ГЛАВА 19.
БЕГ ПО КРУГУ.
Вечером следующего дня сидела на маленькой кухоньке Наденьки Надеждиной и утирала ей слёзы – Виталик пропал: то ли запил, то ли загулял. Молодая женщина уже не знала, что думать.
– Что его заставляет вести себя так? Что не устраивает в нашей совместной жизни? Что не так в семье? Или я сама во всём первопричина?
– Прекрати истерить и отвечай на вопросы, – строго призвала к трезвомыслию отчаявшуюся Надю гостья.
Услышав это, вздрогнула, непонятно посмотрела на серьёзное лицо и зелёные глаза, отвела голубой взгляд и быстро ретировалась в ванную. Долго умывалась и сморкалась, сопела и ворчала под нос что-то о дурном глазе, колдуньях и чертовках с убийственными глазами-тенетами.
– Если обо мне – напрасно стараешься! Слышу с детства – не возымеет действие, предупреждаю сразу! – негромко крикнула Мари с кухни. – «Шпильками» не достанешь – не старайся и пробовать! «Леопольд, выходи, подлый трус!» Будем разбираться с тобой, с семьёй, с мужем-гулёной твоим…
– Он не гулёна! – взвилась, появившись в дверях, тут же сникла. – Он кобель московский.
Через слёзы захохотала, краснея нежным лицом в мелких конопушках, так красящих её.
– И ещё завсегдатай всяких гулянок. Так и встретились: в компании пьющей. Я заливала развод с первым мужем, он – со второй женой. Меня не заметил, с такими-то внешними данными. А вот я!.. Едва увидев этого Аполлона, лишилась сна и покоя. Поклялась: «Если не выйду замуж, деток от него рожу». Так и закрутила, – криво улыбнувшись, загрустила. – Он не старался быть хорошим – кобель и был. Спал со мной, развлекался, пока не забеременела Нюськой. Тогда совсем пропал!
Подперла маленьким кулачком фарфоровое личико с выцветшими линиями бровей, ресниц, рта.
– Я в слёзы! А потом себе сказала: «Ты хотела детей – получай!» И стало легче, если можно так сказать. Виталька появлялся в моей жизни, очаровывал и опять пропадал. Так и доколупались до второй беременности.
Покосилась на двери кухни, насторожившись, прислушалась: тишина, дети спят.
– Я к тому времени чудом разменяла свою квартирку, оставшуюся от мамы, на огромную комнату на Старом Арбате в Плотниковом переулке, почти напротив знаменитого «Зоомагазина». Это была не комната – стадион «Динамо»! – звонко рассмеявшись, умерила веселье, сбавив обороты. – Надо думать: 38 квадратных метров одна комната с двумя окнами-эркерами, подиумом и царским альковом, куда можно было поместить трёхспальную кровать-аэродром! Вот баре жили, а! Не то что мы, пролетарии: вшестером на окраине в однушке-завалюхе!
Налив обоим крепкого кофе, достала «лекарство», влив по ложке в чашку.
– Там прожила полгода всего, как дом попал под снос. Моя одинокая жизнь с двумя разнополыми детками обеспечила эту двухкомнатную квартиру в новостройке микрорайона Коломенская губа. Не центр, не получилось. Зато всё под боком, плюс природа! Не задумываясь, поехала. Сады-ясли, школы, магазины, поликлиники и прочая есть. Да наплевать на душный центр! Это тоже Москва!
Хихикнула, залпом выпила кофе с коньяком, скривилась – не пошло.
– Бррр, гадость! Нет, лучше настоящего чая ничего нет!
С этими словами заветная бутылка была убрана в холодильник, а самовар снова подключен к розетке.
– Так… о чём я? Ах да… Виталька, – протяжно вздохнув, опечалилась. – Он появился здесь вскоре, на моём пороге. Как узнал, фиг ведает. Мой отец, скорее всего, выдал. Я с друзьями к тому времени порвала: мать-одиночка с двумя малышами – не лучшая компания. Не до «разгуляя» стало – дети. Он пришёл и… остался надолго. Как подменили мужика! Стал настоящим мужем, расписались, всех детей на себя записал, усыновил. Были Митрохины, стали Надеждины, как и я, – тепло улыбнулась, вспомнив короткое счастье.
Увидев в глазах Мари немой вопрос, сникла.
– Потом что-то стало происходить. Нет-нет! До тебя это было, не красней! – вскинулась, бросилась обнимать. – Ты – лишь малая толика в странностях. Не вини себя, Мариш!
