ГЛАВА 22.
БЕГСТВО ОТ ОДИНОЧЕСТВА.
Спустя три дня после встречи Марины с Филиппом на Русаковской набережной реки Яузы, они опять пошли прогуляться.
Шли медленно в сторону Преображенки к метромосту над рекой. Он был красив своими арками, и девушке хотелось ещё раз посмотреть напоследок.
Хмурый, ветреный и промозглый день не радовал солнцем, грозя дождём, а, возможно, и снегом – соответствующий запах ощущался в воздухе: кисловатый, стылый, игольчатый, как лёд.
– Так рад тебе, Маринка! Как было одиноко! Даже из дома не хотелось выходить.
Нежно обнимал за плечи, согревая, наклонялся к вискам, прикасаясь горячими губами.
– Невыносимо жаль, что у нас так мало времени в запасе. Несправедливо.
Вздохнул, поправил на курточку, задравшуюся от поднятой руки, положенной на девичьи плечи.
– Сыро сегодня. Спасибо, от Яузы не несёт амбре, – улыбнулся, заглядывая в глаза, замер, затаился, поймав в глубине лукавый огонёк. – Так-так, выкладывай, что задумала?
Остановился, повернул лицом, положил руки на плечи, смотря непонятным взглядом в глубину зрелой зелени.
– Как ты сегодня хороша в этом берете! Под цвет неповторимых глаз, – провёл пальцами по её бровям, лбу, вискам и худым щекам, покрывшимся от пристального взгляда румянцем. – Смутилась. Почему? Я неловко похвалил или ненароком обидел? – увидев покачивание головы, наклонился и коснулся уголка губ поцелуем, вновь полыхнув загадочным взором. – Тогда в чём?..
Не договорил – внезапно налетел ветер с мелким дождём!
Оглянувшись, быстро потащил Мари под арку моста, возле которого находились в тот момент.
Затянув в узкий проход между решёткой ограждения и толстой опорой, придавил к ней женские худые плечики руками: оказалась прижатой к стене!
В это мгновение поняла, что сегодня было странным в Филе.
«Он не выглядит тем, кем является по сути! Это не “иной”! Рядом стоит обычный возбуждённый молодой мужчина, собирающийся поцеловать женщину, и не только…»
Что и сделал, не дав закончить мысль: приник к губам.
«Да… Не тот привычный деликатный робкий поцелуй, что дарил эти дни. Этот полон настоящей страсти, после которого требуется продолжение!»
Задрожавшие и повлажневшие на её плечах мужские крепкие цепкие руки только подтвердили это. Как и стеснённое надсадное дыхание.
– Филипп! – с трудом отодвинулась в узком проходе от горящего тела. – Ты что такое сегодня «принял», что сам не свой? – тихо смеясь, старалась немного ослабить напор его темперамента. – Как подменили моего «иного» мальчика!
Лукаво улыбаясь, попыталась высвободиться – тщетно: «Как катком привалил, ё-маё…»
– Только капельку «Амаретто», – хриплым голосом проговорил, ставя руки в упор на локти над женской головой, становясь ещё ближе к лицу и телу. – Может, это оно открыло мне глаза на тебя? – ласкаясь губами, прижимался всё сильнее.
Вздохнула: «Мужчина сегодня в его сущности победил. Как такое могло произойти? Хотя, он же “пассив”, вполне возможно. Но всё-таки, как?»
Поражалась до оторопи, не понимая, что теперь делать и как поступить.
– Марина, пойдём ко мне. Сыро, дождь. Там будет теплее и суше… Молю… Не откажи… Прояви милосердие…
– Филипп?.. – едва слышно прошептала, подняв внимательный вопрошающий взгляд. – Мне ничего не угрожает?
– Абсолютно. Прошу, пойдём. Умоляю! Ты так мне нужна! Эта мысль уже третий день не даёт уснуть – сам поражаюсь!
Закрыв на миг глаза: «Клянусь!», стиснул в благодарном объятии, быстро вывел из-под моста и скорым шагом, взяв за тонкую задрожавшую руку, повёл домой.
– Справимся вместе. Уверен.
Десять минут скорого хода, и вошли в подъезд.
