним таким же домам, а особо деревенские дальние родственники, лишились и настоящего. Если бы, допустим, их в сражении победили, но войны не было, остались от экономически-политического поражения только обманчивые завесы из непонятных ельцинских, а потом путинско-медведевских слов. Будущее украдено.
Вот Петру Семёновичу и пришлось философски задуматься про настоящее. Почему случилось так. Китайцы, например, отменив коммунистическую уравниловку и большинство запретов, сохранили, вот что в их успехах главное, коммунистический контроль. Почему наши правители так не смогли сделать? А где были и отчего в нужный момент промолчали диссиденты, которые в советское время ратовали за лучшую жизнь, но без коммунистов?
На этот вопрос ему ответил преподаватель политэкономии капитализма, а в новые времена просто политэкономии. Лукоянов и Силов пили пиво в студенческом кафе. Пейте пиво пенное, рожа будет здоровенная! За час до этого им намекнули написать заявление об увольнении по собственному желанию, поскольку для прибавки зарплаты остальным сотрудникам надо сократить по человечку с каждой кафедры. Вот тебе и милый мой бухгалтер!
- Диссиденты из Восточной Европы те четверть века, что наши диссиденты провели на кухнях, ругая коммунистов, точно на таких же кухнях планировали, что они будут делать, когда власть перейдёт в их руки. Вот почему там и правители другие, и нет коррупции в огромных масштабах, и есть забота о народе, и не было грабительской приватизации в пользу ельцинских друзей. Так что его друзья оказался нам враги. Но ведь тогда как было: сразу не разберешь – плох тот краснобай или хорош. В Венгрии, например, пенсии чуть ниже средней зарплаты.
- Согласен! – ответил Лукоянов. - Начинать, как говаривали раньше, надо с себя. Никаких заявлений писать не буду!
- И я тоже!
Их и четырех преподавательниц уволили через два месяца. К тому времени философ Пётр Семенович с политэкономом Василием Петровичем нашли работу: по ночам на пару через двое суток дежурить на обширном складе стройматериалов, а днём готовили к экзаменам детей новых русских. Да, не монтажники-высотники.
Обходя при свете фонариков территорию, вели умные разговоры. Василий вспомнил слова Макиавелли: власть держится на силе и согласии. Пётр добавил высказывание Грамши о том, что согласие должно быть активным. Если население поддерживает политическую систему пассивно, то этого достаточно, чтобы организованные заинтересованные силы сменили социальный строй и политическую систему.
- Что и стремительно случилось в 1991 году, - сделал вывод из этих слов напарник.
В таких умных разговорах быстрее проходило ночное сторожение. Однажды караульщики обнаружили вора, быстро спрятавшегося от них в строящемся складе. Дежурили у единственной двери до утра, пока не пришли строители и с ними босс. Сказали ему о ночном госте. Этим, оказывается, сохранили одному из караульщиков работу, поскольку хозяин как раз в этот день хотел уполовинить численность охраны. А воришку того, который намеревался сбежать из склада поутру, смешавшись, умно, конечно, со строителями, хозяин решил отпустить, все же шальной архаровец не успел ничего стырыть, а заявлять ментам о нём было не в правилах босса. Вдарил бывший боксёр и браток пару раз вместо тренировки ему кулаком в харю, да ещё, подпрыгнув, добавил ногой по ребрам и сказал, чтобы искал себе работу, естественно, не у него.
Петр с Василием внимательно рассмотрели этого молодого парня, словно надеясь на встречу в будущем. И увиделись при странных обстоятельствах.
Снег кружится, летает, летает… Перед Новым годом с утра, после дежурства зашли в давно знакомое студенческое кафе, где пиво дешевле. Только уселись за столик с четырьмя кружками пива, как в зал вбежал с лета знакомый им воришка. Он тоже узрел сторожей и сразу подсел за столик.
- Выручайте, мужики, - стягивая с себя приметную красную курточку, черную вязаную шапочку и торопливо засовывая их в большой пакет от фирменного магазина «Реал». Наша же одежда висела в гардеробной. - За мной полиция гонится. Я на этот раз по политическому, а не воровскому делу. На всякий случай меня Валерий Михайлович Смольянинов, ваш знакомый по складу стройматералов.
И точно, не успел Пётр протянуть одну из кружек, а Валерий моментально её ополовинить, как в зал вошли двое полицейских. Осмотрев столики, подошли в первую очередь к на их взгляд подозрительному. Попросили предъявить документы. Недавние преподаватели для солидности уточнили, что кандидаты наук.
- Вот зашли с молодым нашим подопечным со склада, где дежурили в ночную смену, а Валерка отпросился на этот день, чтобы мы с ним позанимались по философии и политэкономии.
Один из полицейских еще раз посмотрел в паспорт Смольянинова.
- Да, правильно, Валерий Михайлович!
- А как его Фамилия? – хитро посмотрел напарник.
- Смольянинов, – ответили сторожа в унисон.
- Извините!
Полицейские пошли к другим столикам, а Валерка нахально взял вторую полную кружку.
- Для конспирации, - уточнил он. – Вот менты уйдут, я вам ещё две принесу. Вообще-то сам месяца три не употребляю даже пива, но конспирация требует жертв. А так я давно пропил реки золотые и реки, полные вина. Может, вы меня и вправду поучите философии и политэкономии. Мне теперь знания очень нужны: признаю, дураком был, когда в школе учился. И даром преподаватели время со мною тратили, мудрых преподавателей слушал я невнимательно, а задачи решал кое-как. Хорошо, что ЕГЭ ввели, когда я уже в армии служил, а то бы ни одного экзамена не сдал.
- Для начала, Валер, расскажи о себе.
- Уж лучше вы к нам, то есть, как дошли до жизни такой, что сторожами работаете?
- Уволены по сокращению кадров. Но подрабатываем благодаря неучами репетиторством.
- А как, если не секрет, относитесь к нынешнему политическому строю?
- Да какой тут секрет! Как и весь трудовой народ – отрицательно. Как в песне: «Ой, беда приключилася страшная, мы такой не видали вовек».
- Значит, вы тоже любители песен?
- Только народных и тех, что до перестройки. Недаром говорится, в песне сжатая история духовной жизни масс, а ныне царствует бездуховность – ответил Лукоянов в манере преподавателя.
А Силов обрадовался, что можно поговорить на его любимую тему:
- Нам нужны такие государственное устройство и экономическая политика, которые будут в равной мере искренне приняты большинством народа, и это станет всего скорее синтез всех социально-экономических систем. Необходимо брать то, что работает в интересах большинства, и на этом можно строить будущее нашей страны. А когда ты нам о себе расскажешь?
- Чувствую, что вам можно доверять, поскольку наши политические взгляды совпадают. В армии был автоматчиком во внутренних войсках. Набегался на десять лет вперёд и кое-что понял в жизни, пожалев, что чудесные школьные годы прошли бестолково. Но главное для нашего общего дела усвоил: сегодня большинство офицеров, контрактников и, само-собой, срочников выходцы из беднейших семей. Они видят разоренные деревни, разрушенные предприятия, сплошную коррупцию. И понимают, что это не стоит защищать. За неприлично высокую зарплату дубинками машут только столичные омоновцы, верховное начальство которых напугано болотными людьми. Вернулся со службы, а работы в своем городке нет. Перебрался из Орсмы в ваш город, стал учеником сварщика на заводе «Заря», терпел низкую зарплату, которой в обрез хватало лишь на жилье и еду. Думал, что стану сварщиком, заживу. Но прибавка оказалась невелика. Перешёл на другой завод, прозванный смехинструментом, то самое же, низкозарплатное. С приятелем раз своровали детали, два, так и пошло. На вашем складе чуть не попался, кулаки вашего босса подействовали на мозги. Чудом устроился на прежнюю «Зарю» прессовщиком. Там же попал в хорошую компанию, которая мне раскрыла глаза на кое-какие вещи, над которыми я пока не задумывался. Например, как я могу жениться и завести детей, если получки одному в обрез?