Сидели, плечом к плечу, пуская слезу, – невезуха в любви достала.
– Я не смогла пробиться к нему в душу: то ли глупая и неумелая, то ли всё неспроста.
Почесала задумчиво белокурую голову, покосилась на притихшую наперсницу.
– У меня такое чувство, что ты что-то знаешь. Или мне кажется?
– Откуда? Пары слов наедине не сказала! Нет, это не знание. Ощущение, предчувствие правды. К делу не подошьёшь, не докажешь. Тут я не помощник. Стрельникова бы подключить, да у него проблемы на работе. Не до побочных расследований. Не отказал бы, но поверь: ему несладко.
– Предупреждала ведь: и тебя, и его. Бестолку. Упёртые бараны! – сопела-пыхтела, косилась-куксилась, ёрзала-дёргалась. – По собственной воле попёрлись на амбразуру, «Матросовы» хреновы! – нервно хихикнула. – Тот хоть за Родину-Сталина рванул, а вы – за запретную любовь. Герои, мать вашу! – тихо смеялась. – Вот и вам поставят на могилу красную звёздочку с надписью: «Пали смертью храбрых».
– Нет, Надюш. Боюсь, в нашем случае могил не будет. «Пропали без вести», – тихо прошептала, побледнев. – Как и памятника. Он это осознаёт.
– Господи… – только и выдавила, залившись слезами.
Марина себе не могла позволить даже слёз – вылила за отпуск.
– …Отвлеклись от темы. Что можешь рассказать по сути вопроса? Факты? Слухи? Свидетели? Друзья? Коллеги? Догадки?
– Ничего. Пусто. Знаю с его слов: работает на ЗИЛе в макетном цеху. Там рукастые мужики всякую хрень делают в меньших масштабах, да «калымят»: из отходов делают подсвечники, канделябры, настольные лампы в абажурах красивых, полочки разные. Потом ухитряются всё это потихоньку вынести через проходные на продажу. Всё в дом «навар» пойдёт. Зарплаты там не ахти. Талоны на спецпитание да спецодежда добротная, а оклады невелики.
– Погоди-ка… – Мари пробрала ледяная дрожь – верный признак «провидческого прозрения». – Макетный цех… А на заводе есть закрытые зоны?
– Ты хочешь сказать?.. – Надя привстала, побледнев, заговорила шёпотом. – Намекаешь, что Виталька замешан…
– Или сам, или стал свидетелем.
Смотря в глаза напуганной подруге, успокаивала, уговаривала взглядом не делать поспешных выводов.
– Я лишь предполагаю: раз есть закрытый цех, значит, есть и тайна. Государственная. Я в курсе о таком по свёкру. Он в цехе фрезеровщиком работает, «на подписке». В Люблино маленький «ящик», выгляни в окно спальни завтра: на той стороне Москва-реки увидишь купол бывшей церкви. Там и есть цех, – шёпотом закончила мысль.
– Да на каждом предприятии есть такое, везде, – задумчиво рассуждая, подняла глаза. – А уж сколько там «этих»!.. Предполагаешь, что моему удалось «их» облапошить?
– Нет. Возможно, имеет место совсем другое развитие событий: кто-то из наших умников решил подработать. На него «вышли» чужие из-за «бугра», завербовали или заставили шантажом сотрудничать, – дальше не стала развивать.
Надя стала бледной, как полотно, медленно осела на угловой диванчик тесной кухоньки.
– Не паникуй. Это один из сценариев развития. Может быть и другой: твой стал невольным свидетелем сделки или совершения преступления. Теперь просто боится за вашу с детьми жизнь, вот и отстраняется, пытаясь спасти. Я делаю то же самое, спасая Лёшу: стараюсь оторвать. Вполне понимаю твоего мужа: он так вас любит, что готов выглядеть пьяницей и подлецом, если это поможет спасти вам жизни.
Услышав последние слова, Наденька разрыдалась навзрыд.
Марине ей нечем было помочь: высказала всё, что только что всплыло в голове видением. Тяжело протяжно вздохнула:
«Значит, оказалась права: Виталик в беде. Пора подключать Алексея. Одной частью разума понимаю, что не осмелюсь даже заикнуться об этом – не в нашем положении лезть в чужую историю, сами на краю стоим, и оставить в беде близких друзей не могу. Следовательно, как только Стрельников вернётся – придётся поговорить о Надеждиных.
Застонала безмолвно, закрыв глаза, держа лицо бесстрастным, чтобы не расстроить хозяйку.