Обняв за талию, часто наклонялся к губам, целуя и заглядывая в нетерпении в смущённые глаза. Не заметив отказа и страха, с радостью прибавил шаг. Не поздоровавшись с консьержем, торопливо завёл в лифт и нажал кнопку этажа. Приподняв Наяду, целовал со стоном, вжимал в стенку кабинки. Когда ответила, раскрывшись, исступлённо зарычал и посадил себе на талию…
…Через три часа, неслышно встав с постели, накинула длинный шёлковый халат его мамы и прошла на кухню.
Подойдя к большому окну, залюбовалась чудесной панорамой Яузы-реки, набережных, старых добротных домов сталинской постройки и едущих по дорогам машин.
Улыбнулась, прикоснувшись к опухшим истерзанным губам.
«Вот тебе и “иной”! Как могло случиться? Как смог отодвинуть “проклятие” на задний план? Ради меня постарался стать обычным мужчиной? Сам признался, что знакомство с девушками – проблема, настоящая мука! Общение неприятно до физического отвращения! Что произошло за эти три дня? Метаморфоза. Загадка века.
Изумлённо пожала плечиками, покачала головой.
– Горе подкосило? Итог долгого воздержания? Почему я? Или нет? Тогда, что? Наркотики? Обещал, поклялся, что бросил…»
Не успела разобраться с мыслями – тихо появился сзади, обнял крепкими руками, стал целовать голову и плечи: ласково, нежно, с такой любовью!
– На миг испугался, что ты ушла! Открыл глаза, а тебя рядом нет, – склонил голову набок, приник к губам в признательном поцелуе. – Спасибо, Маринка! Ты даже не сознаёшь всю важность этой минуты для меня!..
– Догадываюсь, – тихо прошептала в губы, вернув поцелуй-шёлк. – Ты пытаешься быть другим?
– Нет! Я стал другим, пойми! – счастливо смеясь, повернул её, прижал, не отпуская, загорелся…
Вечернее солнце робко намекало сквозь тучи, что пора бы и честь знать.
Одевшись, присела к столику, залпом выпила чай, вновь налила в чашку.
Мысли улетучились, устав биться в тесной черепной коробке в тщетной попытке разобраться в ситуации: «Кажется, и я стала иной. Что на меня нашло? Как могла это сделать! Как пошла на такое?..» Тело было легким и невесомым, слабость порождало волны истомы, желая любви, но на неё уже не было времени.
– Может, останешься у меня? Ещё на день, воскресенье? Целые сутки будут нашими, Маринка!
Грустный Филипп вошёл с подносом, поставил на стол: ужин.
– Подари ещё немного радости…
– Пойми, моя жемчужинка, я не могу…
Протянула руку к тонкому красивому благородному лицу, провела пальцами по нежному овалу, подбородку и пухлым губам: мягко, протяжно, маняще. От такой ласки они дрогнули.
Стал покрывать поцелуями пальчики и ладонь, закрыв на мгновенье взор от захлестнувших эмоций. Распахнув, глубоко посмотрел, проникновенно прошептал:
– Спасибо, милая, за незабываемый день. И за твои чудо-губы… Это было волшебно!
Наклонился, притянул к себе, поцеловал с прикусом, со стоном, со слезами на глазах.
Застенчиво покраснев, прошелестела: «Впервые такое…»
Услышав, вскрикнул, рухнул на колени, потрясённо обнял, как в последний раз, целуя лицо и страстные колдовские уста, от которых сегодня едва не потерял разум! Они чуть не спровоцировали срыв! Чудом удержался, вспомнив клятву под аркой.
Поняла сейчас, прикусила зубками язык парня, поиграла, поласкалась, напомнив иную ласку.
Задрожал, вцепился…
Опомнились не скоро.
С трудом вернулась к разговору.
– Нельзя оставаться – подруга не уснёт от тревоги. Позвонить нет возможности – район не телефонизирован, новостройка. И потом, пора впрягаться в обычную жизнь.
Лаская лицо и тело, отвечала на поцелуи, грустно смотрела в печальные потерянные жемчужно-серые глаза. Погладила по-матерински голову, которой упрямо качал, не желая расставаться. Еле успокоила.
Сел на стул, обиженно сделал пару глотков чая.
– Тебе придётся учиться жить в новом качестве, сочетая две сущности, понимаешь? Как тебе удалось разбудить вторую – загадка, но я этому так рада! Не обделяй себя, используй обе! Пусть будут и мальчики, и девочки! Не позволяй взять верх чему-то одному – заставляй работать все стороны жизни. Благословляю.
