Что наша жизнь? Игра!
В конце 1970-х годов мать работала в отделе, где рядом с ее столом стоял стол молодого инженера Вовки Куликова, недавно окончившего институт, с которым она часто беседовала на различные темы.
Молодежь иногда тянется к пожилым, пытаясь в них найти паллиатив родителей, которые, и выслушают, и направят, и посоветуют, но при этом останутся чужими, а не родными, которых можно не стесняться. Полно молодых, которые легко поделятся своими проблемами с кем угодно, но только не с матерью или отцом. Стоит в их сознании какая-то непреодолимая преграда стеснения, и все тут. Наверное, это все-таки дефект воспитания. Может, в детстве, родители таких просто отвергали (типа, иди, малец, играй, не хера тут, взрослым, мешать) или серьезно обманули (на уровне – пусть всегда буду я) – точно сказать трудно. Но явление очень распространенное.
И вот однажды Куликов рассказал такой случай:
Жил он, в то время, в двухкомнатной коммунальной квартире, в большой комнате с женой и дочкой-дошкольницей, а маленькую комнату занимал, пожилой, лет пятидесяти, мужчина. Рабочий. И, как положено, пьющий. Пьющий, правда, не так сильно, чтобы спиться с круга, но уже с некоторыми странностями. Всю свою жизнь он проводил, либо на работе, либо на кухне. В комнату приходил только спать. Вовку и его семью это сильно раздражало – как не войдешь вечером в кухню – все сидит, и сидит, и сидит. Иной раз уставится в стенку каким-то немигающим взором и хоть около него из пушки пали – не шелохнется. Странный, странный был…
А еще приходили к нему друзья играть в карты и тоже устраивались на кухне. В такие дни вовкина жена и дочь на кухне не появлялись совсем. За всякой мелочью ходил он сам. Хотя, по его словам, вели они себя очень прилично, как только прилично могут вести себя простые рабочие. То есть – не дрались, не орали пьяных песен, не буянили, не были бутылок о подоконник, а только иногда громко кричали, когда кто-нибудь проигрывал или, наоборот, выигрывал. Курили, конечно, крепко, как паровозная топка, стряхивая, при этом, на пол пепел и роняя окурки, разливали по полу пиво и водку, сорили рыбными очистками, но для людей этого сорта, такое поведение считается естественно-повседневным, поэтому Куликовы на них в большой обиде не были. Терпели, в ожидании собственной квартиры. А, когда табачный дым особенно донимал их, завешивали дверь старой мокрой простыней.
В тот вечер, судя по крикам, раздающимся из кухни, игра шла особенно бурно. Впервые, в общем гаме голосов, Вовка различил голос своего соседа. Хотя, за шумом, в точности его слова разобрать было трудно, но по тону можно было судить, что он очень расстраивается своими постоянными проигрышами, над которыми вся компания подтрунивает, насмехаясь над ним.
До самой программы «Время» еще было шумно, затем шум стал стихать и наконец стих почти совсем. Стало ясно, что игроки более-менее успокоились.
Тогда Вовка решил сходить в туалет. До этого, по его словам, выходить ему было противно и он терпел. Оказавшись в длинном коридоре, оканчивающимся дверями в ванную и туалет, он глянул в сторону кухни. За столом с картами в руках сидело три незнакомых мордоворота – грязных, прокуренных, пьяных, но соседа не было среди игравших. На полу валялась табуретка, около которой лежала пустая бутылка водки – видимо сосед ушел. Поворотившись от такого зрелища, с мыслью – ну, когда же, Господи, у меня будет собственная квартира, он юркнул в сортир. После чего, также незаметно, проскочил в ванную помыть руки. Игруны не обратили на его передвижения никакого внимания – настолько они были заняты игрой.
Но, когда он влетел в ванную комнату, то увидел такое, отчего закричал, причем закричал что-то очень глупое, бессвязное и громкое, типа: «а-а-а-а!» Поскольку на него смотрело посиневшее лицо повесившегося соседа..
Люди того времени часто вешались в ванных комнатах. Почему? Да, потому (сейчас про это уже почти забыли), что под потолком советских квартир всегда были протянуты веревки для сушки белья. В те далекие годы у людей не было не только сушильных агрегатов, но и обычных стиральных машин. А даже если бы и были, то гнилой московский климат не позволял сушить белье на улице, вот и приходилось людям жить, по сути дела, в прачечной.
Кстати о прачечной! Прачечные существовали, но бедность плюс традиционная русская жадность и ненавязчивый советский сервис не давали возможности пользоваться их услугами. Только высший эшелон, включая артистов, пользующийся спецобслуживанием позволял себе прачечную. Все остальные - рабочие, инженеры, начальники цехов и отделов, да и руководители предприятий - стирали дома.
Так вот, наш удавленник, пока еще не был удавленником, аккуратно размотал узел (как умудрился – зубами что ли) на одном конце веревки, опустил ее вниз, соорудил некое подобие петли, а поскольку веревка была достаточно длинной – встал на колени, чтобы ее натянуть. И – повесился! Вешаться он не умел, поэтому неправильно расположил узел на своей шее, вследствие чего не умер сразу, а медленно задыхался, понемногу ломая гортань.
Сбежавшиеся на крик, дружбаны удавленника, довольно быстро привели его в чувство. Он хрипел, бессмысленно водил глазами, но дышал и жил!
Вовку потошнило от всего увиденного, он вернулся в свою комнату, достал из серванта, початую бутылочку дагестанского коньяку и выпил стопочку. Попытался успокоиться, но это у него упорно не получалось. Его все больше и больше трясло. Посиневшая хрипатая рожа стояла в глазах. Он недоумевал – неужели можно повеситься из-за какого-то проигрыша? Его охватил страх – с кем рядом он живет? С придурком? С психопатом? На ум приходили разные страхи. Если сосед может запросто удавиться из-за проигрыша в карты, то ему ничего не стоит порубит их ночью топором, думая, что готовит бефстроганов или выбросить в окно его пятилетнюю дочь, перепутав ее с выкуренной сигаретой. Рядом безумец! Безумец рядом!
Чтобы успокоиться Володька пропустил еще один (а может не один - в его состоянии считалось плохо) шкалик и решил посмотреть на несостоявшегося покойника. Заглянул в комнату - но там его не нашел и Вовка отправился на кухню, где тот сидел с посиневшей мордой, с ужасным кровавым следом от веревки на шее и… с картами в руках. Он играл по-новой и, судя по всему, удачно, поскольку рожа его светилась каким-то сине-багровым огнем, а глаза горели радостью.
Друзера подбадривали его словами: «видишь, как везет!», «а ты – вешаться!», «подумаешь – игра не пошла…» (Насколько я понимаю, они гнали поддавки, чтобы подавить его суицидальное настроение – ребята были не дураки).
«Серега… как ты мог… вот так… и…жизнь?» – пролепетал Куликов, не силах унять охватившую его дрожь.
«У-да-вить-ся…» – сипло, по-слогам, произнес повешенный – «да запросто… никакого фарта не было – хоть давись…» – продолжил он, кашлем изображая хохот. Потом помолчал и добавил:
«Что наша жизнь? Игра!»