Как умру,
Схороните меня с гитарой
В речном песке…
Федерико Гарсиа Лорка
Когда наступает личное время, а это пару часов до отбоя, каждый старается употребить его, естественно, с пользой. Рядовой Гришус, молодой наводчик, строчит письмо за письмом то ли к бабушке в Шяуляй, то ли к родным и знакомым в Ионишкис, а то и в оба города сразу. И, между прочим, всегда получает море ответов. Письма он бережет, как зеницу ока, складывает в длинный женский чулок (откуда он только взял?), который прячет у себя под матрасом, и когда наступает проверка комнат и тумбочек, носится с этим чулком по батальону, пытаясь спасти для него самое дорогое… Письма хранить нельзя больше трех календарных дней, но Гришус, как бегал, так он и бегает, и никто у него чулок пока не отнял…
Другие, такие как дембель, механик-водитель Ложкин, мрачный, с землистым, изъеденным то ли оспой, то ли угрями лицом, тот все пытается вставить в парадные дудочки-брюки такие клинья, чтобы образовались «клеша»… Ему до зарезу нужны «клеша». Потому что на гражданке нынче мода такая. Перепортил немало казенных брюк.
Старшина роты Швядас создает у себя в каптерке очередной, уже третий, «дембельский» фотоальбом. Один он назвал: « Я и Калининград-Кенигсберг», второй: «Я и Восточная Пруссия», и, наконец: «Я и мой танк»… На фотографиях, Швядас, или самозабвенно пьет из горла бутылки бормотуху в городских парках и скверах, фураньку свернув на затылок, или обнимает каких-то раскрашенных сорокалетних девиц… Позирует то ли у танка, то ли у фортов, или иных развалин, растегнутый до пупа и с засученными рукавами, да еще с безприкладным танковым автоматом, очень похожим на «шмайсер»… Да и физиономия соответствует, мог бы вполне сниматься в подобной роли, статистом, в кино…
Ефрейтор Кулиев оформляет парадный костюм. Кулиев очень хотел получить «звание» и все никак не мог получить. Он сосед по моей комнате, парень, вроде, душевный: «Если приедешь ко мне когда-нибудь в гости, - говорит он, - то увидишь самый красивый город земли!.. Чем ты так удивлен? Что?! Не знаешь какой?.. Да это Бакы!»… В столовой, глядя на жирный, в щетине, кусок, неизменно задает мне вопрос: «Это говядина, или свинина?» -«Говядина, ешь», - отвечаю ему… Кто-то мне объяснил, что я таким образом беру его грех на себя… Да ладно, он же механик-водитель в нашем танковом взводе, где я замкомвзвод… Однажды, поскольку у меня неплохой почерк, мне дали переписать список представляемых на получение звания, и я туда, просто так, от балды, его, рядового, вписал… Все прокатило, ефрейтора он получил, и теперь уже свою сиротиночку-лычку он расширил настолько, что со стороны даже можно подумать, что он старший сержант…
Китайчонок Ли, родом, кажется, из Киргизии, справив свои дела, проходит через курилку, совмещенную с туалетом, где на табуретках сидят два эстонца, и тихо щебечут… «Привет, - говорит им китаец Ли на эстонском, - как дела на родине? Что пишут в газетах? Как мама, как папа?»… Он, говорит почти на всех языках Средней Азии, и на слух, поскольку в батальоне процентов тридцать литовцев, выучил и литовский, немного латышский, а теперь вот еще подловил и эстонцев…
Мы, с моим товарищем, Ройзманом, в складчину приобрели портативный радиоприемник «Селга», и слушаем, в основном, музыкальные передачи «Радио Люксембург». Ройзман большой любитель групп «Битлс», «Лед Зеппелин», «Кинг Кримсон», «Доорс», «Дип Перпл», и когда ему удается подобное что-то услышать, он как бы впадает в нирвану… В портовом городе Риге, откуда он призывался, на черном рынке покупают пластинки, которые контрабандой привозят, в основном, моряки… И стоют они бешеных денег. Ройзман даже рассказывал, что из-за этих пластинок, в подворотне Старого города, убили его знакомого парня… Хотя, случается, что я, например, уединившись, отлавливаю и «вражеские голоса», в частности «Голос Америки», а то и «Свободу»… Радиостанции эти глушатся почем зря, но иногда, на коротких волнах, на 25 м, и особенно у отопительной батареи, слышимость ничего…