Со стоном сполз со стула, вновь встал на колени, обхватил длинными руками её плечи.
Обняла крепко девятнадцатилетнего, как оказалось, парнишку, прижав тёмную голову к груди, положила на тёплую макушку подбородок. Уговаривала, целовала, перебирала тоненькими пальчиками волнистые пряди длинных густых почти каштановых волос.
– Филиппка, умоляю, не сорвись! Ради себя самого. И ради твоей мамы. Она не смирилась в душе с твоим выбором – чувствую.
Поднял породистое, прекрасное, нежное белое лицо навстречу ласковым губам, поцеловал, твёрдо прошептал слова чистого искреннего сердечного признания: «Люблю. Стань моей».
Пальчиками накрыла губы, омыла душу зеленью.
– Знаю. С первого дня…
Вечер накатывал неотступно, расставание было неизбежно.
Выходя из подъезда, Фил поздоровался с консьержем, извинился за невнимание днём.
Девушку из рук не выпускал ни на мгновенье.
Вышли, обнимаясь.
Он стискивал её плечи, целуя скромно голову и щёчку, она обнимала его за талию, поднимая худенькое беззащитное личико, тонкую немощную шейку, едва выглядывающую из кашне, тянула навстречу сладкие губы-отраву. Часто останавливался, приняв приглашение, обнимал, окунался в чувственный поцелуй, раня сердце и себе, и девочке. Не сдержавшись, двумя руками «съезжал» по её спинке и, нырнув под округлости, прижимался к бёдрам, стеная от накатившего желания. Приподнимал, стискивал, мял ткань пальто, желая лишь одного – оказаться на своей кровати с этой искусной волшебницей!
Затрепетав, через силу отрывали губы и тела, долго восстанавливали дыхание, прятали горящие неистовые взгляды. Отдышавшись и опомнившись, шли дальше, безмолвно благодаря тьму и малолюдность района. Нерешительно постояв на набережной, решили идти к станции метро «Сокольники», а не трястись на троллейбусе по улицам целый час до другого павильона в объезд.
В полной темноте пришли к метро, тихо беседуя, не решаясь ещё разорвать руки.
Обняв Мари, Фил приник к шее, вдыхая неповторимый пьянящий запах её кожи и волос. Кое-как оторвался. «Яд, ад и неземной рай! Ты моя Ева! Богиня!»
Прошептав на ушко прощальные слова сердечной и интимной нежности, приник к пухлым сочным медовым губам напоследок, окунулся в изумруд серо-голубым жемчугом, резко отступил.
– Спасибо за короткое счастье, Маринка!
Ушёл стремительно, ни разу не оглянувшись.
Ехала домой, пытаясь разобраться в происшедшем.
«Что произошло? Неужели мы были настолько подавлены одиночеством и потерями, что сломали все преграды, мыслимые и немыслимые?
Парень-гей заставил себя стать, хотя бы на время, обычным мужчиной, смог переломить отвращение к женской природе, мало того, был прекрасным, нежным, внимательным и страстным любовником!
А я, никогда не изменявшая мужу, не позволившая этого с любимым Лёшей, вдруг уступила без малейшего сопротивления! И ни словом, ни писком, ни звуком мои Запад с Востоком не воспротивились этому! Словно стали глухи и немы в этот момент, а уж как кричали на пляже!.. Да что там “кричали” – вопили и нещадно матерились, непотребно и вульгарно, на всех языках! И не пнули, не окрикнули, не шепнули словечка в осуждение, когда “мозги потекли” от страсти! Предатели! Как отважилась на такую ласку? Удивила…
Усмехнулась, закрыв глаза, вспоминая последние события:
– Чудеса в решете. Вот так Яуза-река, шалунья московская! Вот так завершение противостояния против плоти: проиграла и не муркнула в ответ, да ещё такой счастливой почувствовала себя… – умерила восторги и удивления, нахмурилась. – Уже ль тот факт, что Алексей женат, послужил мощным сдерживающим фактором? Так и есть. Не смогла переступить эту грань морали. А Филипп свободен, юн и в беде. Кинулась на помощь, не думая, чувствуя себя больше матерью, чем девушкой. Лишь в сокровенные минуты не было во мне материнского. Вспыхнула в сердце яркая звёздочка странной, ослепляющей и обжигающей любви! Она взорвалась на миг, озарив мир и наши души чудом. Понимаю, это кратковременная вспышка. Как бенгальский огонь: яркий, разбрасывающий обильные праздничные искры вокруг, не испепеляющий, не ранящий чьих-либо душ и сердец, а радующий. Или ошибаюсь?..
