…Папоротник «орляк» со свининой и фасолью. Черемша, соленая, со сметаной. Черемша столбиком в маринадной заливке. – Дед Наум прохаживался с Максом вдоль столов, поставленных буквой «п» прямо во дворе дома Молевых и, подражая артисту Крамарову, гордо рекламировал сибирские закуски.
- Наум Поликарпович, не спешите, я записываю. Что есть черемша?
- Дикий лук, но по вкусу - чеснок, растет в тайге, едят сырым и заготавливают на зиму. А вот хариус малосольный… Пресноводная рыба из семейства лососевых. Ловят на мушку из ярких петушиных, мягких таких, перышек. Потом покажу. А это… - Дед Наум задержал дыхание, нюхая воздух за проходящей мимо женщиной с большим пирогом на подносе – Это, брат ты мой, месье, рыбный пирог со свежим хариусом, лучком и лавровым листом. Ответственно заявляю: вкуснее не бывает. – Он подождал, когда женщина ушла, воровато оглянулся и махнул рукой. – Была, не была! Вот так ножичком аккуратненько срезаешь верхнюю корочку… Наклонись! Духман какой, чуешь? Нижнюю часть режем на куски, а корочку оставляем вместо хлеба с другими блюдами. Так! На сухую не пойдет. Давай по первой, язви ее. За молодых!
- Очень нежное, вкусное мясо… - Оценил одобрительно Макс.
- Не мясо, а рыба…
- Я и говорю: рыбное мясо…
- Едем дальше. – Потер руками заметно повеселевший Наум. - Арбузы минусинские, бочковые, засоленные целиком... Арбузы баночные, резаные, соленые…
- Соленые? Первый раз слышу.
- Именно! Отменная закусь, язви ее! Павел привез. Наростил на своей бахче. Прошлое лето жарким было. Спробуй, я прикрою…
… - Максим, укради меня. – Заговорщицки шепнула Лана Серову.
Они уже четвертый час сидели за столами, которые стояли давно какой-то непонятной буквой «зю», потому что гости все шли и шли, и приходилось приставлять столы и столики, взятые взаймы у соседей.
Уже произнесены первые традиционные тосты и поздравления родственников.
Уже приятно удивили всех депутат и сын Лазаревы. Одноклассник Костя сознался, что он был счастлив все эти годы быть рыцарем такой классной девчонки, и, желая счастья, произнес не по годам философский тост:
- Жизнь – это искусство любви.
Любовь – это искусство заботы,
Забота – это искусство щедрости,
Щедрость – это искусство жизни.
Жизнь – это вообще искусство…
А папа добавил: «Но прежде, чем жизнь превратить в искусство, неплохо иметь для начала отличные профессиональные навыки и достойное место для их реализации». И вручил молодоженам волшебную тонкую папочку с бумагами. А в ней: контракт для Серова и направление на работу в новый российский научный центр, в Сколково, и ордер для обоих на место жительства там же, в молодежном семейном общежитии.
Контракт с шумом обмыли, и уже через минуту бойкий дед Наум предлагал депутату выпить на брудершафт:
- А давай, язви тебя, за тех, у кого нет значка, но всегда есть заначка! - И уже, как кореша, тихо попросил: - Ну, расскажи, когда вас там щипачи наэтовали, небось, горько было?
- Горько! – Выдохнул, сморщив лицо от крепкого первача, депутат, поискал глазами, чем закусить, взял крылышко от курицы. – Совсем, как первый раз на охоте…Очень горько!
- Горько! – Обрадовался сосед Ваньша, и его громко поддержали все остальные гости. Лана и Серов обреченно переубеждали всех в обратном.
Лазаревы побыли еще часок и отбыли на машине с личным водителем.
Уже порадовал своим сообщением о свадебном путешествии в Париж крестный Георгий Цинцадзе. Сюрприз удался: Лана, не скрывая радости, снова по-детски завизжала и поцеловала крестного. А он наполнил чудесный рог ручной работы янтарным грузинским вином и подал его Серову: «Это рог счастья, рог изобилия. Уважаемые молодожены, осушите его до дна и живите счастливо и без нужды до конца дней своих, понимаешь». Под крики гостей «пей до дна» ритуал был исполнен и подкреплен аплодисментами и звоном бокалов.
