ГЛАВА 10.
ДИКИЙ ПЛЯЖ.
Солнце жгло немилосердно!
Марина поворочалась на покрывале, недовольно ворча про себя:
«Пора в воду, но она такая неаппетитная, мутная и грязная! Что значит, полное отсутствие за лето хороших дождей. Те три-четыре мелких дождичка можно не считать – не дождь, а сплошное надувательство. Обман небесный. Где все дожди и облака? Казахстан в чистом виде! Даже небо стало таким же мутным, как бывает там во время засухи. А воздух дома чище, не сравнить с московским. Здесь столько посторонних гадких запахов, что и дышать не хочется, а приходится, выбора-то нет! У кого дачи и домики в деревнях в Подмосковье, переезжают в начале мая и живут до октября, становятся сельскими жителями на полгода – отдохновение лёгким и телу. У кого нет ничего, кроме жалких бетонных закутков квартир, тем приходится туго. Если детишек ещё получается отправить в летние лагеря и санатории, то родителям подчас совсем невмоготу становится в московской душегубке. А что творится в метро летом – сущий ад! Хорошо, моя работа в том же районе, где живу, а Лёшке приходится нелегко с его ростом и комплекцией.
Усмехнулась криво, покосившись на притихшего невесёлого парня, лежащего этим мощным большим телом рядом.
– Как хорош! Даже смотреть больно… – закрыла погрустневшие глаза, стиснула зубы до боли. – Не видеть, не думать, не мечтать. Больнее становится на душе, – не смотрела, старалась поменьше разговаривать и не поворачивать головы. – Слишком мучительно видеть то, что никогда не будет моим. Даже на время. Никогда. Решила, пока ехала сюда. Только так. Нельзя дать возможности чувствам развиться ни на йоту. Нельзя! Ни мне, ни Лёше не выдержать – на грани. Пора сказать “стоп” и расстаться. Напрасно согласилась на совместный выход. Зря. Это осложнило задачу.
Переложив шляпу, устроила голову на прохладное местечко. Не раскрывая глаз, продолжала думать, “держа” мысли за упругими струями водопада – экран.
– С трудом расставшись вчерашним вечером, когда стояли у самой черты, удалось уговорить Алексея выйти из яслей и встретиться сегодня на пляже Борисовского пруда, приехав раздельно. Район знаком: неподалёку, в Братеево, жила семья мужа. Потом деревня попала под снос, все стали москвичами и разъехались по новостройкам района и столицы, а Братеево перестроили в огромный высотный микрорайон. Потому о прудах знаю – отдыхали не раз с мужем и его домочадцами. Встретить кого-либо из знакомых не опасаюсь – новые квартиры получали чаще в отдалённых районах. Вряд ли кто-то пожелает приехать отдохнуть – вероятность ничтожно мала. Со спокойной душой выбрала эту зону отдыха. Уверена: не узнает никто. Я сильно изменилась, а Лёха вообще чужой».
– …Чему улыбаешься, Маришка? Такая загадочная рожица у тебя!..
Смеясь, нежно провёл костяшками согнутых пальцев по её правому боку, вызвав крупные «мурашки» удовольствия. Коварно улыбнувшись, продолжил мучительную ласку кончиками пальцев, осторожно хулиганя – люди вокруг.
– Не жарко? Не пора в воду?
– Это не вода, а сущее болото, – ворчала, стараясь совладать с дрожью тела. – Дождей не было, даже запах соответствующий. Скоро запретят купаться, обнаружат какую-нибудь кишечную палочку, – отвлекая, переместилась на покрывале подальше. – Не хочу в такую воду, – насупилась по-детски, чем вызвала тихий смех и огонь во вспыхнувших глазах парня. – Не лягушка я!
Отодвинулась ещё дальше.
На манёвры среагировал быстро: перекатился со своего покрывала к ней, обнял и пресёк возмущённый возглас поцелуем.
Понимала: «Ему нелегко было решиться приехать, находиться рядом, не смея прикоснуться. Проиграл. Всё равно не смог бы сдержаться. Любовь достигла такого расцвета, что не касаться, не целовать, не обнимать невозможно – стало жизненной потребностью, как дышать».
