Дорогу от дома до сиротливого павильона автобусной остановки опять развезло: холодный октябрьский дождь моросил, не переставая, третий день. Коля натянул поплотнее на уши серую, с «искрой», кепку, зажал тощий портфель под мышкой, а зябнущие руки спрятал в карманах штанов. Поношенные ботинки предательски скользили по раскисшему суглинку, через пятнадцать-двадцать шагов ноги чувствовали, как холодная влага неумолимо проникает вовнутрь, как намокают носки и, сырые, больно трутся между остывающими пальцами.
Сегодня ночью домой опять заявился пьяный отец, выкрал у мамы сумку с кошельком, и Коля пошёл в школу с пустыми карманами. Плакали его любимые пирожки с повидлом и беляши с мясом на большой перемене!
Кондуктор в автобусе – полная, болезненного вида женщина – хорошо знала Колю, и если он заходил иногда без денег, не гнала его, – ехать-то мальчишке надо было всего четыре остановки! Первый раз такое случилось ещё ранней весной, Коля тогда мучительно раздумывал, заходить ли ему в автобус без денег, но боязнь прогулять первый урок взяла вверх. Встретившись глазами с кондукторшей, он покраснел, потупился и произнёс еле слышно:
- Мама не дала сегодня денег…
Кондукторша ничего не сказала, отвела глаза и выгонять его не стала. После этого случая она не спрашивала его об оплате: давал он монетку – отрывала билет, не давал – обходила стороной.
Но сегодня в автобусе оказалась вдруг другая кондукторша – худая и крикливая, она сразу же набросилась на Колю, как будто только и ждала его появления:
- Ты куда ж нам столько грязи занёс! Очистить ботинки не мог на остановке, – там скребок специальный есть!
Коля смущенно взглянул на свои потяжелевшие от налипшей грязи ботинки и опустился на ступеньку подножки, чтобы не пачкать полы в салоне.
- Ну вот, а теперь что – в дверях будешь стоять? Вывалишься, а потом отвечай за тебя! – не унималась кондукторша. – За проезд плати давай!
Этой кондукторше Коля не захотел признаваться, что он сегодня без денег, да и видно было по всему, что крикливая тётка ехать бесплатно ему не позволит. На следующей остановке («Пятая автобаза!» – выкрикнула кондукторша) он вышел.
Дождь на улице усилился, тонкие струйки воды потекли по Колиной кепке за шиворот пиджака, он поднял воротник, и одну руку пришлось вынуть из кармана, чтобы придерживать крылышки воротника у подбородка. Быстро идти не получалось, – на глинистой обочине дороги ноги всё так же разъезжались, а выходить на асфальт Коля побаивался: тревожно сигналя, мимо неслись грузовики, напоминая маленькому пешеходу об опасности.
В школу Коля Петров пришёл лишь к исходу первого урока. Учительница, Валентина Дмитриевна, молча взглянула на его промокший пиджак и глазами указала на место: «Иди, садись, чего уж теперь!» В классе было тепло и уютно, и Коле быстро удалось унять дрожь, охватившую его ещё в дороге. Соседка по парте, Галка Курина, насмешливо посматривала на мокрые хвостики его давно не стриженных волос.
- Ты зачем под дождём гуляешь? – шёпотом спросила она.
- Автобус сломался, пешком шёл, – недолго думая, соврал Коля.
- А-а! – уважительно протянула Галка. – А я бы домой пошла, если бы автобус сломался!
- До школы ближе было, – пояснил Коля.
На большой перемене все ребята наперегонки бросились в буфет занимать очередь.
- Колян, я тебе займу! – на бегу прокричал Колин приятель Олег Рыжаков.
- Я не буду, у меня живот болит! – негромко ответил Коля, но Олег его уже не слышал.
У него действительно подводило живот, но не от расстройства, а от пустоты в желудке. Коля пошёл в туалет и попил из-под крана воды, – ему стало полегче, и чтобы не думать о пирожках, он отправился на спортплощадку – повисеть и покрутиться на брусьях.
Тут его и нашёл Олег, – как назло, он уминал за обе щеки тёплый беляш, а в другой руке сжимал завернутый в прозрачный пластиковый пакетик пирожок.
- Я держал-держал, держал-держал для тебя очередь, – с возмущением затараторил Олег, – а ты здесь на брусьях болтаешься!