Похолодела сердечком, ахнула, запоздало заволновалась.
– Надеюсь, не перегнула палки? Не травмировала чудную душу жемчужного принца с другой планеты? Всё возможно. Так уж вышло: стала первой девушкой для “особого” мальчика. Вполне вероятно, окажусь последней, – смущённо хихикнула, покраснев. – Машук, ты стала “мессией”! Каково это? Когда оглянулась на его голос, думала ли о таком?
Смеясь под нос, вспоминала, анализировала, поворачивала свершившееся под разными углами… Тщетно. Как ни смотрела, как ни оценивала отстранённо, объяснения не нашла: ни перевёртышам Фили, ни своим.
– Просто сбежали от одиночества на необитаемый остров под названием “Яуза”, где за несколько мгновений переродились, став совсем другими людьми. Получится ли сохранить новую суть – зависит только от нас. Сохраним подарок небес, победим. Не сможем, вернёмся к исходной точке – одиночеству.
Тяжело вздохнула, постаралась успокоиться. В глубине сознания вдруг засвербела мысль:
– Это не простая встреча! Если Господь сведёт ещё раз, не сойти бы с ума от настоящей любви – на редкость достойный мальчик попался! Ради такого можно на эшафот ступить, даже под взгляд Горгоны пойти, главное, вовремя посмотреть в зеркальный щит трезвого разума и совести. Будь настороже, Машук! Никому! Молчи, как рыба! Не навлеки на него беды. Ты же чувствуешь: вокруг что-то назревает, – достала бумажку с его телефоном, порвала, бросила в урну. – Всё. Конец сказке».
…Началась привычная жизнь и работа.
На Москву вновь налетели метели, вернули городу зимнее одеяние, теперь окончательное.
В яслях закружились подготовительные мероприятия к новогодним утренникам!
Мари стало так некогда, что сил даже на раскаяние не оставалось.
О личном никому не рассказала: ни Наденьке, ни Маргарите, ни сестре. Осталось тайной, сразу запрятанной на самые дальние полки сознания. Как только вышла из метро в своём районе, решила: «Филипп – дань ушедшей юности. Пусть там и остаётся. Встреч больше не будет, как и связи, – вздохнула горько, всплакнула недолго. – Прощай, Жемчужный мальчик-принц! Возвращайся на свою сказочную планету».
…Мишу Стрельникова водили только старики.
С Мариной не разговаривали особо, общались строго по-необходимости: о здоровье, справках, жировках, потребностях для группы и сада.
Ей было на руку! Если б Алексей стал частым гостем – пришлось бы трудно. С предновогодней суетой совсем было не до него.
Боясь, что воспитатель снова не выдержит нагрузок, в помощь прислали новую помощницу, серьёзную, медлительную, полноватую Александру, женщину средних лет.
Стало легче: больше Мари не отвлекалась на уборку. Можно было сосредоточиться только на воспитании малышей и подготовке к празднованию Нового года.
Программу выучили-вызубрили наизусть, костюмы сшили-достали-пробили, здоровье у детишек было в порядке – оставалось дождаться праздника. Как же бармалеи любили его!.. Мастерили игрушки и поделки, сочиняли стихи и песни, репетировали постоянно, без устали, а родители уже смеялись:
– Дома во сне малыши продолжают повторять стихи!
Отвлекала сказками и постановками, долгими прогулками по району: заводила гурьбой в магазины, мастерские, на почту, в ателье, где терпеливые сотрудники и сотрудницы объясняли малышам тонкости профессии, давали подержать рабочий инвентарь, допускали к работе на минутку. Сколько потом было восторженных воспоминаний!..
Время пронеслось стремительно.
Новогодние утренники грянули!
Ребятки не опозорились. Рассказав все положенные стихи, спев песни и станцевав танцы, были щедро одарены дедом Морозом и Снегурочкой конфетами и подарками. Перебирали, разворачивали, шуршали и втихаря ели, перепачкавшись в карамели и шоколаде.
Липкие, но довольные, вернулись в группу, где ждал праздничный стол: расстарались родители. Объевшись сладким, не прикоснулись к угощению.
Раздав всё со столов мамам-папам, Мари отпустила всех по домам, попрощавшись на несколько дней – новогодние праздники.