Пользовался её промахами: касался, обнимал и целовал, сливался телами, забывая, где находится, вспыхивал, горел, дрожал и отчаянно желал каждой клеточкой тела и каплей крови, которая, кипя, готова была взорвать голову! Закрывал глаза, полыхающие древним варварским огнём, порождающим в интеллигентном парне дикаря с дубинкой, глубоко дышал, трепеща сильным телом, глухо стонал, скрипел зубами от страсти…
– Дурак. Какой же ты дурак, Лёшка! Что ты творишь? Только себя мучаешь… Люди вокруг, дети. Столько глаз… Опомнись, мой грешный странник… Не терзай душу… Не рви… Побереги её… – тихо шептала, уткнувшись в могучую грудь.
Лишь сильнее вжимал тонкое худое костлявое тело, трепетал от каждого вздоха, колыхания усохшей груди, напрягшейся от возмущения немощной мышцы. Использовал малейшее движение, тут же притискивая ещё на миллиметр, буквально дыша с нею порами. Пламенел, но не от палящего июльского зноя, не от раскалённого песка дикого пляжа, не от полного отсутствия ветра. Ураган был внутри, и он раздувал по-настоящему губительный чувственный пал!
Старалась не провоцировать, не двигаться, не заигрывать, не флиртовать. Намеревалась спокойно пережить несколько часов и сообщить: «Расстаёмся».
Закрыла помертвевшие глаза, сильно зажмурилась, сдерживая слёзы:
«Предел. Не притормозить, а разорвать отношения! Точка. Больше не выдержу. Истерики накрывают, теряю сознание прямо на работе, чем пугаю малышей, головокружения постоянные. Рвать! Довольно нагрузок извне. Душевные переживания добьют! – спазм ужаса сжал горло тисками. – Как воспримет? Что будет с ним? – осторожно отдышалась, подумала, выдохнула, успокоившись. – Он сильный. Думает, что без меня погибнет. Справится, пусть не скоро. Стоит пойти на такой шаг. Это вернёт его в семью и общество, сбережёт ценного сотрудника для работы на благо страны, сохранит отца Мишутке, а ребёнку разум и жизнь. Верный выбор. Переживёт разлуку, вновь станет хорошим сыном, отцом, мужем, зятем…
Сжала зубы, пережидая отчаянную боль в сердце, сдержала крик, затолкала чувства глубже, придавила волей.
– Не сейчас. Терпеть! Не здесь, – еле отвлеклась. – Наталия славная. Видела не раз – достойная. Подходят друг другу, на редкость гармоничная пара. Не глупая я, смогла понять: не мне в калашный ряд… Отступиться, поставить точку. Успокою разом и его семью, и родителей, и друзей, и район. И опасных коллег – это самое важное! Довольно дразнить. Хватит сплетен. Живите спокойно все…»
– …А ты меня спросила? – тихо с хрипом заговорил.
Вновь вызвал в ней испуганное вздрагивание: «Услышал!»
– Всё решила? Обо всех позаботилась, милосердная ты наша? – сжал в объятиях, впившись серыми глазами в бледное лицо. – О себе когда начнёшь думать, Маришка? О себе вообще думаешь? – поцелуй был отчаявшимся и злым. – Получается, мы люди, а ты нет? Где ты в рассуждениях? Почему себя «списала»? – с болью смотрел и пытался пробиться в мысли, которые снова взяла под контроль. – Не закроешься, даже не пытайся. Похоронила заживо. Закопала и крест поставила. Не позволю! Я люблю тебя! – прижал с нежностью, затрепетал, как… жених.
Едва сдержала истерику, беззвучно закричала от муки: «Не стоило приезжать вообще! Нужно было остаться, сгнить, уйти в землю прахом. Раствориться. Превратиться в ничто, словно меня и не было. Стать водой ледников, прозрачной и неуловимой. Лишь тенью. Умерла я. Давно…»
– Что? Как умерла?