Одна из самых последних тем – это события в Чили. И она освещается там, конечно, совсем по-другому, не так, как на наших политзанятиях, когда замполит изголяется у фигуры Вождя. И я хочу разобраться… С одной стороны, естественно, возмущают убийства и издевательства над сторонниками Сальвадора Альенде, а с другой стороны кто-то же им помогал? И оружием, и деньгами, и политтехнологией?.. Да и как, лично я, буду действовать, если, к примеру, заставят выехать на своем танке для усмирения гражданского населения?.. Буду ли я сгонять обывателей на стадионы, превращенные в концлагеря, и томить там без еды и питья, издеваться над ними?.. Хотя, по большому счету, я органически ненавижу, конечно, любую военную хунту…
Ну, и, наверное, чтобы ни у кого сомнений не возникало, скажем, как у меня, и чтобы «чилийскую фашистскую хунту» окончательно заклеймить, наш батальон пригласили в Калининградский Дом офицеров, где состоялось показательное осуждение. На сцене сидели, пострадавшие от «пиночетовской шайки» ни в чем не повинные, наши, советские, рыбаки. Путчисты бросали их в трюмы. Кто-то, упав с высоты, даже руку сломал. Тыкали в них штыками и били прикладами… Люди, действительно, пострадали… Убили зачем-то прекрасного гитариста, певца, Виктора Хара… Как когда-то испанские франкисты в самом начале своего путча убили поэта, музыканта, художника Гарсиа Лорку…
На трибуне разорялся седовласый заслуженный адмирал. Он колотил то одним кулаком, то другим, и орал во всю луженую глотку, как только в армии могут орать: «Да мы, эту Чили! Да силами крейсеров! Вертолетов!.. Подводных лодок!.. Которые там давным-давно на боевом дежурстве!.. Что акулы сужают круги, и только кинь им кусок кровавого мяса!.. Да мы сотрем ее в порошок! Да развеем все в пыль!.. Да мы устроим им стальной дождь!.. Подумаешь, какая-то там полоска вдоль побережья!..»
И тут в зал, переполненный офицерами всех основных, как говорится, конфессий: флотскими, военно-воздушными, сухопутными, тихо вошел, и двинулся по проходу, кажется, сам… Пиночет… Ну, если не сам, то явный Его представитель... Серьезный, чернявый, с окладистыми усами. В странного цвета кремовой форме, украшенной какими-то невиданными наградами, и чуть ли не перьями, в черных погонах, отблескивавших серебром… Весь зал в его сторону зашевелился. Видно было, что растерялись... Может, правительством приглашенный, прибыл на данное мероприятие принести рыбакам извинения? Кроме того, существуют законы гостеприимства. Короче, не надо так горячиться. Может, все еще кончится дружбой? Никто же толком не знает! Сегодня напишут в газетах одно, а завтра другое. Возьмут, да и дадут команду "отставить"...
Адмирал как-то сник и смешался, опустил на трибуну беззвучно кулак, и поспешил завершить свою гневную речь: «В общем, понятно, - добавил он, - что ответ должен быть адекватный, и нельзя допускать ни издевательства, ни глумления!... Баста, я кончил, слово теперь очевидцам событий!»… Зал облегченно захлопал…
Между тем, странный гость, продвигаясь все ближе к сцене, в то же время следовал в том направлении, где расположился наш батальон. Нам предоставили пару-тройку передних рядов, тем самым как бы выказывая уважение к простому солдату, к молодому нашему поколению, а также к подразделению, где комбатом сын самого командующего всем Прибалтийским военным округом… Но, скорее всего, капитан намекнул, чтобы «головорезам» его батальона, его «профессиональным убийцам», как он нас всегда называет, отвели бы места, что получше… И все.