Но крестный остался стоять, наполнил рог снова: «А еще я предлагаю выпить за поэта, который родится сразу же, как только вы все, уважаемые гости, сделаете глоток из этого волшебного кубка». И, пригубив первым, пустил изящный кубок-рог по кругу, начиная с противоположной стороны стола, дабы подольше сохранить интригу. А сам, повесив на плечо тяжелую сумку, запел на грузинском языке гордую красивую мелодию гор и пошел вместе с Максом, несущим в руках бутылку вина, вдоль столов, вслед за переходящим кубком. Каждому, кто сделал глоток, Гога торжественно клал на колени небольшую книжку, на обложке которой клубился загадочный туман над гладью тихого пруда, и вязью были выписаны фамилия автора и название: «Зачарованные туманы»…
Заинтригованные гости уткнулись в книги, удивляясь и переговариваясь, а когда крестные вернулись к молодоженам, положив перед ними сборник стихов, Гога завершил:
- Рассвет твоей жизни, Лана-джан, окутан зачарованным туманом. Пусть так. В нем родился поэт-романтик Светлана Молева. Завтра рассеются туманы, и для тебя наступит новый рассвет другой, взрослой жизни. Пусть он принесет удачу уже Светлане Серовой и укрепит ее поэтический талант. Только помни: ленивый ходок редко достигает Мекки. Абуталиб говорил: талант и труд должны соединиться в стихе, как кинжал соединяется с ножнами. Или так: талант и работа всегда едут на одном коне… За твой новый рассвет, Лана-джан. Вассалам, вакалам!
Все подняли бокалы, зашумели. Георгий, не увидев никакой реакции от крестницы, заглянул в побледневшее лицо и положил ей на колени еще один экземпляр, достал ручку и шепнул на ушко:
- Полагаю, первый автограф я заслужил, да?
Лана, словно под гипнозом, взяла ручку, открыла титульный лист и, едва сдерживая слезы, начала что-то писать. Закрыла книгу, порывисто встала, и, уже не сдерживая слез, заплакала на плече крестного. Георгий несколько растерялся, расцеловал мокрые глаза и бережно передал Лану в руки Серова, а сам озадаченно присел рядом с Максом.
Гости со своими экземплярами тут же выстроились в очередь за автографами, а погрустневший Макс с завистью заметил:
- Что там платье от Кардена? Что свадебное путешествие в Париж? Вот это сюрприз, так сюрприз.
- Грузин сказал, грузин сделал…
И снова дед Наум зачесал свою «репу», хлопая ладонью по книжной обложке:
-Ить надо же, точно наш Ольховский пруд, язви его! – И тут же прикидывал: - А ведь у меня историй да анекдотов пруд пруди! А че? «Мемуары прудониста- анархиста Наума Сироткина»…Звучит?
- Звучит. – Подтвердил сидящий рядом Павел Кузнецов. - Но как-то очень горько.
- Горько! – Подхватил сосед Ваньша–Вихрастый, и его, как по команде, поддержали сразу все. Молодожены послушно, в который раз, поцеловались.
Уже подарили все подарки, озвучили свои поздравления и уехали на заказном автобусе все городские гости, торопясь до темноты добраться до дома. От души, не стесняясь, они напробовались простой деревенской, экологически чистой пищи, напились исконно русских и настоящих грузинских напитков, наплясались и напелись душевных песен. Их нестройные, но наполненные довольством голоса, еще долго звучали потом из окон автобуса, пылившего по серпантину таежной дороги в сторону города.
И сразу же поднялся с мест в полном составе фольклорный ансамбль и унес в другом направлении деревни красочный обрядовый антураж, оставляя за собой шлейф ладных сильных голосов.
За ними послушно брели, ища свои ворота, припозднившиеся буренки. Они с трудом несли переполненное молоком вымя, часто останавливались и мычали вслед поющим, словно жаловались на нерадивых хозяек, засидевшихся в гостях…
Местным родственникам не нужны были ни гармошки, ни баяны. Вместе со староверами они завели, а капелла, свои старинные песни, протяжные, высокие, рвущие душу и сердце. После Петрова поста они могли себе позволить умеренный праздник живота и песни. Кто знал, подпевал, кто не знал, с интересом слушал. Но видно было, что пение их, сильное и ладное, невольно пронзило всех. Казалось, что сейчас, в этот момент, забыв про свои дела и заботы, эти простые люди исполняют великую миссию, соединяя две души для новой жизни идущими от сердца словами и чистыми голосами, несущимися в высокое бездонное небо.
Спустя некоторое время они чинно встали, поблагодарили Молевых за уважение к старой вере, и, пожелав всем всяческих благ, откланялись и тихо растаяли в сумерках.
… Укради меня, Максим! – Повторила умоляюще Лана, идя к столу под ручку с мужем после проводов очередных гостей. - Я понимаю, что на свадьбе это делает не жених. Но у нас итак все не так: какой-то гремучий коктейль из старины и современности. Прости меня, взбалмошную: я всегда жила-стояла одной ногой в том веке, другой - в этом. Помнишь, у Грибоедова? «Два века ссорить не хочу»… И не хочу, чтобы меня крал кто-то другой.
- А это обязательно – красть невесту?
- Обычай такой…
- Ну, если это в шутку сделает горячий кавказский парень Георгий, я еще прощу. Но если кто другой…
- Лучше ты. Иначе начну симулировать обморок.