Заглядывал требовательно в глаза, пытался считать с ауры – тщетно. Научилась «закрываться». Получилось. Услышал последнее.
– Для давно умершей ты неплохо сохранилась, – отстранившись, с кривой улыбкой осмотрел тельце. – Правда, за таким купальником мало что можно понять. Матери ещё? Или бабушки? – с громким смехом откатился от острого кулачка, не преминув напоследок поцеловать в губы. – Откуда этот бронежилет?
Вскочил с покрывала, уворачиваясь от летящих в него сандалий, босоножек, полотенец.
– Сколько поколений женщин носил в себе?
Радость маленького мальчика проглядывалась в озорстве высоченного парня, что вызвало у Мари нежную любящую улыбку.
– Хорошо, что до дыр не заносили! Все миниатюрные?
– Во-первых, это мой купальник…
Туфля достигла его живота, вызвав у соседей по пляжу смех.
– Во-вторых, это не бронежилет, а югославский купальный костюм, столичный ты невежда!
Свёрнутое в комок полотенце едва не угодило в воду.
Алексей еле поймал, вызвав одобрительные рукоплескания: «Держись, хлопче!»
– В-третьих, я первая и единственная жительница этой вещи! Так що, мотай на вус!
Подержав стеклянную бутылку с минеральной водой, передумала бросать, положила обратно. Взяв взамен его брюки, быстро соорудила метательный снаряд, коим и запустила. Промахнувшись, обрекла брюки на утопление в пруду.
Соседи дружно загоготали и с озорным: «Ось так дівчина!» бросились всем скопом в воду спасать штаны шутника. Выловив, хором отжимали, смеялись и, подмигивая, косились на молодую: «Як гаряча – вогонь!»
– И в-последних: цей купальник закрывае все тэ, що мэни так дорого!
Встав с колен, поправила плотный, толстый, добротный сплошной синтетический тёмно-зелёный купальник, отороченный на груди и бёдрах белыми воланами в три яруса. Тот самый купальник, в котором была на водопаде с Нурланом шесть лет назад. Вспомнив, украдкой вздохнула. Подняв гордо голову, покрутилась, расправляя оборки, так удачно теперь скрывающие и высохшую грудь, и тощие цыплячьи бёдра.
– Хто скаже, що це бронежилет – втоплю!
Воинственно повела бровью в сторону хохочущего Алёшки и соседей – милой шумной многодетной семьи явно украинского происхождения.
– Нет-нет, соседка, мы ничого противу Вашего купального одеяния не маемо! – сквозь завесу ржача пророкотал упитанный глава семьи. – А тэ, що вин плотненький, так то Вашему чоловику меньше достанется простора для ощупывания! – упав в хохоте на плед, озорными глазами смотрел на пунцовые лица молодых. – Вам треба було у водолазному гидрокостюме прийти, и то його б руки до вас тянулися! – продолжал ёрничать, а члены семьи просто валялись вокруг отца и дрыгали ногами. – Та не краснейте, молодь, сам був таким прытким, когда с женой поженились. Ох, и былася вона зи мною по-первости!..
Увернулся от кулака супруги, пощекотав круглый упитанный бок, вызвал лавину смеха у детей.
– Ось, бачылы?.. Ще не оставила попыток, прыйзвать мои руки до порядку! Ну, я ж тоже не малець, лет на двадцать мэни ще хватить!
Тут даже окружающие компании стали хохотать.
Марина, смотря на озорного дяденьку, молча говорила ему «спасибо»: насмешив, остудил кипящего страстью Лёшу. Теперь он, наконец, понял, что они под постоянным присмотром.
Села вновь на покрывало, задумалась с улыбкой:
«Потому и выбрала дикий пляж на островке, через который проходит Борисовский мост, а не на основной зоне отдыха. Людей мало: пляжик маленький, удобный и уютный. Спускаются с трассы люди, хоть и “не положено”. Твёрдого запрета нет, вот и пользуются неразберихой. Воспользовалась и я, понадеявшись, что не встречу знакомых: не хочу огласки и нежелательных свидетелей. Пока не обнаружились. Пронесло. Но даже наличие соседей не ослабляет накала страстей. Чувства перехлёстывают и выходят из-под контроля каждые полчаса, как прилив. Вывод: встреч не должно быть вовсе. Если что-то с Лёшкой случится, никогда не прощу себе!
