День кончается, уже пять, домой, домой! Не видеть, не слышать моих коллег до утра понедельника, особенно эту новенькую, тощенькую шотландку. Ее щебет с жутким островным акцентом напоминает мне клекот попугайчиков-квакеров в листве деревьев. В Бруклине, в Бэй Ридже, на углу 66-ой улицы и 8-ой авеню квакеры построили себе коммунальное гнездо на площадке, устроенной специально для них на осветительном столбе. Гнездо весит до 70 фунтов, попугайчиков там штук триста, и все они чирикают одновременно. Гвалт стоит невообразимый!
Я уже начала прибирать на столе, складывать бумаги, и тут кто-то постучал в дверь. Нажимаю на кнопку, дверь открывается и появляется старуха Бабби Сигал со своей прислугой Шарлин, а за ними в офис (и в нашу историю) входит очаровательная маленькая девочка.
Здесь нужно сделать паузу и сказать несколько слов о Бабби Сигал, личности совершенно неординарной.
Бабби замечательная во всех отношениях старуха. Она литературный агент, всего года два как перестала работать, а ей за девяносто. Она много путешествовала, с мужем и одна, весь мир обьездила, везде была и все видела, потому как живет давно, в основном в добром здравии и при деньгах, достаточных для поддержания приятного ей образа жизни. Как у настоящей амазонки, у Бабби нет правой груди, удалили еще в молодости, когда она болела раком. Больше всего она любит поговорить о туре на грузовом парoходе, который она совершила после смерти мужа.
Оказывается, это большой бизнес, путешествия на сухогрузах, контейнеровозах и тому подобных морских тяжеловозах. Видите ли, на этих судах всегда есть несколько кают, и вот какие–то умные люди додумались эти самые каюты сдавать путешественникам, тем, кому не нравится групповой туризм. Получается путешествие неспешное по грузовому маршруту, из порта в порт, из страны в страну. Сухогруз останавливается по своим погрузочно–разгрузочным делам, на день, на два, или на три... как получается, а пассажиры в это время сходят на берег, гуляют по городу, или едут куда–нибудь осмотреть живописные окрестности, да просто вино пьют в припортовом ресторане, это уж как им заблагорассудится. Этим–то грузовые туры и хороши: делай что хочешь, ни тебе группы, ни гида, ни обязательных посещений пирамиды Хеопса или еще какой надоедливой ерунды. Питаться можно на корабле, вместе с капитаном в кают-компании, кухня простая, но отменного качества, много свежей рыбы, только вино нужно самой покупать. Но это опять же не проблема, тот же повар и вином торгует, и выбор вполне достойный. А не нравится, или настроения нет для общества, так матрос обед и в каюту принесет, нет проблем. Каюта у Бабби была отличная, небольшая двухкомнатная квартирка на самой верхотуре, из окна вид на океан, волны, закат, восход, берега, города. Она была уже не так молода, когда решилась отправиться в это путешествие; недавно потеряла мужа, хороший был человек, профессор университета. Они прожили вместе более сорока лет, он был ее мужем, любовником и другом, отцом ее сына, и теперь, оставшись одна и осваиваясь в новом своем, одиноком состоянии, Бабби и решилась на эту поездку, и в три недели путешествия от Нью Йорка до маленького городка на Тобаго, когда она вдруг прервала поездку и самолетами с двумя пересадками вернулась домой, в Нью Йорк...
Так вот, в эти три недели, обедая через день в кают-компании, ведя неспешные беседы с капитаном и старшим помошником, немолодыми молчаливыми мужчинами, в одиночестве и безо всяких опасений гуляя по всем портам, куда заходил сухогруз, рассматривая мимо идущую жизнь, так не похожую на ее собственную, она поняла, что ее жизнь, хотя и идет к концу, еще не кончилась, и в ней еще будут хорошие дни, и радости, и удовольствия, и много! Это путешествие состоялось более двадцати лет назад, но Бабби до сих пор его вспоминает. Она продолжала свою работу независимого литературного агента, издавала то, что называется «бульварные романы» в разных странах, зарабатывала хорошие деньги и покупала на них скаковых лошадей, держала их при ипподроме в Пенсильвании, а еще путешествовала, смотрела мир. Теперь она совсем состарилась, и несколько раз была уже на краю, но выкарабкивалась обратно в жизнь. Врачи давно ее приговорили, а она все жила, ходила в сопровождении Шарлин в кино и в парк, напевала себе под нос старые, всеми забытые песенки. Лошадей она продала, не хотела, чтобы кто-то другой этим потом, после нее занимался.
К чему это я о Бабби так пространно излагаю? Потому что без нее я бы никогда не встретила Шарлин, а значит, не было бы и этой истории
Шарлин, смуглокожая карибеан с Тринидада, работает у Бабби уже больше года, она очень тактичная, внимательная и неназойливая нянька. К тому же она, как и все карибеан, прекрасно готовит.
