- А ведь это я тебя украла. – Рассмеялась черноволосая беглянка.
Они остановились у Ольховского пруда, переводя дыхание после пробежки по деревенским закоулкам.
- Я догадался. – Повернулся к ней негабаритный «объект» кражи. Оглянувшись мельком на плотный туман, почти скрывавший водную гладь и уже по-хозяйски расползающийся по берегам, Серов беззаботно спросил: - А это здесь ночуют «зачарованные туманы»?
- И гуляют влюбленные тоже… - Едва слышно прошептала Лана и уже громче спросила: - А знаешь, почему «зачарованные»? Есть такая легенда…
- А я думал, мы, наконец…
- Глупое положение. – Смутилась Лана, и, скрывая смущение, спросила задорно: - Интересно, а что делают с украденными на свадьбе мужьями?
- Если украла жена, значит, она хочет остаться с мужем наедине…
- Логично. А не догадываешься, зачем?
- Ума не приложу! Я же фиктивный муж. С местной легендой познакомить, например…
- Зря иронизируете, украденный. Любая, даже очень старинная легенда, есть словесный оберег от будущего зла…
- Даже так? Тогда начнем курсы молодого мужа. Я заинтригован и жажду узнать тайну зачарованных туманов…
Серов вздохнул и намеренно послушно, по- ученически, присел на остывающий от жаркого дня валун, рядом с Ланой, чей взгляд уже уходил в прошлое, а из груди поднималось непонятное волнение.
- Так–то лучше… Ну, слушай. Давным–давно, когда не было ни этого пруда, ни деревни, а только небольшой улус на холме, жила-была старая шаманка в юрте, что стояла на самом краю улуса. В молодости она родила своему мужу двоих сыновей, которые выросли и ушли по свету счастья искать. Затосковала шаманка, а тут еще на охоте погиб муж, и осталась она совсем одна.
Но однажды тихой лунной ночью в юрте ей послышался шорох. И шаманка увидела на пороге маленького зверька, гибкого и пугливого, с красивым блестящим мехом, с черными глазками – пуговками. Шаманка подумала: хороший знак, наверное, это дух любимого мужа ищет с ней встречи. Она развела огонь, заварила травы и взяла в руки бубен. Три дня и три ночи пела шаманка и била в бубен, а потом заснула глубоким сном. А когда открыла глаза, поняла, что затяжелела. И вскоре родила девочку, назвала ее Лаской - по имени того дикого лесного зверька. И не было большего счастья для матери, чем видеть, как растет красавица-дочь, послушная и ласковая, быстрая и умелая. Она переняла у матери умение лечить людей, знала наизусть все песни, молитвы и заклинания.
Но пришло время, и Ласка впервые влюбилась в красавца-богатыря. В тех местах обнаружили золото в горной речке. И этот юноша вместе с другими «охотниками за желтым камнем» поселился на улусе. С утра он уходил мыть золото, возвращался поздним вечером, как раз мимо юрты старой шаманки. Нечаянно встретив юную Ласку, не мог оторвать от нее взгляда. Да и ей он сразу понравился и полюбился.
Только не зря говорят, что «золото дышит лешим, ум отбирает, беса тешит». Стали большие люди искать руду в округе, да и нашли золотую жилу в горе. Прикинули, а там лет на сто выработки. Самим не справиться, позвали иноземных специалистов. Те подтвердили запасы, да и взяли богатую землю в аренду: техники понавезли, рабочих наняли, стали шахты строить, фабрику, да и этот пруд тоже. Юноша-богатырь, чтобы быть поближе к любимой, тоже пошел в наемные рабочие. Ласка, желая лишний раз встретиться с возлюбленным, приносила ему обеды.
Но вот однажды приметил черноглазую красавицу инженер- иноземец. Стал ухаживать, да в любви вечной клясться, обещал увезти в заморские края, где будет жить она богато и счастливо. А когда понял, что нет у него никаких шансов, решил парня извести, а девушку украсть.
- Знакомый сюжет, не так ли? – Максим обнял Лану, шутливо изобразив страх.
- Заметил? Не отвлекайся. Как решил иноземец, так и сделал. Парня вскоре отправили с поручением в соседнее село, а девушку обманом, будто ждет ее на свидание возлюбленный, заманили вон в тот лес за прудом, да и увезли, неизвестно куда.