- Я ж тебе сказал: у меня живот болит, – повторил Коля, стараясь не вдыхать аппетитный аромат печеного мясного фарша.
- Понятно, – равнодушно отреагировал Олег, – у меня недавно тоже брюхо болело – промывание делали, а потом на сухарях целый день держали.
О сухарях Коле лучше было не напоминать: он любой, самый чёрствый сухарь посмаковал бы сейчас, как шоколадку или мармеладку!
- Ладно, я пойду обратно в буфет, – сказал Олег, – запить теперь хочется, попрошу у Лёхи Кравченко пару глоточков чаю!
Коля лёг на брусья и стал рассматривать быстро бегущие над школой облака. Дождь давно прекратился, сквозь редкие просветы начинало пробиваться неяркое осеннее солнце. Пиджак на нём уже высох, и можно было поблаженствовать под последними тёплыми лучиками. И если не думать о еде, всё было, в общем-то, не так уж и плохо!
Коля не знал, что издали, с противоположной стороны школьного двора, за ним наблюдает пара внимательных серых глаз. Глаза эти принадлежали его однокласснице Тане Ладышевой. Она, пожалуй, единственная из всего третьего «б» обратила внимание на жалкий и несчастный вид опоздавшего на первый урок Коли Петрова. Мало кто из одноклассников и одноклассниц питал к Коле тёплые чувства: Коля был заносчив, груб, иногда он очень зло шалил.
А Таня искренне пожалела Колю, явившегося в класс в промокшем кургузом пиджачке. Сама-то она пришла в школу в этот сырой холодный день в тёплой куртке, и представив, каково было Коле под дождём, да без зонта, зябко поёжилась. Теперь она заметила, что Коля сегодня не покупал, как обычно, в буфете беляши и не подкармливал своего дворового приятеля – голенастого щенка-подростка Шарика. Один свой пирожок Таня уже съела, второй хотела оставить «на потом», есть ей – после плотного домашнего завтрака – больше не хотелось. Минуту поколебавшись, она решила подойти к Петрову и предложить ему второй пирожок.
- Коля, у меня… тут… пирожок остался, – несмело растягивала она слова, – я больше не хочу, может, ты его своему Шарику скормишь?
- А он с повидлом не ест! – не подумав, ответил он и тут же пожалел об этом: голод безжалостно сушил его нутро и тоскливо тянул за душу.
- А ты повидло съешь сам, а остальное отдай Шарику! – нашлась Таня и очень этому обрадовалась.
- Ну, ладно, – будто делая большое одолжение, согласился Коля, – давай свой пирожок, – пойду, поищу Шарика!
Он завернул за бетонный забор школьного двора и там, в зарослях облепихи, обнаружил свернувшегося колечком Шарика. Увидев товарища, щёнок встрепенулся, резво поднялся и в два прыжка оказался у Колиных ног. «Ну, что ты сегодня мне принёс?» – с нетерпением заглядывал он в глаза. Коля присел на корточки и стал делить пирожок. Сначала он с наслаждением вылизал из надкушенного пирожка всё повидло, потом оторвал кусок для Шарика. Шарик, видимо, тоже здорово проголодался после холодного дождя, и пустым жареным пирожком не побрезговал. Он лишь неприязненно сморщил нос, пережевывая тягучее тесто.
Сладкое яблочное повидло из пирожка притупило чувство голода, и Коля повеселел.
- Ну, что, Шара, – обратился он к щенку, – бежим?
Шарик понял его, навострил длинные уши и впился взглядом в «хозяина», ожидая команды. Коля подобрал сухую тополиную ветку, взмахнул ею и, подпрыгнув, побежал. Шарик с радостным визгом взмыл вверх, пытаясь дотянуться зубами до веточки, и припустил за ним что было мочи. Они сделали большой круг в школьном дворе, а затем опять вылетели на улицу и помчались по пустынной немощёной дороге вдоль бетонного забора. Миновав школьный сад, они остановились на большом кочковатом пустыре, и здесь Коля дал Шарику поиграть с веточкой, побегать за ней вволю, погрызть, размять челюсти.
Заигравшись, на урок Коля опоздал, и теперь Валентина Дмитриевна остановила его в дверях и строго отчитала. Но с Колей ей трудно было справиться, потому что его не страшила даже самая действенная мера – вызов родителей: мама его в школу приходить отказывалась, ссылаясь на крайнюю занятость и дальнюю дорогу. Валентина Дмитриевна сообщала об этом директору, но тот только вздыхал бессильно:
- Ну что ж теперь, из школы его исключать из-за этого? А потом иметь проблемы с роно?