Увидев среди родителей Алексея, постаралась сделать так, чтобы ни на мгновенье не остаться с ним наедине, буквально попросив помощницу не отходить ни на шаг!
Он старался улучить момент и поговорить, но, едва заметив приближение, отрицательно качала головой и уходила.
Марине нечего было сказать: для неё его больше не существовало. Чужой муж – табу.
У Наталии Стрельниковой животик выпирал прилично, и, как только заходила в помещение, тут же расстёгивала ставшую тесной дублёнку, демонстрируя округлившиеся формы всем и вся.
Мари хмыкала лишь: «Могла и не стараться. Я не разбиваю семей. Живи спокойно, Ната».
…Как только проводила малышей, тут же через запасной выход покинула ясли. Обойдя корпус, через технические ворота… испарилась из Москвы!
Решение исчезнуть, оторваться от «наружки» и Алексея созрело спонтанно: позвонила подруге в Ленинград, и та пригласила на Новый год в общежитие. Решилась: «Еду! Пусть все угомонятся». Билет на самолёт достала Бэла.
Направляясь на вокзал, задумалась:
«Для всех Риманс стала интересна! Ну-ну… Поищите. Вновь пропала! Кто бы ни искал, их ждёт разочарование. Я многому научилась за последний год. И как становиться “невидимкой” тоже. “Спасибо” Стрельникову. Оказалась способной ученицей. Эти уроки позволяют прятаться даже от него.
Виновато и грустно вздохнула.
– Так надо, родной. Хоть полгода. Смиришься окончательно с разрывом и вернёшься к прежней жизни. Скоро в вашей семье родится ещё один ребёнок. Он свяжет навсегда живой и нерушимой нитью – заботой о новорожденном. Дитя не виновато, оно невольный заложник ситуации. Постарайся это понять и полюбить, заместив любовь ко мне на любовь к невинному малышу.
Обо мне не беспокойся: ряд событий последних дней так перевернул душу, что стало намного легче смотреть на тебя, позволил трезво и спокойно переосмыслить наши отношения. Больше не страдаю, смирившись и отпустив, не держу на ладонях дикую злую Птицу-боль. Освободила. Смирилась с утратой и потерей мечты. Отныне в душе царит лишь тихая грусть. Пусть таковой и остаётся».
…Прилетев в северную столицу глубокой ночью, взяла такси. Поехала в район «Весёлой Слободы» на улицу Дыбенко, где проживала общая знакомая Ниночка, подруга казахской сестры Розалии. Ехать ночью в общежитие на Майорова было весьма неосмотрительным.
Новогодние каникулы начались.
Впереди было несколько дней безудержного студенческого веселья, невинного флирта, готовки праздничных блюд всех народов мира, бесконечных знакомств и рукопожатий, верчения головой и попой.
Праздник начался!
Четыре дня пролетели стремительно, внеся в душу новое смущение и ощущение жгучего стыда.
«Я опять “дала маху”! В буквальном смысле!
Собирая вещи, складывая в небольшую сумку, краснела за своё поведение, грызя нещадно, ругая крепко и некрасиво.
– Чего тебя “понесло”, Маринка?! Доселе скромная, зажатая до абсурда, прижатая жёстким воспитанием и тремя довлеющими религиями: православной по матери, католической по отцу, и мусульманской по казахской семье, ты просто сорвалась, покатилась в срам! Или банально была пьяна?..
Неприглядный факт имел место. Постаралась сразу затолкать вглубь памяти, не собираясь, когда бы то ни было, извлекать. Пришла к этому после мучительных раздумий.
– Пора брать себя в руки и становиться собой. Неровён час, растеряешь душу, тело и разум в “срывах”. Пора в столицу под пригляд “наружки”, под недремлющее око ГБ, под растерянный и несчастный взгляд Алёшки. Лишь сейчас, смотря на Исаакиевский собор, поняла: не могу забыть! Вот и разгадка поведения: пытаясь вырвать любовь из сердца, опускаюсь всё ниже».
Пока летела из Ленинграда в Москву, дала себе клятву:
«Больше не совершу ни одного постыдного проступка! Точка. Коль любовь не желает умирать, я не в праве её убивать насильно. Вероятно, скоро наступит развязка. Её приближение чувствую всеми порами тела. Осталось подождать. Чуть-чуть… Самую малость… Один вздох…»
Июнь 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/06/12/1798