Старая шаманка, не дождавшись дочери, забеспокоилась и начала варить варево, где и увидела дочь далеко от дома, всю в слезах, в чужом сарае, связанную по рукам и ногам. В гневе ударила шаманка в бубен, вошла в транс и произнесла заклинание на оборотня. И в тот же миг превратилась девушка в дикого зверька, юркнула за дверь и помчалась спасать своего возлюбленного. Но было уже поздно. На безлюдной таежной дороге она нашла его бездыханное тело.
Хотела мать произнести второе заклинание, на возврат Ласки в человеческий облик. Да не успела. Не выдержало сердце старой шаманки, так и умерла с бубном в руке. А Ласка сама прочитала заклинание, обернулась девицей да похоронила любимого тут же, при дороге. Вернулась в улус, а мать мертва. Черное горе снова сковало Ласку. Оделась она в материнские шаманские одежды, взяла в руки бубен и начала шаманить. И вдруг среди ясного дня, прямо над прудом, где стояли с иноземцем душегубы, смеясь и рассказывая подробности, разразилась сильная гроза. Молнией поразило сразу всех, а сильный порыв ветра сбросил их тела на дно котлована, и пошел яростный ливень. Он лил до тех пор, пока не заполнил котлован до самого края…
…Георгий открыл глаза. И не понял сначала, почему. Ночь, лунная и тихая, еще не сдала свой пост рассветному утру. Не кричали петухи, не мычали коровы, даже собаки не брехали. Тихо посапывал рядом, обнимая сборник стихов крестницы, абсолютно счастливый «крестна» Макс. В другом углу комнаты, на полу, где вповалку спали остальные «бойцы» команды, царило негромкое концертино отдохновенного храпа. Георгий нащупал мобильник, посмотрел время. Полночь.
Он тихо поднялся. Раз уж не спится, решил выйти во двор. Проходя мимо комнаты молодых, обратил внимание, что она чуть приоткрыта. Протянул руку, чтобы вежливо прикрыть, и от удивления распахнул припухшие глаза: постель, похоже, даже не разбиралась. На ней аккуратно лежали в обнимку свадебное платье невесты и костюм жениха. А на полу носками друг к другу, словно целуясь, стояли две пары свадебной обуви. «Вот юмористы, понимаешь!» - Улыбнулся Георгий, закрыл дверь и направился во двор. И пока шел к «месту назначения», складывал в уме два и два. «К гостям молодожены больше не выходили. Если пошли прогуляться, то прогулка явно затянулась. Если решили ночевать в другом месте, сообщили бы родным, предупредили. Если их «украли», как бывает на свадьбе, почему сразу двоих, и, кстати, никто не требовал выкуп? А если…»
Гога остановился. По телу пошел тревожный озноб. Он резко развернулся и побежал в дом. В сенках огляделся, открыл большой ящик в стене, увидел дробовик Егора Степаныча, быстро проверил, и, убедившись, что тот заряжен, тихо прикрыл за собой дверь и выскользнул на крыльцо, прихватив попутно висевший на гвозде большой фонарь. «Если прогуляться, то уж точно пошли к Ольховскому пруду. Оттуда и начнем. Ну, Брама, не подведи! - И, продолжая разговаривать с самим собою, решительно открыл калитку. - Слушай! Ладно, молодые «туману» напустили, но тот туман, что на пруду - опасно зачарованный, да?»
Старый сонный пес ответил ему негромким, недовольным ворчанием и даже не вылез из будки…
…- Молодая шаманка вернулась к месту погребения любимого, ударилась оземь и обернулась черной плакучей березой. Кто идет или едет мимо, остановится, завяжет на ее ветвях ленту, попросит прощения или желание загадает.
А над тихим прудом с той поры клубятся шаманские туманы, чтобы скрыть от постороннего взгляда влюбленные парочки, что приходят сюда ночами. Говорят, чары молодой шаманки не дают злу подняться со дна пруда. И вот уже более ста лет он тихо заиливается и зарастает водорослями да камышами…
- Красиво и грустно. Но ведь это всего лишь легенда. Хотя… - Серов быстро встал, распустил и растрепал ей волосы, легко поставил на валун. – Ну вот. Надень еще на тебя шаманские одежды, дай в руки бубен… Послушай, уж не ты ли, шаманская пра-пра-правнучка, навлекла вчера грозу на Шинде?