Кстати, сначала, когда я только увидел, как берендей начал свое победное шествие под хрустальными люстрами, по красной ковровой дорожке, я тоже как и весь зал, чуть было не ахнул от удивления, но, когда тот спокойно сел рядом со мной, я понял, что мы с ним знакомы, и что я оставил свободное место именно ради него. Что это никто иной как… Кулиев, механик-водитель моего взвода, ефрейтор, которого я же и "произвел"... Он просто никуда не спеша, оставив в числе последних, в гардеробе, шинель, заинтересовался еще и бильярдной (там стоял дым коромыслом и у столов расхаживали, надраивая мелом кии, явные завсегдатаи). Не преминул покатать и шары…
Выяснилось, что он не только разукрасил погоны, а также разные танковые значки и прочую бижутерию какими-то позументами и сверкающими, что настоящее золото латунными вставками и подставками, вроде летящих ракет, но и нашел через своих земляков офицерский, чем-то заляпанный китель, который отмыл усердно в бензине, отчего тот и цвет изменил, и все свои финтифлюшки уже приторочил к нему… И, по-моему, эта любовь к украшательству и аксельбантам, так оказалась понятна нашим чинам, что его не особенно и ругали…
Но дальше было еще интереснее. В смысле, как может вдруг поменяться сюжет. Послали нас в оцепление, снова в город, где проходили вечерние репетиции перед парадом войск. Безусловно, постарался комбат, который непременно должен быть на виду, и участвовать со своим «отличным, гвардейским, отдельным танковым батальоном» во всех мероприятиях гарнизона…
Высадились на главной площади из громадных «Уралов», быстро оцепили, где надо, ее… Поначалу все шло хорошо, и я даже сходил с одним двухгодичником-лейтенантом Грушко в кинотеатр, в буфет. И, несмотря на то, что у нас уже состоялся солдатский ужин, с удовольствием навернул еще винегрету, и выпил пару бутылок пивка… Лейтенант сделал вид, что ничего не заметил. Кстати, когда мы бываем у самой польской границы, на танкодромах и директриссах в Мамоново (Хайлигенбайль), а мы там днюем и ночуем, то я ему помогаю в его раскопках у залива Фриш-Гаф… Он окончил исторический факультет, его интересуют события Второй мировой, и еще, как он говорит,«артефакты»… Но, когда мы встречаемся с черепами, которых на склонах залива, что ни в сказке сказать, ни пером описать, то спешим прикрыть их землей…
Повторяю, сначала все было отлично. Стоим посреди города. Погода ветреная и промозглая, но теплом отдают и приветливо светятся окна домов. Мерцают немногочисленные, но все же, неоновые рекламы. За нашими спинами слышатся отрывистые команды, движутся автомобили и бронетранспортеры. Мы туда и не смотрим… Нас привлекают нормальная жизнь и нормальные люди, какими вскорости, очень надеемся, станем и мы… Иногда они подходили к нам, задавали вопросы, не понимали, почему не могут пройти через площадь, к своему дому, или к остановке автобуса, или трамвая… Иные даже нам улыбались… Прошли мимо нас, взявшись за руки, парень и девушка, а потом, у витрины, он ее приобнял и страстно поцеловал:
- Скоро и я так буду! – воскликнул гнилозубый дембель, наводчик орудия, рядовой Алексюк…
Однако, становилось все больше и больше недовольных людей. Многие, а это были целые группы, если не толпы, выходили с последних киносеансов, какие-то личности из ресторанов…
- Ну, что это такое, и где это видано?! – стал возмущаться некий интеллигент. – Ни объявления, ничего. Мне до дома отсюда всего два шага, а я должен теперь совершать обход километрами! Не было же никаких объявлений! Или хотя бы по радиоточке сказали!.. Не область, а какой-то военный анклав! Здесь все рода войск! И напичканы под завязку!.. Сил уже нет! Да что хотят, то и делают!.. А завтра возьмут и введут комендантский час! И введут! А что? Захотят и введут!.. Или устроят выборочный расстрел!..