Последним уроком в третьем «б» была физкультура, и тут Коля вспомнил ещё об одной своей неприятности: он не принёс сегодня кеды для физкультуры! Один кед он нечаянно уронил в выгребную яму в дворовом туалете, и тот как-то уж очень быстро утонул в нечистотах, а выудить его не удалось, как ни пытался Коля сделать это с помощью старой лыжной палки. Мама расстроилась и в сердцах выговаривала Коле:
- Будешь теперь ходить на физкультуру в старых бабушкиных тапочках, – у вас с ней уже один размер ноги – 34-й! На новые кеды у меня денег нет!
- Что ты, мама, – ужаснулся Коля, – я никогда в школе не надену эти тапочки, – они же с цветочками!
- Ох, телячьи нежности! – недовольно всплеснула мама руками. – Возьмёшь тапки как миленький: они мягкие, удобные, на резиновой подошве! Всё: разговор закончен!
Коля спорить больше не стал, но брать бабкины тапки даже не подумал. «Пойду на физкультуру в ботинках!» – думал он. На физкультуре, однако, Валентина Дмитриевна вывела его из строя и спросила про кеды.
- Я их… потерял, – замешкавшись и покраснев, сказал Коля.
- Раз потерял, скажи маме: пусть купит тебе новые! – разъясняла очевидное учительница. – А в ботинках я тебя до урока не допускаю, будешь стоять здесь, у стенки!
Колины одноклассники по команде Валентины Дмитриевны разбились на группы и стали играть: сначала в пионербол, потом в «разорви цепь», а Коля одиноко подпирал стенку школьного здания. Ему надоело так стоять, и он за спиной учительницы принялся потихоньку расстреливать камушками девчонок, норовя попасть им в мягкое место. Первой плаксиво пожаловалась Вика Баймурзина:
- Валентина Дмитриевна, а Петров камнями швыряется!
- Петров! – теряя терпение, повысила голос Валентина Дмитриевна. – Ну-ка, повернись к стеночке, и стой теперь так!
- Изучай кирпичики! – злорадно хмыкнул давнишний Колин недоброжелатель – Валерка Краснопевцев.
Коля повернул голову вполоборота и погрозил обидчику кулаком.
После уроков Коля подкараулил Валерку на выходе и, ухватив его замком за шею, ткнул несколько раз носом в кирпичную стену:
- Поизучай ты теперь кирпичики! – злобно приговаривал он.
Валерка взвыл: на кончике расцарапанного носа выступила капелька крови. Он вырвался, отбежал в сторону и сквозь слёзы выругался:
- Голодранец, босяк, я папе про тебя расскажу!
Оскорбленный Коля сорвался было с места, чтобы добавить папиному сыночку, но Краснопевцев уже на всех парах улепётывал в сторону своего дома.
Обратно домой он добирался опять пешком, благо – погода наладилась, и солнышко даже немножко пригревало. Дома, в непроветренном помещении, в нос ему ударил резкий запах водочного перегара. Отец всё ещё отсыпался на железной кровати покойного деда, между прутьями спинки сквозь огромные дырки в несвежих носках розовели его пятки. Бабушка Варя тоже лежала в своем углу, за занавеской, и постанывала: в последнее время она тяжело болела и с постели порой не вставала до самого вечера. Коля бросил портфель на свою кровать, схватил на кухне большой ломоть хлеба, намазал маслом и пошёл гулять на волю, на свежий воздух.
Вечером пришла с работы мама, озабоченно провела рукой по отросшим Колиным вихрам и сказала:
- Завтра ноль градусов обещают, а на демисезонное пальто тебе я ещё не наскребла, придётся, Коляша, несколько дней посидеть тебе дома, а то воспаление лёгких подхватишь в своём пиджаке! Напишу записку для школы: так, мол, и так…
- Но у меня же есть новое теплое пальто! – возразил Коля.
- Ну что ты, оно – для зимы, меховое, под дождь я тебе его не дам надевать!
- Тогда я надену своё старое! – отчаянно упрямился Коля.
- Смеёшься, – грустно сказала мама, – оно на тебе уже по швам трещит, а на пиджак так вообще не налезет! – Всё: разговор закончен, посидишь недельку дома, да и бабушке кто-то должен помогать! – жестко пресекла она дальнейшие препирательства.