Она серьезно посмотрела в его смеющиеся глаза-озера, где он глубоко, на самом дне, спрятал все свои чувства, и, не отвечая на вопрос, просто призналась:
- Может, я делаю снова все неправильно и наоборот, но я тебя, считай, нагло пригласила на первое свидание.
- Весьма польщен. - Не отрывая взгляда, прижал руку к груди Серов, и неожиданно залепетал скороговоркой: - А весь, упущенный ранее процесс ухаживаний, как я понимаю, должен уложиться в минимальные сроки. Процесс пошел… - И сдался, не выдержав больше этой шутливой игры-пытки. – Господи, как же я тебя люблю, Ланка! Ласка моя…
Она хотела что-то сказать в ответ, но он не позволил, осторожно снял с камня, наклонился и закрыл дальнейшую «дискуссию» долгим сладостным поцелуем.
Тем временем туман сгущался прямо на глазах, цеплялся за мокрые валуны, змеился по траве, пеленал их тела промозглой белой субстанцией и тянулся дальше, на взгорье, поднимаясь все выше – к дороге, домам и огородам, жадно проглатывая все на своем пути.
Приструнив, наконец, свои разбушевавшиеся чувства, Серов насильно оторвал себя от ее трепетных губ, снова бережно приподнял хрупкую фигурку и, наслаждаясь близостью ее глаз, волнением девичьей груди под тонким облегающим свитерком, тихо произнес:
- Неправильная ты моя… - И вдруг увидел ужас в ее глазах, с неподдельным страхом устремленных куда-то мимо него, в туманную даль холодного пруда.
- Серов, медленно поставь меня и не оборачивайся. – Тихо, но очень твердо прошептала она. – И резко ложимся!
- Вот так, сразу? Да с удовольствием! – Подчинился Максим, принимая каприз за новый финт в свадебной игре неугомонной девчонки. И только русые вихры и темные косы упали в росные травы, как в ночной тиши прогремели подряд два выстрела, а над головой молодоженов просвистели пули, противно чиркнув о тот самый валун, где только что стояла Лана.
- Однако… Вас это заводит, мадемуазель? – Продолжал шутить Серов, но уже без улыбки. Он приподнял голову и заметил, как в метрах двадцати от них, от огромного камня отделилась черная тень человека с обрезом в руке. Стрелок направлялся к ним.
- Лежи спокойно, Максим, пусть думает, что попал…
- А если он не уверен в этом и идет сделать контрольный выстрел? Вон, какой туманище…
- Надеюсь, не успеет. Главное, выбить оружие. С нижней позиции, одновременно, каратэ-до. А после… После – по обстоятельствам.
- Заметано. Оказывается, я – действительно неплохой учитель…
- На, возьми, и замри. – Она стянула с шеи атласный шарфик и ловко засунула в полурастегнутую рубаху Серова.
Все произошло в считанные минуты. Стрелок подошел неровной походкой, но прежде, чем поднять обрез, видимо, решил убедиться, что перед ним на самом деле два трупа. Может, и не стоит лишний раз тратить патроны, а спящую деревню тревожить пальбой? Еще народ сбежится.
- Ну что, голубки? – Произнес грубоватый хриплый голос. - Отыграли свадебку? Совет вам да любовь… на небесах.
Он злобно сплюнул в сторону и только занес ногу для удара, как его вторая нога, захваченная ручищами Серова, тут же заскользила по мокрой траве. Стрелок, потеряв равновесие, грохнулся на спину. Случайно нажав курок, выстрелил в воздух, но обрез не смог удержать, и Лана быстро подхватила оружие, направив его на стрелка. А через секунду Серов уже сидел на нем верхом и связывал руки атласным шарфиком. И это было нетрудно, потому как весовые категории явно были разными.
- Кадр: захват преступника. Дубль два. – Неожиданно засмеялся стрелок-неудачник и начал без меры изрыгать полупьяные грязные ругательства.
Максим перевернул невысокое тощее тело и добавил еще слегка в зубы, дабы тот убавил свое красноречие.
- Заткнись. Или я в миг раскрошу твою поганую помойку. Ишь ты, птица-Говорун…
Неожиданно повисла пауза. Даже в густой темноте, на расстоянии вытянутой руки, нанесшей удар, он узнал это лицо. Плетень… Мистика! Сбежать второй раз за два дня да при эдаком конвое? Бред! И что-то еще не сходилось… Что?
- Лана, это Плетнев?