Вот Лукоянов с Силовым после теоретических занятий и отвечали на подобные житейские вопросы наших новых слушателей - Валерки и его четверых приятелей. Старшим у них был Серёга, орёл степной, казак лихой, с черным чубом и узкими усиками. Он-то и определил круг преподавательских обязанностей: политэкономия капитализма с обязательным конспектированием первого тома «Капитала» Карла Маркса, история СССР и КПСС, особенно подробно её первый, подпольный, этап деятельности, экономическая и политическая география мира, социология, статистика, методы манипуляции сознанием.
- И на кого же нам выучить этих ребят, не имеющих высшего образования, Сергей, не знаю вашего отчества? - спросил Лукоянов.
- Просто Сергей, а ещё лучше – Серёга, Пётр Семёнович. - А вам с Василием Петровичем нужно из этих старательных олухов сделать пропагандистов нашего движения за социальную справедливость. Орлята научатся летать, потом сами будут вести агитацию в массах, среди своих сверстников и всех тех, кто недоволен существующим положением дел. Пока не начали, можете отказаться, поскольку оплаты долго не предвидится.
- Мы тоже за социалистическую справедливость, так что считайте учебу нашим вкладом в ваше и наше дело, - ответил Силов.
На третье занятие Серега привел девушку, она стала шестым членом наших идеологических курсов. Выше среднего роста, чувствуется, что с мускулами, словно метательница ядра или молота, короткая прическа портила её крупное лицо с широким лбом. Носик маленький. Вряд ли довольна своей внешностью, но, видимо, привыкла и не комплексовала. Только большие чёрные глаза под тёмными узкими бровями красили её.
- Клава, - представилась она, поздоровавшись со всеми за руку, не назвав фамилии.
- Романова начала учиться вместе с боевиками, но подкачала замедленная реакция, вот решили перевести в вашу группу, - объяснил всем Серёга. - Может, в новом качестве пригодится, а то жаль терять такой преданный нашему делу молодой кадр.
Только взглянув на вошедшую, Лукоянов решил охарактеризовать совершенно незнакомую ему новенькую.
- Училась ниже среднего. Не имеет представления о настоящей истории страны. Кучковалась с такими же девчонками, пока её не заметил какой либо тяжелоатлетический тренер. Родители бедны, сами страдают от того, что ни чем не могут помочь дочери. Начав работать, к примеру, санитаркой, понемногу стала задумываться о смысле жизни. Это и привело её к вам. Все почти так?
- Самбистка. Грузчица на швейном производстве. Как вам удалось почти всё точно определить. Неужели отличное знание философии? – удивился Серёга.
- Знание современной жизни и многолетние раздумья. Вот мои наблюдения, подкреплённые регулярным чтением современных политологов. Начиная с семидесятых годов, в СССР активную часть общества составляло уже принципиально новое поколение, уникальное для всего мира. Это люди, не только не испытавшие сами, но даже не видевшие массовых социальных страданий. В этом смысле Запад коллективную память о народном горе сохранил, а СССР её утратил. Молодёжь не верила, что такие трудности вообще существуют. Так что одна из причин распада страны - сытость. Возникло первое в истории сытое общество. А эта Катя – дитя тех, кто появился на свет в те семидесятые.
- Папа с семьдесят второго, с нами давно не живет, мама чуть моложе, - ответила Екатерина. - Толкала ядро, потом секция самбо, а боксу выучилась сама, глядя на тренировки пацанов.
- У старших поколений были и смертельный риск, и приключений судьба им предоставила сверх меры, - включился в умную беседу Василий Петрович. – Революция, индустриализация, война, восстановление ею разрушенного. А что оставалось, начиная с семидесятых годов, массе молодежи? Тот социализм, что строили большевики, был эффективен как проект людей, испытавших беду. А потом, в семидесятые, для той молодежи началось упрощение жизни. Даже в школе боялись оставлять плохишей на второй год.
- Короче: не узнав горя - не узнаешь и радости, - подвел очень верный итог мини-диспуту Серёга.
А он не так прост, как кажется. Позднее Лукоянов узнал, что учился Серёга в столичном университете, знаком со многими известными противниками режима – Гудковыми, Пономарёвым, Каспаровым. Встречался с Лимоновым, Навальным, Удальцовым. Отчислен старшекурсник из университета после болотного похода. Правда, для приказа причина была иная. Вернулся в свой город, быстро обрёл единомышленников. Его любимое изречение, подслушанное то ли у генерала Леонида Ивашова, то ли у писателя Максима Калашникова: «Русское чудо свершится, если мы вновь начнем жить своим умом».
Не Серега, а Катя, которую все почему-то до сих пор считали заторможенной, лучше всех справилась с первым домашним заданием – найти аналогии между зарождавшимся капитализмом в России и нынешним, сто лет спустя.
- Помните песенку, - Катя, фальшивя, напела:
Но, как водится, безработица
По заводу ударила вдруг:
Сенька вылетел, а за ним и я
И ещё сто друзей и подруг.
- Молодец, Кать, - похвалил её Пётр Семёнович. - А где выводы?
- Так, когда война пошла буржуазная, по винтику, по кирпичику растаскал завод обозлившийся народ. А дальше я лучше напою:
По советскому, по кирпичику
Возродили мы с Сенькой завод.
Запыхтел завод, загудел гудок,
Как бывало по-прежнему он.
Стал директором-управляющим
На заводе товарищ Семён.
Лукоянов задал следующий вопрос тоже словами из песни:
- Ребята, а сейчас как думаете: тучи над городом встали? В воздухе пахнет грозой?
Первой ответила осмелевшая от похвалы Екатерина:
- Несколько тысяч человек собираются два-три раза в год в столице, да на площадях крупных городов в какой-то неизъяснимой уверенности, что их печальные сходки станут причиной ухода постылой власти.
Серёга был краток:
- За один раз, день, месяц и даже год с помощью мирных митингов решения всех проблем не добиться.
Категоричен оказался Валерий Смольянинов:
- Из-за послевыборных митингов верхи пока изменений в народном отношении к себе не уловили. Необходим, я думаю, для встряски масс пример сотен и тысяч смельчаков, которые не хотят жить по-старому.
Тут уж и Василий Петрович не удержался, вступил в стихийный диспут:
- Обязательно в будущем надо организовывать и пропагандировать единство оппозиционеров. Именно оно придаст протестам общенародный характер. Это будет просто отлично, когда в одном движении объединятся коммунисты, националисты, зелёные, автомобилисты… И надо желать, чтобы каждый привел своих сторонников, это увеличит число протестующих.
- Василий Петрович! Ведь наш диспут стихийный замечательный получился! - констатировал Пётр Семёнович результат нынешнего учебного вечера.
Потом диспуты на различные темы стали основным методом проведения «высших идеологических курсов», как слушатели стали именовать эти научные вечера. Постепенно ребята втянулись в учёбу, особенно жадным до неё стал Валерка.
- Ох, так бы мне в школе заниматься, - каждый наш учебный вечер сетовал он. – Сейчас бы тоже кандидатом наук был.
И старательно нажимал на самоподготовку.
Вслед за ним и остальные усвоили, что главное – это не только внимательное слушание лекций, а умение самому отыскать нужную литературу и в ней выудить ответ на волнующий вопрос.
Занятия пошли на пользу и Василию Петровичу. Как-то он сообщил Петру Семёновичу, что начал сперва в общей тетради, перенося готовые куски в компьютер, труд по современной экономике.