Легла на живот, положила голову на сложенные руки.
– Какая я глупая! Запоздало поняла: могу только губить! Иона! Проклята, не иначе. Отпустить. Спасти. Освободить. Пусть живёт спокойно. Пусть выживет».
– Ты опять за своё? – негромко спросил.
Развесив мокрые джинсы на большой куст шиповника, росший у опоры моста, прилёг рядом на живот. Обнял рукой её плечи, притянул ближе, мельком зыркнув на семейство: отвлеклись, собираются перекусить. Поцеловал мягко, нежно и сладко, вызвав у девочки слёзы и трепет.
– Ты прекрасно понимаешь: нам не жить друг без друга. Как в песне Магомаева. Ты оказалась для меня финишной ленточкой. Буду ждать заслуженного приза, – хрипло шептал.
Прикоснулся губами ко лбу, нежно поласкался носом, прижался им к её щеке, не сводя колдовских глаз, мутя разум, проникая в душу огненными нитями чувственности, будя страсть.
– Я не дам тебе похоронить себя. Нет. Слишком дорога. Не отступлюсь. Не надейся, Маришка!
Прижался, поцеловал сильно, отчаянно, с прикусом, давая понять – не отпустит.
Со стороны соседей последовал смущённый кашель.
Оторвав Лёшу, посмотрела с укором.
Усмехнулся коварно и, подхватив на руки, бросился в воду под дружный хохот хохлов и соседей!
Вода была и так не холодной, а от их тел закипела!
Стрельников сошёл с ума, не выпускал из рук, вжимая со стоном и содроганием, гладя под водой бёдра, грудь и тело, просунув длинные руки в глубокий вырез купальника на спине. Создавалось ощущение, что тканевой преграды нет – оказалась обнажённой в его ручищах!
Деться ей некуда: заорать – опозоришься на весь пляж, возмутиться – смешно будешь выглядеть. Все решили, что они молодожёны: кольца обручальные оставались на пальцах, к тому же оказались весьма похожи. Вот и старалась не дёргаться в объятиях обезумевшего влюблённого. Оставалось действовать словами, силой убеждения, найти ту «кнопку», что отключит его буйный темперамент и включит разум.
– Леша, прекрати лапать, безумец! Люди вокруг. Вода довольно прозрачная – всё видно. Лёш… пожалуйста… перестань…
Прижимаясь, хоть как-то прекращала обследования фигурки, но тогда вызывала крупную дрожь сжигающего желания в сильном теле. Замирал, утыкался в её шею и стонал, впиваясь пальцами в грудь или ягодицу.
– Лёшка… опомнись, родной! Мы в людном месте, возьми себя в руки. Ты же сильный, Стрельников… Неужели я ошиблась в тебе, мой воин?
Услышав последние слова, так впился в губы поцелуем, что поняла, если не предпринять что-то кардинальное, не остановится: обвил её ногами свои бёдра и…
Задрожала, попыталась выскользнуть из рук безумца. Его естество отделяло от её сокровенного лишь плотная ткань купальника! Ещё одно движение, просто «возьмёт» в воде на глазах у всего пляжа! С волной воды сумела всплыть выше, сильно сжав бёдра на мужской талии.
Зарычал в исступлении, прикусил грудь, скрыв бурое лицо в воланах купальника, и… смог ослабить хватку рук.
Воспользовалась мгновенно заминкой.
– Отставить! Очнись, солдат! Смирно! Руки по швам!.. – зычно по-командирски рявкнула.
Окрик прокатился по поверхности пруда, оглушил отдыхающих, вызвав на берегу переполох, повальный хохот, пунцовые лица и поспешные приказы детям «сгонять на основной пляж и купить чего-нибудь попить-пожевать вкусненького». Сами же взрослые стали зорко наблюдать, что будет дальше, подойдя к кромке воды!