Девушка нерешительно сделала шаг вперед. - Да, это он. – Ее голос слегка дрожал, но она продолжала крепко держать обрез, направленный на зэка.
- Но голос! Голос! Это не его голос! - Понял вдруг, что не сходилось, Серов.
Плетень нервно рассмеялся и, приподнявшись, желчно произнес:
- А вы думали, Плетень – лох, сам полезет в вашу красивую мышеловку? Вертушки - игрушки, маски- шоу, подсадные рыбачки, салют наций… У вас своя свадьба. У меня - своя… – И устав держать голову в напряжении, снова уткнулся щекой в мокрую от росы траву. - Птица-говорун, если помните, «отличается умом и сообразительностью».
- Ну, об этом ты расскажешь в другом месте. Лана, держи его на мушке.
Серов достал телефон, позвонил сначала Евгению Молеву:
- Евгений Егорыч, извините, нужна ваша помощь. Возьмите Георгия и поспешите к Ольховскому пруду. Мы Плетня взяли. Натурального…
- « Натуральный блондин, на всю страну такой один»… - Подхватил тут же Плетнев, ерничая и празднуя свою никчемную, но все же «победу».
Серов тихо, но больно поддал «артисту» в бок, и добавил в телефон:
- Да, и веревочку покрепче, и скотч пошире прихватите, а то клиент буйный попался, обдолбанный. Всю деревню разбудил, петух Ольховский…
- А за петуха ответишь! – И Плетень снова грязно выругался.
В округе, в ближайших домах, действительно стали вспыхивать в окнах огни. А на дороге, ведущей к пруду, уже появился мерцающий огонек фонаря, затем проявилась и сама фигура Георгия. Он подбежал к Лане, побледневшей, но стойкой, напоминавшей застывшего оловянного солдатика. Крестный осторожно забрал у нее оружие, обнял и поцеловал:
- Все хорошо, моя девочка, все хорошо… - Он снял куртку, набросил на дрожащие плечи.
- Ничего себе материализовался! – Удивился Максим, еще не успевший даже убрать телефон.
- Так стреляли, дорогой. - Отшутился и крестный. - Уж не этот ли «ежик в тумане», да? – Кивнул он на лежащее в стороне тело.
- Он самый. Только не ежик, а настоящий дикобраз. По кличке «Плетень». – Вздохнул Серов, забирая обрез у Георгия.
- Шутишь, дорогой? Вай, никак не можно. Сын шакала! Как так? – Не понимал и искренне возмущался Гога.
А Серов уже набирал новый номер, объясняя сонному дяде «вновь открывшиеся обстоятельства», и просил срочно сообщить в колонию, чтобы забрали клиента. А они тут его до утра в сарае подержат…
Всего минуту Лана оставалась одна, но и ее хватило, чтобы «лежащее тело» вдруг приняло неожиданно вертикальное положение, а заточка в руке оказалась у горла девушки.
- Оружие на землю, придурки городские! Руки в гору!
Максим в отчаянии боднул головой, кляня себя за ротозейство: «Рано расслабились, да и атласный шарфик, видать, не помог. То-то примолк, «птица-Говорун»…
Серов и Георгий послушно опустили оружие, встали с поднятыми руками.
- Обрез ко мне!
Максим, наклоняясь, в упор посмотрел в глаза Ланы, чуть кивнул головой и взялся за обрез.
- И не дергайся, муженек! – Плетень сильнее прижал Лану к себе, и она слабо вскрикнула.
- Мне больно, Леша! – Лана откинула голову назад и широко расставила длинные ноги, словно ища опоры.
- О! Имя вспомнила. Какая приятность! А то все Плетень да Плетень… Сейчас мы с тобой, моя ласковая, будем из тебя молодую вдову делать. Бросай обрез, качок! Кому говорю? Чего тянешь?
- Отпусти девушку и иди с богом. Обещаю, мы тебя не тронем. – У Серова от волнения заходил кадык. Теперь, уже глядя в глаза Плетнева, он пальцами нащупал спрятанный под брючиной пистолет.
- Девушку? – С удивлением человека, случайно выигравшего в лотерейный билет, Плетнев заглянул Лане в лицо. - Неужели подфартило? А я все переживал: ну почему такая несправедливость? Одним все – и красота, и целомудрие в одном флаконе, а другим – тюремная фига, с хлебным огрызком…
Он заволновался, слащаво улыбнулся и упустил тот момент, когда Серов выхватил пистолет и направил его на колено зэка, видневшееся как раз между джинсовых брючин Ланы. И, даже не вставая, выстрелил.