Тот попросил прочитать хоть начало, чтобы догадаться о содержании.
На следующей лекции по своей тематике Силов прочитал ведение в свой научный труд:
- Дефицит американского бюджета в 1982 году перемахнул за сто миллионов долларов, а через три года – за двести. Именно тогда СССР мог загнать США в экономическую катастрофу и выиграть, сохранив страну, холодную войну. Но, наоборот, янки спаслись за счет сговора с Саудовской Аравией по снижению цены на нефть, капитулянтской позиции Горбачева, создания кризиса для Японии и получили гигантские барыши на развале Советского Союза…
Наслушавшись теории, ученики стали нетерпеливо задавать вопросы:
- Когда же к практике перейдём? Кипит наш разум возмущенный. А пока вами объясняемый монетаризм богатых делает ещё богаче, бедных – беднее. Вы же сами говорите, что капитализм, если снять с него все ограничения, пожирает сам себя, и что Западу скоро придется строить свой вариант тоталитарного социализма. Но ведь этому, как и любому делу, нужен хоть маленький толчок. Почему нас не привлекают к конкретным акциям?
Только Серёга не задавал таких наивных вопросов, знал, что ещё не время. А если и позовут для выполнения конкретного дела, то его первым.
Ошибался, однако. Через Серёгу к руководству вызвали Валерия Смольянинова.
На следующее занятие он зашел попрощаться. Сказал, что привык за победу бороться и что ему нужно будет наладить организационную работу в его маленьком городке, в котором ситуация ухудшается с каждым месяцем. И в это же время, что особенно возмущает и работяг, и безработных, во всех газетах расписано о том, что малая родина Валерки исключена из списков моногородов, поскольку тут появились новые трудовые места, снизилась безработица. Это, разумеется, не так.
2
Городок наш ничего, населенье таково: безработные девчата составляют большинство. Так Смольянинов переделал по пути домой известную песню, добавив к ней слова другой: и о том моё сердечко стонет.
Как не стонать!? Когда-то его Орсма за счёт одного из лучших в стране медико-инструментальных заводов слыла очень благополучным селом, рабочим посёлком, и, наконец, городом. А фабрику эту, между прочим, основал крепостной крестьянин, и только к концу жизни, не раз за полезные изделия облагодетельствованный двумя императорами, соизволил перейти в купцы какой-то гильдии. А ещё Орсма славилась различными перочинными и охотничьими ножами.
В советское время на изготовление складных ножей для мужчин и заодно маникюрных наборов для женщин перешёл завод, что поменьше. А тот, что побольше, год от года крупнел, продукция шла во все страны СЭВа и даже в Индию-Африку. Так что пришлось организовывать тут специальное конструкторское бюро и экспериментальный завод при нём. А потом ещё задание, обеспеченное, разумеется, большими деньгами, – срочно, чтоб не отставать от всего прогрессивного человечества, освоить выпуск одноразовых шприцев и игл. По утрам на работу люд съезжался со всех окрестных деревень.
Ныне картина иная. Из Орсмы в поисках работы мужики добираются аж до северов, на всю Россию ТиВи рассказало о том, как провалилась под лёд Оки перегруженная ГАЗель, вёзшая на двухнедельную вахту в Подмосковье шестнадцать работяг. Выплыла только половина. Вообще нет ни конструкторского бюро, ни самого в районе большого по площади совхоза. Медико-инструментальный вполсилы в шестижды сокращенном варианте прохладно работает четыре дня в неделю. У него заказов всё меньше и меньше. И не сказать, что директор мер не принимает. Он уже, когда-то назначенный конкурсным управляющим, спас завод от, казалось, неизбежного банкротства – единственный такой хороший случай по всей напичканной заводами области. А вот с министерскими чиновниками, которые, видимо, не за просто так, охотно пускают на рынок здравоохранения инструмент из Пакистана, Индии, Китая, директору справиться не по силам. Вот и чахнет завод. Раньше в стране было тридцать заводов, начавших в срочном порядке выпускать одноразовые иглы и шприцы, теперь остался один, в Ормсе. Но дни его, все так думают, сочтены.
Ввиду бедственного положения Орсму признали моногородом и обещали государственную помощь.
Из положительного то, что не забыто традиционное местное ножевое ремесло. Разнообразные кинжалы, кортики, выкидники, охотничьи ножи делает небольшой частный заводик да несколько фирмочек на пять-десять человек и плюс полсотни рукастых единоличников, устроивших, как лет сто с лишним назад, мастерские на дому.
«Куда же мне устроиться на работу?» – думал, подъезжая к родному городу Валерий Смольянинов. А оказалось, что надо вначале определиться, где жить.
Отец, мама умерла ещё два года назад от рака, привёл в их однокомнатную квартиру женщину, да ещё с ребёнком. Оставив ночевать, наутро отец сказал, чтобы шёл жить к дедушке – он один и у него в избе две комнаты.
Дед был ещё крепок, выпил с внуком за встречу четвёрку дешёвой водки и чуть-чуть лишь захмелел. Зато стал намного разговорчивее.
Та же удаль, тот же блеск в его глазах,
Только много седины в его кудрях.
Был он когда-то, ещё в советское время, депутатом горсовета, мастером и предцехома, начальником инструментального цеха.
- Я ещё в приватизационной заводской комиссии успел поучаствовать, - ударился в воспоминания дед. – Нас из области в спину подталкивали: быстрей да быстрей. Наверное, Москва торопила. И зачем нужна была для всей России такая спешка? Чтобы миллионы украсть в мутное чубайсовское время. Рыжий, рыжий, конопатый, убил страну ваучером. Большинство заводских акций, на которые при прибыльной работе обещаны дивиденды, разделили между всеми, даже пенсионерами, согласно стажу.
Виктор слушал, не перебивая. А дед продолжал.
- Первое собрание акционеров в переполненном зале прошло бурно: спорили о путях развития завода, голосовали акциями, счетная комиссия час подводила итоги, выборы генерального директора и его помощников были честными. А потом началась катавасия. Из-за бедности, безразличия, а то и обмана пошла массовая продажа акций, пока они не оказались в нескольких руках, больше всего, разумеется, у генерального директора и его приближенных из заводоуправления. Через год собрание акционеров превратилось по существу в пустую формальность: голосовали уже несколько человек пакетами акаций. И я в последний раз выступил на таком собрании, за что через несколько дней, как раз шестьдесят минуло, сокращен. Но не один: производство-то стало постепенно уменьшаться.
- А о чём ты, дед, тогда говорил?
- Получку то задерживали, то дадут пятитысячную на троих, ищи, где разменять. То товар на такую сумму всучат. В каждом цехе завели должность снабженца – тогда дефицит у нас в Орсме был всего, даже хлеба. Ну, я и высказался… После меня была ещё череда увольнений, прислали арбитражного управляющего, который воровать стал у всех на глазах.
Дед с сожалением посмотрел на пустую бутылку.
- Да-а. Тебе, Валерк, теперь устраиваться на работу надо. А куда? На наш завод, хоть и шприцевый вполовину работает, людей в инструментальном и кузнице четверть осталась, ещё в пинцетном сколько-то, устроиться можно. А игольный и хирургический вообще стоят пустые. Люди постоянно уходят от низкой зарплаты, у нас, ветеранов, пенсия и то чуть ли не вдвое больше. Ножи ты делать не умеешь.
- Я сварщиком могу.
- Ну, тогда в котельную. Или в ЖКО, там зарплата выше, но и вкалывать надо.
Через день Валерий оформился на заводе в паросиловой цех, но и в ЖКО договорился, что будет выходить по пятницам, субботам и воскресеньям. Так что связь с работягами не только завода, но и в городе обеспечена.