Итак, представьте себе девочку двух с половиной лет, которая выглядит на все пять, такая она рослая девочка. Как вы знаете, все маленькие девочки мечтают поскорее повзрослеть, как раз этот случай. Она румяно-смуглая, яркие темные глаза, пунцовый улыбающийся ротик, жемчужные зубки, слегка вздернутый нос, шапка блестящих кудрявых черных волос. Чудесная девочка одета в розовое приталенное пальто с белым натуральным меховым воротником и манжетами, розовую шапочку с такой же меховой оторочкой и розовые кожаные сапожки, также отделанные белым мехом. Все забывают об усталости и приветствуют куколку улыбками, возгласами и жестами.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я. В ответ загадочная улыбка, взмах ресниц. Маленькая кокетка не расположена к разговору.
– У тебя есть имя? – Молчание, улыбка Джоконды, ветер от ресниц. – Так у тебя нет имени?
– Есть, – отвечает нежный голосок. Ну конечно, у нее есть имя, как же нет, когда есть.
– Самара. Меня зовут Самара.
– Какое красивое имя, – говорит конторщица Талия, раздирая щеткой свое афро. – Откуда оно, из каких мест?
– С островов Тринидад и Тобаго, – улыбается Шарлин, – это моя дочка, познакомьтесь.
Кстати, настоящее имя Бабби – Полин, она шведка, а Бабби это по американскому обычаю, «кликуха» на всю жизнь. Как Полин превратилась в Бабби? Тайна сия велика есть. Меня, как человека, интимно связанного с литературой, очень занимают слова, и в первую очередь имена людей, названия мест.
Откуда Самара на Карибах, на острове Тринидад? До сих пор мне была известна одна прекрасная Самара на Волге, и я искренне почитала это имя уникальным, единственным в своем роде. Когда-то я прожила в Самаре месяца полтора, работала во время студенческой практики на Средне-Волжском станкозаводе. Жила в обшежитии универститета и помню, как по утрам через открытое окно доносилось:
– Тооня, мОжнО я зайду? Ну мОжнО я зайду, мне Очень надО? НичегО не ранО, самО тО!
Даже во времена не столь отдаленные, когда Самара скрывалась под партийным псевдонимом Куйбышев, в ней был универмаг по имени «Самара», в который я когда-то направлялась с целью потратить мою первую зарплату, но так и не дошла, поскольку в десяти метрах от входа меня остановили, зачаровали и до нитки обобрали цыганки. А без денег что же мне было делать в «Самаре»?
И вдруг прелестное дитя Самара, в другом веке, на другом полушарии, на другом языке. Надо же, чудеса лингвистики, подумала я и сказала:
– В России есть большой город Самара, на главной реке Волга. Старинный русский город, и название старое, вроде как русское, ну в худшем случае можно было бы допустить, что татарское.
– А у нас, на Тринидаде, это имя считается еврейским, – удивилась Шарлин. – Мы называем так детей, чтобы они росли умными и успешными в жизни.
– Вполне возможно, там, на Волге, хазары когда-то жили, иудаизм исповедовали, могучий хазарский каганат, может быть, от них имя сохранилось? Так ты еврейка? – спросила я.
– Нет, я христианка, – ответила Шарлин, – у нас была небольшая еврейская община, но сейчас почти никого не осталось, все уехали. И синагога закрылась, и книги увезли.
– Что случилось, почему? Вы их выгнали?
– О нет, мы бы никогда такого не сделали. Но у нас была черная революция, давно, в семидесятые, я была еще девочка, вот как Самара.
– А разве на Тринидаде есть черные?
– На Тринидаде почти половина народу – потомки рабов из Африки, черные, а другая почти половина – потомки свободных торговцев-индусов. Они старинные враги. Индусы более успешные, черные им завидуют. Но пока они просто били в барабаны, было еще ничего, а вот когда черные обратились в ислам, тут-то все и началось. Было восстание черных, погромы в индийских кварталах и прочие ужасы. Их подавили, но не окончательно. Вот тогда евреи почти все и уехали. Зачем им это надо, они в Европе этого наелись. А мы называем детей еврейскими именами, нам очень нравится.
Шарлин погладила дочку по голове и продолжила:
– Нехорошо у нас на Тринидаде сейчас, нехорошо. Много мелкой преступности, воровства много, грабежей. Полиция не справляется. А от евреев след остался, талисман на счастье, эмблема – на каждом полицейском, на каждой полицейской машине шестиконечная звезда, магендовид, Звезда Давида, а центре – маленькая птичка, колибри. И на государственном флаге тоже. Мы верим, что эта звезда принесет нам удачу. Когда-нибудь.