– Просто замкнутый круг проблем какой-то! Манеж цирковой в чистом виде: бежим-бежим, а конца проблемам не видно – закруглённые закольцованные борта. Осталось выяснить, кто же мы: пони или скаковые лошади? Если тупые ограниченные пони – бег “загонит” до смерти. Если лошади-иноходцы, придётся совершить прыжок через борт манежа и, ломая и круша всё на пути, на волю, на простор лугов, в дикие прерии!
Очнулась от чарующей картины зелёных необозримых просторов, воли и свободы, грустно усмехнулась:
– Эк тебя раззадорило, лошадка тонконогая! На простор захотела, на луга, на свободу? Мечтательница-утопистка! Смотри, как бы простор не ограничился квадратиком два-на-два да неприметным земляным холмиком где-нибудь в подмосковном лесу.
Едва сдержав слёзы, “стёрла” картину в уме рукой, как с грифельной доски, и стало легче.
– Визуализация очень действенна в таких случаях. Только она позволяет “доску” держать чистой, “стирая” отрицательные видения и эмоции. Спасибо, подобная литература “ходит по рукам” и помогает таким “чудикам”, как я. Без помощи доморощенных “гуру” не справилась бы! Есть выход, как научиться управлять способностями – спецшкола, о которой заикнулся Лёша, но о ней даже слышать не желаю. Только меня там для полноты счастья не хватало! Тогда мы окажемся полностью во власти Системы ГБ. Это станет не просто опасным! Обернётся смертью для меня, Лёши, наших близких и друзей. “Они” не церемонятся – “зачищают” целые кланы, что уж говорить об отдельных личностях? Вот и отказалась тогда наотрез, в попытке спасти родных и знакомых. На сколько меня хватит? Чего “они” вообще добиваются? Не проще ли было “убрать” сразу? Что задумали? Кару или… месть?»
– …Ты где? Ау!
Подруга тронула за плечо, испуганными глазами вглядываясь в отрешённое лицо.
– На миг показалось, что рядом сидит чужая женщина – лицо стало другое какое-то. Да, Мариш, с тобой не соскучишься! Раз, и тебя две, – насторожённо присмотрелась и улыбнулась. – Вот теперь «вернулась» наша. С возвращением, Маринка! – расхохоталась с облегчением. – Никак не привыкну к твоим «уходам». «Мурашки» ползут в такие моменты. Как ты с «этим» живёшь?..
– Так же, как ты со своими веснушками – смирилась.
– Я их тональной пудрой скрываю!
– А я силой воли «закрываю».
– Тоже похоже на косметику, – задумчиво проговорила. – Ладно, уже поздно. Спать! Живи у меня. Тебе ребята мои всегда рады. Развлекаешь, дуришь-пудришь мозги – визжат от твоих проделок!
Криво посмеиваясь, быстро убрала с её помощью кухоньку.
– Рада тебе, Маришка! С ума б сошла от тоски, если бы ты не вернулась. Спасибо, что дома не решила остаться навсегда.
…Потом были месяцы неизвестности, смутных предчувствий, бесконечной «слежки» и «закидонов» мужа.
И новое заседание суда, в последний раз давшее им три месяца «для примирения сторон», что было просто невозможно: Павел стал таскать в общую квартиру местных «звёзд панели», дебоширить и мотать нервы.
От Стрельникова не было ни слуху, ни духу.
Мишенька «выпал из реальности». Мари становилось всё труднее держать его «на плаву» – болезнь прогрессировала в геометрической прогрессии. Он не мог жить без папы фи-зи-чес-ки!
Наталия стала странно посматривать на девушку, словно чему-то радуясь, победно улыбаться, хмыкать в спину. Не оскорбляла, не позволяла и бровью повести в её сторону, но во всём облике молодой породистой москвички что-то ликовало, торжествовало и говорило: «Я победила!»
Как-то в ноябре, в воскресенье, Мари вышла прогуляться с детьми Нади.
Она затеяла стирку на гремящей на полдома стиральной машинке, и уже через час дети, подруга и жильцы трёх этажей взвыли в голос!
Вырвавшись на улицу, на вольные просторы Нагатинской Поймы и шлюзов, на игровые площадки и снежные горки, Нюся с Гошей сошли с ума от восторга: через полчаса их было не различить среди таких же заснеженных с головы до ног детей!