- Дед, - как-то после смены за ужином спросил внук, - а почему был моногород, а теперь им не стал. Жить-то ещё хуже стало?
- По бумажкам – лучше. Безработных в десять раз меньше. Так люди просто не регистрируются. Кто к частикам нанялся, кто калымит, а кто в отъезде пашет. Жёны и девушки дома сидят. А тут я в газете отчёт читал: область денег дала на завод по выпуску окон, вот вроде и новое производство, хотя те же люди там пашут, только перешли из старого гаража. Отчетами город обманул район, тот – область, она – Москву. Вот так и получается всеобщее благополучие.
Дед приглядывался-приглядывался к внуку, совсем в положительную сторону изменился парень. Кроме первого вечера так и не выпил ни разу, домой возвращался, хоть иногда поздно, трезвым. А девушки, что, потом? Книги стал читать, чего до армии за ним вообще не замечалось. Да и книги-то политические, пока месяц жил маленькую библиотечку завёл, тут несколько томов какого-то Максима Калашникова. Дед стал просматривать для интереса недавно купленный внуком толстенный «Глобальный смутокризис» с интригующим подзаголовком «Смена исторических эпох неизбежна». На полке даже есть многими забываемый Ленин – «Империализм как высшая стадия капитализма». Дед когда-то был в заводских партийных активистах. Вместе с несколькими такими же товарищами из разных цехов два года ездил в зимние вечера в райцентровский парткабинет на курсы университета марксизма-ленинизма. Но эту работу ему тогда, хоть и было домашнее задание, лень было конспектировать.
Решил сейчас прочитать, всё равно надоело смотреть этот, как внук его называет, зомбоящик. А Валерка-то, оказывается, ульяновскую работу изучал с карандашом. Вот сколько нужных ему мест подчеркнуто. Владимир Ильич, провидец, как будто про наше время писал. Его пророчества теперь вновь становятся реальностью. А ведь и, правда, подумал дед, Ленин всегда живой - в горе, надежде и радости. Теперь, значит, в горе.
На следующий день получил пенсию, оставив серебрушки почтовому разносчику. Решил побаловать внука, который пока ещё без зарплаты. Купил хорошей колбасы, дорогого сыру с дырочками, окорочков, из которых давно научился готовить куриный суп. Правда, бульон теперь не такой наваристый, как раньше. То ли он готовит плохо, хотя уже третий год живет без старухи, должен бы научиться, то ли, как говорят соседи, бройлеров на птицефабрике теперь кормят по-забугорному. Кстати, о соседях. Надо бы внука предупредить, чтобы с соседским сынком не якшался. Все на улице и на заводе раньше соседушку опасались, не зря он иногда, когда выпьет, приговаривал: лучше стучать, чем перестукиваться. Кто знает, может и сын у него таков? А осторожного и пуля облетает.
Внук в этот вечер явился с покупками: первая зарплата. Тоже запасся для деда колбасой получше, сыром, были и другие вкусности, разве что водки не купил. Дед выставил запасенную четверку «Беленькой».
- Ты, дед, не обижайся, я ведь вообще теперь не выпиваю. Это я только в первый день с тобой приезд отметил. Вот лучше апельсинового сока.
– Ну и молодец! А я за твоё и своё здоровье пригублю, поздно уже отказываться от давних привычек. У отца-то бываешь?
- Заглядывал один раз. Но мне у тебя хорошо.
- Живи, кто выгоняет? Наоборот, рад. Заболею – присмотришь. Да и дом тебе завещаю. Но, чувствую, ты в Орсме не задержишься. Вон какие умные книжки читаешь.
- Вот ксерокопию ещё одной замечательной статьи мне сегодня передали.
Дед посмотрел на заглавие и налил себе рюмочку «Беленькой»:
- Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальём! Даже мы, трезвые юнцы, мне шестнадцать было, когда вождь умер, эту песню голосили. Я тогда в ремесленном в Риге учился. Как сейчас помню, 9 марта, мы всей ремеслухой шли колонной в центр города к памятнику товарищу Сталину, несли коллективный венок.
- Геннадий Григорьевич, - Валерий впервые назвал деда по имени-отчеству, - у вас такая интересная биография, а я мало что знаю. Расскажите о себе!
Старший Смольянинов помолчал, налил ещё полрюмки водки. Остатки четвёрки убрал в холодильник. На завтрашний вечер.
- Отца моего Григория убили в самом начале войны. В сорок третьем маму расстреляли немцы. Остались мы четверо маленьких Смольяниновых сиротами, мне шесть годиков было. Вот точно таким был, какие сейчас пацанчики на автостанции попрошайничают. Только и различия, что у нынешних беспризорников впереди нищета беспросветная, а нам было обещано светлое будущее. Так и получилось, – дед оглянулся на холодильник, подумав о добавке, но махнул рукой и продолжил. – Тогдашне государство даже в самые свои претрудные годы нас не бросило, не как теперешних сирот. Давай лучше расскажи, про что эта статья, а про меня лучше завтра побалакаем, настроение у меня что-то хуже стало.
И, действительно, на глазах у деда были еле сдерживаемые слёзы. Валерий, словно не заметив этого, взял листы ксерокопий, соединенных скрепкой.
- В октябре 1952 года Иосиф Виссарионович Сталин опубликовал небольшую работу – «Экономические проблемы социализма». Там есть потрясающие по прозрению строки. Так, Сталин пишет, что суть капитализма – в обеспечении максимальной прибыли, - Валерий заглянул в текст и процитировал, - «путём эксплуатации, разорения и обнищания большинства населения данной страны, путем закабаления и систематического ограбления народов других стран, особенно отсталых, наконец, путем войн и милитаризации». Это, дед, самое ёмкое описание реалий нынешней глобализации. А Сталин хотел превратить страну в корпорацию, где все граждане были бы акционерами, а правительство – менеджментом. Партию предполагалось полностью устранить от власти. Целью являлось, - Валера опять посмотрел в бумаги, - «удовлетворение постоянно растущих материальных и культурных потребностей на базе высшей техники». Понятно, почему в такое тяжелое время Сталин находил возможности тратить на образование до пятнадцати процентов бюджета. Дивиденды акционерам, предполагал он, будут выдаваться не в денежной форме, а путем снижения цены на жилье, бесплатного обучения, бесплатной медицины, снижения цен на основные, а потом и вообще на все продукты.
- Н-да, - только и промолвил дед, - а мы на такие статьи в свое время и внимания не обращали. Пожить бы ещё десяток лет Иосифу Виссарионычу. Я, внучок, пожалуй, прилягу, устал да и разволновался что-то. Завтра о себе всё расскажу.
Дед на следующий вечер не успел поговорить с внуком о своей сиротской жизни, помешал Петра Семёновича с Василием Петровичем приезд. Им через Серёгу (большое начальство так в глаза они и не видели) поручено съездить в Орсму и выяснить, можно ли с помощью Смольянинова именно этот небольшой город с его житейскими трудностями первым в области сагитировать на протестное движение. Гости подробно узнали, как тут живёт Валерий. Он посетовал на пассивность нищих работяг, которые на словах все до одного недовольны существующим положением, но как только он с ними начинает конкретный разговор о том, чтобы собраться у здания городской администрации или у заводской проходной с протестом, как все слушатели начинают потихоньку расходиться по домам.
Лукоянов и Силовым за столом потягивали привезённое с собой живое пиво в пластиковых бутылках, налитого им из холодной бочки. Валера отказался, но в стакане отнес пивка для пробы деду, который потом попросил и добавки, не закрыв за собой дверь в свою спаленку. Преподаватели по привычке заговорили о политике, Валерий спорил с ними почти на равных. Вот это ученик!