Пуля попала точно в кость, чуть ниже колена. Вскрикнув от боли, зэк ослабил татуированную клешню, держащую заточку. Лана, брезгливо раздув ноздри и сжав до предела губы, ловко схватила запястье руки, но выбить заточку не смогла. Тогда она резко крутанулась и рванула руку на себя, сделав тут же выпад правой ногой. Удар пришелся по кровоточащей ране. Плетнев, завопив от боли, сам выронил холодное оружие, и, зажав колено двумя руками, начал кататься по траве, кляня и матеря всех и вся.
Георгий, быстро схватив с земли дробовик, взял его на мушку, Лана подняла обрез и встала с другой стороны, а Максим, от злости резанув зэка по шее, снова оседлал его. Завертывая руки за спину, присвистнул, приметив на этот раз синюшные гематомы в местах сгиба локтей:
- Дубль три… Надеюсь, последний. Ишь, разукрасился. И не девчонку тебе вовсе надо было, а промазку на воле сделать, да кайф словить… Отдохни малость, пыжик психованный, а уж потом – в «санаторий», на любимую шконку. - Обернувшись, крикнул: - Георгий, извини, дай свой ремень для надежности … Не туман, а молочный коктейль какой-то… - И похлопал зэка по спине: - Ну, как тебе коктейльчик на вкус, шкварка заширянная?
- Шняга… – прохрипел Плетень и тихо застонал: – Вызови скорую, бычара.
- Уже бегут… Лана, помаши фонариком на дорогу: наши подоспели…
Лана боялась поднять глаза на Серова. Они остались одни, и чувство вины заклубилось черным туманом глубоко в душе. Она не знала, что и как говорить. Задумчиво посмотрела на пруд .
- А ты знаешь, если бы не «зачарованный туман», нас бы не было вживых. Я так испугалась за тебя…
И не выдержала. Повернулась к нему, уткнулась в могучую грудь и дала волю слезам:
- Прости меня, Максим, из-за меня у тебя столько неприятностей. Я – плохая невеста, плохая жена.
- Ну, об этом я еще не могу судить. – Он бережно обнял ее. - А невестой ты была просто шикарной.
- Я не о нарядах. – Она отскочила от Максима и, злясь на себя, на него, все понимающего и все прощающего, заговорила с обидой: - Я втянула тебя, своих родственников, крестных в глупую авантюру с замужеством, подвергая опасности практически всех. Вздорная девчонка, боясь потерять человека, в которого влюбилась, ставит на уши всех и вся, не думая о последствиях! Я не достойна ни таких крестных, ни такого замечательного мужа. Прости меня, если можешь. Ты вправе возненавидеть меня и расторгнуть наш фиктивный союз сразу же, как вернемся в город.
- Допустим, в Загсе мы разведемся. - Спокойно перенес взрыв девичьих эмоций Серов. - А что мы скажем богу? Разве в церкви разводят?
Лана растерялась. А Максим шутливо свел брови, обнял ее дрожащие плечи, и снова улыбнулся:
- Пойдем-ка домой, моя дорогая фиктивная женушка. И вообще, это я должен у тебя просить прощения за то, что много лет тому назад, когда тебя только еще крестили в церкви, я посмел въехать на инвалидной коляске в твою жизнь и поклялся быть рядом. Ты могла бы сейчас, или позже, найти другого, более достойного избранника, ведь ты так молода! Но нечаянно влюбилась в меня, потому что я все время стоял на твоем пути. Это пройдет, если хочешь
- Не хочу…
В дровянике, в самом углу сарая корчился от боли и начинавшейся ломки незадавшийся беглый зэк Плетнев. За стеной в стайке тяжело дышала разбуженная криками буренка. В загоне похрюкивал недовольно лежащий на боку боров. Куры беспокойно кудахтали, усаживаясь заново на насесте. И все не мог успокоиться сторожевой пес, первым бросившийся на шум у ворот и почуявший запах крови. Все бегал по окружности, сколько позволяла цепь, и лаял в сторону дровяника. Его лай неохотно подхватили соседние собаки, и вскоре уже по всей деревне перекатывался недовольный брех сторожевых цепных псин.