Вылавливая периодически, отряхивала, выбивала, отжимала от снега-льда-воды, а дети, едва вырвавшись из рук любимой тёти, с упоением бросались в сугробы-горки-катки снежного городка! Хохоча безостановочно, она ловила-поддерживала-поднимала лисят, уговаривая уйти с морозца домой и переодеться в сухое. Отчаявшись, махнула рукой, дав ещё пятнадцать минут вольницы, отошла от площадки к подъезду, стоя невдалеке от детей.
– …Марина? Вы должны немедленно поехать с нами.
Тихий настойчивый чужой мужской голос заставил её вздрогнуть, обернуться к проезжей части.
За спиной стояла чёрная тонированная «Волга». В припущенное на пару сантиметров боковое стекло смотрели прохладные, незнакомые серые глаза.
– Алексей просил Вас встретить его на вокзале. Поезд будет через час примерно. Садитесь в машину, пожалуйста.
Глуховатый ровный голос настораживал и тревожил Мари, предупреждая об опасности.
– Нет. Уезжайте отсюда немедленно.
Спокойно посмотрела в глаза, которые мужчина старательно отводил, как только ловила взгляд.
– Убирайтесь! Не позорьте перед районом!
– Мы не уедем без Вас, Марина, – весомо акцентировал слово «мы».
Отвернулась от машины, стиснув зубы: «Вдвоём. А то и втроём. Водила и два охранника. Фигово. Бежать нет смысла».
Выискивая глазами детей, пошла к площадке. Нашла, стала выковыривать из обрушившейся только что рыхлой снежной бабы. Мокрые поросята звонко хохотали, старались сбежать – напрасно: подхватив в подмышки, смеясь, понесла непосед домой сдаваться маме.
Проходя мимо «Волги», проговорила тихо и чётко:
– Уезжайте.
– Ждём десять минут. Поднимемся на этаж. Квартира 511, Надеждина, – спокойно ответил, давая понять, что не только не отступится, но и ввалится к Наде! – Не делайте необдуманных поступков, Марина Владимировна. Спускайтесь сами по-хорошему. В Ваших же интересах.
Выбора не оставили.
Войдя в квартиру, передала смеющихся малышей матери, «держа» всеми мускулами лицо улыбающимся.
– Есть дело, надо отлучиться, – выдавила тихо.
– О, это какие такие дела? И без меня?
Надя, заметив тревожный настороженный взгляд, стушевалась, побледнела и судорожно вцепилась в детей.
– Ты вернёшься? – едва сдержала слёзы, косясь на ребят.
– Не знаю.
Через десять минут садилась в машину, полностью переодевшись, приведя лицо в порядок и успокоившись.
«Рано или поздно, это случилось бы, – размышляла спокойно, без трагедии. – “Они” не стали ждать приезда Лёши: разберутся со мной в его отсутствие. Подобное мы ожидали. Не думали, правда, что так быстро им надоедим. Надеялись, что с год поводим “наружку”. Просчитались. Может, к лучшему? Вывезут, “уберут”, ему скажут, что уехала домой, устала бороться с любовью, решила порвать с ним. Постараются не спускать с упрямца глаз, чтобы не рванул вслед. Удержат сыном, вероятно. Если это спасёт тебя, согласна с ними: пора заканчивать эту бодягу. Смирись, единственный. Забудь. Живи без меня долго и счастливо. Только живи…»
– Подъезжаем.
Тихий рокочущий голос привёл её в чувство, заставил вздрогнуть.
Раскрыла глаза, подняла низко опущенную голову и застыла в изумлении:
«Казанский вокзал! – поразилась, жёстко следя за лицом. – Неужели привезли для того, чтобы организовать встречу? Нет, чутьё не обманешь! Что-то тут не так. Ощущение фальши не отпускает. Так… не торопиться, думать: если встреча, почему другая машина? Ту я запомнила – раз. Водитель другой, моложе – два. Лёша глазами показал на “своего” водителя. Почему двое в машине? Это три. Предвидели сопротивление. Значит, у них приказ: привезти обязательно, даже силой. Поэтому двое. Следовательно, не простая встреча, а спланированная акция. Чего? Расстрела на глазах у толпы? Взрыва на перроне? Несчастного случая гибели под поездом? Что ещё встречалось в заграничных шпионских фильмах? Ах да, отравление в кафе! Или укол яда в толчее? Сценариев полно, исход один – два бездыханных трупа.
Встряхнулась, прикрикнула на себя, заставила дожить отпущенные мгновенья достойно.
– Держись, девочка. Молись, чтобы это произошло быстро и безболезненно. Будь солдатом».