- После второй волны уже затяжного кризиса Запад вынужден будет перейти к командной экономике, с обобществленной собственностью, с централизованным распределением ресурсов. С новым тоталитаризмом, со скромным уровнем жизни и ограничения в потреблении. Зачем тогда капитализм сломал СССР, если весь мир вынужден идти к советскому опыту? А в России одновременно пройдёт полный провал рыночных реформ, - профессорским языком начал беседу Василий Петрович.
- Это из твоей будущей статьи? – догадался Лукоянов.
- Да, угадал, Пётр Семёнович. А вот ещё одна выдержка. Характерный факт: в 1989 году общественность СССР шокировало то, что в стране, как сообщили власти, живет 40 миллионов, влачащих существование за чертой бедности. В 2007 году, ещё до удара кризиса, в Росси насчитывалось все те же 40 миллионов почти нищих, но уже на 140 миллионов населения. Если сегодня появится некий центр управления революцией в России – за ним пойдут легионы желающих свергнуть режим. Другое дело, что полицейщина не даст возможности возникнуть такому центру и умело пресекает финансирование протестных движений.
- Но если богатый средствами военно-революционный комитет, - сразу дополнил Лукоянов, - возникнет за пределами страны, то революция станет неизбежной.
- Но вот в Орсме будет тишь и гладь, - возразил Валера. - Ни смело, товарищи, в ногу, ни духом окрепнуть в борьбе здесь не получится.
- А зачем тебя сюда поставили? Чтобы ты разбудил спящих. Сам же несколько минутами ранее сказал, что на твоём заводе, как, впрочем, на очень многих предприятиях, износ основных фондов очень велик, а денег на покупку современных станков нет.
- Ну да, и у меня в работе так и написано, - дополнил Василий Петрович, - учащающиеся техногенные катастрофы и демографический провал, плюс в ближайшее время ожидаемая нехватка квалифицированных кадров должны сомкнуться на горле нашей промышленности.
- Вам пора. Я провожу, да заодно перед сном прогуляюсь. Через полчаса уходит последний автобус, - вежливо напомнил Валерий. – Жду дополнительных инструкций.
- А гулять-то один будешь или девушку какую заприметил?
- Нет у меня никого.
- А давно бы пора. Может, Василий Петрович, - пошутил Петр Семенович, - мы попросим, чтобы ему для подкрепления Катерину Романову прислали? Катя, Катя, Катерина – нарисована картина!
3
Геннадий Григорьевич, как и положено старикам, ложился рано, рано и просыпался, за ночь раза три, а то и четыре – простатит проклятый – вставая в сени к поганому ведру. А эти две ночи почти и не спал, задремлет на полчаса, потом всё думает-думает. Первую ночь вспоминал своё детство, что из него рассказать внуку, а про что и не надо – зачем ему страшные подробности. Вторую - про вечернюю беседу в зале, не зря же он дверь в спаленку специально оставил приоткрытой, чтоб послушать разговоры Валеркиных товарищей, приехавших из большого города. Да и какие ему друзья – старше вдвое, в отцы годятся, и не работяги, а больше на учителей похожи, вон какие заумные слова говорят.
Дед уже догадывался, что внук стал другим, серьёзным, поумнел, не пьёт, как другие. Да и его неожиданное увлечение чтением политической литературы подсказывало определенные мысли. Подслушанный разговор наводил на то, что внук к какой-то партии, словно коммунистическая, принадлежит, только тайной, подпольной. И разговор внука с товарищами ему понравился. Например, о том, что с качеством нашего населения очень плохо – проблемы со здоровьем. Вспомнил из подслушанного такое, ишь что знают: свою лепту в сверхсмертность вносят табак и алкоголь, особенно скажется ухудшение жизни для детей в 90-ые годы, завтра они, повзрослев, вступят в жизнь больными. Вот тебе и гуляй, Россия, гуляй красиво! Или вот другой учитель, а, может, и даже профессор какой, уж больно умно сказал, но дед всё равно запомнил: «Если брать по-крупному, то излишки капитала можно вкладывать в неэкономические вещи. Например, в подготовку и воспитание молодежи. Или в прорывные научные исследования и суперпроекты. Но наши капиталисты так поступать не станут. Их нужно заставлять это делать – или же прямо отбирать у них часть капитала, используя её на благо нации. Как это делал Гитлер. Очень похоже действовал и Сталин». А что, правильно!
Геннадий Григорьевич проводил внука на работу, а сам снова лёг и к удовольствию своему крепко заснул. Приснилось, что рассказал Валерке про всю свою жизнь. Значит, так тому и быть, пусть знает, откуда есть и пошли Смольяниновы.
…Генка своего отца Григория совершенно не помнит: его, уже семейного мужика, забрали на службу, когда шла финская война, с неё солдат попал на другую. Видимо, раз сестрёнка Маша появилась, приезжал на побывку, но Генка, хоть убей, этого не знает. Жили Смольяниновы в деревне Яновичи Сурожского района Витебской области. Когда началась война, мама с четырьмя детьми перебралась к своим родственникам в далекую лесную деревню Шумилино, подальше, чтобы не было беды, от фашистов. Старшенькой Генкиной сестре Людмиле в ту пору был седьмой год, Лёня на год моложе, самому Генке четыре, а Машеньке вообще полтора годика.
Но со временем и до той деревушки немцы добрались – преследовали, паля во все стороны, убежавшего от них русского солдата. Взяли заложников, расстреляли. В числе погибших оказалась и их мама. Враги сожгли родную хату. Осиротевших детей отвели в один из несгоревших домов. Геннадий смутно помнит, как они ютились голодными в избушке, пока на третий день один сердобольной немец не принес им буханку хлеба. Он же, очевидно, и велел одной из старушек приютить сироток. Так вот и жили в холоде и голоде в разных землянках, пока в эти места не пришли советские войска.
250 сирот, собранных на этой освобожденной территории, отправили в детский дом в Бочейкове. Со слов Люды записали фамилии двух её братьев и Машеньки (некоторые детишки и фамилий не знали), врачи приблизительно установили их возраст. Вот почему день рождения (3 июня 1937 года, записанный в метрике) условный. Машеньку отправили в другой детский дом, а трое Смольяниновых остались в этом. Он и брат жили и учились в одной группе, Лида – в другой. Сестра вначале ходила в хорошем мамином пальто, но его попросили продать. Она и продала за десять буханок хлеба, периодически подкармливая младшеньких.
После семилетки Геннадия и ещё двадцать пять детей из детдома отправили учиться в ремесленное на токарей и фрезеровщиков в Ригу. Окончил его с отличием, поэтому направлен в техникум в Минск. Сироте общежитие предоставили бесплатно, за остальное надо было платить самому. Но разве малой стипендии в 280 рублей хватит на жизнь, поэтому Григорий ходил разгружать вагоны. Одно лето работал на целине в Кустанайской области. На следующее активному комсомольцу повезло больше – делегировали в Москву на Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Не забыл до сих пор эти летние подмосковные вечера и ставшую с тех пор популярную песню, спетую Трошиным и Пьехой.
В положенный срок призвали в армию. В забайкальской Кяхте зачислили в годичную авиационную школу, выучили на механика. Узнал всё про руки-крылья и про пламенный, вместо сердца, мотор. Потом служил и в наземной обслуге, и несколько месяцев, всё выше, выше и выше, летал бортмехаником, пока начальство не прознало о его техническом образовании. Перевели в испытательные мастерские Харьковского военно-инженерного училища.