Бабушке Коля помогать очень не любил, хоть и говорила мама, что это – «святое, богоугодное дело». Особенно ему не нравилось выносить во двор «утку», – и не из-за запаха даже, а потому что во дворе его с этой «уткой» могли увидеть соседи, и соседская девочка Настя в том числе. Он считал, что выносить «утки» – совсем уж немужское дело, поэтому говорил маме, чтобы выносила она сама, перед уходом на работу. Но мама в ответ очень сердилась и даже грозилась «взяться за ремень».
- Ишь, как он рассуждает! – кричала она. – Попробуй-ка сам один раз утром пописать, а потом – целый день терпеть!
Словом, остался Коля на следующий день дома. Отец куда-то ушёл ещё вечером вчерашнего дня, а бабушка, узнав, что Коля дома, обрадовалась и стала просить, чтобы он помассировал ей ступни: они у неё очень болели. Коле это поручение тоже не нравилось, но он не смог придумать, как от него отвертеться. В обед бабушка не смогла подняться и попросила ещё, чтобы он принёс ей в постель «бульончика» и бутерброд.
На улицу Коля в этот день смог выскочить только после обеда, когда бабушка захрапела у себя за занавеской. Он хотел было пойти в школу, чтобы проведать Шарика, которого сегодня, вероятно, никто не кормил, но не решился: с севера дул порывистый ледяной ветер и на открытую всем ветрам большую дорогу совсем не тянуло. Так и просидел он, нахохлившись, на широкой завалинке соседского кирпичного дома, пока не вернулись из группы продленного дня его дворовые приятели Костя и Ринат.
До поздней ночи после этого Коля обдумывал, как бы вырваться всё-таки из дома в школу, но на следующий день проблема решилась сама собой: утро выдалось тихим и погожим, а главное – бабушка сама встала с постели после ухода мамы и даже взялась печь на кухне блины! Счастливый Коля проглотил два блина со сметаной, завернул ещё два в тетрадный листок, сунул в карман пиджака, и, крикнув бабушке: «Пойду, погуляю!», вприпрыжку выскочил на большую дорогу.
На уроки идти он не собирался, даже портфель не взял с собой. Глинистые обочины дороги покрылись за ночь ледяной корочкой, но идти было совсем не холодно из-за полного отсутствия ветра, а ногам в просохших ботинках тоже было хорошо: тепло и комфортно. Коля шёл и даже напевал себе под нос песенку, услышанную как-то в детской телевизионной передаче: «Под лесным, под лесным кусточком, под резным, под резным листочком, мухомор, мухомор в красной шляпке живёт!»
К школе он подходил с другой, непарадной стороны, с той самой, где в густых зарослях облепихи обычно прятался его Шарик. Щенок издали заметил (или учуял?) товарища и стремглав бросился ему навстречу. Розовый язык его вывалился из пасти и болтался на бегу, мягкие уши под напором ветра смешно вывернуло наизнанку, он неровно выбрасывал вперёд длинные лапы, оставляя на грунтовке причудливую цепочку следов.
Коля не выдержал и тоже побежал ему навстречу. Они встретились посреди дороги, пёс бросился другу на грудь, лизал ему щёки, нос, руки, а потом начал бегать вокруг него, пританцовывая и счастливо повизгивая. Коля довёл щенка до его «логова» и только там развернул свёрток с блинами. Шарик ел жадно и торопливо, – по всей видимости, вчера ему действительно пришлось поголодать.
- Ничего, ничего, – приговаривал Коля, – видишь, как всё хорошо сложилось: и бабушка выздоровела, и погода наладилась! А бабушка наша не умрёт – враки всё это! Это у Рината бабушка умерла, а наша будет жить всегда! Так ведь, Шара? И блины она нам будет печь, и пельмени лепить, – зачем ей умирать?
Коля говорил искренне, потому как на самом деле не верил, что бабушка Варя может умереть. Умирают-то где-то «там», далеко, «у других»! А дедушкиной смерти он не помнил, ему было тогда всего полтора года, и дед, как ему казалось, всегда был «покойным», как называли его, вспоминая, мама или бабушка.
Шарик съел свои блины, вылизал дочиста тетрадный листок и они побежали привычным маршрутом на любимый пустырь, что за старым школьным садом…