– Вам нужна пара минут для личных нужд? – опять старшой с ледяными глазами.
Увидев отрицательное покачивание головы, облегчённо вздохнул.
Хмыкнула в сторону: «Ещё бы: уследи за мной в вокзальной толчее!»
– Хорошо. Можно идти на перрон.
Посмотрев на часы, вышел, открыл со стороны Марины дверцу, галантно подал руку, помогая выйти, даже подержал проём, чтобы не ударилась головой.
Скривила тайком губы: «Очень ценный объект, берегут. Я – приманка? Ну-ну, парни, сейчас немного порезвимся. Что теряю? Ничего. Поиграю на кончике иглы, на пороге жизни и смерти».
Одновременно с ней машину покинул и второй «опер».
Ахнула: «Конвой!», еле совладала с лицом.
– Прошу следовать за мной, Марина. Не отходите далеко – толпа замнёт, – улыбнулся узкими губами, но глаза остались прохладными и настороженными.
Кивнула, как девочка, мотнув беретом: «Угу!»
Искоса посмотрел, нервно дёрнулся от непонятного волнения, удивился:
«Что с тобой, офицер? Знаешь, наслышан, проинформирован: изворотлива, дерзка, коварна, находчива, отчаянна. Не “зелёный”! Будь “профи”, не сорви операцию! Поставишь крест на повышении».
– На шестую платформу, вагон третий, идти недалеко. Вот-вот прибудет поезд. Нам стоит поторопиться. Народу тьма…
С учтивой полуулыбкой, внимая пустой болтовне, непринуждённо взяла высокого импозантного красивого мужчину лет сорока под руку.
Он напрягся на доли секунды, метнул непонятный взгляд и расслабился, слегка прижав локтем к чёрному утеплённому кожаному пальто девичью тонкую ручку, затянутую в бордовую кожаную перчатку.
Делая вид, что поправляет шерстяной берет цвета густого дыма на растрепавшихся светлых локонах, быстро окинула взглядом окрестность и все пути отхода: Лёшины уроки хорошо усвоила. «Споткнувшись» на ступеньках трапа, скользких от множества ног, вырвала руку как бы невзначай из-под локтя «опера». Не вернула на место, нервозно посмеиваясь, что-то ворча, поправляя серое осеннее пальто с пелериной, проверяя целостность пуговиц и т. д.
Конвой напрягся, встал по бокам почти вплотную, отгораживая от толпы пассажиров и встречающих-провожающих.
Выйдя на развилку платформ, немного отступили, стали следовать несколько поодаль, не выпуская «объект» из виду.
Метнула взглядом: «Понятно: поезд прибывает. Не хотят “светиться” перед Стрельниковым. Значит, оказалась абсолютно права – всё спланировано. Зачем бы коллегам скрываться? Вывод – не коллеги вовсе. Враги! – собралась, напряглась, словно сбилась в подвижный комок. – Сейчас или никогда! Ну!..»
Едва состав прибыл на платформу, на неё хлынула толпа встречающих-прибывших, чем Мари и воспользовалась: сделав неуловимый шаг в сторону от конвоя, тут же была подхвачена народом, замыта-затёрта-занесена в дальний угол перрона!
Мгновенно стянув берет, сунула его в карман, подняла пелерину на голову, прижала подбородком, поверх «капюшона» натянула бордовое широкое шерстяное кашне с шеи, используя, как большой платок.
«Даже поднявшись на мачту освещения, не узнают: баба в платке по самые глаза – деревня! Лишь пелерина могла выдать. Хорошо, что закреплена в районе горла, легко моделировать или отстегнуть».
Быстро перешла на противоположную платформу между толпами людей, встала за киоском «Мосгорсправки», осторожно выглядывая из-за угла. С наблюдательного поста всё прекрасно видела: платформа, поезд, вагон и… опешившие, судорожно вертящие головами «опера», потерявшие «объект» в одно моргание! Усмехнулась, засияв счастливыми глазами.
«Спасибо, детство, что научило быть лучшей в игре “Прятки”! И Алёшке».
Только подумала, как увидела его.
Он вышел из третьего вагона. На лице была такая радость, такое предвкушение встречи, что на миг заколебалась и едва не кинулась навстречу! В тот миг, когда занесла ногу, намереваясь рвануть, перрон огласился пронзительным, истошно-радостным криком Мишутки Стрельникова:
– Папа! Папочка!.. Ты вернулся!
Июнь 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/06/08/1062