Про Орсму узнал от сослуживца, с которым вместе готовились к дембелю. Тот и сагитировал ехать туда, сказав, что у них на заводе мало специалистов с техническим образованием. Сразу взяли мастером в инструментальный цех, потом избрали в комитет комсомола, в котором отвечал за работу с молодыми специалистами. Постепенно дорос до начальника цеха. Когда при Горбачеве была мода на выборы руководства, получил среди начальников цехов самый большой процент доверия работяг, а некоторым руководителям пришлось расстаться с должностями.
Женился поздно, когда появился сынок Мишка, дали однокомнатную квартиру в двухэтажном доме рядом с заводом. Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня! Миша, наоборот, женился рано, у него родился Валерка, Геннадий с супругой, - та давно настаивала, но не было причин, а тут появилась,- оставили квартиру молодым и купили на окраине Орсмы небольшой домик с большим огородом.
Иногда из Тольятти приезжает в гости старшая сестра Лидия. Леонида, увы, уже нет, а Машенька укоренилась на Урале.
Вот ведь, продолжал размышлять дед, как тогдашнее бедное государство о сиротах заботилось. У всех четверых техническое образование. Ещё в детдоме понимали, что надо учиться, чтобы потом пригодиться, старательно. А ведь начинали писать на газетных обрывках, карандашами, почти без учебников, и только после войны появились тетради, перьевые ручки, чернильницы-непроливайки. В комнате, где спали, был же и их класс. Печки в бараке-детдоме топили дровами сами. После войны было два голодных года, а потом жить стало лучше и лучше. Нынешнее же государство с сиротами поступает намного хуже тогдашнего. В малых городах, рассказывала Лида, беспризорники не так заметны, в Москве - хоть пруд пруди. А Валерка, видать, за то, чтобы государство снова стало заботником обо всех нуждающихся.
Какой он общительный, не как его отец. А кто виноват, что Михаил вырос такой нелюдим? Сам и покойная супруга, кто же ещё. Слишком баловали. Когда оставили ему квартиру, помогали и деньгами, и всем выращенным в огороде. А Мишак ни разу не подсобил картошку сажать-выкапывать. Зато пить стал. Когда сильно напивался, чтоб не пугать жену и маленького еще Валерку, не раз оставался ночевать. Однажды попросил денег «на продолжение банкета», ему было отказано, так набросился с кулаками на отца. С тех пор Геннадий Григорьевич долго не был в своей бывшей однокомнатной квартире. Да и сейчас с сыном мало общается, зато повезло с внуком. Что-то и Валерка к отцу кроме первого дня лишь один раз заглянул – значит, сам угрюмый Мишка виноват.
Как ни крути, рассуждал Геннадий Григорьевич, а прежнее время, время золотое, было лучше и, главное, счастливее. Личные трудности, наоборот, закалили, а несчастья, свалившиеся на страну, только мобилизовали её на трудовые и боевые подвиги. Это и его со страной общая биография. Сколько таких, как он, деревенских парней стали известными всему СССР людьми. А вот сейчас Ломоносова из глубинки не получится. Кому от этого хуже? Стране с трехцветным флагом? А тогда и красный галстук был со знаменем цвета одного, и тимуровцы хотели стать гагариными. Ныне даже в периферийной Орсме всё есть, как в Греции, только радость не на всех одна, а лишь для богатеньких Буратино. А вот беда на всех оставшихся орсмачей одна. Но плохо то, что горе не соединяет, как было когда-то, а злит и разъединяет людей.
А вот и Валерий вернулся с работы.
- Ну что, дед, чайку!
- Тебе чайку, а я допью позавчерашние остатки от четверки. Ты просил рассказать о моем детстве, сейчас вот только тяпну водочки.
И Геннадий Григорьевич рассказал всё о себе, начиная с расстрела немцами его мамы и кончая недавними раздумьями о недостатках сегодняшних буден.
- Дед, да ты прирожденный агитатор! Тебя бы в нашу…
Тут Валерий спохватился, что может сболтнуть лишнее и замолчал, прикусив зубами большой палец.
- Что замолчал? Да я уж давно догадался про твою тайную деятельность. И одобряю! Даже больше скажу: если вы меня в свою компанию возьмете, могу быть полезным. Я ж рожден в Советском Союзе, сделан я в СССР! Могу даже, это серьёзно, жизнь для пользы дела отдать – мне же семьдесят шесть, как ты знаешь, лет. А тут простатит на меня надвигается, как по реке битый лед…
- А что, дед, это идея! У тебя же в городе раньше был большой авторитет! Съезжу в воскресение к Серёге или к Петру Семёновичу с Василием Петровичем. Заодно и Катюшу, может, увижу.
- Да ты у меня словно степной сизый орёл! Значит, Катюша? А то я думал, что ты один собираешься век вековать. Поезжай, встретитесь на высоком крутом берегу.
Про Катю он стал думать после вчерашнего отъезда Лукоянова и Силова, не зря же они про неё намекнули. А что, девочка она вроде ничего. Не красавица, правда, но такие в жёнах надежнее. А очи чёрные, очи жгучие какие!
- Не про неё ли сейчас подумал? - догадался проницательный дед. – Глаза у тебя, как угольки горящие.
- Быть может не прекрасные, но в общем подходящие, - закончил песенный куплет Валерий свет Михайлович.
Какая умная вещь этот сотовый телефон! Позвони всем, позвони! На воскресенье он договорился приехать домой к Василию Петровичу Силову, там он встретится и с Петром Семёновичем Лукояновым, и с ребятами, в том числе с Катюшей – будет внеплановое занятие, посвящённое разбору начавшейся бучи в Турции, заодно поговорят о недавних событиях в Египте, Тунисе и Ливии.
На занятие опоздал: пригородный автобус оказался переполнен, он успел втиснуться, но его прищемило дверкой, водитель не трогался, пока застрявший пассажир не вышел.
Занятие уже шли. Силов кивнул ему головой, указав на свободное место, и продолжил:
— Во главе государства должны находиться люди, которые рационально выстраивают стратегию государственной деятельности. А это у нас не так. Те, кто вырабатывает стратегические решения, и те, кто распределяет государственные ресурсы, — это разные люди. На самом деле сейчас нет единого центра принятия решений, как это было, например, при Сталине. Сегодня правит логика стихийного процесса. Люди во главе государства больше увлечены процессом перераспределения собственности.
- Если бы руководители нашей страны стратегически просчитывали последствия своих решений, а этого не наблюдается, - тут же дополнил мудрую мысль Лукоянов. - Открывать свою экономику во время кризиса для ВТО — это самоубийство.
- Тогда получается, - не выдержала и вступила в дискуссию Екатерина, - что страной правит или вражеская команда, — а это, разумеется, не так, или там одни самоубийцы — и это не похоже на правду. А правда, на мой взгляд, в том, что эта команда просто не думает о последствиях. В ситуации давления, в стрессовой ситуации, эти люди склонны принять любое решение, лишь бы побыстрее. Потому что все мышление завязано на руление финансовыми потоками, а единой целостной стратегической политики они не проводят.
- Как ты заметно выросла, Кать, - похвалил её Серёга. – Правильно начальство сделало, что тебя перевело в нашу группу! А что ты скажешь по повестке собрания?
- Общее в последних революциях, в Турции это особенно заметно, - для совместных усилий объединяются разные политические партии и течения, группировки по своим интересам, даже футбольные болельщики присоединились к протестующим против правительства и лично Эрдогана. Волнения дошли и до городов-курортов, которые дают много денег в казну. Так что от отдыха там нашим придётся воздержаться.
- Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна, - подвел итог этого отошедшего от основной темы разговора Серёга. А Валерий Смольянинов, подражая Серёге, добавил:
- Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех!
- Вот тебе и подпольное имя – Болгария, - обрадовался придуманному Серёга.
- Ты, ведь, Валерка-Болгария, хотел что-то нам сообщить о своей задумке.