– Бесплатный театр! Позор! – застонала, сжала чувства, опустила ноги, обняла Лёшу за шею, глубоко заглянула в глаза. – Как ты, родной? Чем помочь?
Покраснел, виновато покосился на берег.
Вздохнула: «Понятно: выйти без стыда не получится, а вытаскивать из воды нужно срочно, иначе просто вместе пойдём ко дну». Сделала последнее: переплела их ноги, сильно прижала его «мальчика» плоским животиком и впилась в губы, не сводя глаз.
Глухо закричал, обхватил её голову руками и… пошёл на дно, едва успела вдохнуть воздух! Опустившись в холодные, богатые ключами слои пруда, мягко оттолкнулся от илистого дна и медленно всплыл, не разжимая рук и губ. Повторил трюк несколько раз, давая глотнуть воздуха.
Когда раскрыла глаза, почувствовала, что ему удалось справиться с бугром.
Помолчал, отпустил, наконец, её голову, держал обоих на плаву.
– Стрельников, я размокла, как чернослив – выноси на берег, – прошептала, куснула за ухо, привела в чувство.
Нарывалась на признательный поцелуй.
– Спасибо, любимая. Спасла. Едва не свихнулся. Стыдно.
С горем пополам вынес на берег, опустился на покрывало, посадил себе на колени и, не выпуская из рук, начал вытирать полотенцем. Это выглядело со стороны ещё откровеннее!
Посыпались смешки соседей, советы Алексею, визги женщин, которых начали в шутку щупать мужчины. Бедлам был на руку: отвлеклись.
Он же посерьёзнев, обернул Мари огромным махровым полотенцем, сел, вытянул ноги, усадил на них. Прижав и обняв, утопил напряжённое побледневшее лицо в её мокрых волосах. Вдыхая запах, ласкался, затмевая разум, сводил с ума, гоня трепетные волны по шее, плечам, груди и телу, заставляя кожу покрываться крупными чувственными «мурашками». Намеренно вызывал не просто трепет, а сильный озноб – дрожь неотвратимого, сжигающего остатки девичьей гордости, желания: дикого, необузданного, неудержимого. Отчаявшись добром и лаской пробить психологическую оборону, настоящую профессиональную «установку» на морально-этическую чистоту, решил поссорить девушку с собственным телом и темпераментом.
Всё откровеннее ласкал, и сам теряя разум…
Люди смущённо отводили глаза, отвлекали разговорами и шумными играми любопытных детей, всячески старались увести компанию подальше, дав молодым время опомниться и прийти в себя.
Уединение совсем не на пользу пошло.
После нескольких минут чувственной пытки у Мари покатились слёзы.
Лёша их пил с худых пунцовых щёк поцелуями, грустно заглядывал в мокрую зелень серой печалью, наполненной слезами отчаяния и острого нереализованного желания. Шепча слова любви, не выпускал из рук, словно понимал, предчувствовал, что повторить такой день вряд ли удастся когда-нибудь.
«В тупике. Любые встречи становятся сущей мукой для обоих. Нестерпимой! Это не любовь, а наказание. Сознавая, продолжаем мучиться, не в силах расстаться, – смотрела на рябь пруда и не могла успокоиться. – Ты прав, родной: мы на финишной прямой, впереди ожидает ленточка. Чем станет?