- А что тебе не нравится? Что тебе не нравится?! – подбежал к нему престарелый жилистый шкет. – Иди отсюда! Я тоже, может быть, на той стороне живу, но я же не возникаю! Я за нашу родимую армию все отдам, потому что я сам служил! А ты нихрена не служил, и пайку не жрал, а только увиливал, сачковал, пархатый ты жид! – и дал, что есть силы, с оттяжкой, под зад интеллигенту ногой… - Ладно, ребята, рот фронт, я вас уважаю… Не кашляйте, уважаю!..
Нарисовались какие-то приблатненные морячки. Судя по внешнему виду - из торговой шмоньки-учебки, будущие контрабандисты. Наглые и надменные до предела. Чего-то там, с матерком, нехорошее, говорили. Один стоял тэт-а-тэт, поигрывая тяжелой, из металлических шариков, цепью… Другие, поигрывали желваками, руки в карманах удобных для драки бушлатов. В карманах могли быть и ножи, и кастеты… Я, правда, не очень боялся, потому что рядом товарищи, потому что мы вместе, потому что нас больше…
Совсем недалеко от меня, прорвалась женщина… Сначала она мило разговаривала с солдатом, кокетничала, улыбалась, и вдруг раз – побежала… За ней погнались... бухая сапогами.
- Не хватай меня! Не хватай, дурачок! Я тебе не девка, какая-нибудь!.. Ты знаешь, болван, сколько стоит моя, эта шуба! А ну, отцепись! Тебе ее во всю твою поганую жизнь не купить!.. Ой, он меня за сиськи схватил!..
- Да не хватал я ее! – запричитал, кажется, Гришус… - Я ее за руку только схватил!
- И-их! - завизжала задорно она, - потому что вырвалась, и теперь, приседая и уворачиваясь, каждый раз с непонятной ловкостью ускользала. - А ну-ка, поймай!.. Слабо?!.. Чему вас только там учат!.. Тоже спортсмены! И-их!..
В конце концов, кое-как отловили. И, поскольку она никуда не хотела идти, то за оцепление вынесли на руках…
- Понимаете, - уважительно к ней обратился лейтенант Грушко, - по этой площади, ездит разная техника, и они уверены в том, что никто там не будет ходить посторонний, и освещение там неважное, и могут попросту задавить… Успокойтесь… Успокойтесь, пожалуйста. Вот мой платок… Если желаете, я провожу…
- Отстаньте! Отстаньте все! – рыдала она, размывая туш, макияж,по лицу. – Мне ничего не надо! Я ничего не хочу!.. И вообще, это все похоже на Чили!.. Я только что в кино наблюдала подобное, в новостях!..
- А-а-а! – будто ее осенило!.. И она стала показывать пальцем на наши лица, и даже этим своим красивым холеным пальцем провела в воздухе линию, как бы охватывая весь наш строй… - Посмотрите! Посмотрите на них! Посмотрите на эти рожи!.. Посмотрите на эти серые шапки, и на эти фигурки, затянутые в шинели!.. Посмотрите на них!.. – указывала она, туда, где стояли и Ложкин, и Кулиев, и Гришус, и Ройзман, и я, и другие ребята… - Да это же настоящая!!!.. Настоящая ФАШИСТСКАЯ ХУНТА!..
хунта (junta)- союз, объединение, комитет (исп.).
хунтос (juntos) - вместе (исп.).