Смольянинов подробно рассказал о своем деде, о том, что у него ещё есть в Орсме авторитет, и он может активно помогать нашему движению.
- Если поднимет стариков, которым, как он сказал, уже нечего терять, то и среднее поколение потянется за отцами, – аргументировал своё предложение Валерий и смущенно поглядел на Екатерину. – А ещё бы можно местных спортсменов привлечь, только я с ними почти не знаком.
- Я знакома, Болгария! – тут же откликнулась Катя.- Только давно, как не стала в соревнованиях участвовать, ваших орсмачей не видела.
- Это не беда, Романова, поедешь к Болгарии в гости, даже можешь его девушкой прикинуться, - тут же откликнулся Серёга. По всему видно, давно уже догадывались курсанты, что он не только слушатель, но и входит в командную группу, раз так уверенно принимает решения без согласования с верхами.
- Но мы отвлеклись от основной темы, - и Василий Петрович продолжил рассказ о событиях в Северной Африке и Турции. А в конце беседы решил развеселить компанию.
- Вы знаете, почему мусульманские мужики не болеют простатитом? Потому что них женщины ходят закрытыми с ног до головы. И у мужиков меньше бесполезной эрекции, как у наших балбесов. Извини, Кать, это не про тебя, а наши бабы давно ходят чуть ли не голыми, соблазняя почти открытыми сиськами, пупками и видными при наклоне или завлекательном сидении, нога на ногу, стрингами. И ещё про виагру? При её применении кровь из головы быстро поступает в нужное место, а это для стариков инсультно-инфарктно опасно. Из-за виагры участились смертельные случаи у пожилых.
- У кого чего болит - тот о том и говорит, - посмеялся над другом Лукоянов. - Мы же с тобой одногодки.
- Зато в юности вели разную жизнь. Я уже в тринадцать лет стал мужчиной, а ты в двадцать три.
- Ладно, давайте расходиться, лучше по одному-двое, - не желая больше задорить друга, закончил встречу Лукоянов. – Первым выхожу я, потом Болгария с Катей. Им надо обсудить, как совместно повлиять на молодежь в Орсме.
- Пошли, Болгария!
- А ты Турция, - не растерялся Валерий.
- Вот и ещё одно подпольное имя родилось! – обрадовался Серёга. – Так и запомним! Турция!
Валерий с Екатериной шли к автостанции. Смольянинов не знал ни одного спортсмена названного Катей, только уточнил, что в Орсме самая большая безработица именно у молодежи. И нет у неё перспектив.
- Придется мне к тебе переехать на несколько дней, как раз с той недели отпуск, чтоб с вашими парнями и девчатами пообщаться. Дед-тот пустит?
- Рад будет, и я тоже очень. Только у нас две комнаты – в одной дед, в другой я.
- Разберемся. А как насчет телевизора?
- Имеется. Но я почти не смотрю, предпочитаю книги. Дед давно увлекся продолжением сериала про благородных девиц. И ещё он ждет новости.
- Я этим не увлекаюсь, хватит одного обзора за неделю, которые ведёт Марианна Максимовская. Первому, второму и третьему каналам не доверяю. И шоу у них пустые. А вот на ленинградском канале уважаю «Открытую студию», стараюсь не пропускать, хотя к началу с работы не успеваю. Вчера, между прочим, понравилась тема «Брежнев, верни застой!». Так в результате голосования оказалось, что восемьдесят процентов зрителей и присутствующих в студии за возвращение к застою. Тогда многие той жизнью были недовольны, но нынешней – ещё больше, но если восемьдесят процентов не видят будущего – эта печальная статистика что-то значит. А ещё иногда по столичному каналу, если тема интересует, смотрю «Право голоса». Ой, время-то, разговорились мы, седьмой час, скоро Максимовская будет вещать. Знаешь что, Валерк, пойдем ко мне, передачу посмотрим. Но домой ты уже потом не успеешь, ночуй у меня. Только уговор – не приставать. Ответить могу.
- Согласен.
Еще пару лет назад Катюша Романова выпросила денег у мамы, чтобы жить одной. Накоплений хватило на дешёвую комнату в бывшем старом рабочем общежитии, а её хозяин-пьяница их малой сумме был рад. Ему даже лучше, что сумму будут отдавать частями – сразу всё не пропьет. Катя с мамой привели комнату в порядок, переклеили обои, вставили в кредит два пластиковых окна. Мама мечтала, что дочка хоть тут суженого найдёт, чтоб если и пил, то чуть-чуть, и курил бы немного, и цветы не обязательно дарил, но уважал бы её дочку… Увы, не тот здесь живет контингент. А с тех пор, как Катюха кинула борцовским приемом одного подвыпившего приставалу, а его товарища нокаутировала с одного удара, так её все стали обходить стороной. Так что оказавшаяся в общежитийной комнате дочки мама обрадовалась неожиданному гостю, молодому, на вид ничего, только худощавый, и тут же заспешила домой – у неё белье замочено.
После Максимовской вместе радовались Задорнову, особенно, считали оба, удалась лучшему в стране сатирику шутка про самую длинную лапшу, повешенную на уши людям столичными жителями Владимиром Владимировичем и Дмитрием Анатольевичем. Её надолго запомнят, до следующих выборов. Валерий тут же привел третий месяц цитируемую многими фразу уральского фермера Мельниченко про то, что в России уровень бреда превысил уровень жизни. Как ни желал приласкать Катю, она пересела от него на диван, спать уложила почти рядом, на раскладушке. Ему хотелось погладить Катю, её руки, бедра, живот, но делать этого он, конечно, не стал: Катюша спала, как маленький ребенок.
Зато через неделю улеглись в Валеркиной комнате вместе, едва пришли после вечерней прогулки: дед уже давно храпел. Пришлось прикрыть дверь в его спаленку.
Турцию он встретил на автостанции, как и договорились, созвонившись. Сходили домой, поужинали, потом Валерий решил показать гостье город: Дом культуры, стадион, кафе «Золотой лев» и «Скорпион», проходную завода.
- Тут надо проводить митинг, - махнула Катя рукой в сторону памятника Ленину. – Ба, да за проходной бронзовый бюст Ильича! – увидела в решетчатые ворота Турция ещё один, в клумбе цветов, памятник. И вот – она указала над воротами в название акционерного общества - «Медико-инструментальный завод имени В.И. Ленина». – Сохранили же память! Так что место митинга уже мы с тобой определили. Завтра начинаю знакомиться с молодежью. А вы с дедом агитируйте стариков.
Познакомиться с тремя парнями пришлось в этот же вечер, когда возвращались в дедов дом. Темнело, короткая дорога вела через парк. В его середине, за полуразрушенной танцплощадкой выпивали трое.
- Эй, деваха, присоединяйся к нам! Повеселимся!
- Пойдем, не обращай на них внимания, один их них боксёр, - Валера потянул Катю за рукав.
- А тебя мы не зовем, ковыляй потихонечку дальше! – к Смольянинову подошел один из сидящих.
- Она не для вашего развлечения, - двинулся навстречу Валерий, загородив собой Екатерину.
Увернуться не успел, как получил в глаз. Тут уж Кате пришлось показать своё владение боксом Валеркиному обидчику и приемчик самбо подбежавшему на выручку изрядно выпившему лохматому парню. Третий удивленно привстал, расправил плечи и медленно двинулся на девушку. Та приняла боксерскую стойку.
- Он же кандидат в мастера спорта! – прокричал, вставая рядом, Валера.
- А я зато трезвая!
- Ба! Неужели Романова! Давно тебя не видел! Ша, ребята. Это наши! Какими судьбами в Орсме?
- Нужными, Озанцев, нужными. Давай завтра, когда будешь трезв, серьезно побалакаем?