Закрыв глаза, положила мокрую голову на мужское плечо и задумалась:
– Кажется, для меня её натянут на уровне шеи, и будет не из ласкового красного шёлка, а из безжалостной стальной проволоки – сразу отсечёт голову напрочь, чтоб не мучилась и не грешила впредь даже мыслью. Что ж, Господи, я согласна остаться чистой и глупой. Ради такого финиша рада встать на конечную прямую и совершить незабываемый и небывалый спурт. Сделаю, клянусь! Главное – успеть первой, чтобы на неё не нарвался Алёшка. Он должен жить, Боженька мой, несмотря ни на что! Позволь ему выжить! Подари жизнь более достойному и возьми мою, никчемную и жалкую! Я никто и ничто, ничего не жду и в дальнейшем. Он нужнее для всех, важнее, умнее. Сохрани его с сыном! Они уникумы, Ты же сам знаешь! Вот и забери меня, круглую дуру… Быстрее! Не медли, прошу… Я уже готова… Давно…»
– Дааа, Маринка. Я упрямый, но ты… Это просто поразительно. Как бы и чем бы ни старался оторвать, увести тебя от этой мысли – ни на йоту не сдвигаешься! Ничто тебя не может отвлечь, да? Решение принято бесповоротно?
Уткнулся лбом в её плечо, снова «подслушав». Повернул голову Марины навстречу возмущённым глазам.
– Умно поступила – выбрала людное место.
Увидев упрямо вздёрнутый подбородок – вызов и ультиматум, рассмеялся хрипло, потерянно, горько. Захлебнулся, осёкся, словно поперхнувшись воздухом, сжал в объятиях так, что чуть не задохнулась!
– Пока твоя берёт, лиса. Но настанет минутка, и я возьму верх, поверь. Тогда не отвертишься, любимая моя колючка…
Стал целовать страстно и сильно, стискивая в отчаянии ручищи на тонком тельце всё сильнее и сильнее…
– Ээ-э-эээ! Сосед! Прошу дужэ прощения, но приходится спасать Вашу жену, бо вона вже синеет!
Встревоженный голос хохла отрезвил немного Стрельникова, заставив ослабить руки.
– Нет, того, таки, мало! Видпусты ты её, Христом Богом прошу!
Подошёл, переборов стеснение и природную деликатность.
– Люба, пидийды до мэнэ! – подозвал жену.
Склонились.
– Божечки ж мои – аж синяя. Не в тягости? – посмотрев на зардевшегося Алексея, хохотнул. – Всэ понятно. Нэси её додому у тенёчек. Та й погода вже портится.
Люба пощупала девичий лоб, осмотрела вблизи лицо и фигуру. Покачала отрицательно головой, зыркнув на мужа.
– Ну, даже ж если не в тягости – побачь на нее. Така худа и немощна!.. Эх, до моей мамки бы её, на Полтавщину, да на три месяца – на салі і на маслі откормили бы птаху зараз…
Погладил плечо Марины, заглянул сочувственно в зелёные глаза, рассмотрел, замер, присвистнул тихо и поражённо, выпучив карие глаза-вишни, ошарашенно выпрямился, не в силах оторваться взором от чуда змееглазого.
– Да… парень… ось цэ диво ты отхватил себе, га! Дывысь, Люба, яки очи в ей, га! Ось цэ себе ты головну боль заимел! – захохотал, посматривая на красного, но гордого молодого. – Ох, и намаешься з нэю ты, хлопэць! Ох, и наплачешься! Готовь дубину – отгонять мужиков! А лучше – пулемёт! – смеялся от души.
Подхватив жену под пухлую руку, ушёл, на ходу крича детям, приказывая собирать «вси манатки, та до хаты! Швыдко мэни, геть отсюдова, голытьба москальска! Що б пьяти в зад влипали!..»
Услышав родную речь, перемешанную с русским языком, девушка слабо усмехнулась сквозь дурноту. Наблюдая за скорыми сборами семейства, признательно склонила голову на прощание, когда они им помахали руками. Хмыкнула про себя: «Спасибо, Божечка, що пидислав цього хохла – полегшало мэни трошечки». Рассмеялась громче, не сдержавшись.
Смех подхватил Лёша, «подслушав» сентенцию. Криво улыбаясь, удивлялся новой стороне прошлого любимой, что открылось: «Поразила ты меня, волшебница! Ко всему прочему, ещё и кацапка! Не перестаёшь удивлять целый год! Диво-дивное моё… Единственная. Желанная…»
Вдруг налетел шквал ветра и мгновенно прекратил их смех. Стало резко холодать.
Пора было уходить. Срочно.
Май 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/05/28/1245