- Даже не сомневаюсь, что у тебя получится. Свадьба–фикция, обморок – симуляция, кража – демонстрация… Что? Без авантюр никак нельзя? – Серов печально и вопросительно заглянул девушке в глаза. И вдруг все понял: «Она боится… Как же я сразу не догадался, дуб развесистый? Чем меньше оставалось времени до того часа, когда они останутся одни, тем больше волновалось и паниковало это чистое безгрешное создание. Она просто боится этой минуты и хочет скорее покончить со всем этим. Господи, все ее авантюры от элементарного страха перед неизвестным, от девичьей робости перед взрослым детиной – дубиной! Да, с чуткостью у вас, господин Серов, напряженка »…
Лана выжидательно смотрела на него, стоя спиной к гостям. Медленно подняла бутоньерку с цветами и громко крикнула:
- Кто хочет быть следующей невестой? Ловите!
Девушки, смеясь, бросились ловить букет, но он приземлился точно в руки спокойно сидящей за столом Софии. Она зарделась и лукаво посмотрела на Георгия. Джигит не удержался и поцеловал ее в щечку.
- Георгий, ну теперь-то вы, как порядочный мужчина, просто обязаны на мне жениться. – Прошептала шутливо Софья.
- Согласен. И прямо сейчас, Софико-джан. Пять минут на размышление, понимаешь. Время пошло…
- Отличный бросок! – Оценил траекторию полета букета баскетболист Серов.
- А то! – Вызывающе сузила глаза Лана. – Учитель был хороший…
Серов улыбнулся, легко подхватил ее на руки и понес в дом на виду у всех гостей. Гости, впрочем, особо и не расстроились, занялись своими разговорами, сбившись в кучки, как члены кружков по интересам в каком-нибудь клубе. Причем, если интерес менялся, свободно переходили в другой «кружок», вникая в новую «тему» общения.
Женщины начали прибирать опустевшие столы, трясти скатерти, мыть посуду. Сноровисто подновили еду и поставили перед оставшимися гостями полные штофы, а сами подались по домам, управляться со своим хозяйством.
Так и не получив ответа от Софьи, взял в руки гитару вспомнивший пару песен из своего студенческого прошлого Георгий. К ним с Максом сразу подсели Павел с Саней, Вихрастый с парой молодых девушек, и, конечно же, дед Наум с прибауткой: «Если куришь или пьешь, с нами хором не споешь»…
София в это время беседовала о чем-то с Молевыми, услышала знакомые лирические переборы и тоже подсела к Георгию. Раскачиваясь в такт, стала подпевать: «Ты у меня одна, словно в ночи луна»... Георгий удивился на Софико в очередной раз, и уже в два голоса они довели песенную историю признания в любви до конца: «Можешь совсем уйти, только свети, свети»…
И никто не заметил, как с другой стороны дома тихо распахнулось окно, и две фигуры, одетые в обычную «джинсу», спрыгнули друг за другом в цветущий палисадник. Пригибаясь и перешептываясь, миновали соседний огород, быстро пересекли дорогу и исчезли в узком сумеречном проулке.
Вечер стремительно шел на свидание с ночью, гася по пути яркие дневные краски и громкие уличные шумы. Загонял запоздалых прохожих, заблудшую скотину и домашнюю птицу в свои подворья, сгущал тени, цветочные ароматы и разливал вокруг тишину и покой. И даже звуки гитары не мешали этим вечерним метаморфозам, а наоборот, словно настраивали на неумолимое приближение царицы-ночи, полной волшебных тайн, радужных надежд и горьких разочарований.
Но вот Гога резко остановил струны ладонью, поняв окончательно, что шутка с поцелуем так и осталась шуткой, и запел весело и разухабисто, еще больше утрируя свой кавказский акцент и подначивая деда Наума.
Неугомонный дед ожил, почуяв родное, хулиганское, и сразу же пристал к нему с просьбой: «спиши слова». Но Гога предложил спеть еще раз вместе. И тот с усердием ученика повторял слова, перенимая манеру грузина, пока не был насильно отлучен от компании Бабарихой, потащившей упрямого деда домой. Наум упирался, вырывался и, лихо выделывая по двору непонятные кренделя, громко, на всю улицу, выкрикивал с напускным акцентом:
«На Кавказе есть гора,
Вах, гора крутая!
А под ней течет Кура,
Мутная такая.
Если на гору залезть
И с нее бросаться,
Очень много шансов есть
С жизнею расстаться…
Бабариха испуганно перекрестилась, а дед развернулся к ней, сдвинул брови и, угрожающе, пошел на нее:
Мы – народ кавказский,
Любим вино и глазки.
Если обманут глазки,
Цумба-ба, цумба ба…
Будем мы ходить хмельной
И точить кинжалы,
А потом ее чик-чик,
Чтоб не убежалы…
Наум остановился, наградил супругу «коварным» и очень загадочным взглядом. Бабариха открыла рот, да так и застыла, прижатая дедом к калитке. Наум рассмеялся, обнял ее за талию и, подкрутив несуществующие усы, «чем не джигит?», гордо открыл калитку, и сам повел ее до дому, счастливый и довольный. И что удивительно, абсолютно не пьяный…
(продолжение следует http://www.proza.ru/2013/06/10/375)