- Согласен. Приходи в ФОК к вечеру. Я там секцию веду.
- Лады. Ну, прощевай. Только, можно, я вот тому, что Валерия стукнул, вдарю. Око за око.
- Валяй, дело твоё, а если он сдачи даст?
- Пусть попробует.
Только дома, при свете, Катя увидела, как у Валерки расползается синяк под правым глазом. Нашла под столом пустую дедушкину четверку, налила туда холодной воды, приложила к правой стороне Валериного лица.
- Наверное, поздно. Хлипкий ты какой-то! Но не обижайся, Болгария, давай я тебя пожалею.
Катя-Турция поцеловала его в набухшую бровь, стала нежно гладить его по голове. Валерка-Болгария прижался к ней горячим телом, ощущая носом и щеками мягкие полные груди, правой рукой машинально гладя девичьи бедра. Катя стала расстегивать блузку.
- Что ж ты робкий какой! Я ещё в ту субботу думала, что ночью ко мне на диван переберешься.
Дед утром, стараясь не шуметь, попил чайку. Потом заглянул из кухни и тихо сказал проснувшемуся внуку, что на весь день уходит к Мишаку.
Катя успела побывать в физкультурно-оздоровительном центре, Озанцев познакомил её с товарищами. Она без особой подготовки начала говорить про политику. Словом, контакт, как потом доложила Валерке, наладила. А дед рассказал про Мишака, про въехавших в недавно купленную и отремонтированную квартиру, что на первом этаже, новоселов. Те, чтобы не шлялись под их окнами прохожие, решили посадить тут цветы.
- И вот что удивительно, - делился наблюдениями дед, - стали молодые супруги копать землю, а ней кирпичи, щебень, куски асфальта. Весь этот мусор выбрасывали на отмостки, что у фундамента, потом отнесли на свалку. Так ведь этот битый кирпич тут со времени постройки дома, а ему полста лет. Ни строители не убрали за собой весь хлам, ни коммунальщики, ни мы, тогдашние жильцы. Так постепенно и зарос тот кирпич землёй, чахлая трава со временем выросла. А вот пришли молодые люди и навели порядок. Это я к чему. Вот спорят, что лучше – вчерашний советский день или нынешний. Конечно, дважды в одну реку не войти, а вот кирпичи убрать нужно было сразу, и тогда, после окончания стройки, на месте мусора завести цветник или газон. Так и про новый социализм я думаю: надо убрать из старого всё плохое, а из нынешней жизни взять хорошее – так будет справедливо.
- Да вы, Геннадий Григорьевич, готовый агитатор, - похвалила деда Екатерина.
- Вы, Валер и Кать, наведите порядок в моей комнате да ложитесь спать там. Я ведь ночью часто, извиняюсь, встаю в туалет, так что там вам будет меньше беспокойства…
4
Скоро осень, за окнами август, от дождя потемнели кусты. К концу двухмесячного отпуска (Романова отдыхала из-за отсутствия заказов для швейного производства) в Орсме удалось подготовить протестный митинг с лозунгом «Долой министров-капиталистов!». От первоначально задуманного «За советскую власть!» пришлось временно отказаться, учитывая конкретные местные обстоятельства.
Дед быстро уговорил своих одногодков и товарищей Мишака (сам он прийти отказался) собраться в назначенное время у проходной, Валерий сагитировал полсотни заводчан, Екатерина обещала привести за сотню молодых ребят и девчат. Сюрпризом оказался вклад приехавшего в Орсму Серёги.
Случилось, как доложил он, вот что. Давно отпочковавшееся от основного предприятия дочернее производство одноразовых игл и шприцев затоварилось готовой продукцией, а рынок сбыта сужался и сужался. Исполнительный директор написал в столичную «Деловую газету» аргументированную статью с убедительными цифрами о потворстве министерских чиновников иностранным фирмам. Оттуда к нему для уточнения фактов прислали молодого сотрудника, бывшего однокурсника Сергея. Тот и заехал по пути к своему знакомому. С Серёгой на следующий день он и приехал в Орсму. Так исполнительный директор узнал про митинг и сказал, что ему терять все равно нечего, он даже выступит, вдруг это поможет его коллективу.
- Надейся и жди! – съёрничал журналист, познакомив его с Серёгой, ожидавшего однокурсника в приёмной.
В четверг, в последний рабочий день недели на медико-инструментальном, когда люди стали выходить из проходной, начался митинг. К этому времени сюда подошли многие орсменские пенсионеры, Катя привела молодежь, толкавшуюся пока, чтобы не светиться, на рынке и около завода, останавливались возле толпы любопытные.
Митинг у памятника Ленину, взобравшись на деревянную лестницу, прислонённую к пьедесталу, открыл Геннадий Григорьевич, кратко напомнив всем свою сиротскую биографию и его благополучную в прежние времена жизнь. Затем исполнительный директор производства одноразовых инструментов убедительно рассказал, как жируют на русском горе московские чиновники, которым и дела нет до периферийных страданий.
В это время вплотную к толпе под вой сирены подъехали полицейская «Волга» и за ней два автобуса с омоновцами.
- Прекратить! Немедленно прекратить сходку! – кричал полковник в рупор, раздвигая при помощи двух омоновцев толпу.
На лестницу, оттолкнув в сторону исполнительного директора, снова встал Геннадий Григорьевич.
- Товарищи! Если мы сейчас разойдемся, то наша сходка будет бесполезной! Сопротивляйтесь! Тут есть и телевизионщики и газетчики. О нашей нищающей Орсме узнает весь мир!
Дед пытался вырвать у полковника матюгальник, но старика тут же скрутили два широкоплечих омоновца.
- Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных…
Тут дед получил сильный удар дубинкой по голове и замолчал. Обмяк на руках второго омоновца, из носа и рта потекла кровь, лицо начало синеть.
- Убили! Геннадия Григорьевича убили! – закричала, первой заметившая это, Катя.
Валерка прорвался к деду.
- Вот этого задержать! - приказал полковник.
В автобус уже вели не оказывающего сопротивления исполнительного директора. Отбивающуюся от двух омоновцев Катю, получившую пару ударов демократизатором, пришлось тащить волоком по асфальту. Схвачено ещё несколько попавшихся под руки омоновцев орсмачей. Толпа схлынула, не ожидая такого поворота…
О событиях в Орсме стало известно всей стране.
- Нет, это не поражение. Всё идет по плану, - доложил своим кружковцам Серёга, пока не пришли вести очередное занятие Лукоянов и Силов. – Надо ещё духом окрепнуть в борьбе. Это искра, может, она или искры из других мест скоро зажгут пламя сопротивления! А где Романова?
- Уехала на похороны Геннадия Григорьевича.
После поминок (народу к выносу явилось полгорода, состоялся своеобразный молчаливый митинг, а малочисленные одногодки тихо запели «Смело, товарищи, в ногу…), с Озанцевым, как потом она рассказала своим товарищам, Катя пошла на улицу к дому, где живет тот парень, которому пару месяцев назад заехала в глаз. Это он, оказывается, сообщил в местную полицию, а та в область, что в четверг ожидается митинг. Катя ударила его несколько раз по роже, плюнула в лицо и повернулась к Озянцеву:
- Делайте с ним, что хотите!
Из всех арестованных не отпустили только Валерку-Болгарию. Турция боялась за него, хлипкого. Но, судя по тому, что арестов больше не было, Смольянинов следователям ничего не рассказал. Ничего не знает, ничего не видел. Начальство, явившееся на занятия не бойцовской, а идеологической группы, приказало Кате, чтобы не светиться, не навещать Болгарию, но маляву от неё, наспех написанную, обещало передать в ближайший же день. Катя только и успела начеркать, что будет ждать...