Напротив Плетня, как когда-то семнадцать лет назад в Минусинском «обезьяннике», сидели в рядок, нахохлившись, Георгий, Макс, Евгений и Павел. С той разницей, что в руках у одних вместо сушек и чая были ружья, у других – бинты, йод и готовый к употреблению шприц.
- А ты что думал, генацвале? – Заговорил спокойно первым Георгий. - Вот так сразу начнем тебе помощь оказывать? Посиди до утра, дорогой, подумай за жизнь, которую ты, отродье шакала, испортил себе и другим. Авось и человеком захочешь стать, понимаешь. Сколько тебе годков-то? У нас на Кавказе говорят: если к сорока годам ты - не орел, тебе уже не летать…
- Заодно облегчи душу признанием, какими такими грибами-поганками ты объелся, что тебя не пронесло, а снова унесло из-под грозной охраны спецназа? - Присоединился замысловатым вопросом страдающий уже хроническим недосыпом Макс.
- Говори, пока мы добрые. А то пойдем. Истекай кровью, если хочешь. Утомил ты нас. – Как упрямому ребенку объяснил Евгений, распечатывая на всякий случай бинт.
- И останешься без раскумарки, как алкаш без похмельной чарки. – Предупредил о последствиях Павел и подразнил издали шприцем.
Плетнев, бледный до предела от потери крови и боли в ноге, измученный «тряской», взвился на самые высокие ноты:
- Да не меня вы там, на Шинде, повязали, придурки! Сеструху мою, Зинку! Близняшки мы! Она, если мужское напялит на себя, пацан пацаном. Плоская, как селедка, ни грудей, ни задницы. Еще при родах и мозги повредились малость. От меня всегда ни на шаг. Зинка за меня в огонь и в воду…
- …и в колонию. Подонок! Родную сестру в колонию отправил… - Павел убрал шприц в карман, посмотрел на остолбеневших друзей и встал: - Сделайте ему перевязку, а я больше не могу, боюсь за себя: не ту дозу дам…
- Ну, вот и пришли. - Серов предупредительно открыл перед Ланой калитку. – Хорошо, что еще сюда туман не добрался. Интересно, который час?
Лана поднесла палец к губам и осторожно закрыла калитку.
- Мы туда не пойдем. – И взяв Максима за руку, решительно потащила дальше. – Понимаешь, Максим, любовь, говорят, такое огромное сильное чувство, что надо снять часы и забыть о времени. У нас с тобой осталось еще одно важное дело. - Она открыла гараж, включила свет, подняла «зад» багажника машины. – Вот! Забирай и пошли!
- Капуста?
- Ну да. Должны же мы ее, в конце концов, «раздеть», найти монетку…
- И что будет?
- Как что? Узнаем, кто у нас будет – мальчик или девочка… - Спокойно закрыв гараж, Лана завернула за угол, где с другой стороны двухэтажного строения стояла лестница. Не давая одуматься Максиму, первой полезла наверх. Придерживая злополучный кочан, Максим осторожно нащупывал ненадежные ступеньки, боясь, что они вот-вот рухнут под его массой. Но вот они кончились, и он, облегченно вздохнув, ввалился в проем, тут же потонув по колено в душистом сене.
Луны, как назло не было, а июльские звезды были ненадежным светильником. Ничего не видя, прошептал в темноту:
- А мы что, еще и в прятки поиграем?
И в это время, в дальнем углу сеновала зажегся неоновый пучок света от какой-то новогодней игрушки, висящей под крышей. Серов с изумлением оглядел сеновал: сшитые на девичнике пышные перины и подушки, покрытые белоснежной простыней и наволочками с кружавчиками, капроновый полог, свисающий с потолка в разные стороны, напоминали ложе принцессы, украшенное к тому же вокруг таежными цветами. Среди всей этой невозможной красоты сидела Лана в том самом обрядовом платье и расплетала косы…
- Тысяча и вторая ночь Шехерезады! Или передо мной принцесса Турандот, которая сейчас начнет загадывать три загадки?
- Всего одну, о, мой господин! Мальчик или девочка?
Он от души рассмеялся, шутливо выставил вперед кочан, будто букет свадебных цветов, и, завороженно глядя на Лану, не скрывая своего обожания и безмерной любви к этой непредсказуемой пигалице, отчаянно зашуршал сеном, пробираясь к ее ногам.
- Такая большая, а все веришь, что детей в капусте находят…